2049

СУДЬБА РОДИНЫ – МОЯ СУДЬБА!

Р. Димаков, гр. 21 АТС

Совсем недавно вся наша страна праздновала 60-летие Победы в Великой Отечественной войне. И это был действительно всенародный праздник. Ведь в нашей стране нет ни одной семьи, которой, так или иначе, не коснулась война. Сам я, конечно, многого не знаю и не могу помнить, но хочу поделиться тем, что мне рассказали мои бабушки и дедушки, родители.

Мой дедушка, Димаков Афанасий Васильевич, родился в 1909 году. На войну он был призван уже в зрелом возрасте – в августе 1941 года ему исполнилось 32 года. О нем я знаю только то, что большую часть военного времени он провел в войсках НКВД, на Дальнем Востоке. Он был вторым мужем моей бабушки, Димаковой Евдокии Петровны. А поженились они уже после войны, оба имея маленьких детей. Первая жена деда погибла, а у него оставались две маленькие дочери. У бабушки же – дочь и сын. Затем у них родились еще два сына. Один из них мой отец – Димаков Михаил Афанасьевич.

Первый муж моей бабушки тоже воевал, но его судьба сложилась трагически. Практически в первые дни войны он попал в плен. Но бежал и всякими правдами и неправдами добрался до родного дома, который находился в деревне Лебяжье, Муромцевского района, Омской области. Опасаясь ареста, а может быть, боясь снова попасть на войну, он почти три года скрывался в своем доме в подполье или в лесу. Когда же его все-таки арестовали, то отправили в штрафной батальон. Погиб он в 1945 году где-то под Берлином.

Немного подробнее я знаю о родных моей матери.

Моя вторая бабушка – Каплина Анна Степановна (ее девичья фамилия – Чугунова) – родилась и выросла в деревне Милютино, Называевского района, Омской области. Она рассказывала, что когда началась война, то практически всех мужчин в ее деревне забрали на фронт. Взяли и ее отца, Чугунова Степана, и пятерых его братьев. Ни один из них домой не вернулся. Все они погибли на разных фронтах.

Их мать, моя прабабушка, осталась с маленькими детьми. Старшей из них была моя бабушка Аня.

Ее семья также оказалась после войны соединена с другой семьей, где тоже были маленькие дети. Бабушке Ане в 1941 году было четырнадцать лет, но она была вынуждена работать по дому, чтобы помочь своей матери содержать семью. Ведь она была старшей, и ей приходилось и готовить, и стирать, и шить одежду, и помогать на покосе. В шестнадцать лет ее вместе с другими девчонками отправили в город Тюкалинск учиться на комбайнера. Она рассказывала, как им было тяжело учиться, как они пешком ходили домой и обратно, как голодали и недосыпали. Окончив краткосрочные курсы, бабушка потом долго работала комбайнером не только в годы войны, но и в послевоенный период, пока не вышла замуж и не переехала в Меркутлинский совхоз Тюкалинского района.

Мой второй дедушка – Каплин Павел Александрович – родился в 1923 году. Едва ему исполнилось 18 лет, как началась война. И вместо веселой юности ему достались страшные военные годы. Я не помню его рассказов. Когда он умер, мне исполнился один год. Но в нашей семье как самые дорогие реликвии хранятся ордена и медали обоих моих дедов, их фотографии и документы. Сохранилась и вырезка из газеты «Вымпел» от 2 апреля 1985 года, где к 40-й годовщине Победы была напечатана статья о моем дедушке и помещена его фотография с моим старшим братом Валерой. Статья называлась «Судьба Родины – моя судьба». Дед рассказывал корреспонденту газеты:

«Победа! Не зря мы это слово пишем с большой буквы. Ее и надо величать Великой, тоже с большой буквы. В этом – огромное уважение к памяти тех, чьей кровью была завоевана Победа, тех, кто не вернулся домой. А мы, солдаты, защитники Родины, шли к ней долго. Почти четыре года. Стояли насмерть там, где решалась судьба Победы.

В первые дни войны закинул я свой вещмешок за спину и махнул на прощание родным рукой. Уходил по молодости лет легко. Да мы что? Сила! Силой фашиста задавим! Вон, сколько нас, советских! И задавили, только не сразу…

Окончив краткосрочную снайперскую школу, я попал в Старую Руссу. Страшное зрелище представляла старорусская земля, изрытая воронками. Та самая земля, которая должна была давать для людей хлеб насущный. Родимая земля! Ведь здесь вот, на этой поляне,

наверняка люди собирали ягоды, грибы, косили травы. А сейчас она сплошь усеяна осколками, пулями. Возьмешь в горсть землю, чтобы подышать ею, как земледелец, а она пахнет гарью и насыщена металлом.

