Основные правовые семьи народов мира

Рассмотрим основные характерные черты некоторых глобальных правовых семей с акцентом на отличительных особенностях славянской правовой семьи, ее месте на правовой карте мира. К наиболее старым, «классическим» правовым семьям относятся семьи общего права и романо-германская (континентальная), принадлежащие к западноевропейской юридической традиции.

Общее (англосаксонское) право исторически сложилось в Англии. Общее право оправдывает свое название тем, что оно: вопервых, действовало на территории всей Англии (период его становления — X—XIII вв.) в виде судебных обычаев, возникавших помимо законодательства, во-вторых, распространялось на всех свободных подданных короля в гражданском судопроизводстве. Обобщая судебную практику в своих решениях, судьи руководствовались нормами уже сложившихся отношений и на их основе вырабатывали свои юридические принципы. Совокупность этих решений, точнее принципов, на которых они основывались (прецедентов), была обязательной для всех судов и, таким образом, составила систему общего права.

Специфика общего права состоит: 1) в отсутствии кодифицированных отраслей права; 2) наличии в качестве источника права громадного количества судебных решений (прецедентов), являющихся образцами для аналогичных дел, рассматриваемых другими судами. Кроме общего права в структуру английского права входят статутное право (законодательство) и «право справедливости».

Норма общего права носит казуистический (индивидуальный) характер, именно она есть «модель» конкретного решения, а не результат законодательного абстрагирования от отдельных случаев. Общее право приоритетное значение придает процессуальным нормам, формам судопроизводства, источникам доказательств, ибо они составляют одновременно и механизм правообразования, и механизм правореализации.

Важным признаком общего права выступает автономия судебной власти от любой иной власти в государстве, что проявляется в отсутствии прокуратуры и административной юстиции.

В настоящее время наряду с общим правом в странах англосаксонской правовой семьи широкое развитие получило законодательство (статутное право), источником которого являются акты представительных органов, что свидетельствует о сложных процессах эволюции данной правовой семьи. Однако исходные принципы организации правовая система Англии сохраняет с XIII в. до сих пор.

Исторические корни романо-германской правовой семьи относятся к римскому праву (I в. до н. э. — VI в. н. э.). В качестве основного источника она использует писаное право, т. е. юридические правила (нормы), сформулированные в законодательных актах государства.

Законодатель (орган государственной власти) должен осмыслить общественные отношения, обобщить социальную практику, типизировать повторяющиеся ситуации и сформулировать в нормативных актах общие модели прав и обязанностей для граждан и организаций. На правоприменителей (это наименование весьма точно для данной правовой семьи отражает роль и функции юристов), прежде всего суд, возлагается обязанность точной реализации этих общих норм в конкретных судебных, административных решениях, что в конечном счете обеспечивает единообразие судебной или административной практики в масштабе всего государства.

Среди источников права приоритетное значение приобретают органические законы — кодексы, выступающие высшей формой нормативной культуры, через которую происходит прямое соединение профессиональной юридической мысли с политическими устремлениями законодателя. В силу достижения высоких технологий кодификации, начиная с римской законодательной практики императора Юстиниана (Кодекс 529 г.) и до ее совершенных образцов во Франции и Германии (Кодекс Наполеона 1804 г., Германское гражданское уложение 1896 г.), континентальный юридический стиль показал наибольшую способность к саморазвитию и интеллектуальному движению, доведя право до уровня совершенства высокотехнологичного механизма.

Судья романо-германской правовой семьи не обязан следовать ранее принятому решению другого суда за исключением судебной практики Верховного и (или) Конституционного суда. Но и в этом случае высшие судебные инстанции не вправе создавать своими решениями новые нормы, а могут лишь толковать имеющиеся в нормативных правовых актах.

Судья, работающий в стране, входящей в исторический ареал романо-германской правовой семьи, решая юридическое дело, главным образом осуществляет лишь процесс квалификации — строит цепь умозаключений по методу силлогизма, где роль большей посылки играет норма, а меньшей — обстоятельства конкретного случая. Это, конечно, вовсе не свидетельствует об отсутствии в правоприменении творческого, самостоятельного начала. Чтобы правильно применить отвлеченную от конкретной ситуации норму, юрист должен глубоко вникнуть в природу этой ситуации с тем, чтобы применение права было справедливым, гуманным, целесообразным, т. е. отражало внутреннюю природу права. В этом смысле и в континентальной правовой семье судебная (правоприменительная) практика не может не иметь некоторого нормативного значения, т. е. выступать в роли фактора «давления» либо корректировки законодательства, которое, однако, официально признается приоритетным либо даже единственным источником права.

