новая папка / Данте Алигьери_Божественная комедия_ХЛ-1974_Ад
.pdf
Песнь тридцатая
В те дни, когда Юнона воспылала Из-за Семелы гневом на фивян, Как многократно это показала, –
4 На разум Афаманта пал туман, И, на руках увидев у царицы Своих сынов, безумством обуян,
7 Царь закричал: «Поставим сеть для львицы Со львятами и путь им преградим!» – И, простирая когти хищной птицы,
10 Схватил Леарха, размахнулся им И раздробил младенца о каменья; Мать утопилась вместе со вторым.
13 И в дни, когда с вершины дерзновенья Фортуна Трою свергла в глубину И сгинули владетель и владенья,
16 Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену, Увидев Поликсену умерщвленной, А там, где море в берег бьет волну,
19 Труп Полидора, страшно искаженный, Залаяла, как пес, от боли взвыв:
Не устоял рассудок потрясенный.
22 Но ни троянский гнев, ни ярость Фив Свирепей не являли исступлений, Зверям иль людям тело изъязвив,
25 Чем предо мной две бледных голых тени, Которые, кусая всех кругом, Неслись, как боров, поломавший сени.
171
28 Одна Капоккьо в шею вгрызлась ртом И с ним помчалась; испуская крики, Он скреб о жесткий камень животом.
31 Дрожа всем телом: «Это Джанни Скикки, – Промолвил аретинец. – Всем постыл, Он донимает всех, такой вот дикий».
34 «О, чтоб другой тебя не укусил!
Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный, Скажи, кто он», – его я попросил.
37 Он молвил: «Это Мирры безрассудной Старинный дух, той, что плотских утех С родным отцом искала в страсти блудной,
40 Она такой же с ним свершила грех, Себя подделав и обману рада, Как тот, кто там бежит, терзая всех,
43 Который, пожелав хозяйку стада, Подделал старого Буозо, лег И завещанье совершил, как надо».
46 Когда и тот, и этот стал далек Свирепый дух, мой взор, опять спокоен, К другим несчастным обратиться мог.
49 Один совсем как лютня был устроен; Ему бы лишь в паху отсечь долой Весь низ, который у людей раздвоен.
52 Водянка порождала в нем застой Телесных соков, всю его середку Раздув несоразмерно с головой.
55 И он, от жажды разевая глотку, Распялил губы, как больной в огне, Одну наверх, другую к подбородку.
58 «Вы, почему-то здравыми вполне Сошедшие в печальные овраги, –
172
Сказал он нам, – склоните взор ко мне!
61 Вот казнь Адамо, мастера-бедняги! Я утолял все прихоти свои, А здесь я жажду хоть бы каплю влаги.
64 Все время казентинские ручьи, С зеленых гор свергающие в Арно По мягким руслам свежие струи,
67 Передо мною блещут лучезарно. И я в лице от этого иссох; Моя болезнь, и та не так коварна.
70 Там я грешил, там схвачен был врасплох, И вот теперь – к местам, где я лукавил, Я осужден стремить за вздохом вздох.
73 Я там, в Ромене, примесью бесславил Крестителем запечатленный сплав, За что и тело на костре оставил.
76 Чтоб здесь увидеть, за их гнусный нрав, Тень Гвидо, Алессандро иль их братца, Всю Бранду я отдам, возликовав.
79 Один уж прибыл, если полагаться На этих буйных, бегающих тут.
Да что мне в этом, раз нет сил подняться?
82 Когда б я был чуть-чуть поменьше вздут, Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий, Я бы давно предпринял этот труд,
85 Ища его среди всей этой гнили, Хотя дорожных миль по кругу здесь Одиннадцать да поперек полмили.
88 Я из-за них обезображен весь; Для них я подбавлял неутомимо
К флоринам трехкаратную подмесь».
91 И я: «Кто эти двое, в клубе дыма,
173
Как на морозе мокрая рука, Что справа распростерты недвижимо?»
94 Он отвечал: «Я их, к щеке щека, Так и застал, когда был втянут Адом; Лежать им, видно, вечные века.
97 Вот лгавшая на Иосифа; а рядом Троянский грек и лжец Синон; их жжет Горячка, потому и преют чадом».
100 Сосед, решив, что не такой почет Заслуживает знатная особа, Ткнул кулаком в его тугой живот.
103 Как барабан, откликнулась утроба; Но мастер по лицу его огрел Рукой, насколько позволяла злоба,
106 Сказав ему: «Хоть я отяжелел И мне в движенье тело непокорно, Рука еще годна для этих дел».
109 «Шагая в пламя, – молвил тот задорно, – Ты был не так-то на руку ретив, А деньги бить она была проворна».
112 И толстопузый: «В этом ты правдив, Куда правдивей, чем когда троянам Давал ответ, душою покривив».
115 И грек: «Я словом лгал, а ты – чеканом! Всего один проступок у меня, А ты всех бесов превзошел обманом!»
118 «Клятвопреступник, вспомни про коня, – Ответил вздутый, – и казнись позором, Всем памятным до нынешнего дня!»
121 «А ты казнись, – сказал Синон, – напором Гнилой водицы, жаждой иссушен И животом заставясь, как забором!»
174
124 Тогда монетчик: «Искони времен Твою гортань от скверны раздирало; Я жажду, да, и соком наводнен,
127 А ты горишь, мозг болью изглодало, И ты бы кинулся на первый зов Лизнуть разок Нарциссово зерцало».
130 Я вслушивался в звуки этих слов, Но вождь сказал: «Что ты нашел за диво? Я рассердиться на тебя готов».
133 Когда он так проговорил гневливо, Я на него взглянул с таким стыдом, Что до сих пор воспоминанье живо.
