Примечания к главе XXXVII

[1]

По словам Галена (см. Galen, De fac. simpl., VI, 792, 793), некий грек, Памфил, примерно во времена Клавдия составил труд о травах: в алфавитном порядке там перечислялись названия растений, приводились различные суеверия и заговоры, связанные с их силой, рассказывалось о применении трав при жертвоприношениях. Если бы эта книга сохранилась, то она стала бы ценным источником для мифологии и языкознания. Возможно, названия трав из «Венского Диоскорида» взяты у Памфила.

[2]

Kein dinc hât ûf der erden an kreften alsô rîchen hort, sô steine, kriuter unde wort [ничто на свете так не богато силой, как камни, травы и слово] (Troj. (Keller), 10860); steine, krût sint an tugenden rîche, wort wil ich darobe an kreften prîsen [много полезных свойств у камней и трав, но силу слова я ставлю превыше всего] (MS, I, 12b); quae carmine sanet et herbis [от этого исцелят заклинания и травы] (Ovid, Met., X:397); wurzen kraft und aller steine meisterschaft [сила трав и власть всех камней] (MS, I, 195b); würze des waldes und erze des goldes und elliu abgründe, diu sint dir herre künde [лесные коренья, золотые жилы и всё, что глубоко в земле, — это послания господа] (MS, II, 230a); der steine kraft, der würze wâz [сила камней, аромат трав] (Wh., II, 14). В чем разница между krût и wurz [и то, и другое — трава; еще, вероятно, трава и корень]? Ein krût des würze er wunden helfe jach [трава, корень которой помогает от ран] (Parz., 516:24; ср. с Parz., 516:27: er gruobse [gruob se] то есть «он копал корень», radix). Траву срывают, а корень выкапывают; цветы тоже срывают (Walther, 39:16; Haupt, Zeitschr., VII, 320) или собирают (Walth., 39:1); ср. с: crût lesen [собирать траву] (Lanc., 29301). Ein edel krût [благородная трава] (Haupt, Zeitschr., IV, 521); unedel bluot [неблагородная кровь] (Haupt, Zeitschr., VII, 321 — ср. с II, 875); durch sîne edel ez (daz krût) tragen [собирать ее (траву) из-за ее благородства] (Warn., 1944); tugentfrühtic kriutel [травка, полная целеб-

ных свойств] (MS, I, 88a); ich brich euch edle kreuter [я рву для вас благородные травы] (Mone, VI, 460); φάρμακον ἐσθλόν [хорошее лекарство (о траве)] (Od., X:287, 292);

ein edles kraut patientia samt dem kreutlein benevolentia, die gaben also süßen ruch, das es mein herz und sel durchkruch [если благородную траву пациентию (терпеливость) собрать вместе с травкой беневоленцией (доброжелательностью), то они даруют сладкий покой, что разольется у меня в сердце и в душе] (H. Sachs, I, 275d). В Ren., 19257, 19269 целительные травы зовутся «herbes demanieres» [травами иного рода]; surdae hoc est ignobiles herbae [сорные, то есть неблагородные травы] (Plin., XX, 2): surdae, буквально — «невзрачные, неприглядные» травы. Дикая русалка собирает целебные травы на вершине неприступной горы (Haupt, Zeitschr., V, 8 — см. ниже, примечание 3); Венера на Иде собирает dictamnus [дикий бадьян] (Virg., Aen., XII:412). Идейское цветочное ложе упоминается и у Петрония (Petron., CXXVII). Выражение νεοθηλέας ποίης [новые, свежие травы] можно найти и у Гесиода (см. Hesiod, Theog., 576). Лесные травы и цветы становятся bettewât [покрывалом] для Эрека и Эниды (Er., S. 216; ср. с Vuk, 1, № 224); mit rôsen was ich umbestact [я был окружен (?) розами] (Tragemund­); «где в саду

стояла дева, там раскрылся самый красивый цветок» (Rhesa, Dainos, 296); die boume begunden krachen, die rôsen sêre lachen [деревья начали трещать, а розы — громко

смеяться] (Ges. Abent., I, 464). Planta e capite statuae nascens [растение, проросшее на голове статуи] упоминается и у Афинея (Athenaeus, V, 497; см. также Liebrecht, Gervas., 124 и Gesta Roman. (K.), 138). Считалось, что мох, выросший на черепе, приобретает колдовские свойства. Есть суеверия, связанные с горошинами, посеянными внутри черепа.

[3]

Бог любит растения, он и призвал их к жизни. В Haupt, Zeitschr., IV, 500: сорвать прекрасные цветы или же «оставить их для бога» (dur got stân lân)? Однако marrubium

[шандру] называли gotesvergeten, gotisvergeten, gotz vergessen [богом забытой] (Mone,

Anz., IV, 240, 248; VIII, 493, 407); gotisvergeszene (Sumerl., 57:51); θεῶν ἄγρωστις, ἣν Κρόνος κατέσπειρε [пальчатник богов, посеянный Кроном]. Главк находит эту траву и, съев ее, делается бессмертным (Athen., III, 83, 84). ΑἷμαἌρεως[кровь Ареса] — nar-

dus montana [нард горный] (Diosc., I, 8) или lilium [лилия] (Diosc., III, 106); αἷμαἙρμοῦ

[кровь Гермеса] — вербена (Diosc., IV, 60); αἷμα Ἀθηνᾶς [кровь Афины] — chamaepitys [живучка] (Diosc., III, 165); αἷμα Ἡρακλέους [кровь Геракла] — crocus [шафран] (Diosc., I, 25) или centaurium minus [золототысячник малый] (Diosc., III, 7); αἷμα τιτάνου [кровь титана] — rubus [малина] (Diosc., IV, 37); γόνος Ἡρακλέους [семя Геракла] —

myrtus silv[aticus] [мирт лесной] (Diosc., IV, 144) или elleborum album [чемерица белая] (Diosc., IV, 148); γόνος Ἑρμοῦ [семя Гермеса] — anethum [укроп] (Diosc., III, 60) или bupthalmus [нивяник] (Diosc., III, 146); γόνος ἥρωος [семя героя] — polygonum [гречишник] (Diosc., IV, 4). Следует ли под γόνοςздесь понимать семя в буквальном смысле или же скорее имеется в виду genitura [творение, порождение]? Цветок Αἴας вырос после смерти Аякса (Pausan., I, 35:3). Растения часто рождаются из капель крови (см.

II, 354): так цветы выросли у Земпаха — в том самом месте, где пал Леопольд (Reber, Hemmerlin, 240). Ядовитый ἀκόνιτον процвел на желчи Цербера (Ov., Met., VII, 415;

Servius, Ad Virg. Georg., II, 152); трава под названием trachonte выросла из драконьей крови (Parz., 483:6). Название ἀριστολόχια (немецкое Osterluzei — это искажение греческого слова) происходит от образа Ἄρτεμις λοχεία [Артемиды, помощницы в ро-

дах]: траву аристолохию давали роженицам. Herba Chironis [трава Хирона] — alsing [горичник?] (Mone, Quellen, 289a); herba s. Petri [трава святого Петра] (Mone, Quellen, 289a). Польское Dziewanna означает и Диану, и verbascum thapsus [коровяк обыкновенный]; богемское diwizna, «дивоцвет», — название золотарника (см. ниже, примечание 7). Baldrs brâ [бровь Бальдра] можно сравнить с такими травами, как supercilium Veneris [бровь Венеры] (Diosc., IV, 113) и Jungfrauen Augbraune [девичья бровь] — achillea millefolium [тысячелистник обыкновенный] (Nemn.); ср. с Wildfräuleinkraut [трава дикой девы] — achillea moschata [тысячелистник мускусный] (Stald., II, 451). Древнеанглийское Sâtorlâđe (см. I, 492). Woenskruid (Coremans, 53) — angelica [дудник]? Visumarus — сын лета, сын солнца (см. ниже, примечание 19)? Василек по-латински называется centauria: считается, что эти цветы людям показал кентавр Хирон; тысячелистник — achillea: его нашел Ахилл, ученик Хирона. Для раненого Энея Венера срывает dictamnus [дикий бадьян] на Иде (Virg., Aen., XII:412). Корень-μῶλυ, вырванный

Гермесом, — это, по Dioscor., III, 46, 47, ruta silvestris [рута дикая] и leucojum silvestre [белоцветник лесной]. Ангел являет спящему королю траву-колючник (см. II, 892); раненый Альберт тоже видит целебную траву во сне (Felsenb., I, 232, 234); ангел открывает спящему лекарство от его недуга (Engelh., 5437). Какую-то траву Богородица укрывала своим плащом (Klose, Breslau, 102). Однажды императрица [die Empereriz] уснула на скале у моря; во сне ей явилась Богоматерь, которая приказала женщине сорвать траву, которая растет у нее под головой (Méon, N. rec., II, 71, 73; Maerl., II, 226; Wackern., Lb., 995:29). Госпожа Бабехильт [Babehilt] собирает и растирает травы как лекарство для ран (Eckenlied, 173—176). Русалка советует чаще использовать полынь, а вила — одолень-траву (см. II, 892, 896). Вила собирает травы («бере биље») для Марко Кралевича (Vuk (ed. 1845), II, 218).

[4]

В сказании о Главке и Полииде змея приносит траву, оживляющую мертвых (Apollod., Bibl., III, 3 — ср. с KM3, III, 26). Ласка срывает в лесу оживляющий красный цветок (Marie, I, 474). Птицы приносят травы и указывают на них людям — ср. со скакунтравой (см. II, 415). Ворон прилетает с листом, затягивающим раны (Völs. sag., VIII). Если птенец ласточки слепнет, то его мать находит особую траву, накладывает ее на птенца, и к тому возвращается зрение, потому эту траву и называют chelidonium [ласточкиным корнем] (Dioscor., II, 211; GDS, 204). То же самое Мегенберг [Конрад Мегенбергский] рассказывает о чистотеле19. Олени указывают на олений корень (Megenberg, 398:22—25). С норвежским Tyrihialm [шлем Тюра; аконит] ср. греческое Ἄρεος κυνῆ [шлем Ареса] (Babr., 68:4). Возможно, древневерхненемецкое watwurz (Graff, I, 768) следует понимать как Watinwurz [корень Вате]?

[5]

Больше всего трав названо в честь Богородицы — ср. с Fries, Udfl., I, 87. С Liebfrauenmilch [«молоком Богородицы»], названием вина, ср. греческое Ἀφροδίτης γάλα [молоко Афродиты] (из утраченной пьесы Аристофана; см. Stück, 154a); ἡδύς γε πίνειν οἶνοςἈφροδίτηςγάλα[но сладко пить вино, молоко Афродиты] (Athenaeus, X, 444d). Polypodium vulgare [сладкий папоротник] тоже называют молоком Марии: говорят,

19 Луговой цветок euphrasia [очанку] или myosotis [незабудку] по-нововерхненемецки называют Augentrost [«утешение для глаз»; ср. с русским «очанка»] (новонидерландское oghentroost) или Augendienst [«то, что служит для глаз»]. (В Мюльгаузене встречается фамилия Blumentrost.) Ср. с: den ich in mînen ougen gerne burge [что я хотел бы скрыть в моих глазах] (Wolfram, 8:4); ze sumere diu ougen trôsten schoene wise (то есть: «прекрасные луга утешают глаз, радуют глаз»). Очаровательных женщин по-гречески называли ὀφθαλμῶν ἀλγηδόνες, «глазной болью». Däges eage [«глаз дня»] — primula veris [первоцвет весенний], среднеанглийское daies eyghe (Alex., 7511), английское daisy. Клевер тоже называли ougen brehende, а очанка по-английски — eyebright. Ich tuon dir in den ougen wol [я позабочусь о тебе; ≈ буду беречь, как зеницу ока] (Winsbekin, IV, 4); er ist mir in den ougen niht ein dorn [он для меня не как шип в глазу] (MS, I, 16b; MS, II, 98a); ob ez ir etelîchen taete in den ougen wê [или кто-то раздражает взор] (MS, I, 68a; GDS, 209) — ср. с friedeles ouga [«глаз любимой»; название полевого цветка] (Mone, VIII, 405; Haupt, Zeitschr., VI, 332).

что это растение появляется там, куда Дева Мария пролила молоко (F. Magnus., 361, сноска); ср. с испанскими leche de los viejos, leche de Maria [старушечье молоко, молоко Марии] — так называют вино. Подмаренник настоящий по-немецки — Marien Bettstroh [«солома для постели Марии»], по-английски — lady in the straw, ladies bedstraw (Hone, Yearbook, 814). Fruamäntele [плащ Богородицы] — malva rotundifolia [мальва круглолистная] (Wolf, Zeitschr., II, 54); Vrowenhâr [волос Богородицы] — capillus Veneris [венерин волос] (Mone, Anz., IV, 241); Minnenhâr [волос любви?] — capillus Ve­ neris (Mone, Anz., VIII, 403): см. выше о «брови Венеры». См. также Nemnich, статьи

«cypripedium» и «adianthum». Marienthräne [«слеза Марии»; ятрышник] напоминает о греческом названии вербены — Ἥρας δάκρυον [слеза Геры] (Diosc., IV, 60). Labrum,

lavacrum, concha Veneris [купальня, ванна, умывальня Венеры] = dipsacus sitibundus [ворсянка] (это растение собирает капли росы). Если Margarethenschöckla [«туфельку Маргариты»] положить в коробку, то это растение обратится черным червем.

[6]

Цветы собирали и дарили женщинам (Haupt, Zeitschr., VII, 320). Есть травы, из-за которых люди (чаще всего женщины) ссорятся; так, ononis spinosa [стальник колючий] называют Weiberkrieg [«женской войной»]; по-латински — altercum, «трава ссор». По-сербски травы раздора, рассоривающие людей, называют биље од омразе (Vuk (ed. 1824), I, 305). Богемское bilj — это название одной определенной травы, tussilago [мать-и-мачеха]. Травы срывали головкой эфеса (Lanc., 12013), левой рукой, сняв обувь (см. у Плиния о селаго). Некоторые травы следует собирать в определенные дни недели: в воскресенье — solsequium [гелиотроп], в понедельник — lunaria [лунник], во вторник — вербену, в среду — mercurialis [пролесник], в четверг — barba Jovis [молодило], в пятницу — capillus Veneris [венерин волос], в субботу — лютик (?). См. I, 493; см. раздел «Суеверия», H, XXXI, XXXII.

[7]

Плиний называет condurdum [мыльнянку] «herba solstitialis, flore rubro, quae e collo suspensa strumas comprimit» [травой солнцеворота, с красными цветами; если повесить ее на шею, то она усмирит золотуху] (Plin., XXVI, 5, 14); ср. с Plaut., Pseudol., I, 1:4: quasi solstitialis herba paulisper fui, repente exortus sum, repentino occidi [я прожил

недолго, как трава солнцеворота; я быстро вырос и быстро умер]. Herba britannica в Diosc., I, 120 зовется «ἅλιμος, οἱ δὲ βρεταννική» [алимской или британской (травой)], а в Diosc., IV, 2 — «βρεταννικὴ ἢ βεττονική» [британская трава, или бетони-

ка]; ср. с Diefenbach, Celt., III, 112; Cannegieter, De Britenburgo (Hag. Com., 1734); Abr. Munting, De vera herba brit. (Arnst., 1698); Sprengel, Diosc., II, 571; GDS, 679. Древневерхненемецкая глосса XII века: herba britannica — himelbrant [золотарник] (Mone, VIII, 95); возможно, слово hilmibranda (maurella [паслен] в Graff, III, 309) следует читать как himilbranda. Himmelbrand, Himmelkerze — verbascum thapsus, коровяк обыкновенный (Schm., II, 196); hildebrand — verbascum nigrum [коровяк черный] (Schm., II, 178). Himmelbrand, Brennkraut, Feldkerze, Unholdenkerze — всё это, по Höfer, [Östr. Wb.], II, 52, тоже названия verbascum thapsus; Unholdenkraut, богемское divizna (Jungmann, I, 371a — см. выше, примечание 3). В Mone, Quellen, 320a вместо

haeven hyđele (britannica) приводятся формы hävenhyldele, hävenydele. Возможно, корень hilde как-то связан с helde, heolode [скрытый, спрятанный]? Tonnoire, fleur du tonnerre [цветок грома] — coquelicot, papaver [мак] (Grandgagnage, Voc., 26); Donnerbart [борода Донара] — sedum telephium [заячья капуста]. Во Фракии гриб под названием ἴτον прорастал от звуков грома (Athenaeus, I, 238); грибы рождаются от негромких громовых раскатов (Meghadûta, 4).

О лотосе см. Klemm, I, 112, 113; о lotus caerulea [голубом лотосе] см. Bopp, Gl., 39b, 46; Sprengel, Diosc., II, 622; о белом и голубом лотосах см. Fries, Udfl., I, 107.

