Агацци Э. Научная объективность и ее контексты

522 Глава 7. Следствия в философии науки

ных вещей, это значит, что наше множество референтов фактически сильно возросло по сравнению с его древними границами. Вопрос теперь ставится так: как можно оправдать допущение новых референтов в «область референтов» некоторой науки? Обсуждение этого вопроса приведет нас к довольно непривычной точке зрения на эксперименты.

7.1.3. Два рода зависимости между экспериментами и теорией6

Согласно традиционному взгляду, эксперименты планируются для проверки теорий, и «теории» полностью заслуживают этого почетного наименования, только если проверка успешна. Конечно, это не меняет гипотетического характера теорий даже после благоприятного исхода проверок, но указывает на тесную взаимозависимость между теориями и экспериментами. С одной стороны, мы должны сказать, что эксперименты генетически и логически зависят от теорий, поскольку они задумываются и планируются как явные вопросы, сформулированные в терминах понятий некоторой теории и с целью ее проверки. С другой стороны, мы должны сказать, что теория зависит от экспериментов в плане своей законности, поскольку отрицательный результат соответствующих экспериментов требует отказа от рассматриваемой теории, влияя тем самым на само ее существование7.

При таком подходе можно обнаружить некоторую неоднозначность понятия теории, непосредственно напоминающую о различии между «гипотезами» и «законами» при стандартном способе представления экспериментального метода. Поскольку теория понимается прежде всего как то, что концептуально разработано выше уровня опыта и имеет скорее характер гипотетической конструкции (в соответствии с хорошо известным различием между «наблюдательными» и «теоретическими» понятиями). Но в этом случае теория понимается как полнокровная интеллектуальная картина реальности, которая может быть принята, только если она в достаточной мере соответствует реальности, а успешный исход экспериментов мыслится как обеспечивающий это соответствие. Если мы принимаем это расхождение значений, мы можем сказать, что эксперименты зависят от теорий в первом смысле, в то время как теории во втором смысле зависят от экспериментов. Таким образом, наше исследование может завершиться довольно очевидным, но тривиальным результатом. Однако возможно, следуя линии, намеченной описанным выше раздвоением смыслов, попытаться

найти нетривиальную характеристику роли экспериментов. Мы сделаем это, кратко сформулировав некоторые из фундаментальных точек зрения, отстаиваемых в этой книге, в несколько другой форме, более подходящей для нашей теперешней цели.

Теория (как мы видели) развивает некоторую «точку зрения», выделяющую некоторые аспекты реальности, предназначенные стать предметом конкретного исследования. Это значит, что эти аспекты уже выделены с помощью понятий, позволяющих нам сформулировать, что мы собираемся исследовать, – понятий, которые должны быть вооружены подходящими операциональными критериями, с помощью которых мы можем ссылаться на реальность с принятой нами специфической точки зрения. Сочетание этих понятий и операциональных критериев означает определение области объектов и в то же время дает нам начальное количество данных опыта, относящихся к этим объектам, т.е. немалое количество данных, полученных путем непосредственного применения указанных критериев к реальности. Это то, что мы выше назвали уровнем опыта. Мы можем также назвать его уровнем наблюдения, если только мы не рассматриваем наблюдение просто как некоторого рода пассивное «взирание на вещи». Скорее это такое «взирание на вещи», которое производится в рамках данной «точки зрения» и включает конкретное операциональное манипулирование физическими орудиями, а также опору на богатую картину уже имеющегося знания, которое учит нас, «как» наблюдать так, чтобы достичь «того», что мы намерены увидеть.

Теория входит в этот контекст как попытка описать и понять выделенную таким образом область объектов, используя всю доступную информацию, конкретно предоставляемую собранными данными. Эта попытка не может не быть попыткой интерпретировать и объяснить данные; а это значит, что у нее есть два аспекта – выработка понятий и формулировка высказываний посредством этих понятий. (Эти два аспекта, однако, не следует понимать как два последовательных «шага», поскольку понятия всегда вырабатываются во взаимосвязи с другими понятиями, а это порождает высказывания, в которых оформляются их значения.) Следуя этой линии рассуждений, построение теории можно рассматривать как расширение понятий, которые первоначально выражали специфическую «точку зрения» на реальность (и в неявном виде содержались в том гештальте, или модели, о которых мы говорили в предыдущем разделе). Это расши-

