46

Лекция 3. Следы преднауки в мифах и ранней поэзии

1. Поэзия и культурные герои

Как и следовало ждать с позиции текстуализма, первые следы науки мы находим в первых текстах, у ранних поэтов. О прозе тех времён ничего неизвестно.

Первыми, чьи стихи мы знаем целиком, были иониец Гомер, поэт военной аристо­ кратии, и певец мирного труда Гесиод, идейный антипод Гомера, живший в Беотии (область к северо-западу от Афин). О нем мы уже говорили на лекции 2. Затем че­ реда утерянных поэтов (о самых ранних из них см. [Фра], раздел I); они известны нам по крохотным фрагментам стихов и поздним пересказам в прозе.

Греки любили придумывать родоначальников и, в частности, - автора каждому достижению. Иногда одному человеку приписывали сразу множество достижений, так что получалсч культурный герой. Этим термином в нынешней мифологии (науке о мифах) обозначается персонаж мифа, приносящий людям новое знание.

Видимо, идею культурного героя греки взяли из Финикии [ФМ, с. 53]. Оттуда она попала к евреям - у них типичным культурным героем был Енох, внук Адама и Евы, первый астроном, изобретатель письма и цифр [КЮ, с. 25-26]. Затем эту идею усвои­ ли эллины Из культурных героев Эллады наиболее известен Прометей как давший людям огонь, но для греков он значил гораздо больше. Вот примеры.

(1)С Прометея начались людские бедствия, считал Гесиод (поэма «Труды и дни»): Зевс возмущенный похищением огня, решил отомстить ему тем, что создал красивую злодейку Пандору, которая принесла людям все их беды. Тут Гесиод, кон­ серватор и страстный женоненавистник, сплел две мировоззренческие линии - о па­ губности прогресса и о разрушительности любого женского влияния. Первая линия была забыта, ибо общество как раз начало увлекаться всеми формами прогресса, зато вторая была греками со страстью пройдена, что мы увидим не раз.

(2)Противоположный взгляд на Прометея изложил через полтора века после Гесиода поэт-трагик Эсхил. В его трагедии «Прометей прикованный» герой выступает как бы аналогом Еноха. Он произносит монолог о древних людях:

... разуменья не было

Уних ни в чем, покуда я восходы звезд

Искрытый путь закатов не поведал им. Премудрость чисел, из наук главнейшую,

Ядля людей измыслил и сложенье букв... (перевод С. Апта).

Стой же прямотой Эсхил приписал Прометею изобретение скотоводства, мореход­ ства, медицины, горного дела. Словом, идея «культурного героя» заменила ему знание реальной истории культуры.

(3)Еще через полтора века, около -300 г., т.е. уже после Аристотеля, просве­ щенный Феофраст назвал Прометея первым философом [Dox, с. 475, сноска].

Столь различное понимание Прометея неизбежно ставит перед нами вопрос: как относились греки к самой идее культурного прогресса? Из приведенных (и многих других) примеров видно, что единого ответа дать нельзя, однако многие историки

47

пытались это сделать. Одни видели и видят в культурной истории Греции чуть ли не сплошной прогресс, легший в основу западноевропейской цивилизации; другие, на­ оборот, уверены, что идея прогресса была грекам чужда, а преобладало понимание (вернее, смутное ощущение) истории как бесконечного повторения одних и тех же процессов и ситуаций.

Мы вернемся к этому вопросу в п. 5 лекции 12, а сейчас заметим, что та лег­ кость, с которой греки забывали деяния своих гениев и восполняли этот свой изъян тем, что изобретали мифы о культурных героях, наводит на мысль искать самые ранние научные сведения в мифах.

2. Порождение мира (космогонические мифы)

Из всех мифов такие мифы - самые близкие к науке. Греки, по-видимому, заим­ ствовали мифы о рождении мира у египтян и финикийцев, но прежде чем говорить о них, надо сделать несколько замечаний о мифах вообще.

