Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. - 2000

унимались, а принимались громить богатые дома своих вчерашних со­ юзников и руководителей. Этим охотно пользовались традиционные городские элиты. В городах Фландрии против захвативших власть тка­ чей патрициат поднимал сукновалов и “младшие ремесла”, против жир­ ных пополанов гранды могли возбудить “тощих” и плебс. Как уже от­ мечалось, сеньор-епископ Кагора успешно использовал борьбу “наро­ да” против “прюдомов”. Со второй половины XIV в. слепая сила народ­ ного гнева стала использоваться городскими элитами для противодей­ ствия агентам фиска. На первых порах восстанию попустительствова­ ли, затем, после устранения соперников, элиты приступали к умиротво­ рению, чтобы затем списать все на неразумную чернь. Нечто подобное наблюдалось в 1382 г. во время восстания “Гарель” в Руане и восстания “майотенов” в Париже. Тогда же лондонские олдермены впустили пов­ станцев Уота Тайлера в город, где они, объединившись с лондонской беднотой, громили дома фламандцев и королевских чиновников. Затем, когда состоятельные горожане почувствовали, что беспорядки могут затронуть и их дома, восставшие без особого труда были вытеснены из города, а их предводитель погиб от руки лорда-мэра Лондона.

Обрушиваемые на мятежные города репрессии затрагивали глав­ ным образом бедноту. Монархи и князья, как правило, понимали, кто являлся истинным зачинщиком, однако редко нарушали принятые пра­ вила игры и соглашались принять “чисто плебейскую” интерпретацию восстаний.

Но “тощим” удавалось добиться определенных успехов. Иногда уда­ валось отменить ненавистный новый налог или заменить косвенное об­ ложение прямым, что, как мы уже поняли, создавало видимость справед­ ливости. Выше упоминались также и особые должности “прокуроров бедноты”, “консулов народа”, “гонфалоньеров справедливости”, вводив­ шиеся в некоторых городах с декларированной целью защиты интере­ сов “бедного народа”. “Облегчение нужд бедного люда” - такова была формула преамбул многих ордонансов, призванных мотивировать уси­ ление королевского и княжеского вмешательства в жизнь города.

Наибольший размах движение бедноты получило в городах Тоска­ ны. Во Флоренции уже в первой половине XIV в. термин “тощий народ” стал распространяться не только на младшие цехи в противополож­ ность “старшим”, но и на массу нецеховых работников и стал равно­ значным термину “чомпи”.

В 40-х годах “тощий народ” попытался воспользоваться правлени­ ем герцога Афинского, чтобы основать собственный цех красильщи­ ков, куда также вошли мыловары и маренщики. Чесальщики шерсти (т.е. собственно те, кого изначально называли “чомпи”) тогда же полу­ чили право решать собственные дела и формировать особый отряд го­ родского ополчения, чье знамя изображало ангела. Им, а также другим работникам сферы сукноделия удалось при помощи герцога ослабить удушающий контроль со стороны цеха Ланы. В беспокойной обстанов­ ке, сложившейся во Флоренции после изгнания герцога Афинского, в сентябре 1343 г. “чесальщики и им подобные”, подстрекаемые гранда­ ми клана Андреа Строцци, поднялись на восстание под характерным

30

лозунгом: “Да здравствует тощий народ и да умрут габелла и жирный народ” (отметим характерный лозунг борьбы против косвенных нало­ гов). Это восстание было подавлено, но еще долго гранды из клана Строцци будоражили городские низы, суля дешевый хлеб в голодные годы. Вскоре, в 1343 г. чесальщики уже попытались выступить самосто­ ятельно, без прямого участия грандов или иноземных принцев. Чуто Брандини, чесальщик из прихода Сан-Пьеро-Маджоре, “человек низко­ го происхождения, плохого поведения, образа жизни и дурной славы”, как характеризуют его материалы процесса, был схвачен и казнен за организацию заговора чесальщиков шерсти и других наемных рабочих цеха Ланы.

