Գաբրիելյան Մ., Դաբաղյան Ա. Տնտեսությունը, առևտուրը և էթնիկությունը սահմանամերձ գոտում

we were observing in the Sadakhlo border market and finding out in the memories of Armenian villagers living aside the now impermeable state border. First attempt of application of this theory may be found in the works of Anatoly Yamskov, a Russian anthropologist, who have tried to combine his studies in Azeri nomadic pastoralism with peace projects over the Nagorno-Karabakh conflict (1998). But some actual observations on the coexistence of differrent ethnic and religious communities inside the Russian governed administrative entities of the Caucasus may be found since the second half of the XIX century. The basic geographical differences between the valley – subalpine – alpine belts were pointed as related to the economics and ethnic boundaries between the Christian and Muslim peasants of the Kazakh uezd as early as in 1886 (Yeritsov 1886; see also: Volkova 1984). Already at that period these differences are not described merely in form of opposition between the settled agriculturalists (Armenians) – transhumant pastoralists (Kasakh tarakyama). The sedentaryzation of the latter was at its final stage (Ismail-zadeh 1960). At this period the rural nature of the Armenian population residing between the lowland winter and highland summer pastures of the Turkic speaking neighbors (future Azeris), and correspondent increase in population density have contributed in the lining of a rarely intermittent ethnic areas. The borders between Armenians and Azeris thus were formed in the period of extensive growth and expanding populations, accompanied with massive entrance of the both ethnic groups into the new-born capitalist market relations. The "details" of this border formation process were affected by ethnic clashes of 1905-1906 and 19181920, resulted in the borderlines of Armenia, Nakhichevan, NKAO and Azerbaijan (including the Kurdistan autonomy in 1926-1930). Though in the Soviet times there was no administrative barrier towards the penetration of the Azeris into the middle – subalpine zone of the region, the presence of extensive and

106

expanding Armenian element, backed by the inflow of hundreds of thousands refugees from the other Armenian populated areas of the Caucasus and the West Armenia, finally reserved the belt after them. Intensive settlement of the Azeris in the vicinities of their winter lowland pastures was thus preconditioned by the absence of uninterrupted medium between the alpine summer pastures and the Kura river.

The Soviet Governments of the Transcaucasian republics were obviously inclined to freeze the existing borders. One may find some striking similarities between the economic processes that followed the sovietization of the region and the scenario predicted by an Armenian economist in one of early Soviet publications (Yeritsyan 1923). The author have simply foreseen not the ethnic borders, being cast inside the region, but the natural resource management in view of the forthcoming intensification of the agriculture – then the predominant occupation of the population. The intensification of the cotton-growing, gardening and cultivation of other Russia oriented technical plants, coupled with extensive water management projects in the basin of Kura river finalized the previous processes of ethnic divergence.

The Second and Third Chapters, dedicated to the region's economy and the border trading respectively, explain the fractured nature of the mostly informal economic practices of the communities. Our observations of the economy of this basically rural province are extremely limited, but they suggest an overview of the interrupted modernization and urbanization processes, foundations of which lay in the socialist agriculture. Though the economic effects of the extensive irrigation and industrialization projects of the late Soviet decades has not impeded deep fall of the region's economy, their social outcomes are similar with those in the western peasant societies of the postWWII period. Thus, investigating the household and village economic strategies, we arrive to conclusions, which talk about limits and prospects of the local economy in time when the state and

external donors have commenced rural development strategies.

The Sadakhlo – Bagratashen marketplace has significant economic and social impact on entire community of Tavush, at least as a relatively proximate gateway for importing goods and commodities into the region itself, and for their further transfer to the inner Armenian markets. But as for the two local communities and tens of thousands traders engaged in the border trading for decades on, the essence of this market was a profit extraction from the awlhole, to which the trade flows into and out of Armenia were forced by the policy perpetrators. Who extracts it and how much was one of the most interesting questions, we were trying to solve, because here we deal with everyday struggle between the "predatory states" with own nationalizing economies and a trading community composed of vertical and horizontal networks trespassing the national antagonisms and "ethnic hatred"-s.