Мифы, согласно Философскому словарю (1983), это

«архаические повествования о деяниях богов и героев, за которыми стояли фантастические представления о мире, об управляющих им богах и духах». В них «обычно рассказывалось о картине мира, о происхождении его элемен­ тов» К ним «восходят и архаические формы героического эпоса, в историче­ ское время мифы широко используются как элементы поэтического языка в широком смысле».

Суть мифов мифологи понимают очень различно: для большинства они раскрывают душевную деятельность людей тех лет и тех обществ, некоторые усматривают в них «священную историю», и лишь немногие склонны видеть тут отражение реальных знаний их создателей о природе и обществе. К теме нашего Курса относится только последняя позиция, но нельзя забывать и о наличии остальных, чтобы наше исследо­ вание не превратилось в вычитывание из мифов того, чего в них нет.

Греческие мифы, столь прочно вошедшие в европейскую культуру, сами по себе известны нам довольно плохо. Наиболее древние их пересказы - в поэмах Гомера и Гесиода - отстоят от времени их создания как минимум лет на 500, а прочие источ­ ники еще моложе и, следовательно, отстоят еще дальше. Главный из них - это по­ эзия классической поры, особенно - трагедии афинских поэтов эпохи Перикла. Од­ нако они являют собой не изложение мифов, а скорее публицистику, в которой темы мифа привлечены для обсуждения злободневных проблем. Восстановить по ней первичный сюжет мифа не всегда возможно.

Наоборот, сюжет мифа предельно обнажен в позднеантичных пересказах, но эти источники отстоят от эпохи создания мифов на 1,5-2 тыс. лет и годны лишь для увязки мифических событий друг с другом, но не для понимания сути мифа. Дело в том, что из них начисто изъяты чувства, отчего они весьма бедны содержанием.

Поэтому для уяснения сути каждого мифа требуется не только собрать данные о его сюжете по всем возможным источникам, но и сопоставить данный миф с други­ ми, не всегда сходными, в том числе из различных культур разных эпох.

В основе греческих мифов, естественно, лежали мифы более древних культур. Едва ли не главным заимствованным ими понятием был взятый с Востока (прежде

48

всего, из Египта) первичный хаос. Хотя в разных городах Египта и были приняты раз­ ные варианты космогонии [Рак], причем в каждой бог-покровитель своего города мыс­ лился как главный бог; однако все они едины в основном: мир возник из первичного Хаоса, и люди порождены богами сразу в большом количестве.

Другим источником для греческой космогонии стала финикийская. Она моложе египетской и к тому же дошла к нам в лишь в позднегреческих пересказах, поэтому ею часто пренебрегают, чего, как сейчас увидим, делать не следует3·1). Вот один из главных финикийских космогонических мифов:

«Началом всего был Воздух (аэр), мрачный и подобный ветру, или дуновение мрачного воздуха, и мутный и мрачный Хаос; они были беспредельны (апейра) и в продолжение многих веков не имели конца. Когда же Дух (пнеема) полю­ бил свои собственные начала и произошло смешение (сюнкрасис), это соеди­ нение получило название Желания (пофос). Таково начало устроения всего. Дух же не знал (или не признал - Ю. Ч.) своего создания. И из соединения Духа с самим собой произошел Мот. Одни говорят, что это была тина, другие - что гниль, разведенная водой. И из нее произошли все семена творения и рождение всего. Были некие существа, лишенные чувств, от которых произошли одарен­ ные умом животные... И засияли (взмыли ввысь) Мот, солнце, луна, звёзды и великие созвездия. [...] Когда проникся светом воздух, то от воспламенения моря и земли произошли ветры, тучи, величайшие низвержения и излияния не­ бесных вод» [ФМ, с. 71, 208].