События Черной смерти несколько снизили накал социальной борьбы в Тоскане, но в семидесятых годах движение вспыхнуло с новой силой. В 1371 г. в Сиене происходит восстание “Дель Бруко”. “Содруже­ ство гусеницы” - “compagnia del Bruco” - такое прозвище получили на­ емные рабочие сукноделы Сиены. Вмешавшись в борьбу средних пополанов против богатых, а также в борьбу грандов - Толомеи и Салимбени на стороне последних, - рабочие цеха шерстяников с боями захвати­ ли дворец приоров. Но вскоре удар “Дель Буко” обрушился не только на “жирных пополанов”, но и на грандов, в том числе и на Салимбени. Новое правительство (“пятнадцать синьоров”) было сформировано из представителей “тощего” народа или, как их называли в Сиене, “наро­ да большой численности”. Но если семеро из “пятнадцати” были пред­ ставителями восставших, то восемь других заседали в предыдущем пра­ вительстве вместе с богатыми пополанами. Речь, таким образом, шла о некотором политическом компромиссе.

Через несколько дней общая ассамблея горожан (Consiglio generate) создает “Совет реформаторов” при “Пятнадцати синьорах”, чтобы по­ мочь правительству укрепить новые порядки. На деле “Совет”, в кото­ рый входило 300 членов - по сотне от каждого района города (терци­ ны), представлял умеренные слои и постепенно перетянул власть от “Дель Бруко” на себя. “Реформаторами” были назначены угодные им капитаны городского ополчения, которые сумели обеспечить безопас­ ность арестованным жирным пополанам и грандам и помогли им поки­ нуть город. Против правительства “Пятнадцати синьоров” созрел заго­ вор; партия средних пополанов собиралась восстать и соединиться с от­ рядами грандов, которые должны были подойти к городу. Заговор был раскрыт, но это не помешало заговорщикам осадить дворец приоров. В решающий момент значительная часть мелких ремесленников и тор­ говцев откололась от чесальщиков и поддержала партию средних по­ поланов. Районы, где проживали семьи чесальщиков, подверглись страшному разгрому. Правительство “Пятнадцати” попросту физиче­ ски лишилось значительной части своей социальной базы. Дворец при­ оров не был, однако, взят, чем воспользовались “жирные пополаны”. В союзе с нобилями, поддержавшими Толомеи, им удалось разгромить за­ говорщиков из партии “средних”. Формально “жирные” действовали в поддержку легитимного правительства “пятнадцати” и даже казнили выступивших против них заговорщиков, в том числе и одного из капи-

31

танов. Затем официально в правительство были включены три богатых пополана. Вскоре были проведены новые выборы, и власть полностью оказалась в руках богатых пополанов. 22 августа они отпраздновали по­ беду и организовали торжественную процессию во славу правительства реформаторов.

Чесальщиков во власть больше не допускали, их лидеры были уст­ ранены с политической сцены, они понесли серьезные потери. Однако некоторые их изначальные требования были удовлетворены - наемно­ му рабочему цеха Лана позволялось свободно менять хозяина, регла­ ментировался объем его работы, руководству цеха запретили произ­ вольно, без санкции коммуны менять свои уставы. И, главное, наемные рабочие из числа коренных жителей города могли входить в совет це­ ха - правда, при условии, что они не были замешаны в кровавых собы­ тиях 1371 г.

Вспыхнувшее в 1378 г. флорентийское восстание “чомпи” более из­ вестно историкам, поскольку имело больший размах и лучше освещено источниками. Говорилось о нем и в нашем первом томе. Отметим лишь удивительное совпадение событийной канвы двух восстаний. Оба вос­ стания оказались “встроены” в борьбу между различными группами по­ поланов. Оба были в какой-то мере вызваны попыткой цеха Ланы уже­ сточить требования, предъявляемые к своим работникам. И в Сиене и во Флоренции на начальных этапах движения было сильно влияние че­ столюбивых представителей старой элиты (Салимбени и Медичи), фор­ мальной целью движения была “справедливая реформа”. Требования чесальщиков и примкнувших к ним работников Ланы в обоих случаях сводились к формальной организации новых ремесел для “тощего наро­ да” и предоставления им вследствие этого мест в городском правитель­ стве. Правительство “Пятнадцати синьоров” в Сиене и “Восьми святых божьего народа” во Флоренции создавали комиссии по претворению в жизнь чаемых преобразований. И именно эти комиссии пытались орга­ низовать возвращение к мирной жизни, пригласить в город бежавших богачей и освободить арестованных.

