326

ходе пытки. А поскольку пытать можно было, по всей видимости, только рабов, то их пытка стала излюбленным методом ведения дела - не столько даже как средство дознания, сколько как процессуальный акт. Другими словами, рабов пытали не столько для выяснения скрытых от суда обстоятельств, сколько для документаль­ ной фиксации правоты одной из сторон. Для выяснения домашних обсто-ятелъств чаще всего пытали слуг и служанок, а для служебных - писцов и клерков, ведших текущую документацию. Согласно Казакевич, «высказывания истязаемого раба представлялись самой Истиной, действительной и неподкупной» (Grace Ε. II Ан­ тичное общество. Труды конференции. М., 1967). Андокид, например, выдал для пытки своего раба лишь для того, чтобы удостоверить всем известный факт - что сам он сломал ключицу и потому не мог встать с постели в ночь, когда было со­ вершено некое преступление (Андокид, I, 64).

Поразительно, но лет через 80 после Антифонта Аристотель писал:

«Пытка делается некоторого рода свидетельством; она кажется чем-то убеди­ тельным, потому что заключает в себе некоторую необходимость. Нетрудно и в отношении к ней привести все возможные соображения: если пытка может быть для нас выгодна, следует преувеличивать ее значение, утверждая, что из всех видов свидетельств одна она может считаться истинной. Если же пыт­ ка... выгодна для нашего противника, в таком случае можно оспаривать ис­ тинность такого рода свидетельств путем рассуждения о характере пыток во­ обще, - что во время пытки под влиянием принуждения ложь говорится так же легко, как и правда...» (Риторика, 1376 b - 1377 а).

Антифонт не упомянут, но урок его усвоен: Аристотель выступает тут как софист. Иногда раба освобождали за дачу особо важных показаний (см. Прилож. Б 11).

180«Другой, человек свободный, не сказал ни слова в мое обвинение, хотя под­ вергся той же пытке» [Antiphon, с. 122]. Замечу, что в Афинах правом гражданства фактически обладало лишь около половины свободных мужчин.

181Эта важнейшая для рождения политической экономии мысль высказана здесь, насколько знаю, впервые. Она снова родилась через 2 тыс. лет, когда фран­ цузский мыслитель Жан Бодэн писал, что 1 миллион, обернувшийся 20 раз, оказы­ вает ту же услугу, что 20 миллионов, обернувшихся 1 раз. См. [4 1].

К лекции 16

182Это видится возможным (но не более того) из двух фрагментов. Первый гла­ сит, что Демокрит хвастал: «и никто еще меня не превзошел в сложении линий, со­ провождаемом доказательством, даже так называемые арпедонапты» [Демокрит, с. 21], т.е. египетские землемеры. Второй (Демокрит о межах) гласит: «Разливаясь еже­ годно, река изменяет вид полей, отчего между соседями возникают всевозможные споры о межах, которые невозможно решить, если при помощи геометрии не будет справедливо производиться размежевание» [Материалисты, с. 177].

183Видеть ли в подходе Демокрита предвосхищение «конструктивного анали­ за» XX века - вопрос личного убеждения, но развитие данного подхода Антифон-

327

том-писателем заведомо было тупиковым. Дело в том, что у Демокрита построе­ ние на каждом шаге одно и то же и дает 1/3 каждый раз, тогда как каждый много­ гранник квадрируется своим способом, и предел надо вычислять.

184Ксенофонт дважды (от себя самого и от имени современников) высказал уверенность, что Сократ, будучи стариком, сам выбрал себе легкую смерть, выка­ зав при этом силу духа и верность своим принципам (Ксенофонт. Воспоминания, о Сократе, IV, 8, 1; Защита Сократа на суде, 32-33).

185Традицию отрицать натурфилософию Сократа породил, видимо, в -III веке скептик Тимон, ругавший почти всех. «Тимон и обвиняет Платона в том, что он в такой мере украсил Сократа множеством наук, не желая оставить его "лишь иссле­ дователем нравов"» (Секст. Против логиков, I, 9). Традиция проникла в классиче­ скую филологию: например, Целлер отвел Сократу почти целый том, но мне не удалось найти в нем ничего о натурфилософских мыслях Сократа. Традиция сло­ жилась ранее, чем был проведен анализ текстов. Новое руководство [27] признает наличие у Платона двух образов Сократа, находя у второго математику и астроно­ мию, но и оно не упоминает остального естествознания.

