379

их заглавиям, Солнцу. Их мог написать Фалес младший, которого мы далее бу­ дем, как и все, называть просто Фалесом.

3.Различные Анаксимандры и Ферекиды

Взависимости от интересов и вкусов, основателем Милетской школы счита­ ют либо Фалеса, либо Анаксимандра. Начало этому положил еще Диоген Лаэрций (Ш век). Для него Фалес был всего лишь первым из «семи мудрецов», и он написал: «Философия же имела два начала: одно - от Анаксимандра, а другое - от Пифагора» (Д.Л., I, 13). А английский философ Джордж Генри Луэс, или Льюис (Lewes) 150 лет назад называл Фалеса основателем школы «физиков». В то же время Анаксимандру он приписывал основание независимой от Фалеса школы «математиков», известной нам под именем пифагорейской, - на том ос­ новании, что у Анаксимандра впервые говорится о численных соотношениях небесных тел и их орбит [8].

Анаксимандр столь же интересен, как и Фалес, и образ его так же двоится. Известно, что Анаксимандров в Милете тоже было два, только в данном случае общеизвестный философ является старшим, а малоизвестный историкпифагореец - младшим, жившим лет через 150 (см. у Паули). Этим тоже разре­ шается одно важное противоречие: основной корпус свидетельств рисует нам анаксимандров космос с неподвижной Землей в центре, однако один пассаж этому противоречит: «Анаксимандр полагает, что Земля - парящее тело и дви­ жется вокруг центра космоса» [14, с. 126]. Но движение Земли вокруг централь­ ного огня признавали пифагорейцы (Филолай), и пассаж естественно отнести к Анаксимандру младшему.

Менее известно, что у Анаксимандра старшего тоже были предшественники. Главное его космологическое достижение - что Землю можно представить себе висящей в центре мироздания - вероятно, существовало в зачаточной форме до него, о чем я уже писал [16, с. 161-162]. Далее, традиция рисует Анаксимандра первым картографом («первым дерзнул начертить ойкумену на карте» - писал доксограф [14, с. 117]), однако в действительности карта существовала задолго до него, о чем можно прочесть у историка науки Л.А. Ельницкого [4, с. 51]: еще от гомеровских времен известно словесное описание Греции в форме человече­ ского тела, что, по Ельницкому, невозможно представить себе, не имея перед глазами карты. Эта «человек-карта» (map-man) описана и в моей статье [16].

Анаксимандр младший известен тем, что сохранил драгоценные сведения о пифагорейской школе [14, с. 490], но для темы данной статьи он важен иным - указанием на роль финикийских знаний в рождении греческой науки. Вот пас­ саж, отсутствующий в [14]: «Эфор во второй (книге) и другие говорят, что сти­ хии (элементы) открыл Кадм, иные же (говорят), что он не открыл их, но пере­ нес к нам открытия финикиян... Сообщения их подтверждаются свидетельства­ ми милетских прозаиков Анаксимандра, Дионисия и Гекатея...» [9, с. 47]. По мнению Германа Дильса (знаменитого издателя фрагментов, с чьих изданий сделаны переводы [9; 14]), здесь надо предполагать Анаксимандра младшего

380

[21, φρ. Α 31]. Добавлю, что Кадм имеется в виду мифический - тот финикий­ ский царевич Кадм, что безуспешно искал свою сестру Европу, похищенную Зевсом-быком, и основал Фивы (главный город Беотии, к северу от Афин). Он предстает культурным героем, одарившим греков алфавитом, арифметикой и, как только что отмечено, - учением о четырех стихиях. Очевидно, что все такие культурные герои на самом деле обозначали забытых греками ученых.

Роль финикийцев хорошо пояснил Страбон (XVI, II, 737с): мудрецы фини­ кийского города Сидон «занимались научными исследованиями в области ас­ трономии и арифметики, начав со счетного искусства и ночных плаваний... Если верить Посидонию, то и древнее учение об атомах происходит от сидонянина Моха, жившего еще до Троянской войны». Вряд ли стоит принимать всё это (и Кадма, и Моха) буквально, но несомненно, что сами милетцы полагали учение о веществе, равно как и арифметику, и мореходную астрономию, даром финикий­ цев, притом древним даром.

По-видимому, Луэс был прав, относя Анаксимандра (старшего) к основате­ лям «математической школы», если понимать под ней адептов числовой симво­ лики. К ней же надо отнести его современника Ферекида.

Богослов Ферекид из Сироса, младший современник «семи мудрецов», как ав­ тор достаточно понятен: последний мифотворец, один из первых прозаиков и на­ половину уже - натурфилософ. По словам доксографов, «он был учителем Пифа­ гора, а у самого наставника не было: он сам себя выучил, приобретя тайные книги финикийцев. Некоторые сообщают, что он первым опубликовал сочинение в про­ зе (в то время как другие относят это к Кадму Милетскому(Ф)) и первым ввел уче­ ние о метемпсихозе. Ревновал славе Фалеса» [14, с. 85].