Правда, правительство чомпи продержалось дольше, чем их собра­ тья из “Дель Бруко”, и им пришлось проводить в жизнь определенную экономическую политику. В частности, они вынуждены были прибег­ нуть к принудительным займам для закупки продовольствия и оплаты отрядов милиции, призванной поддерживать порядок и законность в го­ роде. Флорентийские бедняки, так же как сиенские, были готовы идти на компромисс, ограничившись довольно скромным доступом к публич­ ным должностям, но в обоих городах от восставших отошла значитель­ ная часть цеховых ремесленников, поддержавших их на первом этапе. В итоге нарастание социального страха и желание выйти из хаоса сплоти­ ло всех, кто не желал продолжения смуты и опасался за свободу респуб­ лики. Последующие репрессии ослабили чомпи, так же как и участни­ ков движения Дель Бруко, но ликвидация завоеванных ими позиций происходила постепенно.

Олигархи Флоренции и Сиены, а также многих других городов сде­ лали должные выводы из восстаний “Дель Бруко” и чомпи. Контроль

32

над “тощим народом” стал более действенным, социальная политика - более гибкой.

Эти восстания были уникальны по степени организованности “то­ щего народа”, по исключительно политическому характеру требований и по степени участия в движении наемных рабочих (что дало повод не­ которым историкам видеть в них первые выступления “предпролетариата”). Воспользуемся этими, заведомо гипертрофированными чертами тосканских восстаний, чтобы сделать некоторые общие выводы отно­ сительно выступлений “низших” слоев средневекового города.

1.Плебейский элемент не начинает политического движения само­ стоятельно, но втягивается в него игрой иных политических сил и лишь постепенно выходит из-под контроля и начинает играть свою собствен­ ную роль. Это справедливо для Тосканы и тем более справедливо для всех прочих регионов.

2.Выступления низов решительны, чреваты немалыми жертвами и материальными разрушениями, но при этом на удивление легитимны. Они с почти суеверным уважением относятся к городским установлени­ ям и традициям и всячески подчеркивают, что выступают в защиту ис­ тинных ценностей коммуны против “предателей”, “казнокрадов” или “узурпаторов”. Их целью в самом крайнем случае является некоторое изменение политического строя, необходимое для их собственной инте­ грации в городские структуры власти. Насилия, грабежи, покушения на чужую собственность ими никак не одобряются, а если и происходят, то но городской традиции “списываются” на маргиналов, нахлынувших в город крестьян, солдат.

3.Даже в Тоскане, а в других городах и подавно, городские низы были фатально разобщены. Между небогатыми ремесленниками и тор­ говцами, с одной стороны, и наемными работниками - с другой, прохо­ дил водораздел. Не менее важным был антагонизм между ремесленни­ ками и “вечными подмастерьями”. Постоянным фактором было и меж­ цеховое соперничество, не говоря уже о сложностях, привносимых в со­ циальную стратификацию “вертикальными связями”. Среди бедноты было немало тех, кто входил в клиентелу какого-нибудь патриция или гранда, был активным сторонником той или иной “партии”.

Сколь разнородна ни была бы эта группа и сколь много хлопот она ни доставляла элитам, все понимали, что эти люди отличаются от мар­ гиналов и от пришлых элементов. Они были свои, они хоть как-то бы­ ли интегрированы в жизнь города.

Но в городе постоянно находилось немало людей иного рода - пришлый люд, мигрировавший из сельской местности или в поисках лучшей доли, или гонимый в города войной и голодом, а также ремес­ ленники соседних городов и местечек, разоренные неблагоприятной конъюнктурой. В города стекались нищие, города были питательной средой для профессиональных преступников и для проституток. Здесь же останавливались паломники, временно выпавшие из своих социальных ячеек.

Отношение к пришлым было неодобрительным. Авторы флорен­ тийских пополанских хроник весьма негативно оценивали нравы чомпи уже в середине XIV в. Но работники из числа коренных флорентийцев в их глазах сильно выигрывали по сравнению с деревенщиной без сты­ да и совести, нахлынувшей в город после эпидемии. Даже по отноше­ нию к ворам, как отмечалось во втором томе, наблюдалось то же отно­ шение. Во французских городах к своим, местным карманникам и до­ мушникам относились гораздо снисходительнее, чем к “гастролерам”.

