новая папка / Данте Алигьери_Божественная комедия_ХЛ-1974_Ад
.pdf
Песнь тринадцатая
Еще кентавр не пересек потока, Как мы вступили в одичалый лес, Где ни тропы не находило око.
4 Там бурых листьев сумрачен навес, Там вьется в узел каждый сук ползущий, Там нет плодов, и яд в шипах древес.
7 Такой унылой и дремучей пущи От Чечины и до Корнето нет, Приют зверью пустынному дающей.
10 Там гнезда гарпий, их поганый след, Тех, что троян, закинутых кочевьем, Прогнали со Строфад предвестьем бед.
13 С широкими крылами, с ликом девьим, Когтистые, с пернатым животом, Они тоскливо кличут по деревьям.
16 «Пред тем, как дальше мы с тобой пойдем, – Так начал мой учитель, наставляя, – Знай, что сейчас мы в поясе втором,
19 А там, за ним, пустыня огневая. Здесь ты увидишь то, – добавил он, – Чему бы не поверил, мне внимая».
22 Я отовсюду слышал громкий стон, Но никого окрест не появлялось; И я остановился, изумлен.
25 Учителю, мне кажется, казалось, Что мне казалось, будто это крик
Толпы какой-то, что в кустах скрывалась.
81
28 И мне сказал мой мудрый проводник: «Тебе любую ветвь сломать довольно, Чтоб домысел твой рухнул в тот же миг».
31 Тогда я руку протянул невольно К терновнику и отломил сучок;
И ствол воскликнул: «Не ломай, мне больно!»
34 В надломе кровью потемнел росток И снова крикнул: «Прекрати мученья! Ужели дух твой до того жесток?
37 Мы были люди, а теперь растенья. И к душам гадов было бы грешно Выказывать так мало сожаленья».
40 И как с конца палимое бревно От тока ветра и его накала
В другом конце трещит и слез полно,
43 Так раненое древо источало Слова и кровь; я в ужасе затих, И наземь ветвь из рук моих упала.
46 «Когда б он знал, что на путях своих, – Ответил вождь мой жалобному звуку, – Он встретит то, о чем вещал мой стих,
49 О бедный дух, он не простер бы руку. Но чтоб он мог чудесное познать, Тебя со скорбью я обрек на муку.
52 Скажи ему, кто ты; дабы воздать Тебе добром, он о тебе вспомянет В земном краю, куда взойдет опять».
55 И древо: «Твой призыв меня так манит, Что не могу внимать ему, молча; И пусть не в тягость вам рассказ мой станет.
58 Я тот, кто оба сберегал ключа От сердца Федерика и вращал их К затвору и к отвору, не звуча,
82
61 Хранитель тайн его, больших и малых. Неся мой долг, который мне был свят, Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
64 Развратница, от кесарских палат Не отводящая очей тлетворных, Чума народов и дворцовый яд,
67 Так воспалила на меня придворных, Что Август, их пыланьем воспылав,
Низверг мой блеск в пучину бедствий черных
70 Смятенный дух мой, вознегодовав, Замыслил смертью помешать злословью, И правый стал перед собой неправ.
73 Моих корней клянусь ужасной кровью, Я жил и умер, свой обет храня, И господину я служил любовью!
76 И тот из вас, кто выйдет к свету дня, Пусть честь мою излечит от извета, Которым зависть ранила меня!»
79 «Он смолк, – услышал я из уст поэта. – Заговори с ним, – время не ушло, – Когда ты ждешь на что-нибудь ответа».
82 «Спроси его что хочешь, что б могло Быть мне полезным, – молвил я, смущенный. – Я не решусь; мне слишком тяжело».
85 «Вот этот, – начал спутник благосклонный, – Готов свершить тобой просимый труд.
А ты, о дух, в темницу заточенный,
88 Поведай нам, как душу в плен берут Узлы ветвей; поведай, если можно, Выходят ли когда из этих пут».