[8]

Mir wart ein krût in mîn hant (Ls, I, 211); вероятно, этот оборот означает «пришел незамеченным»? Ср. с φῦ ἐν χειρί (Passow., II, 1042b). Si sluoc daz krût mir ûz der hant

[она выбила траву у меня из рук] (Ls, I, 218). У Диоскорида об aster atticus [астре ромашковой] сказано: ξηρὸν δὲ ἀναιρεθὲνἀριστερᾷτῇ χειρὶ τοῦ ἀλγοῦντος[когда она

высохнет, то больному следует собирать ее левой рукой] (Dioscorides, IV, 118). О коре дикой фиги Плиний замечает: aprifico quoque medicinae unius miraculum additur, corticem ejus impubescentem puer impubis si defracto ramo detrahat dentibus, medullam ipsam adalligatam ante solis ortum prohibere strumas [дикому фиговому дереву приписывают чудесное лекарственное свойство: если отрок, приближающийся к зрелому возрасту, сломает на этом дереве ветку, а затем зубами сорвет с нее кору, то оставшуюся сердцевину можно повязывать перед восходом: она предупредит возникновение опухолей] (Plin., XXIII, 7, 64). Три розы срывают в пять заходов (Amgb., 48b; ср. с поиском трех роз на одном стебле или двух роз на одной ветке — см. Uhland, Volksl., 23, 116; Reusch, № 12; Meinert, Kuhl., 95; о приношении трех роз см. Uhland, Volksl., 257, 258). О шведской традиции подкапывать рябину (rönn) см. Dybeck (1845), 63. «Под вечер обвяжи ее (вербену) серебром, и золотом, и шелком» (Mone, VI, 474). После извлечения корня отверстие иногда набивали зерном, чтобы умилостивить землю (см. примечание 14 к главе XXXVIII). Траву нужно срывать резко и сразу же накрывать рукой (см. ниже, примечание 23); du solt ez (daz rîs) ûz der erden geziehen vil lîhte [ты должен аккуратно вытянуть его (побег) из земли] (En., 2806 — ср. с 2820—2825), у Вергилия в этом месте говорится не о вытягивании побега из земли, а о срывании ветви. La sainte herbe qu’ à son chief trueve — tot en orant l’erbe a coillie [когда показывается священная трава…

срывать ее следует с молитвой] (Méon, N. r., II, 73).

[9]

Прорастание травы сквозь решето напоминает о словах þurh aern invyxđ [растет сквозь (стену) дома] — см. II, 954. Существовало такое диковинное поверье: бузина считалась целебной, если она проросла на полой иве — из ягод, поклеванных дроздами (Ettn., Unw. doct., 161, 162). Есть травы, унимающие голод: esuriesque sitis visis reparabitur herbis [он вновь найдет травы, одним видом своим утоляющие голод] (Ecbas., 592).

[10]

Мандрагора — сильнейшее из всех колдовских корений; abollena [мандрагора] — alrun (Sumerl., 54:37). О том, как правильно выкопать этот корень, еще рассказывается

в Rutebeuf, I, 474: ceste dame herbe (ср. с la mere des herbes [мать трав] — artemisia [полынь]; см. ниже, примечание 19), il ne la trest ne giex (judaeus), ne paiens, ne sarrazins, ne crestiens, ains la trest une beste mue, et tantost come de [ele] est traite, si covient morir cele beste [это растение женского рода вытянуть из земли не может ни иудей, ни язычник, ни сарацин, ни христианин; его может вытянуть только тягловое животное, причем сделав это, оно сразу же умирает]. Корень Баарас [Baaras] тоже вытягивают с помощью собаки (см. у Иосифа [Флавия, в «Иудейских войнах»], VII, 25). По-армянски мандрагору называют manrakor, или loschtak: это «человекоподобный корень, который вытягивают, привязав к нему [собаку]; выходя из земли, мандрагора стонет человеческим голосом»

(Artemius von Wagarschapat (verdeutscht v. J. H. Busse; Halle, 1821), 106). Мандрагора растет в раю, где ее ищет слон (Karajan). Μανδραγόρας;Πυθαγόραςἀνθρωπόμορηον,

Ῥωμαῖοι μάλα κανίνα [мандрагора, по Пифагору, человекоподобна; римляне называют ее «собачьим яблоком»] (Dioscor., IV, 76). Альрауна вырезают из корня (см. I, 812; Panzer, Beitr., I, 250). Un vergier a li peres Floire u plantés est li mandegloire [у отца Флоры был сад, где он посадил мандрагору] (Flore, 244); mandragora — tvalm (Mone, VIII,

95); von senfte der alrûnen wart mich slâfen [я засыпал от мягкого запаха мандрагоры] (Frauenlob, S. 6:26); ὑπὸ μανδραγόρα καθεύδειν[засыпать от мандрагоры] (Lucian, Timon, II (ed. Bip., I, 331—333)); ἐκ μανδραγόρου καθεύδειν [засыпать из-за мандра-

горы] (Lucian, Demosth. enc., XXXVI). В связи с упоминанием альруны во Frauenlob, Minneleich, 15:2 Эттмюллер отмечает: «судя по всему, тогда верили, что мандрагора облегчает роды» (Ettmüller, 286). Это подтверждается и словами Адама Лоницера (Adam Lonicerus, Kreuterbuch (1582), Bl., 106a): «корка мандрагоры помогает во врачевании глазных болезней. Эту корку весом в три геллера подвешивают в палатах роженицы; когда настанет время, мандрагора убережет от выкидыша». Alrůnen heizit er virbern. Swenne er wil, sô ist er ein kindelîn, swenne er wil, so mac er alt sîn [говорят, что он носит с собой мандрагору; по желанию он может делаться то ребенком, то стариком] (Cod. Pal. 361, 12b). «Должно быть, он всюду носит с собой мандрагору [a araunl], которая сообщает ему всё, что он пожелает» (H. Jörgel, 20:3). Мандрагору одевают в белое платьице и дважды в день подают хозяину вместе с едой и питьем (Spinnr. Evangel., Dienstag, 2) — ср. со сказанием о висельном человечке (Simpl. [1713], III, 811).

[11] Один прокалывает шипом сна не тело, а только одежду Брюнхильд, и валькирия

сразу погружается в сон (см. Kl. Schr., II, 276). В Тироле Schlafkunz называют Schlafputze (Zingerle, 552). Hermannus dictus sleperose [Герман по прозвищу Сонная Роза] (Hamb. liber actorum, 127:6 — приблизительно 1270 год). Боярышник называли sentis canina, lignea canis [собачьим терновником, деревянной собакой] (Athen., I, 271). Gars spern (терновый куст) фигурирует в бретонской сказке о прекрасной девушке. Согласно Nilsson, VI, 4, 5, в Бронзовом веке на курганах высаживали боярышник, считавшийся священным; такой же обычай есть и у кельтов (см. Kl. Schr., II, 254, 279).

[12] Омела растет на орешниках, на липах, на березах, на елях, на ивах, а чаще всего —

на дубах (Dybeck, Runa, II, 16). Древнеанглийское âcmistel — viscum querneum [дубовая

Virg., Aen., VI:187:

et nunc se nobis ille aureus arbore ramus ostendet nemore in tanto.

[если бы в дебрях таких на дереве вдруг мне сверкнула

ветвь золотая в глаза!1]

Этот aureus fetus [золотистый плод] только сравнивается с омеловым croceus fetus [ярко-желтым плодом]; ср. с Athenaeus, III, 457, 455. Дуб с золотой ветвью упоминается в латышской песне (Büttner, № 2723). По-арморейски омела — huelvar (более поздняя форма — heller), по-валлийски — uchelawg, chelfa, uchelfar, uchelfel, holliach

(Jones, 391b). Латышское ohsa wehja slohta = дубовая омела (от ohsols, дуб, и slohta, метелка, кисточка); wehja slohta — название травы, из которой делают щетки. Слово wehja означает ли «священный» (ср. с wehja wannags [священный ястреб]; см. примечание 28 к главе XXI)? По-сербски омела (viscum album) — лепак, или мела; под тем орешником, на котором выросла омела, залегает сокровище; иногда там ложится змей с драгоценным камнем на голове (Vuk, 394).

[13]

Валлийское gwlydd означает «мягкий, нежный»; gwiolydd — viola, фиалка. Валериана по-фински зовется ruttojuuri, «чумной травой»; еще одно богемское название — kozljk. Редкое немецкое название валерианы — Tennemarch (у Немниха; см. также Mone, VIII, 140a; Haupt, Zeitschr., VI, 331). Есть любопытная шведская легенда о повязывании волчьего лыка (Tivebark) и валерианы (Vendelsrot) — см. Dybeck (1845), 50. Сербское одољан напоминает о польском dolęga (тоже название травы); dołęka означает «одолеть, превозмочь» (ср. с Vuk, Gloss., статья «одумиљен»). Odilienus — имя собственное (Thietmar, IV, 37), как и богемское Odolen (см. Kl. Schr., II, 393). Nardus — название

благовонных растений, в первую очередь — indica; nardus celtica — это saliunco [миро]. В Ин.12:5 — νάρδος πιστικὴ πολύτιμος [чистое драгоценное миро]; по-готски — nar-

dus pistikeins filugalaubs.

[14]

Согласно «Religion des Gaules» Жака Мартена, название Belinuntia происходит от имени Белена [Belenus; кельтское божество] (Diefenbach, Celt., I, 203; Zeuss, 34); имеется в виду белена, herba Apollinaris: считается, что эту траву нашел Аполлон (см. Forcellini, статья «herba Apollinaris»). Русское белена, польское bielun, богемское blen, bljn, венгерское belendfu. Английское henbane буквально значит gallinae mors [куриная смерть].

[15]

О колючнике см. Reuss, Walafrid Strab. Hortulus, 66. Колючнику (carlina) приписывали великую силу (Dybeck (1845), 72). Еще один колючий цветок в Швеции называют jullborste [йольской щетиной] (Dybeck (1845), 72): можно вспомнить о вепре Гуллинбурсти и о «кабаньем корне». Стрела Карла попадает в колючник, а стрела Купидона — в цветок, приобретший чудесные свойства и получивший название love-in-

idleness (Midsummernightsdr., II, 2); другие целительные травы тоже являются людям во сне. Серый кузнец во сне приходит к Карлу Великому и клещами вытягивает гвозди у короля из рук и ног (Haupt, Zeitschr., I, 103; см. примечание 1 к главе XXXVI).

[16]

В древнеанглийском травнике о буквице сказано: þeos wyrt þe man betonicam nemneđ, heo biþ cenned on maedum and on claenum dunlandum and on gefriþedum slowum. Seo deah gehwaeþer ge þaes mannes sawle ge his lichoman. Hio hyne scyldeđ wiđ unhyrum nihtgengum and wiđ egeslicum gesihđum and swefnum. Seo wyrt byđ swyþe haligu and þus þu hi scealt niman on Agustes monđe butan iserne и так далее [эту траву называют буквицей, она растет и на лугах, и на открытых равнинах, и в защищенных местах. Трава эта хорошо действует и на душу, и на тело человека. Она защищает от ночных чудовищ, от страшных снов и видений. Буквица обладает множеством целебных свойств; собирать ее нужно в августе, не используя железных инструментов]. Средне-

верхненемецкое batônie рифмуется с Saxônie (Tit., 1947); betoene рифмуется с schoene (Hätzl., 103:86). Κέστρον Ῥωμαῖοι οὐεττονικὴν καλοῦσι[римляне называют кестр

бетоникой] (Dioscor., IV, 1).

Название вербены, по Schwenck, 489, 491, связано со словом veru [вертел, дротик]

и именем Вирбия. По Бергку, однако, verbena — от herbena [травянистая]. Это священная трава, потому ее называют ἱεροβοτάνη, а по-латински — herba pura, qua coronaban-

tur bella indicturi [чистая трава, которой коронуются, объявляя войну] (Plin., XXII, 2, 3; XXV, 9, 59; Wolfg. Göthe, Dissert., 30, 31). Еще вербену называют περιστερειόν

[голубиной (травой)] (Dioscor., IV, 60), поскольку рядом с ней часто садятся голуби; она же — ferraria [железная (трава)] (Dioscor., IV, 60); ἡ σιδηρῖτις [железная] (Dios-

cor., IV, 33—35). По-древневерхненемецки вербену тоже называли железной травой: îsarna, îsenîna (Graff, III, 864; I, 491); îsincletta (Graff, IV, 555; Sumerl., 24:9); îsenarre (Sumerl., 40:54); îserenbart [железная борода] (Sumerl., 66:40); в средневерхненемецком — îsenhart (Mone, Anz., IV, 250; Quellen, 309b); в нововерхненемецком — Eisenkraut (эту траву бросали в костры святого Иоанна; см. II, 44, 45). Ср. с: lay aside the Johnswort and the vervain! [отложи зверобой и вербену!] (Whitelaw, 112). Новонидерландское îzerkrůd [железная трава], шведское jernört, датское jernurt. Выкапывая вербену, читали специальный заговор (Mone, VI, 474); по-древнеанглийски вербену называли äscvyrt (Haupt, Zeitschr., V, 204), äscþrote (Lye, статья «äscþrote», GDS, 124).

[17]

Madelger ist ain gut crut wurtz. Swer si grabn wil, der grab si an sant Johans tag ze sunbenden an dem abent und beswer si also dristund. Ich beswer dich Madelger ain wurtz so her, ich manen dich des gehaiz den dir sant Pettrus gehiez do er sinen stab dristund durch dich stiez, der dich usgrůb und dich haim trug. Wen er mit dir umb fauht ez sy fraw oder man, der mug ez in lieb oder in minn nimer gelaun. In gotz namen amen. Wihe si mit andern crutern [крестовник — очень хорошая трава. Если хочешь собрать его, то собирай его в Иванов день, на солнцеворот, к вечеру, и трижды произнеси такое заклинание: «заклинаю тебя, крестовник, благороднейшая трава, прошу тебя воззвать ко святому Петру, дабы он трижды ударил вокруг тебя своим посохом; тогда я тебя выкопаю

и унесу домой­. Кто тобою опояшется, будь это женщина или мужчина, тот никогда не потерпит в любви неудачи. Во имя господа, аминь». Затем освяти крестовник вместе с другими травами] (травник из гисенской бумажной рукописи № 992, лист 143 — 1400 год).

[18] По-гречески папоротник, из-за его перьеобразных листьев, называют πτέρις

[оперенным]. По-латински — filix, по-итальянски — felce, по-испански — helecho, пофранцузски — fougère. Filix herba, palmes Mercurii [папоротник — ветвь Меркурия] (см. примечание 31 к главе VII). Filicina, filix minuta [сладкий папоротник] — древнеанглийское eoforfearn, кельтское ratis, валлийское rhedyn, бретонское raden, ирландское raith, raithneach, гаэльское raineach (ср. с reinefano; Pott, II, 102; Adelung, Mithr., II, 68 — из Marcellus, XXV; см. Kl. Schr., II, 123). По-фински — sanajalka: от sana, слово, и jalka, нога; по-эстонски — sonajalg (Böcler, Abergl. Gebr. d. Esten, 144). Tanacetum vulgare [пижма обыкновенная] по-литовски — bitkrĕsle, «пчелиное кресло» (Nesselm., 226, 331). Сербское повратич — пижма, tanacetum crispum [пижма курчавая] (повратитисе — поворотиться). Древнескандинавское burkni — filix, polypodium [папоротник, сладкий папоротник]; в шведском — bräken, в датском — bregne (в Вестербро говорят fräken). Еще одно древнескандинавское название папоротника — einstapi (Jonsson, Oldn. ordboc); отсюда — норвежские einstabbe, einstape (Aasen, 79b; см. Nemnich, статья «pteris»). В шведском — ormbunke. Den wilden varm treten [идти по дикому папоротнику] (Parz., 444:7; 458:17); у Дитмара — latentis odii filix excrevit [скрытая ненависть разрослась, как папоротник] (Pertz, V, 736); filex iniquitatis exaruit [увял папоротник несправедливости] (Pertz., V, 742). Семя папоротника делает человека невидимым (Wolf, Zeitschr., II, 30); we have the receipt of fernseed; we walk invisible [нам помогает семя папоротника — мы невидимы] (K. Henry IV, II, 1); по-шведски — osynlighets gräs [трава невидимости]. У Конрада фон Вюрцбурга семя папоротника бросают сомам (schaidvisch в Beheim, 281:28); воловик, который открывает глаза слепорожденным животным, тоже рассыпали над водой — для рыб (Rudl., XII:13; Ib:28, 32—48). Семя папоротника можно заполучить, если выйти голым на перекресток и расстелить там носовой платок (10 Ehen, 235). В рождественскую ночь выходят за семенем папоротника; в это время можно потребовать всё, что угодно — и дьявол вынужден будет принести желаемое. По Wend. Volksl., II, 271a, папоротник цветет в Иванов полдень. Перед взором того, кто заполучит заветный цветок, откроются все сокровища земли, он может стать их властелином. Ср. со словенской загадкой: kaj zvete bres zveta? что цветет без цвета? Ответ: praprot. В Тироле говорят: стоит наступить на «корень блужданий», как немедленно окажешься на скотомогильнике или в болоте. Сказание о траве блужданий см. в Stöber, Neujahrstollen, 32, 33; ср. с латышскими песнями (Büttner, № 1593, 1912).