Пришлый люд мог искать себе временный заработок, нанимаясь в качестве разнорабочих на особых рынках труда, которые были, в каж­ дом городе. Их неквалифицированный труд использовался на транспор­ те, на земляных и очистительных работах, в строительстве. Пределом мечтаний было место слуги. Женщины имели здесь больше шансов, ведь в кухарках, няньках, кормилицах и горничных нуждались в ту пору даже семьи сравнительно скромного достатка. Многие из этих молодых женщин, лишенных защиты, в итоге промышляли проституцией. Части, а в каких-то случаях даже и большинству мигрантов удавалось закре­ питься в городе, обзавестись жильем, почувствовать себя горожанином и уже с подозрением смотреть на новых приезжих. Но те, кто уже начал просить милостыню, заниматься мошенничеством или воровством, как правило, не возвращались к трудовой деятельности.

Нищие также именовались городскими источниками “бедными”, но те же источники обычно старались отделить “своих бедных” от “чу­ жих”, а также тех, кто имеет крышу над головой (немецкий термин - “hausarmen”) от бесприютных нищих. Подсчитать количество послед­ них совершенно невозможно. Похоже, что современникам казалось, что их больше, чем на самом деле, поскольку они все время были на ви­ ду - слонялись по улицам, обивали пороги таверн, попрошайничали на рынках и на папертях.

При всем том бедным помогали. Как указывалось во втором томе, концепция бедности претерпела существенные изменения на протяже­ нии рассматриваемого периода. Собственно, движение за “божий мир”, оказавшее, кстати, немалое воздействие и на становление коммун, виде­ ло одной из своих важнейших целей помощь бедным. Как отмечал из­ вестный исследователь этой проблемы Мишель Молла, традиционное представление подчеркивало важную функциональную роль бедняка - он был нужен богачу, желавшему спасти свою душу. Новый, распро­ страняемый францисканцами и доминиканцами образ бедного исходил из того, что он заслуживает заботы и снисхождения ради его собствен­ ной духовной и человеческой ценности, как образ Христа. Как бы то ни было, но нищих, паломников и больных ждало в городах несколько бла­ готворительных институтов - монастыри “старых орденов”, раздача ин­ дивидуальной милостыни верующими горожанами, госпитали. Истори­ ки отмечают, что коммунальное движение сопровождалось “госпиталь­ ным”. В Нарбонне первые завещания горожан в пользу госпиталей фи­ ксируются уже в начале XII в. Госпитали, странноприимные дома, си­ ротские приюты, вдовьи дома и лепрозории, общины “раскаявшихся грешниц” множились в городах и в их округах в XIII-XIV вв.

34

С конца XIII в., когда под воздействием не осознанных современни­ ками экономических факторов появляются безработные и сезонные мигранты, отношение к бедным и нищим претерпевает ряд изменений. Фигура ‘'здорового нищего” вызывала много сомнений. Парадоксально, но чем более распространенным становился этот феномен, тем чаще утверждалось, что здоровый нищий является преступником. Старые формы благотворительности сохранились, к ним даже добавились но­ вые (возможно, под влиянием укрепления веры в Чистилище). Но бла­ готворительность становится более избирательной, адресованной в первую очередь “законным”, “честным” бедным. Принимаются “зако­ ны против бродяг“, терпимости к маргиналам - правонарушителям ста­ новится меньше. И во все большей степени забота о бедных становится предметом муниципальной политики.

Маргиналами отнюдь не исчерпывался список внебюргерских эле­ ментов города. В городе существовали, но в городскую общину не вхо­ дили различного рода иноэтничные и иноконфессиональные группы, о чем достаточно говорилось в первом томе. Упоминалось там и о феода­ лах, которые могли жить в городах, при этом не интегрируясь в город­ скую общину. Но самым многочисленным элементом из тех, кто не вхо­ дил в состав бюргерства, были люди церкви.

