Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. - 2000

Прежде всего, какая сила могла навязать буйным горожанам пови­ новение, обуздать их насилие и примирить конфликты? Как мы уже по­ няли, любые городские власти, коммунальные или королевские, или сеньориальные располагали весьма ограниченным набором средств внешнего принуждения.

В районах Риальто и святого Марка в Венеции до середины XIV в. было лишь 8 городских стражников - кустодов. После Черной смерти, когда для большинства городов ситуация стала более опасной, к ним прибавили еще 12 человек для несения патрульной службы. Во Флорен­ ции сбиров, подчинявшихся непосредственно подеста, в конце Х1П в. на­ считывалось всего 20. Правда, позднее оно было увеличено, к тому же

кнему можно добавить еще и судебных исполнителей.

ВАррасе и его бальяже в XIV-XV вв. насчитывалось 16 сержантов, обычное же число для десятитысячного французского города - дюжи­ на сержантов. То же число сержантов “форстеров” было в Генте, Луве­ не, Мехелене и других городах Брабанта и Фландрии. Немного больше стражей порядка было в Лионе, поделенном между двумя сеньорами: в XV в. наряду с пятнадцатью королевскими сержантами насчитывалась еще дюжина сержантов архиепископа.

Исключение составляют некоторые крупные политические цент­ ры: Тулуза, где их число к началу XVI в. превышало сотню человек, и Париж, где число их было еще большим. Впрочем, такая их концентра­ ция объяснялась не столько требованиями безопасности (во всяком слу­ чае, уровень преступности в этих городах был ничуть не меньшим, чем

востальном королевстве), но гипертрофированным развитием в них су­ дебно-административных функций. Сержанты всегда требовались су­ дейским и легко могли найти дополнительный заработок.

Работа сержантов была нелегкой, они часто сами становились жер­ твами агрессии. В какой-то мере они противостояли населению, как и другие представители правосудия, но не обладали ни их культурным ба­ гажом, ни престижем. Репутация сержантов оставалась дурной. Автор “Дневника парижского буржуа” возмущен жестокостью арманьяков, проявившейся не только в том, что они выслали из Парижа в Орлеан членов семей бежавших бургиньонов, но и в том, что они отрядили для их сопровождения сержантов Шатле, и посему репутация достойных женщин будет навеки погублена. Достаточно часто сержанты на какойто срок сами оказывались в тюрьме. Людьми они были, как правило, грубыми, и часто им ставили в вину то нарушение необходимых фор­ мальностей, то превышение власти, а то и грабеж описываемого иму­ щества. Во многих городах их обзывали пьяницами, грабителями, ни­ щими. Последнее имело под собой основания - королевский сержант в

Лионе XV в. получал 1 су в день, что было втрое меньше заработка ква­ лифицированного ремесленника. Сержанты неизбежно искали допол­ нительные доходы. Они охотно нанимались подменять горожан в ноч­ ной страже, помогали собирать налоги, осуществляли курьерскую службу, брались за любые поручения - быть глашатаем, например. Иногда их нанимали конвоировать арестантов из одной тюрьмы в дру­ гую (любопытно, что оплачивать их услуги должен был сам подследст­

170

венный). И, конечно, далеко не всегда заработки сержантов были за­ конны. Некоторые специально провоцировали состоятельных людей на нападение, чтобы затем взыскать в свою пользу штраф.

На службе городских властей находилось еще и некоторое число солдат. Во Флоренции помимо сбиров подеста существовала еще и гвардия приоров, насчитывавшая в ХП1 в. 50, а в начале XIV в. - 100 пе­ хотинцев. Несколько десятков вооруженных всадников находились под командованием парижского королевского прево.

Все эти силы были противопоставлены общине, и потому, как пра­ вило, ненавидимы горожанами, примерно так же, как ремесленники “Ланы” ненавидели институт “чужеземных надсмотрщиков”. Как бы то ни было, но власти своими силами не были в состоянии обеспечить по­ рядок в городе даже в мирное время, не говоря уже о периоде смуты. Содержание в городах более крупных военных контингентов было крайне нежелательным. Города Франции даже в период Столетней вой­ ны старались отказаться от размещения королевских гарнизонов.