Такое положение, когда семья общего права имеет черты, присущие семье континентального права (писаное право), а последняя использует некоторые механизмы англосаксонской правовой семьи (судебная практика), свидетельствует о глубоких взаимосвязях мирового правового развития, известном единстве правового регулирования в рамках, в частности, западноевропейской юридической традиции.

Сегодня западное право характеризуют, по мнению Г. Дж. Бермана, следующие черты, присущие западной традиции права: относительная автономность права от политики, религии и других общественных институтов; наличие слоя профессиональных специалистов-юристов, призванных обслуживать правовую систему и прежде всего развивать само право; «концептуализация» правовых учреждений через научную и образовательную рефлексию; выполнение университетами и юридической наукой функции создания «метаправа», которое фактически выступает критерием оценки и объяснения позитивного права.

Значительным своеобразием по сравнению с западной европейской культурой обладают правовые системы, основанные на традиционном и религиозном регулировании, где право не рассматривается как результат рациональной деятельности человека, а тем более государства. Различают так называемые традиционные правовые системы (построенные на обычном праве) и религиозные правовые системы (мусульманское, индусское право). К странам традиционного права относят Японию, государства Тропической Африки и некоторые другие. В основе религиозной правовой системы лежит какая-либо система вероучения.

Так, источниками мусульманского права являются Коран, сунна и иджма. Коран — священная книга ислама и всех мусульман, состоящая из высказываний пророка Магомета, произнесенных им в Мекке и Медине. Наряду с общими духовными положениями, проповедями, обрядами там есть и установления вполне нормативно-юридического характера. Сунна — мусульманское священное предание, рассказывающее о жизни пророка. Сунна представляет собой сборник норм-традиций, связанных с поведением и высказываниями пророка, которые должны служить образцами для мусульман. Иджма — третий источник мусульманского права — комментарии ислама, составленные его

толкователями, докторами мусульманской религии. Эти комментарии восполняют пробелы в религиозных нормах. Окончательное толкование ислама дается в иджме, поэтому Коран и Сунна непосредственного юридического значения не имеют. Практики ссылаются на сборники норм, соответствующие иджме. Мусульманская правовая традиция исторически проистекает из религии и традиционного быта мусульман. «Обратите внимание и изучите все функции любой мусульманской общины в наименьшей ее единице, представляемой приходской общиной, — писал о русских мусульманах Исмаил-бей Гаспринский. — Всякая такая община представляет собой миниатюрное государство с прочной связью частей с целым и имеет свои законы, обычаи, общественные порядки, учреждения и традиции, поддерживаемые в постоянной силе и свежести духом исламизма. Община эта имеет свои власти в лице старшин и всего прихода, нуждающиеся в высшем признании, ибо авторитет этой -власти — авторитет религиозно-нравственный, ее источник — Коран. Община эта имеет совершенно независимое духовенство, не нуждающееся ни в каких санкциях и посвящениях. Всякий подготовленный мусульманин может быть хаджой (учитель), муэдзином, имамом, ахуном и т. д. при согласии общины.)…* Мусульманское мектебе близко соприкасается с общиной и служит дополнением школы семейной, где чуть ли не с пеленок дитя подвергается неотразимому влиянию отца и матери в деле воспитания в духе ислама, так что ребенок 7—8 лет уже имеет столь сильную мусульманско-племенную закваску, что удивит всякого новичка-наблюдателя и заставит призадуматься ярого русификатора».

Мусульманское право сформировалось в глубоком Средневековье и с тех пор проделало существенную эволюцию с точки зрения развития своих источников. Характерные черты этого права (архаичность, казуистичность, отсутствие писаных систематизированных норм) во многом сглажены принятием в новейшее время законов, кодексов — продуктов деятельности государства и влияния европейской правовой культуры.