524 Глава 7. Следствия в философии науки

рение зависит отчасти от неявных возможностей этих понятий, а отчасти от информации, содержащейся в эмпирических высказываниях, описывающих имеющиеся данные. Все это сводится к явному созданию новых понятий и новых высказываний, заслуживающих названия «теоретических» не потому, что они противопоставляются «наблюдательным понятиям и высказываниям (как это предполагалось в старой, но неприемлемой дихотомии), но потому, что они существуют ради понимания и объяснения данных. В заключение мы можем сказать, что цель теории – создать «концептуальное пространство» – рамки рациональности или условие понимаемости, – которое как таковое принадлежит уровню значения и интенсиональности, но все еще нуждается в связи с дополнительными референтами для той части концептуальных рамок, которая не была уже первоначально связана с операциями.

7.1.4. Референциальная задача экспериментов

Специфическая задача экспериментов – обеспечить референцию значениям, выражаемым предложениями теории. Вот почему всякий релевантный эксперимент задумывается и планируется под строгим наблюдением теории, референциальное логическое следствие которой он должен выразить. То, что это есть логическое следствие теории, делает эксперимент зависящим от нее; а то, что оно референциальное, делает его зависимым от операциональных критериев и в этом отношении независимым от теории. Верно, как мы неоднократно подчеркивали, что сами эти критерии зависят от специфических понятий, составляющих принятую конкретную «точку зрения», и обычно также зависят от многочисленных законов и понятий, принадлежащих

кфоновому знанию, образующему контекст «исторической детерминированности» связанной с этим объектификации. Но эти понятия не принадлежат теории. Они относятся к общим предварительным условиям как теории, так и операциональных критериев, действуя как руководство для определения «области объектов» той дисциплины,

ккоторой относится данная теория. Коль скоро это ясно, мы можем увидеть, что если экспериментальная проверка успешна (в том смысле, что высказывание, логически выведенное из теории, оказывается непосредственно истинным согласно принятым операциональным критериям референциальности), она дает теории (по крайней мере до

некоторой степени) гарантию референциальности; если проверка безуспешна, это показывает (по крайней мере до некоторой степени), что у теории нет референции.

Вопрос о референциальной направленности экспериментов требует некоторых уточнений. Первая приходящая в голову, но обманчивая мысль состоит в том, что эксперимент приводит нас в непосредственный контакт с референтами теории, в том смысле, что он дает нам возможность наблюдать их. Такой случай не исключается полностью на этапе предварительных шагов, когда проверяются простые предположения элементарных теорий. Однако такие случаи скорее составляют исключения и не слишком интересны. В случае всех зрелых естественных наук эксперименты не дают нам возможности непосредственно наблюдать намеченные (intended) референты теории, т.е. те объекты, «о которых говорит» теория (такие как, например, элементарные частицы). В этих случаях эксперименты дают нам только «гарантию референции», которая обычно является косвенной, но надежной, как мы объяснили в ходе длительного обсуждения «реальности ненаблюдаемых». Очень простой пример может помочь прояснить этот вопрос. Фотография, которую я вижу, является для меня надежной гарантией референции касательно существования изображенных на ней лица или здания, хотя я фактически не вижу ни этого лица, ни этого здания, а только их фотографию. Почему? Потому что в обычных обстоятельствах невозможно сделать фотографию чего-то несуществующего, а кроме того, фотография обычно воспроизводит много оптически различимых черт объекта; кроме того, у нас в принципе имеются альтернативные способы проверить «подлинность» фотографии. Конечно, существует возможность фабрикации «фальшивых» фото, или же фотографий «истинного» объекта, но в таких особых условиях, что они дают искаженный образ его. Однако тщательное изучение фотографии и обстоятельств, при которых она была получена, а особенно сравнение ее с другими фото, снятыми другими людьми при других обстоятельствах (а также, возможно, учет информации, полученной из других источников, таких как письма или записи), может усилить «гарантию референциальности» практически вплоть до несомненности. Даже из этого элементарного примера ясно, что с каждой претензией на референциальность, выходящей за пределы простого свидетельства о непосредственно данном, связано непренебрежимо малое количество исходных предположений. Некоторые из них касаются

526 Глава 7. Следствия в философии науки

фактических обстоятельств, другие являются фрагментами причинных объяснений, третьи – набросками «теорий» в широком смысле.

