2.1 Дипломатическая деятельность ф.Ф. Мартенса
В современной литературе Ф.Ф. Мартенс выступает как юрист, специалист по международному праву. Слава юриста настолько заслонила другие стороны его деятельности, что о них теперь почти не вспоминают. Особенно «не повезло» его дипломатической активности. Он был причастен к важнейшим внешнеполитическим акциям России, крупнейшим международным событиям. Без освещения дипломатической деятельности Мартенса его образ неизбежно будет однобоким.
Первая конференция, в которой участвовал Мартенс, была Брюссельская конференция 1874 года. Инициативу созыва конференции проявила Россия, а толчком послужила франко-прусская война 1870-1871 годов, в которой воюющие стороны не применяли единообразные правила ведения войны и порой прибегали к жестоким репрессиям. Основополагающая идеи инициативы России состояла в том, чтобы в мирное время, не отягащённое враждебными эмоциями, договориться об обязательных правилах ведения войны и тем самым смягчить её тяжёлые последствия. Это был очередной шаг российской дипломатии в традиционном её направлении.
Именно молодой доцент Мартенс подготовил проект международной конвенции о законах и обычаях войны. Неутомимые усилия Мартенса выдвинули его со временем в центр борьбы за принятие конвенции. Ему же принадлежит и бесспорное авторство многих её положений. Ряд норм были заново осмыслены и разработаны самим Мартенсом. Он придал положениям будущей конвенции необходимую форму.
После успешной работы на Брюссельской конференции 1874 года Мартенс всё чаще выезжает на международные конференции в качестве представителя России, его привлекают к подготовке документов, определяющих позицию России на том или ином форуме.
С 1884 года он стал постоянным представителем России на конференции Красного Креста. Активное участие он, в частности, принял в Женевской конференции 1906 года. Конец века ознаменовался для Мартенса великими испытаниями прежде всего как для юриста и дипломата. Речь идёт о его участии в подготовке и проведении первой конференции мира, созванной в Гааге в 1899 году.
Я бы хотела подробнее остановиться на этой конференции, ведь Фёдор Фёдорович Мартенс был «душой» этой конференции: составил её программу, активно участвовал в её проведении и подготовке принятых ею документов, в частности известной конвенции о законах и обычаях сухопутной войны.
Гаагская конференция мира 1899 года
Гаагская конференция, которую в русской литературе называли “одним из лучших, одним из светлых памятников XIX века”3 была созвана по инициативе России. В циркуляре русского правительства от 12 августа 1898 г. содержалось обращение к представителям всех держав, аккредитованных в Петербурге, заняться обсуждением вопроса о средствах предупреждения вооруженных столкновений между народами и облегчении бремени постоянно возрастающих военных бюджетов. Были намечены две основные цели будущей конференции: “во-первых, путем взаимного и миролюбивого обсуждения международных споров и условий ограничения вооружений предупредить войну и, во-вторых, посредством обмена мнениями выяснить те условия, при которых возникшая война могла бы быть поставлена в самые узкие рамки с точки зрения гуманности и общей пользы народов”4.
Предложения правительства по вопросу разоружений были весьма скептически встречены периодической печатью и русскими учеными-международниками. Показательно в этом отношении содержание письма Ф. Ф. Мартенса к Д. А. Милютину (бывшему военному министру России с 1861 по 1881 г.), датированного 24 августа 1898 г., т. е. спустя лишь две недели после опубликования вышеозначенного циркуляра. В нем он писал: “В настоящее время ... Россия опять вступила на путь гуманных реформ в области международных отношений, предлагая разоружение европейским державам. Исторический опыт и знание международных отношений заставляют меня серьезным образом сомневаться в возможности достижения поставленного идеала. Мало того: я даже боюсь обострения современных международных отношений. Но я был бы несказанно рад, если бы это гуманнейшее дело удалось — что весьма сомнительно”.
Позднее Ф. Ф. Мартенс внес существенные поправки к первоначальному русскому проекту программы будущей конференции. Он представил министру иностранных дел России М. Н. Муравьеву записку о программе конференции, которая затем была рассмотрена в высших правительственных кругах и в принципе одобрена5.
Конференция начала свою работу 6 (18) мая 1899 г.6. На ней были представлены 109 делегатов от 26 государств мира. В русскую делегацию входили Г. Г. Стааль, Ф. Ф. Мартенс и К. М. Базили.