[19]

Artemisia [полынь]: французское armoise, старофранцузское ermoize; в Шампани — marrebore или marreborc (marrubium [шандра]?); это название должно означать la mère des herbes [мать трав] (Rutebeuf, I, 257); Макр [Флорид] тоже называет полынь

матерью­ трав (herbarum mater). В Rutebeuf, Dit de l’erberie, I, 257 ermoize называется лучшей из целебных трав: les fames sen ceignent le soir de la s. Jehan et en font chapiaux seur lor chiez et dient que goute ne avertinz ne les puet panre n’en chiez, n’en braz, n’en pie, n’en main; mais je me merveil, quant les testes ne lor brisent et que li cors ne rompent parmi, tant a l’erbe de vertu en soi [в канун Иванова дня женщины опоясываются полынью и делают из нее венки: считается, что тогда их не поразит падучая болезнь, что никакая хворь не охватит ни голову, ни руки, ни ноги, ни ладони; я удивляюсь, как у них не проламываются головы, как их сердца не разрываются — столько свойств у этой травы!]. Немецкое название полыни использовалось в качестве мужского имени: Peybos (Bamberger Verein, X, 107 — 1330 год), Beypoz (Bamberger Verein, X, 129, 136, 145 — 1346 год). Имя Beboz встречается уже в Schannat, № 348 (ср. с Kl. Schr., II, 399; Dronke, Trad. Fuld., 420). Beypoß — artemesia (Vocab. Theuton. (Nuremb., 1482), D, 7a); attamesia — byfuyß (Vocab. ex quo Eltuil, 1469); и там же incus [наковальня] — eyn anfuße; судя по всему, звук f попал в слова byfuyß и anfuß из среднерейнского диалекта. Bismolten artemisia est nomen herbe volgariter byfus in ander sprach bock [bismolten, или полынь, — это название травы; в народе ее называют byfus; на другом языке — bock] (Voc. incip. teuton.); bibes ist ain crut — wer fer welle gaun, der sol es tragen, so wirt er nit müd sere uf dem weg. Der tüfel mag im och nit geschaden und wo es in dem hus lit, es vertribt den zober [bibes — это такая трава; кто отправляется в путь, тому стоит взять ее с собой, чтобы не очень устать в дороге; этому человеку не сможет навредить дьявол, а кто зажжет эту же траву в доме, тот прогонит всякие чары] (из лекарской книги 1400 года; см. гисенскую рукопись № 992, лист 128b). Artemisia — beyfuß, sonnenwendel (Joan. Serranus, Diction. latinogerm. (Nürnb., 1539), 66b); in dem bifŷs (Mone, Anz. (1834), 337). Суеверия, касающиеся полыни, перечислены в Panzer, Beitr., I, 249. «Угли святого Иоан­на (черный мрамор) находят в Иванов день, с полудня до вечера, под полынью; alias non inveniuntur per annum [новые появятся только через год]» (Mone, Anz., VII, 425). В Hattemer, III, 597a полынь называется zimber, zimbira; в Nemnich, 466 — Hergotthölzel. Древнеанглийское tagantes (tragantes, τραγάκανθα [трагакант]?) helde — artemisia (Mone, Quell., 320a); ср. с helede: см. ниже, примечание 31. В древневерхненемецком stapawurz, stabewurz — abrotanum [полынь лечебная] (Graff, I, 1052; Sumerl., 60:2); в нововерхненемецком — Stabwurz. Древнесаксонское stafwurt — dictamnum [ясенец] (Diut., II, 192).

В Hattemer, I, 314a—b полынь зовется buggila (см. также Mone, VIII, 400); bugel (Mone, VI, 220); bugge (Mone, VIII, 405); buggul (Voc. opt., 51a); φασὶ δὲ ἐν ταῖς ὁδοιπορίαις μὴ παρατρίβεσθαι τοὺς βουβῶνας, ἄγνου ῥάβδου ἢ τῆς ἀρτεμισίας κρατουμένης

[говорят, что если в путешествие взять с собой полыни или прутняка, то не натрешь пах] (Dioscor., II, 212). По-галльски полынь называли πονέμ, по-дакийски — ζουόστη (ср. с ζωστήρ — пояс; см. GDS, 208; Diefenbach, Celt., I, 172); ирландское название —

mugard, древнеанглийское — mucgvyrt (GDS, 708), богемское — černobyl, польское — czarnobyl, словенское — zhernób (черная трава); по-сербски — божjе друтце, «божье деревце».

К уже приведенным готским названиям растений можно добавить еще одно: vigadeinô — τρίβολος [репейник] (см. ниже, примечание 26). Об equisetum [хвоще] см.

Pott, Comm., II, 27. Древневерхненемецкое grensinc — nymphaea, potentilla, clavus­

Veneris­ [кувшинка, лапчатка, кубышка] (Graff, IV, 333); средневерхненемецкое grensinc (Mone, Anz., IV, 244, 246). В одной стокгольмской рукописи встречается такой заговор: Unse leve vrowe gink sik to damme, se sochte grensink den langen. Do se en vant, do stunt he un bevede. Se sprak: «summe den soten Jesum Crist, wat crudes du bist?». «Junkfrowe, ik hete grensink, ik bin das weldigeste kint. Ik kan den kettel kolen, ik kan alle dink vorsonen, ik kan den unschuldigen man van dem galgen laten gan; de mi bespreke un ineges dages up breke, dem were god holt und alle mannen, kunne un golt sulven in den namen des vaders un des sons и так далее [Богородица как-то пошла к пруду, чтобы набрать кувшинок. Придя туда, она увидела дрожащего. Она сказала: «Скажи мне, во имя Иисуса Христа, какая ты трава?» — «Дева, я владею кувшинками, я всесильное дитя. Я могу разомкнуть цепи, я могу успокоить и унять всё, что угодно, я могу отвести невиновного от виселицы; кто поговорит со мной перед началом дня, к тому бог милосерден, к тому благосклонны все люди, тот найдет золото во имя отца и сына…»]. Возможно, слово grensinc происходит от grans — prora [нос судна] потому что этот цветок растет на воде, рядом с лодками?

Клевер, trifolium, английское clover, датское klever; nübblättlets klee [соцветие клевера] (см. II, 688). Особое значение придавали четырехлистному клеверу (см. II, 773); klewer veer [четверной клевер] (Müllenhoff, 410, 557); пятилистный клевер упоминается в Bretagn. Märch., 89, 93; «отправлять листья клевера и вино» (Arch. von Unterfranken, IV:3, 169). В Баварии клевер называют «небесной травой», Himmelkraut: schön blüets himelkraut [уже цветет клевер] (Schm., II, 196) — ср. с Himelblüe (радуга), Himelbrand (см. выше, примечание 7); головку клевера называли еще «господним хлебцем» (Schm., II, 231) — ср. с Brosamkraut (см. раздел «Суеверия», 369). Gotisampher —alleluja [лесной щавель] (Sumerl., 54:35). Исландское smâri — trifolium album [клевер белый]; ютландское smäre. Древнескандинавское qveisugras — trifolium fibrinum [трилистник водяной]; эта трава помогает от колик и истерии (см. примечание 12 к главе XXXVI). Шведское väpling: о суевериях, касающихся fyrväpling, femväpling, см. Dybeck (1848), 22. Галльское visumarus (Diefenbach, I, 46; см. выше, примечание 3; см. также Kl. Schr., II, 156, 171). Ирландское shamrock; у О'Брайена — seamrog (Kl. Schr., II, 156; см. GDS, 302). Валлийское meillionen, арморейские melchen, melchon. Персы использовали клевер в жертвоприношениях (Herod., I, 132).

[20]

Gundermännlein, Gundelrebe — glechoma hederacea [будра плющевидная], маленький голубой цветок; с другой стороны, древневерхненемецкое gundereba означает acer, клен (Graff, II, 354); gunderebe — acer, balsamita [клен, пижма] (Mone, VII, 600). В одном заговоре встречаются слова: «guntreben gêr (росток), я бросаю тебя к облакам!» (Mone, VI, 468).

[21]

О morsus diaboli, «чертовом укусе», см. Dybeck (1845), 52.

Древнеанглийское ragu, английское ragwort переводятся как «mosicum, mossiclum»: вероятно, следует читать mosylicum [лишайник]. Еще слово ragu может означать robigo [спорынья?]. У Лая: Cristes maeles ragu — Christi crucis mosicum, herba

contra ephialten valens [мох с креста Христова, трава, хорошо помогающая от ночных кошмаров]. В Schubert, 197: ragwurz — orchis [орхидея].

Сербское стидак — caucalis grandiflora [прицепник плоскоплодный] — буквально означает «стыдливый, пристыженный»: цветы у этого растения белые, с небольшим пунцовым налетом в центре. Говорят, что раньше он почти весь был красным, но теперь, когда среди людей остается всё меньше и меньше стыда, румянец каждый день спадает с этого цветка (см. Vuk, статья «stidak»).

Бузина [Holder], если принять ее внутрь, оказывает либо рвотное, либо послабляющее действие в зависимости от того, собрана она снизу или сверху (Judas, I, 169). Lycopodium complanatum [плаун сплюснутый] по-древнескандинавски называли jafni, по-шведски — jemna, по-датски — jävne, в Вестербро — jamm.

[22]

Траву, исцеляющую любые болезни (agrimonia [репешок]), называют Hailallerwelt [«исцели весь мир»] (Mone, VIII, 103); aller frowen heil [женское счастье] (MS, II, 48a); guotes mannes heil [счастье доброго человека] (Haupt, Zeitschr., II, 179; Lisch, Meklenb. Jb., VII, 230). Ср. с mannes heil (Iw., 3452; Er., 7230) — названием мази.

[23]

Dorant — это, судя по всему, искажение от Andor, Andorn, marrubium [шандра]. «Протащить рубашку через голубую шандру [tharand]» (N. preuß. prov. Bl., VIII, 229). Dorant — готландское tarald: äggling, ett gräs för hvilket trollen tros sky [смолевка, трава, которую, как считается, тролли обходят стороной] (Almqv., 464a). «Подними платье, чтобы не смять белую шандру [orand]!» — средненидерландское orant (Mone, VI, 448). В Гольштейне — gäler orant (Müllenhoff, № 425). «Есть трава, которую называют «будь весел» [sei wolgemut]» (Hoffm., Gesellschaftsl., 136); die braune wolgemut [бурый добро-

мысл] (Ambras. lied., 212). В польском — dobry mysli. Эту траву следует срывать очень быстро, а затем сразу прятать: ἐμμαπέως τὸν ὀρίγανον ἐν χερὶ κεύθει [он быстро спрятал душицу в руке] (Athen., I, 262); ὀρίγανον βλέπειν (Aristoph., Ran., 604) —

«выглядеть кисло, будто откусил душицы».

Porst, porse [восковницу] рассыпали под столом, чтобы у гостя был хороший аппетит (Fries, Udfl., 109, 110); ср. с borsa — myrtus [мирт] (Graff, III, 215).

[24]

Древневерхненемецкое harthouwi (Graff, IV, 708) — это, скорее всего, Hartenaue [зверобой]: в Firmenich, II, 234 девушка ощипывает (murklet) его, чтобы узнать, любит ли ее парень (см. также Fiedler, Dess. Volksr., 98). В Швеции hypericum perforatum [зверобой продырявленный] считается одним из девяти видов цветов, необходимых для букета на солнцестояние; в Runa (1844), 22, 23 описывается, как правильно собирать зверобой; эту траву клали под подушку — тогда сны приобретали особый смысл. Растение со зверобойным соком [saft Johannisblut] (Müllenhoff, 222) называется Hartheu (Schubert, 184; Schütze, Holst. Id., I, 117, 118).

Древневерхненемецкое reinfano (Graff, III, 521), шведское renfane — tanacetum [пижма]; видимо, эльфы считали эту траву священной (Fries, Udfl., I, 109); пижма

помогает­ при тяжелых родах. Вероятно, само слово reinfano означает траву, растущую на меже, на границе? Ср. с reinfarn (см. Kl. Schr., II, 44).

[25]

Возможно, widertân — это, изначально, widardono: форма, образованная наподобие älfþona? Однако в Sumerl., 55:49 — wedertam. Городская мышь пришла в гости к полевой мыши из Ролленхагена, и та «достала пучок адиантума [Widderthan], который горел, как красный мак (Maen)». Widerthonmoos — polytrichum commune [кукушкин лен обыкновенный] (Schubert, 210); еще это растение называют «золотым локоном» (ср. со священным лесным мхом самогитов; этому растению покровительствовали особые боги — Lasicz, 47). Во Frisch, II, 446b, как уже отмечалось, словом Widerthon зовется lunaria [лунник]. Osmunda lunaria [гроздовник полулунный] называли Ankehrkraut; считалось, что эта трава дает коровам хорошее молоко — ср. с Höfer, [Östr. Wb.], I, 36:

grüß dich gott, ankehrkraut

ich brock dich ab und trag dich nach haus; wirf bei meinem kuhel fingerdick auf!

[благослови тебя бог, гроздовник-трава! я сорвал тебя и принес домой,

твой толстый, в палец, побег я набросил на свою коровку]

[26]

У Альбрехта Гальберштадского wegwîse — solsequium [гелиотроп] (Albr. v. Halberst., 129b); wegeweis у Немниха — cichorium intybus [цикорий обыкновенный]. Ср. с древнеанглийским fortredde — подорожник. Dâ wênic wegerîches stuont [где было немного подорожника] (Parz., 180:7); еще подорожник называют Wegluge (Stald., II, 439) — от глагола luogen [внимательно смотреть] — и Hänslein beim Weg [Ганс-у- дороги] (или Häuslein bei dem Weg [домик у дороги], как у Фишарта — см. Fischart, Onomast., 221?). Сербское боквица — plantago [буквица], от «бок» — latus, бок, сторона; богемское čekanka, от čekati — ждать. Dicitur quod tres rami corrigiolae (подорожника) collectae in nomine trinitatis et cum oratione dominica et suspensi in panno lineo maculam oculi sine dubio tollunt [говорят, что если во имя Троицы, с молитвой «Отче наш» собрать три листа подорожника и повесить их на льняной ветоши, то с глаз обязательно сойдут бельма] (Mone, Anz., VII, 424); «подорожник, благородная трава, заставляет глаза гореть» (Ambras. lieder, 18); item es spricht alwärtus die wegwartwurtzeln soltu niecht essen so magstu nit wund werden von hauen noch von stechen [еще Альберт (Болонский?) говорит: если корень подорожника съесть на голодный желудок (niecht — niechtern = nüchtern?), то не получишь ран, ни рваных, ни колотых] (гисенская бумажная рукопись № 1029 — см. II, 953, 954); advocati consueverunt se munire sambuco et plantagine ut vincant in causis [адвокаты, чтобы выигрывать дела, имеют привычку брать с собой бузину и подорожник] (богемский обычай — ср. с примечанием 13 к главе XXVIII). О немецких названиях подорожника напоминает готское слово vigadeinô — tribulus [репейник]; греческое βάτος тоже, вероятно, происходит от глагола βαίνω [иду]; л­атинское

sentis [терновник] связано с готским sinþs — via [дорога]. Ср., однако, с Kl. Schr., V, 451 и далее, а также с GDS, 211.

[27]

Есть древнескандинавская загадка о луке: höfđi sînu vîsar â helvegu en fôtum til sôlar snŷr [его голова указывает путь в преисподнюю, а его ноги направлены вверх, к солнцу]; Хейдрек на эту загадку отвечает так: höfuđ veit î Hlôđynjar skaut en blöđ î lopt [его голова покоится на коленях Хлодюн, а побеги его уходят кверху] (Fornald. sög., I, 469); ср. с βολβοί [луковицами] в Aristoph., Nub., 187—193. Оборот «sâralauk siođa» [варить лук ран] означает «ковать мечи» (Fornald. sög., I, 468). С помощью лука гадали (Dybeck (1845), 61); лук изгоняет злых духов (Fries, Udfl., I, 109). Sempervivum tectorum [молодило кровельное] у нас называют домовым луком; по-шведски — taklök (то есть лук, высаженный на крыше). Это растение защищает дом от невзгод (см. Fries, [Udfl.], I, 110). Radix allii victorialis [корень лука победного] в Stald., II, 236 зовется Neunhömmlere; у Немниха — Neunhemmerlein, Siebenhemmerlein [«девять, семь молоточков»]. Здесь стоит упомянуть древневерхненемецкое название surio (или surro; мужского рода) — cepa, porrum [лук, лук-порей] (Graff, VI, 273).

[28]

Рябина по-древнескандинавски — reynir, по-шведски — rönn, по-датски — rönn (Dybeck (1845), 62, 63); еще рябину называют диким ясенем, ястребиным деревом; по-английски — rowantree, по-древнеанглийски — vice, на нижненемецком — kwicke (Wolf, Zeitschr., II, 85). Из Pilberbaum (sorbus aucuparia [рябины обыкновенной]) часто делают посохи (Possart, Estl., 163). Финны сажают рябину (pihlava) в святых местах: pihlajat pyhille maille [рябина из святого места] (Kalev., XXIV:71, 94; Renvall, статья «pihlawa»).

[29]

Habmichlieb и Wolgemuot — это травы, из которых плели венки (Hätzl., 15b); ein krenzlîn von wolgemuot (см. выше, примечание 23) ist für sendez trûren guot [веночек из добромысла хорошо помогает от любовной тоски] (Hätzl., 162b, 163a).

[30] Кто съест траву, выкопанную русалкой на неприступной горе, тот сможет понять

речь диких зверей, птиц и рыб (Haupt, Zeitschr., V, 8, 9). Случайно сорванная травинка открывает человеку чужие помыслы и речи (Ls, I, 211, 218). Трава кервель либо ослепляет, либо заставляет двоиться в глазах (Garg., 148a; Ges. Abent., II, 267). Кто возьмет в руку траву assidiose, тот получает силу повелевать духами (Tit., 6047). Травой parbodibisele, когда на нее падает майская роса, можно закаливать золото (Tit., 3698, 3699). Коровам, чтобы они не разбрелись по горам, дают съесть три цветка, среди которых должен быть один голубой (Haupt, Zeitschr., IV, 505).