Если на прохожего нападали бандиты, то самым разумным было воззвать к чувству коммунальной солидарности. Хартии городов пред­ писывали бежать на крик и пресекать ссоры и преступления. “Если ка­ ждый будет сержантом и будет иметь власть хватать злодеев, то это послужет общей выгоде”, - писал автор “Кутюмов Бовези” - в конце XIII в. Крик о помощи мог быть условным - например “Бургундия!” в Льеже или “Коммуна!” во многих городах Франции, где потерпевший напоминал о клятве взаимопомощи. Но многие, однако считали более надежным крикнуть: “Пожар!”

Только сама община могла осуществлять эффективные военные и полицейские функции. Точнее было бы сказать иначе: перед городом стояли конкретные задачи охраны стен и охраны порядка, и в процессе решения этих задач и формировались сами институты коммуны.

Очень часто коммуна впервые и упоминается в связи с возведением и охраной стен - это та функция, которая у любого сеньора города в принципе не могла вызывать возражений. Таков был, например, случай Лиможа. Еще показательнее был казус Монпелье. В конце XII в. общи­ на жителей уже упоминалась, но ее руководители назначались еще сеньором. С 1204 г. побеждает принцип выборности консулов. Был со­ ставлен список 72 ремесел города, который был разбит на семь частей. Каждый день недели определенная группа “ремесел” заступала на охра­ ну стен. В воскресенье, например, была очередь адвокатов, нотариусов, мясников, рыбников, птичников, цирюльников, красильщиков, пуго­ вичников, галантерейщиков и меховщиков. Во вторник стену охраняли лишь земледельцы (Монпелье - южный город, где “аграрная состав­ ляющая” была в то время не менее сильна, чем в Ажене), да кожевни­ ки с чесальщиками. Каждая из семи “компаний” выдвигала консула и каждый из них отвечал за порядок в одной из семи частей города. Эта система была заимствована многими коммунами Лангедока.

Служба ночного патрулирования уходила корнями в глубокое про­ шлое города и считалась одной из непременных обязанностей горожан, которые, впрочем, относились к ней без особого энтузиазма. Их рвение

171

возрастало лишь в периоды опасности. Вспомним того аженца, кото­ рый похвалялся друзьям, что натер шею арбалетом во время ночного дежурства. Видимо, он давно отвык от таких занятий. Его современник, парижский адвокат Николя Версорис с гордостью, но и с удивлением отмечает в своем Дневнике, что он патрулировал улицы со своим квар­ тальным начальником, когда по городу поползли слухи о готовящихся поджогах и грабежах. В случае особой необходимости горожане могли мобилизовать для этой службы даже клириков. В Нидерландах порой сами “отцы города” не считали зазорным браться ночью за оружие - вспомним “Ночной дозор” Рембрандта.

В обычное время горожане старались уклониться от этой обязанно­ сти. Во Флоренции 300 семей обязаны были выставлять людей в ночной дозор, но посылали младших членов семьи или слуг. Кое-кто нанимал для этого сержантов. Муниципальные власти устраивали проверки, штрафовали за отсутствие рвения, но это мало помогало. Многие пат­ рульные выходили без оружия или снаряженные лишь хлебными ножа­ ми да дубинками. В городе Сен-Флур бальи запретил трактирщикам пу­ скать к себе по вечерам этих дозорных. Тех, кто должен был охранять недвижимые объекты или быть в резерве, порой запирали на ключ, чтобы они не разбредались по домам. В Лувене для несения ночной стражи в 1344 г. была создана особая конфрерия, но горожане не дове­ ряли собратьям, полагая их склонными к насилию.

Более престижной считалась служба по охране ворот. В виду сво­ ей стратегической важности за нее персонально отвечали отдельные консулы или эшевены, хранившие ключи. Им в помощь привлекались состоятельные и благонадежные горожане. Так, в Амьене 1000 горо­ жан были обязаны ходить с ночным дозором и только 350 привлека­ лись к охране ворот. Эта служба имела стратегическое значение и от нее зависело очень многое. В ночь на 12 июня 1381 г. олдермен Уиль­ ям Тоно, охранявший ворота Олдгейт пропустил в Лондон восставших кентцев. Последствия этого хорошо известны. Консул Готье Коль чуть было не погубил Лимож, замыслив открыть вверенные ему воро­ та в 1426 г. И таких примеров было множество, поэтому страх аженцев, увидевших свои ворота незапертыми, имел вековые корни. К бо­ язни внешних врагов примешивался страх того, что из деревень и ле­ сов в город просочатся злодеи и, слившись с местными маргиналами, подвергнут город грабежу.