Не страх – страха на войне не ощущаешь, а ненависть посеяли в наших сердцах фашисты. Очень сильна была вера в победу у всех измученных солдат там, в окопах. Немцы нередко в рупор кричали: «Рус, сдавайс! Ви ест окружены!» А мы – ответ из свинца. Самолеты засыпали землю листовками с призывом сдаваться. Я видел – эти поганые бумажки никто не читал, даже из любопытства. Верило в победу и мирное население. Что удивительно, едва выбивали фашиста из деревни, люди стремились скорей к земле.

Здесь, на подступах к Старой Руссе, я был ранен первый раз. А вообще у меня фашистских отметин много. Лечился в полевом медсанбате. И второе ранение получил здесь же. Я – снайпер, охотился за немцами. А они, такие же, искали меня…

Лето 1942 года. Обстановка на фронтах очень осложнилась. Немцы ожили: брали город за городом, форсировали наши реки. В сводках Совинформбюро все чаще стало мелькать слово: Сталинград. В минутные передышки в лесах под Старой Руссой, в медсанбате только и было разговоров: Сталинград – это все, это начало Победы. Хотя знали, что грядущая Победа закладывалась под Москвой.

Наша дивизия была направлена под Сталинград. Но потом ей изменили направление. И хотя никто нам военных карт не показывал, поняли: идем по донским степям.

…Ноябрь 1942 года памятен для меня тем, что в политотделе 84-й морской стрелковой бригады меня приняли кандидатом в члены Коммунистической партии. «Если погибну, то коммунистом», писали мы в своих заявлениях.

Конечно, всего не упомнишь из военной биографии… Вместе с костромичем Хараузовым (он – снайпер-наводчик, я – снайперистребитель) записали на свой счет 34 убитых фашиста и 13 лошадей (лошадь – тягловая сила в артиллерии, и поэтому надо было убивать это мирное, трудолюбивое животное).

После ранения в руку, подлечившись в медсанбате, я вошел в отделение разведчиков, не раз за «языком» ходил.

Закончилась моя военная биография в 1943 году, когда при освобождении Таманского полуострова был вновь ранен. Память о

Кавказской битве – орден Красной Звезды и медаль «За оборону Кавказа».

А потом я оставался в составе войск НКВД. Вылавливали банды отщепенцев и фашистских прихвостней. День Победы встретил на Дальнем Востоке.

Трудно рассказывать о себе. Да и не чувствуешь себя на войне единицей, а только в единстве могучего кулака, занесенного над врагом.

В мирной жизни я был плотником. Вырастил пятерых детей. Все получили высшее образование, причем сын и две дочери – педагоги. Девять внуков у нас с женой Анной Степановной, из них шестеро – будущие солдаты. Это ли не счастье?..»

Дедушка умер в 63 года. Дали знать о себе фронтовые раны. Ведь второе ранение у него было в легкое.

На войне были и младшие братья моего деда. Они вернулись, но также имели серьезные ранения и умерли, не дожив даже до шестидесяти лет.

Нет уже в живых и моих бабушек. С каждым годом все меньше остается живых очевидцев того страшного времени. В нашем поселке на митинг, посвященный 60-летию Победы, смогли придти только четыре очень стареньких ветерана, хотя в предыдущем году их было девять человек.

О военных событиях теперь можно узнать только из книг, фильмов или архивных документов. Но помнить о том времени нужно всем. И надо делать все возможное, чтобы не повторилась ни страшная Отечественная война, и никакая другая!

ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЙНЕ 1941–1945 ГГ. МОЕГО ПРАДЕДА А.Н. МАКСИМЕНКО

А. Есипов, гр. 22 ОД

Никто и никогда не видел, как плачут такие люди, но вспоминать о войне без слез просто невозможно, особенно если сам принимал в ней участие!