136 Как тот, кто, удрученный скорбным сном, Во сне хотел бы, чтобы это снилось, О сущем грезя, как о небылом,
139 Таков был я: мольба к устам теснилась; Я ждал, что, вняв ей, он меня простит, И я не знал, что мне уже простилось.
142 «Крупней вину смывает меньший стыд, – Сказал мой вождь, – и то, о чем мы судим, Тебя уныньем пусть не тяготит.
145 Но знай, что я с тобой, когда мы будем Идти, быть может, так же взор склонив К таким вот препирающимся людям:
148 Позыв их слушать – низменный позыв».
175
Песнь тридцать первая
Язык, который так меня ужалил, Что даже изменился цвет лица, Мне сам же и лекарством язву залил;
4 Копье Ахилла и его отца Бывало так же, слышал я, причиной Начальных мук и доброго конца.
7 Спиной к больному рву, мы шли равниной, Которую он поясом облег, И слова не промолвил ни единый.
10 Ни ночь была, ни день, и я не мог Проникнуть взором в дали окоема, Но вскоре я услышал зычный рог,
13 Который громче был любого грома, И я глаза навел на этот рев, Как будто зренье было им влекомо.
16 В плачевной сече, где святых бойцов Великий Карл утратил в оны лета, Не так ужасен был Орландов зов.
19 И вот возник из сумрачного света Каких-то башен вознесенный строй; И я: «Учитель, что за город это?»
22 «Ты мечешь взгляд, – сказал вожатый мой, – Сквозь этот сумрак слишком издалека, А это может обмануть порой.
25 Ты убедишься, приближая око, Как, издали судя, ты был неправ; Так подбодрись же и шагай широко».
176
28 И, ласково меня за руку взяв: «Чтобы тебе их облик не был страшен, Узнай сейчас, еще не увидав,
31 Что это – строй гигантов, а не башен; Они стоят в колодце, вкруг жерла, И низ их, от пупа, оградой скрашен».
34 Как, если тает облачная мгла, Взгляд начинает различать немного Всё то, что муть туманная крала,
37 Так, с каждым шагом, ведшим нас полого Сквозь этот плотный воздух под уклон, Обман мой таял, и росла тревога:
40 Как башнями по кругу обнесен Монтереджоне на своей вершине, Так здесь, венчая круговой заслон,
43 Маячили, подобные твердыне, Ужасные гиганты, те, кого Дий, в небе грохоча, страшит поныне.
46 Уже я различал у одного Лицо и грудь, живот до бедер тучных И руки книзу вдоль боков его.
49 Спасла Природа многих злополучных, Подобные пресекши племена, Чтоб Марс не мог иметь таких подручных;
52 И если нераскаянна она В слонах или китах, тут есть раскрытый
Для взора смысл, и мера здесь видна;
55 Затем что там, где властен разум, слитый Со злобной волей и громадой сил, Там для людей нет никакой защиты.
58 Лицом он так широк и длинен был, Как шишка в Риме близ Петрова храма; И весь костяк размером подходил;
177
178
61 От кромки – ноги прикрывала яма – До лба не дотянулись бы вовек Три фриза, стоя друг на друге прямо;
64 От места, где обычно человек Скрепляет плащ, до бедер – тридцать клалось Больших пядей. «Rafel mai amech
67 Izabi almi», – яростно раздалось Из диких уст, которым искони Нежнее петь псалмы не полагалось.
70 И вождь ему: «Ты лучше в рог звени, Безумный дух! В него – избыток злобы И всякой страсти из себя гони!
73 О смутный дух, ощупай шею, чтобы Найти ремень; тогда бы ты постиг, Что рог подвешен у твоей утробы».
76 И мне: «Он сам явил свой истый лик; То царь Немврод, чей замысел ужасный Виной, что в мире не один язык.
79 Довольно с нас; беседы с ним напрасны: Как он ничьих не понял бы речей, Так никому слова его не ясны».
82 Мы продолжали путь, свернув левей, И, отойдя на выстрел самострела, Нашли другого, больше и дичей.
85 Чья сила великана одолела, Не знаю; сзади – правая рука, А левая вдоль переда висела
88 Прикрученной, и, оплетя бока, Цепь завивалась, по открытой части, От шеи вниз, до пятого витка.
91 «Гордец, насильем домогаясь власти, С верховным Дием в бой вступил, и вот, –
Сказал мой вождь, – возмездье буйной страсти.
179
94 То Эфиальт; он был их верховод, Когда богов гиганты устрашали; Теперь он рук вовек не шевельнет».
97 И я сказал учителю: «Нельзя ли, Чтобы, каков безмерный Бриарей, Мои глаза на опыте узнали?»
100 И он ответил: «Здесь вблизи Антей; Он говорит, он в пропасти порока Опустит нас, свободный от цепей.
103 А тот, тобою названный, – далеко; Как этот – скован, и такой, как он; Лицо лишь разве более жестоко».
106 Так мощно башня искони времен Не содрогалась от землетрясенья, Как Эфиальт сотрясся, разъярен.
109 Я ждал, в испуге, смертного мгновенья, И впрямь меня убил бы страх один, Когда бы я не видел эти звенья.
112 Мы вновь пошли, и новый исполин, Антей, возник из темной котловины, От чресл до шеи ростом в пять аршин.
115 «О ты, что в дебрях роковой долины, – Где Сципион был вознесен судьбой, Рассеяв Ганнибаловы дружины, –
118 Не счел бы львов, растерзанных тобой, Ты, о котором говорят: таков он, Что, если б он вел братьев в горний бой,
121 Сынам Земли венец был уготован, Спусти нас – и не хмурь надменный взгляд – В глубины, где Коцит морозом скован.
124 Тифей и Титий далеко стоят; Мой спутник дар тебе вручит бесценный;
180