Силы порядка были организованы чаще всего по кварталам. По кварталам собиралось и ополчение - жители выбирали своих кварталь­ ных начальников, капитанов ополчения, десятских и сотских. Слажен­ ные действия городской милиции превращали кварталы в крепости. В период опасности запирались не только ворота, но и улицы - они пере­ гораживались цепями, связывающими громадные винные бочки, наби­ вавшиеся землей. Во Франции такие емкости называли “барриками”, отсюда и произошло слово “баррикада”.

Помимо квартальных ополчений городской милиции, могли суще­ ствовать и другие военные организации жителей. В Руане, Амьене, Ар­ расе и Сент-Омере это были стрелковые гильдии. Их участники могли

172

даже получать определенное муниципальное пособие, вооружаясь за свой счет сперва арбалетами, а позже - аркебузами и кулеверинами, устраивая смотры и показательные стрельбы в так называемый “празд­ ник Попугая”. Специальные формирования горожан могли возникать и в ситуациях политической борьбы и иметь особый вес в жизни города - о чем свидетельствует пример Болоньи.

Во Флоренции по кварталам было организовано пополанское ополчение - гонфалоны (знамена). Специфичным было то, что к ним приписывались по месту работы, а не жилья. В громадной Флоренции конца XIII в. это уже не всегда совпадало. Такая форма объяснялась более высокой скоростью развертывания в случае опасности. Но так­ же гонфалоны в какой-то степени призваны были противостоять соб­ ственно соседским связям - ведь дома грандов были окружены жили­ щами бедных клиентов и членов консортерии. На гонфалонах также лежала забота об организации ночной стражи, освещении улиц, по­ жарной безопасности, они должны были помогать аналогичным фор­ мированиям в контадо. Численность еженощного патруля возросла с 36 человек в XIII в. до 300 к моменту Черной смерти. Старшие цехи были, однако, освобождены от несения ночной стражи. Помимо гон­ фалонов в 1250 г. были созданы “Компании народа” для укрепления пополанского режима и борьбы с магнатами. В зависимости от того, кто был у власти, их то отменяли, то восстанавливали, то сокращали с 20 до 16 (по 4 компании на квартал, согласно территориальному де­ лению 1343 г.). В них должны были служить все граждане в возрасте от 15 до 70 лет, за исключением грандов, “гибеллинов”, иностранцев и бедняков, не платящих налоги. Компания имела свои выборные ор­ ганы —казначея, нотариуса. По истечении своего срока службы ста­ рые капитаны - “гонфалоньеры народа” - выбирали себе замену при согласовании с коммунальными властями. Если “жирные пополаны”, входившие в “старшие цехи”, могли позволить себе не заниматься ночной стражей, то в “народных компаниях” они до поры играли важ­ ную роль. Но затем и эти должности стали считаться элитой непре­ стижными, потому-то компании в период восстания чомпи оказались неэффективны и ненадежны. Позже они были расформированы и за­ менены милицией из 2 тысяч “гвельфов”, набираемых особыми долж­ ностными лицами “otto di guardia” (“восемью стражами”). Что же ка­ сается территориальных гонфалонов, то в период возвышения Меди­ чи руководство ими перешло в руки его клиентелы. Но далеко не во всех городах власти оказывались настолько прозорливыми.

Вообще же квартальные организации относились к числу наиболее устойчивых городских структур в силу своей органической природы. Достаточно часто там, где патрициат закрывал доступ бюргеров к му­ ниципальному управлению, участие в квартальной жизни оставалось “отдушиной” для реализации амбиций уважаемых горожан, школой са­ моуправления и политической активности. Даже когда коммунальная автономия, казалось, давно ушла в прошлое, кварталы демонстрирова­ ли удивительную способность моментально возрождать формы самоуп­ равления. И если власти забывали об этом, то им приходилось горько

173

раскаиваться. В Париже, например, кварталы преподносили такие “сюрпризы” властям в “День баррикад” 1588 г., в дни Фронды, да и мно­ го позже. Собственно, и Парижская Коммуна начиналась с того, что 18 марта 1871 г. правительство попыталось отобрать у ополченцев пуш­ ки, купленные на деньги кварталов.