В случае точных наук ситуация подобна обычной жизни с некоторыми усложнениями и некоторыми упрощениями. Усложнения определяются тем, что поиск референциальных гарантий (т.е. планирование экспериментов) связан с очень утонченными теоретическими, математическими и технологическими механизмами и со всеми нужными для их использования умениями. Упрощение же состоит в том, что затрагиваются только немногие аспекты реальности, так что направление, в котором следует вести исследование, определяется проще, а пределы возможной неоднозначности более ограничены. После этих уточнений должно быть ясно, в каком смысле можно сказать, что эксперименты имеют референциальную направленность: они показывают те эмпирические черты, которые мы ожидаем видеть как следствия некоторых свойств наших референтов и которые мы можем понять только как такие следствия8.

Подчеркнем, что, поскольку всякий эксперимент по необходимости является лишь очень ограниченным логическим следствием теории, обеспечиваемая им гарантия референции или ее опровержение могут касаться только ограниченной части теории. Другими словами, там, где один позитивный результат гарантирует, что по крайней мере некоторые части теории имеют референцию, много таких результатов гарантируют, что ее имеют несколько ее частей – хотя в последнем случае остается еще неясным, имеет ли такую гарантию вся теория в целом. Симметричным образом, надо сказать, что один или более отрицательных результатов доказывают, что у некоторых аспектов теории нет референции, но это не исключает, что у других аспектов теории она есть. Этот способ смотреть на вещи, как кажется, лучше объясняет хорошо известные факты, что конечного числа «подтверждений» недостаточно, чтобы назвать теорию истинной, в то время как и конечного числа «фальсификаций» на самом деле недостаточно для объявления ее ложной. Эти факты обычно объясняют, рассматривая научные теории как эквивалент логической конъюнкции высказываний, – точка зрения, оказавшаяся неудовлетворительной в нескольких отношениях. Согласно отстаиваемому здесь подходу, теорию можно скорее рассматривать как более или менее верное представление ее намеченных (intended) референтов. Оно никогда не может быть полностью верным (по причинах, которые мы уже обсуждали, говоря

о «кодировании» и «экземплифицировании»), но это не означает отказа от него до тех пор, пока оно считается достаточно верным. Эксперименты существуют именно для того, чтобы сделать такое решение возможным.

7.1.5. Другие аспекты взаимозависимости теорий и экспериментов

С учетом сделанных разъяснений мы можем попытаться охарактеризовать роль теорий и экспериментов с помощью других различений, например сказав, что теории описывают «возможные миры», в которых могут происходить известные явления (т.е. данные), тогда как эксперименты пытаются выделить тот «реальный мир», которому они принадлежат. Они делают это, идеальным образом исключая те из возможных миров, которые хотя и имеют значение, не имеют референции в намеченной (intended) области объектов. Если мы рассмотрим ситуацию таким образом, мы сможем лучше оценить тот факт, что теории всегда внутренне гипотетичны. Эту черту (как мы уже отмечали) часто рассматривают как выражающую тот факт, что мы никогда не можем быть уверены в их истинности. Но, кажется, лучше признать, что гипотетичность теорий означает, что они выражают возможности, но внутренне неспособны на большее, потому что задача перехода от возможности к реальности принадлежит другому, т.е. экспериментам.

Другой способ выразить это – сказать, что теории могут только определять формулировку вопросов, но не могут давать ответы на эти вопросы, которые должны даваться экспериментами. При этом ясно и несомненно, что ответ «зависит» от вопроса, но лишь постольку, поскольку речь идет о его значении (которое также дает указание на то, как определить ответ). Но будет ли ответ положительным или отрицательным, не зависит от вопроса, но должно опираться на другие источники. В нашем случае они образованы операциональными критериями, которые в ходе выполнения экспериментов приводят нас

всоприкосновение с предполагаемыми референтами теории, как мы это видели9. Используя уже принятую нами терминологию, мы можем сказать, что теории определяют устройство семантического логоса (т.е. области понятий и интенсионалов), в то время как эксперименты ориентированы на построение апофантического логоса (т.е. области,

вкоторой что-то утверждается или отрицается о некотором предмете рассмотрения, составляющем референцию дискурса).