Впрочем, изоляция церкви от городской жизни была лишь фор­ мальной. Город и церковь были абсолютно неразлучны на всех этапах своей средневековой истории. И трудно сказать, какова была динамика их взаимоотношений. Города, как правило, эмансипировались из-под власти епископов и постепенно “переваривали” в своем пространстве монастырские бурги. К концу средневековья муниципалитеты понемно­ гу принимали на себя функции, которые ранее были в ведении церкви (регулирование семейных отношений, помощь бедным, забота о шко­ лах), горожане все активнее основывали свои собственные религиоз­ ные братства, не дожидаясь указаний со стороны клириков. Но от это­ го роль церкви в жизни города вовсе не уменьшалась. Помимо того, что она в конечном итоге продолжала определять духовную жизнь горо­ жан, церковь оставалась важной экономической силой, обладая солид­ ной недвижимостью в городе и богатыми финансовыми ресурсами. Церковь продолжала играть важную политическую роль в городах. Особенно там, где власть сеньора-епископа не была только номиналь­ ной. Церковные шпили определяли силуэт города (особенно после то­ го, как частные башни были в основном снесены).

Кристина Пизанская, описывая устройство французского города на рубеже XIV-XV вв. предлагает любопытную “социологическую” схему. На нижней ступени находится простонародье, не способное к политиче­ ской деятельности. Второе сословие, населяющее город, составляют буржуа - горожане, ведущие достойную жизнь, владеющие городскими домами, поместьями и рентами. Им должно принадлежать управление городом, так как они пользуются уважением, обладают достаточной мудростью и досугом. К этому же сословию относятся и купцы, веду-

щие оптовую торговлю полезными заморскими товарами. Но первое и самое уважаемое сословие в городе составляют клирики, обучавшиеся как в Париже, так и в других местах, хранящие истинную мудрость. Взгляд проницательной уроженки Италии на французский город доста­ точно любопытен. Действительно, церковь вполне могла претендовать на духовное и социальное лидерство, причем не только во французских городах. Важно не только то, что церковь (вопреки мнению историков прошлого) сумела хорошо приспособиться к городским условиям, но и то, что без участия церкви город не смог бы обрести своего единства. Впрочем, это уже сюжет следующего раздела.

В предыдущих томах много говорилось о старом и новом монаше­ стве в городе. Но надо отметить, что гораздо большее влияние на город оказывало духовенство секулярное (епископ, капитул, приходские свя­ щенники) и регулярные каноники, исторически и функционально свя­ занные исключительно с городами. Кроме них виляние церкви в городе осуществлялось через различного рода религиозные объединения ми­ рян, живущих по-монашески, персонал церковных благотворительных и учебных заведений, а также обширный слой клириков без сана и без места.

Церковное сообщество такого среднего по средневековом поняти­ ям епископского города, как Безансон, демонстрирует следующую ди­ намику роста:

Менее, чем за полтора века численность духовенства здесь выросла в четыре раза, что значительно превышало темпы роста самого города. Безансон насчитывал не более десяти тысяч жителей, следовательно, духовенство, составляло как минимум 5% населения. Это если не счи­ тать слоя горожан, тесно связанных с церковью - епископских дворянминистериалов, обслуживающий персонал и др. И вместе с тем, в Безансоне, как и в других городах, социальное и экономическое влияние духовенства намного превышало его демографический вес.

В Реймсе доля духовенства была значительно выше и составляла от 12 до 15% всего населения. Но из двух тысяч духовных особ, населяв­ ших эту метрополию к конце XIII в., окормлением городской паствы (сига animarum) занималось не более 300 человек. Остальные жили сво­ ей внутренней каноникальной или монастырской жизнью, но многие клирики пребывали в миру. Они не обладали церковными бенефиция­ ми, преподавали, работали при судах и канцеляриях, приторговывали, некоторые были женаты и вели полновесное хозяйство. Однако они ос­ тавались освобожденными от различного рода городских повинностей

36

и налогов, не платили рыночных сборов, были неподсудны городскому суду. В Реймсе - архиепископском городе, где позиции духовенства бы­ ли чрезвычайно сильны и сравнимы разве что с Льежем, - горожане вынуждены были мириться с таким положением дел и уповать лишь на вмешательство короля. Но в других городах они были настроены более решительно и постоянно конфликтовали с “торгующими клириками” и с клириками - владельцами городских домов, принуждая их нести соот­ ветствующие повинности.

