Глава 1. Введение

Скотт Барчилл и Эндрю Линклейтер

Рамки анализа

С момента своего создания в качестве отдельного направления исследований, международные отношения рассматривалиськак теоретическая дисциплина.  Основополагающими работами для трёх парадигм были произведения «Двадцать лет кризиса» Э.Карра (1939), а так же «Политические отношения между нациями» Г.Моргентау (1948). Оба автора разработали широкие рамки анализа, посредством которых была выделена суть международной политики из множества разрозненных явлений; каждый из них стремился предоставить будущим аналитикам теоретические инструменты для понимания общих закономерностей, лежащих в основе, казалось бы, частных случаев; и каждый из них рассматривал такие формы политических действий, которые наиболее уместны в тех областях, где борьба за власть имеет первостепенное значение. Оба мыслителя были мотивированы желанием развеять заблуждения относительно характера международной политики, который лежит в основе либерального проекта – особенно веру в то, что международное право может обуздать борьбу за власть, и мысль о том, что на смену погоне за личными интересами придет общая задача содействия и укрепления всеобщей безопасности. Не то, чтобы Моргентау и Карр думали, якобы международная политическая система обязана все время вращаться вокруг неустанной борьбы за власть и безопасность. Их главный тезис состоял в следующем: все усилия по реформированию международной системы, которая игнорирует борьбу за власть, быстро закончатся неудачей. Более тревожной, по их мнению, является опасность того, что попытки осуществить фундаментальные изменения усугубят проблемы в международных отношениях. Они верят, что либерально-интренационалистское мировоззрение в значительной степени несет ответственность за кризис в межвоенный период.

Многие учёные, особенно в Соединённых Штатах в 1960-е годы, полагали, что теоретические рамки, разработанные Моргентау, субъективны. Исторические примеры использовались лишь для подкрепления, а не для демонстрации остроумных предположений относительно общих закономерностей международных отношений. В этой связи, дисциплина существенно отставала от исследований в области экономики, где применяли сложную методологию, взятую

[1]

из естественных наук, для проверки конкретных гипотез, разработки общих законов и прогнозирования поведения человека. Сторонники научного подхода попытались выстроить новую теорию международной политики – одни ради более качественного объяснения и более высокой точности предсказания, другие же в убеждении, что наука является ключом к пониманию того, как трансформировать международную политику к лучшему. Поворот в сторону науки привел к крупным дисциплинарным спорам в 1960-е годы, во время которых такой учёный как Хедли Булл (1966b) утверждал, что международная политика не подвержена научным исследованиям. Это мнение всецело разделяют и аналитики, придерживающиеся различных интеллектуальных проектов. Радикальный ученый Ноам Хомский (1994: 120) утверждал, что исторические условия в международных отношениях слишком разнообразны и сложны для всего того, что можно было бы назвать «теорией», применимой ко всему» (1994: 120). То, что обычно называют пост-позитивизмом в международных отношениях, отвергает всякую возможность применения науки о международных отношениях, которая использует стандарты доказывания, связанных с естественными науками, для разработки эквивалентных уровней пояснительной точности и прогностической определённости (Smith, Booth, Zalewski 1996). В 1990-х годах развернулась серьёзная дискуссия вокруг позитивизма. Центральным был вопрос о том, существует ли разница между естественными и социальными науками, однако не менее важными были и споры о природе и цели данной теории. В ходе прений основное внимание уделялось высказыванию о том, являются ли, в конечном счёте, даже те теории, которые направлены на объективность, «политическими», поскольку они порождают такие взгляды на мир, которые благоприятствуют определенным политическим интересам и ущемляют другие. В ходе этого спора была поднята тема о том, что вообще такое теория и каковы её цели. В настоящее время эти вопросы являются ключевыми для всей дисциплины – в большей степени основополагающими, чем в любой другой период её развития. Так что же мы можем сказать о теории международных отношений?

Разнообразие теорий 

Одной из целей этой главы является анализ многообразия концепций теории международных отношений. Позитивистские или «научные подходы» остаются доминирующими в Соединённых Штатах. Однако этот подход не единственный в указанной сфере. Все большее число теоретиков отталкиваются от второй парадигмы в теории международных отношений, понимание которой зависит от того, как наблюдатели выстраивают свои образы международных отношений, каковы методы, которые они используют, а также социальные и политические последствия утверждений о «требованиях к знанию». Они считают, что оценка того, как мы подходим к изучению мировой политики, так же важна,

[2]

как её попытки объяснить глобальные явления. Другими словами, сам процесс теоретизации становится важнейшим объектом изучения. Стив Смит (1995: 26–7) утверждал, что в рамках дисциплины существует фундаментальное разделение «между теориями, которые стремятся дать пояснительную (наш курсив) оценку международным отношениям» и подходами, которые рассматривают «теорию как конструирующую (наш курсив) эту реальность». Анализ этих двух концепций теории международных отношенийотражен в значительной части введения. Кроме того, теория международных отношений в настоящее время также охватывает и познавательные области, такие как историческая социология и международная политическая теория, которые накладывают свои отличительные особенности на изучение международных отношений. 

Прежде всего, в данном контексте следует учитывать, что конститутивные теории становятся все более значимыми в исследовании международных отношений, однако важность вопросов, которые они рассматривают, была давно признана. Ещё в 1970-х годах Хедли Булл (1973: 183–4) утверждал:

«Причина, по которой мы должны работать над теорией, также как и над её историей, заключается в том, что все обсуждения международной политики... ведутся на основе теоретических предположений, которые мы должны признать и исследовать, а не игнорировать, или оставить без внимания. Деятельность теоретического исследования, как минимум, направлена на критику: на выявление, формулирование, уточнение и на постановку под сомнение общих предположений, на которых основывается актуальная дискуссия о международной политике. А как максимум, деятельность такого рада нацелена на создание теоретического конструкта: определения того, что одни предположения верны, а другие ложны, одни аргументы полноценны, а другие нет, и таким образом выстраивается четкая структура знания». 

Эта цитата демонстрирует предположения Булла о необходимости использования и объяснительной и конститутивной теориидля исследования международных отношений: рациональный анализ был бы неполным без углубления в понимание обоих направлений. Хотя он писал об этом еще в начале 1970-х, тем не менее, конституциональная теория стала занимать более значимое место в дисциплине лишь спустя десятилетие, прежде всегоиз-за совершенствования когнитивных областей социальной и политической теории. С тех пор, с ростом интереса к теории международных отношений, развитие соответствующей литературы было связано с устранением теоретических проблем, и в большей степени это относилось к конституциональной теории. Тем не менее, акцентировать вниманиеисключительно на процессе теоретизации неверно. Некоторые аналитики утверждали, что чрезмерная озабоченность теоретическим аспектом представляет собой отказот анализа «реальных» проблем и ухода от ответственности за

[3]

актуальность политики (Wallace 1996). Параллельно существует тезис, который Кеохэйн (1988) выдвигал против постмодернизма – зацикливание на проблемах философии в социальных науках приведет к пренебрежению важнейшими областями эмпирических исследований. Критика этого суждения состоит в следующем: автор отталкивается от негласных или необоснованных теоретически предположений о целях изучения международных отношений, в частности от убеждений в том, что дисциплина должна касаться вопросов, имеющих более важное значение для государств, а не субъектов гражданского общества, которые стремятся изменить международную политическую систему (Booth 1997: Smith 1997). В данной ситуации важно помнить, что Карр и Моргентау были заинтересованы не только в интерпретации, но и в аргументировании того, на что государства могли бы в большей или меньшей степени надеяться и чего бы они могли достичь в конкурентном мире международной политики. Смит (1996: 113) утверждает, что все теории делают это намеренно или непреднамеренно: они «не просто объясняют или предсказывают, они повествуют нам о том, какие возможности существуют для деятельности человека и его вмешательства; они определяют не только наши разъяснительные» возможности, но и наши этические и практические горизонты».

Смит ставит под сомнение предположение, что теория стоит в оппозиции к реальности – наоборот, он утверждает, что теория международных отношений должна проходить проверку реальностью, которая предстает перед нами «здесь и сейчас» (см. также George 1994). Вопрос лишь в том, всегда ли то, что «здесь и сейчас» может быть интерпретировано теорией и в какой-то степени обусловлено языком и культурой наблюдателя, а так же субъективным мнением об обществе, привязанного к конкретному месту и историческому периоду. И как отмечалось ранее, те, кто интересуется теорией, не могут избежать того факта, что анализ всегда теоретически обоснован и может иметь политические последствия (Brown 2002). В стремительно развивающейся феминистской литературе этот аргумент особенно выделяется; сторонники данного подхода убеждены в том, что многие из доминирующих традиций являются гендерными, поскольку они отражают мужской опыт применительно к обществу и политике. Критические подходы к дисциплине, описанные в главах 8 и 9, в равной степени стремятся подчеркнуть, что существует, как утверждал Нагель (1986), совершенно иной контекст, «не бывает взгляда из ниоткуда».

Справедливости ради, многие сторонники научного подхода признали эту самую проблему, но считали, что наука дает возможность аналитикам подняться выше социально-политического мира, который они исследуют. То, чего удалось достичь в естественных науках, следует применять и в социально-научных формах исследований. Это вопрос, к которому мы вернемся позже. Однако дискуссии о возможностях науки в международных отношениях, и споры о том, имело ли место излишнее увлечение теоретическим аспектом в последние годы, демонстрируют, что ученые не могут прийти к общему мнению относительно природы и цели теории, однакоони согласны с тем, что она занимала бы достойное место при более широком контексте.