Интересы Ферекида чисто гуманитарны, если не считать странного о нем сви­ детельства Диогена Лаэрция: «Сохранилась книга Сиросца... Сохранился и гелиотропий на острове Спросе» [14, с. 84].

Что такое гелиотропий? В позднегреческом это слово означало солнечные ча­ сы, которые изобрел, согласно традиции, Анаксимандр, современник Ферекида. Однако солнечные часы Анаксимандра тот же Диоген называет другим словом (гномон). Да и вряд ли гномон (вертикальный стержень на круглой подставке) мог сохраниться в течение 800 лет, отделявших Диогена от Ферекида. Вернее, что речь шла о каком-то долговечном каменном сооружении, каких немало оставили нам прошлые культуры (например, знаменитый Стоунхэндж в Англии). Эти сооруже­ ния позволяли, в частности, фиксировать момент солнцестояния, т.е. наивысшего (летом) и наинизшего (зимой) положения Солнца в полдень. А солнцестояние погречески - тропай гелиойо (буквально - поворот солнца), поэтому естественно считать, что гелиотропием здесь названо именно такое сооружение.

Принадлежность его богослову столь сомнительна, что свидетельство Диоге­ на не замечают или прямо отрицают его подлинность [25, с. 53]. Но у того же

^Историк -VI века, не путать с мифическим Кадмом - Ю. Ч.

381

Диогена читаем, что «было два Ферекида Сиросца: один - астроном, другой - богослов, сын Бабия, у которого учился Пифагор». Можно, конечно, отрицать и самого этого астронома (так делал еще в -III веке Эратосфен [14, с. 84]), но как тогда быть с его гелиотропием? Ведь он был известен Гомеру^*). А именно, ост­ ров Сирое охарактеризован у Гомера следующим образом (Од. XV, 404):

Όρτυγίης каДигсрвсу, Sfk гpönal iJcAioto-

(«раньше Ортигии, там где поворот солнца»; эелиойо - это гелиойо на ионий­ ском диалекте). Ортигия - это древнее название священного острова Делос, рас­ положенного за Спросом, если плыть от Итаки, где ведет рассказ Одиссей. Как видим, остров (то ли Сирое, то ли соседний Делос) наделен ориентиром: «там, где поворот солнца». Гуманитарии переводят это место самым невообразимым образом. Так, поэт В.А. Жуковский, знаменитый переводчик «Одиссеи», пере­ вел: «где поворот свершает свой солнце», а замечательный филолог И.Х. Дво­ рецкий пошел еще дальше: перевел гомерово тропай эелиойо как «поворотный пункт солнца, т.е. крайний запад» [2, с. 1649].

Но солнцестояние - не принадлежность какого-то места, а момент времени (тот, с которого греки вели начало каждого года), равно как Сирое и Делос - не край ойкумены, а самая середка греческого мира. Выражение «там где поворот солнца» можно читать только как указание на известную достопримечатель­ ность острова, т.е. на его гелиотропий.

Гомер применил тут эллипсис (поэтический оборот, состоящий в пропуске значащего слова) - очевидно, что должно быть что-то вроде «там, где виден (можно наблюдать) поворот солнца». Древний поэт не мог подозревать, что ас­ трономический кругозор дальних потомков сузится настолько, что эллипсис пе­ рестанет читаться. Но если признать, что в дни Гомера уже фиксировалось солнцестояние, причем фиксировалось специальным сооружением, то рождение греческой науки твердо попадает в гомеровские времена. Если же отнести Ферекида старшего к более поздним временам, то как тогда гелиотропий попал в текст «Одиссеи»?

Ответ существует: астрономический сюжет мог как исходить от Гомера, так и быть вписан в текст позже. Многократно, начиная с античности, отмечалось (подробнее см. [17, с. 262; 25, с. 223]), что в сцене появления Одиссея среди же­ нихов ми-моходом упоминается возможность солнечного затмения в момент новолуния (Од., XX, 356). Но этот факт открыт, как дружно считает традиция, гораздо позже, Фалесом младшим. В самом деле, для такого открытия надо вес-

(<) Примеч. 2012 г.: на это обстоятельство обратил внимание еще астроном Иоганн Фрид­ рих Вайдлер (см. [132] в списке В к данному Курсу, с. 73-74). Он же различал двух Ферекидов (о них см. п. 8 лекции 4), а относительно гелиотропия на Спросе ссылался, кроме Диогена Лаэрция, на философа Евстафия (антиохийский епископ, IV век, один из отцов церкви). Оба замечания Вайдлера были забыты.