Другой широко распространенной системой религиозного права является индусское право. Оно распространяется практически на всех выходцев из Индии и так же, как мусульманское право, тесно связано с религией — индуизмом. В содержание этой системы входят обряды, верования, идеологические ценности: мораль, философия, которые нормативно закрепляют определенный образ жизни и общественное устройство. Индуизм сформировался в глубокой древности — почти две тысячи лет назад, однако сохранил свое регулирующее значение до настоящего времени. В этом качестве индуизм выступает элементом государственно-правовых отношений современного, в частности индийского, общества. Особенную роль индусское право играет в сферах, где влияние религии до сих пор наиболее ощутимо — семейных, наследственных отношениях, кастовом статусе человека и т. д.

Главной тенденцией развития как обычного права, так и религиозных правовых систем является усиление роли закона как источника права. Однако эта тенденция реализуется на фоне не снижающегося значения традиционных и особенно религиозных норм и даже в известной мере — их возрождения в качестве ведущей нормативной системы общества, что весьма характерно для исламских государств.

Распространенное в зарубежных классификациях выделение славянской правовой семьи в качестве самостоятельной ветви правовой цивилизации в связи с распадом мировой социалистической системы, сохранением социалистического типа права у ряда государств, глубокими изменениями в общественно-политическом строе России приобретает относительную новизну и поэтому нуждается в дополнительном обосновании.

Особенностью приведенного варианта структуры правовых семей, включающей самостоятельную семью славянского права, является стремление отразить подход уже известных типологий, выделяющих в отдельную рубрику славянскую правовую семью, и изменения юридической карты современной Европы.

Из представленной классификации не выпадает (в отличие от некоторых современных трактовок 1) нормативный регион и соответственно правовая общность, образуемая славянскими странами и исторически связанными с ними странами неславянских народов, относимыми в свое время к социалистической правовой семье.

Речь идет о государствах бывшего социалистического содружества — СССР, ГДР, Югославии, Польше, Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Румынии, которые составляли, в частности, по мнению французского компаративиста Р. Давида, особую семью социалистического права.

Основанием для выделения этой правовой общности в качестве отдельной, специфичной правовой семьи были в свое время социально-экономические и идеологические критерии, находившие концентрированное выражение в понятиях «общественноэкономическая формация», «социальный строй общества», которые с помощью права стремилась утвердить и развивать диционной для нашей науки классификации правовых семей на семьи общего, романо-германского (континентального), традиционно-обычного, религиозного и социалистического права использовалось сразу несколько довольно разнохарактерных критериев — от технико-юридических до социально-экономических и идеологических.

Такая классификация соответствовала устоявшимся научным подходам и главное — государственно-правовым реалиям мира. Поэтому она была общепризнанной в советской юридической литературе.

В настоящий период данная типология нуждается в известных уточнениях, вытекающих из новой политической, социально-экономической и духовной ситуации, сложившейся в правовом мире в связи с распадом СССР, Чехословакии, Югославии, европейской социалистической системы, эволюцией общественно-политического строя стран, входивших в ареал социалистического права.

Фундаментальные изменения, происшедшие в конце 80-х — начале 90-х гг. в восточноевропейских странах, появление на политической карте новых государств — новой России, объединенной Германии, новых Балканских государств, самостоятельных Чехии, Словакии, Украины, Беларуси, Казахстана, Грузии, Армении, Азербайджана и др. — свидетельствуют о необходимости теоретического анализа положения, сложившегося в правовом пространстве некогда единого социалистического сообщества Восточной Европы, Евразии и Закавказья.

Главный вопрос: какова природа национальных правовых систем стран бывшего социалистического содружества? Какими критериями необходимо пользоваться, чтобы с достаточной точностью выразить их правовую природу и соотнести ее со спецификой уже имеющихся правовых общностей? По сути дела, речь идет о новой политической, социально-экономической и соответственно — законодательно-юридической ориентации государств, вошедших в полосу своего социального обновления. Эта ориентация имеет стратегически важное значение для судеб национальных государственно-правовых систем России, Украины, Беларуси, Молдовы, Грузии, Казахстана, других ныне независимых и самостоятельных стран, их правовых культур. Поэтому данный вопрос уже сейчас заключает в себе большие сложности — теоретические, геополитические, идеологические и другие, относящиеся к международной практике. Правовой аспект этой проблемы в нашей литературе начинает осознаваться и обсуждаться. Существует точка зрения, согласно которой правовые системы стран, входивших в социалистическое содружество, ранее принадлежали к романо-германской правовой семье, и поэтому сейчас речь идет лишь об их возвращении в это сообщество. Надо сказать, что на этой точке зрения основаны сейчас официальная юридическая политика подавляющего большинства новых государств, включая Россию, их внешнеполитические ориентации, концепции реформирования своего правового и социально-экономического уклада.