[31]

Älfþona, приведенное в главе древнеанглийское название растения, можно истолковать через слово þona, или þone: palmes, pampinus [отросток, побег], — ср. с древневерхненемецким upardono, sudarium [носовой платок]; можно ли предположить, что

albdono — это «полотно, расстеленное эльфами»? Если слово älfþone — женского рода (древневерхненемецкое albdona), то корень dona должен значить pampinus, отросток, усик, побег, немецкое Ranke: тогда albdona = alfranke (см. I, 746; см. также Haupt, Zeitschr., V, 182). Древнеанглийское helde иногда означает траву амброзию. Вероятно, древнеанглийское hvâtend (iris illyrica [ирис иллирийский]) означает «вещий цветок»? Ирис назван в честь Ириды, радуги, посланницы богов; славяне звали его перуникой, громовым цветком. Финское wuohen miekka, caprae ensis [козий меч], — тоже название ириса (по-немецки также Schwertlilie — «меч-лилия»). Среди древнеанглийских названий трав можно еще выделить следующие: oxanslippa [воловий побег] — primula veris [первоцвет весенний], английские oxslip, cowslip, датские oxedriv, kodriv, шведское oxelägg; hundesfreá [повелитель псов] — centauria [василек]; eorforþrote — apri guttur [зев вепря] = scilla [морской лук]; lustmôce [сорочка] — ros solis [росянка] (у Немниха — drosera [росянка]; в Stalder, I, 336 — вербейник). Древнеанглийское mädere — venerea [тростник?] (Mone, Quellen, 320b). У Лая mäddere — rubia, крап, английское madder (Barnes, статья «madders or mathers anthemis, cotula»); metere — febrifuga [спирея?] (Sumerl., 56:58). (Однако в Sumerl., 57:59: melissa — metere; см. примечание 18 к главе XXXVIII). Muttere, mutterne — caltha [калужница] (Stalder, II, 226); в финском — matara, mattara. Lus gun mhathair gun athair (цветок без отца и матери) — «a plant resembling flax, which grows in springs» [растение, похожее на лён, произрастающее в водных источниках] (Armstrong, 368b). Древнеанглийское veođobend [обвивающий дерево] — cyclamen convolvulus [вьюнок], английские woodbind, withebind, средненидерландское wedewinde (Maerl., III, 205); ср. с weendungel: ik kenne dat kruud, sede de düvel, do hadde he weendungel freten [я знаю траву, семя дьявола, сожравшего вьюнок] (Brem. Wb., V, 218). (Древнеанглийское þung — þungas во множественном числе, — aconitum, helloborus [борец, морозник].) Древнеанглийские mageđe, magođe [«девушка»] — buphthalmus [ромашка пахучая]; ср. с английским haymaiden — «a wild flower of the mint tribe» [дикий цветок из рода мяты] (Barnes, статья «haymaiden»). Biaconweed — chenopodium [марь], английское goosefoot (см. Barnes, статья «goosefoot»). Древнеанглийское gloden (а также gladene, glädene) — caltha [калужница]. Древнеанглийское bođen — lolium [плевел]; ср. с древневерхненемецкими beresboto — zizania [водяной рис], merespoto (Graff, III, 81). Древнеанглийское lelođre — lapathum [щавель]. Geareve — millefolium [тысячелистник], древневерхненемецкое garewâ. Древнеанглийские äđelferding, äđelfyrding — названия растения, исцеляющего раны; вероятно, они связаны с корнем ferd, fyrd — exercitus, bellum [войско, война]? У Лая: brôđervyrt — herba quaedam strictum pectus et tussim sanans [трава, с помощью которой исцеляют тяжесть в груди и кашель]. Вероятно, слово halsvyrt (нарцисс) происходит от глагола hâlsian [исцелять]? Исконно древневерхненемецкие названия растений: olsenich (Mone, Quellen, 285b); olsnic — baldimonia, herba thuris [меум, благовонная трава] (Sumerl., 55:11; 57:26; Ducange, статья «ramesdra»; Graff, II, 512); striph, stripha (Graff, VI, 751); ertgallâ (древнеанглийское eorđgealle) — centaurea major, василек; hrossehûf (Graff, IV, 1180). Сюда же следует отнести названия, приведенные в «Висбаденских глоссах» (см. Haupt, Zeitschr., VI, 323 и далее). Старинные названия, по-прежнему остающиеся в ходу: brändli — satyrium nigrum [нигрителла черная] (Stalder, I, 216; маленькое,­ но пахучее

растение);­ оно же, в романских регионах, — waldser, valser (Mone, Anz. (1839), 391; gerbrändli?); ср. с Waldmeisterlein — asperula odorata [подмаренник душистый] (отсюда — средненидерландское walmêster; Mone, VI, 448). Herba matris silvae, валашское mama padura: мать лесов, лесовичка (Schott, 297). Mannskraft — geum urbanum [гравилат городской] (Hess. Zeitschr., IV, 81); Tag und Nacht (Hess. Zeitschr., IV, 94; Sumerl., 58:29); в санскрите название dies et nox [день и ночь] передается одним словом (Bopp, Gl., 27b). Польское dzien i noc — melampyrum nemorosum [иван-да-марья] (Linde, I, 595a). Partunnikraut — stachys alpina [чистец альпийский] (Hess. Zeitschr., IV, 84). Brauttreue [невестина верность] — эрика, с красноватыми листьями (Wächter, 13); Braut im Haar [невеста в локонах, чернушка] (Sommer, Sagen, 61); Berufskraut — anthyllis vulneraria [язвенник ранозаживляющий] (Sommer, Sagen, 61); Vermeinkraut — венерин волос (Schmeller, II, 587): ср. с Beschreikraut (см. II, 875). Eisenbreche [«железолом»] — sferracavallo [молочай; «лошадиная подкова»] (см. II, 555); английское moonwort — lunaria [лунник] (Hone, Yearb., 1551). Mausöhrlein, mousear [ястребиночка; «мышиное ушко»], herba clavorum, Nagelwurz [гвоздь-трава]: считается, что с этой травой легче подковать лошадь (Hone, Yearb., 1550). Rang = повилика или дереза (см. статью Вильмара в Hess. Zeitschr., IV, 94). Drutenmehl, Hexenmehl [мука друтов, мука ведьм] — semen lycopodii [семя плауна]; этими семенами посыпали поранившихся детей. Windhexe [ветряная ведьма] — степное растение (по-русски — перекати-поле; см. Kohl, Südrussl., II, 113, 114); колючие шары перекати-поля летают от ветра.

[32]

О редких камнях Конрад говорит: «steine, die kein gebirge nie getruoc, noch diu erde brâhte für» [камни, не выношенные горами, не преподнесенные землей] (Troj. kr., 2954). О таких камнях знают евреи; Александру разобраться в камнях тоже помогает еврей (Alex., 7075 и далее). В Lanz., 8531 упоминается Эвакс, аравийский знаток камней. Межевые камни, Dreiherrnsteine, дробили в муку, которую затем принимали как лекарство (Ph. Dieffenbach, Wander., II, 73). Другие целебные камни упоминаются в «Лоэнгрине» (Lohengr., строфа 652); камни-обереги вставляли в воинские шлемы (см. Aspremont, 20a, 40b, 41a). Камень, который рассказывает обо всем на свете, упоминается в Norske folkeev., I, 188; взяв некий камень в рот, поймешь чужеземную речь (Otnit (Ettm.), III, 32—25; Otnit (v. d. Rön), 126); еще один камень — его, опять же, следует положить в рот — наделяет человека способностью ездить по воде (H. Sachs, I, 3:291c; Simplic., V, 12, S. 548, 549); с помощью другого камня можно взлететь (Ges. Abent., III, 212, 217). Страх-камень позволяет не бояться; «он надел на себя страх-камень» (Pol. maulaffe, 298). У Готфрида из Витербо (Gotfr. Viterb., 367b):

Quattuor in cunctis sunt insita mythica gemmis, durities, virtus, splendorque colorque perennis.

[четыре свойства есть у этих баснословных самоцветов: крепость, сила, блеск и непреходящий цвет]

Кольца и перстни получают особую силу только благодаря драгоценным камням. В Lanc., 21451 упоминается vingerlîn [перстенек], рассеивающий чары и помогающий

их распознать; кольцо делает невидимым (см. II, 415). Пояс с драгоценным камнем исцеляет (Bit., 7050—7055).

Orphanus, не упомянутый у фон Мегенберга, фигурирует у Лессинга: см. Lessing, VIII, 175, 176. С Сиротой можно сравнить шлемовый камень claugestian (Roth., 4947 и далее). Þaer se beorhta beág brogden vundrum eorcnanstânum eádigra gehvâm hlîfađ ofer heáfde. Heáfelan lixađ þrymmê biþeahte [сияющая корона, чудесно украшенная драгоценными камнями, возвышается над головами. Головы мерцают, окутанные славой] (Cod. Exon., 238); his eágan ontŷnde, hâlge heáfdes gimmas [его глаза сияли, как драгоценные камни в голове] (Cod. Exon., 180:7); is seo, eággebyrd (oculus Phoenicis) stâne gelîcast, gladum gimme [глаз (Феникса) сам по себе похож на камень, на яркий самоцвет] (Cod. Exon., 219:3); hyaena bestia cujus pupillae lapideae sunt [у зверя гиены зеницы, как камни] (Gl. ker., 146; Diut., I, 239). Глаза лиса Рейнгарта — как карбункулы (Reinh., 916 и далее). Какой-то камень называли oculus felis, oculus mundi [кошачьим глазом, глазом мира], bellocchio (Nemnich, II, 747, 748a). Глаза заменяют самоцветами (Martene, Thes. anecd., IV, 6 — см. Wachsmuth, Sittengesch., II, 258). В поддельном черепе Сервация вместо глаз — драгоценные камни. Шведское ögnasten, ögonsten (lapis oculi [глазной камень]) = pupilla oculi [зрачок]; в датском — öiesteen; в древнескандинавском — augasteinn. Самоцвет Александра, перевешивающий чистое золото, но поднимающийся на весах, когда к нему добавляют перо и немного земли, — это тоже зеница

ока (Lampr., Alex., 140—143 — ср. с Schlegel, Mus., IV, 131—133; Gervinus3, I, 549). Pupus [буквально: «мальчик»] — κόρη ὀφθαλμοῦ [зрачок глаза] (Ducange, статья

«pupus»). На востоке зрачки называют «глазными девочками» и «глазными человечками» (см. Gesenius (2.Aufl), S. XLIV; GDS, 127).

[33]

Scythis succinum [скифский янтарь]: sacrium (не satrium; Plin., XXXVII. 2, 40); ubicunque quinta argenti portio inest (auro), electrum vocatur [если в (золоте) есть пятая часть серебра, то такой сплав называют электром] (Plin., XXXIII, 4, 23); prûngolt — electrum (Gl. Sletst., XXXIX, 391). По-литовски янтарь — gintáras, gentaras, по-латышски — dsinters, sihters; ср. с древневерхненемецким sintar — scoria [шлак] (GDS, 233). Эстонское merre kiwwi — «морской камень», финское merikiwi. Представления о янтаре и жемчуге смешивались друг с другом: см. статью Шотта в Berl. Acad. Abh. (1842), 361 и Herm. Müller, Griechenth., 43. Польское bursztyn, богемское aĝŝteyn, akšten; средненидерландское lammertynstên — succinus [янтарь].

[34]

Жемчужину по-древнескандинавски называли gimr (мужского рода) — gemma [драгоценный камень] (Sæm., 134b), древнеанглийское gim; другое древнескандинавское название — gimsteinn, древнеанглийское gimstân. Со средневерхненемецким mergriez ср. оборот daz griezende mer [губительное (перемалывающее) море] (Fragm., 45c). Алмазы принимали за кристаллизованную воду: «замерзшая водичка» (Anshelm, II, 21); fon diu wirt daz îs dâ zi christallan sô herta, sô man daz fiur daruber machôt, unzi diu christalla irgluot [так лед превращается в кристаллы столь крепкие, что из них можно добывать огонь, пока кристалл не сгорит] (Merigarto, V, 25) — ср. с îsînê steina (ледяными­

камнями)­ у Отфрида (O., I, 1:70). Снежный кристалл (Diez, Leben der Troub., 159, 165). О санскритском marakata см. Bopp, Gloss., 255, 259b, 266a; tschandrakârta — gemma fabulosa, quae radiis lunae congelatis nasci creditur [сказочный самоцвет, представляющий собой, как считается, замерзший лунный свет] (Bopp, Gloss., 118a).

[35]

Камень λυγγούριον упоминается и в Diosc., II, 100. Драгоценный камень рождается изоленьихслезилиглаз.Алмазсияетнаголоведракона(Bosquet,205,206).«Жабийкамень», еще упоминающийся, например, в Wolf, Deutschen Sagen, 496, по-новонидерландски зовется paddestên, по-богемски — zabje kamen, по-старофранцузски — crapaudine (см. Roquef., статья «crapaudine»); французы до сих пор говорят об алмазах: il y a crapaud [это жаба]. Яйцо какой-то змеи «ad victorias litium et regum aditus mire laudatur» [прославляют как средство достижения побед в суде и приближения к королям] (Plin., XXIV, 3, 12). Некий

Сегер [Segerus] владел камнем, о котором Цезарий Гейстербахский пишет: gemma diversi coloris, victoriosos efficiens qui ea utuntur [(это был) разноцветный камень, дарующий победы тому, кто его использует] (Caesar. Heisterb., IV, 10). Sigestein [камень победы] (Eracl., 214; Stricker (Hahn), 49); seghestên (Rein., 5420); sigering [кольцо победы] (Haupt, Zeitschr., III, 42); hüet dich vor alter wîbe gemein, die künnen blâsen den sigelstein [опасайся старух, способных подуть на камень победы] (Hätzl., 93b:34); sigelstein snîden [гранить камень победы] (Wolkenst., 40) — ср. с ein bickel giezen [отливать кайло] (Fragm., 38c; Renner, 13424); bickelstein [камень для игры в бабки] (Fragm., 21c). Возможно, sigelslein, или sëgelstein, — это магнит? Ср. с древнескандинавским sëglsteinn [мореходный камень, компас]. Диоскорид упоминает «ласточкин камень», который растет в желудке у перворожденной ласточки (Dioscor., II, 60); ср. со Schmeller, III, 399: schürf schwalben auf, so vindestu darinne ein roten stain [распори ласточку, и найдешь у нее внутри красный камень].

[36]

Георг Агрикола (1546) в своем трактате «De re metallica» называет белемнит эльфовым прострелом (Georg Agricola (1546), De re metallica libri XII (Basil., 1657), 703b); жабий камень (brontia) — громовым, грозовым камнем, большим жабьим камнем; ceraunia — гладким громовым (или грозовым) камнем, большим гладким жабьим камнем (Georg Agricola (1546), De re metallica libri XII (Basil., 1657), 703a); дождевой камень (ombria) — грозовым, громовым камнем [Donderstein], большим жабьим камнем (Georg Agricola (1546), De re metallica libri XII (Basil., 1657), 706a). Громовой камень обладает целебными свойствами (Ph. Dieffenbach, Wander., 33); подревнескандинавски его еще называли skruggusteinn. Þôrsteinn [«камень Тора»] — часто встречающееся мужское имя (см., например, Egilss., 476). Финны еще называют громовую стрелку Ukkoisen nalkki, клином Укко; по-литовски — Laumes papas, «сосцы Лаумы» (Nesselmann, 277b, 353b); нижненемецкое maretett — сосцы мары (N. preuß. prov. Bl., II, 380). Silex [кремень] по-древнескандинавски — hiegetill, quasi rorem generans [словно рожденный росой].

[37]

Алмаз можно размягчить козьей кровью (Plin., XXXVII, 4; Augustin, De civ. dei, XXI, 4 — ср. с N., Cap., 69, Er., 8428 и далее, MS, I, 180a, Parz., 105:18).

Во лбу у единорога находят карбункул (Parz., 482:29); hebt den moed van een Espetin, want hi draegt karbonkelen in sin hoorn [имейте мужество единорога, который в роге своем носит карбункулы] (Nl. Heemskind., 12). Карбункулы горят в ночи и затмевают своим сиянием все другие камни (Hartm., [1.]Büchl., 1500—1507; Reinh., 920; Morolt, 45; Gr. Rud., 8:10). (Vättelys — датское название камешков, которые, по поверьям, служат духам светильниками; Molb., Dial., 663.) Карбункул тускнеет, когда умирает герой (Rol., 196:19); этот камень лежит «ze Loche in dem Rîne» [в Лохгейме на Рейне] (MS, I, 15a; см. комментарий Зоммера во Flore, S. XXVII, 1667).

Магнит по-древнескандинавски называли leiđarsteinn [камнем-поводырем] (Landn., I, 2); по-английски — loadstone, по-провански — aziman, ariman, ayman, пофранцузски — aimant, по-испански — iman; средневерхненемецкое agestein (Diut., I, 60, 61; Trist., 204:14, 36). Средненидерландское tôchstên; «полагаться на путеводный камень [tôchstên]» — в Maerl., III, 124. В мореходстве магниты использовали с XIII столетия (Bible Guiot, 633—653); сказание о магните см. в Altd. W., II, 89.

Каменный уголь называли «камнем турецкой крови», или окаменевшей турецкой кровью [Türkenblutstein, Steinöl Türkenblut] (Stald., I, 329).

=

protzeln, pretzeln, pröpeln, — первичное значение этих глаголов связано с шумом кипящей воды (говорят: «вода шебуршит, шишикает»), а в переносном смысле так стали говорить и о нашептывании заклинаний: «шепотать и шушукать над больным» и тому подобное; имеется в виду скрытное произнесение заговоров. В некоторых районах Германии в значении «нашептывать» говорят prebeln (ср. с новонидерландским preevelen); во Franke, Weltbuch, 134a — pretzeln [2].

Но есть еще одно, самое подходящее и самое древнее слово: готское runa, означающее в основном μυστήριον [тайна, таинство], а иногда — βουλή, συμβούλιον [совет, совещание]; я полагаю, что изначально это понятие обо-

значало нечто тихо и торжественно произнесенное, а затем — просто тайну; συμβούλιον — это тайный совет. От тайных речей недалеко и до тайнопи-

си; древнескандинавское mâl, например, — это и «речь», и «знак». Греческие γραφή, γράμμα [письмо, буква] Ульфила переводит как mêl, а не как runa,

поскольку ни в одном из случаев не имеется в виду тайнопись; однако в этом значении слово runa тоже употреблялось: ср. с раннефранкским rûna = litera [буква]. Древневерхненемецкое rûna, древнеанглийское rûn — character magicus, mysterium [магический знак, тайна] (Cædm., 211:12; 250:6; 262:9); в Cædm., 262:9 — явная отсылка к bôcstafas [буквам] (ср. с Cædm., 262:7); в древнескандинавском rûn — litera [буква], а runa — linea [строка?]: такое соотношение между û и u указывает на существование глагола с чередованием — riuna, ráun, runum. К этому же корню относятся древнескандинавские слова raun (tentamen, experimentum [попытка, опыт]), reyna (tentare [трогать, пробовать]) и, вероятно, reynir (sorbus [рябина] — см. II, 900). В древневерхненемецких глаголах rûnên (susurrare [шептаться]), rûnazan (murmurare [бормотать]), равно как и в средне­ верхненемецком rûnen, нововерхненемецком raunen и древнеанглийском rûnian, сохранилось исконное значение корня, связанное с тайным нашептыванием; древневерхненемецкое ôrrûno — «доверитель», то есть, буквально, — тот, кто шепчет на ухо. Переходный древнескандинавский глагол rŷna означает secretum scrutari, literas scrutari [выведывать секрет, ворошить письма] и этимологически сообщается с существительным raun — tentamen, scrutatio [проба, исследование]. В Ben., 378 sanfte rûnen [тихое нашептывание] противопоставляется публичному пению. По-фински runo значит «песня» (см. II, 469). Теперь перед нами раскрывается значение одного понятия, с которым мы уже неоднократно сталкивались, — и, как представляется, значение это подтверждается со всех сторон. Германцы называли мудрую деву Алируной, имея в виду, что она говорит таинственными, непонятными народу словами (aljaruna), что она владеет письмом и чарами; пророчица знакома с тайным искусством (готское runa, древнеанглийское rûncräft). Корень ali- здесь может означать только одно: «иной, чужой, не простонародный, не повседневный»; кроме того, этой частицей усиливается значение слова runa. То же название, aliruna, вполне могло перейти и на священное растение, принадлежавшее, вероятно, обрядовой практике этих жриц (см. II, 884).

