153

Гиппократа, упоминает его (наряду с Фидием) как пример специалиста высшей квалификации, а в написанном лет через 20 диалоге «Федр» характеризует его как образец мыслителя, постигавшего природу целого:

«Сократ: ...Возможно ли постигнуть, как следует, природу души, не постиг­ нув природы целого? Федр: Если должно верить Гиппократу, ..., то, не при­ бегая к такому методу, нельзя постигнуть даже и природу тела.» Увы, при конкретных рассуждениях на биологические и медицинские темы ни

Платон, ни Аристотель великого предтечу не помянули ни разу. А ведь они были обязаны Гиппократу очень и очень многим.

6. Гиппократов корпус и ранняя медицинская наука

В Гиппократовом корпусе самым древним является трактат гептадора - даже с осторожной позиции Рошера - Кранца (изложенной в Примеч. 54 к лекции 4) выхо­ дит, что он старше Гиппократа лет на 150, а самые новые трактаты Корпуса напи­ саны уже после Аристотеля, т.е. лет через 100 после смерти Гиппократа. В единый Корпус они собраны в Александрии, вероятно, в -III веке. Самому Гиппократу в нем принадлежит, вероятно, всего лишь 8 работ из 70.

Как писал Карпов [Гиппократ, т. 2, с. 440], кроме Гиппократа, в Корпусе выяв­ ляются еще два врача, «имеющих определенную авторскую физиономию». Пер­ вый написал трактат «О семени и природе ребенка» и гинекологические книги, принадлежа, вероятно, школе Гиппократа. Он обнаруживает знание тогдашней эм­ бриологии и положений италийской натурфилософии о зачатии - мужское и жен­ ское «семя», порождение семени головным мозгом, его транспортировку через спинной мозг и комбинацию отцовских и материнских качеств при смешении семе­ ни. (Тем самым, хотя идеи устойчивых наследственных свойств в Гиппократовом корпусе нет, но именно благодаря этому трактату идея комбинирования наследст­ венных задатков вошла в европейскую науку и привела через 2300 лет к рождению генетики.)

Тому же автору принадлежит чёткая формулировка знаменитого натурфилософ­ ского принципа «сродство своего к своему» (его до него высказывали Анаксимандр и Анаксагор, см. п. 6 лекции 11 ). Здесь он отнесен к зародышу:

«Тело, возрастая от дыхания, делится на члены, и в нем все подобное несется к тому, что ему подобно: плотное к плотному, редкое к редкому, влажное к влажному; всякое несется в собственное место, к тому, с чем имеет сродст­ во... Сгущенные теплотою кости твердеют и наподобие дерева разделяются также на ветви... появляется голова, отделяющаяся от плеч, руки и локти от­ деляются от боков, ноги друг от друга; жилы обвиваются вокруг суставов членов и соединяются между собой; выводится рот; выставляются и откры­ ваются в теле нос и уши; глаза наполняются чистой жидкостью».

Замечательно, что это эмбриологическое рассуждение подкреплено опытом: И каждая из этих частей расчленяется от действия дыхания, ибо раздутые воз­ духом они все распределяются по сродству. Например, если к пузырю привя­ жешь трубочку и набросаешь через нее в пузырь земли, песку и тонкие кусочки

154

свинца и затем, наливши воды, будешь вдувать воздух, то сначала все это пе­ ремешается с водою; потом, с течением времени, от вдувания свинец направит­ ся к свинцу, песок к песку, а земля к земле. И... подобное соединилось с себе подобным. Вот таким же образом расчленяется семя и тело» [Гиппократ, с. 236-237].

Вторым был автор обширного (4 книги) трактата «О диэте», по тематике и заум­ ному стилю напоминающий гептадора, но написанный лет на 200 позже него. Тут видны догмы пифагорейцев, Гераклита и прочих. По его убеждению,

«все животные и человек составляются из двух [элементов], различных по си­ ле, но сходных по пользе: огня и воды... Сила каждого из них такова: огонь мо­ жет все всегда приводить в движение, а вода все всегда питать» [Фра, с. 555].