Мой прадед, Андрей Никифорович Максименко, был участником Первой мировой войны. О том, что он был отважным воином, говорит награда – Георгиевский крест. Я никогда его не видел – он умер 30 апреля 1967 года, задолго до моего рождения. Но осталась память о нем, которая свято хранится в моей семье. Многое я знаю о своем героическом прадеде от родителей, но у нас сохранились еще и бесценные записи: воспоминания самого Андрея Никифоровича. Больше всего прадед писал о Великой Отечественной…

«…В январе 1942 года я был призван в Советскую Армию и направлен в город Ленинград, в 123 Сибирскую дивизию, 225 стрелковый полк, в роту связи. В это время Ленинград находился в блокаде, наша дивизия стояла в обороне. Условия были очень трудными: недостаток продуктов питания, беспрерывные атаки врага, сильный огонь противника. Нам, телефонистам, часто приходилось тянуть телефонную линию, ликвидировать на ней повреждения. Благодаря нашей работе проблем со связью в роте не возникало.

Прошло много лет, многое забыто, но годы войны остались в памяти, нанесли душевную рану, которую не лечит даже время…

Вспоминается случай: мы вели бой под Красным Бором, наш полк наступал и, прорвав оборону немцев, вошел на их территорию. Но фланги отстали, и мы оказались в окружении. Наши войска вели бой четыре дня, а на пятый день все-таки прорвались и вышли на соединение со своими частями.

Хорошо также запомнился мне бой под Синявиной. Синявинские высоты окружены торфяными болотами. Наш полк стоял на этих высотах в обороне. Внезапно немецкие войска открыли сильнейший артиллерийский огонь по нашим траншеям, велась бомбардировка и с воздуха, так что вокруг все горело. Повсюду стоял густой дым, было нечем дышать. Неоднократно прерывалась линия, и нам под шквальным огнем приходилось восстанавливать ее. После артподготовки немцы пошли в наступление, их пехоту поддерживали восемь танков. Но вражеская атака была отбита, обезврежены четыре танка. Много фашистов погибло в том бою. Чувство сострадания и жалости к ним во мне уничтожала гибель моих боевых друзей. Но, несмотря на это, я никогда не терял головы, так как понимал, что наши враги – тоже люди. И нередко некоторыми из них руководит не

их собственная воля, а чей-то приказ, повеление. За безупречную работу связи я получил благодарность от командования.

До 1943 года наша дивизия стояла в обороне Ленинграда. Несмотря на большие трудности, особенно с питанием (продукты доставлялись только через Ладожское озеро), мы выстояли, ни на шаг не подпустили врага к Ленинграду.

В1943 году фашистами готовилось генеральное наступление. И вот этот день настал. Наша артиллерия и бомбардировщики открыли огонь по вражеским укреплениям. Мы подошли к Неве. Нужно было форсировать реку по льду, а сверху льда – вода от пробоин после артобработки. Все вражеские траншеи были подчистую разрушены. Враг в панике оставил свои укрепления. Вокруг лежали трупы немецких солдат, военная техника, неиспользованные боеприпасы. Немцы отступили на 25 километров. Во время отступления они жгли села, взрывали мосты и дороги. Но главное – блокада Ленинграда была пробита! Мы шли с боями по направлению к городу Луга.

Наш полк первым ворвался в город, и за это ему было присвоено звание Лужского. За выполнение боевых заданий я получил медаль «За отвагу» и благодарность от Верховного главнокомандования.

После взятия Луги наша дивизия двигалась в направлении Эстонии и Латвии. В этой местности очень много болот протяженностью 10–20 километров. Нам приходилось валить лес, делать настилы, работая по пояс в воде.

Особенно тяжелые бои шли за город Нарву. Город был хорошо укреплен: с одной стороны река, с другой – высота. Его обороняли отборные войска СС. Но наши воины-сибиряки взяли ту высоту, а потом и сам город. Преследуя противника, мы освободили Эстонию, Латвию, вошли в Литву.

Водном из боев я был ранен и отправлен в военный госпиталь. После лечения в госпитале снова вернулся на фронт. В Литве закончились мои боевые походы.

Девятого мая 1945 года мы находились в лесу, когда по радио сообщили о капитуляции Германии. Здесь мы сделали последние выстрелы из всех видов оружия, но теперь уже не в людей, а в воздух. Как радовались те, кто дожил до Дня Победы!

Вечная память товарищам, которые пали в боях за освобождение нашей Советской Родины. Мои товарищи и земляки: лейтенант

Тарабамов из Новосибирска, Курятников из села Оконешниково, Приставко из села Рыбинка. Все они похоронены в Латвийской ССР.

После победы до августа 1945 года мы разоружали курляндскую группировку, проводили братские захоронения наших павших воинов. В конце августа я был демобилизован…».

