110

Лекция 7. Плоды милетской науки о природе

1. Милетцы и влияние их идей

Трех милетских мыслителей -VI века - Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена - обычно объединяют в «Ионийскую философскую школу», однако историки фило­ софии не раз выражали подозрение, что эту "школу" выдумали доксографы, про­ сто объединив трех сограждан. В самом деле, возьмем хотя бы первоначала, из которых милетцы мысленно строили природу: у Фалеса - вода, у Анаксимандра - беспредельное (время?), у Анаксимена - воздух. Первоначало Анаксимандра тут явно чужеродно и потому выглядит странно. Может быть, Анаксимандр принадле­ жал какой-то иной школе?

Высказывалась мысль, что Фалес учил не Анаксимандра, а Анаксимена, что Анаксимандр сформировался сам и основал свою философскую «школу», непохо­ жую на фалесову [62; 91]. Известно, что доксографы в самом деле любили соеди­ нять философов в «преемства», т.е. в философские школы (Д/7, I, 1), причем де­ лали это по-разному. В частности, Диоген Лаэрций считал основателем Ионийской школы вовсе не Фалеса (которого относил к мудрецам, но не к философам), а Анаксимандра (Д/7, I, 13). В этом был некоторый резон, поскольку от них действи­ тельно пошли различные традиции - одни натурфилософы выбирали себе, вслед за Фалесом, любимое первоначало (вещество), а другие, не видя в этом смысла, выбирали, как Анаксимандр, и формулировали исходное свойство космоса. К «преемствам» мы вернемся в п. 6 данной лекции.

Тем не менее, у этих трех милетцев есть важная общая черта: свою задачу они видели в понимании устройства природы, причем в самой природе хотели найти какой-то основной принцип. К ним надо отнести и гептадора, который, вероятно, то­ же был милетец. Он первый предложил единый принцип устройства природы, и этот принцип был отнюдь не прост - во-первых, основой взято не вещество, а число, а во-вторых, этим числом выражено подобие большого малому («Ибо части мира...

состоят из частей, равных и подобных миру»). В этом смысле Анаксимандр шел не столько за Фалесом и Ферекидом, сколько за гептадором.

С культурным ростом Милета стало сказываться влияние его идей на осталь­ ной греческий мир. Первым был Ферекид, живший на острове Сирое, на полпути из Милета в Афины. Говорили, что он «первый сказал, что душа человека бессмерт­ на» (ФФ 3.0.9), но на самом деле в Египте это говорили еще в Среднем царстве. Свою космологию Ферекид назвал «Семинедрие», по семи «недрам» мира, и в этом видно влияние тех же самых идей, что у гептадора.

Что означали у Ферекида «недра»? О его сочинениях мы знаем столь мало, что не можем восстановить его мысли, однако темы, его занимавшие, нам известны: прежде всего, это начала (стихии), из которых построен мир. Как и гептадор, он не выбирал из первоначал единственное, довольствуясь их перечислением. На про­ шлой лекции уже сказано, что это были Зевс (эфир), Хронос (время) и Хтония (земля), причем «Хронос же создал из своего семени огонь, воздух и воду». Полу-

111

чается тройка старших начал (эфир, время, земля) и четверка младших (семя, огонь, воздух, вода) - итого семь начал, которые некоторые историки и трактуют как «семь недр». Хотя, по-моему, больше подходят, в качестве аналогии, семь «рядов» гептадора.

Каковы были «недра» в мире, изображенном у самого Ферекида, неясно, но за­ то мы видим, как у него преобразовалась семерочная космология гептадора. В ча­ стности, время встало у него в ряд начал, а это значит, что природа перестала вы­ глядеть недповижной (как это было у гептадора и Фалеса), что она развивается (как у Анаксимандра).