Похоже, что когда происходил конфликт социальных ролей, то на первом этапе чаще перевешивала та, которая была связана с непосред­ ственным окружением. Вспомним аженскую коммуну. Квартальная со­ лидарность на первом этапе оказалась сильнее верности консулам - да­ же городские сержанты вместе с жителями кварталов двинулись на штурм ратуши. Затем, выбирая, ослушаться запрета, произнесенного от имени короля и грозящего смертной казнью, или приказа коммуны, су­ лившего лишь штраф в 20 су, большинство горожан, включая все тех же сержантов, предпочла проявить лояльность коммуне. Правда, через некоторое время предпочтения горожан начинали меняться под давле­ нием обстоятельств.

Во всяком случае, на территориальном уровне возможности соци­ ального контроля были чрезвычайно велики. От глаз соседей было не­ возможно укрыться. Более мелкой территориальной ячейкой, чем квартал, могла быть улица или чаще —церковный приход, накладывав­ шийся на соседскую группу, которая в Италии называлась вичиния. Го­ рожанин мог получить здесь помощь и поддержку со стороны богатых прихожан-соседей. Как и в деревнях, приход обычно оказывался основ­ ной фискальной единицей и базовой административной ячейкой. Когда властям нужны были сведения о том или ином человеке, они прежде всего обращались к прихожанам. Достаточно влиятельной была фигу­ ра церковного старосты или члена церковного совета, распоряжавше­ гося “земным” имуществом данной церкви. Именно они принимали благотворительные пожертвования, занимались помощью бедным прихожанам. Подобно посту квартального капитана место церковного старосты могло служить компенсацией нереализованным амбициям уважаемого, но обделенного властью бюргера. Впрочем, прихожане охотно избирали старостами и представителей городской элиты или дворян, правда, далеко не каждый из них соглашался взять на себя та­ кие хлопоты.

Во Флоренции в приходскую структуру входили и “капелланы наро­ да”, на которых возлагались функции поддержки порядка. Капелланы и синдики приходов избирались сроком на полгода. Как и в других горо­ дах, эти должности не прельщали представителей элит. Капелланами поэтому становились представители “младших” или “средних” цехов, а в синдики приглашали кого-нибудь из местных нотариусов. Жалование им полагалось весьма скромное - 2 лиры в месяц (в начале XTV в. фло­ рентийский каменщик зарабатывал такую сумму за четыре-пять дней). Однако в дальнейшем им было дозволено оставлять себе четвертую часть взимаемых штрафов.

Функции капелланов были весьма важными: они должны были со­ общать подеста о всех случаях убийств, краж и драк на своей террито­ рии, отвечали за чистоту и порядок, организовывали очистку канализа­

174

ционных стоков, зачитывали законы и распоряжения коммуны и накла­ дывали штрафы за мелкие провинности. К ним же обращались судьи для наведения справок о личности задержанных. Капелланы обязаны были составлять доносы тайно “во избежание мести”. Бывали и случаи подкупа капелланов и синдиков, но в целом система была достаточно эффективной. Круговая порука и ответственность за поддержание пра­ вопорядка сплачивали аналогичные организации в городах Фландрии и Кастилии.

После “Черной смерти” активность “капелланов народа” начинает снижаться, катастрофическая убыль населения и заселение города но­ выми мигрантами ослабили традиционные соседские связи. Если в 1347 г. из всех дел, разбираемый судом подеста, 58% возбуждались по представлением “капелланов народа”, то к 1368 г. их доля упала до 11%. Все чаще приходы обвиняются властями в небрежении делами правосу­ дия, а то и в укрывательстве. В XV в. в ведении приходов останется лишь благотворительность и благочестие. Флоренция пошла по пути, общему для большинства крупных европейских городов, и в первую очередь —Парижа. Функции социального контроля, первоначально но­ сившие исключительно общинный характер, переходили в ведение бо­ лее высоких уровней публичной власти. Многократно возросли силы полиции и правосудия, более изощренной стала сеть доносчиков, более избирательной - система наказаний. Но такая система была более хара­ ктерна для метрополий нового времени.