Аргументированную позицию по вопросу соотношения российского и романо-германского права занял проф. М. Н. Марченко, который глубоко проанализировал как черты сходства, так и основополагающие отличия правовых систем России и континентальной Европы. В частности, им показано, что многие исследователи римского права отмечают отсутствие в России системной рецепции римского права; что русское законодательное заимствование носило характер восприятия романских и германских источников гражданского законодательства без широкой рецепции римской правовой культуры и духа. По мнению М. Н. Марченко, природа воздействия римского права на российское состоит в том, что российское право по отношению к римскому выступает не как родственное, внутриродовое или внутритиповое явление, а как внешнее, а в ряде отношений — даже чуждое право. На основании этого и иных признаков автор делает вывод: российское право, имея свои собственные исторические, социально-политические, бытовые, духовные, наконец, национальные, а точнее, многонациональные, основы, всегда было и остается самобытным, по-своему уникальным, как и любое иное право, относительно самостоятельным, тесно связанным и взаимодействующим с романо-германской, англо-саксонской и другими правовыми семьями и системами. Взаимное сближение и обогащение российского и романо-германского права не дает в настоящее время никакого повода относить российское право к романо-германской правовой семье.

Принятие противоположной позиции кроме очевидного игнорирования правокультурных различий будет означать и то, что бывшие социалистические страны и республики СССР, являющиеся ныне самостоятельными государствами, должны постепенно (или как можно быстрее) интегрироваться в западный мир: его политику, идеологию, экономику, систему духовно-нравственных ценностей. Такие культурные превращения не только невозможны, но и вредны для устойчивости и подлинного прогресса национального правопорядка.

Между тем события последних лет, в том числе конкретная практика международного поведения Запада по вопросам конфликта в бывшей Югославии, экономических отношений с Россией, стратегии в военной области после распада Варшавского договора и т. д., заставляют пересмотреть романтические иллюзии постсоветского «медового месяца» России и Европы. Очень скоро выяснилось, что Запад по-прежнему воспринимает Россию, в целом славянский мир, даже в их новом политико-идеологическом и социально-экономическом качестве как значительно отличающуюся от его цивилизации геополитическую общность с существенно иными культурно-историческими, религиозно-этическими и морально-психологическими ценностями, объективно задающими как Западу, так и России собственные, часто весьма отличающиеся друг от друга политические, экономические, гуманитарные, правовые позиции.

Более того, реальная политика западных стран сводится к тому, что «возвращение» новообразованных государств возможно только на условиях политического и культурного ассимилирования бывшего СССР и его бывших союзников, выражающегося в лучшем случае в стратегии «покровительства», «вразумления» или просто игнорирования России, а в худшем — давления, дискриминации и грубого политического, экономического и даже военного диктата.

Можно ли в сфере государства и права не принимать во внимание эту реальность и вновь, теперь на новой волне, уходить в теоретические абстракции европоцентризма? Вряд ли станет жизнеспособной социальная система, не сумевшая преодолеть дисгармонию и асимметрию своего правового статуса со всеми иными частями национальной духовной культуры, развивающейся вопреки политической «ориентации» по собственным историческим закономерностям. Сохранение «диссонанса» государства, права и национальной культуры фактически означает пролонгацию в новых условиях глубокого культурного раскола, имевшегося в сферах политики, экономики и права бывшего СССР, который не мог «примирить» свой классовый европоцентризм с исконными основами национальной правовой культуры.

Поэтому вопрос о необходимости «возвращения» России и республик бывшего Союза в романо-германский правовой мир после распада евро-азиатской семьи социалистического права решается вовсе не так очевидно, как иногда представляется нашим теоретикам права, излишне отзывчивым на актуальные политические установки.

Делать вид, что обособленность социалистического права была лишь следствием ошибочных классовых заблуждений политического руководства СССР, с распадом которого исчезает и культурно-правовая специфика стран бывшего социалистического мира, есть крайне узкий политический позитивизм, имеющий мало общего с действительными тенденциями правового развития России. Сущность российской правовой системы нельзя сводить лишь к характеру используемых ею юридических источников и на этом основании причислять отечественную правовую систему к романо-германскому правовому ареалу. Между правовыми семьями нет резкого разделения: идет постоянный процесс взаимообмена, использования аналогичных форм, что, однако, не говорит об элиминации коренных культурно-исторических границ основных правовых цивилизаций.

