98

выходе из отверстия. Косвенно говорит о таком «газе» механизм образования мол­ нии, которая, по Анаксимандру, образуется, когда «охваченная со всех сторон гус­ тым облаком пневма вырвется наружу...».

Казалось бы, здесь речь идет про облако, а не про обруч, но греки ни тогда, ни позже не умели четко отличать погодные явления от космических.

Если оболочки прозрачны (и притом абсолютно - иначе бы мы ежедневно ви­ дели, как Солнце пересекает оболочку лунного обруча), то легко понять солнечное затмение: оно происходит, когда Солнце пересекает лунный обруч в месте лунного отверстия, т.е. в момент новолуния. Ведь отверстие в лунном обруче - особое, оно обеспечивает фазы Луны. Свидетельства прямо указывают на это.

А именно, если, по Анаксимандру, при лунном затмении отверстие закупоривает­ ся (эпифраттомэну [Dox, с. 359]), то при солнечном - загораживается (апоклэймэну [Dox, с. 354]). Так и только так должно быть, если оба типа затмений обеспечивает одна и та же заслонка. Выходит, что Анаксимандр вовсе не забыл идею Фалеса. На­ оборот, одною непрозрачной заслонкой он, вероятно, объяснял оба вида затмений: заслонка лунного обруча может закупорить отверстие в своем обруче, а может заго­ родить от нас находящееся дальше отверстие в обруче солнечном. И удивляться нечему: Луна у Анаксимандра сама излучает свет и потому наше объяснение лунно­ го затмения (тенью от Земли) тут работать не может.

Как бы то ни было, налицо совсем новая картина космоса, гораздо более дале­ кая от мифа, чем космос Фалеса. Наш космолог Григорий Идлис [44] справедливо назвал ее появление первой научной революцией в космологии.

Но коль скоро Анаксимандр был умный астроном, почему он не стал усовер­ шенствовать схему Фалеса (такую простую и для нас естественную!), а предпочёл фантазию с огненными обручами, отверстиями и заслонками? Ведь так легко вро­ де бы: добавь к теории знаменитого земляка (а возможно и учителя) идею «Земля - ни на чем», объясни этим лунное затмение, и никаких обручей не надо.

Но это нам не надо, Анаксимандру же требовались как раз обручи. Дело в том, что мир Фалеса был неизменен, Анаксимандр же решился рассуждать о происхо­ ждении мира, т.е. дать первую научную космогонию. До него космогонию предла­ гали только мифы.

3. Космогония Анаксимандра

Первую попытку рационально объяснить рождение мира мы видим еще в рам­ ках фалесовой картины мира. По свидетельству Аристотеля (Метеорологика, II, 1)., уже «древние», т.е. вероятно - милетцы,

«считали, что море возникло. Вначале, как они утверждают, вся область зем­ ли была напоена влагой, а потом высушиваемая солнцем часть [воды] пре­ вратилась в пар и создает [теперь] ветры и повороты Солнца и Луны; остав­ шаяся же часть - это море. Отсюда они заключают, что море, высыхая, стано­ вится все меньше и меньше... Некоторые из них говорят, что [море] образует­ ся, как пот нагретой солнцем земли, потому солоно»

Очевидно, что здесь указаны две древние (уже для Аристотеля) космогонии: Фалеса, где «область земли была напоена влагой», и некая противоположная, где

99

вода выпотела из первоначальной земли. Обе интересны как примеры очень ран­ них рациональных (без обращения к богам) попыток понять рождение мира из первоматерии. Характерно, кстати, желание вывести космический феномен («по­ вороты», т.е. солнцестояния, и наклон эклиптики) из земного процесса, а именно, из испарения влаги, в чем легко заметить идеологию гептадора. Еще заметнее она, на мой взгляд, в словах «пот нагретой солнцем земли».

Вот каков был тот идейный фон, на котором Анаксимандр стал строить свою теорию, которую ныне называют первой физической космогонией. Он смело взял­ ся ее строить, пользуясь лишь бытовым опытом. То был опыт наблюдения враще­ ний и вихрей. Об этом ясно написал Аристотель в книге «О небе»:

«Вихревое движение, благодаря которому её [Земли] части собрались в центр [космоса]... все считают причиной, основываясь на [наблюдении вихрей], происходящих в жидкостях и в воздухе: в них более крупные и более тяжё­ лые тела всегда устремляются к центру вихря»; по мнению таких философов, «это и объясняет, почему Земля собралась в центр, а причину того, что она остаётся на месте, им приходится искать».

И вспомнил мнение Анаксимандра:

«тому, что помещено в центре и равноудалено от всех крайних точек, ничуть не более надлежит двигаться вверх, нежели вниз или в боковые стороны. Но одновременно двигаться в противоположных направлениях невозможно, по­ тому оно по необходимости должно покоиться».