91 Тут ствол дохнул огромно и тревожно, И в этом вздохе слову был исход:
83
«Ответ вам будет дан немногосложно.
94 Когда душа, ожесточась, порвет Самоуправно оболочку тела, Минос ее в седьмую бездну шлет.
97 Ей не дается точного предела; Упав в лесу, как малое зерно, Она растет, где ей судьба велела.
100 Зерно в побег и в ствол превращено; И гарпии, кормясь его листами, Боль создают и боли той окно.
103 Пойдем и мы за нашими телами, Но их мы не наденем в Судный день: Не наше то, что сбросили мы сами.
106 Мы их притащим в сумрачную сень, И плоть повиснет на кусте колючем, Где спит ее безжалостная тень».
109 Мы думали, что ствол, тоскою мучим, Еще и дальше говорить готов, Но услыхали шум в лесу дремучем,
112 Как на облаве внемлет зверолов, Что мчится вепрь и вслед за ним борзые, И слышит хруст растоптанных кустов.
115 И вот бегут, левее нас, нагие, Истерзанные двое, меж ветвей, Ломая грудью заросли тугие.
118 Передний: «Смерть, ко мне, ко мне скорей!» Другой, который не отстать старался, Кричал: «Сегодня, Лано, ты быстрей,
121 Чем был, когда у Топпо подвизался!» Он, задыхаясь, посмотрел вокруг, Свалился в куст и в груду с ним смешался.
124 А сзади лес был полон черных сук,
84
Голодных и бегущих без оглядки, Как гончие, когда их спустят вдруг.
127 В упавшего, всей силой жадной хватки, Они впились зубами на лету И растащили бедные остатки.
130 Мой проводник повел меня к кусту; А тот, в крови, оплакивал, стеная, Своих поломов горькую тщету:
133 «О Джакомо да Сант-Андреа! Злая Была затея защищаться мной!
Я ль виноват, что жизнь твоя дурная?»
136 Остановясь над ним, наставник мой Промолвил: «Кем ты был, сквозь эти раны Струящий с кровью скорбный голос свой?»
139 И он в ответ: «О души, в эти страны Пришедшие сквозь вековую тьму, Чтоб видеть в прахе мой покров раздранный,
142 Сгребите листья к терну моему! Мой город – тот, где ради Иоанна Забыт былой заступник; потому
145 Его искусство мстит нам неустанно; И если бы поднесь у Арнских вод Его частица не была сохранна,
148 То строившие сызнова оплот На Аттиловом грозном пепелище – Напрасно утруждали бы народ.
151 Я сам себя казнил в моем жилище».
85
Песнь четырнадцатая
Объят печалью о местах, мне милых, Я подобрал опавшие листы И обессиленному возвратил их.
4 Пройдя сквозь лес, мы вышли у черты, Где третий пояс лег внутри второго И гневный суд вершится с высоты.
7 Дабы явить, что взору было ново, Скажу, что нам, огромной пеленой, Открылась степь, где нет ростка живого.
10 Злосчастный лес ее обвил каймой, Как он и сам обвит рекой горючей; Мы стали с краю, я и спутник мой.
13 Вся даль была сплошной песок сыпучий, Как тот, который попирал Катон, Из края в край пройдя равниной жгучей.
16 О божья месть, как тяжко устрашен Быть должен тот, кто прочитает ныне, На что мой взгляд был въяве устремлен!
19 Я видел толпы голых душ в пустыне: Все плакали, в терзанье вековом, Но разной обреченные судьбине.
22 Кто был повержен навзничь, вверх лицом, Кто, съежившись, сидел на почве пыльной, А кто сновал без устали кругом.
25 Разряд шагавших самый был обильный; Лежавших я всех меньше насчитал, Но вопль их скорбных уст был самый сильный.
86
28 А над пустыней медленно спадал Дождь пламени, широкими платками, Как снег в безветрии нагорных скал.