Нам уже приходилось говорить о формах внутрицехового контро­ ля. Мастер (не говоря уже о подмастерье) находился под постоянным присмотром со стороны всевозможных инспекторов или даже “иного­ родних чиновников” (ufficiali forestiere) и цеховых полицейских —сбиров, как во Флоренции XTV в., но прежде всего за ним следили глаза его кол­ лег. Цехи должны были улаживать конфликты между своими членами, отвечать не только за соблюдение трудовых правил, но и за моральное состояние мастеров и подмастерьев. Тем более, что за исключением крупных фландрских или тосканских центров экспортного ремесла, подмастерье в идеале должен был подобно ученику жить в семье масте­ ра, который отвечал за него перед соседями и городом и не должен был бесконтрольно отпускать его не только в трактир, но даже в баню или в церковь, как того требовали статуты силезских городов. В не мень­ шей степени поведение человека регулировалось муниципальными предписаниями. Впрочем, нельзя говорить о социальном контроле как о чем-то исключительно принудительном и внешнем. Мастерская, гиль­ дия, приход, да и вся коммуна были в первую очередь “референтными группами”, оказывая поддержку, “обволакивая” своей заботой, и глав­ ное - утверждая статус человека в общественном мнении. А оно было чрезвычайно значимо для горожанина. Стремление “сохранить лицо”, объясняло, кстати, большую часть преступлений “против личности”. Даже самый благонамеренный бюргер готов был ответить ударом но­ жа на оскорбление, оберегая свою добрую репутацию. Горожанин знал,

175

что каждый его поступок оценивается старшими и равными или служит примером для младших членов всей группы. Базельский типограф Фо­ ма Платтер разорвал отношения со своими компаньонами. И не в том дело, что они поссорились и дело дошло до драки, объяснял он в своем “Жизнеописании”, но в том, что эта безобразная сцена произошла на глазах подмастерьев.

Мы уже приводили пример Яна де Буанброка, жестокосердного су­ конщика - патриция XIII в. из Дуэ. Материалы, собранные его душе­ приказчиками, рисовали мрачные картины эксплуатации патерналист­ ского толка. Но ведь что-то заставило его в своем завещании не жалеть денег для вознаграждения тех, кого он при жизни угнетал. Английские мастера, дравшие учеников за уши, не забывали ни о них, ни о подмас­ терьях в своих завещаниях. Другое дело, что доля завещаемого таким образом имущества к концу средневековья значительно снизилась. Как показывает анализ дневников флорентийских пополанов, цехи и мас­ терские - боттеги не являлись для них “референтной группой”. Их ин­ тересовали отношения внутри торговых компаний, линьяжей и консортерий. Не потому ли “трудовые конфликты” в Тоскане обрели столь не­ привычный для средневекового города размах?

Роль поддержки, контроля и арбитража играли и конфрерии. Дан­ ные, приводимые Д. Россером для Англии, вполне могут быть распро­ странены на все континентальные города и даже на те из них, где ника­ ких ремесленных корпораций не было. Для функционирования город­ ской социальной системы чрезвычайно важной оказывалась гибкость религиозных братств и их многообразие. Иногда они объединяли пред­ ставителей одной профессии, то дублируя гильдии и корпорации, то, на­ против, стараясь подчеркнуть свой чисто благочестивый характер. Лон­ донские мастера гильдии седельщиков жаловались в 1396 г., что их под­ мастерья вот уже 13 лет незаконно и без их дозволения организуют сходки. Подмастерья же утверждали, что собираются на день успения Девы Марии, наряжаются в одинаковые одежды и отправляются слу­ шать мессы в ее честь. Мастера возражали, что “одевшись в одежду притворного благочестия”, они устраивают собрания, “на которых до­ говариваются о повышении заработной платы”. Думается, что обе сто­ роны в данном случае были правы. Религиозное братство, почитая сво­ его патрона, не могло не заботиться о согласии и взаимопомощи между своими членами. Некоторые братства включали в свой состав замуж­ них женщин (что было весьма редким явлением для ремесленных кор­ пораций), детей, слуг и в то же время - знатных особ. Порой религиоз­ ное братство подкрепляло собой “политическую партию”. Иными сло­ вами, конфрерии активизировали как горизонтальные, так и верти­ кальные связи солидарности горожан.

Коммуна, приход, квартал, ополчение, цех (гильдия, компаньонаж), религиозное братство, линьяж, консортерия, клиентела или “партия”, коммерческая ассоциация типа комменды, которая могла соединять ме­ жду собой десятки, а то и сотни горожан - и это еще не все из возмож­ ных ассоциаций горожан. Были также и товарищества для организации праздников и представлений, игр, “братства пьющих”, общества по очи­

176

стке города (compagnie pour bou), молодежные союзы... Человек ни на минуту не оставался один и не мог себе представить жизнь вне “рефе­ рентной группы”. Чужак, одиночка был по определению зловещей и нежелательной фигурой.