Очевидно, что огнем и водой здесь названы вовсе не пламя и не жидкость, а абстрактные понятия. Вряд ли можно придать им точный смысл в наших терминах, но огонь легче всего понять как процесс, дающий организму энергию, а воду - как питательные вещества, обладающие влажностью и текучестью. Вот его объясне­ ние образования тела:

«самый внутренний огонь, окруженный со всех сторон, получает самую обильную пищу и делает себе самые большие проходы (так как здесь самая влажная часть), - это называется животом. Выходя отсюда и не встречая пи­ щи снаружи, он делает трубки для воздуха и для проведения пищи».

Легко видеть, что зародыш понят тут как дрожжевое тесто, а пищевод, сосуды, бронхи, кишки и прочее - как поры в нем. Нам это кажется до странности убогим, но, по мнению Нидхэма,

«основные воззрения гиппократовской школы гораздо ближе к современной физиологии, чем воззрения Аристотеля и Галена, так как... не осложнены ника­ кими соображениями о конечной причине»,

т.е. о цели - вместо рассуждений о цели мы тут видим попытку объяснить работу ор­ ганизма в терминах известных механических явлений. Замечу, что за 60 лет, про­ шедших после Нидхэма, целевой подход вновь стал востребован (см. [Ч 16]).

Автор трактата «О диэте» был, вероятно, врачом при гимнасии (спортивной школе). Добавлю: возможно, это был Иккос, упомянутый в п. 4. Во всяком случае, автор выражал его мысли, когда писал:

«Пища и упражнения имеют противоположные свойства, которые, однако, объединяясь, способствуют поддержанию здоровья; упражнения расходуют то, что находится в теле; пища и питьё восстанавливают утраченное».

Разделив болезни пациентов на происшедшие от избытка пищи и от избытка уп­ ражнений, он предложил универсальное, по его мнению, лечение, основанное на их дозировке и на «очищениях», т.е. на рвотных и слабительных.

Примитивность столь общего подхода не должна нас удивлять, поскольку в том или ином виде он присутствовал едва ли не у всех врачей древности. У греков он был связан с пониманием здоровья как баланса, а оно, как мы видели, само было порождено пифагорейским методом оппозиций (идеи Элофала и Алкмеона). Чаще всего говорили о балансе тепла и холода.

155

Это мы знаем о калорийности пищи, о расходе энергии при движении и о меха­ ническом эквиваленте теплоты, а древние натуралисты ничего такого не знали и вместо этого говорили про «равновесие тепла и холода», не умея объяснить, что по­ нимают под теплом. То, что мы называем повышением температуры у больного, они считали выделением огня за счет нарушения баланса. На этом странном для нас языке врачи общались две тысячи лет. И притом лечили.

По Карпову, в Корпусе «остальные произведения или отрывочны, или безлич­ ны». По-моему, это неверно: еще одним автором, имевшим ясное лицо, был гептадор. Однако к нему Карпов проявил досадное равнодушие (или незнание?): хотя и сообщил честно об открытии Рошера, но текста Трактата о седмицах (только его!) в перевод Корпуса не включил и своего мнения о нем не привел.

7.Познавательные модели науки и Гиппократов корпус

Втерминах нынешнего науковедения можно сказать, что в медицине времен Гиппократа господствовала определенная познавательная модель (ПМ) - то есть совокупность приемов и утверждений, которые для какого-то сообщества уче­ ных настолько наглядны самоочевидны, что через них принято объяснять осталь­ ные факты и понятия. См. гл. 5 книги [Ч 7] и п. 5-3 книги [Ч 16].

Не оформленное логически почитание природы как благого или как злобного начала удобно описать как господство нулевой (донаучной) ПМ, в рамках которой мир (природа и общество) понимался как храм.

