222

Лекция 14. От природы к человеку. Софисты и атомисты

1.Первые мысли о душе

УГомера души всех умерших сходят в Аид, но описаны различно: то они - «те­ ни», лишенные памяти (Од. X 495), то сохраняют память и поэтому их можно на­ звать душами в привычном нам смысле (Од. XXIV 1-204). Историки полагают, что вторая трактовка - поздняя вставка в древний эпос. Эпос создан сразу после Тро­ янской войны, а вставка, говорят, - во времена Гомера, т.е. лет на 500 позже.

Гомер собирал всё подряд, но вот оригинальный мыслитель Фалес Старший. Он в каком-то смысле уже различал душу и тело, чем и ввел понятие души в преднауку (см. ФФ 1.2.5; 1.2.7; 1.2.9; 1.2.10), а ведь он умер до создания «Одиссеи». Видимо, вставка выражает его (и людей его круга) мысли, известные Гомеру.

УФалеса Старшего бессмертны отнюдь не все души, а лишь близкие богам (героические). Затем натурфилософы старались уйти от мифа, и неудивительно,

что у гептадора нет различения души и тела: его «anima» - само живое существо, а не его душа. Позже Ферекид, согласно Цицерону, «впервые сказал, что души людей вечны», чем продвинулся на шаг вперед по сравнению с Гомером, у которо­ го Одиссей не встречает в Аиде никого, кроме своих современников.

По Фалесу (видимо, Младшему), душа - причина движения (магнит имеет ду­ шу). Анаксимен, считавший движение вечным, сопоставлял воздух, которым мы дышим, с мировой душой. Пифагор, введя идею метемпсихоза, явственно связал индивидуальность (человека и животного) с душой, а не с телом. Свойства души хотел понять и Гераклит, когда сравнивал душу с огнем (и полагал поэтому, что у пьяного «душа влажна»), а сон считал уходом души из реального мира. Часто ци­ тируется его фраза: «В какую бы сторону ты ни пошел, границ души ты не най­ дешь, столь глубок логос ее» - видимо, Гераклит имел тут в виду свою душу.

Пифагореец Алкмеон пошел дальше - сон, по Алкмеону, обязан отливу крови от мозга в вены, а полный отлив означает смерть. Алкмеон первый отделил вос­ приятие от ощущения: человек ощущает и понимает, животное же ощущает, но не понимает. А его младший современник сицилиец Эмпедокл дал другое выражение примерно той же мысли: «глаз воспринимает впечатления частью при помощи лу­ чей, частью при помощи образов, но главным образом при помощи последних, так как он воспринимает истечения». Обратите внимание - впервые сказано, что «лу­ чи» - это еще не то, что зрительный «образ», этими лучами вызванный160. Алкме­ он первый локализовал мышление в головном мозге, а через сто лет кто-то из уче­ ников Гиппократа пошел дальше, отнеся туда проявление всех душевных явлений вообще. Это нам будет удобно обсудить на семинаре (см. Примеч.·161).

У Парменида (он был старше Эмпедокла) интересно положение о мужском и женском типах души. Как у всех древних (и у многих позже) ученых, мужчинам при­ писана крепкая душа, а женщинам слабая, причем наличие у мужчины души женско­ го типа объяснено тем же неправильным попаданием семени в матку, о чем шла речь на лекции 9. Он, как и Эмпедокл, полагал (согласно трактату Теофраста «Об

223

ощущениях»), что ощущения возникают из-за действия подобного на подобное (мы говорили об этом в связи со зрением - см. примеч. 123 к лекции 9).

Анаксагор (напомню: иониец, творивший в Афинах), напротив, полагал, что ощущения возникают из противоположностей. Зрение возможно потому, что в гла­ зу темно, а когда и вокруг темно, глаз не видит. У ночных животных наоборот - в глазу свет. Аналогично, тепло воспринимается потому, что в теле есть холод, пре­ сное воспринимается потому, что в теле есть соленое, сладкое - от горького и т.д. Соприкосновение противоположностей вызывает страдание, но к обычным дозам мы привыкли и потому страдания не замечаем. Отсюда он делал, в духе Парменида, вывод: чувства ненадежны, опытное знание нас обманывает.

