39

Однако главное, чем Гомер проясняет историю, состоит в том, что он представил нам во плоти Аххияву хеттских табличек - без него она была бы лишь общим хетт­ ским именем для европейских племён, без родины, языка и культуры. Равно как и об­ ратно: без хеттских табличек единый поход ахейцев оставался бы поэтическим вы­ мыслом (напомню, что доказать идентичность Трои и раскопанного холма так и не удалось). Вместе же Гомер и таблички гласят, что свершилась трагедия народов.

Тут мы впервые встречаемся с весьма общим свойством процесса познания: неясности проясняют друг друга. Мы не раз им воспользуемся, и можно сказать, что прием взаимного прояснения неясностей является одним из инструментов метода реконструкции прошлого вообще. (Об этом методе см. Прилож. В 3.)

4. Письменность до и после Гомера

Время появления письменности - это момент рождения науки с позиции текстуализма. В описанное Гомером время в Греции, как стало известно в XX веке, бытовала своя письменность - «линейное письмо Б». После ее частичной расшифровки (1953 год) мы знаем, что она была довольно примитивной, слоговой, и обслуживала двор­ цовую канцелярию. На глиняных табличках оказались почти сплошь текущие хозяйст­ венные записи [6], и никаких сведений о науке там нет, если не считать правил ариф­ метики (см. рис. после оглавления).

Однако огромные «циклопические» постройки (см. перед, обложку) говорят о на­ личии в Микенской Греции инженеров, каких мы видим, например, в Египте. Кто их учил, свои микенские учителя или иноземцы?·27 Вряд ли столь сложное знание было возможно без письменности. Но ко временам Гомера (а он творил лет через 500 по­ сле крушения Микенской цивилизации) микенская письменность была забыта, и он изобразил культуру «тёмных веков» бесписьменной18).

Зато как раз в его время в Греции утверждалась новая культура и появилась но­ вая письменность, но не на прежней слоговой основе, а на новой, алфавитной. Алфавит можно назвать величайшим филологическим изобретением всех времен. Он был, как принято считать, заимствован греками у финикийцев, о чем не раз вспоминали сами греки (по их легенде, его принес в Грецию финикиец Кадм, брат той самой Европы, которую похитил Зевс, приняв образ быка) и на что указывает сравнение алфавитов. Однако финикийский содержит только согласные, тогда как греки добавили в него гласные и сократили число согласных, чем и создали первый полноценный алфавит19.)

Первые записи ранним греческим алфавитом (состоял из одних заглавных букв, уже, в основном, привычных нам греческих) появились в -VIII веке. Самым старым известным текстом (а не надписью) являлся диск с записью священного перемирия, заключаемого на время Олимпийских игр. Диск не сохранился, но его видели многие (например, видел Аристотель), и его можно довольно уверенно датировать -776 го­ дом (см. лекции 4, 12). То есть, он немного старше поэм Гомера, самой древней до­ шедшей до нас греческой литературы. Вспомним, кстати, что изображенная Гоме­ ром культура бесписьменна20).

Никакой греческой литературы, более древней, чем поэмы Гомера (-VIII век), до

40

нас не дошло, зато дошла пословица: «Были и до Гомера поэты», и дошли даже списки таких поэтов. Один из них, сохраненный раннехристианским эрудитом Татианом, составляет 18 имен «писателей, древнейших Гомера» [СДХ, с. 44]. Одни имена не говорят нам ничего, другие, вернее всего, вымышлены, третьих мы теперь относим ко временам Гомера и после него, но само наличие списка ясно говорит о том, что греки отнюдь не считали свою литературу рожденной с Гомером. И правда - вряд ли столь сложная поэзия могла родиться на пустом месте. К другим ранним поэтам мы обратимся на лекции 3, а пока вернемся к Гомеру.

5. Цивилизация разбойников и «мораль навыворот»

Крушение микенской цивилизации породило «тёмные века» греческой истории и создало редкую ситуацию: народ, имевший государство и высокую культуру, вдруг лишился их, но сохранил значительную часть прежней среды обитания. Дело в том, что изрезанное гористое побережье Эгейского моря и двух тысяч таких же островов отнять было затруднительно. Эллины начали строить новую культуру, сообразную но­ вым условиям. По словам историка Юрия Андреева,

«греки гомеровской эпохи редко и неохотно занимались торговлей. Нужные им чужеземные вещи они предпочитали добывать силой и для этого снаряжали грабительские экспедиции ... В предприятиях такого рода видели проявление особой удали и молодечества, достойных настоящего героя и аристократа» (История древнего мира. Т. 1. Ранняя древность. М., 1989, с. 338).

Идея грабежа ужилась в сознании греков так прочно, что и через 400 лет ее одобрял Аристотель: по его уверению, многие люди живут охотой, и для части их

«охотой является грабеж», причем «охотиться должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, будучи от природы предназначенными к подчи­ нению, не желают подчиняться; такая война по природе своей справедлива» (Аристотель. Политика, А, III, 3, 8).