The move of border market from the Georgian territory upstreams into Armenia falls into this logic of the inclined Georgian state, which has nebulous relationship to its own Armenian-Azeri south underbelly (Wheatly 2004; 2005). The position of the Azeri state towards its compatriot traders present in Sadakhlo is more severe: though it regrets and criticizes their "assistance" to Armenians, but prefers a "personal" attitude towards the "collaborators". It's support to the "Borchalu" Azeri minority is counterweighted by harshness towards those, whose Georgian passports bare an Armenian visa mark: an option since the market has changed its location.

The Armenian state is not absolutely missing in the border trade, actively searching for legal improvements of custom collection and prosecuting smuggling. But it has not shut the border fair yet, which is mostly run by Georgian Azeris. To avoid regular interrogations in case of need to visit Azerbaijan, the families engaged in trade with Armenia and in Armenian territory practice

different methods: keeping two passports for each country's visa service, or delegating different members of the family to each country related activities. This situation illustrates how the household level "Azeriness" responds to the "Azeriness" of national level. The custom regulation measures taken by Georgia in 2004 are now eliminated by the Armenain-Azeri couples of petty traders, visiting Turkey together. Armenian passports are used to register the cargos as transit and thus avoid customs and taxes inside Georgia (except moderate transit fees). But the Azeri (Georgian) partner remains the "owner" and reseller of the goods.

The last, Fourth Chapter of the book describes the changed patterns of ethnicity in the borderlands. Where the friendship was a mode of relations between nearly all adults for dozens of years, the previous war and violence have created additional barriers against the future reconciliation. But the personal reasons to love or to hate the neighbor are now mixed with irreversible outcomes of recent nationalization and years long blockade. The living generation of aged people still dominate the public opinion in the villages, but those born in 1960ies and later have no friends on the other side of the frontier. The village Bagratashen is the only example, but the new friendly relationships between Armenian and Azeri traders are of limited use both literally and geographically. We have not tried to exhaust the whole rhetorical, mythological and other similar discurses of the ethnicity in borderlands. Armenia is not a large country to have specific local or sub-ethnic types of ethnicities in its borders, extending several hours from the capital city. This pattern, coupled with wide scale of labor migration creates social and cultural homogeneity, while the locked borders do not allow the economic factors to compete it.

ориентация местного сельского хозяйства на культуры, востребованные Севером, в купе с крупными гидропроектами в бассейне реки Кура, завершили начавшиеся раньше процессы этнического размежевания.

Вторая и третья главы книги, посвященные, соответственно, экономике региона и приграничной торговле, исследуют довольно разнообразные элементы современных неформальных экономических практик в приграничных общинах Тавуша. Наше краткое обозрение в основном сельскохозяйственного региона, естественно, недостаточно подробно. Но оно позволило очертить общую картину экономической картины Тавуша в переходный период, каторый характеризируется нами как этап прерванной модернизации и урбанизации, начавшихся в советские годы как в качест ве социалистической агропромышленности. Хотя хозяйственные завоевания позднесоветской эпохи, такие как иненсивная ирригационная сеть и индустриальные проекты, оказались неспособными предотвратить глубокий спад эконимики региона, их социальные последствия оказались довольно действенны, и поэтому вполне сравнимы с обстановкой в крестьянских хозяйствах Европы после Второй мировой войны. Исследования экономических стратегий деревень и практик отдельных семей приводят к выводам о границах возможностей современной местной экономики в период, когда она стала так значительно зависимой от внешнего мира и от поведения внешних и внутренних доноров, в том числе, от государства.