Схоластическая (знаковая) ПМ - такой тип описания знания, при котором мир выступает как текст, а познание - как чтение, расшифровка. Эта модель историче­ ски была исходной для европейской науки, первой научной - ею пользовались Высокое средневековье и Возрождение, когда познание понималось как разгады­ вание замысла Творца. В наше время на этой ПМ основана, например, генетика, считающая ген текстом.

Вторая (механическая) ПМ сменила в XVI-XVII веках знаковую. Она строит сис­ тему мира как механизм, автомат. До сих пор мы говорим «понять механизм явле­ ния», хотя бы явление было вовсе не механическим.

Третья (статистическая) ПМ видит мир как совокупность балансов и средних величин. Возникла впараллель со знаковой, но завоевала науку только в XVIII-XIX веках, когда баланс стали трактовать как равнодействующую случайных актов, возникающую при перемешивании. Из этой ПМ в наше время исходят почти все экологи «зеленого» направления.

Четвертая (системная) ПМ видит во всем целостность, уподобляет мир орга­ низму. В мировоззрение ученых эта Π Μ входит в настоящее время, хотя отдель­ ные ее положения утвердились давно. Из нее исходят те, кто считает природу или государство единым организмом.

Пятая (диатропическая, от греч. диатропос - разнообразный) ПМ едва нарож­ дается. Она видит в мире прежде всего разнообразие, видит природу как сад или как ярмарку, а не как огород или рынок. Последние являются просто чем-то полез­ ным (системным), тогда как сад и ярмарка не только полезны, но еще и более раз­ нообразны, чем это необходимо.

156

Можно ли прилагать теорию ПМ, разработанную при анализе нашей науки, к науке древней? В целом это не получается, но как раз с древней медициной видна ясная параллель: жрецы асклепейонов, пытавшиеся приобщить больных высшим силам, работали как бы в рамках нулевой ПМ; гептадор, провозглашавший семе­ ричный шифр природы, - в рамках первой; книдцы со своими сугубо механически­ ми методами - второй; пифагорейцы с их миксисом, балансом и случайностью - третьей, каковая и господствовала в медицине (см. Примеч.113). Косцы во главе с Гиппократом искали целостность, чем наметили четвертую ПМ, а ятрософисты с их акцентом на разнообразие - пятую.

Достойно удивления, что данные пять моделей приходили в греческую меди­ цину, в общем, в том же порядке, что и в науку Нового времени, только гораздо скорее - всё произошло за каких-то 200 лет, тогда как смена моделей ныне суще­ ствующей науки заняла лет 800 (XIII-XX века). Это дает основание видеть тут сходство разномасштабных процессов становления наук и счесть медицину на­ много обогнавшей другие античные отрасли науки. Можно даже сказать, что вра­ чебная наука была единственной в исследуемое время дисциплиной, доросшей до уровня науки в нынешнем понимании этого слова. Вспомним также, что только врачи сумели сохранить основное богатство своих ранних текстов (Гиппократов корпус). Остальная ранняя наука (кроме истории) известна нам по фрагментам.

8. Медицина и мораль общества

Надо хотя бы немного сказать о коротком и самом знаменитом тексте Гиппократова корпуса, о «Клятве». Она - явный плод корпоративного творчества и в це­ лом являет собой перечень обязательств лица, вступающего в цех, блюсти законы цеха. На первом месте и наиболее подробно оговорены его обязательства перед учителем и его наследниками. «Клятва» содержит фразу:

«Я направлю режим больных к их выгоде... воздерживаясь от причинения

всякого вреда и несправедливости» [Гиппократ, с. 87].

Ее принято подавать как кодекс святого и бескорыстного служения делу, когда всё прочее приносится в жертву лечению больного. Однако, на мой взгляд, эти слова лучше понятны в едином строю цеховых обязательств. В самом деле, после дан­ ной фразы врач обязуется: «...не буду делать сечения у страдающих каменной бо­ лезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом», т.е. прямо ставит законы цеха выше блага больных.