31 Как Александр, под знойными лучами Сквозь Индию ведя свои полки, Настигнут был падучими огнями
34 И приказал, чтобы его стрелки Усерднее топтали землю, зная, Что порознь легче гаснут языки, –
37 Так опускалась вьюга огневая; И прах пылал, как под огнивом трут, Мучения казнимых удвояя.
40 И я смотрел, как вечный пляс ведут Худые руки, стряхивая с тела То здесь, то там огнепалящий зуд.
43 Я начал: «Ты, чья сила одолела Все, кроме бесов, коими закрыт Нам доступ был у грозного предела,
46 Кто это, рослый, хмуро так лежит, Презрев пожар, палящий отовсюду? Его и дождь, я вижу, не мягчит».
49 А тот, поняв, что я дивлюсь, как чуду, Его гордыне, отвечал, крича:
«Каким я жил, таким и в смерти буду!
52 Пускай Зевес замучит ковача, Из чьей руки он взял перун железный,
Чтоб в смертный день меня сразить сплеча,
55 Или пускай работой бесполезной Всех в Монджибельской кузне надорвет,
Вопя: «Спасай, спасай, Вулкан любезный!»,
87
88
58 Как он над Флегрой возглашал с высот, И пусть меня громит грозой всечасной, – Веселой мести он не обретет!»
61 Тогда мой вождь воскликнул с силой страстной, Какой я в нем не слышал никогда:
«О Капаней, в гордыне неугасной –
64 Твоя наитягчайшая беда:
Ты сам себя, в неистовстве великом, Казнишь жесточе всякого суда».
67 И молвил мне, с уже спокойным ликом: «Он был один из тех семи царей, Что осаждали Фивы; в буйстве диком,
70 Гнушался богом – и не стал смирней; Как я ему сказал, он по заслугам Украшен славой дерзостных речей.
73 Теперь идем, как прежде, друг за другом; Но не касайся жгучего песка, А обходи, держась опушки, кругом».
76 В безмолвье мы дошли до ручейка, Спешащего из леса быстрым током, Чья алость мне и до сих пор жутка.
79 Как Буликаме убегает стоком, В котором воду грешницы берут,
Так нистекал и он в песке глубоком.
82 Закраины, что по бокам идут, И дно его, и склоны – камнем стали; Я понял, что дорога наша – тут.
85 «Среди всего, что мы с тобой видали С тех самых пор, как перешли порог, Открытый всем входящим, ты едва ли
88 Чудеснее что-либо встретить мог, Чем эта речка, силой испаренья Смиряющая всякий огонек».
89
91 Так молвил вождь; взыскуя поученья, Я попросил, чтоб, голоду вослед, Он мне и пищу дал для утоленья.
94 «В средине моря, – молвил он в ответ, – Есть ветхий край, носящий имя Крита, Под чьим владыкой был безгрешен свет.
97 Меж прочих гор там Ида знаменита; Когда-то влагой и листвой блестя, Теперь она пустынна и забыта.
100 Ей Рея вверила свое дитя, Ища ему приюта и опеки И плачущего шумом защитя.
103 В горе стоит великий старец некий; Он к Дамиате обращен спиной И к Риму, как к зерцалу, поднял веки.
106 Он золотой сияет головой, А грудь и руки – серебро литое,
И дальше – медь, дотуда, где раздвой;
109 Затем – железо донизу простое, Но глиняная правая плюсна, И он на ней почил, как на устое.
112 Вся плоть, от шеи вниз, рассечена,
Икапли слез сквозь трещины струятся,
Идно пещеры гложет их волна.
115 В подземной глубине из них родятся И Ахерон, и Стикс, и Флегетон; Потом они сквозь этот сток стремятся,
118 Чтоб там, внизу, последний минув склон, Создать Коцит; но умолчу про это; Ты вскоре сам увидишь тот затон».
121 Я молвил: «Если из земного света Досюда эта речка дотекла,
90