[4]

Международные отношения – это дисциплина теоретических разногласий, «разделенная дисциплина» как её называл Холсти (1985).

Спорный характер

Действительно, так было начиная с тех пор, как те, кто разработал этот сравнительно новый предмет в Западной академии в период после Первой мировой войны, впервые обсудили ключевые особенности международной политики. С того времени, и особенно остро в некоторые определенные моменты, почти каждый аспект исследования международной политики подвергаются критике. Что конкретно должно быть изучено: отношения между государствами? Растущие транснациональные экономические связи, как рекомендовали бы либералы начала ХХ века? Усиление международной взаимозависимости, о котором говорили в 70-х годах? Глобальная система доминирования и зависимости, как утверждают марксисты и неомарксисты? Глобализация, как предлагают учёные в последнее время? Далее будут приведены примеры того, на какие течения может подразделяться дисциплина по предмету исследования.

Кроме того, как следует изучать международные политические явления: с помощью эмпирических данных выявлять законы и закономерности международных отношений? С помощью исторических свидетельств, чтобы понять, что является уникальным или выявить некоторые традиции мысли, которые сохранялись на протяжении веков (Wight 1991)? Используя марксистские подходы к производственному, классовому и материальному неравенству? Подражая, подобно Уолтцу (1979), исследованию поведения на рынке фирм, с тем, чтобы изучить системные силы, которые заставляют все государства вести себя одинаково? Утверждать, как делает Вендт (1999) для отстаивания конструктивизма, что в исследовании международных отношений «все эти идеи канут в лету?». Это лишь некоторые примеры фундаментальных различий относительно методологии. Наконец, можно ли ученым обеспечить нейтральные формы анализа или же все подходы обязательно предвзяты? Возможно ли объективное знание фактов, но не ценностей, как утверждали защитники научного подхода? Или же возможно ли получить представление о целях, к которым стремятся государства и другие политические субъекты, например, к обеспечению глобальной справедливости (Beitz 1979) или искоренению нищеты (Pogge 2002), как утверждают некоторые исследователи, изучающие глобальную этику. Многие из «больших споров» в заданной дисциплине делают упор на вопросы такого рода. В оставшейся части введения мы рассмотрим эти и другие вопросы под следующими заголовками:

[5]

• Основы теории международных отношений

• Теории и предметные области

• Объяснительные и конституциональные теории

• Междисциплинарная теория

• В чем различия теорий международных отношений?

• Какие критерии существуют для оценки теорий?

Одна из наших задач – объяснить распространение теорий начиная с 1980-х годов, проанализировать их различные «стили» и методики, а также прокомментировать актуальную проблему в этой области, которая заключается в том, что теоретики часто «говорят в прошедшем времени» друг о друге и не участвуют в продуктивном диалоге. Другая цель – определить пути, по которым можно проводить сравнения различныхточек зренияотносительно международных отношений. Необходимо учитывать эти моменты при чтении последующих глав о нескольких влиятельных традициях в этой сфере. Однако мы начнем с краткого введения о развитии дисциплины.

Основы теории международных отношений

Хотя историки, юристы-международники и представители политической философии писали о международной политике на протяжении многих веков, считается, что формальное признание международных отношений как отдельной дисциплины произошло в конце Первой мировой войны; была создана кафедра международных отношений в Университете Аберистуита в Уэльсе. Затем кафедры стали появлятьсяв Великобритании и Соединенных Штатах. Несмотря на то, что международные отношения как феномен изучали и до 1919 года, однакоотдельной научной категориине существовало. Предмет изучения был в фокусе таких областей знания, как право, философия, экономика, политика и история дипломатии, а Первая мировая война поспособствовала созданию единого направления исследований. Невозможно отделить возникновение данной дисциплины от бурной общественной реакции на ужасы «Великой войны». Для многих историков того времени вопрос «как и почему началась война» затмилвсе прочие. В этой связи, должны быть упомянуты имена таких исследователей как Гуч (Англия), Фэй и Шмитт (США), Ренувен и Камиль Блок (Франция), Тимме, Бранденбург и фон Вегерер (Германии), Прибрам (Австрия) и Покровский (Россия) (Taylor 1961: 30). У них была та же моральная цель – выявить причины Первой мировой войны, для того, чтобы избавить будущие поколения от подобной катастрофы.

[6]

Человеческие жертвы войны 1914–1918 годов привели многих к мысли о том, что старые предположения и предписания властной политики были полностью дискредитированы. Такие мыслители как сэр Альфред Циммерн и Филипп Ноэль-Бейкер получили известность в послевоенные годы. Они полагали, что состояние мира будет достигнуто лишь в том случае, если классический баланс сил будет заменен системой коллективной безопасности (включая идею верховенства права), в рамках которой государства передадут свои национальные идеи и обычаи в международную сферу. Центральное место здесь занимает убежденность в том, что общество может добиться политического прогресса, используя споры для выработки общих интересов. Это мнение разделяют многие либеральные интернационалисты, которых критики позжеименовали «идеалистами» или «утопистами», поскольку считалиих методикучересчур упрощенной. Карр (1939/1945/1946) утверждал, что предлагаемый ими вариант недопущения войны неосознанно упираетсяв проблему наличия позицийтаких держав, которых абсолютно устраивает расклад на мировой арене – то есть получается, что интересы «сильных» противопоставляются интересам «слабых». Хотелось бы отметить, что первая жалоба относительно идеологического и политического характера такого образа мышления о международной политике была выдвинута «реалистом» Карром, который находился под влиянием марксизма и его критики относительно идеологического характера доминирующих либеральных подходов к политике и экономике в XIX веке. Карр полагал, что также стоит критиковать и «утопистов» (как он их называл).

Война как средство подорвала доверие даже тех, кто апеллировал к мощи классической дипломатии и считал, что применение силовых методов иногда необходимо для поддержания баланса сил. При развязывании Первой мировой войны мало кто думал, что она продлится более нескольких месяцев и еще меньше человек могли бы предположить каковы будут масштабы грядущей катастрофы. Кроме того, было широко распространенно мнение о том, что старый мировой порядок с его тайной дипломатией и секретными договорами изжил себя. Стремление к необходимости покончить с прежней системой международных отношений показывает, что изучение истории является ненадежным руководством для понимания алгоритмов поведения государств в будущем. После войны необходимо было создать новую академическую дисциплину, которая бы занималась аналитикой и предотвращением международных конфликтов.Первые исследователи в этой области, которые работали в университетах стран-победительниц, особенно в Великобритании и Соединенных Штатах, выдвигали 3 следующих вопроса в качестве основополагающих:

1. Каковы были основные причины Первой мировой войны, каков был старый международный порядок, который подтолкнул национальные правительства к войне, принесшей несчастье миллионам человек?

2. Какие основные уроки можно извлечь из Первой мировой войны? Каким образом можно предотвратить повторение такого конфликта?

[7]

3. На основе чего может быть создан новый международный порядок, и как международные организации, например, Лига Наций, будут гарантировать соблюдение государствами своих определяющих принципов?

Отвечая на эти вопросы, многие, кто относил себя к первой «школе» или «теории» международных отношений утверждали, что война отчасти была результатом «международной анархии» и недоразумений, просчетов,а так же полного безрассудства со стороны политиков, потерявших контроль над событиями 1914 года. «Идеалисты» же утверждали, что прочный мир может быть создан путем привлечения к ответственности внешнеполитических элит перед обществом и посредством демократизации международных отношений (Long and Wilson 1995; Chapter 2). Теперь обратимся к мнению Булла (цитата приведена в работе Холлиса и Смита, 1990: 20):

«Отличительная черта этих авторов – их уверенность в прогрессе: надеждана то, что система международных отношений, породившая Первую мировую войну, способна трансформироваться в принципиально более мирный и справедливый мировой порядок; убежденность в том, что под воздействием пробуждения демократии, роста «международного менталитета», развития Лиги Наций, увеличения числа добрых дел или же распространения просвещения она уже фактически трансформировалась; и верав то, что их ответственность как людей, занимающихся изучением международных отношений, заключалась в оказании содействия развитию, преодолении невежества, предрассудков и низменных интересов, которые стояли на пути становления нового миропорядка».

Булл демонстрирует насколько нормативные представления смогли расшевелить дисциплину на первом этапе её развития, когда многие думали, что Первая мировая война была «войной, чтобы положить конец всем войнам». Только лишь тщательное изучение самого феномена войны могло бы помочь выяснить, как государства могли бы выстроить новый миропорядок, при котором повторение такого конфликта было бы невозможно. Важно отметить, что сама дисциплина сформировалась в эпоху, когда многие считали, что реформа международной политики не только необходима, но и вполне достижима. С тех самых пор вопрос о том, можно ли кардинально улучшить глобальное мироустройство, является центральным при изучении международных отношений.