Велика была роль России не только в выдвижении идеи созыва конференции, но и в ее проведении и достигнутых результатах. Ее председателем был избран первый представитель России, русский посол в Лондоне Г. Г. Стааль. По его предложению конференция поделилась на три комиссии. Ф. Ф. Мартенс возглавил работу второй комиссии, занимавшейся пересмотром Брюссельской декларации 1874 г. о законах и обычаях сухопутной войны.
Уже к началу конференции 1899 г. стало очевидным, что первая задача, поставленная русским правительством о приостановке гонки вооружений, бесперспективна. Вот почему во вступительной речи Г. Г. Стааля содержался открытый призыв перенести центр тяжести открывшегося международного форума на изыскание путей и средств к предупреждению межгосударственных столкновений. “Мы стремимся, в особенности, — говорилось в речи, — к обобщению и кодификации существующей практики третейского суда, посредничества и добрых услуг. Это составляет, так сказать, самое существо нашей задачи; наиболее общая цель наших усилий: предупреждение путем миролюбивых средств вооруженных конфликтов”7.
Вопросами мирных средств разрешения международных споров занималась третья комиссия, которую возглавил первый французский уполномоченный Л. Буржуа. Ф. Ф. Мартенс отзывался о нем как о человеке, который проникнут убеждением “в возможности предотвратить кровавые столкновения между народами мирными средствами”.
Итогом ее работы явилась конвенция “О мирном решении международных столкновений”. “Конвенция эта (состоящая из 61 статьи), — писал Н. Н. Кравченко, — важнейший и интереснейший из всех актов, созданных на конференции 1899 г. Она и дает последней право на громкое название “конференция мира”, ибо предлагаемые ею миролюбивые способы урегулирования различных конфликтов между государствами имеют ведь в виду не что иное, как, по возможности, именно заменить собою разрешение международных столкновений чисто насильственным путем, т. е. войной”8.
Непосредственной выработкой конвенции занимался редакционный комитет из восьми наиболее компетентных лиц. Россия была представлена в нем Ф.Ф. Мартенсом. В работе комитета принимал участие и Г.Г. Стааль.
В основу конвенции был положен русский проект. Характеризуя его, Ф.Ф. Мартенс выделял два положения: “Во-первых, на основании русского проекта предлагалось учреждение особых следственных комиссий для предупреждения развития возникшего международного столкновения. Во-вторых, русский проект представлял собой целый кодекс международного арбитражного судопроизводства”.
Разработка этих положений, а затем закрепление их Гаагской конвенцией — исключительная заслуга Ф.Ф. Мартенса. По его инициативе были приняты и одобрены следственные комиссии — новое средство решения международных разногласий. “Благодаря ему, — писал М.А. Таубе, — ... русское правительство ... не с пустыми руками явилось на Гаагскую конференцию, предложив ей новый и оригинальный способ разрешения столкновений, — международные следственные комиссии, — так блестяще доказавший свою целесообразность через пять лет, в знаменитом Гулльском инциденте”.
Заслуги Ф.Ф. Мартенса в разработке следственных комиссий признавались непосредственными участниками Гаагской конференции 1899 г. Так, вице-президент конференции министр иностранных дел Нидерландов Ван-Карнебек и известный голландский юрист Ассер отмечали, что “комиссии для расследования исключительно являются делом Мартенса и введение их в Гаагскую конференцию принадлежит к величайшим заслугам этого человека”. Швейцарский ученый-международник Г. Веберг давал следующую характеристику деятельности Ф.Ф. Мартенса: “... Он ввел комиссии по расследованию. Он создал для первой мирной Гаагской конференции практически осуществимую программу и выступал на конференции за осуществление ее со всей силой своей личности”9.
Однако приходится констатировать, что роль Ф.Ф. Мартенса в разработке следственных комиссий недостаточно оценена в русской литературе международного права. Например, Л.А. Камаровский, уделивший много внимания освещению Гаагской конференции 1899 г., лишь однажды упомянул имя Ф.Ф. Мартенса, заметив, что пользу следственных комиссий “особенно отстаивал г. Мартенс”. Ни в одной из его работ нами не встречена оценка Ф.Ф. Мартенса как инициатора создания этих комиссий, да и саму конвенцию “О мирном решении международных столкновений” Л.А. Камаровский именовал лишь конвенцией “о посредничестве и третейском суде”, называя ее “наиболее оригинальною и новою”. При этом он совершенно не обращал внимания на закрепление в ней исключительно нового юридического института — института следственных комиссий. Вообще нет упоминания о международных следственных комиссиях в его учебнике “Международное право”. Не отмечен Ф. Ф. Мартенс как основатель следственных комиссий и в трудах В.М. Гессена, Н.Н. Кравченко, В. Э. Грабаря, В.А. Уляницкого и др.