Что являет собой этот Дух? Возможны разные толкования, и иногда его сближа­ ют с мировым разумом - сложной идеей, ясно выраженной в Греции классического периода. Поэтому естествен вопрос: насколько стар этот миф? В прошлом не раз высказывалось мнение, что он - поздний и списан грекоязычным финикийцем у гре­ ков, а потому не слишком интересен. Однако в XX веке анализ восточных текстов показал, что именно греки усвоили этот космогонический миф из Финикии, а не на­ оборот, что удобно обсудить на семинаре (см. Примеч.32)

Как и евреи, греки очень любили генеалогии (родословные). Гесиод в поэме «Теогония» («Порождение богов») представил в виде огромной генеалогии богов всю греческую космогонию. В начале ее поэт обращается к Музам:

Всё расскажите, - как боги, как наша земля зародилась, Как беспредельное море явилось и шумные реки, Звёзды, несущие свет, и широкое небо над нами; Кто из бессмертных подателей благ от чего зародился, Как поделили богатства и почести между собою...

И сообщите при этом, что прежде всего зародилось.

Муз как источник знаний, мудрости и вдохновения понимал и Гомер (обе его по­ эмы начаты с обращения к ним), но здесь обращение к Музам напоминает чем-то программу научного исследования. Вот их ответ поэту:

Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,

50

дим, Гесиод следовал очень древней традиции, и она, эта традиция, основана на спо­ собности его предков к очень высокой абстракции.

Половое порождение, по Гесиоду, вторично. Этим сразу задано то миропонима­ ние, какое типично для европейского сознания поныне: пол произошел от бесполос­ ти, а значит (как добавил рациональный XIX век), он чем-то выгоден для процесса жизни. Для сравнения: в китайской космогонии Инь и Ян (женское и мужское начала) первичны, и вопрос о выгодности наличия пола не встает.

Хотя есть много вариантов греческой теогонии, но они все полагают первоначало бесполым, как мы видим это и в египетской, и в финикийской космогониях. Это резко отличиает их от еврейской космогонии, где Бог мыслится мужчиной (Адам сотворен «по Его образу и подобию»), притом творящий словом, или от китайской, где оба пола присутствуют в мире изначально.

В обильных потомках гесиодовой Геи нет наследственности: она (как и другие богини) рожала самых немыслимых чудищ. Этот процесс порождений пресёк по­ следний ее сын Кронос, оскопив своего отца Урана. Оскопил он его серпом - оруди­ ем культурного земледелия, знаменуя тем самым начало нового типа и этапа жизни. Тем самым, можно сказать, что описана стабилизация мира, но была тут и "мораль навыворот", о которой мы говорили на прошлой лекции34).

Нету еще ни в «Теогонии», ни в финикийской, ни в еврейской космогонии понима­ ния роли Солнца: свет и тьма - самостоятельные сущности, рожденные задолго до Солнца. Греческий солнечный бог Гелиос затерялся среди младших богов.

Богословы писали и пишут, что еврейский Бог рисовал верующим убогую карти­ ну творения потому, что те не могли бы понять более сложной. Но это не так: еги­ петские и вавилонские мифы, наоборот, верно увязывают появление света с рожде­ нием бога солнца. Таких примеров есть несколько, и встаёт вопрос: почему именно "богоизбранный" народ оставлен при самой примитивной картине мира?

Пишут иногда, что еврейский текст допускает иное толкование - Солнце, якобы, не сотворено в третий день, а лишь вышло из-за туч или из тумана. Ничего подобно­ го в текстах нет, и есть более правдивое объяснение: параллель с греческой и фи­ никийской космогониями. Она говорит, что Книга Бытия являет тот же уровень зна­ ний и понимания, что у соседних религий. Она, как и все религиозные книги, написа­ на людьми, чей круг знаний со временем расширялся.