СТАРАЯ ТЕТРАДЬ

О. Плешкунова, гр. 11 ЭУН

Эта старая 96-листовая тетрадь в коленкоровом переплете уже более двадцати лет хранится в семейном архиве. Ее автор – мой дедушка Дмитрий Петрович Мельников, оставивший для своих детей и внуков воспоминания о детстве, войне и прожитой им жизни.

Мой дедушка родом из Брянской области. В 17 лет, в 1943 году, он ушел на фронт, где мужественно сражался с фашистскими захватчиками. Его вклад в долгожданную Победу был оценен государственными наградами: орденом Великой Отечественной войны 2 степени, медалями «За отвагу», «За Победу над Германией».

После демобилизации дедушка приехал в Омск, где работал, учился и в дальнейшем много лет трудился инженером в ремонтностроительном тресте.

Дедушка ушел из жизни в год 40-летия Великой Победы, в сентябре 1985 года, а незадолго до этого закончил писать свои воспоминания, большая часть которых посвящена, конечно же, войне. Он торопился с записями, потому что знал, иначе не успеет рассказать всё, о чём хотел.

Наибольшее впечатление на меня произвел рассказ дедушки о периоде немецкой оккупации, которую ему пришлось пережить. Именно с этого для многих советских людей началось знакомство с войной. Дедушка вспоминал об этом так.

«…В тот день, когда гитлеровцы вошли в наше село, я боронил посевы озимой ржи недалеко. Ближе к обеду залетали фашистские «стервятники» да так низко, что стало не по себе. В полдень решил пойти пообедать, да и лошадей надо было напоить и подкормить, ведь работы ещё до позднего вечера хватит. Пришел – а дома никого. Тут

до меня дошло, что пока шел по улице, никто из селян не встретился. Вышел к дороге и увидел, как огромной вереницей движутся войска. Подумал сначала: «Может, это ещё наши уходят», а пригляделся к танкам – на них кресты. Фашисты! Вот люди-то и попрятались.

Я снова пришел в поле. Там с нами, подростками, работал наш односельчанин, пожилой мужчина Егор Михайлович Гармотько, воевавший еще в русско-японской войне. Нам по 15–16 лет, настроение у всех упало, а он молчит, ни слова, только гикает на лошадей. Вечером сказал: «Всех коней оставить в поле». И назвал, кто

вночное пойдёт.

Сэтого дня в селе началась другая жизнь. Немцы дали срок месяц, чтобы установить новый порядок. Стали назначать старост, управляющего, полицаев, приказали всё имеющееся оружие сдать в немецкую комендатуру, которая расположилась в Климове. А там уже подобралась услужливая «свора собачьих прихвостней».

По-разному люди отнеслись к новой власти. Были те, кто говорил, что немцы имеют сильную армию, им победа обеспечена, что славяне Гитлеру не нужны и будут уничтожены. А другие хоть и украдкой, шепотом, но уверяли, что враг сломает себе шею в России. Ни перед кем она на коленях не стояла и не будет. Что шепотом разговаривали об этом – правда, потому что развелось много наушников, особенно среди женщин. К тому же вернулись откуда-то те, кто раньше не принял советскую власть, не хотел признать, имея свою собственность. Собрались в бывшем правлении колхоза и стали вести спор, как поделить колхозное добро: то ли по домам, то ли по едокам. Кто сдавал в колхоз лошадей, сразу затребовал их обратно. А другие воспротивились, почему, мол, делят какие-то проходимцы, а не те, кто колхоз создавал и добро наживал.

Работать все стали единолично. Но новый управляющий требовал, чтобы ежедневно из села отправляли обоз с зерном, шубами, валенками, скотом. «Ведь немецкая армия так во всем этом нуждается», – объяснял представитель новой власти. Что таить, были и такие, кто заторопился с первых дней попасть на службу к фашистам, записывались в охрану, в военные формирования.

Железная дорога сначала охранялась нарядами мужиков из села, а уж когда окрепли партизанские силы в окрестных лесах, немцы установили на «железке» военный патруль. Теперь близко нельзя было подойти – сразу стреляли.

Через месяц после своего прихода оккупанты потребовали, чтобы все коммунисты, евреи и активисты, бывшие воины Красной Армии прошли регистрацию. Потом их собрали, привезли в Климов и закопали живыми в землю. Такую мученическую смерть принял и наш учитель по черчению Абрам Лейбович. Плач, стоны, крики этих людей я не забуду до конца жизни. Таким образом немцы наводили порядок и пытались устрашить наш народ, чтобы держать его в слепом повиновении. Трудное и действительно страшное было время. Но это было и время испытаний, бесстрашных поступков и героических подвигов.