Особую известность Ф.Ф. Мартенсу принесло участие в качестве суперарбитра в Парижском международном третейском трибунале 1899 г., в котором был рассмотрен спор между Англией и США по поводу границ Венесуэлы. Правила процедуры, разработанные и предложенные трибуналу Ф. Ф. Мартенсом, были затем закреплены Гаагской конвенцией 1899 г. “О мирном решении международных столкновений”. На это обращал внимание сам Ф. Ф. Мартенс. Он писал: “Те же самые начала, которые Гаагская конференция одобрила в июле месяце, относительно порядка производства дел в международных третейских судах, были мною предложены Парижскому третейскому трибуналу в январе 1899 г., им одобрены, и применялись с начала июня прошлого года, т. е. в то самое время, когда Гаагская конференция их рассматривала и, в конце концов, также одобрила”10
Для уяснения роли Ф. Ф. Мартенса в разработке главы IV конвенции — о третейском суде — весьма примечательно замечание бельгийского ученого Декана — председателя редакционного комитета по выработке конвенции. Он указал, что в основание этой главы положен проект, представленный русской делегацией. “На нем лежит печать, — говорил Декан, — мудрого опыта, ибо он составлен лицами, особо сведущими в этом деле и преимущественно тем юристом (г. Мартенсом), в котором мы признаем знаменитость по вопросам международного третейского суда”.
Отмечая поистине мировой авторитет Ф. Ф. Мартенса в этой области, будет нелишним привести выдержки из протоколов международных конференций и третейских разбирательств. Так, делегат США на Гаагской конференции 1899 г. называл Ф.Ф. Мартенса “наиболее выдающимся в целом свете представителем идеи третейского международного суда...”26. На Парижском трибунале 1899 г. советник английского правительства отмечал, что репутация Ф.Ф. Мартенса “как юриста, как законоведа, как дипломата не ограничивается пределами его собственной страны, но распространяется на все цивилизованные народы”.
Все эти оценки деятельности Ф.Ф. Мартенса справедливы. Но при этом следует отметить, что он выдвигал на конференциях отдельные предложения, с которыми нельзя согласиться. Так, он защищал идею об обязательности третейского суда для споров между государствами о возмещении материального ущерба. Но ведь введение обязательного третейского разбирательства даже по делам малозначительным, принудительность привлечения к арбитражу без согласия на то спорящих сторон, есть вмешательство во внутренние дела государств, нарушение их суверенитета. История не подтвердила также предположение Ф.Ф. Мартенса о расширении роли международного третейского суда в будущем, изложенное им в записке к конференции 1899 г.11
Однако Гаагские конвенции, в которые вложено немало труда и таланта Ф.Ф. Мартенса, действуют по настоящее время, являясь неотъемлемым элементом современного международно-правового регулирования. И столь завидное долголетие этих конвенций свидетельствует о жизненности идей, заложенных в них. Одной из идей были следственные комиссии, появлению которых международное право всецело обязано Ф.Ф. Мартенсу.
При его жизни следственные комиссии были использованы всего один раз в так называемом Гулльском инциденте 1904 г. Позднее обращение к ним стало более частым. Э. А. Пушмин указал на 22 случая применения следственной процедуры для рассмотрения споров между государствами за период с 1912 по 1962 г. Положения Гаагских конвенций послужили образцом при разработке других международных актов о следственных комиссиях, наиболее ранним из которых явилось соглашение между Аргентиной, Бразилией и Чили от 25 мая 1915 г.12 Только в период с 1919 по 1940 г. было заключено свыше 200 договоров о следственной процедуре. Следственные комиссии фактически закреплены в системе мирных средств в п. 1 ст. 33 Устава ООН 1945 г., в Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, и в ряде других многосторонних и двусторонних договоров. Они прочно вошли в практику международных отношений ХХ в.