Но был ли горожанин полностью поглощен этими группами, “заре­ гулирован” их обычаями и ритуалами, их моральным давлением? Нема­ ло представителей гуманитарного знания настаивают на положитель­ ном ответе на этот вопрос, подчеркивая, что индивидуализм и личность - суть порождение лишь нового времени. Но если наш бюргер и не имел полной свободы выбора, то свобода маневра за ним оставалась. И пору­ кой тому была как раз эта удивительная сложность городской социаль­ ной системы, невиданная ни в средневековой деревне, ни в античном го­ роде.

Горожанин мог действовать одновременно на разных уровнях: се­ мейном, профессиональном, военном, муниципальном, соседском, при­ ходском...

Многообразие групп, как и конфликтность городской среды, позво­ ляли лавировать. Как мы убедились, горожанин Лукки, чьи духовные запросы переросли возможности родного прихода, мог сделать выбор в пользу францисканцев. В 1371 г. чесальщики шерсти из Сиены апелли­ ровали к властям, заявляя, что они желают, “чтобы им платили не по установлениям цеха, а по установлениям коммуны”, рассчитывая ис­ пользовать к своей выгоде “конфликт законов”. Но если их попытка не увенчалась успехом, то в 1413 г. ученик Томас Элсби, обратившийся в городской суд Лондона с иском против своего мастера Джона Тэйма, блестяще выиграл процесс. Опрос свидетелей показал, что истец про­ был у хозяина положенный срок без всяких нарушений, на основании чего суд счел Элсби достойным звания мастера и полноправного горо­ жанина. В 1342 г. чомпи, угнетаемые и “Ланой”, и коммуной получили некоторые права из рук герцога Афинского. И гильдия, и король, и ол­ дермены категорически запрещают подмастерьям лондонских башмач­ ников создавать союз, но монахи-доминиканцы охотно разрешают им на Успение 1387 г. собраться на сходку в своем монастыре, где они вы­ ступили против несправедливостей со стороны “надзирателей ремесла” и собрали деньги, чтобы отправить посланца в Рим добиваться от папы утверждения их братства.

Горожанину почти всегда “было куда пойти”, используя конфлик­ ты интересов городских структур. Более того, в зависимости от ситуа­ ции или от личных склонностей он достаточно легко и не всегда осоз­ нанно мог идентифицировать себя то с одной, то с другой группой. Се­ годня он мог считать себя человеком коммуны, возмущенным наруше­ нием городских привилегий и незаконными налогами, завтра - членом цеха суконщиков, обеспокоенным действиями конкурентов, послезав­ тра - состоятельным бюргером, опасающимся грабежей со стороны разбушевавшихся босяков. Оценивать события каждый раз он мог и не совсем самостоятельно, а при помощи соответствующей группы: общей ассамблеи коммуны, созванной для обсуждения нового налога, заседа­ нием мастеров-суконщиков, обеспокоенных усилением гильдии торгов­

177

цев шелком, квартальной секцией городского ополчения, собранной в связи с участившимися поджогами.

Не всегда взгляды менялись столь плавно. Средневековый город, как и город современный, знал и такую специфическую форму, как тол­ па. Человек, попавший в эту “массовую общность”, в силу ряда причин моментально забывал о своем членстве в иных коллективах. Автор “Дневника парижского буржуа” описывает события 4 августа 1413 г. В ратуше “кабошьены” красноречиво доказывали, что мирные перегово­ ры, предлагаемые Парижу, на деле выгодны лишь “арманьякам”. Но простолюдины (peuple menu), что собрались со всего города и были воо­ ружены кто как мог, не желали ничего слушать и кричали: “Хлеба и ми­ ра!” И тогда было сказано, чтобы те, кто не хочет мира, отошли на пра­ вую сторону, а те, кто за мир, - на левую. И тогда все перешли налево, ибо никто не осмеливался противостоять такой толпе. Любопытно, что автор употребляет этот термин (la foule) впервые, до того говоря о “па­ рижанах”, “народе”, “простолюдинах”. Сторонники герцога Бургунд­ ского “могли поднять весь город, но случайно их постиг гнев принцев и народа”, - сетует он на непостоянство вещей. И действительно, на Гревской площади собралось много сторонников бургиньонов, но такова не­ предсказуемость толпы: люди ведут себя в ней как-то иначе, часто во­ преки своим убеждениям и интересам. Средневековый город осознавал эту опасность и хотел минимизировать ее последствия. С одной сторо­ ны, власти стремились избегать случайного и неконтролируемого скоп­ ления людей, с другой - учились управлять толпами. Непревзойденны­ ми мастерами в этом были проповедники из “нищенствующих” орденов. Да и многие из городских вождей прекрасно овладели языком символов и жестов, понятных толпе. Вспомним Этьена Марселя, который на гла­ зах у разъяренной толпы надел на дофина колпак с цветами города.