Кроме включения времени в состав первоначал, Ферекида с Анаксимандром связывало осознание роли противоположностей в создании Вселенной: «создав космос из противоположностей, он [Зевс] привел его к согласию и любви» - пола­ гал Ферекид. Он пытался переосмыслить миф о творении, допуская вечность трех старших богов (Зевса, Земли и Времени) и соответствующих первоначал. Некото­ рые видят здесь первый подход к законам сохранения - основе нашей физики. Это, по-моему, натяжка, но понимание роли противоположностей в мышлении (позже - главное в пифагорействе) налицо. Подробно о противоположностях мож­ но прочесть у О.Б. Федоровой [ОФЧ].

Возможно, что Ферекид «ревновал славе Фалеса» (ФФ 3.0.6). Действительно, Фалес быстро стал знаменит и даже прославляем (чего нельзя сказать о Ферекиде), и следы его идей попали в тогдашнюю литературу. Первым их включил в то­ гдашнюю литературу афинский поэт Ономакрит (середина -VI в.), собиратель уст­ ной поэзии (включая поэмы Гомера, до тех пор, видимо, не записанные) и однин из создателей поэзии орфиков, о которых мы говорили в лекциях 3 и 6. Ономакрита обвиняли в странном для нас грехе, так сказать - в антиплагиате: говорили, что он вставлял в стихи поэтов прошлого свои собственные. За это его даже на время из­ гоняли из Афин. Естественно взглянуть на собранные им стихи с точки зрения возможных фалесовых влияний, и они хорошо видны.

Например, в «Одиссее» есть место, которое, по-моему, нельзя объяснить ина­ че как откликом на открытие Фалесом природы солнечного затмения. Гомер много­ кратно подчеркивает, что избиение женихов Одиссеем состоялось в день новолу­ ния. Так вот, предрекая женихам Пенелопы скорую гибель, «богоравный» Феоклимен рисует ее детали (Одиссея, XX, 354, пер. Жуковского):

Стены, я вижу, в крови; с потолочных бежит перекладин Кровь, привиденьями, в бездну Эреба бегущими, полны Сени и двор, и на солнце небесное, вижу я, всходит Страшная тень, и под ней вся земля покрывается мраком.

Откуда Гомер мог знать, что солнечное затмение бывает по новолуниям? Вряд ли надо объяснять, что его мифопоэтическому сознанию механическое объясне­ ние в духе Фалеса было бы чуждо и святотатственно. Столь же нелепо ожидать от бесписьменной гомеровской цивилизации знаний, требующих записи многолетних ежедневных наблюдений за фазами Луны (без чего нельзя заметить, что затмения случаются лишь по новолуниям).

112

Откуда же всё это у Гомера? Тут надо заметить, что эпизод с затмением явно вписан в текст его поэмы посторонней рукой: он не вплетен в ткань повествования и даже противоречит закону жанра («богоравный» не может ошибаться, его проро­ чества должны сбываться, а тут иначе: он предсказывает затмение, о котором больше - ни слова). Ясно, что автору пассажа очень хотелось сказать о затмении, что оно бывает лишь в новолуние. Видимо, Ономакрит просто не смог удержаться и, несмотря на риск быть изгнанным, крохотный пассаж с новомодной теорией вставил. Но развить тему, конечно, не мог.

С Ономакритом родилось литературоведение, которое на многие века стало по преимуществу гомероведением. Его вероятный современник Феаген (Теаген) из Регия (греческой колонии к северо-западу от нынешнего Неаполя). В поздней Ан­ тичности его полагали первым филологом:

«Есть два вида грамматики: одна занимается начертанием и произношением букв (эта грамматика считается древней, появившейся до Троянской войны и чуть ли даже не одновременно с природой), другая - эллинской словесно­ стью. Последняя моложе: она началась с Теагена» [Фра, с. 89].

(На деле греки, как уже говорилось, ничего не знали о своей прежней письмен­ ности, а новая сложилась во времена Гомера.)