Заслуги Ф.Ф. Мартенса нельзя сводить только к следственным комиссиям. На основе следственных комиссий и в развитие практики их применения возникли согласительные комиссии. “Исторически согласительная процедура возникла как дальнейший этап в развитии практики международных следственных комиссий, правовое положение которых было впервые определено в Гаагских конвенциях о мирном решении международных столкновений 1899 и 1907 гг.”13
Наиболее раннее положение о согласительных комиссиях было закреплено еще при жизни Ф.Ф. Мартенса. Так, в ст. 9 договора между США и Великобританией от 11 января 1909 г. предусматривалось учреждение международной смешанной комиссии не только для того, чтобы “расследовать и отразить в докладе факты и обстоятельства, относящиеся к тем или иным вопросам и делам, передаваемым на рассмотрение комиссии”, но также для предложения “тех выводов и рекомендаций”, которые могут оказаться уместными. Состав и назначение такой комиссии следующим образом разъяснялись в американской литературе: “Она состоит из трех англичан и трех американцев... Эта общая высокая комиссия должна выполнять в соответствии со ст. 2 две функции. Первая функция заключается в том, чтобы обсудить, во всяком случае, любое разногласие и расследовать его, вторая — сделать рекомендации для его разрешения без третейского суда. Иными словами, это средство для избежания не только войны, но и третейского суда”.
Более ранних случаев учреждения согласительных комиссий практика международных отношений не дает. Да и возникновение согласительных комиссий не могло произойти ранее следственных. Не согласительные комиссии составляют неотъемлемую часть следственных, а наоборот, последние — фундамент, костяк, первичная основа согласительных, а сама согласительная комиссия, по сути дела, — следственная, но с расширенной компетенцией. Следственные комиссии есть необходимый этап в становлении согласительных.
Международные согласительные комиссии получили широкое распространение в практике государств в ХХ в. К началу 70-х годов имелось “564 договора, предусматривающих применение в том или ином сочетании согласительной процедуры”. Наиболее обстоятельно порядок образования и деятельности таких комиссий изложен в ст. 85 Венской конвенции о представительстве государств в их отношениях с международными организациями универсального характера 1975 г.
Закрепление Гаагскими конвенциями следственных комиссий оказало значительное влияние на процесс прогрессивного развития мирных средств разрешения международных споров. Предложениями и деятельностью Советского Союза в 20-е годы в практику межгосударственных отношений был внедрен готовый институт международного права — институт пограничных представителей (уполномоченных, комиссаров). Назначение этого института — решение вопросов, связанных с поддержанием режима государственной границы, а также урегулирование пограничных инцидентов между сопредельными государствами; форма функционирования — комиссии пограничных представителей14.
Что же касается роли Ф.Ф. Мартенса в разработке основ международного арбитража, то и сегодня его заслуги нельзя оценивать меньше, чем при его жизни. Процедура третейского разбирательства регулируется и по настоящий день положениями Гаагских конвенций 1899 и 1907 гг. На протяжении столетия не предпринималось сколько-нибудь серьезных попыток их изменения. Конечно, практика обращения государств к арбитражу в ХХ в. свидетельствует не в его пользу. После 1907 г. до начала 60-х годов посредством международного арбитража было рассмотрено около 60 дел. Фактически бездействует Постоянная палата третейского суда, орган (по существу номинальный) для арбитражного рассмотрения дел. “После 1921 года ею было рассмотрено всего четыре дела, а после 1940 года всего одно дело”15.
Но при всем этом международный арбитраж остается юридически обоснованным и нередко целесообразным средством мирного разрешения споров. Практика международных отношений знает немало случаев обращения к арбитражу как средству решения территориальных разногласий. Наблюдается оживление деятельности арбитражного органа — Постоянной палаты третейского суда. Палата с 1902 по 1996 г. рассмотрела более 30 споров между государствами. Например, о порядке пользования лондонским международным аэропортом Хитроу (1989—1992 гг.).
Остается добавить, что ученые России не стояли в стороне от практической деятельности и принимали непосредственное участие в международных конференциях, третейских разбирательствах, следственных комиссиях и т. д. Деятельное участие в них Ф.Ф. Мартенса было показано выше. Однако помимо него в арбитражных разбирательствах участвовали М. Н. Капустин, М. А. Таубе, А. Н. Мандельштам и др., секретарем первой Гаагской конференции был В. М. Гессен, второй — А. Н. Мандельштам; членами следственной комиссии по Гулльскому инциденту являлись М. А. Таубе и А.Н. Мандельштам, в состав Постоянной палаты третейского суда входил Л.А. Камаровский и т.д.
Таким образом, русские юристы своей активной деятельностью на международных конференциях во многом содействовали внесению ряда прогрессивных положений в нормы международного права, действующие и по настоящий день, а также реализации этих норм на практике. Мысли русских ученых, изложенные в прошлом веке и примененные ими в практической деятельности государств, ныне составляют ядро нормативных положений главы VI Устава ООН.