Конечно, толпу можно назвать одиозным порождением урбанизма. Временное высвобождение человека из-под власти сдерживающих на­ чал, как правило, носит деструктивный характер. Но при этом могли происходить “обвалы” устоявшихся и казавшихся незыблемыми сте­ реотипов мышления. Так социальной жизни города придавался допол­ нительный динамизм.

Итак, городская система была достаточно гибкой, чтобы обеспечи­ вать включенность человека сразу в несколько групп, регулируя его по­ ведение и оставляя при этом за ним определенную свободу действий. Но только ли на структурном уровне обеспечивалось поддержание мира внутри городских стен?

Город вполне мог навязать упорствующим свой порядок. Средств для этого у горожан хватало. Для этой цели они соглашались терпеть власть сеньора. Если надо, они могли создать и свои вполне эффектив­ ные воинские отряды или пригласить правителя, передав ему чрезвы­ чайные полномочия. Ради установления драгоценного мира они могли даже терпеть его войска некоторое время. Правда, лишь при условии согласия на то большинства горожан. Те же, кто пытался командовать

178

городом с позиции силы, весьма рисковали. Сицилийская вечерня, Брюггская заутреня и много подобных им событий учили правителей соблюдать осторожность внутри городских стен.

Движение за мир, возможно, генетически связанное с течением “Божьего мира”, лежало в основе первых коммун - клятвенных союзов, направленных на поддержание согласия. Главным завоеванием и чер­ той, придающей западноевропейскому средневековому городу его исто­ рическую уникальность, было особое городское право. Эшевенат, кон­ сулат и концехо конституировались в первую очередь как суды, впро­ чем, как и любая средневековая власть. Как и везде в средние века, в го­ роде были уверены в незапамятной давности своего права. Так, Аугс­ бург еще в середине XII в. сетовал на “мрачное забвение своего права”, и самые ранние городские хартии были лишь попыткой его восстанов­ ления. Но города могли иногда и осознавать новизну своей правотвор­ ческой деятельности, что особенно относится к городским конституци­ ям и направленному против грандов законодательству итальянских го­ родов (болонский “Ангельский акт”, флорентийские “Установления справедливости”). «Наша дурная привычка всякий раз менять законы, обычаи и порядки, включая в коммунальные постановления словечко “non instare” (“невзирая”), сводит на нет все ценные декреты и распоря­ жения», - сетовал Джованни Виллани.

Средневековое городское право, безусловно, заслуживает особого рассмотрения. В качестве фактора, обеспечивающего единство город­ ской системы, отметим пока лишь развитое правосознание всех горо­ жан. Оно особенно удивляет нас в проявлениях социальной борьбы. Все Аженское восстание свелось по сути к подаче встречных исков. Но да­ же куда более кровавая “Соборная распря” в Ростоке разворачивается на легитимной почве. Восставшие во главе с Гансом Рунге, вооружив­ шись топорами, лезут в окна ратуши только затем, чтобы вынудить у магистратов дать письменное обещание рассмотреть их петицию.

Отметим, что всем участникам конфликта в Ростоке выход виделся лишь в третейском суде. В этом была еще одна характерная черта пра­ восознания горожан. Идеальной формой разрешения конфликта они считали не месть (хотя охотно прибегали к ней), не судебный поединок

идаже не пришедший ему на смену состязательный процесс, а арбит­ раж.

Идея, что наилучшим посредником может быть незаинтересован­ ный третейский судья, была настолько близка горожанам, что в италь­ янских коммунах Х1П в. важнейшая должность подеста, хранителя мира

иправосудия, доверялась только жителю другого города. Иногда такой арбитраж трансформировался в своеобразную “ксенократию” - власть чужеземца.

Своеобразным преломлением этой тенденции может считаться сен­ сационный успех проповеди мира со стороны чужестранных монахов. Характерно, что движение “нищенствующих”, порожденное духовными запросами горожан, наряду с бедностью не менее интенсивно пропове­

179