После этого объяснения космогонию Анаксимандра легко понять. Лучше всего ее изложил уже известный нам историк Диодор:

«При изначальном образовании всего земля и небо имели единый облик, по­ скольку естество их было смешано. Затем, после того как тела (вероятно, че­ тыре стихии -Ю.Ч.) отделились одно от другого, космос воспринял всё ныне видимое нами устройство».

Другой комментатор Анаксимандра продолжил:

«Как вокруг дерева образуется кора, так вокруг облекшего землю воздуха об­ разовалась из огня некоторая сфера; когда она порвалась и замкнулась в от­ дельные кольца, образовались солнце, луна и звезды» {перевод Г. Ф. Церете­ ли', взят из Приложения к книге [91], с. 10).

Вот зачем Анаксимандру огненные обручи (кольца): объяснить, откуда в свети­ лах огонь. Всё это выглядело тогда ничуть не менее научно, чем наши концепции выглядят для нас. И он смело шел дальше. Снова дадим слово Диодору:

«При этом воздух приобрел непрерывное движение, причем огнистая часть его стеклась в самые верхние места, поскольку подобной природе свойственно устремляться вверх (по этой причине Солнце и прочие множества светил были вовлечены во всеобщий вихрь), а илистая мутная часть... осела в одно и то же место в силу тяжести. Непрерывно вращаясь вокруг своей оси и сбиваясь в ко­ мок, она произвела из жидких частиц море, а из более твёрдых - землю.» По-моему, это ничуть не хуже тех космогонии XVII-XVIII веков, с которых ведут

начало небулярные (т.е. туманностные) космогонии наших дней. Правда, мы те-

100

перь понимаем, что вихрь не может родиться из разнонаправленных движений частиц: вращение должно быть внесено извне или быть изначальным - так гласит механика (точнее, закон сохранения момента количества движения); но вспомним, что точно так же (из хаотических движений), выводил первичное вращение Сол­ нечной системы Иммануил Кант в 1755 году, когда механика уже существовала. И никто не отказывает ему из-за этой явной ошибки в звании одного из отцов науч­ ной космогонии.

4. Космогония и эволюция

Хотя идея эволюции продолжает идею космогонии, однако космогония есть, вероятно, в мифах всех цивилизаций, чего никак не скажешь об эволюции. Почти все цивилизации останавливались на том, что всё сущее появилось однажды в том виде, какой наблюдается ныне (не только в эпоху мифотворцев, но и в течение всей жизни данной цивилизации). Эту установку обслуживают мифы, поэтому за мифом о создании мира (космогонией) всегда следует ряд мифов о создании рас­ тений, животных, умений и общественных установлений, которые осуществляются культурными героями.

Незнание причин и процессов происхождения было настолько полным, что не мог даже возникнуть вопрос о них, и незнание замещалось описанием первона­ чального появления. Полвека назад Элиаде привел несколько примеров того, как миф о происхождении заменял понимание - например, лекарство считалось эф­ фективным только для того, кто знает, как оно было применено в первый раз - божеством или культурным героем [108, с. 26-27]. Позже наш мифолог Елеазар Мелетинский назвал это объясняющей функцией мифа и отметил, что она свой­ ственна мифам вообще [MC, с. 635]. Можно сказать даже, что этот феномен (за­ мена понимания явления описанием его появления) есть то самое, что заставляет философов вновь и вновь видеть миф в основании ряда нынешних научных дис­ циплин (см. п. 6 лекции 1). Особенно это относится к «эволюционному учению в биологии» (подробнее см. [4-2]), которое даже его приверженцы не смеют назвать теорией. В этой связи и рассмотрим идею Анаксимандра.

Вернемся к свидетельствам Диодора о Анаксимандре:

«Когда же воссиял огонь Солнца, земля сперва затвердела, а затем, посколь­ ку от нагревания поверхность ее забродила,... возникли гнильцы, покрытые тонкими оболочками, что и теперь еще наблюдается в топях и болотистых местах... Как только влажные вещества стали живородить от нагревания ука­ занным образом, [они] начали по ночам получать пищу из тумана,... а днем отвердевать от жара. Наконец, когда утробные зародыши, вынашиваемые [в пузырях], выросли до зрелого состояния, обожженные оболочки растреска­ лись, и произошли всевозможные породы животных».

Это почти дословно взято у финикийцев - см. п. 2 лекции 3.