Феаген хотел примирить «непристойности» Гомера с запросами новой морали и нашел нужный инструмент в натурфилософии. По словам неоплатоника Порфирия (III век), он первым писал о Гомере и предложил толковать всякое непристой­ ное поведение богов как аллегорию, как шифрованное описание столкновений сил природы. Согласно Феагену, у Гомера

«сухое сражается с влажным, горячее - с холодным, легкое - с тяжелым. Кроме того, вода гасит огонь, а огонь иссушает воду... Их битвы он и излагает, назы­ вая огонь Аполлоном, Гелиосом и Гефестом, воду Посейдоном... воздух - Ге­ рой» [Фра, с. 89-90].

Здесь видно влияние Ферекида и орфиков (возврат к обожествлению природных сил и гуманизация богов). Через сто лет эти фантазии Феагена легли в Афинах в основу школьного учения, что мы узнаем в конце лекции 14.

Но вернемся к Ферекиду. Пожалуй, главное, что обще у него и милетцев - же­ лание объяснить землетрясения. Это понятно: Эгейский мир сейсмичен. Но уди­ вительно, что историки науки об этом почти не говорят.

2. История науки бывает разная

Науки относятся к своей истории по-разному. Так, астрономия черпает из своих анналов очень многое - прежнее положение «неподвижных» звезд на небосводе, говорящее об их вековых смещениях; сдвиг равноденствий (т.е. отставание кален­ дарной весны от природной), на основании чего католиками и был 400 лет назад введен «новый стиль»; данные о вспышках Новых и Сверхновых звезд и, конечно же - о затмениях. Все знают, что записи о древних затмениях, поскольку об их достоверности ведутся бесконечные споры, служат основой для точной хроноло­ гии. Гораздо меньше известно, что затмения дают и совсем неожиданную инфор­ мацию - например, о строении земных недр.

113

Да, возможно и такое. В почти бесконечной истории Китая дважды случилось, было записано и сохранено (вот польза культуры текстов!) явление «двойной зари»: при восходе Солнца произошло полное солнечное затмение: рассвет потух и зажег­ ся снова. Оба затмения зафиксированы с точностью в несколько минут и оказались, по нынешним расчетам, преждевременными: они должны бы наблюдаться при до­ вольно высоко стоящем Солнце. Тем самым, удалось установить, насколько длин­ нее стали сутки за прошедшие тысячелетия, а это дает возможность строить теорию Земли (см. Примеч.80).

Почему бы геологам тоже не собирать давние сведения, например, сообщения о древних катастрофах? В связи с каждым ужасным землетрясением много пишут о предсказателях - как они дотошно собирают данные о прошлых землетрясениях и как равнодушна к ним официальная наука. Вот уж когда небрежение к истории прямо может плодить горы трупов и толпы калек.

Если мне возразят, что тут речь идет об истории природных явлений, а не нау­ ки, то отвечу: нет, без толкового историка науки древний текст чаще всего нельзя даже понять, ибо меняются и меры, и даты, и значение самих слов. К примеру: землетрясения (когда причина подвижки лежит в глубине) не сразу стали отличать от обвалов (когда причина снаружи).

Где и когда землетрясения начали предсказывать? Насколько успешно? Каки­ ми наблюдениями и теориями руководствовались? 20 лет назад мне захотелось узнать, что об этом принято писать, и я спросил в библиотеке по истории науки ка­ кой-нибудь учебник истории геологии.

-Таковых не существует, - уверенно ответила библиотекарь Татьяна.

Яей не поверил, нашел по каталогу два советских учебника, заказал их, а она с саркастической улыбкой мне их выдала. Увы, она была права: это не история. В частности, на немногих страницах, отведенных древности, ни слова информации. Пустые фразы типа «Еще Аристотель...».

-Как вы догадались? Ведь не читали же? - спросил я в изумлении.

- Ну как... Когда всю жизнь среди книг живешь, начинаешь чувствовать их, как людей, без слов.

Не многим лучше дана древность в учебниках иностранных. Конечно, отсутст­ вие учебников еще не значит отсутствия науки - по древней геологии есть серьез­ ные исследования (см. Примеч.81), о чем скажу далее. Однако отсутствие учебни­ ков всё же кое-что значит: геология - наука Нового времени, культурой текстов владеет слабо. Почти всех вполне устраивает ничему не учащая история в духе «Еще Аристотель...».