Реакция критиков на этот либеральный интернационализм оказывала существенное влияние на первые годы развития дисциплины. Карр (1939; 1945; 1946: глава 1), который был одним из самых активных из них, утверждал, что вина «утопистов» в их «наивности» и «жизнерадостности». Мечтательность стояла на пути беспристрастного анализа. Реалистическая критика либерального интернационализма, выдвинутая Карром непосредственно перед Второй мировой войной и развитая различными учеными, включая Моргентау в 1940–1950 годах, привела к так называемому первому «большому спору». О том, были ли

[8]

эти споры на самом деле дискутировали современные исследователи (Wilson 1998); однако миф о «большом споре» между реалистами и идеалистами придал дисциплине свою идентичность в годы после окончания Второй мировой войны. Интересно, что Карр (1939; 1945; 1946), который критиковал утопистов за их «наивность», выступал и против реалистов, обвиняя их в «бесплодии» и «самодовольстве». Теории занимают господствующее положение в любой дисциплине по самым разным причинам, например, из-за степени их вовлеченности в спор с противниками (чаще всего воображаемыми, а вовсе не реальными). Они также могут быть бенефициарами широко распространенных убеждений о том, что теистинны или же являются более актуальными для основных событий сегодняшнего дня, нежели другие. Кульминацией «Двадцати лет кризиса» стала Вторая мировая война, за которой последовала эпоха «блокового противостояния», которая так или иначепривела к доминированию реалистической парадигмы.

Цель теории в первые годы существования дисциплины состояла в том, чтобы изменить мир к лучшему путем устранения угрозы войны. Существовала тесная связь между теорией и практикой: теория международных отношений не была оторвана от реальной международной политики. Это касалось и либеральных интернационалистов, которые верили, что «мир глубже, чем он должен быть», а так же в «силу человеческого разума и поступков», которая способна изменить его так, чтобы внутренний потенциал всех людей [мог] быть реализован в ещё большей мере» (Howard 1978: 11). Тем не менее, верно и то, что реалисты говорят о необходимостиподкрепления теории практикой в политической сфере, пытаясь максимально беспристрастно выделить границы реализации концепции, в коей так сильно было заинтересованы «утописты». Именно позиция реалистов в споре о том, что может и не может быть достигнуто в мире конкурирующих государств, сделала дисциплину самобытной в 1950–1960-е годы 20 века.

Теории и дисциплины

Более 40 лет назад, Уайт (1966a) задал вопрос «Почему до сих пор не была создана международная теория?». По его мнению, причины по которым отсутствуют традиции международной теории («домыслы об общности государств, семье наций, или международном сообществе»), которые в какой-то степени соответствуют достижениям политической теории («домыслах о государстве»), заключаются в следующем. На протяжении столетий национальные политические системыподвергались чрезвычайным изменениям, включая создание систем государственного образования и социального обеспечения. Но с точки зрения основных характеристикмеждународная политическая система практически не изменилась. Уайт назвал это «системой рецидивов и повторов», что является «несовместимым с критической теорией». В то время как политическая теория успешно развивается, теория международных отношений ограничивается вопросами «выживания». Язык политической теории и права, который был инструментом

[9]

пригодным для «контроля над общественной жизнью человека», не имел никакого практического применения у аналитиков-международников (Уайт 19663: 15, 25–6, 32).

На первый взгляд Уайт встал на сторону реалистов. Однако в ходе большого числа лекций, которые он читал в Лондонской школе экономики в 1950-х и 1960-х годах, Уайт (1991) выступал против трактовки международных отношений исключительно с точки зрения двух основных подходов. То, что было упущено при разделении на «реализм» и «идеализм», долгое время выступало в качестве давней традиции исследования, которая рассматривала существование общности государств как отправную точку теории («рационализм» или «Гроцианская традиция»). Это направление называется Английской школой теории международных отношений (глава 4) и имеет большой вес у аналитиков из таких стран как Великобритания, Австралия и Канада. Представители данного направления оценивают международные отношения не столь мрачно, как это, например, делают реалисты, и считают, что они поддаются изменениям не настолько сильно, как считают утописты («революционеры» на языке Уайта). Более того, они утверждают, что в отношениях между государствами существует высокий уровень порядка и сотрудничества, несмотря на то, что они находятся в условиях анархии – положения, характеризующимся отсутствием высшей власти, способной управлять суверенными государствами.

Спустя четыре десятилетия мы уже больше не можем ссылаться на «скудность» теории международных отношений, как ранее это делал Уайт. Опираясь на содержание этой главы, мы можем сказать, что в настоящее время существует множество лейтмотивов для теории международных отношений, многие из которых не ограничиваются проблемами выживания государства или видимого отсутствия понятийного аппарата, который мог бы теоретизировать глобальную политику. Откуда взялось это изменение и где оно оставило прежние дискуссии о возможности прогресса в международных отношениях?

Отвечая на этот вопрос, мы можем отметить, что в 60–70-х годах 20 века началось бурное развитие исследований международных отношений, появились новые академические институты и научные центры не только в США, но в и Великобритании, а также в ряде других стран. В этот период также наблюдалось быстрое увеличение числа научных подходов. Сохранялась обеспокоенность раскручивания очередного витка военных действий, а наступление ядерной эпохи привело к появлению в середине прошлого столетия нового направления стратегических исследований. Вместе с тем, границы дисциплины расширились в указанный период; в нее был включен анализ внешней политики, состоящий из нескольких направлений; одно из них нацелено на создание прогностической науки о поведении государств на внешнеполитической арене, а достижения в этой области могли бы привести к выработке более эффективного «антикризисного управления» (Hill 2003). В 1970-е годы наблюдался рост числа исследований в сфере международной взаимозависимости, а точнее её возрождения, поскольку либеральные интернационалисты, такие как Циммерн, определили расширение международной торговли как важнейший критерийанализа. Согласно либеральной теории взаимозависимости, а так же последующему «неолиберальному институционалистскому» анализу международных режимов, экономическое и технологическое объединение человеческой расы требует новых форм международного сотрудничества. Однако те, кто опирается на социалистическую традицию,

[10]

утверждают, что международная взаимозависимость нерациональна. Реальность представляет собой систему глобального господства и зависимости, разделяющую мир на «ядро» и «периферию». Выражение «межпарадигмальный спор» использовалось в 1970–1980-х годах, чтобы показать, что на место прежнего консенсуса относительно характера дисциплины (который всегда считался неполным) пришло огромное количество конфликтных подходов, противостояние которых сохранились и по сей день (Banks 1985; Hoffman 1987). Лишь некоторые из этих подходов (наиболее важные – см. главу 2) продолжают рассматривать международную систему как уникальное «анархическое» соединение, анализ которого может проходить без учёта социально-экономического развития внутри обществ. Влияние других дисциплин и когнитивных сфер в настоящее время сильнее всего сказывается на предмете исследования, и многие направления теории международных отношений отрицают его неоднородность или же сомневаются в возможности не прибегать к методикам исследования из других областей. Заимствование различных идей из социально-политической теории всё заметнее начиная с 80-х годов 20 века.

В этой главе мы рассмотрим ряд наиболее влиятельных теорий, в том числе либеральный интернационализм, реализм, неореализм, концепции Английской школы, менее влиятельные подходы, например, марксизм, а также новые перспективные направления, такие как конструктивизм, феминизм и экологическое направление международной политики. Кроме того, мы будем говорить о международной политической теории, а так же о связке между исторической социологией и международными отношениями, которая делает акцент на долгосрочные процессыизменения в международной или глобальной политике (это представляет особый интерес для изучающих марксизм, конструктивизм и идеи английской школы).

Таким образом, мы надеемся получить полное представление о современных спорах относительно природы и цели теории международных отношений. Мы решили назвать их «теориями», но в литературе на протяжении многих лет они также фигурировали как «парадигмы», «подходы», «дискурсы», «школы мысли», «взгляды» и «традиции». То, как они называются, менее важно, чем то, в каком ключе они намерены действовать и чем они отличаются друг от друга. Описания теории, указанные ниже, отражают некоторые из их целей:

• Теории объясняют законы международной политики или текущие модели поведения государств (Waltz 1979).

• К теориям, которые опираются на историю и историческую социологию, (не только для того, чтобы выдвигать утверждения о повторяющемся характере международной политики) следует относиться с подозрением; необходимо понимать, что суть событий настоящего невозможно понять, пока она не будет проанализирована в сочетании с долгосрочными процессами развития.

[11] 

• Теории пытаются объяснить или предсказать поведение акторов, либо понять мир «внутри их головы» (Hollis and Smith 1990). 

• Теории являются опорой для интерпретации отношений между государствами, которые сосредоточены на борьбе за власть, характере международного общества и возможности создания мирового сообщества (Wight 1991).

• Теории используют эмпирические данные для проверки гипотез о мире, таких как отсутствие войны между либерально-демократическими государствами (Doyle 1983).

• Теории анализируют и пытаются разъяснить использование таких понятий, как баланс сил (Butterfield and Wight 1966).

• Теории критикуют формы господства и позиции, при которых то, что социально детерминировано и переменчиво кажется естественным и неизменным (критическая теория).

• Теории демонстрируют как должен быть организован мир, и анализируют способы построения и защиты различных концепций прав человека или глобальной социальной справедливости (международная политическая теория или глобальная этика).