Древние германцы знали множество рун, и если бы названия этих букв были нам в полной мере понятны, то перед нами легко открылось бы всё то, на что направляли колдовские заговоры. Руны писали, начертывали или вырезали, чаще всего — на камне или на дереве; отсюда — понятия о рунных камнях и рунных посохах; с тем же использовали тростник (см. II, 693). Древневерхненемецкие понятия hahalrûna, îsrûna, lagorûna связаны с названиями букв: hahal, îs и lago; происхождение терминов clofrûna и stofrûna остается неясным — последний, вероятно, просто означает арех [верхушка] (stof = Stupf). Hellirûna — некромантия, «руна смерти»: здесь очевидна связь с Хальей, Хеллой; с этим термином я связываю нововерхненемецкое Höllenzwang — так называли самое могущественное из заклятий (им владел доктор Фауст). Holzrûna — это, скорее, не предмет, а существо: лесовичка, ламия (см. I, 720); есть здесь и побочная связь с причитаниями и шепотом. Древневерхненемецкие Kundrûn, Hiltirûn, Sigirûn, Fridurûn, Paturûn — это валькирические женские имена, которые, впрочем, можно возвести к предметным понятиям: kundrûna, hiltirûna, sigurûna, fridurûna, paturûna; нельзя не заметить, что в собственных именах отпадает окончание -a, и сами слова переходят в другое склонение. Из средневерхненемецкого глагола knierûnen (тайно чернить друг друга, буквально: «тайно нашептывать над коленом»; Ms, II, 137a) можно вывести существительное knierûne. Древнеанглийское beadorûn (Beov., 996), litera belli [руна войны] = bellum, rixa [война, борьба]; helrûne (Beov., 324) и burgrûne (см. I, 720) — олицетворенные понятия: фурия, парка, посланница смерти; в глоссе из словаря Лая — pythonissa [прорицательница]. В Sæm., 194, 195 Сигрдрива, то есть валькирия Брюнхильд, перечисляет Сигурду руны, знание которых было ей особенно полезно; кубок, который она вручает герою, fullr liođa ok lîknstafa, gôđra galdra ok gamanrûna — «полон песен, целительных письмен, добрых чар и рун благодати». Сигрдрива называет sigrûnar, ölrûnar, biargrûnar, brimrûnar, mâlrûnar, hugrûnar: эти термины образованы, соответственно, от слов sigr — victoria [победа], ölr — cerevisia [эль, пиво], biarg — saxum [скала, камень], brim — mare [море], mâl — sermo [речь] и hugr — animus [дух]. В том, что касается формы ölrûn, я пребываю в сомнениях: собственное имя Эльруна [Ölrûn] явно тождественно тацитовской Алируне, а всех жриц-алирун вряд ли называли в честь эля (alus, ölr — cerevisia). Скорее, как я полагаю, имя Ölrûn — это искаженное Elrûn, Elirûn, смешанное с представлением о «руне эля»; или, с другой стороны, краткая а из первого слога могла превратиться в ö под влиянием долгой û из второго слога. Sakrûnar — contentiones [(руны) раздора] (Sæm., 165b). В датских народных песнях часто упоминаются ramme runer: сильные, могучие руны (Dan. vis., I, 235, 280; II, 33; III, 335; IV, 47) [3].

Создателем всех рун считался Один (см. I, 350), и он же был держателем высшей власти над словом. В VII главе «Саги об Инглингах» сказано: þat kunni hann enn at gera međ ordum einum, at slöckva eld ok kyrra siâ, ok snûa vindum. Ođinn vissi of allt iarđfê, hvar fôlgit var, ok hann kunni þau liođ, er upplaukz fyrir

на кого-нибудь падет: на протяжении семи лет оно парит в воздухе и в любой момент может опуститься на того, в чью сторону оно и было направлено; если проклятого человека покинет ангел-хранитель, то проклятье примет вид несчастья, болезни или искушения, а затем ударит по своей жертве. В Pentam., II, 7 проклятье обретает крылья и поднимается к небесам: mesero le’ mardettiune dessa vecchia l’ascelle, che sagliettero subeto’ n cielo [старухины проклятья обрели крылья и немедленно взлетели к небу]. Говорят, что у проклятой лошади сияет шерсть: a cavallo iastemmiato luce lo pilo (Pentam., II, 7).

Из древней поэзии можно почерпнуть множество примеров могучих проклятий; в «Эдде» (Sæm., 144a):

nio röstom er þû skyldir neđar vera, ok vaxi þer â bađmi barr!

[уходи на девять миль под землю, и пусть из тебя вырастет дерево!]

Это напоминает о формулах из немецкого просторечья (см. I, 401, 533). Здесь же стоит вспомнить о словах из Sæm., 165a—b. В миннезанге (Ben., 82): der nîder schar, daz die vor kilchen lægen! [недостойные люди, пусть их положат за пределами церкви!] — то есть «пусть их похоронят в неосвященной земле»4; der bluomen schîn sol iemer sîn von ihr gewalt gescheiden [пусть от них всегда отворачиваются цветы]. Рунные надписи над захоронениями чаще всего заканчиваются проклятьем против тех, кто посмеет свернуть или забрать могильный камень: at ryđi sa verđi sa stain þansi velti — «пусть такой человек обратится в пыль, пусть несчастья всюду преследуют его!». Средневековые латинские надписи тоже нередко оканчиваются проклятьями, но это проклятья библейские, церковные.

В одной средневерхненемецкой поэме можно найти такие проклятья: daz dîn wîp got von dir lœse! vische, vogele, würme, tier mit liuten dîner vröuden burc erstürme! gnâde in allen landen sol dir sîn gehaz! dich mîde gruoz von allen guoten vrouwen, dîn sâme und ouch dîn sât verdorre unsüeze, sô Gelboê der berc von allen touwen verteilet ist, der vluoch dir haften müeze! [чтоб бог отвел от тебя твою жену! пусть рыбы, птицы, черви и звери вместе с людьми штурмуют крепость твоих радостей! пусть ни в одной стране ты не встретишь милости! да не узнаешь ты нежных приветствий от женщин, пусть семя твое засохнет вместе с твоими посевами! роса не падет на гору Гелвуйскую — пусть столь же крепкое проклятье постигнет и тебя!] (MsH, III, 52) [5].

При севе чаще всего произносили молитвы и благословения, однако некоторые растения, как считалось, лучше растут от проклятий: nihil ocimo

4 Скорее всего, прозвище «vor chilchon» тоже связано с отлучением от христианской общины: Rudolphus de Solodoro cognomine vor chilchun, Hartmannus dictus vor kilchon [Рудольф из Золотурна, по прозвищу vor chilchun; Гартман по прозвищу vor kilchon] (упомянуты в документах 1260 года; см. Solothurner Wochenbl. (1827), 128, 160).

foecundius,­ cum maledictis ac probris serendum praecipiunt, ut laetius proveniat, sato pavitur terra. Et cuminum qui serunt, precantur ne exeat [нет травы более изобильной, чем базилик: его рекомендуют сеять с проклятьями и ругательствами, чтобы он лучше рос; посеяв базилик, землю утаптывают. Высевая тмин, молятся о том, чтобы он не взошел] (Plin., XIX, 7)5; napos serere nudum volunt, precantem sibi et vicinis serere se [сеять брюкву нужно раздетым, молясь при этом: «сею для себя и для соседей»] (Plin., XVIII, 13) [6].

Торжественнопроизноситьзаклинаниепо-древневерхненемецки—munigôn inti manôn (hortari et monere [призывать и заклинать]), а по-древнеанглийски — mynegian and manian; sîs bimunigôt thuruh then himilisgon got, bisuoran thuruh thes forahta, ther alla worolt worahta! [призываю тебя именем небесного бога, заклинаю тебя страхом божьим и богом, сотворившим весь мир!] (O., IV, 19:47); один из заговоров начинается со слов «ih bimuniun dih» [я заклинаю тебя] (см. раздел «Заклинания», VII). И даже в Troj., 10519: des wart vil manec wilder geist von ir gemuniet und gemant [она призвала и закляла немало диких духов] [7].

Hellirûna, некромантия, практиковалась при помощи особых песнопений, исполнявшихся, по языческому обычаю, на курганах и могилах: некромант призывал мертвых, чтобы они держали перед ним ответ или что-то для него принесли. В «Малом указателе суеверий» разграничиваются «sacrilegium ad sepulcra mortuorum» [святотатство на местах упокоения мертвых] и «sacrilegium super defunctos, id est dadsisas» [святотатство над усопшими, называемое dadsisas]. Корень dâd в последнем слове означает «мертвый» — dôd или dêd (ср. с nedfyr, nodfyr: см. II, 30), а древнесаксонское слово sisas я отождествил бы с древневерхненемецким sisuwâ — neniae [погребальные песни]; единственное число от sisuwâ — sisu или siso: слово sisesang в Diut., II, 283b и Graff, VI, 281 толкуется как carmen lugubre [скорбная песнь]; в древнесаксонской исповедальной формуле: ik gihôrda hetlunnussia endi unhrênia sespilon [я слышал языческие заклятья и нечистые могильные песни] — sespilon, вероятно, следует читать как sesespilon? Тот же не вполне понятный корень встречается в именах собственных: Sisebutus, Sisenandus и так далее (см. Gramm., II, 476). Слово hetlunnussia, скорее всего, означает «заклятья» — ср. с древнесаксонским hatol, dirus [зловещий] (Hel., 110:8), древневерхненемецким hazzal, malitiosus [злобный] (Gl. Hrab., 957a). Carmina funebria, хвалебные песни в честь умерших, называли нениями. В I главе «Жития святого Дунстана» (род. в 925 году), составленного Бритфертом (см. Acta sanct., 19 Mai), об этом епископе сказано: avitae gentilitatis vanissima didicisse carmina et historiarum frivolas colere incantationum nenias [он знал нелепейшие языческие напевы дедовских времен и изучал дрянные

5 Fischart, Garg., 244b: «молитва извозчика подгоняет челнок и повозку, а проклятье командира пробьет даже девять доспехов. Еще я знаю, что когда сажают базилик, тмин и салат, то, чтобы они лучше росли, их осыпают проклятьями. Один человек оправдывался у судьи, что, мол, бил он жену оттого, что пришла пора сеять укроп».

погребальные­ песни с заклинаниями]. То же самое — и у Григория Турского: ad vicum, in quo fanatici erroris naeniae colebantur [в деревню, где, по фанатическому заблуждению, чтили погребальные песнопения] (Gregor. Tur., Mirac., II, 1). Эпитафию, надгробное слово, по-древнеанглийски называли byrgensang; в Mone, Glossen, 943, 944: lîcsang, lîcleođ — epicedium [погребальная песнь], byriensang, bergelsleođ, byrgleođ — carmen super tumulum [песнопение над могилой]. В «Протерии» Хросвиты заклинание произносят «supra gentilis tumulum sub tempore noctis stans, herebi domino suplex» [стоя ночью на языческом кургане, умоляя эребского повелителя]. В древнескандинавском — valgaldr qveđa (петь мертвецкие заклятья; Sæm., 94a): с помощью таких чар Один у кургана призвал к жизни мертвую валу, занесенную снегом, залитую дождем и росой (см I, 568), и заставил ее отвечать. Хервёр и сын Гроа пользуются практически одинаковыми заговорами: vaki þû Grôa, vaki þû gôđ kona, vek ek þik dauđra dura! [пробудись, Гроа, пробудись, добрая мать, взываю к тебе у ворот мертвых!] (Sæm., 97a); vaki þû Angantŷr, vekr þic Hervör einka dôttir ykkar Svâfu! [пробудись, Ангантюр! пробуждает тебя Хервёр, твоя единственная дочь от Свавы] (Fornald. sög., I, 435). Хервёр ведет со своим отцом зловещие беседы, а затем из кургана выпадает меч, который она жаждала заполучить. Точно так же сынзаклинатель получает меч из могилы родителя в народных песнях об Орме [Orm] (Sv. fornsånger, II, 446, 447; Danske viser, I, 59, 60, 66, 67); ср. также с фарерской балладой о Виргаре [Virgar], то есть о Виттихе (Lyngbye, 369). Вольфдитрих заставляет своего умершего отца произнести семь слов (Cod. Dresd., 313) [8].

Заклинаниями можно отворить могилу: перед колдовским словом раскрываются вообще любые замки и запоры. Ferabras, 2759:

venc a l’us de la cambra, si la trobat tancada, et a dit son conjur: tota s’es desfermada.

[если он придет к палатам, а они закрыты, то он произнесет заклятье, и всё перед ним отопрется]

В «Крестьянине Гельмбрехте» (см. Meier Helmbrecht, 1205) упоминается, что вор скота может открывать замки, просто приближаясь к чужой собственности; вероятно, при этом он всё же произносил какие-то специальные слова:

mîn geselle Wolvesdrüzzel ûf tuot er âne slüzzel

alliu slôz und îsenhalt;

in einem jâr hân ich gezalt hundert îsenhalte grôz,

daz ie daz slôz dannen schôz, als er von verre gie dar zuo: ros, ohsen und manic kuo.

die ungezalt sint beliben,

die er ûz dem hove hât getriben, daz ie daz slôz von sîner stat schôz, swann er dar zuo trat.

[мой товарищ Волчья Глотка, открывает без ключа

любой засов, любую железную задвижку; только за один год я насчитал сотню больших замков, с которых он сбивал задвижки,

просто подходя к ним поближе; невозможно сосчитать тех коней и быков, то множество коров, которых он угнал из стойл; и все замки распадались,

когда он только подступал к ним]

Даже в наше время еще верят, что некоторые воры и грабители умеют заговаривать цепи и оковы, которые сами по себе спадают с них [9].

В силе богов и демонов было пробуждение ветров и бурь; то же самое колдуны делали с помощью заклинательных песнопений. Саксон Грамматик упоминает некоего Оддона [Oddo], «vir magicae doctus, ita ut absque carina altum pererrans hostilia saepe navigia concitatis carmine procellis everteret» [человека, сведущего в магии, способного ходить по бурному морю без челна и часто топившего вражеские корабли, наводя шторма своими заклинаниями] (Saxo, 71). О темпестариях уже говорилось в II, 65, 66. Carminibus in nimbos solvere coelum [заклинаниями заставили небеса разрешиться ливнем] (Saxo, 17). Заклинаниями можно было и отвести непогоду, и призвать ее; cum averti carmine grandines credant plerique, cujus verba inserere non equidem serio ausim [многие верят, что град можно отвести заклинаниями: тексты я приводить не стану, поскольку не воспринимаю это всерьез] (Plin., XVII, 28).

Всякое колдовство в поздние времена перешло в руки старух, а поверья бы-

лых времен стали называть kerlînga villa [бабьими сказками] (Sæm., 169), alter wîbe troume [старушечьими грезами] (Turl., Wh., I, 82a), γραώδειςμῦθοι [бабьи-

ми баснями] (1Тим.4:7) — usalþanáizô spilla по-готски. К старинным целительным заклятьям относились не лучше; уже в XXIV главе «Чудес святого Матфея» (этот текст был составлен трирским монахом-бенедиктинцем в XII веке) cказано: cujus dolore mater affecta medicinam et anilia adhibuit carmina [от этой болезни ее мать применяла и лекарства, и старушечьи заговоры] (см. Pez, Thes. anec., II:3, p. 234) [10].

Эти суеверные формулы весьма полезны для истории нашей мифологии, в них содержатся сведения о языческих богах и обычаях — сведения, которые

какому-то фризу: sed nec ab illo ullatenus potuit alligari [но и он так и не смог связать его]. Сам Беда объясняет это чудо так: человека этого считали мертвым, и в церкви совершались службы за избавление его души. Интересно, что в древнеанглийской версии того же текста вопрос эрла приведен в несколько другом виде: and hine âcsade, hväđer he þâ âlŷsendlîcan rûne cuđe and þa stânas mid him âvritene häfde, be svylcum men leás spell secgađ [и он спросил: может быть, при нем есть освободительные руны и надписанные камни, и из-за этого его никак невозможно связать]; какие же камни, исписанные рунами, мог иметь в виду переводчик?

Что касается идиз, то их, вероятно, было три группы, и каждая отвечала за определенное дело [11].

Второе Мерзебургское заклинание посвящено исцелению охромевшего коня:

Phol ende Wôdan vuorun zi holza,

dô wart demo Balderes volon sîn vuoz birenkit; dô biguolen Sinthgunt, Sunnâ era suister,

dô biguolen Frûâ, Follâ era suister, dô biguolen Wôdan, sô he wola conda, sôse bênrenki, sôse bluotrenki

sôse lidirenki…

bên zi bêna, bluot zi bluoda, lid zi giliden, sôse gelîmida sîn.