Так вот, еще Аристотель, в некотором смысле отец истории науки, изложил в своей «Метеорологике» три объяснения землетрясений, данных до него. (Он на­ зывал метеорологией единое знание о земле, воде и воздухе - это аналог нашей физической географии с элементами геологии] «метеорология» происходит от греч. метеорос - поднятый в воздух, возвышенный, колеблющийся.) И уже Ари­ стотель не смог объять всего: до него объяснения землетрясений давали еще, как минимум, трое, им не названные. Сам «отец наук» дал седьмое.

115

плазмы как источник материи, и догадку о том, что «всё остальное» (в том числе и мы с вами) произошло из «камней», т.е. горных пород. Хотя подобными смелыми сопоставлениями увлекаться не стоит (презентизм), но одну мысль просто нельзя не отметить: как видим, у Анаксимена теплота превращает одни вещества в другие. Не думайте, что до этой мысли легко дойти - нет, на пути к ней надо сперва понять, что теплота - не отдельное вещество, а лишь свойство вещества, меняющее его состояние. Анаксимен, единственный в свою эпоху (возможно, вме­ сте с Фалесом, учителем - ФФ 3.3.19), это понял. Вот фрагмент:

«Как думал древний Анаксимен, нам не следует признавать субстанциональ­ ности ни за холодным, ни за горячим ...Холодным он считает сжимающуюся и уплотняющуюся часть материи, а горячим - разреженную...» -

писал через 500 лет историк Плутарх. Может быть, первый геолог - Анаксимен? Заслуги его перед физикой бесспорны, но назвать Анаксимена геологом я бы по­ остерегся, не зная, держал ли он в руках хоть один из тех самых «камней». Опасе­ ние относится почти ко всем греческим мыслителям, в том числе и к "претенден­ там в геологи"- слишком они умозрительны.

И Анаксагор лет через 60-80 вполне умозрительно учил, что «эфир, устремлен­ ный по своей природе вверх, попадая в пустоты под землей, вызывает ее колеба­ ния...». И Архелай (ученик Анаксагора и учитель Сократа) вместо эфира и воды столь же умозрительно заставил в земных недрах работать ветер. И Демокрит, ве­ ликий атомист (лет на 10-20 младше Сократа), не был конкретнее, когда полагал, что «земля полна воды, а принимая много другой, дождевой воды, она приходит в дви­ жение...». В основном, как видим, все просто повторяли Анаксимена.

Но что за прихоть - вместо того, чтобы думать о подвижках земных толщ (что яв­ но начал Анаксимен), двести лет спорить о том, какое текучее начало (вода, воздух, огонь или эфир) заставляет землю дрожать? Как ни странно, ответ прост и естест­ вен: Землю тогда считали живым организмом (помните, у Аритотеля «вода выпоте­ ла из первоначальной земли»), землетрясения - ее движениями, а потому старались понять их в терминах, которые мы бы назвали физиологическими.

Эту мысль я нашел у французского историка геологии Франсуа Элланбержэ

[115]со ссылками на римских, т.е. поздних, авторов. Но сама идея очень стара -

ееможно найти еще у гептадора: Земля у него

«устойчива и неподвижна, середина у нее каменистая в подражание костям,...

а то, что ее окружает - человеческая плоть, рыхлое. Что в земле теплое и влажное - то костный и головной мозг человека, откуда исходит семя. Вода рек есть подражание жил и текущей в жилах крови; болота - мочевого пузыря и толстой кишки. Море - жидкость во чреве человека. Воздух то же, что ды­ хание в человеке».

Мысль эта заимствована еще из мифов, где часто можно встретить, например, сравнение костей и камней, органов выделения и болот. Вскоре ее усвоили орфики, о которых мы говорили на предыдущих лекциях.

У Элланбержэ я узнал, кто ныне "претендует" на роль первого геофизика: это Метродор из Хиоса, ученик Демокрита. Если, писал он, громко петь в глиняную