Итак, эволюционизм (представление об эволюции) у Анаксимандра - сквозной, от космоса до животных. Естественно встал вопрос о возможности превращения одних видов животных в другие. Эту идею тоже высказывали еще финикийцы: «Были некие животные, не обладавшие чувством, от которых произошли одарен-

101

ные умом животные» [ФМ, с. 71]. Но Анаксимандр шел дальше:

«По мнению Анаксимандра Милетского, из нагретой воды с землей возникли то ли рыбы, то ли чрезвычайно похожие на рыб животные; в них сложились люди, причем детеныши удерживались внутри вплоть до зрелости: лишь то­ гда те [утробы рыб] лопнули, и мужчины и женщины, уже способные про­ кормить себя, вышли наружу».

Прошу обратить внимание на подчеркнутые мною слова: первый эволюцио­ нист, кажется, избежал ловушки, в которую затем попадались едва ли не все в те­ чении двух тысяч лет - понял, что нельзя считать ныне живущих рыб потомками наземных существ. Анаксимандру принадлежит и первая догадка о том способе, которым шла эта эволюция - он похож на рост мальков живородящих рыб (акул), только человек жил в утробе дольше:

«Анаксимандр... не довольствуется признанием того, что первые люди появи­ лись в той же среде, что и рыбы, и утверждает, что они зародились в самих ры­ бах, подобно детенышам акул, и, возросши до такого состояния, в котором они были способны самостоятельно существовать, вышли и приспособились к зем­ ле»

(см. Примеч.74). В наше время этот ход мысли известен как эволюция путем изме­ нения и удлинения онтогенеза (в том числе развития зародыша).

Теперь подобьём итог: что Анаксимандр потерял и что приобрел, отказавшись от «землистых тел» Фалеса. На Луне всегда виден один и тот же туманный рису­ нок, а это понятно как раз для «землистой» Луны и не вяжется с идеей огня, изрыгаемого из отверстия. Эту наглядную картинку Анаксимандр потерял, но, судя по всему, она тогда греков еще не занимала (ее стали обсуждать намного позже). На­ оборот, вопреки принятому ныне мнению, солнечное затмение он понимал по Фалесу.

Приобрел же Анаксимандр целый мир. В вихрях этого мира рождались и уми­ рали космические системы, вспыхивали и гасли мириады звезд, затмевались как Солнце, так и Луна, блистали молнии, развивались и вымирали виды животных. Причем всё происходило в согласии с обыденным опытом - так же, как ветер кру­ тит пыль, как огонь рвется ввысь, как заслонка закрывает печку, как в гниющей лу­ же появляются «черви», а из них мухи.

5.Селекция и евгеника

Вдошедших до нас фраментах Анаксимандра нет речи о естественном отборе. Смутный намек на отбор мы видели еще в п. 7 лекции 4, где гептадор писал о частях человека: «те, что плохо составлены по ошибкам заботящегося, наталкиваются на такие тяжкие страдания и такие испытания своих сил, каких не ожидали», и умирают. Второй "дарвинист" (точнее, "селекционер") жил на другом берегу Эгейского моря, в Мегарах (к северо-западу от Афин), в дни Анаксимандра. Это был Феогнид, поэтаристократ. Смена власти аристократов на власть демократов привела его к бедно­ сти и уверенности в безнадежной порче человеческой природы - за счет необду­ манных браков лучших с худшими. Вот это место из «Элегий» Феогнида:

102

...Выбираем себе лошадей мы, ослов и баранов Доброй породы, следим, чтобы давали приплод Лучшие пары. А замуж ничуть не колеблется лучший Низкую женщину брать, только б с деньгами была! Женщина также охотно выходит за низкого мужа, Был бы богат! Для нее это важнее всего.

Деньги в почете всеобщем. Богатство смешало породы. Знатные, низкие - все женятся между собой. Полипаид, не дивись же тому, что порода сограждан Всё ухудшается: кровь перемешалася в ней.

Селекция домашних пород выступает здесь как нечто всем известное, а отсут­ ствие такой же селекции среди людей - как порча нравов. Естествен вопрос: видел ли автор селекцию людей в прошлом? И была ли она в греческом обществе на са­ мом деле? Вся греческая литературная традиция отвечает утвердительно: селек­ ция людей царила в Спарте, и философы иных городов ее приветствовали. Вот резюме сведений (к сожалению, в основном, довольно поздних) об этой практике, данное Дюрантом: налицо

«безжалостная евгеника: ... ребенок, сочтенный неполноценным, сбрасывался с обрыва горы Тайгет... даже царь Архидам был оштрафован за брак с тще­ душной женой. Мужей поощряли предоставлять своих жен в пользование выдающимся мужчинам... приглашать молодых людей на помощь в произве­ дении сильного потомства. Ликург, по словам Плутарха, высмеивал ревность и сексуальную монополию, говоря, что "нелепо людям так беспокоиться о своих псах и конях... и в то же время держать жен под замком, чтобы те бере­ менели только от них, хотя нередко они глупы, немощны или больны". По общему мнению античности, спартанцы были сильнее и красивее, а спартан­ ки здоровее и прелестнее всех прочих греков» [35, с. 90-91].