Возьмем для примера объективно существующей правовой идентичности России такой символ ее нового, «европейского» законодательства, как Гражданский кодекс 1994 г. Этот Кодекс по установкам его создателей должен выполнять функцию своего рода экономической конституции российского гражданского общества, главного «концептуально-идейного» достижения за время демократических преобразований в России (С. С. Алексеев). И это, безусловно, авторам удалось. ГК РФ 1994 г. вобрал лучшие образцы законодательной коди фикации гражданского права Франции, Германии, Швейцарии, современных достижений по гражданскому праву, выраженных в международных документах, передовых кодифицированных актах современности (кодексов Нидерландов, канадской провинции Квебек и др.), юридической практики правоприменения Германии, Италии, США и других стран. «На цифровом языке я сказал бы, — пишет приверженец арифметических доказательств в правоведении американский профессор К. Осакве, — что ГК РФ 1994 г. по форме и содержанию укомплектован из разных компонентов в следующем составе: 80% германских, 9% французских, 5% советских, 1% из прочих источников (в том числе голландских и англо-американских), а 5% добавки из чисто постсоветских российских материалов, содействующих закреплению всего сооружения. В итоге Кодекс является стопроцентно российским».

Да, это действительно современный российский способ творения права, правда, далеко не оригинальный. Конечно, иной метод законотворчества при ускоренном переходе к рынку трудно себе было представить, и ГК РФ здесь лишь наиболее фундаментальный и качественный по исполнению и профессионализму пример в длинном ряду важнейших законов новой России. Разумеется, будучи блестящим произведением эклектического метода и «планетарной» юридической мысли, Кодекс сразу же воспарил над жизненными реалиями российского гражданского оборота и стал в основном нужен лишь в том узком, ограниченном значении сугубо «оформительского» документа, в том числе для прикрытия «теневых» акций по переделу собственности, обретению природных богатств, формальной легализации «теневых» коммерческих акций.

Можно предположить, что коррумпированная элита приспособила под свои интересы прогрессивный закон, и даже в целом — созданное таким же методом умными демократическими юристами прогрессивное право России. Но может быть, в таком гигантском отрыве от реальных условий, действительно на ческих и политических отношений и заключается шанс для беззастенчивой элиты к профанации реального правопорядка? В чем состоит роль отечественной юриспруденции: выполнять престижный заказ на создание «хороших» законов или формулировать реалистичные и действенные институты национального правопорядка? Сложность переходного периода в России ставит закономерный вопрос: в чем заключается адекватность стиля национального права? В его блестящей форме, «не худшей, чем у других», или в способности учесть и выразить потребности конкретной правовой культуры, опереться на ее традиции, вывести на собственный путь к стабильному рынку, социальной, в том числе предпринимательской, активности?

Конечно, при современном уровне правовой информированности, техническом совершенстве законодательных и справочных баз данных, в том числе зарубежных, значительно облегчается изучение и учет международного опыта правового регулирования и в целом законопроектной работы. Это, действительно, полезное и замечательное достижение нашего времени. Но эти возможности могут быть по-настоящему продуктивными только как стимулы развития национальной юридической мысли, при учете огромной, в том числе стадиальной, специфики российского общества. В противном случае они таят опасность ускоренного политического законотворчества, форсированных кодификаций, маскирующих истинное состояние юридической науки и законодательной культуры. Далеко не случайно, что уже более десяти лет Государственная Дума России не принимает закон о нормативных правовых актах, что позволило бы сделать законотворческий процесс хотя бы в минимальной степени прозрачным и профессиональным по крайней мере в правовом отношении. Как верно заметил голландец Ван Эрп по поводу законодательных сравнений, «проблема заключается в том, что право не должно рассматриваться компаративистом как автономный мир, в котором предпринимаются усилия по достижению серьезных выводов исключительно путем логической аргументации и сравнения формальных норм (установленных законом, установленных судами или включенных в стандартные контракты)».

Таким образом, для того чтобы определиться в правовой природе российского права и, соответственно, продолжить исследования этого аспекта глобальной правовой типологии, недостаточно традиционных технико-юридических и даже социально-экономических критериев. Историческая и этнокультурная специфика России, других восточноевропейских стран требует учета стилевых, этноправовых и культурно-исторических особенностей правового регулирования.