Духовенство составляло конкуренцию городским купцам и могло поспорить с ними в количестве “открытий”. Так, именно клирики пер­ выми осознали, что конституирование рент позволяет обойти строгие запреты, наложенные самой церковью на ростовщичество.

Конфликты между мирянами и горожанами возникали часто и до­ ходили порой до поножовщины. История Оксфорда и Кембриджа, Па­ рижа и Болоньи преисполнены кровавых стычек между горожанами и клириками-студентами. Городские ремесленники порой стремились воспользоваться случаем и расправиться со своими конкурентами из монастырских бургов. Но не менее частыми были конфликты между различными духовными корпорациями. Об одном из таких конфликтов рассказывается на примере Пизы, но подобные случаи возникали по­ всеместно. Секулярное духовенство принимало новые нищенствующие ордена в штыки. Борьба за сердца и кошельки горожан разворачива­ лась не на жизнь, а на смерть и тесно переплеталась с общеполитиче­ скими коллизиями. Случалось, что священники становились во главе восставших, принимали активное участие в городских преобразованиях. Порой группировки горожан становились участниками борьбы между различными корпорациями духовенства. Епископа Льежского поддер­ живал патрициат, а конфликтовавших с ним соборных каноников - це­ ховое бюргерство. Дело не раз доходило до гражданских войн. Затяж­ ной характер приняли войны между Ливонским орденом и Рижским епископом, причем горожане принимали в них активное участие.

Огромную опасность таил слой клириков без сана и без бенефиция. Достаточно часто (как отмечалось во втором томе) этот слой был пита­ тельной средой для различного рода криминальных элементов.

Но, конечно, не клирики были основным источником насилия на городских улицах. И даже не социальные конфликты, большая часть которых чаще проистекала в относительно мирной форме. Насилие было эндемическим, постоянным.

Только в последние два десятилетия историки оценили все богатст­ во различного рода уголовных регистров. Работать с такими источни­ ками трудно, но они дают реальное представление о жизни средневеко­ вых улиц и трущоб. Правда, многие проблемы этого ряда еще только начинают разрабатываться. Споры ведутся, в частности, по вопросу о том, что чаще попадало на страницы судебных протоколов: преступле­ ния против личности или против имущества? Бронислав Геремек в свое время высказался в пользу последнего предположения, соглашаясь со

37

средневековыми авторами, возлагавшими всю вину на маргиналов, при­ нужденных к воровству самим образом своей жизни. Но многие иссле­ дователи склоняются ныне к тому, что главная ответственность за бес­ порядки и преступления в городе лежала на коренных жителях города. Большинство преступлений происходили, как тогда говорили “из-за го­ рячей крови’’: оскорбления затрагивали честь и неизбежно вызывали ответные действия.

Уголовный суд небольшого французского города Фуа с населением всего 3 тысячи человек в сравнительно спокойном 1401 г. за 9 месяцев рассмотрел 43 дела о побоях, увечьях и оскорблениях. Характерно, что убийства сюда не вошли, их разбирал королевский суд высшей инстан­ ции.

Драки в городе были постоянны, но особенно опасным считалось ночное время, идеальное для сведения счетов и грабежей. Власти всех городов пытались запретить хождение по ночным улицам, некоторые районы патрулировались городской стражей, особо опасные участки перегораживались и запирались. Появление в ночное время без факела уже само по себе считалось поводом для ареста. Но ничто не помогало; ночью улицы были во власти злоумышленников, по ним бродили иска­ тели галантных приключений, компании буйной молодежи, разыгрыва­ ющие грубые шутки: “соберет иной раз трех-четырех парней, напоит их к вечеру, как тамплиеров, отведет на улицу св. Женевьевы или к На­ варрскому коллежу, и как раз перед тем, как здесь пройти ночному до­ зору, - о чем Панург догадывался, положив сначала шпагу на мостовую, а потом приложив ухо к земле: если шпага звенела, то это было непре­ ложным знаком, что дозор близко, - Панург и его товарищи брали ка­ кую-нибудь тележку, раскачивали ее изо всех сил и пускали с горы пря­ мо под ноги ночному дозору, отчего бедные дозорные валились наземь, как свиньи...”. В период, когда Франсуа Рабле наблюдал эти сцены, то есть в 20-е годы XVI в. нравы парижской молодежи стали мягче, а по­ рядка на улицах - больше. Регистры парижского уголовного суда пре­ дыдущего столетия свидетельствуют, что ночные происшествия носили обычно куда менее невинный характер.