382

ти длительные ежедневные записи фаз Луны, что заведомо недоступно беспись­ менной культуре Гомера**).

Естественное объяснение состоит в том, что пассаж с затмением вписан афин­ ским поэтом-мистиком Ономакритом при составлении первого письменного свода поэм Гомера. Эту точку зрения я прежде подробно аргументировал [17], а сейчас добавлю, что гелиотропий тоже мог быть упомянут Ономакритом. Но делать та­ кие вставки в почти священный текст было весьма опасно (за это Ономакрита од­ нажды изгоняли из Афин [14, с. 98]), да и бессмысленно, если бы они относились к сооружению недавнему; поэтому можно уверенно сказать, что гелиотропий был тогда уже очень стар. Кроме того, солнцестояние упомянуто у Гесиода (Труды и дни, 479). Так или иначе, астроном, научившийся фиксировать солнцестояние (ус­ ловно - Ферекид старший) работал задолго до рождения Фалеса.

Известную нам часть того научного сообщества, к которому Фалес мог адресо­ вать свое учение, являли собой его младшие современники - милетцы Анаксимандр старший и их общий ученик Анаксимен, сиросец Ферекид младший, афи­ нянин (родом из Фракии) Ономакрит и, вероятно, молодые ионийцы - Ксенофан из Колофона и Пифагор из Самоса, - а также, возможно, совсем юный Клеострат с острова Тенедос (после -550 г. предложивший реформу календаря и первый на­ бросок Зодиака). Но в каком кругу Фалес вырос сам? Даже в самом обширном ру­ ководстве - пятитомнике Вильяма Гатри, посвященном ранней (до Платона вклю­ чительно) философии, - сказано лишь, что Фалес черпал из мифов [24, с. 58].

4. У кого учился Фалес?

Древние предпочитали говорить, что у египтян, добавляя иногда намеки на ка­ кие-то финикийские знания Фалеса. Новое время добавило еще уверенность в знании Фалесом вавилонской науки, о чем античные свидетельства молчат и чему скудость реальных знаний Фалеса прямо противоречит. На лекциях я всегда гово­ рил, что вавилонские связи Фалеса надуманы, а вот его путешествие в Египет ни­ чему не противоречит, и лишь недавно узнал, что даже это путешествие некото­ рые начисто отрицают. Так, полтораста лет назад Луэс писал: «И рождение, и вос­ питание, несомненно удерживали Фалеса на родине, и не было никакой необхо­ димости ему отправляться для своих занятий в Египет... О том, как мало правдо­ подобия в рассказах о путешествиях Фалеса, можно судить хотя бы по тому, что он якобы привел в изумление египтян, показав им, как можно измерить высоту пирамид по величине отбрасываемых ими теней. Немногому, конечно, может нау­ чить нация, которую так легко поразить решением простейшей математической задачи» [8, с. 8-9].

Аргумент слаб: на самом деле измерение расстояния до недоступной точки требует достаточно развитой геометрии, над реконструкцией которой ломали голову лучшие историки науки [10, с. 28], причем вопрос еще далеко не разре­ шен. Лучших доводов Луэс не привел, но ведь он был весьма проницательным

Примеч. 2009 г.: да и не связан пассаж о затмении с сюжетом поэмы.

384

pa и Гераклита) и никто не стал бы включать в Гиппократов корпус текст, по­ вторяющий зады старомодной ионийской натурфилософии.

К тому же многие места у гептадора выглядят поздними в переводе, но не в оригинале. Если не связывать себя априорным убеждением, что текст - поздний, а пытаться уложить каждое слово в контекст, то оказывается, что как раз самые старые значения слов придают темным местам трактата ясный смысл.

Вот пример. Выделяя в теле человека семь частей, гептадор записал, в лебедевском переводе: «Внутренности и грудобрюшная преграда - третья». В этом Лебедев последовал Маковельскому (хотя и упрекнул его в конце книги в «фи­ лологической беспомощности» [14, с. 574]), но от этого не легче - почему из всех внутренностей отдельного внимания заслужила лишь диафрагма (грудоб­ рюшная преграда)? Неясность переходит в полную бессмыслицу, когда гептадор выявляет те же семь частей в географии Греции и диафрагму отождествляет с Ионией: «Третья - внутренности и грудобрюшная преграда, Иония». Однако у гептадора стоит слово praecordia (это место сохранилось только в позднелатинском переводе [29, с. 370]), которое, прежде чем получить значение «диафраг­ ма», имело и другие. В классической латыни «praecordia» означало и диафрагму (грудобрюшную преграду), и грудь, и (в переносном смысле) душу. Для пони­ мания тут надо, как это часто делал Вест [29, с. 367], предположительно восста­ новить греческий оригинал. В нем, вернее всего, здесь стояло фрэн - слово, оз­ начавшее и диафрагму, и ум, и душу. Во времена Гомера оно означало «ум, сердце, воля», а значение «диафрагма» впервые встречается лишь у Эсхила [26], т.е. после гептадора. И здесь тоже все становится на места: иониец считал Ио­ нию душой мира.