[Фоль и Водан ехали к лесу, и там у жеребенка Бальдера вывихнулась нога,

заговаривала Синтгунт — и Сунна, ее сестра, заговаривала Фруа — и Фолла, ее сестра, заговаривал Водан — так, как умел, от вывиха кости, от вывиха крови, от вывиха сустава… кость к кости, кровь к крови,

сустав к суставу, пусть они сойдутся и склеятся]

В этой песне описано приключение богов и то, как Водан исцелил жеребенка Бальдера с помощью заговоров (bigalan). Повторение этих стихов должно было излечивать и других охромевших лошадей. Водан здесь делает то, что оказывается не под силу другим богам; в Yngl. saga, VII тоже сказано: Ođinn kunni at gera međ ordum einum at slöckva eld ok kyrra siâ, ok snûa vindum hverja leiđ er hann vildi [Один мог одними словами потушить огонь, утишить море или повернуть ветер так, как ему пожелается]. Один — величайший чародей или чудотворец.

Рассмотрим, в каком виде это заклинание сохраняется в современной народной традиции. В Норвегии:

Jesus reed sig til hede,

da reed han sönder sit folebeen. Jesus stigede af og lägte det: Jesus lagde marv i marv,

been i been, kjöd i kjöd, Jesus lagde derpaa et blad,

at det skulde blive i samme stad.

[Иисус ехал на пустошь, и у его жеребенка разломилась нога.

Иисус спешился и исцелил ее: костный мозг к костному мозгу, кость к кости, плоть к плоти; Иисус положил туда лист,

чтобы всё осталось на своих местах]

В Швеции против болезни лошадей, называемой flåg (мыт), читают такой заговор:­

Oden står på berget, han spörjer efter sin fole, floget har han fått. —

Spotta i din hand och i hans mun, han skall få bot i samma stund.

[Один стоит на горе и зовет своего жеребенка, а у того мыт.

Плюнь себе на руку и ему в рот — он исцелится в тот же час]

Другой заговор начинается так:

Frygge frågade frå: huru skall man bota den flåget får?

[Фригга спросила: как исцелить от мыта овцу?]

Оба шведских заклинания (очевидно, что это не полные тексты) приведены у Ф. Магнусена (см. F. Magnusen, Dagen (1842), № 119; один взят из Mimer (Ups., 1839), 277). Схожие стихи сохранились и в Нидерландах, о чем в письме сообщил мне Юстус Гальбертсма: een mijner boeven gaf my voorleden jaar een rijm, dat de toverdokters prevelden, terwijl zij den verrukten voet van een paard met de hand

van boven naar beneden stroken en alzo genazen [один из моих работников в прошлом году рассказал мне стишок, который бормочут знахари, заговаривая коням ноги: при этом коня поглаживают рукой с головы до ног, и он исцеляется]. Жаль, что Гальбертсма не прислал мне сам текст заговора.

Еще важнее для нас шотландское поверье, описанное у Роберта Чемберса (Rob. Chambers, Fireside stories (Edinb., 1842), 37): when a person has received a sprain, it is customary to apply to an individual practised in casting the wresting thread. This is a thread spun from black wool, on which are cast nine knots, and tied round a sprained leg or arm. During the time the operator is putting the thread round the affected limb, he says, but in such a tone of voice as not to be heard by the bystanders, nor even by the person operated upon [если у кого-то случается вывих, то за помощью принято обращаться к тому, кто хорошо владеет искусством наложения вывернутой нити. Так называют нить с девятью узлами, спряденную из черной шерсти: ею обвязывают вывихнутую ногу или руку. Обматывая больную часть тела, лекарь произносит (таким голосом, чтобы никто из присутствующих, и даже сам больной, не расслышал слов)]:

the lord rade, and the foal slade; he lighted,

and he righted, set joint to joint, bone to bone,

and sinew to sinew.

Heal in the holy ghosts name!

[ехал господь, а его жеребенок поскользнулся; он спешился и вправил

сустав к суставу, кость к кости,

сухожилие к сухожилию. Исцелись во имя святого духа!]

В данном случае заклинание служит для исцеления людей, хотя в самом тексте речь идет о вывихе у поскользнувшегося жеребенка; нашептываниями здесь сопровождается наложение навязи: шерстяной нити с девятью узлами.

В этих заговорах, совершенно не зависящих друг от друга, обнаруживаются удивительно точные совпадения: bên zi bêna, been i been, bone so [to] bone [кость к кости], lid zi giliden, kjöd i kjöd, sinew to sinew [сустав к суставу, сухожилие к сухожилию]; для тех, кто не верит в долговечность традиции, — вот пример того, как одни и те же формулы прожили с десятого столетия до наших дней, сохранившись и в Германии, и в Шотландии, и в Скандинавии. Нет сомнений в том,

что эти слова (или другие, столь же схожие) суеверно повторяли во всех германоязычных странах бесчисленное количество раз. В Cod. Vatic. 4395, Bl. 83a приводится такой заговор: gott wurden IIII nagel in sein hend und fuez geslagen, da von er IIII wunden enphie, do er an dem heiligen chreuz hing (чит. hie). Die funft wunden im Longinus stach, er west nicht waz er an ihm rach… an dem dritten tag gepot got dem lichnam, der in der erden lag, fleisch zu fleisch, pluet zu pluet, adern zu adern, pain zu pain, gelider zu gelidern, yslichs an sein stat. Bei demselbigen gepeut ich dir fleisch zu fleisch и так далее [богу вбили 4 гвоздя в руки и ноги, было у него 4 раны, когда он висел на святом кресте. Пятую рану нанес Лонгин, не зная, что его постигнет гнев божий… а на третий день поднял господь тот труп, что лежал в земле: плоть к плоти, кровь к крови, жилы к жилам, кость к кости, сустав к суставу, каждый — на свое место. Так и я тебя поднимаю: плоть к плоти… и так далее].

Более того, заговоры против вывихов, полные колдовских, непонятных слов, бытовали со времен гораздо более древних — еще у первых римлян. Одно такое заклинание можно найти у Катона; частично этот текст уже цитировался в I, 466, однако здесь имеет смысл привести его полностью, поскольку это прольет свет и на германские формулы. Luxum si quod est, hac cantione sanum fiet. Harundinem prende tibi viridem pedes IV aut V longam. Mediam diffinde et duo homines teneant ad coxendices. Incipe cantare (in alio. s. f.): «motas vaeta daries dardaries astataries Dissunapiter», usque dum coeant. Ferrum insuper jactato. Ubi coierint et altera alteram tetigerit, id manu prende et dextra sinistra praecide. Ad luxum aut ad fracturam alliga, sanum fiet, et tamen quotidie cantato (in alio s. f.) vel luxato. Vel hoc modo: «huat hanat huat ista pista sista, domiabo damnaustra», et luxato. Vel hoc modo: «huat haut ista sis tar sis ardannabon dunnaustra» [если случился какой-нибудь вывих, то вот таким заговором его можно вылечить. Возьми зеленую тростинку 4 или 5 в длину и сломай ее пополам — пусть затем два человека держат эти две части у твоих бедер. Начинай заговаривать так (по одной из рукописей): «motas vaeta daries dardaries astataries Dissunapiter!». Продолжай, пока половинки между собой не соединятся. Затем перебрось над ними меч. Возьми тростинки рукой в том месте, где они сходятся и соприкасаются друг с другом, и обрежь их слева и справа. Если приложить их к вывихнутой или сломанной конечности, то она срастется и выправится — но всё равно каждый день нужно читать вышеприведенный заговор или еще один, от вывихов (по одной из рукописей): «huat hanat huat ista pista sista, domiabo damnaustra»; или так: «huat haut ista sis tar sis ardannabon dunnaustra»]. Плиний в конце XVII книги «Естественной истории» говорит: carminis verba inserere non equidem serio ausim, quanquam a Catone prodita, contra luxata membra, jungenda arundinum fissurae [текст заклинания (против града) я приводить не стану, поскольку не воспринимаю это всерьез, — хотя у Катона можно найти заговоры от вывихов: их читали, привязывая к больной конечности тростниковые палочки]. Слова заклинаний кажутся бессмысленными — не исключено, что они искажены­ и испорчены­

ût fana themo marge an that bên. Fan themo bêne an that flês gût. Fan themo flêsge an thia hûd, ût fan thera strâla! druhtin werthe sô8. [(О том, чт)о мы называем лошадиной хромотой. Если она приходится на правую ногу, то кровь отливает от левого уха; если на левую — кровь отливает от правого уха. Чтобы убить паразитов. Фериуина (барвинок?), полная благодати божьей. У тебя тридцать пять свойств, тридцать пять лечебных свойств. Помни, что сказал господь, когда вознесся, когда он вознесся на небеса. Чтобы вернуть рой пчел. Вы — служанки господни, заклинаю вас именем господа: не сбегайте от сынов человеческих. Чтобы цыплята хорошо росли в гнездах. Растите и плодитесь, живите и наполняйте землю. Против чертова прострела. Palamiasit, palamiasit! Недуги (calamia = calamitates?), поразившие всё мое тело. Этими тремя именами: отцом и сыном, и святым сыном. Aius, aius, aius, свят, свят, свят. Божьим именем, cardia cardiani, (молю) об избавлении от того нарыва, который папа-господин наслал на императора, который каждый человек должен носить на себе. Аминь (трижды). От того, что называют лошадиной хромотой. Сначала — «Отче наш».

Рыба плавала в воде и сломала себе плавники, а господь исцелил ее: пусть сам господь исцелит и эту лошадь от хромоты.

Против червей:

Уходи, червяк, с девятью червячками,

из костного мозга выходи в кость, из кости — в плоть, из плоти — в кожу, а с кожи — на эту стрелу! Господи, да будет так!]

Nesso и девять его младших сородичей — это черви, которых изгоняют прочь из тела.

Petrus, Michahel et Stephanus ambulabant per viam, sic dixit Michahel: «Stephani equus infusus, signet illum deus, signet illum Christus, et erbam comedat et aquam bibat» [Петр, Михаил и Стефан ехали по дороге, и Михаил сказал: «Конь Стефана нездоров — да осенит его бог, да осенит его Христос, пусть он поест травы и попьет воды»]. Два заговора посвящены, опять же, хромым лошадям,

8 Несколько иной древневерхненемецкий вариант того же заговора приведен в мюнхенской копии «Тегернзейского кодекса» (см. Cod. Tegerns. 524, 2): gang ûz nesso mit niun nessinclinon ûz fonna marga in deô âdra, vonna dên âdrun in daz fleisk, fonna demu fleiske in daz fel, fonna demo velle in diz tulli. Ter pater noster [выйди, червь, с девятью червячками из костного мозга в жилы, из жил — в плоть, из плоти — на кожу, с кожи — на этот наконечник (стрелы). «Отче наш» — трижды]. В древневерхненемецком nesso — тоже сдвоенная s. Tulli [наконечник], как и strâla [стрела], означает тот инструмент, на который болезнь должна выйти. Ср. со средневерхненемецким tülle (Nib., 897:3) и с примечанием Гаупта в Engelh., 1916.

а последний,­ про святого Стефана, — больной лошади (об обороте infusus equus см. Ducange, статья «infusio»). Переход болезни из костного мозга на кость (bên), плоть (flêsg) и кожу (hûd) тоже напоминает о формулировках из заговоров, направленных против вывиха [13].

Самые древние и самые красивые благословения у всех народов со временем превращались в молитвы, которые возносили в ходе жертвоприношений; наиболее простые заклинания такого рода бытуют у пастухов. Какой свежей невинностью сияют молитвы к богу-громовнику (см. I, 397)! Черемисы, отмечая великий праздник Шурем, в тишине и спокойствии приносят так называемые жертвы мира; женщины и вообще любые существа женского пола не могут принимать участия в этой церемонии (ср. с II, 807); при этом произносят молитву, из которой я процитирую лишь несколько фраз: «кто жертвует богу, того да одарит бог здоровьем и благополучием, а детей его — деньгами, хлебом, пчелами, коровами в изобилии. Да позволит бог пчелам роиться в этом году, роиться и делать побольше меда. Как приблизится весна, ты дай, боже, трем видам скота разойтись по трем дорогам и защити их всех от глубоких трясин, от медведей, волков, воров. Одари нас удачей и умом, крепкими, как хмель. Дай нам прожить, как свече, ярко горящей! Пусть благополучие наше возрастает, как воск9!» (из «Записок о чувашах и черемисах» Александры Фукс; см. Erman, Archiv (1841), № 2).

У Катона: dapem pro bubus piro florente facito. Dapem hoc modo fieri oportet. Jovi dapali culignam vini quantuum vis polluceto. Eo die feriae bubus et bubulcis, et qui dapem facient. Cum pollucere oportebit, sic facias. Jupiter dapalis, quod tibi fieri oportet, in domo familia mea culignam vini dapi, ejus rei ergo macte hac illace dape pollucenda esto. Macte vino inferio esto. Vestae, si voles, dato. Daps Jovi assaria pecuina, urna vini Jovi caste. Profanato sine contagione, postea dape facta serito milium, panicum, alium, lentim [приношение для здоровья быков совершается, когда зацветут груши. Приношение совершают так: для Юпитера Дапалиса поставь чашу (любого размера, как пожелаешь) с вином. Этот день считается праздником для волов и волопасов, а также для тех, кто совершает приношения. Принося это угощение, говори так: «Юпитер Дапалис, в моем доме тебе полагается чаша с вином, потому что мы чтим твой праздник. Прославляем тебя жертвенным вином». Можешь, если хочешь, совершить приношение и в честь Весты. На праздник Юпитера подают жареное мясо и сосуд с вином. Освяти эти дары,

9 Quidquid tangebam crescebat tanquam favus [всё, чего я касался, разрасталось, как пчелиные соты] (Petronius, XLIII, LXXIX). Имеется в виду, что в улье количество сот постоянно увеличивается. На Рождество сербы приглашают ритуального первого гостя (он называется полазником); печной лопатой полазник так ударяет по горящему бадняку, чтобы вокруг разлетелись искры. При этом он говорит: «Пусть у вас будет столько же овец, столько же коз, столько же свиней, столько же быков, столько же удачи и благополучия,

сколько здесь летает искр!» (Vuk, Montenegro, 106).

не касаясь их; после этого (праздника) сеют пшено, просо, чеснок, чечевицу] (Cato, De re rust., CXXXII).

Здесь же стоит привести древнеанглийское заклинание (оно называется bôt [лекарством, средством исправления] — древневерхненемецкое puoza), с помощью которого исцеляли неплодородную землю, испорченную колдовством (Cod. Exon., 5214).

Her is seo bôt, hû þû meaht þîne äceras betan, gif hî nellađ vel veaxan, ođđe þær hvilc ungedêfe þing ongedôn biđ on drŷ ođđe on lyblâce.

Genim þonne on niht, ær hit dagige, feover tyrf on feover healfa þäs landes, and gemearca, hû hî ær stôdon. Nim þonne ele and hunig and beorman, and ælces feos meolc, þe on þæm lande sî, and ælces treovcynnes dæl, þe on þæm lande sî geveaxen, bûtan heardan beáman, and ælcre namcuđre vyrte dæl, bûtan glappan ânon; and dô þonne hâlig väter þæron, and drŷpe þonne þriva on þone stađol þâra turfa, and cveđe þonne þâs vord: crescite, veaxe, et multiplicamini, and gemänigfealde, et replete, and gefylle, terram, þâs eorđan, in nomine patris et filii et spiritus sancti (sit) benedicti, and pater noster, svâ oft svâ þât ođer. And bere siđđan þâ turf tô cyrcean, and messepreost âsinge feover messan ofer þâm turfon, and vende man þät grêne tô þam veofode. And siđđan gebringe man þâ turf, pær hi ær væron ær sunnan setlgange, and häbbe him gevorht of cvicbeáme feover Cristes mælo, and âvrîte on ælcon ende Mattheus and Marcus, Lucas and Johannes. Lege þät Cristes mæl on þone pyt neođeveardne, cveđe þonne: crux Mattheus, crux Marcus, crux Lucas, crux Johannes. Nim þonne þâ turf and sette þær ufon on and cveđe þonne nigon siđon þâs vord: crescite and svâ oft pater noster. And vende þe þonne eástveard, and onlût nigon siđon eádmôdlice, and cveđ þonne þâs vord:

eástveard ic stande, ârena ic me bidde.

Bidde ic þone mæran dryhten, b. i. þ. miclan dryhten, bidde ic þone hâligan heofonrices veard.

Eorđan ic bidde and upheofon, and þâ sôđan sancta Marian,

and heofenes meaht and heáhreced,

þät ic môte þis gealdor mid gife dryhtnes tôđum ontŷnan þurh trumme geþanc, âveccan þâs västmas us tô voruldnytte, gefyllan þâs foldan mid fäste geleáfan, vlitigian þâs vangturf, svâ se vîtega cväđ, þät se häfde âre on eorđrice se þe ælmyssan dælde dômlice dryhtnes þances.

Vende þe þonne þriva sunganges. Âstrecce þe þonne on andlang, and ârim þær letanias, and cveđ þonne «sanctus, sanctus, sanctus» ođ ende. Sing þonne benedicite âpenedon earmon and magniticat and pater noster III, and bebeod hit Criste and sancta Marian and pære hâlgan rôde, tô lofe and tô veorđinga, and þam tô âre þe þät land âge and eallon þâm þe him underþeodde sint. Þonne þät eall sî gedôn, þonne

nime man uncûđ sæd ät ælmesmannum, and selle him tvâ svylc svylce man ät him nime, and gegaderie ealle his sulhgeteogo tô gädere. Borige þonne on þam beáme stôr and finol and gehâlgode sâpan and gehâlgod sealt. Nim þonne þät sæd, sete on þäs sulhes bodig. Cveđ þonne:

Erce, erce, erce, eorđan môdor10, geunne þe se alvealda êce dryhten äcera veaxendra and vriđendra, eácniendra and elniendra,

sceáf tæce11 se scîra västma, and þære brâdan bere västma, and þære hvîtan hvæte västma, and ealra eorđan västma. Geunne him êce dryhten

and his hâlige þe on heofonum sint.