Та же цеховая порука повторена и в таких обещаниях:

«не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для

подобного замысла; так же не вручу никакой женщине абортивного пессария». (Абортивный пессарий - это тампон, смоченный ядом; такой способ аборта запре­ щен поныне как грозящий смертью женщине.) На них в наше время ссылаются те, кто прибегает к авторитету Гиппократа, чтобы запретить эвтаназию (ускорение смерти безнадежно больного для прекращения мучений его и его близких) и аборт. Это - явный презентизм, недопустимый при обучении.

Есть даже охотники прямо фальсифицировать перевод. Например, в католиче­ ском учебнике читаем у Гиппократа: «не допущу и беременных женщин до абор-

157

та»114. Ничего этого в греческом подлиннике нет. Прежде чем делать удобный для своего убеждения вывод, надо бы внимательно прочесть текст - в оригинале или в точном переводе. Приведенную выше фразу вернее и проще прочесть буквально - как обязательство мастера, имеющего средства убивать, не содействовать убийст­ ву. Если врач подвергался уговорам или требованиям дать или продать яд, в том числе и внутриматочный, то Клятва задавала ему способ действий: не могу, ибо за это буду не только изгнан из цеха, но и подвергнусь каре богов.

В обществе, где младенцев в массе выбрасывали (их запрещалось убивать, но разрешалось выбрасывать - см. Примеч.115), аборт вряд ли мог выглядеть безнрав­ ственным. Наоборот, врача открыто приглашали помочь выкидышу у блудниц и не­ вольниц [Гиппократ, с. 258, 283], хотя отцами были свободные граждане, а роль ма­ тери, если и признавалась, то как побочная. Во всяком случае, порицаний аборта мне в греческой литературе исследуемого периода не попадалось.

Тут мы поневоле переходим от морали античных обществ к традициям ее тол­ кования. Со времен Возрождения (XV-XVI века) принято писать, что древняя Гре­ ция была островком высокой культуры в «варварском» мире бескультурья. Одна­ ко, начав изучать античную Грецию, я был поражен, насколько ужасна была жизнь в ней вообще, а мораль особенно. Порой мне даже кажется, что как раз наука и ис­ кусство были островками человечности (в нашем понимании этих слов), а всё остальное в Греции - океаном жестокости и презрения к морали и культуре. Если это верно, то как же такие островки могли существовать?

Об этом поговорим позже (в частности, в п. 5 лекции 10), а сейчас замечу, что идеализация Греции традиционно начинается с общепринятой подачи мифов. Они излагаются в пересказе как сплошные подвиги героев, тогда как по тексту они яв­ ляют собой почти сплошную клоаку подлостей и преступлений, никак не осуждае­ мых в мифе, хотя в жизни реальных греков они строго порицались. По Гомперцу, такая идеализация мифа ведет к фальсификации истории [24, с. 25].

Примером может служить миф о Фесее. В нашей культуре Фесей (он же Тезей, Тесей) известен и как герой, победивший на Крите ужасного Минотавра, и как об­ разцовый афинский законодатель (см. лекцию 15). Фесея спасла от гибели царев­ на Ариадна (дочь царя Миноса), чья нить помогла ему выбраться из лабиринта; «нитью Ариадны» мы до сих пор называем простой способ выхода из запутанной ситуации. Однако мало кто знает продолжение мифа: Фесей покинул тайком бере­ менную от него Ариадну на чужом для обоих острове, а затем имел огромное число жён, наложниц, похищенных девушек и даже девочку - будущую Прекрасную Елену. Кстати, Фесей похитил ее 10-летней, хотя признанный обычаем брачный возраст со­ ставлял для девушек 12 лет, и тут же овладел ею (Диодор, IV, 63). Такие мифы по­ зволяли множеству знатных семей вести родословную от богов и героев и нисколько не мешали народу считать таких, как Фесей, идеалом героя.

Когда нравы изменились, были рождены более приемлемые мифы116. Этот ис­ торический факт историки должны бы доводить до общества, а не смешивать ар­ хаическое с классическим. И, конечно, не смешивать Гиппократа с католиками.