Миф как исторически первая форма мировоззрения

Допуская возможность непосредственного понимания мифа и признавая онтологический статус процесса понимания, автор данной работы фактически оказывается на стороне тех исследователей, кто считает миф «живой и совершенно буквальной реальностью» [77;259], «подлинно существующей действительностью» [77;269] (А.Ф. Лосев), «биопсихологической константой» (А.М. Руткевич о точке зрения К.Г. Юнга) [4;21], «разумной творческой» (Я.Э. Голосовкер) [33;9] и «активно действующей силой» (Б. Малиновский) [81;99] и т. п., непосредственно касающейся и современного человека. Отношение ортодоксальных ученых: этнографов, антропологов, социологов, филологов – к таким представлениям остается по меньшей мере неоднозначным. Даже когда миф формально и признается «живым», его реальность допускается или только для тех, «кто в него верит» (И.М. Дьяконов) [37;34], или принимается, но с осторожными ограничениями, типа «в какой-то мере» (Е.М. Мелетинский) [87;60], «часто, быть может всегда» [68;8].

Наглядным примером такого рода двойственности служит трактовка мифологического сознания Л. Леви-Брюлем, известным исследователем первобытного мышления, представителем французской социологической школы. Ученый полагал, что первобытное мышление носит «пра-логический», мистический по своей сущности характер и подчиняется закону «партиципации» (сопричастности), который управляет «коллективными представлениями». С одной стороны, Леви-Брюль считал, что коллективные представления имеют свои собственные законы, которые не могут быть обнаружены, особенно если речь идет о первобытных людях, изучением современного цивилизованного индивида. «Мышление низших обществ, – писал он в работе «Сверхъестественное в первобытном мышлении», – не является, конечно, непроницаемым для нас, как если бы оно подчинялось логике иной, чем наша, но в то же время оно не вполне постижимо для нас» [68;57]. Однако, с другой стороны, французский ученый признавал, что «не существует двух форм мышления у человечества, одной – пра-логической, а другой – логической, отделенных одна от другой глухой стеной, а есть различные мыслительные структуры, которые существуют в одном и том же обществе и часто, быть может всегда, в одном и том же сознании» [68;8]. Осторожное «и часто, быть может всегда» в последнем высказывании выдает так до конца и не разрешенное сомнение Л. Леви-Брюля.

Та же осторожность и некоторый скептицизм (вероятно, неизбежный и оправданный для классического ученого) просматривается в сформулированном Е.М. Мелетинским положении, затрагивающем сущностные характеристики мифа: «Миф обнаружил себя не только как генетический источник для развития художественного мышления, но в какой-то мере (выделено мной. – Р.Н.) как его вечная модель и существенный элемент» [87;60].

Итак, говоря о мифологическом мышлении, представители ортодоксальной науки, хотя и допускают, что элементы его как мышления конкретного, образно-чувственного, слабо дифференцированного от эмоциональной сферы, ориентированного на достойные подражания сакрализованные образцы, «можно обнаружить и в обществах с весьма развитой цивилизацией» [89;167], все-таки в целом склоняются к мысли, что «чистое “мифологическое мышление” есть некая абстракция» и его «нельзя обнаружить в химически чистом виде» (Е.М. Мелетинский) [89;167]. Точку зрения Е.М. Мелетинского поддерживает и другой известный отечественный мифолог И.М. Дьяконов: «Всякое, даже самое логическое, современное мнение относительно возможных причин образования мифов в существе своем недоказуемо, потому что мы не можем повторить мыслительный процесс древних людей» [38;11]. Ученые фактически полагают мифомышление устаревшим¹³ способом мировосприятия и призывают учитывать «качественные исторические различия между архаичными культурами и современной цивилизацией» (Е.М. Мелетинский) [89;164], признавая миф «выражением мироощущения и миропонимания эпохи его создания» (И.М. Дьяконов) [38;9] и отводя мифологическому сознанию роль «ранней “синкретической” стадии в истории человеческой культуры и самого мышления» (Е.М. Мелетинский) [89;167].

Тем самым они фактически присоединяются к позиции Дж. Фрэзера, который считал, что поступательное движение человеческой мысли шло от мифологического сознания к религиозному и далее к научному [155;664-666]. С этой точки зрения мифы древних действительно могут выглядеть «печальной историей человеческих заблуждений и безумия» (Дж. Фрэзер) [155;664], «донаучным, поневоле искаженным, быть может поэтическим, но чаще всего совершенно ошибочным переживанием явлений мира» (И.М. Дьяконов) [38;32].

С другой стороны, нельзя не отметить отсутствие категоричности в приведенных высказываниях ученых по проблеме мифа. Эта осторожность является, на наш взгляд, не только простым проявлением академической корректности; за ней стоит большая или меньшая степень открытости по отношению к альтернативным точкам зрения, готовность к плодотворной дискуссии, к диалогу. Не случайно в заключительной части выдающейся работы Дж. Фрэзера «Золотая ветвь» обнаруживаются такие строки: «Но история мысли преподносит нам также следующий урок: из того, что научное воззрение является лучшим из до сих пор сформулированных представлений о мире, нельзя с необходимостью заключать, что оно является окончательным и всеобъемлющим. Не следует упускать из виду того обстоятельства, что научные обобщения по сути своей являются не более как гипотезами, изобретенными для упорядочения находящейся в процессе постоянного изменения фантасмагории мысли, которую мы высокопарно именуем миром и вселенной. В конечном счете и магия, и религия, и наука – это всего лишь способы теоретического мышления, и, подобно тому как наука вытеснила своих предшественниц, в будущем на смену ей может прийти другая, более совершенная гипотеза» [155;667].

И все же в целом сторонники исторического (читай: научного, ибо в методологическом плане исторический взгляд на вещи продолжает оставаться для многих современных ученых «синонимом научности») подхода к мифологии, признавая миф формой сознания, полагают ее другой, чуждой для современного человека и в конечном счете отжившей, действующей на ранних стадиях общественного развития формой сознания, хотя и существующей сегодня для тех, кто в миф верит.