Введение таких критериев показывает, что в сфере права социалистическая система была весьма неоднородной: в нее входили страны, принадлежащие к разным культурно-историческим общностям — славянской, западноевропейской, восточной. Поэтому в настоящее время не может идти речь о каком-то огульном, коллективном «возвращении» всех «новых» восточно-европейских государств в лоно романо-германской правовой культуры. Для одних это будет нормальным, закономерным процессом продолжения своей политической и правовой идентичности (Восточная Германия, Польша, страны Балтии), хотя и здесь далеко не все ясно и очевидно до сих пор; для других такое решение станет противоестественным вмешательством в их историческую судьбу, чреватым элиминацией этносоциальной специфики правовой культуры.

Существует, конечно, нечто общее для всех государств, народов, правовых систем, но это общее в качестве исходных предпосылок имеет особенное, национальное, что и должно стать дополнительным измерением права славянских народов. Только так правовое регулирование может приобрести твердую предметную и методологическую основу и перестать быть лишь фарватером произвольно меняющихся политических установок. Устранение жестких формационно-типологических перегородок внутри российского права создаст возможность для более глубокого познания его природы, по сути дела, нового измерения его теории и истории.

Так, славянская правовая общность основывается на культурно-исторической специфике славянских народов. Категория славянской правовой семьи отражает целостный правовой феномен, имеющий глубокие национальные, духовные, исторические и социальные юридические корни в правовой культуре России и ряда восточноевропейских стран. Восточные и южные славяне, имевшие уже в VI—IX вв. свои государственные обра традиции и стали «прямыми» наследниками Византийской империи, которая длительное время была оплотом православия и восточноевропейской культуры. В этом смысле славянский правовой тип, принадлежа к европейско-славянской правовой традиции, выражает ее восточное течение и вовсе не сводится к этнически-славянскому национальному элементу. Это культурный тип, исторически вобравший в себя греческие, римско-византийские (ромейские), норманнские, славянские, финно-угорские, тюркские элементы; испытавший влияние как западного и восточного христианства, так и иных религий, в первую очередь ислама, иудаизма и буддизма.

Самобытность славянской правовой семьи, прежде всего российской правовой системы, обусловлена не только стилистическими — технико-юридическими признаками, но и исторической традицией российско-славянского права — глубокими социальными, культурными, государственными началами жизни славянских и неславянских народов — огромного мультиконфессионального ареала, политическим и культурным центром которого была и остается историческая Россия. К сожалению, современной России остро недостает осознания своей духовной ответственности и способности вести себя в государственно-правовой сфере концептуально, предлагая народам действительные альтернативы и инновационные правовые ценности. К таким началам русской юридической традиции, имеющим методологическое значение для анализа отечественного права, можно отнести следующие.

1. Самобытность русской государственности, не поддающаяся элиминации даже после длительных и массированных включений иностранных управленческих и конституционных форм.

Для русского права всегда была исключительно важной связь с государством. Необходимо исследовать природу целостности права и государства в русской правовой культуре, не стремясь втиснуться в «естественно-правовой» шаблон с его противопоставлением феноменов «позитивного» и «разумного». Для русско-славянской государственности в ее исходной традиции характерны деперсонализация власти, народность, «земскость», внеклассовая и внесословная социальность (соборность). Славянскому государственному типу абсолютно чужды политическое разделение, индивидуализм и персонализм как формы правления (абсолютизм, президентство, иные формы политического харизматизма), ведущие к возникновению катастрофичности и подрыву традиционного уклада государственности.

2. Особые условия экономического прогресса, для которого характерна опора на коллективные формы хозяйствования: крестьянскую общину, артель, сельскохозяйственный кооператив, глубоко нравственные формы доверия в сфере предпринимательства. Они основывались на специфической трудовой этике, взаимопомощи, трудовой демократии, традициях местного самоуправления.

3. Формирование особого типа социального статуса личности, которому свойственно преобладание коллективистских элементов правосознания и нежесткость линий дифференциации личности и социального государства. В этой черте нет ничего упречного, и попытки повесить на нее соответствующий ярлык напоминают стремление бороться с самой жизнью. Нужно раскрыть природу этой особенности соотношения личности и государства в славянской правовой традиции и обратить ее на службу человеку.