Уголовные регистры Дижона в период относительного благоденст­ вия под властью герцога Бургундского (1430-1480) фиксируют в сред­ нем по 20 групповых изнасилований в год, а ведь известной становилась лишь малая часть таких преступлений. Обвиняемыми были вовсе не ми­ гранты или маргиналы, а в основном дети и слуги вполне состоятель­ ных бюргеров. По другим источникам ясно, что принимали участие в таких развлечениях и дворяне, причем даже из герцогского окружения, но они, конечно же, в судебные протоколы не попадали. Жертвами на­ сильников становились чаще всего служанки, небогатые одинокие вдо­ вы, дочери и жены поденщиков, ткачей, сукновалов и прочего “бедно­ го люда”; были среди них и проститутки, но жалобы от них рассматри­ вались лишь в случае нанесения потерпевшей серьезных увечий.

В городах Германии, Англии, Испании костюмированные банды врывались в дома, избивали хозяев без всякого корыстного умысла, уст­ раивая “шаривари” или “дикую охоту”. Насилие - домашнее или пуб­

38

личное, индивидуальное и коллективное, бытовое и театрализованное - являлось как доминантной ценностью, так и частью повседневной жиз­ ни. Жестокий судебный спектакль казни значил очень много для горо­ жан. Мистическим ореолом была окружена фигура палача, и во время городских восстаний он иногда играл важнейшую роль, как, например, парижский мэтр Капелюш во время погромов 1418 г.

Скученность населения, растущее потребление алкоголя, отно­ сительная слабость контроля над аффектами (время того, что Норберт Элиас назвал “цивилизацией нравов”, еще не настало) создава­ ло криминогенную обстановку. Несмотря на обильные запреты и предписания, население было вооружено поголовно, не исключая и духовенства. Так, например, несмотря на сравнительную новизну изобретения ручного огнестрельного оружия, парижские описи иму­ щества каноников собора Нотр-Дам, составленные в начале XVI в. пестрят упоминаниями об аркебузах, фальконетах и пистолетах, не считая арбалетов, палиц и мечей и доспехов. Надежда на стражей по­ рядка была не велика, защищать себя, свое имущество и честь при­ ходилось самостоятельно.

Вендетта была публичной. Она была даже одним из структурообра­ зующих моментов городской иерархии: “уважаемые люди” должны мстить сами, а обращаться в суд оставалось в основном уделом слабых. Отсюда, кстати, и избирательность в отношении жертв насилий. Как писал знаток городов Фландрии и Рейнской Германии Дэвид Николас, преступление состояло не столько в том, что горожанин убил или ранил противника, сколько в том, что он не смог или не пожелал договорить­ ся с родней жертвы о компенсации. Возможно, подобное утверждение несколько утрировано, но материал других регионов, например, Тоска­ ны и Кастилии, показывает, что по крайней мере отчасти оно справед­ ливо.

Итак, насилия и драки не прекращались. Как показывают дижон­ ские источники, местные насильники пользовались почетом и отделы­ вались легкими штрафами. Преследованию со стороны публичной вла­ сти подвергались преступления против семьи и детства, оскорбление святынь, кража в особо крупных размерах или у почтенных особ, убий­ ства клириков и должностных лиц, вред нанесенный общине. В осталь­ ном социальная группа сама сводила счеты с агрессором. Правосудие являлось для этого далеко не единственным средством, просто оно луч­ ше других было представлено в источниках. Но насилие в первую оче­ редь било по обездоленным и одиноким, лишенным возможности опе­ реться на помощь клана или правосудия. Впрочем, как считают Николь Гонтье и некоторые другие знатоки регистров городских уголовных су­ дов, в средневековом городе преступления свершались статистически чаще против представителей своего же социального слоя.

Община горожан предстала перед нами в этой главе разделенной на страты и группы, между которыми существовали противоречия и вспыхивали конфликты. Город был раздираем ими “по горизонтали”

39