Скорее встает вопрос иной - тот же, что в отношении Фалеса: откуда гепта­ дор так много знал, откуда у него сразу целая маленькая энциклопедия на­ турфилософских идей? Пусть мысли смутны и даже зачаточны, но не много ли для первого писателя? Нет, не много - если только принять всё вышесказанное о двухсотлетней дофалесовой истории милетской натурфилософии с ее финикий­ скими корнями. Кроме того, первые 11 глав «Седмиц» - целый законченый текст (остальная часть трактата посвящена иным темам и явно написана други­ ми авторами). Дойди до нас текст Фалеса или Анаксимандра, мы бы, я уверен, поражались больше.

Теперь еще об одном корне Милетской школы - фригийском. О фригийской науке неизвестно ничего - даже была ли она вообще. Косвенное соображение в пользу ее бытия то, что культурное влияние Фригии на Ионию несомненно и что как раз в момент наплыва фригийских беженцев в Милет (около -600 г.) в нем родилась известная нам наука. Поэтому крайне важно свидетельство Каллимаха - что существовал дофалесов математик Эвфорб и что он был фригийцем. Об этом фрагменте из «Ямбов» Каллимаха подробно говорилось в статье [16], где, в частности, рассказано, что сохранивший его полуистлевший клочок папируса плохо читается в самом важном месте - там, где Каллимах перечисляет дости­ жения Эвфорба; что это позволило переводчику приписать Эвфорбу нелепый

385

факт - изобретение глобуса. Этот неверный перевод выглядит бессмыслицей и потому породил недоверие ко всему свидетельству Каллимаха, а это мешает по­ ниманию естественнонаучной ситуации вокруг Фалеса.

С древности фрагмент Каллимаха известен в следующем изложении Диодора Сицилийского (X, 6, 4): как сказал Каллимах о Пифагоре, тот утверждал, что первые решения геометрических задач

iÇtvfx Φρυζ Ενφορβος, $στρ ανθρρποις τρίγωνα τ€ σκαληνά κρχ κύκλων сита μήκη t.... Ща(€ νηστ€ν*ίν

των ίμπν€θντων —

(«нашел фригиец Эвфорб, тот самый, кто людям треугольники, в том числе раз­ носторонние, и круги семи длин ... научил не вкушать живого»).

Фрагмент не вполне ясен, содержит лакуну и послужил основой для ряда произвольных толкований. В частности, слово Фрикс («фригиец») имеет у Гоме­ ра и поэтическое значение - «троянец», а Пифагор считал троянца Эвфорба сво­ ей прежней инкарнацией; это породило курьезную версию, по которой троян­ ский герой Эвфорб и математик Эвфорб - одно лицо. Для нашей же темы важно, что упомянуты какие-то «круги семи длин».

Сто лет назад началась публикация первых оксиринхских папирусов, среди которых оказался и упомянутый фрагмент Каллимаха (Ямбы, 191, 61). Увы, он содержал лакуну на том же месте:

και κύκλον €7τ[...]κ77$ιδᣫ νηστίύίΐν).

да к тому же, как видим, содержал (насколько можно судить по реконструиро­ ванному тексту) диакритические ошибки - над первой буквой третьего слова должен быть знак придыханья, а над второй буквой четвертого слова, наоборот, придыханья быть не должно. К тому же вторая буква третьего слова читалась ненадежно: ее можно было прочесть и как «пи», и как «лямбда».

Это давало пищу толкованиям. Дильс (главный тогдашний авторитет) вы­ брал лямбду и, пользуясь тем, что «круг» стоит здесь в единственном числе, предложил чтение кюклон гэлика (круг вертящийся) [21, гл. «Фалес», фр. А За], которое Лебедев и перевел как «глобус». Такое чтение, нелепое исторически, весьма сомнительно и текстологически (ну хотя бы: в слове гэлика: над началь­ ным «эпсилон» должно быть два диакритических знака; а в конце должна бы стоять «альфа», но в папирусе стоит «эта»). Поэтому я был рад узнать, что П. Фрэзер, маститый английский исследователь Каллимаха, от дильсовой лямбды отказался [22, т. 2, с. 1034]. Тем самым, о «глобусе» говорить нет смысла. Кюклос означало и круг, и свод (небесный), и окружение (например, городские сте­ ны), и орбиту, и цикл [2, с. 994], поэтому «круги семи длин» могли означать ка­ кую-то семиуровневую (или семичастную) схему устройства мира. Ее нельзя понять без сопоставления с традицией, и тут естественно рассмотреть семичаст-