Часть 3.

Философия XVIII века.

Глава 1.

Английский сенсуализм Дж. Беркли и Д. Юма.

Как мы видели, эмпиризм проектировался его создателем Френсисом Бэконом в качестве радикальной программы истинного, прагматичного научного знания. Бэкон демонстрирует изрядный оптимизм в вопросе познаваемости мира. Он уверен, что мир может быть познан и необходимо лишь обнаружить средства этого познания. Последователи Бэкона - Гоббс и Локк - разделяют его оптимизм и стремятся еще более отточить эмпирические методы. Но уже у Локка местами проскальзывают еле заметные нотки сомнения. Последователи же Локка - Беркли и Юм - приходят к выводу, что познание наше крайне проблематично и иллюзорно. Таким образом, эмпиризм начинает свое развитие под знаменем гносеологического оптимизма, завершает же это развитие обоснованием скептицизма.

§. 1. Дж. Беркли

Джордж Беркли родился в 1685 году в Ирландии. Учился в колледже города Дублина. В 1707 году стал преподавателем этого колледжа. В последующем Беркли вступил на путь священнослужителя, который в итоге привел его к посту епископа. Жизнь Беркли не блещет какими-либо интересными событиями и приключениями за исключением лишь одного момента. Беркли был весьма озабочен недоступностью для «дикарей» Америки образования и света истинной религии. Поэтому в целях евангелизации жителей Америки Беркли посчитал необходимым основать колледж на Бермудских островах. Он полагал, что Европа обречена на неизбежную моральную деградацию и упадок. Спасти религию и культуру можно, лишь перенеся их на новую почву, привив молодым народам. В 1728 году философ отплыл в Америку, где и пробыл три года. Но Беркли не удалось собрать необходимую сумму денег - проект его потерпел фиаско. Но благородный замысел философа не был забыт. Потомки почтили его память, назвав его именем университетский город в Калифорнии. Умер Беркли в 1753 году в Оксфорде.

Прежде чем рассматривать философию Беркли, я считаю необходимым напомнить вам об одном очень важном обстоятельстве. Я говорил об этом в связи с Парменидом, но это было давно, поэтому разумно сказать об этом вновь. В теории познания при ответе на вопрос, что есть познание, или в чем суть познания, можно выделить три позиции: реализм, скептицизм и феноменализм.

Реализм полагает, что познание есть отражение нашим сознанием объективной реальности. Знание же есть идеальная (в смысле – невещественная, нематериальная) модель познаваемого. Лучше всего эта позиция выражена в аристотелевском понимании истины. Согласно Аристотелю, истина есть соответствие суждения объекту. То есть, если мы говорим, что стол стоит здесь, то если он действительно здесь стоит – наше суждение истинно, если же нет, то – ложно.

Эта позиция интуитивно принимается большинством людей. И с ней солидарно большинство древних философов, но она непопулярна среди философов современных. Последние тяготеют к различным формам феноменализма. И эти философы частенько называют позицию реализма «наивным реализмом». А философов, ее разделяющих, – «наивными реалистами». Поскольку ваш покорный слуга придерживается именно этой позиции, он лично неоднократно слышал в свой адрес эпитет «наивный реалист». Подобный эпитет феноменалисты обосновывают двумя аргументами. Реалисты наивны, поскольку их позиция совпадает с позицией профанов, то есть большинства людей, которые, как вы знаете либо не сильны в философии, либо вовсе с ней незнакомы. Второе обстоятельство состоит в том, что реалисты якобы считают познание зеркальным отражением реальности. Я затрудняюсь указать какого-либо выдающегося философа-реалиста, который бы так наивно воспринимал познание, но обвинения в наивности все равно сохраняется.

Скептицизм. Это достаточно древнее направление. Возникло оно еще в Античности и лучше всего проработано античной школой скептиков (собственно, отсюда и название). Существует достаточно много разновидностей скептицизма, но всех их объединяет сомнение в возможностях познания. Позиция полного скептицизма весьма уязвима. Любой, ее занимающий, попадает в крайне неприятное, непродуктивное и нелепое положение.

Первое, что разумно спросить у скептика, - считает ли он собственную позицию объективной истиной (парадокс «Критянин»). Если ответ его положителен, то это означает, что мы уже имеем некий набор объективной информации о реальности – в частности, о процессе познания, и тем самым получаем в свое распоряжение «картезианскую» точку опоры, отталкиваясь от которой, оказываемся в силах восстановить научное познание. Для этого достаточно лишь исследовать те средства, которые позволили скептику высказать истинное суждение о невозможности познания.

Таким образом, позиция скептицизма, если ее рассматривать как набор истинных суждений, разрушает саму себя.

Если же скептик, утверждает, что и его позиция не является истинной, то тем самым он сам уничтожает собственные суждения, поскольку мы не обязаны принимать к сведению то, что не является истиной.

Кроме того, скептицизм обессмысливает любое суждение, так что «Критика чистого разума» оказывается тождественной тысячестраничной книге, страницы которой заполнены бессмысленными сочетаниями букв: «Бла-бла-бла-бла-бла…» Отчего же скептик не пишет такую книгу? Отчего он плодовито выпускает том за томом, стремясь к осмысленным высказываниям?!