4. Тесная связь традиционной основы права и государства со спецификой православной ветви христианства с ее акцентами не на мирском жизнепонимании Бога и человека (католицизм) и тем более благословении стяжательства (протестантизм), а на духовной жизни человека с соответствующими этическими нормами (нестяжание, благочестие и т. д.). Славянскую правовую традицию, правовой стиль российского юридического уклада необходимо целенаправленно развивать.

Принципиальным вопросом для достижения внутренней адекватности правовой системы России является проблема интеграции советской правовой культуры. Причины гигантского обвала в нынешнем правовом сознании граждан России с его пресловутым «правовым нигилизмом» коренятся в неспособности страны сохранить принципиальные для правосознания народа несущие конструкции советского права — социальность, коллективизм, трудовую этику, человечность и ответственность, с самостоятельным юридическим стилем законодательства и правовых учреждений. Иной стилистической формы для современного рыночного правопорядка России и других родственных по культуре стран нет и не будет. Разрыв преемственности исторической традиции здесь — через диффамацию архетипов и символов культуры советского права — настоящая трагедия для русской правовой идентичности. правовой стилистике и исторической традиции для России — это та же самая семья социалистического права, но только изменившая (не надо преувеличивать масштабы этих изменений) принципы государственного регулирования экономики.

5. Для русской (славянской) юридической традиции характерны антирационализм, антиформализм правового мышления, нравственная слитность права и морали, невозможность их раздельного существования, господство архетипов народного правосудия, отсутствие автономии профессиональной юридической корпорации. В этом смысле русская правовая культура отрицает легализм и пуританизм западноевропейской правовой культуры. Все эти черты создают неповторимый стиль законодательства, для которого противопоказаны излишняя регламентация, законодательная массированность в пользу субсидиарности, экономности, альтернативности и компактности правового регулирования.

Стилистика российского правового архетипа диктует своеобразные подходы к устройству правосудия и судопроизводства: состязательный процесс в его романо-германском и тем более англо-американском виде абсолютно не адекватен славянскому правосознанию: в русском представлении судить справедливо — значит решать не только «по делу», но и «по человеку», т. е. с учетом личного положения сторон, и вынести такое решение, «чтобы никому не было обидно», поэтому волостные суды в России, писал И. Г. Оршанский, стремились заканчивать гражданские дела миром, поскольку «мировая сделка есть единственно нормальный исход процесса по народным понятиям».

Что касается таких элементов юридического стиля, как источники (формы) права, его институты и иные конструкции, в том числе процессуальные, которые через Византию (Восточную Римскую империю) русская правовая культура унаследовала от римского права, то их наличие говорит о глубокой культурной родственности западной и восточной европейских юридических традиций в сфере технико-правовых средств выражения своих духовных концептов. Однако и здесь, как и в случае с другими странами, испытавшими сильное влияние западноевропейского права, как, скажем, Японией, римский юридический дух не смог сии. Многие из этих римско-византийских средств в принципе индифферентны к специфике культурной традиции и являются внешней, универсальной частью общего мирового прогресса права. Русское право, таким образом, через право римско-византийско-греческое своеобразным «кружным путем» исторически вошло в соприкосновение с романо-германской (в данном случае не принципиально ее разделение) правовой семьей, и эти два течения европейской (евро-азиатской) правовой культуры обречены на совместную, но каждая — на самостоятельную, жизнь, создавая друг для друга инновационные альтернативы развития.

В этой связи как курьез следует расценивать арифметические подсчеты профессора К. Осакве: он сформулировал шесть пунктов «требований», обязательных для «вступления» России в эту правовую семью, и подсчитал, что российское право выполняет, по его мнению, лишь два с половиной и поэтому не может сейчас «вступить» в семью романо-германского права. Чтобы удовлетворять, по его мнению, всем требованиям, России надо, например, «очистить» свою правовую идеологию от социалистических «элементов» и — ни много ни мало — приблизить к западной свою правовую культуру. Неужели можно «поменять» национальную культуру по желанию власти? Можно ли вообще «вступить» в правовую семью или «выйти» из нее? Интересно, исключаются ли профессором К. Осакве из романо-германского права за нехорошее поведение Германия 1933—1945 гг., фашистская Италия, вишистская Франция и франкистская Испания? К сожалению, на таких облегченных подходах к культуре строили практическую политику пореформенные российские власти, и мы до сих пор пожинаем плоды бездумного разрушения нашей социальности и культурной идентичности, в том числе в правовых отношениях.