186 д ф Лосев заметил (Платон. Соч. М., 1993, т. 2, с. 4), что в «Федоне» Пла­ тон «продолжает разрабатывать его ранние... проблемы», т.е. косвенно признал его разновременность. Натурфилософская часть диалога действительно распадается по смыслу на два раздела - ранний и более поздний.

В первом разделе (108с - 109е) изложена вышеприведенная схема космоса, ос­ нованная на довольно старых взглядах, и столь же старая (по Анаксимену) схема устройства плоской Земли (о ней см. лекцию 13). То, что она плоская, ясно из эпи­ тета периферэс, (образован от существительного периферейя - окружность), кото­ рый нигде в ранних текстах не означает принадлежности шару. Как единственное исключение словарь LS указывает именно это место (Федон, 108е) и одно его след­ ствие - похожее место из Платона (Пир, 190Ь). Ныне перевод «сферическая» при­ нимают (и то не все) лишь потому, что во втором разделе Земля названа похожей на мяч (110b). Но второй раздел, как увидим ниже, явно написан позже и излагает иную натурфилософию. Аргументы против чтения периферэс как «сферический» см. у Гатри [117, т. 4, с. 336]. Этот «великолепный отрывок» [117, т. 4, с. 361] не­ возможно приписать ни одному из известных натурфилософов, в том числе и Пла­ тону, хотя очевидно влияние мифов и ионийских натурфилософов.

На мой взгляд, этот отрывок является обработкой записей учеников, бывших у Сократа в день казни. Напомнив, что до нее осталось мало времени, он краток.

Второй раздел (110b - 113с) совсем иной. Едва кончив краткое описание Земли, Сократ решает рассказать миф и повторяет конец прежнего сюжета с многослови­ ем, обычным у Платона. До этого он 4 раза (это видно по греч. оригиналу и франц. переводу) отметил, что рассказывает чужие мнения, которые его убедили. Указа­ ние на миф обнаруживает позднего Платона, что подтверждает дальнейший текст (Земля как шар и другие пифагорейские темы, описание извержения вулкана, кото-

328

рое Платон видел в Сицилии и т.д.). Апелляция к мифу как источнику знания ука­ зывает на поздний период творчества Платона, когда тот уступал натиску юного Аристотеля, не видевшего источника истины в диалектике Платона, т.е. в беспредпосылочном знании. См. статью Ю.А. Шичалина в сб. [123].

187 Здесь важно знать, что в «Федоне» принадлежит Сократу, а что Платону. В 1983 г. Леон Робэн, французский комментатор «Федона», обсуждая этот вопрос, напомнил, что современники считали Сократа натурфилософом-пифагорейцем и что Платон, излагая в «Федоне» свои мысли о душе, вставил "для убедительности" много подлинных сократовых мыслей на иные темы. Точнее см. [Ч 9, с. 164]. Мыс­ ли Сократа о природе выглядят именно такими вставками.

Недавно немецкий платоновед Теодор Эберт решил иначе: «Чтобы заставить их (тогдашних пифагорейцев - Ю. Ч.) услышать свое послание, Платон создал фик­ тивного Сократа, который говорит (отчасти) как пифагореец» {Эберт Т. Сократ как пифагореец... СПб., 2005, с. 134). Но Эберт не коснулся космологии «Федона», а она никак не укладывается в рамки «фиктивного Сократа».

188 [57, с. 107-111]. Если разъять цитируемые Лосевым фрагменты по двум Фалесам, то от противоречий, толкуемых им как диалектика, мало что останется.

189Вольная беседа, итогом которой является прояснение смысла слов, хорошо видна во фрагментах комедий Эпихарма, писавшего за 200 лет до Сократа. Их со­ хранил для нас Диоген Лаэрций, и один из них приведен в Примеч. 86 к лекции 7. Тем самым, эта традиция гораздо старше софистической.

190Шичалин Ю.А. Поздний Платон и Аристотель (постановка вопроса) // [123]. Обращено внимание на то, что, с появлением трудов молодого Аристотеля, из трудов Платона исчезает диалектика; ее сменяют иные способы поиска истины - вероятность (правдоподобие), диэреза (расчленение), смешение подходов.