• Сами теории отражают процесс теоретизации; они анализируют гносеологические утверждения о том, каким образом люди познают мир, а так жеонтологические утверждения о том, из чегосостоит мир – например, состоит ли он в основном из суверенных государств или же отдельных лиц, имеющих права и обязательства перед остальным человечеством (конституционная теория).

Этот переченьявно демонстрирует несогласие практикующих специалистовс тем, что связано с теоретизацией международных отношений. При сравнении теорий мы сравниваем разные, и, казалось бы, несоизмеримые явления. Несуществует и единого мнения по тому, что считатьоптимальной аргументацией для любой парадигмы, а так же и в том, могут ли их основные достижения быть объединены в единую всеобъемлющую теорию. С точки зрения теории постмодернизма, или же теорий, (сторонники будут отрицать, что это один подход, подробнее см. глава 9), существование одной общей теории международных отношений невозможно. По сути, и как уже ранее отмечалось, одна теория может частично накладываться на другую, при этом нет единого мнения относительно того, что означает термин «международные отношения». Его наиболее очевидное толкование – анализ отношений между странами, точнее, государствами, но такого подхода придерживаются реалисты и неореалисты; от него отказываются или существенно сужают его рамки представители других точек зрения, некоторые из которых предполагают, что термин «глобальная политика» или «мировая политика» является более подходящим для описания того, что должно стать объектом изучения в современном мире (Baylis and Smith, 2005). Хотя этот перечень далеко не исчерпывающий, в последнее время в нем кратко излагаются некоторые дисциплинарные вопросы:

[12]

• Основные акторы – традиционно это суверенные государства, однакотеперь сюда же включают транснациональные корпорации (ТНК), транснациональные группы и «казино-капиталистов», международные организации, такие как Всемирная торговая организация (ВТО), международные неправительственные организации (НПО), например, Международная амнистия, новые общественные движения, включая женские и экологические движения, а так жемеждународные террористические организации, такие как «Аль-Каида».

• Преобладающий характер отношений – традиционно это стратегические отношения между великими державами, так же они представлены торговыми отношениями между развитыми промышленными обществами, «либеральным миром», отношениями господства и зависимости между ядром и периферией в капиталистической мировой экономике и формами солидарности в рамках «глобального гражданского общества».

• Эмпирические вопросы – распределение военной мощи, контроль над вооружениями и урегулирование кризисов, а также глобализация, глобальное неравенство, политика идентичности и национальная раздробленность, всеобщая культура прав человека, проблема беженцев, гендерные вопросы, охрана окружающей среды, транснациональная преступность, глобальная торговля наркотиками и ВИЧ/СПИД.

• Этические проблемы – справедливость войны, положительные и отрицательные стороны гуманитарныхинтервенций, доводы за и против глобального передела власти и богатства, обязательства перед природой, будущими поколениями и всеми биологическими видами помимо человека, уважение культурных различий, права женщин и детей.

• Вопросы относительно концепций общественных наук –методологические споры о перспективах науки о международной политике, конкурирующие эпистемологические и онтологические точки зрения, характер причинно-следственных связей и идея исторического нарратива.

• Перспективы многоплановости – изложение дисциплины посредством либеральных и радикальных подходов к развитию международной политической экономии – наиболее значительный сдвиг в сторону междисциплинарности в 1980–1990-е годы; укрепление связей с социальной теорией, исторической социологией, международной политической теорией, всеобщей историей, а также устранение барьеров между политической теорией, международными отношениями и этикой являются важнейшими событиями 1990-х годов.

Именно выделение общего среди большого числа различных подходов является одной из центральных задач, которая должна быть решена теорией международных отношений. Все течения теории должны опираться на общие принципы отбора для того, чтобы уменьшить охват изучаемой ими сферы; им необходимо четко выделить различия между участниками, отношениями, эмпирическими вопросами и так далее, то есть между всем тем, что ониоцениваюткак исключительно важное или же считают тривиальным. Теория структурного реализма Уолтса является одним из самых обсуждаемых примеров

[13]

такого рода избирательности. Уолтс (1979) утверждал, что теория должна абстрагироваться от бесчисленного количества факторов в международной политике, и признать, что в реальности «все связано со всем». Но теория должна как бы «исказить» реальность – и Уолтс выдвигает комплексный аргумент, относящийся к концепциям социальных наук и достижениям экономики, чтобы объяснить центральную дилемму мировой политики: государства пребывают в системе «тревожного существования», при этомна протяжении нескольких тысячелетийидет нескончаемая борьба за власть и безопасность. Уолтс утверждал, что международные экономические отношения, международное право и др., несомненно, являются важными составляющими, однако они должны бытьпроигнорированы теориейиз-за тех целей, которые исследователь ставит перед ней.

Целесообразно сравнить это высказывание с точкой зрения Кокса (1981; 1983), который находился под влиянием марксизма; он считал, что теория международных отношений должназаниматься вопросами, связанными с социальными силами (в том числе классовыми отношениями), государствами и мировым порядком для понимания природы глобальной гегемонии и определения «контр-гегемонистских движений», что позволило бы реализовать на практике лучшую форму мироустройства. В рамках этого подхода, для ответа на вопрос о том, что является наиболее значимым в мировой политике, не был предоставлен список наиболее влиятельных субъектов и связей, но были раскрыты причины неравенства сил и возможностей между людьми; кроме того, были обозначены политические движения, ведущие борьбу против этих асимметрий – движения, которые являются не такими мощными, как государства, но сточки зрения Кокса, более важными из-за тех ценностей, которые они пытаются привить (подробнее см. в главах 6 и 8).

Кокс считал, что эта позиция является общей для различных направлений критической теории; более того, он полагает, что вопрос политики является центральным при изучении международных отношений, а суть его сводится квыяснению того, чьи интересы защищены, чьи уязвимы или же были проигнорированы доминирующими политическими и экономическими структурами; он так же отмечает, что указанная проблема не относится к разряду практической, то есть её нельзя решитьпосредством анализа того, что остается «за рамками» в «реальном мире». Соответственно, такие трудности не могут быть решены эмпирическим путем – в первую очередь это этические вопросы, которые за последние 20 лет стали одними из самых обсуждаемых в дисциплине (см. главу 12).

В этой связи назревают важные вопросы, напримеро том, как теории становятся господствующими. Благодаря постпозитивистам подобные проблемы выходят на первый план, хотя сформированы они были уже достаточно давно. Начиная ещё с 1960-х годов, сторонники критической теории в США, такие как Ергин (1990) и Хомский (1969), проанализировали тесные связи, существующимимежду научными исследованиямив рамках международных отношений и деятельностью правительства, особенно в США

[14]

(оценку работы Хомского см. Forumon Chomsky, Review of International Studies 2003). Исследователи обозначили, как и в чем актуальные политические потребности, которые определяет правительство, благоприятствовали одним теориям больше, нежели другим, для того, чтобы один подход стал основополагающим, а представители иных идеи могли лишь указывать выдвигать претензии. Так, была выдвинута гипотеза о взаимосвязи стратегических исследований с военно-промышленным комплексом во второй половине прошлого века. Реализм был доминирующей идеологией американского политического истеблишмента в период с конца 1960-х до начала 1970-х годов, когда Администрация Никсона отказались от принципов «холодной войны», которые тормозили развитие дружественных отношений с Советским Союзом и Китаем (Генри Киссинджер, Помощник президента Никсона по вопросам национальной безопасности и впоследствии государственный секретарь США был ведущим представителем данной парадигмы вплоть до 1968 года). С 1980-х годов за основу взята концепция экономического неолиберализма, которая оказывает огромное влияние в рамках «Вашингтонского консенсуса» и содействует дерегуляции мировых рынков (см. главу 3). Приведём пример влияния изменений в политической обстановке на академические теории: реализм сейчас играетсовершенно иную роль во внешней политике США, оставаясь при этом одной из доминирующих традиций в Американской школе. Феномен «реалисты против войны» (многие ведущие реалисты опубликовали своё возражение против ведения боевых действий с Ираком в печатном издании «The New York Times» в 2002 году) является примером того, что доминирование в одной области не обязательно ведёт к лидерству в смежной сфере.

Необходимо подчеркнуть политизированный характер рассматриваемой нами дисциплины, поскольку политика международных отношений сама определят каковы критерии «правомерного теоретического мнения». Например, учёные-марксисты отмечали пределы выражаемого несогласия в попытке теории международных отношений раскрыть причины Первой Мировой войны. Они же определяют концептуальные и идеологические рамки, за пределами которых исследователипричин войны либо действовать не в праве, либо просто не имеют желания. Для того чтобы с мнением считались, оно должно было попасть между идеями реализма и идеализма. Марксисты утверждают, что некоторые обстоятельства были исключены, поскольку никак не относились к теме исследования. Кроме того, наиболее популярным объяснением происхождения войны у марсксистов была напряженность в обществе, например, классовая борьба и экономическая конкуренция между колониальными державами; данная трактовка не рассматривается всерьез в рамках дисциплины в настоящее время. Помимо этого, бытует мнение о том, что марксистская теория империализма была намеренно исключена, поскольку, обнаружив причины войны в природе капиталистической системы, она представляла прямую угрозу социального порядка государств с рыночной экономикой: «эту ложную доктрину пришлось опровергнуть в интересах стабилизации буржуазного общества…

[15]

[историки] действовали и размышляли в рамках социального контекста буржуазного университета, что структурно препятствовало продвижению таких революционных идей (Krippendorf 1982: 27). Феминистки заявили о своем отказе участвовать и высказывать какие-либо мнения относительно международных отношений, аргументируя это тем, что создание академии было нацелено на изучение власти мужчин».