528 Глава 7. Следствия в философии науки

Однако мы открыто хотим избежать того, чтобы наши последние утверждения понимались в экстремистском смысле, который приравнял бы их к доктрине нагруженности теорией всех научных предложений, которую мы уже критиковали. Поэтому мы хотим теперь же ограничить значение высказывания, что теория «обеспечивает значение» вопроса, на который пытается ответить эксперимент. Это высказывание следует понимать так: теория обеспечивает значение (significance) этого вопроса, его суть, его цель и резон, наряду с тем, что она сообщает ему глобальное значение, вытекающее из его положения в общем контексте теории. Но это не значит, что без теории вопрос был бы бессмысленным, т.е. недоступным пониманию. Этого не может быть просто потому, что для того, чтобы быть выполненной, экспериментальная проверка должна быть полностью описываемой в терминах операциональных понятий и их значений, которые, как мы уже неоднократно отмечали, не зависят от теории. Вот почему мы нуждаемся в теории для того, чтобы спланировать эксперимент (поэтому эксперимент «генетически» зависит от теории, как мы уже говорили), но не для того, чтобы оправдать его. Коль скоро эксперимент проведен, он приобретает независимое существование и не нуждается ни в какой помощи, просто потому, что он имеет тот же характер, что и данные, являющиеся несомненным базисом, который теория должна объяснить и который она не может ни изменить, ни обойтись без него.

7.1.6. Герменевтический подход к экспериментам

Завершим наше рассмотрение, указав, каким образом герменевтический подход к теориям, предложенный в нашей работе, обеспечивает хорошее понимание взаимоотношений между теориями и экспериментами. Наш тезис состоял в том, что «целостность» теории имеет отношение к герменевтическому уровню, связанному с семантическим и референциальным уровнями по-разному. Как только мы начали исследовать реальность с некоторой «точки зрения», мы уже применяем к ней некоторую конкретную интерпретацию (герменевтический уровень) – интерпретацию, которая руководит нашим выбором понятий (семантический уровень) и нашим планированием операциональных процедур проверки (референциальный уровень). Это так потому, что мы начинаем наше исследование с отсылки к вещам и с «определенной манеры видеть их», т.е. имея в виду опре-

деленный гештальт, или образ, или модель их. Затем мы пытаемся сделать эту модель явной, выражая ее в терминах пропозиций; а они суть гипотезы, в своей совокупности составляющие теорию. Однако, поскольку модель всегда есть «видение как», что неизбежно выходит за рамки грубой очевидности «ви1дения, что», она содержит элементы, которые можно правильно представить, и потому порождает осмысленные предложения (семантический уровень), хотя эти предложения могут и не соответствовать фактическим чертам наших объектов (референциальный уровень). Потому-то мы и пытаемся проверить эти дополнительные черты с помощью экспериментов.

Каждый раз, когда мы (даже случайно) обнаруживаем новые факты, согласующиеся с нашим гештальтом, или моделью, мы укрепляем и обогащаем их новым деталями; и это происходит также и тогда, когда, проводя эксперименты, мы проверяем, все ли детали нашей модели правильны. Следовательно, результат эксперимента всегда подразумевает изменение модели – либо в смысле ее обогащения (когда результат эксперимента положителен), либо в смысле ее изменения (когда результат отрицателен). Степень изменения зависит от релевантности деталей, опровергнутых отрицательным исходом эксперимента; и опять-таки эту релевантность нельзя оценить ни на основе логических признаков (с логической точки зрения каждое высказывание либо истинно, либо ложно), ни на основе семантических (даже опровергнутые предложения остаются осмысленными). Оценка их релевантности возможна только на герменевтической основе, т.е. путем рассмотрения того, до какой степени неожиданный результат меняет всю картину, весь гештальт, или модель. Бывает, что результат требует всего лишь некоторой коррекции, оставляющей без изменения суть модели; но может быть, что он требует полной переориентации интерпретации и, таким образом, замены прежней модели новой. Но это возможно потому, что эксперимент имел референциальную направленность, что позволяет разорвать «герменевтический круг», а не оставаться его пленником10. Это, кстати, является также причиной того, что эксперименты обычно предоставляют средства для сравнения теорий. Теории сравниваются на основе их референтов, а не значений, и возможно (и на самом деле вполне обычно), что мы способны сравнивать одни и те же объекты несмотря на то, что интерпретируем их по-разному (герменевтический уровень) и мыслим о них посредством разных понятий (семантический уровень).