Удивительно, но в истории европейской мысли связь плачевной судьбы спар­ танской культуры с ее "дарвинизмом" осталась почти не замеченной. Наоборот, отмечено, что Платон, будучи поклонником Спарты, решил обернуть евгеническую идею "к пользе общества". В утопических мечтах об идеальном государстве он много внимания уделял вопросу создания и сохранения прослойки избранных, ко­ торые могли бы достойно управлять всеми. Он заявлял, например, что

«лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщи­ нами, а худшие, напротив, с самыми худшими и потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших - нет, раз наше стадо должно быть отборным» (Платон. Государство, V).

Отсюда пошли едва ли не все жестокие утопии, столь обычные в истории Европы. Как и у Платона, плачевные итоги евгеники (попыток разводить людей как домашний скот) остались без осмысления. Через полвека после разгрома фашизма евгеника стала вновь входить в моду, причем ее плачевные прошлые итоги опять не прини­ маются во внимание (подробнее см. [Ч 16]), а платоново государство снова ста­ вится нам в пример:

103

«разведение растений и животных отмечает конец периода охоты и собира­ тельства в эволюции человечества... "Республику" Платона можно рассмат­ ривать как первый теоретический трактат по евгенике» (Глэд Дэн:. Будущая эволюция человека. Евгеника XXI века. М , 2005, с. 78).

И снова видим: биологическое знание служило социальным изменениям. Чем кончился этот своего рода античный дарвинизм, всем известно: Спарта достигла на 300 лет военного господства - как внешнего, так и внутреннего (легко подавляя бун­ ты илотов, тогдашних крепостных), но выпала из того культурного процесса, который мы изучаем в нашем Курсе. А ведь до реформ Ликурга она славилась искусствами, и недаром гептадор писал: «Пелопоннес, обиталище великих душ».

Интересна биологическая сторона вопроса. Идея селекции означала новый шаг в том процессе осознания механизма размножения, о котором у нас шла речь в п. 5 лекции 3. Как там сказано, селекция требует краткого этапа инцеста, и даны до­ воды о наличии этого знания еще в эпоху перехода от доэллинских мифов к эл­ линским. В доэллинских мифах, видимо, допускался инцест и у людей:

«царь решался совершить инцест с со своей наследной дочерью и тем самым вновь получал право на трон»75,

но даже если так, то позже, у греков, он горячо отвергался - вспомним мифы об Эдипе и Адонисе. Однако как раз в годы Анаксимандра и Феогнида интерес к теме инцеста возрос, что видно в появлении ее в новых мифах - орфических.

Один из орфических гимнов приукрашивает тему инцеста: изнасилование Персефоны опущено, и гимн прославляет ее за то, что она сама сходится с отцом и рож­ дает нимфу Мелиною; та, выросши, сходится с Аидом, своим отчимом, причем схо­ дится по наущению матери. Нимфа Мелиноя неизвестна из других источников [Ло­ сев, с. 984] и, вероятно, выдумана лишь для занимательности, для переплетения темы изощренного инцеста с темой изощренного прелюбодеяния.

Видимо, всё это связано с возвратом архаичного видения мира (космогония орфиков повторяет доэллинскую76. Данный орфический порыв (сознательный или нет) объективно противостоял мужской однополой любви, захлестнувшей Афины в -V веке и позже, тогда как в пифагорейской общине (в Италии) ее не засвидетельствовано ни в какое время. Это нам понадобится в лекции 11, в рассказе о пифагорейцах. (К сожале­ нию, время создания отдельных орфических мифов неизвестно.)

Нам же надо здесь закончить с биологической темой. Французский этнолог Клод Леви-Строс в 1958 году писал [56, с. 312]:

«зоолог, пытающийся объяснить существующую дифференциацию собак...

без учета вмешательства человека», пришел бы «к абсолютно фантастиче­ ским гипотезам или, вернее, к хаосу. Однако люди не в меньшей мере сделали самих себя, чем они создали расы своих домашних животных».

Пояснений он не дал (и вообще любил выражаться загадочно), так что мне остает­ ся лишь напомнить, что этап инцеста в селекции животных необходим. Леви-Строс утверждал, что в человеческих обществах инцест полностью отсутствовал с само­ го начала, но это грубая ошибка (возможно, он имел в виду только те племена, с которыми сам работал). Приведенная цитата говорит, что сам он не очень верил