Объяснительные и конститутивные теории

Одна из целей изучения большого числа теорий международных отношений – сделать международную политику более понятной – четко определить основных игроков, структуры, институты, процессы и отдельные реалии современности. Иногда теории могут участвовать в проверке гипотез, предлагая причинно-следственные объяснения с целью выявления основных тенденций и закономерностей в международных отношениях; отсюда и утверждение, что они являются пояснительными теориями. Но почему так важно изучать международные отношения именно в таком ключе? Нужна ли вообще теориядля изучения международных отношений? Разве исследовать современные реалии не настолько важно? Вот как отвечает Халлидея на крайний вопрос:

«Во-первых, необходимо понять, какие факты являются значительными, а какие нет. Их великое множество и они не говорят сами за себя. Для любого человека, занимается ли он наукой или нет, необходим «критерий значимости». Во-вторых, любой набор фактов, даже если он рассматривается как истинный и значимый, может иметь различные толкования: дискуссия о «уроках 1930-х годов» не рассказывает нам о том, что произошло в это время, а представляет собой то, как были интерпретированы эти события. То же самое относится к концу холодной войны в 80-х годах. В-третьих, ни один человек, опять же, занимается ли он наукой или нет, не может довольствоваться одними лишь фактами: всякая социальная деятельность включает в себя нравственные вопросы, правильные и неправильные, и они по определению не могут быть решены при помощи фактов. В международном отношении такие этические вопросы широко распространены: вопросы легитимности и лояльности – следует ли подчиняться нации, более широкому сообществу (миру, космополису), либо субнациональной группе; вопросы вмешательства – является ли суверенитет высшей ценностью или же все-таки государства и прочие субъекты имеют право вмешиваться во внутренние дела стран; вопрос о правах человека, их определение и универсальность» (Halliday 1994: 25).

В этом представлении теории не являются «дополнительными опциями» или «модными аксессуарами». Они необходимы для приведения в порядок сферу международных отношений. Теории необходимы для

[16]

осмысления событий настоящего. Как утверждает Дойл (1983) в своих трудах о либеральном мире, объяснение отсутствия войны между либеральными государствами на протяжении почти двух столетий должно начаться с обсуждения того, что значит «либеральное» государство и что значит «отсутствие войн». Как утверждал Суганами (1996), объяснение того, что вызывает войну или что делает возможнымдостижение мира между обществами, будет неудовлетворительным, если оно не касается вопроса о том, как из «х» получается «у». Концептуальный анализ, являющийся по своей сути философской деятельностью, – неотъемлемая часть любой попытки объяснить или понять мировую политику.

Международные отношения включают в себя множество событий, вопросов и связей, которые огромны по своему масштабу и сбивают с толку из-засобственной многогранности. Теории могут помочь наблюдателю мыслить критически, логично и согласованно, путем сортировки этих явлений по управляемым категориям, чтобы впоследствии можно было выбрать соответствующие единицы и уровень анализа и, по возможности, определить определяющие взаимосвязи и модели поведения.

Для учёного-международника изучение теории неминуемо. В конце концов, интерпретация «реальности» всегда зависит от теоретических предположений того или иного рода. И вновь мы должны сказать, что события и вопросы, которыми занимаются международные отношения, могут быть истолкованы только при условии, что существует концептуальные рамки. Теория международных отношений предоставляет нам выбор таких структур.

Абсолютно необходим процесс оспариваниятеоретизации и, как настаивал Булл, критические, рефлексивные исследования. Гелльнер (1974: 175) задает вопрос, является ли возможным и значимым проведение различий «между миром фактов «извне» и когнитивной сферой теории, которая ретроспективно (наш курсив) упорядочивает и придает смысл фактическим данным». Если, как утверждают некоторые постструктуралисты, архимедовская точка зрения не дает объективных знаний о внешней реальности, то сам процесс отделения «теории» от «практики» или «субъекта» от «объекта» крайне проблематичен. Действительно, сам процесс использования позитивистской социальной науки для приобретения «объективного знания» может быть идеологическим. Далее, возвышаясь над деталями для получения «универсальной» истины о социальном мире, анализ может просто отражать конкретные культурные места и частные интересы и воссоздавать существующие формы власти (George and Campbell 1990).

Эти вопросы приводят нас ко второй подкатегории – конститутивной международной теории. Каждый подходит к изучению международных отношений со знанием конкретного языка, культурными установками и предубеждениями, а также конкретными жизненными переживаниями, которые влияют на понимание ими предмета. Язык, культура, религия, этническая принадлежность, класс и пол – вот некоторые из факторов, которые формируют мировоззрение. Действительно, можно понять и истолковать мир только в пределах определенной культуры

[17]

и языковой среды: это линзы, через которые мы видим мир. Одна из главных целей изучения теории заключается в том, чтобы дать нам возможность изучить эти линзы, чтобы понять, насколько сильным может быть искажениев зависимости от мировоззрения. Вот почему важно спросить, почему, например, реалисты сосредоточены на конкретных образах и обращают пристальное внимание на государства, геополитику и войну, оставаясь равнодушными к другим явлениям, таким как классовое расслоение и материальное неравенство.

Как отмечалось ранее, в теории международных отношений важнокак заниматься проблемами подходов к изучению мировой политики, так и к тому, как мы относимся к событиям, вопросам и субъектам глобальной системы. Необходимо изучить предпосылки, поскольку все формы социального анализа выдвигают перед наблюдателем важные вопросы о моральном и культурном устройстве. Важно задуматься над когнитивными интересами и нормативными допущениями, лежащими в основе исследований. Задача состоит в том, чтобы стали более очевидными все скрытые предположения, предубеждения и предрассудки о том, каков социальный и политический мир и какимон в принципе может быть. Согласно различным «критическим» точкам зрения, попытка пренебречь этими предположения либо бесполезна, либо попросту нереальна. Действительно, сторонники постструктуралистских подходов призвали к чествованию разнообразного опыта в международных отношениях, утверждая, при этом, что все подходы должны подвергаться критическому анализу, который подчеркнет их изолированность и исключительность (George and Campbell 1990). Мы могли бы воплотить это в жизнь посредством повышением информированности о многообразии образов в международных отношениях. Задача конститутивной международной теории – проведение когнитивного анализа о природе и характере мировой политики и последующее заявление о том, что эти формы знания не просто отражают мир, но и помогают его сформировать.

Междисциплинарные теории

Несмотря на то, что международные отношения изначально задумывались как отдельное направление исследований, на них всегда оказывали влияние смежные области знаний. В последнее время дисциплина формируется междисциплинарными исследованиями, которые сложно классифицировать, используя объяснительные или конституциональные теоретические подходы. Очевидно, что среди них нет ни одного нормативного или эмпирического. Лишь два направления, межнациональная политическая теория и историческая социология, являются уместными для такого большого числа теоретических дискуссий о глобальной политике сегодня, и для них были выделены отдельные главы в этом издании.

Иногда рассматриваемая как эмпирическая теория, международная политическая теория занимается целым рядом философских и исторических вопросов, которые были вызваны национальными условиями и затем перешли в международную среду. Хотя международная политическая теория и не является нормотворческой, она направлена на понимание

[18]

основ для целого ряд этических и нормативных решений в международной политике. В настоящее время такие вопросы, как теория справедливых войн, глобальная справедливость и гуманитарное вмешательство занимают центральное место в теории международных отношений. Какова основа устойчивого международного сообщества? Когда наши обязательства перед людьми из других политических кругов – и перед человечеством в целом – заменяют наши обязанности перед согражданами? Указанные темы для обсуждения содержат моральные и философские предположения, но при этом они не могут не затрагивать интересы политики. Международная политическая теория отражает предпосылки и взгляды, лежащие в основе этих вопросов. Она также напоминает нам о том, что международная мысль имеет собственную историю, заслуживающую серьёзного рассмотрения всеми учеными, которые выдвигают свои теоретические аргументы, не будучи всегда в полной мере осведомлёнными о том, откуда вообще они были взяты.

Как следует из названия, историческая социология занимается выявлением и пониманием долгосрочных закономерностей и процессов изменения в международных отношениях. К ним относятся смена структуры власти в глобальной политике, перемена формы и функций политических кругов, а также воздействие экономических мощностей на закрытые сообщества и их общины. Историческая социология также занимается вопросом, каким образом идеи создавали этические и культурные рамки международной политики с течением времени.

Как и международная политическая теория, историческая социология имеет множество разных подходов и традиций. Некоторые из них охватывают грандиозные исторические нарративы, для того, чтобы выявить уникальные отличительные черты; в то же время другие можно рассматривать как средство борьбы с «презентизмом» – при условии, что исторический контекст гарантирует учетанализом уникальных современных событий и их связи с процессами, которые могут быть растянуты десятилетия или века, а в некоторых случаях даже тысячелетия. Такие явления,как глобализация капитализма и его последствия, демократизация после «холодной войны», история государств-систем и нравственное развитие человечества, являются лишь некоторыми из тех субъектов, которымизанимались историко-социологи и которые внесли значительный вклад в развитие наших знаний о глобальной политике.