Þät his yrđ sî gefriđod viđ ealra feonda gehväne, and heo sî geborgen viđ ealra healvn gehvylc, þâra lyblâca geond land sâven.

Nu bidde ic þone vealdend, se þe þâs veoruld gesceôp, þät ne sî nân tô þäs cvidol vîf, ne tô þäs cräftig man, þät âvendan ne mäge vord þus gecvedene.

þonne man þâ sulh forđ drîfe and þâ forman furh onsceote, ced þonne:

hâl ves þû folde fira môdor!

beo þû grôvende on godes fäđme, fôdre gefylled firum tô nytte!

nim þonne älces cynnes melo, and âbace man innereardre handa brâdne hlâf and gecned hine mid meolce and mid hâlig vätere, and lecge under þâ forman furh. Cveđ þonne:

ful äcer fôdres fira cynne

beorht blôvende, þû geblêtsod veorđ

þäs hâligan naman, þe þâs heofon gesceôp, and þâs eorđan þe ve on lifiađ.

Se god þe þâs grundas geveorhte gemme us grôvende gife, þät us corna gehvyle cume tô nytte;

cveđ þonne þriva crescite in nomine patris benedicti amen, and pater noster þriva.

10В I, 502 я предпринял попытку истолковать данную строку — впрочем, всё это остается рискованным предположением. Еще одно древнеанглийское gealdor [заклинание] (направленное против укусов змей) начинается так: ærce ærcre ærnem nadre ærcund hel ærniem niþærn [заклинательные формулы без строгого значения] и так далее.

11В рукописи — sceafltahen. Я читаю sceáf tæce и понимаю это как manipulum capiat [связал бы сноп].

[Вот средство, как исправить поле, если оно плохо родит или если на него с помощью колдовства наведена порча.

Ночью, перед рассветом, возьми четыре куска дернины с четырех краев участка и пометь их. Затем возьми масло, мед и закваску, а также молоко от каждого вида скотины, что есть на твоей земле, и по куску древесины с каждого вида дерева, что растет на твоей земле (кроме твердых деревьев), и понемногу от каждого вида известной тебе травы (кроме репейника). Пролей на всё это святой воды и трижды обрызгай земляную часть дерна, а затем скажи такие слова: «crescite, растите, et multiplicamini, и умножайтесь, et replete, и наполняйте, terram, землю, in nomine patris et filii et spiritus sancti (sit) benedicti (во имя отца и сына, и святого духа будьте благословенны); и читай «Отче наш» столько же раз, сколько скажешь эти слова. Затем отнеси дерн в церковь: над этой землей священник должен отслужить четыре мессы, причем дернина должна быть повернута зеленой частью к алтарю. После этого, до заката солнца, верни дернину туда же, откуда взял ее. Из осины сделай четыре Христовых знака и на каждом конце напиши имена Матфея и Марка, Луки и Иоанна. Положи Христовы знаки в ямки (от дерна), говоря так: crux Mattheus, crux Marcus, crux Lucas, crux Johannes (Матфей-крест, Марк-крест, Лука-крест, Иоанн-крест). Затем возьми дерн и накрой им кресты, девять раз повторив такие слова: Crescite… (растите и так далее); и столько же раз прочитай «Отче наш». Повернись к востоку, девять раз смиренно поклонись и произнеси такие слова:

Стою лицом на восток, молю о милости, молю славного господа, молю могучего господа, молю святого стража царства небесного.

Молю землю и небеса, молю истинно святую Марию,

взываю к мощи высоких небес; я произношу этот заговор с твердой верой в дары божьи:

пробудитесь, плоды, чтобы напитать нас, наполнитесь, поля, силой веры,

нарядитесь, травянистые луга; мудрый пророк возвестил, что на земле благоденствует тот, кто дает милостыню, кто жертвует в честь господа.

Затем трижды оборотись посолонь. Простеревшись во весь рост, произнеси литании, а затем прочитай «sanctus sanctus sanctus» [свят, свят, свят; Серафимскую песнь] (до конца). После вытяни руки, спой Benedicite, Magnificat и, трижды, — «Отче наш», посвящая тем самым землю чести и славе Христа и святой Марии, на благо тому, кто владеет этой землей, и всех тех, кто служит ему. Сделав всё это, возьми у нищих незнакомые тебе семена, взамен отдав вдвое больше, чем взял. Затем возьми плуг и просверли отверстие в грядиле; в это отверстие

положи­ ладан и фенхель, немного освященного мыла и освященной соли. Возьми семя, полученное от нищих, и вложи его в остов плуга, говоря:

Эрке, Эрке, Эрке, земная мать, да дарует тебе вседержитель, вечный господь

плодородные, процветающие поля, изобильные, приумножающиеся, с высокими стеблями, пусть жнец свяжет толстые снопы,

соберет яркие ячменные зерна

ибелые пшеничные зерна,

ивсе плоды земные. Пусть вечный господь

иего святые, что водворились на небесах, навсегда защитят урожаи от всех врагов, оберегут от всякого злодейства, от колдовства, посеянного на этой земле.

Я молю властителя, сотворившего мир, чтобы ни коварная женщина, ни хитроумный мужчина не сумели отвернуть то, что здесь сказано.

Затем берись за плуг и проводи первую борозду, говоря так:

Будь здорова, земля, мать людей! Расти в объятьях бога, наполняйся едой для людей!

После этого возьми от каждого вида муки и испеки каравай шириной со сложенные ладони, замешав его на молоке и святой воде; положи этот каравай в уже пропаханную первую борозду. Затем скажи:

Заполняйся, поле, едой для рода людского, благословенно будь, яркое цветение, святым именем сотворившего небеса и землю, на которой мы живем.

Бог, создавший землю, даровал нам плоды растений, сделал так, чтобы каждое семечко возрастало нам на пользу.

После этого трижды скажи «crescite in nomine patris (sit) benedicti amen» (растите, во имя отца, будьте благословенны, аминь) и трижды прочитай «Отче наш»].

Этот прелюбопытнейший ритуал восходит, скорее всего, к языческим жертвоприносительным и земледельческим церемониям (несмотря даже на то, что в этом виде в него уже проникли отдельные христианские обычаи). Римляне подавали Юпитеру daps [торжественную трапезу] и опрокидывали чашу с вином,

а затем сеяли пшено, просо, чеснок и чечевицу — в древнеанглийском обряде вспахиванию борозды тоже предшествуют жертвоприношения. С четырех краев поля вырезали куски дерна, на которые затем выкладывали и наливали масло, мед, закваску, молоко от всех видов скота, древесину от всех видов деревьев (за исключением древесины твердых сортов — то есть дубовой и буковой; см. RA, 506) и понемногу от каждого вида трав, известных землевладельцу, кроме репейника; всё это обрызгивали святой водой. Затем куски дернины относили в церковь, где их оставляли (повернув зеленой частью к алтарю), чтобы над ними отслужили четыре мессы; после этого, перед заходом солнца, дернину относили назад на поле. В этот момент произносили особое заклинание и вкладывали в плуг зернышко неизвестного растения, выкупленное у нищего (ср. с II, 773), после чего читали еще один заговор и плугом проводили первую борозду. Взяв от каждого вида муки, на молоке замешивали тесто для хлеба; этот хлеб клали затем под первую борозду, произнося еще один заговор. Известно, что римляне жертвовали полям плоды и мучные пироги. В наших вейстумах тоже, как представляется, сохранились следы аналогичных языческих обычаев (которые, очевидно, уже не воспринимались как языческие): «… на одном конце борозды должен быть горшок с медом, а на другом — горшок с молоком, чтобы пахарь мог подкрепиться, если очень устанет» (Weisth., II, 547; в рукописи стоит не Milch [молоко], а melts: возможно, это слово следует читать как Mehl [мука] или Malz [солод]). И далее: «на запашку следует приносить каравай такого размера, чтобы его можно было надеть на ось плужного колеса и так вспахать борозду; если хлеб поломается, когда борозда будет готова, а у пахаря не будет с собой другого колеса, то этот пахарь должен заплатить штраф; если хлеб раскрошится до того, как борозда будет вспахана, то пахарь может идти домой, не платя штрафа» (Weisth., II, 356). В другом случае это предписание обретает такой вид: «если пахарь сломает колесо, то в качестве штрафа он должен отдать каравай той же высоты, что и плужное колесо, выпеченный изо всех видов зерен, что были добыты с помощью этого плуга; затем пахарь должен обходиться с плугом так осторожно, чтобы на вращающемся колесе зяблик мог кормить птенцов» (Weisth., II, 179, 180). В Weisth., II, 547 сказано, что плуг нужно катить так, «чтобы птица небесная могла склевать зернышко, упавшее к колесу». В Weisth., II, 120 упоминается только то, что хлеб должен быть размером с плужное колесо; в Weisth., II, 128, опять же: «из всех видов зерен, какие приносит сей надел, какие дробят там на мельнице, следует испечь пирог размером с плужное колесо, и им пахарю надлежит провести борозду: если хлебное колесо сломается до окончания работы, то с пахаря полагается взыскать штраф; если колесо не сломается, то штраф всё равно взимают». Пирог «изо всех зерен, что дробят на мельнице», упоминается и в Weisth., II, 147; о «ржаном хлебе, который ставят в плуг вместо колеса», речь заходит в Weisth., II, 262, 412, 587. В чем суть этих диковинных предписаний? Возможно, пахари вовсе не ели мед и молоко из-под земли, а хлеб и пироги в действительности не надевали

на колесную ось, чтобы пропахать первую борозду: всё это может быть символом жертвенного хлеба первин, который поливали молоком и медом, а затем укладывали в борозду (ad piamentum — см. II, 877) — его делили между пахарями, его позволяли клевать птицам; для этого хлеба смешивали все виды зерен, всё, что родится на поле, — это очень важная деталь, поскольку в древнеанглийском ритуале тоже фигурирует «каравай из всех видов муки».

В примечаниях к «Саге о Хервёр» (Hervararsaga, 139) Олаф Верелий упоминает, что шведские крестьяне высушивали julagalt [йольский пирог в форме вепря] (см. I, 204) и хранили его до весны. Затем они крошили его на поле, давали пахотным лошадям и тем, кто держал рукоятку плуга: verrem istum fictum siccant, et ad veris tempus, cum semina sulcis sunt credenda servant. Tum partem ejus comminutam in vas vel in corbem, ex quo semina sunt dispergenda, immittunt, hordeoque permixtam equis aratoribus, alteram servis stivam tenentibus comedendam relinquunt, spe forte uberioris messis percipiendae [этого кабана высушивают и подают весной, когда семена бросают в борозды. Раскрошенную часть пирога, перемешав ее с ячменем, кладут в тот сосуд, в ту корзину, из которой рассыпают зерна, и дают пахотным лошадям, а оставшуюся половину оставляют для людей, держащих плуг. При этом, вероятно, надеются на изобильный урожай]. Здесь, опять же, речь идет о жертвенном пироге, который смешивали с семенами и которым угощали людей и животных; о ведьмах говорили, что они делят между собой уголья от сгоревшего дьявола, которые затем рассыпают на полях (см. II, 682), — возможно, это как-то связано с выпеканием жертвенного пирога в форме идола? На Бельтайн тоже пекли и раздавали пироги (см. II, 40).

Множество обычаев, заговоров и благословений связано со льноводством; работая со льном, девушки и в наши дни поют различные песни. Кое-где было принято, чтобы в сезон засевания льна хозяйка дома станцевала на столе, а затем спрыгнула спиной вперед: чем выше она прыгнет, тем выше вырастет лён

(ср. с разделом «Суеверия», 519). Ян Ласицкий рассказывает о самогитах: tertio post ilgas die deum Waizganthos colunt virgines, ut ejus beneficio tam lini quam cannabis habeant copiam. Ubi altissima illarum, impleto placentulis, quas sikies vocant, sinu, et stans pede uno in sedili manuque sinistra sursum elata librum prolixum tiliae vel ulmo detractum, dextera vero craterem cerevisiae haec loquens tenet: Waizganthe produc nobis tam altum linum, quam ego nunc alta sum, neve nos nudos incedere permittas! Post haec craterem exhaurit impletumque rursum deo in terram effundit, et placentas e sinu ejicit, a deastris, si qui sint Waizgantho, comedendas. Si haec peragens firma perstet, bonum lini proventum anno sequenti futurum in animum inducit, si lapsa pede altero nitatur, dubitat de futura copia, fidemque effectus sequitur [на третий день после праздника Дедов девушки чтут бога Вайжгантаса, чтобы он, милостью своей, в изобилии даровал льна и конопли. Самая высокая из девушек с полным фартуком пирожков, которые называются сикиями, встает одной ногой на стул; в левой руке она поднимает луб, снятый с липы или вяза, а в правой держит кружку с пивом; при этом девица произносит такие слова:

защитить стадо, зовут так либо из-за того, что он выходит против волка, либо изза того, что волк встретился этому герою в счастливый час (см. II, 776) [15].

Заклинания пчел на немецком языке мне не встречались; приведу латинский заговор из Baluze, Capitul., II, 663 (Балюз почерпнул его из некоей санктгалленской рукописи). Ad revocandum examen apum dispersum: adjuro te mater aviorum per deum regem coelorum et per illum redemptorem filium dei te adjuro, ut non te in altum levare nec longe volare, sed quam plus cito potes ad arborеm venire (velis): ibi te alloces cum omni tuo genere vel cum socia tua, ibi habeo bona vasa parata, ut vos ibi in dei nomine laboretis etc. [чтобы призвать назад рассеявшийся пчелиный рой: заклинаю тебя, мать птиц, богом, царем небесным, и его сыном-искупителем тебя заклинаю — не поднимайся высоко, не улетай далеко, а как можно скорее возвращайся к дереву; там я размещу тебя со всем родом твоим или с твоей соседкой, там я подготовил для тебя хороший улей… и так далее]. Такое название пчелы, как mater aviorum [мать птиц], напоминает о древнеанглийском beomôdor [мать пчел, пчеломатка] (см. II, 151); нарастающие соты (см. II, 944) называли beobreád [пчелиным хлебом] (Cod. Exon., 425:20); по-средневерхненемецки — bîebrôt (Gramm., III, 463), а также râz и wâbe (от глаголов weben, wirken [ткать, плести] — ср. с II, 151); улей (vas) по-средневерхненемецки — bîekar [пчелиный сосуд] (готское kasi), а леток подревневерхненемецки — flougar (Graff, III, 163); в древности было гораздо больше пчеловодческих терминов, чем теперь, и были они гораздо изящнее [16].

Руны насекали на лубяных пластинах (limrûnar â berki rista ok â bađmi viđar [целебные руны вырезай на коре и на хвойных деревьях] — Sæm., 195a; cortex carminibus adnotatus [кора, надписанная заклинаниями] — Saxo, 44), и, скорее всего, в древние времена были особые руны, предназначенные для снятия коры с дерева. Заклинательными песнопениями могли высвободить ребенка из материнской утробы, отщепить луб от коры. У мальчишек-пастухов практически во всех частях Германии ходит стишок, который ритмично распевают, ударяя себя по колену ивовой веткой (или по этой ветке — рукоятью ножа): так с ивы можно снять неповрежденный внешний слой коры, который идет у пастухов на лубяные дудочки. Самый простой (но не самый древний) вариант этого стишка таков: Fabian Sebastian, lat mi de widenflöt afgan! [Фабиан, Себастьян, дайте мне снять ивовый луб!] (Voss, Idyll, VI, 179). В Дитмаршене: Fabian Sebastian lat den saft ut holt gan! [Фабиан, Себастьян, дайте соку потечь из дерева!]. Считается, что в день этих двух святых (20 января) ива наливается соком. В некоторых районах имена Фабиана и Себастьяна в заклинании не упоминаются, а сам заговор оказывается длиннее: sa sa pipe (вероятно, sappipe, — «сочная дудочка») upm mölendike dar sit en man, de heet Johan, de har dre rode stöveln an, de ene hördo mi to, de annor hörde di to, de drudde hördem papen to, do kam de ole hesse (ведьма) mit en blanken meste, sneet den küken den kop af, smeeten in busch, plumps sä de busch, is de sapipe noch nicht good? [сочная дудочка! на мельничной запруде сидел человек, а звали его Иоганном; у него было три красных башмака, один

из которых­ — мой, второй — твой, третий — папин; пришла старая ведьма с обнаженным ножом, отрезала цыпленку голову, бросила ее в куст, «шлеп», — сказал куст; а сочная дудочка еще не готова?]. Гальбертсма пишет (см. «Overijsselschen almanac» от 1836 года): «de twijg riip en gesneden zijnde slaan de kinderen met het hecht van een mesje op een der groene rijsjes, tot dat de bast loslaat, dien zij er dan heel aftrekken en als een pijp gebruiken om op te fluiten of er erwten door te blazen. Zoo lang het kind met zijn mesje op den bast tikte, plag het oudtijds de volgende regelen te zingen: “lange, lange pipe, wenneer bistou ripe? Te meye, te meye, as de veugeltjes eyer lekt. ‘T ketjen op den dyk zat, sute melk met brokken at. Doe kwam de voele hesse al met de scharpe messe, wold et ketjen et oor afsnien: it ketjen ging ant lopen to hope, lo hope! de voele hesse ging lopen. Heel of, half of, houwe dijn den kop af, so dood as en piere, kump sün levendage net weer hiere”» [срезав спелую ветку, дети бьют ее рукоятью ножа по зеленой части, чтобы отошла кора: из нее делают дудочки, чтобы играть или стрелять горошинами. Ударяя ножом по ветке, дети поют такую песню: «длинная-длинная дудочка, когда ты созрела? В мае, в мае, когда птицы откладывали яйца. Кошка сидела на дороге, ела молоко с крошками. Тут пришла злая ведьма с острым ножом — хотела оттяпать кошке ухо; кошка бросилась долой вприпрыжку, а злая ведьма за ней побежала: целая, резаная — оторву тебе голову; и вот она мертва, как камень, не вернутся дни ее жизни»]. В Firmenich, 121 приведен такой ноймаркский заговор: sipp sapp seepe, moak mi ‘ne flöte. Wovon denn? Von meieroan, von thymegoan, det se balle mag afgoahn [sipp sapp seepe, я делаю себе флейту. Из чего? Из майорана, из тимьяна, чтобы быстрее сошла (кора)]. В Пригнице (см. Firmenich, 131): sibbe sibbe sibbe säubken, loat mi det kleine fleutken goot afgoahn, goot afgoahn bes up den letzten knoaken [sibbe sibbe sibbe säubken, пусть хорошо сойдет моя маленькая флейта, пусть хорошо сойдет, до последней косточки]. Можно заметить, что имя «Себастьян» происходит здесь от обессмыслившихся форм «sappipe», «sibbe sabbe» (а также, вероятно, от соединения со словом «Bast» — луб). В Бёмервальде ивовую или ольховую ветку заклинают так (Jos. Rank, 168): pföfferl gei owa, sist schloga dö owa, lei’s rintl o drahdö eiz, heargotl pfeiz! (дудочка, выходи, или я тебя выколочу; снимайся кора дорогая, господня дудочка). В Woycicki, Kl., I, 92, 151 рассказывается: чтобы заполучить чудесную дудочку (фуярку), от звуков которой все пускаются в пляс, в темном лесу нужно найти зеленую иву, никогда не слыхавшую шума воды и петушиного пения: co by nigdy niesłyszala szuma wody, ni piania koguta. Эта деталь, известная народу и на Пруте, и на Днестре, удивительным образом совпадает с тем, что сказано у Плиния: ex qua (sambuco) magis canoram buccinam tubamque credit pastor ibi caesa, ubi gallorum cantum frutex ille non exandiat [пастухи верят, что рог или труба из нее (бузины) будет громче, если собрать древесину там, где кусты не могли слышать пения петухов] (Plinius, X, 37). О снятии коры и луба здесь не упоминается [17].