Всё встанет на место, если добавить, что в самой ранней (додинастической) еги­ петской космогонии бог света (Вер) рожден до солнечного бога Ра (Аммона) [Рак, с. 15]. Вероятно, древние евреи, весьма чуткие к религии, но не к естествознанию, унес­ ли из Египта религиозную новинку (единобожие) но остались при самой древней на­ турфилософии. Ничего страшного для нынешних религий тут нет: как показал долгий опыт, признание мифа мифом вовсе не мешает верующим верить.

Появление растений и животных не привлекло внимания ни Гесиода, ни других мифографов Греции35). Насколько знаю, у них затронуто лишь создание людей: по одной версии, их слепил из глины тот же Прометей (Аполлодор, I, VII, 1; Павсании, X, 4, 4), по другой люди произошли из осевшей копоти от сожженных Зевсом титанов [Фра, с. 59]. Для дальнейшего нам важно, что людей сотворено (как и в восточных

51

мифах) сразу много, так что соитие братьев и сестёр (инцест), неизбежное у первых людей в Библии, здесь не требовалось. К этому вернемся чуть позже.

Уфиникийцев упомянуто происхождение не только людей, но и животных, а у ев­ реев в Книге Бытия читаем, что Бог на третий день творения произносит: «да произ­ растит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево, приносящее плод,... в котором се­ мя по роду его». В выражении «семя по роду его», употребленном несколько раз, можно видеть намек на принцип наследственности, то и дело нарушаемый у греков. К этой "эволюции" мы вернемся на лекции 8.

Упоэта Алкмана (Спарта, около -600 г.) в одной из парфений (песен для хора де­ вушек) пучине хаоса противопостоит богиня-демиург Фетис (Тетис) [133, с. 206]. Этим

вкосмогонию Гесиода как бы внесено разумное начало.

3. Осмысление права, морали и власти, Ферсит

Здесь нас ждут куда большие трудности, чем при попытках понять греческую космогонию, так как раннегреческое понимание права и морали совсем отлично не только от нашего, но и от того, что было обычным у греков классической поры.

Сведения о праве и морали, не искаженные поздним пересказом, находим в обилии у Гомера и Гесиода. Поначалу кажется, что Гомер описывает эпоху так на­ зываемой военной демократии, которую иногда называют еще первобытной демо­ кратией. Вроде бы ключевые вопросы решает военный совет, однако поведение го­ меровских героев выглядит странно - например, они собираются на военный совет, однако перед его началом Одиссей, один из царей, уговаривает благородных не

спорить, а простолюдинов бьет скипетром, приговаривая:

Смолкни, несчастный, садись-ка и слушай, что скажут другие, Те, что получше, чем ты! Не воинствен ты сам, малосилен, И не имел никогда ни в боях, ни в советах значенья...

Нет в многовластии блага; да будет единый властитель (Ил. II, 200).

Здесь права совета оспорены с позиции монархической, однако чисто аристо­ кратическая уверенность в том, что простолюдин непременно физически слаб, глуп и мерзок, тоже здесь заявлена. Более того, она становится главной в следующих же строках, в эпизоде с Ферситом (Терситом).

Ферсит, неродовитый воин, единственный отрицательный персонаж эллина в Илиаде, мерзок автору и внешне, и по его речам. Он обличает на совете царя Ага­ мемнона, за что Одиссей жестоко бьет Ферсита к общему восторгу собрания. Истори­ ки видят тут торжество аристократического принципа над военной демократией, но мне эпизод видится иначе - как политическая публицистика -VIII века.

Тема совета - следует ли прекратить осаду Трои или продолжать ее. Главноко­ мандующий Агамемнон только что высказался за прекращение осады, а Ферсит, тоже сторонник прекращения, почему-то яростно нападает на него. За это Одиссей - един­ ственный на тот момент сторонник осады - избивает его, а собрание почему-то раду­ ется, что бьют единственного защитника всеобщей идеи. В чем дело?

Налицо "следы ножниц и клея". Что тут было поначалу, сказать нельзя, но ясно, что автор -VIII века пренебрег сюжетом и поэтикой древнего эпоса ради грубой "по-