В чем различия теорий международных отношений?

Хотя в этой книгеуказаны основныеподходы, авторы не хотели создать впечатление, что «школы мысли» являются монолитными и однородными. Тем не менее, теории могут опираться на некоторые исходные предпосылки о том, что представители какого-либо направления могут иметь различные и даже противоречивые позиции по вопросам, поднятым ранее. Феминизм и марксизм являются примерами разных «церквей», которые

[19]

серьёзно отличаются друг от друга – а иногда и вовсе могут показаться столь непохожими, как и основные традиции в этой сфере. Реализм имеет свои внутренние вариации; как и английская школа, а так же многие отрасли критической теории и так далее. Для новичков в области теории международных отношений, такое разнообразие может вызвать разочарование, но нет ничего аномального в различных точках зрения в широких теоретическихподходах. Гетерогенность – сила и препятствие на пути к окостенелости.

Можно сравнить и противопоставить субтеории международных отношений, поскольку они имеют много общего. Можно сосредоточиться на том, в чём они сходятся, или же на том, что, по их мнению, является принципиальными интересами, затрагивающими понимание мира и выработки более сложных методов анализа. Здесь необходимо действовать с большой осторожностью, поскольку пока нет того, чтобы могло обеспечить справедливость во многих спорах и противоречияхв рассматриваемой нами дисциплине. Так или иначе, в любой попытке осмыслить дисциплину в целом обязательно присутствует некоторое самоуправство. Тем не менее, мы посчитали целесообразным проанализировать, какие параметры являются важнейшими, и пришли к выводу по указанным четырём аспектам: безусловно, краткий обзор того, на какие аспекты опирается теория, может позволить новичкам проложить путь через толщу серьезных разногласий в этой области.

Объект анализа и охват исследований

Первая особенность – это объект анализа и сфера охвата запроса. Дебаты об объекте анализа крайне важны в исследуемой дисциплине ещё со времен спора об «уровне анализа» (Singer 1961; Hollis and Smith 1990: 92–118). Одной из лучших иллюстраций того, что поставлено на карту, является обсуждение Уолтсом причин войн. В его работе «Человек, государство, и война» он утверждал, что в литературе были исследованы три различных уровня анализа (или три «образа»): a) человеческая природа; b) структура политических систем; и c) природа международной системы. Уолтц показал, сколько ученых-психологов пыталось объяснить войну, глядя на врожденную агрессивность вида; многие либералы и марксисты утверждали, что война является продуктом того, как некоторые политические системы организованы.Либералы утверждали, что война была результатом самодержавного правления; марксисты воспринимали ее как продукт капитализма. С каждой точки зрения война рассматривалась как явление, которое можно было бы упразднить – в первом случае, путём создания либеральных режимов или же путём установления социалистических форм правления. По мнению тех, кто придерживается третьего уровня анализа, война является продуктом анархического характера международной политики и непрекращающейся конкуренции за власть и безопасность. Уолтц выступал за примат этого «третьего образа международной политики», в котором подчёркивалось, что война неизбежна в контексте

[20]

анархии (он утверждал, что два других уровня анализа также способствуют изучению происхождения войны).

Возвращаясь к более ранней части дискуссии, мы видим, что доминирование реализма во многом было следствием его аргументации о важнейшем уровне анализа для изучающих международные отношения. Мы также видим, что некоторые основные изменения в дисциплине были результатом недовольства реалистовсконцентрировавшихся на проблеме анархии и её виртуального исключения из всех других областей мировой политики. Когда феминистки выступают за привлечение женщин к параметрам дискуссии, или же когда английская школа выступает за то, чтобы сосредоточить внимание на международном обществе, когда конструктивисты настаивают на важности понимания социального построения норм, идей и прочего, все они участвуют в фундаментальных дисциплинарных дебатах о правильном объекте (или уровне) анализа.

Цели социально-политического исследования

Они также участвуют в дискуссии о целях социально-политического исследования. Возвращаясь к Уолтсу, в своём докладе о причинах войны (а позднее и в работе «Теория международной политики», 1979) он утверждал, что цель анализа заключается в понимании пределов политических изменений, а точнее в том, чтобы показать, что государствам лучше следует учитывать существующий международный порядок, а не пытаться радикально изменить его. Прежде всего, они должны обеспечить, насколько это возможно, сохранение баланса сил, который препятствует развязыванию войны государствами, хотя он не всегда может помешать этому. На основе результатов данного анализа, амбициозным проектам глобальной реформы суждено провалиться. Члены Английской школы не отрицают важности баланса сил, но подчёркивают необходимость участия международного порядка во всех сферах, а также они убеждены в том, что общество государств является легитимным и по окончании западного колониализма оно способно реагировать на требования, выдвигаемые государствами «третьего мира». Другие точки зрения включают в себя либеральный аргумент о том, что цель анализа заключается в поощрении экономической и социальной взаимозависимости между отдельными людьми во всем мире и, в случае многих радикальных подходов, в создании новых форм политического сообщества и новых форм человеческой солидарности.

Для неореализма, цель анализа определяется тем, что анархия в международных отношениях делает многие из этих концепций утопичными и опасными. Для многих противников неореализма цель исследования слишком быстро отказывается от того, что он считает незыблемым; одна из главных целей международного политического исследования заключается в противостоянии фатализму, детерминизму и консерватизму. В этом контексте особенно большое значение имеет появление критических подходов к международным отношениям (будь то марксизм, идеи Франкфуртской школы или

[21]

подходы, развивающиеся в рамках французской социальной теории).Их цель – критика неореалистических утверждений о «познаваемой реальности» международной политики. Сторонники постструктурализма, например, утверждают, что «реальность» формируется на основе умозаключений (то есть, на основе дискурса): это «незаконченная, полностью последовательная, доступная для универсализации, полного или согласованного понимания структура… [она] всегда характеризуется неоднозначностью, разобщенностью, несогласованностью, противоречием и разногласиями» (George 1994: 11). Иными словами, реальность никогда не может быть заключена в одну всеобъемлющую теорию или сведена к одному набору сил, которыйоцениваетсякак более важный. Для постмодернистского неореализма это лишь очередное истолкование мира, которое должно быть оспорено, потому что оно делает «насилие» реальным и потому, что оно имеет очевидные политические последствия для поддержания того, что читается бесполезными попытками изменить этот мир. Критика целей исследования неореалистов имела огромные последствия для рамок исследования, упомянутых выше. Одним из последствий стало то, что вопросы онтологии стали более актуальными в этой области. Как утверждал Кокс (1992b: 132), «онтология лежит в начале любого расследования. Мы не можем определить проблему в глобальной политике, не подразумевая некую базовую структуру, состоящую из важных единиц и форм значимых взаимодействий между ними». Он добавил, что «онтологические предпосылки относятся к… таким терминам, как “международные отношенияˮ, которые, по-видимому, ставят знак равенства между нациейи государством и определяют сферу деятельности как ограниченную взаимодействиями между государствами» (Cox 1992b: 132). Кокс призывает сосредоточиться на том, как национальные и международные силы доминирующего класса, государств и мощных международных институтов объединяются для формирования глобального гегемонистского порядка. Дискуссии о «базовой структуре международной политики» не только о том, что «здесь и сейчас» и о том, как мы познаём «реальность» (подробнее об этом позже); они также неразрывно связаны с различными взглядами на цели политического расследования. Кокс (1981: 128) подчеркнул этот момент в утверждении «теория всегда существует для кого-то и во имя какой-то цели».

При проведении разграничений в этой области Кокс утверждал, что неореализм преследует цель «решить проблему», главная задача – обеспечение «более плавное функционирование» существующих политических механизмов, сводя к минимуму потенциал конфликтов и войн. Конечно, Кокс прекрасно понимал важность таких действий, однако он поставил под сомнение их достаточность. Главная проблема, по его мнению, заключается в восприятии неореализмом мира как замороженной структуры, который, в конечном счете, не может быть неизменен посредством политических действий. А последствием принятия такого мира заключается в признании того, что неореализмлегитимируеттакой порядок и присущие ему формам господства и неравенства (здесь существует прямая параллель

[22]

с одной из центральных тем в постструктурализме – которая вытекает из работ Фуко – о том, как формы знания связаны с формами власти (глава 9)). С другой стороны, критическая теория Кокса (1981, 1992b) сохранила более широкую цель – задуматься над тем, как возник этот миропорядок, как он изменялся со временем и может ли снова измениться, но уже так, чтобы улучшить шансы уязвимых и отверженных. В целом подобная цель проходит через все основные радикальные подходы в этой области, включая феминизм, экологическое направление международной политикии «критический конструктивизм». Все эти направления являются активными защитниками прав человека в том смысле, что они в целом привержены нормативной задаче выявления ограничений на автономию человека, которые в принципе могут быть устранены.