Прайс сообщил мне об одном древнеанглийском заклинании (лист 186 по рукописи Harley MS № 585) против færstice (внезапного колотья в боку). Сначала нужно сварить в масле три вида трав: feferfuge [пижма] (английское feverfew,

в «Капитулярии о поместьях» (см. Pertz, III, 186): febrifugia = febrem fugans [избавляющая от жара]), красную крапиву, что проросла сквозь дворовую изгородь (ср. с травой, прорастающей сквозь сито — см. II, 882, 883), и vegbræde, подорожник (древневерхненемецкое wegabreita — plantago).

Viđ færstice feferfuge and seo reáde netele, þe þurh ærn invyxđ and vegbræde, vylle in buteran.

Hlûde væron hî lâ hlûde, þâ hi ofer þone hlæv ridon, væron ânmôde, þâ hi ofer land ridon.

Scyld þû þe nu þâ, þisne nîđ genesan môte. Ût lytel spere, gif her inne sie!

Stôd under linde, under leohtum scylde, þær þâ mihtigan vif hyra mägen beræddon, and hi gyllende gâras sendon.

Ic him ođerne eft ville sendan fleogende flân forane tô geanes. Ût lytel spere, gif hit her inne sie! sät smiđ, slôh seax lytel

……………iserna vund sviđe. Ût lytel spere, gif her inne sie!

Sex smiđas sæton, välspera vorhton, ûtspere næs innspere

gif her inne sie isernes dæl, hägtessan geveorc, hit sceal gemyltan,

gif þu være on fell scoten, ođđe være on flæsc scoten, ođđe være on blôd scoten…………

ođđe være on liđ scoten, næfre ne si þin lif âtæsed, gif hit være êsa gescot, ođđe hit være ylfa gescot, ođđe hit være hägtessan gescot, nu ic ville þîn helpan:

þis þe tô bô bôte êsa gescotes, þis þe tô bôte ylfa gescotes, þis þe tô bôte hägtessan gescotes. Ic þîn ville helpan. fleo þær on fyrgen!

Heáfde hâl vestu, helpe þîn dryhten!

Nim þonne þät seax, âdô on vætan.

[Против внезапного колотья в боку свари в масле пижму, красную крапиву, проросшую сквозь изгородь (ærn = hærn), и подорожник.

Грохотали они, — ох грохотали! — по холмам проезжая, лютовали они, по земле проезжая.

Укройся щитом: выдержишь этот бой. Выйди, малый дрот, если ты внутри! Я стоял под липой, под легким щитом,

когда могучие жены с силами собирались,

бросали свистящие копья. Я назад им пошлю копье,

стрелу летящую против них направлю. Выйди, малый дрот, если ты внутри! Сидел кузнец, ковал маленький нож

……………………железных.

Выйди, малый дрот, если ты внутри!

Сидели шесть кузнецов, делали боевые копья. Выйди, копье, не входи внутрь!

Если есть внутри какой-то кусок железа, ведьмина работа, так он расплавится. Если пробили кожу, если пробили плоть, если кровь поразили………………

если пробили конечность, пусть жизнь твоя вне опасности будет. Вот твое спасение от асова прострела, вот твое спасение

от эльфова прострела, вот твое спасение от ведьминого прострела. Я помогу тебе. Беги, (колдунья), в горы!

Исцелись, и да поможет тебе господь!

Затем возьми нож и положи его в воду].

В тексте есть несколько пропусков, что затрудняет его понимание. В основе заклинания лежит то представление, что колика — это прострел от зловредных духов. Могучие жены, hägtessan (см. II, 669), с грохотом проезжают по стране и мечут свистящие копья; в заключительной части текста разграничивается несколько видов прострела: êsa, ylfa и hägtessan gescot, то есть прострел богов (асов; см. I, 162), эльфов и ведьм (в тексте стоит слово hägtessan — родительный падеж единственного числа; во множественном было бы hägtessena). Заклинатель описывает ход событий и призывает больного укрыться щитом, чтобы он «выдержал бой»12; после каждой строфы повторяется призыв: «выйди, малый дрот, если ты внутри (тела больного)!». Целитель рассказывает, что сам он стоял в укрытии, когда колдуньи рассыпали свои стрелы, и был готов ответить им, бросив нож (в тексте также упоминается кузнец, выковавший нож; шестеро ковачей делают боевые копья). Колдовское железо должно расплавиться, куда бы оно ни попало: в кожу, в плоть, в кровь или в конечность; помощь близка. В заключительных строках сказано: «беги на пустоши (колдунья), а ты (больной) будь здоров (heáfde — на голову), да поможет тебе бог». В самом конце

12 Þisne nîđ genesan; в древнеанглийском языке этот глагол управляет винительным падежом (а не родительным, как в древневерхненемецком): ср. с þâ säcce genäs [спасся в битве] (Beov., 3950); nîda gehvane genesen häfde [прошел невредимым через все битвы] (Beov., 4789); fela ic guđræsa genäs [я пережил много сражений] (Beov., 4848); se þâ gûđe genäs [что выжил при нападении] (Cædm., 121:33) [19].

страшно загнаны и все в мыле; когда я спросил, что же случилось, он раздраженно ответил, что это проехалась­ ночная майра] (Cannegieter, Epistola de ara ad Noviomagum reperta, 25). К этому maira nocturna (само слово майра

может восходить к латинскому matrona (см. I, 703) или даже ко греческому μοῖρα), не будь у нас лучшего толкования, можно было бы возвести и само

немецкое слово Nachtmar (английское nightmare). С древневерхненемецким marah (equus [конь]), древнеанглийским mear, древнескандинавским marr сопоставимы, судя по всему, древнеанглийское meare (женского рода; такое написание я предлагаю вместо mære), древнескандинавское mara. Правда, древневерхненемецкое meriha означает только equa [кобыла], не ephialtes [ночной кошмар], и в нововерхненемецком понятия Mähre и Mahr тоже разграничиваются; однако в древнескандинавском языке демона называли словом mara [женского рода] — уже в «Саге об Инглингах» рассказывается, что мара затоптала спящего конунга Ванланди [Vanlandi] (mara trađ hann [его топчет мара]; Yngl. saga, XVI); когда люди бросились ему на помощь, «trađ hun fôtleggina» [(мара) стала топтать ему ноги] и, наконец, «kafdi hun höfuđit, svâ at þar dô hann» [она так сжала ему голову, что он умер]. Представление о маре колебалось: ее могли считать оседланным зверем, могли представлять в виде некоей всадницы или топотуньи; дьявол тоже иногда сам ездит на людях, а иногда оборачивается конем и дает себя оседлать. Штемпе, как и мара, затаптывает (см. I, 529). Интересные нидерландские сказания о марах собраны в Wolf, № 249—254; особенно любопытным мне представляется заклинание против этого духа, приведенное в Wolf, 689:

o maer, gy lelyk dier,

komt toch dezen nacht niet wêer. Alle waters zult gy waeyen.

alle boomen zult gy blaeyen, alle spieren gerst zult gy tellen,

komt my toch dezen nacht niet kwellen!

[о мара, нечистый зверь, не возвращайся сюда этой ночью. Пройди все воды вброд,

оборви листья со всех деревьев, сосчитай все ячменные колосья, но не терзай меня этой ночью!]

Ср. с таким хеннебергским заговором (Haupt, Zeitschr., III, 360):

das wallala alle berge durchtra, alle wasser durchbåt,

alle bletlich åblåt, onnerdesse wörds tak!

[валлала, иди по всем горам, омывайся во всех водах, срывай все листья,

пока не настанет день!]

В обоих текстах речь идет о ночном странствовании духа, о том, как он ступает по всем горам, переходит водоемы вброд (или купается в них), обрывает листья с деревьев, пересчитывает ячменные колосья, пока не настанет день. Говорят, что мары отдыхают на maerentakken (омеле?). Слово wallala происходит, вероятно, от глаголов wallen, wadeln [бродить, странствовать]; с другой стороны, это может быть междометие — горестный вздох (см. Gramm., III, 293): ночные призраки (см. раздел «Суеверия», 878) являются в облике горюющих матерей (см. I, 720). В Schm., IV, 54 глагол waulen толкуется как «горевать, рыдать, хныкать» [20]. Третье заклинание против ночных кошмаров приведено в Schreiber, Tb. (1839), 321: «друд [drudenkopf], я запираю перед тобой свой дом и свой двор, я закрываю от тебя свою кровать, чтобы ты не топтал меня (trostest — trottest, trittst?). Ступай в другой дом, переходи через все горы и воды, сосчитай (ehlest — zehlest?) все палки в заборах. А тогда уже придет в мой дом счастливый новый день». Друт — то же самое, что и мара; Drutenzopf [колтун, «косу друта»] называли еще Marenzopf, Alpzopf [косой мары, косой альпа], а Drutenfuß [пентаграмма, «нога друта»] = maerenvoet [нога мары]. Самое важное здесь, как кажется, — то, что этот призрак боится зари и дневного света (см. I, 765, 766); «Речи Альвиса» заканчиваются точно так же, как все вышеприведенные заговоры: «nu scînn sunna î sali» [солнце осветило палаты] — ср. с dagr er nû [день настал] (Sæm., 145b). Я полагаю, что аналогичные заклинания (и может быть, в более чистом виде) еще обнаружатся в других регионах.

Заговоры-благословения часто начинаются с рассказа о каком-то событии, о том, откуда происходит благотворная сила; часто в таких заклинаниях фигурируют мифологические существа. Например, один из заговоров начинается так:

sprach jungfrau Hille: «blut stand stille!»

[дева Хилле сказала: «кровь, остановись!»]

Разве можно не узнать здесь валькирию Хильду, что способна была пускать и останавливать кровь! Вполне очевидно, что заговорные формулы не могли появиться в христианские времена; даже если заклинание начинается с таких слов, как, например, «шла Богородица» или «шел Христос» (ср. также с таким заговором против нарыва на пальце [Fingerwurm, «червя на пальце»]: «ехал по полю Бог-отец, вскопал землю доброй мотыгой, выкопал всех червей: один белый, другой черный, третий красный; вот все черви и мертвы!»), то это еще

не делает текст христианским: скорее, здесь имеют место позднейшие вставки святых имен, в то время как сами заговоры известны в народе с древности. В заклинаниях нередко встречаются неясные, бессмысленные слова — что они значили у язычников, нам уже не понять. В II, 940 мы уже видели, как Иисус и Господь (the lord) занимают место Вотана. В Mone, Anz., VII, 609:

Christus in petra sedebat, et virgam manu tenebat.

[Христос сидел на камне, держа в руке ветку]

Или: «шел Иов по стране, держа палку в руке». «Странствовал Иисус с Петром из одной страны в другую»; в I, 604 уже говорилось об этом широко распространенном образе. Иногда (как, например, в последнем случае — когда речь идет о Христе и святом Петре) довольно сложно определить, какие именно языческие божества имеются в виду. Очень часто заговоры начинаются с упоминания трех существ: идизы разделены на три группы (см. II, 938), три Марии выглядывают из окна (см. I, 703) — подобно норнам или феям. В Keisersberg, Ameis., 50a (см. раздел «Заклинания», XXXI):

Пошли три брата по полю…

«Три девы спустились с небес на землю: первую звали Кровь-лейся [Blutgülpe], вторую — Кровь-сворачивайся [Blutstülpe], а третью — Кровь-остановись [Blutstehestill]» (Märk. Forsch., I, 262); последняя — это та же дева Хильда, в другом заговоре упомянутая сама по себе. Процитирую еще один заговор, приведенный у Рота: juvat subnectere incantationis formulam, qua in marchia brandenburgensi atque adjacentibus regionibus in ophthalmia curanda uti solent anus decrepitae, insanos ritus deperientes, quam quidem factis variis gesticulationibus ac digitis ante dolentes oculos ter decussatim motis, rauco susurramine semel atque iterum emutire consuescunt, ita autem habent: Ibant aliquando tres puellae in via virente, prima noverat remedium aliquod contra suffusionem oculorum, altera noverat remedium aliquod contra albuginem, el tertia profecto contra inflammationem, eaeque sanabant una ratione omnia. In nomine patris, filii et spiritus sancti. Amen [полезно будет добавить одно заклинание, которое в Бранденбургской Марке и в соседних с ней регионах дряхлые старухи используют против глазных болезней; отправляют такой безумный ритуал: творя различные телодвижения и трижды пальцами накрест проводя перед больными глазами, обычно они сиплым голосом раз или два бормочут: «шли как-то три девицы по зеленеющей дороге: первая знала лекарство против помутнения глаз, вторая знала лекарство от бельма, а третья, воистину, — от воспаления; вместе они всё сразу вылечивали. Во имя отца, сына и святого духа. Аминь»] (Roth, De nominibus vet. Germanor. medic. (Helmst., 1735), 139) [21].

Средства исцеления как бы вступают в бой с болезнями: «de ros un de wied, de stan in strid, de ros verswann, de wied gewann» [рожа и лозина вступили в бой; рожа пропала, лозина победила]; или: «de flecht un de wied, de krakeelten sik; de wied de gewünn, un de flecht verswünn» [лишай и лозина поссорились; лозина победила, а лишай пропал] (Mekl. Jb., V, 102, 103); или «de flockasch un de flechte, de flogen wol over dat wilde meer; de flockasch de kam wedder, de flechte nimmermeer» [зола и лишай летели над бескрайним морем; зола возвратилась, а лишай больше не видели] (см. раздел «Суеверия», 811) [22].

Заклинания волшебной лозы, с помощью которой вскрывали сокровища или рудные жилы, приведены в II, 556, 557. В сомнительных ситуациях решение записывали на листах бумаги, которые затем скрепляли глиной; в поисках глиняного карьера было принято читать особые заговоры: см. Haupt, Zeitschr., III, 190.

Впоздних воззваниях к животным, — таинственным созданиям, встреча

скоторыми считалась вещей, — тоже можно узнать следы древних заклятий, хотя сами формулы уже многократно исказились; здесь можно вспомнить стихи о лебеде (см. I, 716), об аисте (см. II, 126), о кукушке (II, 129, 130), о «птице святого Мартина» (см. II, 765, 766), о «жуке Богородицы» (см. II, 149) и так далее. У всех германцев такие обращения к животным удивительно единообразны, что уже заставляет обратить на них внимание.

Основная масса заговоров — в письменном виде или в устах народа — сохранилась в Скандинавии, где язычество царило дольше всего; и по форме, и по содержанию эти заговоры теснейшим образом связаны с древними верованиями и традициями. То заклинание, с помощью которого Гроа хотела извлечь камень из головы Тора (см. I, 651), в «Эдде» не сохранилось, но схожие наговоры вполне могли произносить над людьми и животными вплоть до позднейших времен. Остается надеяться, что крупное собрание шведских заклинаний, начатое Л.-Ф. Ревом и ныне насчитывающее более 2000 образцов, будет опубликовано в ближайшее время (о подготовке этого издания упоминалось в журнале «Mimer» — см. Mimer (Ups., 1838—1840), 271—77). В письменных заклинательных формулах время от времени можно распознать отдельные руны; в некоторых обрядах предписывается использование рун. Например, если совершить такой ритуал, то вор под угрозой потери глаза вернет украденное: в воскресенье на закате нужно взойти на возвышение с полным ведром воды, вырезать руну S и затем пригрозить вору, что он лишится правого глаза, если не вернет добро до определенного времени. Руна S здесь, видимо, связана с воскресным днем [Sonntag] закатом [Sonnenuntergang], а также, вероятно, со словом syn (visus [зрение], глаз); ведро для воды (situla) называли словом så — возможно, потому оно и фигурирует в обряде? Воду, скорее всего, выливали, и она стекала

схолма [23].