Ведущий элемент славянской правовой семьи — российская правовая система. Ее историческими, региональными и юридическими источниками выступают два таких различных на первый взгляд законодательных массива, как право Российской империи и советское право, противоположность которых во многом, как отмечалось, была связана лишь со специфическими особенностями права СССР, обусловленными социалистической идеологией. Вне рамок этой идеологии (которая также во многом имеет национальную детерминацию) можно говорить о достаточно преемственном процессе развития одной и той же правовой системы России.

В результате столь сложного переплетения нормативного материала различной идеологической природы, в том числе включения многих западных правовых ценностей, российское право пришло в сложное состояние начала новой этапной эволюции, что, однако, не устраняет его исконных культурно-национальных основ.

Эти основы позволяют классифицировать российскую правовую систему в качестве основополагающего элемента славянской правовой семьи, которая, в свою очередь, является групповым подразделением европейского права, олицетворяя его евро-азиатский, восточный вектор. Европейское право вовсе не поглощается западным миром, и поэтому выглядят весьма схематическими и политизированными разделения мирового права на «западное» и «незападное», правовых систем на «религиозные» и «нерелигиозные». Это — типичные правовые идеологемы, подпирающие политическое доминирование в современном мире. Такого рода терминология, традиционно используемая в компаративистике (мусульманское, индусское, иудейское право), во многом условна.

Религиозная основа, равно как и нормативно-гуманистические ценности, присущи всем правовым культурам и дифференцировать правовые традиции по столь общим критериям означает заведомо «центровать» правовой мир вокруг одного-двух полюсов, не видя или не желая видеть всего его многообразия. Глобальная правовая культура движется к большему плюрализму, диффузии принципов регулирования при сохранении и даже повышении значимости национальной самобытности. Российская правовая система, как отмечалось, имеет ту особенность, что может рассматриваться в качестве целостной правовой семьи или по крайней мере группового подразделения славянской правовой семьи, поскольку в ее сферу входят национальные правовые системы республик в составе Российской Федерации, законодательство которых инкорпорировано в систему законодательства Российской Федерации. При этом следует иметь в виду весьма нетипичную для классических правовых семей совместимость юридического регулирования у славянских и, скажем, тюркских народов России. Кроме этого сферой правокультурного влияния российской правовой системы исторически продолжает оставаться территория бывшего Союза ССР, республики которого пользовались с Россией фактически одним и тем же правом, что, вероятно, имеет определенную объективную обусловленность.

Несмотря на процессы активной суверенизации, эта обусловленность скорее всего сохранит свое действие и в будущем. При этом речь не идет о своеобразном правовом «панрусизме» или тем более возрождении панславизма в правовой форме. Так же, как и романская, и германская правовые семьи, славянская правовая семья — явление исключительно культурно-историческое, но никак не политическое, которое не влечет и не может влечь за собой никаких государственно-политических императивов. Более того, в настоящее время устремления ряда политических режимов, утвердившихся в бывших социалистических странах, направлены на форсированную военно-политическую и экономическую интеграцию с Западом на основе конфронтации с Россией, что вовсе не отменяет глубокого родства правовых культур этих стран с российской правовой культурой. К сожалению, бурная европейская история до ХХI в. буквально состоит из войн и конфликтов, в том числе кровопролитных и продолжительных, государств с одним и тем же правовым мышлением (Англия, Франция, Германия, Австрия, Италия и др.).

Российская правовая система в перспективе будет идентифицироваться в качестве основы правовой семьи восточнославянских и части тюркских народов бывшего Союза ССР. Право России по самой ее правокультурной сущности — это сердцевина своеобразной юридической экосистемы, которая нуждается в регенерации своих традиционных, стилевых, социально-духовных элементов. Уйти куда-то из этого мира — на Запад, на Восток, как того иногда желают самоуверенные профессора и политики, вряд ли возможно. Необходимо уяснить свое собственное место в мировом геоправовом пространстве и внести свой вклад в развитие сокровищницы всеобщей правовой культуры.

Европейский подход к пониманию, европоцентричный подход. Российская правовая система как квазисистема, суть её в этом заключается