Соответствующая методология

Дискуссии о целях исследований в сфере международной политикеприводят нам ктретьему спорному моменту, который вращается вокруг применения соответствующей методологии к дисциплине. Ключевые вопросы лучше всего начинать рассматривать с напоминания о том, что политически мотивированные знания глубоко противоречивы и часто являются анафемой для многих ученых. Основной вопрос – статус нормативных требований. Можно ли объективно объяснить, почему люди должны ценить автономию и объединяться вокруг проекта содействию всеобщей эмансипации людей? Представители научных подходов утверждали, что объективных знаний о границах социальной и политической сфер добиться нельзя; постструктуралисты утверждали, что опасность заключается в том, что как только прекратит свое существование доктрина идеализма, возникнет основа для новой формы власти и господства. В 1993 году, дискуссии о том, что представляет собой «познаваемая реальность» международных отношений (онтологические вопросы), сопровождались все более запутанными споры о том, как возникают знания (эпистемологические вопросы). Конечно, «большие споры» 1960-х годов были в значительной степени связаны с гносеологическими вопросами, защитниками научных подходов, таких как Каплан и Сингер, поддерживающих количественные методы и проверку гипотез, в то время как «традиционалисты», такие как Булл, защищали достоинства истории, права, философии и других классических форм академического исследования как лучшего способа приблизиться к международной политике. Как отмечалось ранее, этот спор (возник в конце XVIII века) был о том, какие методы естественных наук могут быть применены к изучению общества и политики. Речь идёт также о возможности проведения нейтрального или «свободного от ценностей» исследования международных отношений.

Такие споры далекиот разрешения – по крайней мере, нет даже консенсуса в отношении того, какие меры необходимо принять для их урегулирования. Различные формы критической теории присоединились к критике научных подходов, утверждая (как Хоркхаймер и Адорно сделали в 1940-х годах), что

[23]

они неотделимы от усилий по созданию новых форм социальной и политической власти. Однако научные подходы по-прежнему имеют преимущества в американских исследованиях международных отношений. Они занимали центральное место в исследованиях либерального мира (см. Doyle 1983), и один аналитик утверждал, что замечание о том, что в течение почти двух столетий между либеральными государствами не было войн, является самым близким к вопросам права в мировой политике (Levy 1989). Важно также отметить растущее значение в Соединенных Штатах «рационального выбора» или «теоретико-игрового» подходов, применяемых к исследованиям сотрудничества между «рациональными эгоистами» (см. Keohane 1984).

Отдельные области интеллектуальной деятельности

Четвертый пункт о различиях между подходами сконцентрирован вокруг вопроса о том, должна ли дисциплина рассматриваться как относительно определённая область интеллектуальной деятельности или же она должна рассматриваться как сфера, которая может развиваться, опираясь на другие области исследования, такие как историческая социология и изучение всемирной истории (см. Buzan and Little 2001, которые призывают к сближению с изучением мировой истории). Чем больше аналитик рассматривает международную политику как сферу конкуренции и конфликтов, тем сильнее желание выделить её как радикально отличающуюся от других академических сфер. Здесь её анархический характер часто рассматривается как разделяющий изучение международных отношений от других общественных наук, а актуальность понятий и идей, извлеченных извне дисциплины, считается ограниченной. Мы уже столкнулись с этой темой в работе Уайта (1966a) «Почему не существует международной теории?».

Неореализм также связан с мнением о том, что так же, как и в большинстве исследований, границы международных отношений чётко определены. Уолтс (1979) прямо указывает на этот момент и утверждает, что международная политическая система должна рассматриваться как «раздробленная» – хотя он смотрит за рамки экономики и философии науки, чтобы развивать свой тезис о международной анархии. Наиболее влиятельной тенденцией в последние годы в международной теории было принятие междисциплинарного подхода как одного из вариантов, чтобы избегать неопределенностей в указанной сфере. Многие теоретики рассматривают развитие европейской социальной теории, постколониального мышления и социологии в более общем плане для изучения новых областей исследования; некоторые занимаются изучением этики и политической теории для того, чтобы докопаться до сути. Ответить на вопросы, которые интересуют феминисток – о патриархате, гендерной идентичности и так далее, можно только выйдя за пределы классических дисциплинарных границ. Это также очевидно относится и к недавнему размышлению обэкологической политике, которая всегда выходит за традиционные рамки (глава 11). Последний этап в истории глобализации привел многих к расширению этого движения в сторону междисциплинарности (Scholte 2000). В основе

[24]

этих событий лежит то, что конфигурация границ международных отношений была оспорена и во многих подобластях существенно изменена. Это вовсе не означает конец международных отношений как научной дисциплины, хотя в какой степени она заимствует из других областей, не оказывая серьезного влияния на гуманитарные и социальные науки, что для некоторых, является серьезным поводом для беспокойства (см. Buzan and Little 2001).С другой стороны, использование опыта из когнитивных сфер может улучшить изучение международных отношений. Все теории международных отношений должны быть связаны с государством и национализмом, с борьбой за власть и безопасностью, а такжеприменением силы, однако степень их вовлеченности в указанные выше параметры не одинакова. Различные концепции проведения исследований, преследуемые цели и вариативность в методологии означает, что вопросы войны и мира,подвергаются осмыслению и анализу самыми разнообразными способами.

Оценочные теории

Вероятно, мы не должны ожидать слишком много от любой эмпирической теории. Ни одна теория не в состоянии определить, объяснить и трактовать все ключевые структуры и динамику международной политики. Историки-международники, такие как Гэддис (1992–1993) подчёркивают, что ни одна из центральных парадигм международной теории не предсказала распад СССР и его последствий для Европы и всего остального мира. Однако многие теоретики вовсе не считают, что их цель – прогноз. Оценка различных теорий не может начаться со сравнения их достижений вне трактовки международной политической реальности.

Смысл того, что мы пытались отразить во введении и других главах заключается в следующем: некоторые из самых интересных споров вращаются вокруг вопроса о том, что значит составить хороший отчет о любом из аспектов международной политики. Мы не утверждаем, что данная работа может обеспечить исчерпывающий анализ теории международных отношений, и не отрицаем претензий и других подходов, не представленных здесь. Однако мы считаем, что сравнение девяти основных теорий, рассмотренных в этой книге, и двух междисциплинарных исследований, в состоянии продемонстрировать, почему характер учета международных политических явлений оспаривается так остро и почему прения по данному вопросу настолько важны. Именно по этой причине мы должны дать положительную оценку значительному распространению теоретических подходов, а не выражать сожаление по поводу того, что дисциплина сбилась с собственного пути развития. Можно понять, насколько глубинны представления о международных отношениях, если проанализировать степень вовлеченности в них других теоретических подходов. Таким образом, представления исследователей международных отношений становятся

[25]

всё более универсальными и всеобъемлющими относительно применяемых методик, а также упущений и исключений, которые могут отражать личные или культурные предубеждения. Этот сюжет чрезвычайно важен, в первую очередь из-за создания логически выстроенной картины мира, которая выделяет в качестве основных определённые точки зрения и чувственный опыт, но лишь при условии, что те, кто опираются на критические убеждения, правы насчёт политических последствий для всех форм исследования.

Прежде чем кратко прокомментировать последующие главы, необходимо отметить ещё один важный момент. Здесь нам необходимо вернуться к замечанию, сделанному в начале введения, а именно к тому, что реалисты и либеральные интернационалисты были вовлечены в серьёзную полемику о формах политической деятельности, которые наиболее уместны в той сфере, где борьба за власть и безопасность имеет первостепенное значение. Также стоит напомнить высказывание Стива Смита о том, что теории «не просто объясняют или предсказывают, они повествуют, какие возможности существуют для деятельности человека и его вмешательства; они определяют не только наши “разъяснительныеˮ возможности, но и наши этические и практические горизонты» (1996: 113). В настоящее время, возможности «деятельности человека и его вмешательства» не вызывают чувства тревоги у представителей любых направлений международной политики, а многие исследователи, занимающиеся теорией международных отношений и вовсе отрицают, что это является чем-то принципиально важным. Нет смысла предлагать такую повестку дня, которая бы придерживалась исключительно однозначных теорий. Но одним из вечных пунктов, волнующих каждого из них, являются основные точки зрения и споры между ними, а также вопрос, является ли международная политическая система реформируемой или нет. Для тех, кто считает, что глобальная реформа возможна, сразу последуют другие вопросы. Как оцениваются различные концепции международной политической жизни, и каковы перспективы их реализации? Мы предполагаем, что эти вопросы служат в чём-то мерилом для объективного анализа мировой политики. Другие исследователи с нами не согласны. Для того, чтобы определить достоинства различных позиций относительно возможностей «деятельности человека и его вмешательства», вне зависимости от его масштабов, нужно знать, по крайней мере, те точки зрения, которые рассматриваются в данной работе.

В главе 2 Джек Доннелли анализирует классический реализм, который был доминирующим подходом, по крайней мере, первые 50 лет своего существования, и отказывающим серьёзное влияние на развитие дисциплины и по сей день. Труды ранних реалистов, например, Карра и Моргентау, остаются ключевыми ориентирами в современной полемике спустя более чем пять десятилетий после их публикации. Интересно, что неореализм, который возник в конце 1970-х годов и был в центре большинства дискуссий в течение следующих двух десятилетий, являлся одной из центральных проблем классического реализма. Тем не менее, неореализм занимался критикой либерализма (а также марксистских и других радикальных подходов), которых он считает виновными в преувеличении способностей глобальных экономических и социальных процессов в изменении основной структуры международной политики.