Наконец, великий Гиппократ в трактате «О влагах» ясно увязал состояние души со здоровьем [Гиппократ, т. 2, с. 299]:

«Страхи, стыд, печаль, удовольствие, гнев и прочее: каждому из этих чувств повинуется... соответствующая часть тела в своем действии; в этих случаях поты, биение сердца и другие проявления этих влияний».

Таковы у философов первые намеки на то, что ныне зовется психологией. Что касается психологизации самой философии, то ее провели, сами того не сознавая, ранние софисты - старшие современники Гиппократа.

2. Об афинской демократии. Гуманитарное знание у софистов

В середине -V века, в Афинах времен Перикла, жизнь развивалась столь быст­ ро, что отец сыну часто оказывался малополезен. Причина была в стремительном развитии афинской демократии, и пора сказать немного о ее сути.

Сам термин «демократия» появился именно в перикловых Афинах, именно для обозначения тогдашнего афинского строя, применялся и восторженно, и с отвра­ щением, но нигде в дошедших до нас текстах не разъяснён - ни тогда, ни позже (у Платона и Аристотеля). Самые содержательные его использования видим как у Сократа:

«Где должностные лица выбираются из людей, исполняющих законы, такой государственный строй он считал аристократией; где на основании [имуще­ ственного] ценза - плутократией (властью богатых - Ю. Ч.); где из всех граж­ дан - демократией» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, IV, 6, 12),

так и у Аристотеля (Политика, II, IX, 2):

«Ареопаг представляет олигархический элемент, замещение должностей посред­ ством избрания - элемент аристократический, а народный суд - демократиче­ ский».

Тут нужно пояснить: в афинской демократии не избирались ни судьи, ни чинов­ ники - их определяли жребием, так что ни талант, ни заслуги, ни даже желание роли не играли. Что касается опыта работы, то он прямо отвергался, так как долж­ ность запрещено было занимать дважды. Неудивительно, что такая демократия принимала самые нелепые решения (например, о казни стратегов-победителей за то, что не похоронили своих павших); скорее удивительно, что такое государство смогло какое-то время существовать и даже воевать. Впрочем, воевать успешно оно могло лишь пока был жив Перикл, редко слушавший противников.

224

Разумеется, это вовсе не демократия в нашем смысле слова, и брать с нее пример не в чем. Важнее понять, кто же в таком случае всерьез работал в госу­ дарственных органах. Как нетрудно догадаться, такие люди существовали и же­ ребьёвки избегали. То были несменяемые секретари и писари, подчас не только не граждане, но даже государственные рабы. Подробнее см. Прилож. В 4.

Ни Сократ, ни Аристотель социальной функции этих секретарей не увидали, и не будем корить их - ее не увидал, кажется, никто целых 2 тысячи лет. Лишь в Но­ вое время, в середине XVIII века, родилось (во Франции) понятие «бюрократия», а роль ее как особого класса, такого же, как ремесленники, земледельцы и земле­ владельцы, выясняется лишь сейчас.

Но если привычные нам деловые качества демократия игнорировала, то что же ценила? Оказывается, выше всего ценились красноречие и знание законов.

Если прежде отец, как правило, вполне мог учить сына, то теперь появился спрос на массовое специальное образование, и его конечно же вскоре стали удов­ летворять. То были люди новой профессии - софисты. Буквально слово значит «мудрствующие» и сперва было почтенным, но позже, в дни Платона, стало уко­ ризненным. Платон упрекал их в том, что они не ищут истину. И в самом деле, они учили всему, на что был спрос, а прежде всего - красноречию, умению выступать (в суде, в народном собрании) и убеждать.

Греки всегда высоко ценили красноречие. Ценил умелую речь еще Гомер слова­ ми его героев. «Был бы в речах ты вития и делатель дел знаменитый» - желает Ахиллу мудрый старец (Ил. IX, 443). Особенно славился речами Одиссей, причем сам он ценил эту свою способность наравне с воинской доблестью. Беседуя с тенью погибшего Ахилла, он, на вопрос о судьбе Неоптолема, ахиллова сына, описал всего два достоинства юного героя - сперва умение выступать в совете, а затем уж воин­ скую доблесть:

Если вокруг Илиона, бывало, совет мы держали, Первым всегда выступал он со словом полезным и дельным. Нестор, подобный богам, и я лишь его побеждали.