Садахло-Баграташенский приграничный рынок имел значительное хозяйственное и социальное воздействие на общины Тавуша, по меньшей мере, как относительно доступный пункт пропуска импортируемых товаров в Армению, и в сам регион. Но важнее то значение, которое этот рынок имел для двух соседнèх сел и для сети из десятков тысяч торговцев со всей страны, которые более десятка лет добывали доход или просто пропита-

110

ние с этого “игольного ушка”, в которую была согнана огромная часть межрегионального товарооборота. Кто и какой доход получали с этого пути - был одним из главных вопросов, на кî торый мы искали ответы, потому что на этом участке смыкались интересы собственно ”хищнических” новых на- ций-государств и торгующей “братии” с ее вертикальными и горизонтальными линиями, легко проходящими сквозь национальные антагонизмы и “этнические ненависти”.

Недавний дрейф приграничного рынка с территории Грузии вверх по реке Дебед можно обÚяснить ”обратной заинтересованностью” современной грузинской государственности с ее знакомыми проблемами со своим южним подбрюшием (Wheatley 2004, 2005).

Позиция азербайджанского государства по отношению к своим соотечественникам, торгующим с армянами в обход обÚявленной им блокады, более сурова: она не просто неприемлет и критикует их ”пособничество” армянам, но также применяет индивидуальные репрессии к ”коллаборационистам”. Ее поддержка Борчалинскому азербайджанскому менüшинству находится в очевидной противоположности к жесткости в отношении тех, грузинские паспорта которых имеют армянскую визу, связанную с отходом рынка во внутрь Армении.

Армянское государство также присутствует в трансграничной торговле, стараясь узаконить, упорядочить и умножить таможенные сборы, а также пресечь “контрабанду”. Но оно еще не закрыло приграничную ярмарку, на которой, как и прежде, заправляют грузинские азербайджанцы. Последние придумывают разные методы для обхода допросов на грузино-азербай- джанской границе из-за отметок на грузино-армянской: хранят второй паспорт, делегируют одного из членов семьи на родину, а другого – торговать. Эта ситуация иллюстрирует как азербайджанскость на уровне домашнего хозяйства соотносится с тем же понятием на государственном / национальном уровне. Что касается тамо-

женных регуляций Грузии на ее разных границах, то оно также легко обходится армяно - азербайджанскими парами партнеров - торговцев, вместе посещающих Турцию. Армянские паспорта используются для оформления грузов в качестве транзитных, а грузинские азербайджанцы остаются фактическими хозяевами товара.

Последняя, четвертая глава книги описывает изменения в восприятиях этничности в разных приграничнûх деревнях Тавуша. В тех многих иç них, в которых личнàя дружба с азербайджанцами из деревень напротив некогда была целой системой взаимоотношений в течении многих десятков лет, прошлая война и насилие создали дополнительные трудности на пути будущего примирения. Личные человеческие причины любить соседа или ненавидеть уже смешаны с необратимыми последствиями национализации и длительной экономической блокады. Мнение старшего поколения пока доминирует в деревнях, но рожденные в 1960-ыå и позже не имеют личных друзей по ту сторону

границы. Деревня Баграташен – единственное перспективное исключение, но дружеские или партнерские отношения между армянскими и азербайджанскими торговцами ограниченû как географически, так и родом их деятельности.

Мы не пытались в этой работе исчерпать все возможное разнообразие дискурсов этничности в приграничье. Армения - небольшая страна и здесь не найти значительной инвариантности между местными и суб-этническими группами населения, приграничнûе части которых находятся всего в нескольких часах езды от столицы. Это обстоятельство, с учетом трудовой миграции внутри страны и результатов предшествовавших процессов, усиливает культурную гомогенность армян, тогда как закрытые внешние границы не позволяют экономическим факторам конкурировать с этой, иногда черезмерной особенностью.

tavush.region.am

5 նորոգում/

7 ան

8 զեղչ

9 ընտանիքին

10-

/

11 նորոգում

13 նորոգում-

1. 2004 .