[26]

В главе 3 Скотт Бёрчилл занимается описанием развития либеральной традиции, отмечая, в частности, насколько сильно идеи, которые были выдвинуты экономическими либералами в XIX веке, расходятся с принципами защиты свободной торговли и количеством современных неолиберальных счетов на мировом рынке в настоящее время. Однако современный либерализм содержит гораздо более конкретную концепцию относительно того, как снятие ограничений с торговли и мировых рынков от рук государства может способствовать материальному процветанию и созданию условий для прочного мира. К числу других влиятельных в последние годы аспектов относятся защита универсальной культуры прав человека и развитие международного уголовного права, изучение «сотрудничества в условиях анархии», связанного с неолиберальным институционализмом, и представляющего особую важность в контексте обсуждения вопросов о либеральном мире. Этим актуальным особенностям либерального мышления в международных отношениях также будут уделено внимание в главе 3.

В главах 4 и 5 Эндрю Линклейтер анализирует Английскую школу и марксизм. Ни один из подходов не оказал глобального влияния на реализм/неореализм и либерализм/неолиберализм, хотя Английская школа была на особых позициях в британских международных отношениях. С 1998 года возрос интерес к Британской школе теории международных отношений и её позиционированию как «срединного пути» между пессимизмом реализма и более идеалистическими формами либерализма, а также другимиразличными радикальными точками зрения, включая марксизм. В главе 4 особое внимание уделяется вкладу Уайта, Винсента и Булла в дисциплину и отмечается их особое значение для современной полемике по вопросам прав человека, гуманитарного вмешательства и применения силы в международных делах. Глава 5 обращена к марксизму, который часто подвергался критике со стороны неореалистов и членов Английской школы теории, хотя и никогда не цеплялся за их критику, будучи их главным теоретическим противником. Является ли отказ марксизма упущением из виду его способностей внести значительный вклад в теорию международных отношений – это вопрос, который рассмотрен более детально в главе 5. Особое внимание там уделено трудам Маркса о глобализации, марксистскому анализу национализма и интернационализма, а также размышлениям о важности форм производства и, в частности, развития современных капиталистических форм производства для глобальной политики. В этой главе также отмечаются «критические» аспекты марксизма – его интерес не только к объяснению мира, но и к его изменению.

В главе 6 Э. Линклейтер объясняет, каким образом основные тенденции в исторической социологии повлияли на теоретические споры в рамках международных отношений. Историческая социология выявляет закономерности и процессы изменений в более широком контексте истории – в долгосрочной перспективе. Эволюция системы государств, распространение капитализма и меняющийся характер политических сообществ являются ключевыми аспектами, которые рассматриваются

[27]

социологами-историками, и играют центральную роль в современных спорах в рамках международных отношений. Предоставление исторического контекста современному обсуждению глобальной политики делает историческую социологию незаменимым инструментом в руках теоретиков в этой сфере.

Говоря о марксизме, мы можем отметить, что он предоставил интеллектуальные предпосылки для развития критической теории, разработкой которой занимались следующие представители Франкфуртской школы: Хоркхаймер и Адорно в первой трети 20 века, Хабермас, Хонес и другие в более позднее время. В главе 7 Ричард Деветак объясняет основные цели критической теории и их влияние на различных теоретиков, таких как Эшли в начале 1980-х годов, Бута (1991a, b) и Кокса, которые отстаивали идею международной политики с упором на эмансипацию человека. Хотя термин «критическая теория» изначально ассоциировался с Франкфуртской школой, которая получила множество идей из диалога с ортодоксальным марксизмом, он также тесно связан с постструктурализмом, подходом, который с большим подозрением относится к эмансипирующим элементам классического марксизма. В главе 8 Ричард Деветак объясняет поворот постструктурализма в сторону общественных наук, разбирая труды Деррида, Фуко и Лиотатда, и анализирует его влияние на международные отношения начиная с 1980-х годов. Его анализ «проекта просвещения» об универсальной эмансипации человека является важной частью указанной главы, равно как и критика «объединяющих» точек зрения, которые воспримаются как угроза роста различий между людьми.

Конструктивизм, который рассматривает Кристиан Реус-Смит в главе 9, стал мощным вызовом для ортодоксальных подходов в теории международных отношений, в первую очередь для тех парадигм, которые предполагают, что государства извлекают определенные выгоды из своего нахождения в условиях анархии. Относительно этой точки зрения, Александр Вендт (1992) утверждал: «Анархия – это то, что из неё делают государства». Претензия заключалась в том, что анархия социально выстроена, она формируется убеждениями и внутренними установками акторов; это структура, которая может изменяться, и накладывает определенные ограничения на государства, а также вынуждает их участвовать в бесконечной борьбе за власть и безопасность. Конструктивизм, ориентированный, в частности, на взаимосвязь интересов и идентичности, охватывает несколько конкурирующих подходов. Некоторые из них подвержены влиянию постструктурализма, другие – критической теории в традициях Франкфуртской школы; одни разделяют неореалистический акцент на анализе отношений между государствами в отрыве от внешних процессов (системный конструктивизм), тогда как другие рассматривают государственную систему вкупе с целым рядом национальных и глобальных культурных и политических явлений (целостный конструктивизм).

В главе 10 Джэки Тру проливает свет на тему, которая впервые вошла в повестку дня международных отношений в середине 1980-х годов, а именно на феминизм. Эта концепция не сводится к изучению положения

[28]

женщин в мире, хотя многие феминистки, такие как Синтия Энло говорит о том, какое влияние оказывают на женщин военные кризисы и событий в мировой экономике, в том числе и программы структурной перестройки (ПСП) в конце прошлого столетия. Незначительность учета фактора женщин в основных парадигмах и во многих критических подходах является одной из причин стремительного развития феминистской литературы. Однако взгляды относительно феминизма были крайне неоднородными. Некоторые представители феминизма, например, Кристин Сильвестер (1994a, 2002), использовали постструктуралистские подходы для исследования «субстанциональных» подходов к изучению положения женщин, их интересов и прав. Одна из основных задач заключалась в том, чтобы доминирующие на Западе концепции о «женщинах» действовали повсеместно. Другие представители этого течения, такие как Стинс (1995), действовали в рамках марксистской парадигмы. Необходимо ещё раз подчеркнуть, что феминизм не просто заинтересован в определении места женщин в глобальном политическом и экономическом миропорядке. Данное направление также занимается вопросами о конструкциях гендерных отношений, включая элементы маскулинности, и то, как они влияют на формы власти и неравенства, а также то, как на познавательном уровне знания заявляют о мире.

Мэтью Патерсон проводит анализ деятельности экологического направления политики в главе 11. Ухудшение состояния окружающей среды, трансграничные загрязнения и изменение климата оказали значительное влияние на изучение глобальной политики. Эти позиции фигурируют в исследованиях «международных режимов», рассматривающих экологические проблемы. Вопросы глобальной справедливости лежат в основе дискуссий об объективном распределении благмежду богатыми и бедными, а также моральной ответственности за нанесения ущерба природе. Обязательства перед всеми биологическими видами и будущими поколениями – важнейшая тема в области экологической этики. Экополитика критиковала доминирующие подходы в теории международных отношений до 1960-х годов за их оправдания бесконечного экономического роста и веру в правильность необузданного капитализма. Вопросы о перспективах «экологически ответственных» государств и программы «Глобального экологического гражданства» имеют особое значение для исследований в области международных отношений. Вот те несколько аспектов, апеллируя к которым, экополитика морально и физически пытается изменить структуру изучения международных отношений с тем, чтобы больше внимания уделялось дальнейшей судьбе планеты и различным формам жизни, которые её населяют.

Наконец, в 12 главе Терри Нардин рассматривает влияние международной политической теории на актуальные споры в теории международных отношений. Опираясь на дискуссии в рамках «национальной» политической теории, международная политическая теория изучает политические, философские и этические основы ключевых проблем в рамках международных отношений, а также предпосылки, лежащие в основе обсуждения глобальной справедливости и споров о том, что является справедливой войной, а также о

[29]

достоинствах гуманитарных интервенций. Кроме того, международная политическая теория напоминает нам об истории развития политической мысли в рамках межгосударственных отношений и широких интеллектуальных связях между политической философией и международной политикой. 

Большинство авторов-составителей этого сборника отождествляют себя с той или иной концепцией, но ни один из них не утверждает, что любая из вышеперечисленных теорий способна решить многие из проблем в теории международных отношений. Мы считаем целесообразным каждый из описанных здесь подходов и, конечно же, придерживаемся мнения о том, что необходимо задействовать все доступные теоретические аспекты, чтобы увидеть мир с разных точек, а также изучать их, накладывать собственные идеи на другие и тщательно продумать, что другие могут посчитать за слабости, какими бы они не были. Те, кто преподает теорию международных отношений, иногда задаются вопросом: «Что можно считать за правильную теорию?». Мы надеемся, что наши читатели поймут: не существует универсальной теории, которая могла бы решить проблемы, которые перечисленные в этом этой вводной главе и более подробно рассмотрены на страницах ниже. Некоторые могут согласиться с Мартином Уайтом (MartinWight, 1991) в том, что истина в международных отношениях будет найдена не в одной из традиций, а в продолжающемся диалоге и дискуссиях в перерывах. Это, скорее всего, единственно правильный подход к изучению теории международных отношений на первое время, и, возможно, лучший вывод, который можно сделать из нашего анализа.

[30]