191Принято писать, что зверства Ахилла оправданы «яростью сражения», но Гомер так не считал. Убив Гектора, Ахилл сладостно издевается над трупом, и за­ думал он это давно - еще на похоронах Патрокла он объявил (пер. Гнедича):

Радуйся храбрый Патрокл, и в Аидовом радуйся доме! Все для тебя совершаю я, что совершить обрекался: Пленных двенадцать юношей, Трои сынов знаменитых, Всех с тобою огонь истребит, но Приамова сына,

Гектора, нет! не огню на пожрание - псам я оставлю! (Ил., ХХШ, 179). После долгих унизительных просьб старика Приама Ахилл всё же отдал ему

изуродованный труп Гектора для похорон, но по воле не своей, а матери и самого Зевса, и вовсе не в подарок, а за целый воз драгоценностей. Этой весьма выгодной для него "гуманностью" Ахилл до сих пор вызывает восторг почитателей "гуман­ ности" Гомера. Вспомним, что благородный Гектор пал, защищая родную Трою, никаких зверств не совершал и самого Гомера восхищал. Налицо обычная для Го­ мера смена точки зрения и этической позиции, говорящая в пользу мнения, что его поэма составлена им из произведений различных авторов [ИГЛ 1; Радциг].

331

ганды. Таков восторг спартанки, узнавшей о достойной гибели обоих своих сыно­ вей - он слишком плакатен. Несколько лаконизмов явно выдуманы позже. Напри­ мер, спартанка, вручая сыну щит, напутствует: «С ним или на нём», хотя щиты во весь рост давно не применялись, они были старомодны уже в микенский период («щит Аякса»), но от той поры лаконизмов не слышно. Вернее всего, этот лаконизм придуман в Средние века (источники в книге Гаспарова не указаны).

зоб Трудно как ввиду беглости изложения (предполагающего, что читатель зна­ ком с упоминаемыми фактами), так и вследствие обилия ошибок. Чего стоит хотя бы экскурс Гумилева в ионийскую философию [29, с. 180], где прекрасные реплики относительно Фалеса и Гераклита соседствуют с репликами об Анаксимандре и Анаксагоре (спутан с Анаксименом), свидетельствущими, что автор не знал о них ничего. И тут же ошарашил читателя заявлением, что «греки были совершенно равнодушны к проблемам этики». Не знать о Сократе и стоиках - это уж слишком, но, полагаю, Гумилев просто не держал их в поле зрения, а имел в виду более ран­ них греков, обладавших «моралью навыворот» (о ней см. лекцию 2).

См. также отповедь Сергея Муравьева в сб. [123] касательно «карты Эратосфена»: Гумилев делал вьшоды, меря ее линейкой, хотя это - учебная карта нашего времени (ни греческих, ни римских карт ранее Рождества Христова до нас не дошло).

Все подобные упреки хоть и верны, но излишни. Вряд ли Гумилев, начиная раз­ работку пассионарное™ с нуля, смог бы вычленить ее как феномен истории, если бы дотошно выверял все факты. Дело в том, что найденные им свойства этногенеза являются не законами, выполнимыми всегда, во всей области действия (там, где могут быть выявлены сами описываемые явления - так говорят о законах физики), а набором тенденций - закономерностей, выполнимых в целом, но с исключения­ ми. В описательных науках без помощи тенденций не удается сформулировать ни­ чего, в том числе и общепризнанного (напр., концепцию биологической эволюции, на что еще сто лет назад указывал Анри Бергсон). Точнее см. [4 15].

2 0 7 В 1871 году Н.Я. Данилевский, историк, географ и самый обстоятельный из российских критиков дарвинизма, выступил с книгой «Россия и Европа», где от­ стаивал идею ограниченного времени жизни каждой цивилизации, как ограничена жизнь каждого организма. В 1918-1922 годах ту же идею на более широком мате­ риале защищал О. Шпенглер. Оба, как и Тойнби [92], повлияли на творчество Гуми­ лева. Подробнее см.: Дубнов А.П. Введение к книге [107], а также статью [Ч 8].

Тойнби [92] и Любищев {Любищев A.A. Расцвет и упадок цивилизаций (1969). Самара-Ульяновск, 1994; а также: СПб., 2008) видели, как и Гумилев, главным дви­ гателем общества духовную элиту и ее моральное здоровье, но, в отличие от Гуми­ лева, отмечали важную роль мировых религий. Если Тойнби полагал религию фак­ тором, прямо формирующим цивилизацию, то для Любищева прогресс требует зна­ чительной (пусть и неполной) независимости власти и культуры от церкви. Оба, то­ же в отличие от Гумилева, указывали на этносы, избегавшие упадка, и обошли вни­ манием биологическую сторону этногенеза, весьма важную для Гумилева.