530 Глава 7. Следствия в философии науки

Коль скоро эти моменты ясны, мы можем понять, в каком смысле возможно и даже необходимо утверждать, что теории (в некотором смысле) зависят от экспериментов. Это просто следствие того факта, что теории, хотя и являются структурными описаниями «возможных миров», строятся как описания или репрезентации «реального мира», по крайней мере в следующем слабом смысле. Возможный мир, описываемый данной теорией, должен включать черты области объектов, о которых строится теория, а отсюда следуют не только эмпирически известные черты, но также и те, которые еще не известны, но должны существовать в соответствии с моделью. Чтобы удовлетрворить этому требованию, теория должна пройти некоторые проверки референциальности, касающиеся этих дополнительных черт; т.е. она должна предстать перед судом экспериментов, которые, помимо поддержки или ослабления ее претензий на референциальность, имеют непосредственным результатом увеличение количества эмпирических данных, которые он должна объяснить.

В этом причина того, что, не претендуя на то, что теорию следует отвергнуть, как только она столкнется с какими-то отрицательными результатами экспериментов, мы должны сказать, что она не может

исчитаться удовлетворительной, пока не преодолены эти трудности,

иот нее ожидается, что она претерпит соответствующие коррекции для преодоления их. Но это также и причина того, что теории подвержены постоянному изменению в результате экспериментов. Поскольку каждый эксперимент вносит что-то новое, его интерпретация приводит к дальнейшему совершенствованию модели, которое снова привносит нечто, выходящее за рамки непосредственных данных

ипотому требует дальнейших экспериментов, и это взаимодействие продолжается неопределенно долго, никогда не образуя круга.

7.2..сменА.теорий.и.Прогресс.нАуки

Вопрос о смене и сравнении теорий несколько раз возникал в этой работе, но как побочное следствие более общих обсуждений. Поэтому мы хотим посвятить ему специальное рассмотрение, в котором воспользоваться некоторыми результатами, полученными в предшествующих разделах. В частности, мы разовьем далее тезис о том, что сравнение теорий опирается на референциальный аспект тео-

7.2. Смена теорий и прогресс науки 531

рий, остающийся по существу не затронутым, даже когда мы уделяем должное внимание логико-семантическим аспектам, а также историческому и герменевтическому измерениям, которые мы признали и проанализировали11.

Проблема того, почему теория должна быть принята или отвергнута, относится к числу наиболее обсуждаемых в литературе последних лет, но она также является той, в которую была внесена большая путаница благодаря взаимовлиянию и неконтролируемой смене разных плоскостей обсуждения. Действительно, этот вопрос может обсуждаться в фактуальной плоскости; к нему можно подходить с психологической или социологической точки зрения; он включает эпистемические подходы; он включает логические аспекты; и он имеет также значительный прагматический компонент. К сожалению, часто случается, что различные авторы делают упор на одну-единственную плоскость, как если бы она одна имела значение, пытаясь дискредитировать другие подходы. На что эти авторы реально способны – это показать ограничения тех или иных подходов (если рассматривать их как всеобъясняющее орудие), но они недостаточно беспристрастны, чтобы признать те аспекты проблемы, которые достаточно хорошо объясняются этими другими подходами; и более того, они кажутся не замечающими недостатки своего собственного подхода, если его тоже рассматривать как всеобъясняющий. Преимуществом предлагаемого нами обсуждения будет то, что мы, безусловно, будем рассматривать вопрос о прогрессе науки в связи (собственно говоря, в строгой связи) с вопросом о смене теорий, но без необходимости отвечать на вопрос, «почему» произошла смена теории. Для наших целей будет достаточно увидеть, что она имела место, и исследовать ситуацию, складывающуюся в науке в результате этой смены. Ответ на вопрос «почему» будет рассмотрен только после этого разъяснения.

7.2.1. Понятие прогресса

Для нашей западной культуры было типичным верить в то, что ситуация, возникающая в результате исторических перемен, является проявлением прогресса, а понятие прогресса получило множество оттенков значения, анализ которых мы должны предоставить историкам идей. Действительно, благодаря принятому нами здесь тематическому разграничению мы будем заниматься идеей прогресса только примени-