Но на равнине троянской, когда мы сражалися медью...

Рвался далеко вперед, с любым состязаясь в отваге (Од., XI, 510).

Любопытно, что умение говорить Одиссей оценивает тем же способом, что и умение воевать - как состязание и показ себя, а не как поиск истины. Именно в та­ кой форме произнесение речей расцвело в середине -V века. Разукрашенную речь - ту, которую мы считаем уходом от сути дела или даже обманом, греки в эту эпо­ ху вдруг снова стали полагать одним из основных профессиональных инструмен­ тов государственного человека. Естественно, что когда в Афинах политика стала публичной, расцвела особая наука красноречия - риторика.

Первым и самым известным софистом в Афинах был Протагор из Абдер, поя­ вившийся тут около -455 году, а вторым по известности - Горгий из Сицилии, при­ бывший в Афины много позже, в -427 году. Оба привнесли свои традиции - в Си­ цилии был известен Тиссий, «древнейший учитель красноречия», а в Абдерах со времен греко-персидских войн была традиция учиться мудрости у персидских ма-

226

всех содержаний сознания ставится вопрос: существуют ли они по "природе" как неотъемлемые свойства объектов... или по "закону", как человеческие мнения и результат соглашения между людьми?» [4, с. 17].

Данный вопрос привел софистов к выводам, чуждым прежней философии: все общественные установления происходят от людей, а не по природе. Сперва это коснулось религии - нашлись софисты, которые признали ее тоже не более чем общественным установлением. В сущности, данный вывод неизбежно следовал из тезиса Протагора, что он сам и заявил следующими словами: о богах ничего нель­ зя сказать определенного («ни того, что они существуют, ни того, что их нет»). И вывод был вскоре подхвачен: Продик (второе поколение софистов) учил: «Солнце, Луну, реки, источники и вообще всё полезное для нашей жизни древние именова­ ли богами». А софист Критий пошел еще дальше: «он говорил, что древние зако­ нодатели сочинили бога в качестве некоего надсмотрщика за хорошими поступка­ ми и за прегрешениями людей».

Сохранился отрывок из трагедии Крития «Сизиф», который гласит (перевод А.Ф. Лосева): чтобы искоренить преступность, люди сперва учредили законы и

Затем, когда законы воспретили им Насильничать открыто, и они тогда Тайком свои свершали злодеяния, - То некий муж разумный, мудрый, думаю,

Для обузданья смертных изобрел богов, Чтоб злые, их страшась, тайком не смели бы

Ни зла творить, ни молвить, ни помыслить бы.

Но если богов выдумали, то законы тоже даны не ими, а людьми. Это был сме­ лый вывод, породивший целую литературу о желательном устройстве государства [70; 101]. Разделив понятия закона природы и закона общества, софисты дали первый толчок к разъединению физических и гуманитарных вопросов.

Протагор презирал естествознание, прямо говоря, что юноши приходят к нему не за знанием природы, а за искусством жить в обществе. Такое искусство он, по его уверению, и преподавал, не скрывая, что оно никак не связано с поиском исти­ ны. Правда, поначалу в Афинах были софисты, которые учили всем наукам под­ ряд, но постепенно природа стала занимать у софистов всё меньшее место.

Зато софисты были достаточно единодушны в своем внимании к языку, и им обязана своим рождением языкознание. Протагор описал времена у глаголов и три рода у осуществительных. Последующие софисты исследовали падежи, на­ клонения, синонимы, ритм речи [4]. Это было связано с их пониманием необходи­ мости точно использовать слова для убедительности речи.

Играя на синонимии и расширительном толковании слов, софисты могли запу­ тать неопытного и доказать все что угодно. То есть их грамматика призвана была обслуживать риторику. Зато к заслугам софистов надо отнести и принятие Афина­ ми в -403 г. нынешней формы греческого алфавита.

От этих пионерских работ до первой нормативной грамматики прошло около двухсот лет. (Не странно ли: Геродот, Фукидид, Платон и Аристотель писали еще