Впервую военную зиму немцы хоть и чувствовали себя хозяевами, но сами боялись партизан. Усилили репрессии против населения, при малейшем подозрении в помощи партизанам расстреливали на месте.

Весной 1942 года родители стали поговаривать, что если будут распределять землю, то у нас есть инвентарь, тягло и я, как старший, должен научиться и пахать, и боронить, и обмолачивать вручную. Я слушал, да молчал. Об уходе в партизаны мы с отцом не вели разговора. Если хоть какой-то намек дашь, тут же донесут в комендатуру и тогда вся семья пойдёт под расстрел. Потому мой отец

ине заикался об этом. А мне тогда было 16 лет. И конечно, в любую минуту я готов был уйти в лес, но не мог ослушаться родителя. И признаться, всю жизнь жалел, что не ушёл. А с другой стороны, понимаю, что в минуту не стало бы всей нашей семьи.

На выделенной полоске земли на Будище отец стал меня учить, как держать плуг, как править лошадью. Наш конь Серко погиб от менингита перед войной, и нам выделили из бывшего колхоза кобылицу Дашку, которая стала моим покорным спутником по полям

илугам. Она-то меня и спасла при определённых обстоятельствах.

Всоседних Чуровичах партизаны восстановили советскую власть,

инемцы на её подавление послали обоз из нашего села. Будь моя Дашка немного порезвее, и её сюда бы, в обоз, определили вместе со мной, разумеется. Из того обоза никто не вернулся...

Очень тяжело было оттого, что мы не имели достоверной информации о том, как воюет наша Красная Армия. Но зимой 1943 года до нас стали доноситься скупые сведения, что оккупанты тщательно скрывают истинное положение дел на фронте. Хотя и так было видно, что спесь с них спала (после того как под Сталинградом

их крепко побили). И у нас в душе надежда дала свой росточек. И вот однажды летом с самолёта были разбросаны листовки, и в них сообщалось, что наши войска овладели Харьковом, нанесён сокрушительный удар по врагу под Курском и Белгородом. Впервые за время оккупации мы получили такую радостную весть. К концу августа линия фронта уже подходила к нашим местам. Бои шли на Десне, а 170-я стрелковая дивизия чуть правее Новгород-Северска продвигалась к нам, к Климову.

Именно в это время из села в Германию стали отправлять молодёжь. Рейху нужна была дешевая рабочая сила. И опять в дома пришли слёзы да горе. Помнится, я работал в поле возле самой деревни. Вижу, отец подходит и говорит: «Сынок, оставляй своё дело. Завтра всех деревенских ребят собирают в Климов на комиссию, а оттуда отправят на работу в Германию».

И вот комиссия. За ширмой по одну сторону – мальчики, по другую – девочки. Показываем свои кости врачу, который прощупывает каждый мускул, чтобы больные не попались. Тут я увидел Олю Гридину, с которой мы вместе учились в школе. Хорошая девочка, я к ней питал особую симпатию, но она и до сих пор об этом не знает. Как у меня тогда сердце защемило... Не знаю, уж по какой причине, но в Германию меня и Олю не взяли.

Вернулся я домой, и вместе с моим товарищем А. Малиноковым мы пошли в лес. Долго бродили, пытаясь найти партизан, но безуспешно. А фронт уже рядом. Стали появляться немецкие военные части. Люди из домов почти не выходили. Куда скрыться? В лес, ягодник нельзя – тут усиленная охрана; ещё один лес (Сетники назывался) был очень близко к деревне, и там в любое время можно было угодить в лапы фашистам, тогда либо угонят в Германию, либо убьют на месте. Так и так смерть. А население уже снималось с мест. Люди брали с собой домашнюю скотину, вещи и бежали, чтобы спрятаться от озверевших, отступающих под натиском нашей армии фашистов.

Всю ночь, прячась, я пробирался в сторону деревни Саковичи. А там к утру уже столько народу собралось! Часов в десять появились немецкие подводы с автоматчиками и офицеры верхом на лошадях. Им нужно мясо, вот они и решили отобрать коров. Двое автоматчиков переехали речку, слезли с подводы и направились к коровам. И тут с пригорка по ним ударила пулеметная очередь. Оказывается, стрелял