Это странно: ведь основными источниками рабов были и при Аристотеле, и до него не столько варвары, сколько свои же греки покоренных городов, взятые в плен и проданные в рабство. Неужели философ мог забыть, что однажды в рабство был продан его учитель Платон, будучи уже знаменитым философом? Нет, просто он в этой работе размышлял абстрактно. Подробнеее о рабстве (у Аристотеля и его со­ временников) писал московский философ Феохарий Кессиди [48, с. 21-23]. Отсылаю желающих к этой книге, а нам надо вернуться в «тёмные века».

Всякое общество как-то решает проблему "лишних людей" (людей, которым в обществе нет места), устраивая общественные работы (постройка пирамид, двор­ цов и "циклопических" стен) и устраивая войны, если прежде такие люди выселя­ лись в малоазииские колонии, а затем громили их же, то теперь, в лишенном власти Эгейском мире, где легко плавать, селиться и скрываться, они естественно станови­ лись пиратами.

В обычных державах чиновники управляют из центра, войско бережет границы и уязвимые места, а крестьянство населяет всю страну. Но, как отметил уже известный нам из первой лекции культуролог Михаил Петров, «в эгейских условиях угроза набе­ га исключает такую возможность. Под ее давлением побережье вынуждено собирать

42

казать не объективную истину, а свою правоту и чужую виновность».

И всё же принципы соревнования и самостоятельности вместе проясняют мно­ гие отличия греческой науки от восточной - ее открытость, индивидуальность (едва ли не у каждой идеи есть свой автор), рациональность (опора на разумные доводы, а не на авторитет) и, в некоторой мере, равенство участников. В этом она вполне оригинальна. В отличие от Востока, державшего науку в секрете и выставлявшему напоказ лишь поучение и пропись, эллины основали науку публичную, звавшую не столько к вере и авторитету, сколько к разуму. Подробнее см. у Зайцева [43].

Впрочем, понятно далеко не всё. Ни один народ, попав в сходную ситуацию (пи­ ратство было известно в Карибском море более трехсот лет, в Индонезии бытует до сих пор, а в Сомали родилось в XXI веке вновь, притом без всяких островов), ничего сходного с греческой культурой не породил. Очевидно, что важны и душевные чер­ ты народов. Мысль Петрова заслуживает внимания, поскольку он первым решился задать интересующий нас вопрос, но ответ мы должны искать сами.

Полного ответа на сегодня нет, возможно, его и не будет никогда, но частичные ответы есть, и состоят они в попытках выявить душевную сторону происходивших то­ гда событий. Сейчас коснемся ее наиболее ясно видных черт, а полнее рассмотрим вопрос на лекции 17.

В п. 6 лекции 1 мы уже говорили о нелепо жестоких греческих мифах. Теперь до­ бавлю, что в них как боги, так и герои являют некую особую мораль навыворот - они попирают нормы порядочности, обычные у людей, попирают открыто, напоказ, демонстрируя тем свою гордыню ('ύβρις, хюбрис), за которую сами же других кара­ ют. У греков в мифах обычен восторг от попрания условий договора: Афина обратила в паука Арахну, победившую ее в ткачестве, Аполлон убил несравненного музыканта Лина и сатира Марсия, победивших его в музыке (с Марсия живьём содрал кожу, а су­ дившему состязание царю Мидасу придал ослиные уши), и т.п. При этом жестокость расправы миф оправдывал не виной казнимого, а высоким положением казнящего. (Тему удобно рассмотреть на семинаре - см. Примеч.23.) Эту "мораль навыворот" от­ метил историк культуры Вил Дюрант:

«Склонность к разбою и кровопролитию дополняется у ахейцев беззастенчи­ вой лживостью. Одиссей едва способен говорить, не соврав, действовать, не прибегая к коварству. Схватив троянского лазутчика Долона, он и Диомед обещают ему жизнь в обмен на нужные им сведения; Долон предоставляет эти сведения, и они его убивают [причем] другие ахейцы ... восхищаются им. [...] поэт считает его героем во всех отношениях; даже богиня Афина хвалит его за ложь» [35, с. 58].

Такова суть своеобразия ахейской морали: богиня мудрости, воспевающая ложь, в том числе ложь ради лжи, - это для иных древних культур чуждо, но для грека ар­ хаической эпохи обычно. Сама Афина предательством погубила Гектора, с героиз­ мом обреченности защищавшего свою родную Трою, народ и семью. Причем Гомер восхищен Гектором, и он же с мрачным восторгом обрисовал эту (недостойную по­ следнего из людей) низость богини.

Почему так? Тут стоит вспомнить нелепо чудовищную расправу Одиссея с соб-