Другим важнейшим итогом Гаагской конференции 1899 г. явилось принятие серии документов, завершивших в своей основе международную кодификацию законов и обычаев войны16. Инициатива и в этом вопросе принадлежала России. Бремя практической деятельности выпало на долю Ф. Ф. Мартенса, являвшегося душой конференции и ее центральной фигурой.
Основу решений Гаагской конференции 1899 г. составляли положения Брюссельской декларации 1874 г. о законах и обычаях войны17, принятой на конференции, созванной также по инициативе России. Эта декларация не вступила в силу. Однако сама конференция чрезвычайно важна, поскольку представляет собой первую в истории международных отношений попытку кодификации законов и обычаев сухопутной войны в целом.
К конференции Ф.Ф. Мартенс составил проект международного соглашения о законах и обычаях войны, который состоял из 5 общих и 71 специальных статей. “...Русский проект, — замечал Ф.Ф. Мартенс, — должен был не изобретать новых правил для войны, не имеющих основания ни в практике, ни в теории, но только выяснить те начала, которые действительно выработались путем обычая и имеют в свою пользу убедительные доказательства”.
Конференция открылась 15 (27 июля) 1874 г. в Брюсселе с целью попытаться “ограничить бедствия войны посредством точного определения взаимных прав воюющих государств”. Русская делегация была представлена на ней в составе А.Г. Жомини, Г.А. Леера, Ф.Ф. Мартенса, причем первый уполномоченный России А.Г. Жомини был единогласно избран председателем.
Значение Брюссельской декларации было велико. Она, не имея обязательной силы для государств, тем не менее оказала большое влияние на развитие законов и обычаев войны, в смысле установления единообразной практики. Декларация явилась наиболее авторитетным сводом обычного права ведения сухопутной войны в XIX в.
Основные идеи Брюссельской декларации 1874 г. были рассмотрены и одобрены комиссией института международного права на конгрессе в Гааге в 1875 г. Ф.Ф. Мартенс указывал: “Ученые и публицисты, высказавшиеся на конгрессе в Гааге с глубочайшим сочувствием насчет Брюссельской конференции, принадлежат ко всем европейским народам и Соединенным Штатам и пользуются в большей или меньшей степени известностью в литературном мире”18.
Положения Брюссельской декларации почти без изменения были одобрены Гаагской конференцией 1899 г. По этому поводу Ф. Ф. Мартенс замечал: “...Брюссельская декларация 1874 г., без существенных перемен, в составе 60 статей принята была единогласно представителями 24 держав, участвовавших в Гаагской конференции. Такого результата я сам совершенно не ожидал. Теперь уже 16 держав признали эту “Гаагскую конвенцию об обычаях и законах войны” обязательным для себя законом”.
Положения конвенции 1899 г. с небольшими редакционными изменениями были воспроизведены IV Гаагской конвенцией 1907 г. “О законах и обычаях сухопутной войны” и действуют по настоящее время, представляя собой пример поразительной живучести международно-правовых установлений, сформулированных столетие тому назад. В качестве примера конкретизации конвенции 1899 г. о законах и обычаях войны можно сослаться на Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г., а также Первый дополнительный протокол к ним, вступивший в силу в 1978 г.
Таким образом, основополагающая роль России в кодификации законов и обычаев войны несомненна. Столь же очевиден вклад отечественной международно-правовой науки в становление договорных положений, регламентирующих военные действия. Русские ученые как теоретической разработкой ряда положений, так и практической деятельностью по подготовке и проведению международных конференций содействовали закреплению международным правом многих прогрессивных норм. Чехословацкий юрист Г. Менцер справедливо констатировал: “Подавляющее большинство правил права войны возникло в конце XIX—начале XX века”. Тем самым подчеркивается то обстоятельство, что деятельность русских ученых сохраняет свою значимость и в настоящее время.
Таким образом, на Гаагской конференции 1899 г. была осуществлена историческая миссия по реализации идеи международно-правовой кодификации средств и способов ведения войны. Правила ведения войны, закрепленные на конференции, действуют в настоящее время. Они представляют собой основу дальнейшего развития правовых норм, регламентирующих применение военной силы в вооруженных конфликтах. И они, очевидно, сохранят свою актуальность до тех пор, пока войны не будут навсегда исключены из жизни человеческого общества.
Вековой юбилей Гаагской конференции мира 1899 г. — серьезное испытание правовых положений, одобренных ею. Есть все основания сделать вывод, что эти положения, показав удивительную живучесть, войдут и в третье тысячелетие в качестве основы для дальнейшего прогрессивного развития международного права. Россия и ее выдающиеся представители содействовали принятию того свода документов, который по праву можно считать достойным памятником конца XIX в.