И, наконец, скептицизм – глубоко неискреннее миросозерцание. Еще Аристотель весьма разумно отметил: «А особенно это очевидно из того, что на деле подобных взглядов не держится никто: ни другие люди, ни те, кто высказывает это положение. Действительно, почему такой человек идет в Мегару, а не остается дома, воображая, что туда идет? И почему он прямо на рассвете не бросается в колодезь или в пропасть, если окажется рядом с ними, а совершенно очевидно проявляет осторожность, вовсе не полагая, таким образом, что попасть туда одинаково нехорошо и хорошо? Стало быть, ясно, что одно он считает лучшим, а другое – не лучшим» (33. С. 133). Таким образом, собственной практикой¹⁸ скептик опровергает свою же теоретическую позицию, так что ему можно лишь посочувствовать в том, что вздорность ума, либо же невротическая потребность в гиперкритицизме толкнули его на путь столь сомнительных утверждений.

И, наконец, феноменализм. Под феноменализмом я понимаю позицию, рассматривающую познание как активное конструирование субъектом предмета, формы и содержания знания. Здесь я не буду пояснять это достаточно сложное определение, поскольку, что такое феноменализм мы поймем, рассматривая философию Джорджа Беркли. Отдельные феноменалистические мотивы можно обнаружить у многих древних философов. Первый в этом ряду – Парменид. Но впервые эта позиция как позиция осознанная, развернутая и систематическая была выписана именно Беркли.

Беркли был убежденным христианином и ревностным служителем церкви. Этот факт имеет решающее значение для понимания мотивов создания его философии. В начале XVII века наука нуждалась в решительной защите со стороны философии. И мы видели, какие усилия предпринимал Рене Декарт для того, чтобы создать науке автономное поле деятельности, не зависящее от притязаний религии.

Но дела новоевропейской науки пошли столь хорошо, что уже в начале XVIII века Беркли приходит к выводу, что теперь религия нуждается в защите от притязаний науки. По его мнению, бурный прогресс наук провоцирует распространение материализма. А вслед за появлением этого «чудовища» почти сразу возникает «чудовище» еще более опасное – атеизм. Беркли видит неразумность и тщетность борьбы с наукой. Но такая борьба и не нужна - вполне достаточно создать такую философию, которая была бы надежнейшей «прививкой» для науки от материализма и атеизма. Иными словами, его цель – показать иллюзорность и ложность материалистической философии. Наилучший способ достичь этого – продемонстрировать фиктивность понятия материи. Если материи не существует, то материализм превращается в философию видимостей и теней.

Поскольку Беркли воспитывался в рамках британской эмпирической традиции, средства для своей борьбы с материей он черпает из эмпиризма.

Согласно эмпиризму, источником познания является опыт. Но опыт имеет два аспекта. Во-первых, говоря об опыте, мы можем подразумевать манипулирование с предметами этого мира. Во-вторых, опыт – это знание, получаемое посредством чувственного восприятия. Ранние эмпиристы, говоря об опыте, как правило, делали акцент на первом моменте. Беркли же, реализовывая свой проект, считает необходимым сосредоточиться на втором, чувственном, аспекте опыта. Для него опыт – это, прежде всего, знание, получаемое посредством чувственного восприятия. Следовательно, исследование познания и опыта есть исследование ощущений и способов их комбинаций, создающих впечатления и идеи.

В качестве отправного пункта Беркли использует теорию Локка о «первичных и вторичных качествах». Напомню ее.

Локк подразделяет все качества предметов на первичные и вторичные. Первичные качества – это те, которые присущи предметам самим по себе. То есть, вне зависимости от их восприятия кем-либо. Такими качествами, например, оказываются вес или форма. Вторичные качества – это качества, которые возникают в результате взаимодействия предмета и субъекта. Простейший пример – вкус. Когда мы говорим, что нечто имеет сладкий или горький вкус, мы подразумеваем, что это свойство представляет данный предмет. Но это качество не присуще предмету само по себе. В действительности, никакого вкуса нет, а есть лишь химическая структура, которая действует на наши вкусовые рецепторы так, что у нас возникает субъективная идея сладкого или горького. Живое существо, обладающее иной природой рецепторов, возможно, будет воспринимать этот предмет совершенно иначе. Но, впрочем, нам даже не надо искать такое существо. Человек, пораженный болезнью, вполне может воспринимать сладкое как горькое и наоборот. Другой пример звук. Это еще одна субъективная идея. Никаких звуков в природе не существует, а есть лишь колебания воздушной среды, которые воздействуют на наше ухо так, что мы слышим звук.

Локк ввел это весьма разумное, хотя и не очень корректное, с точки зрения современной науки и философии, различение с тем, чтобы сделать наше познание мира еще более точным и истинным. Беркли же использовал эту теорию для обоснования тщетности и иллюзорности такого познания. Используя терминологию Локка, мы можем сказать, что по Беркли, все качества предметов имеют вторичный характер. Эту мысль Беркли выразил в своем знаменитом тезисе: «существовать значит быть воспринимаемым». На первый взгляд тезис абсурден. Что ж, попробуем доказать его.

В качестве примера возьмем такой предмет, как стол. Этот объект хорош тем, что если вы оторвете взгляд от текста, то вероятность того, что в вашем поле зрения окажется какой-либо стол, весьма велика. Если же рядом с вами нет стола, то можете использовать любой другой доступный вам предмет. Итак, стол. Мы смотрим на него и тотчас умозаключаем, что он существует. Если же у вас появляются сомнения в этом (это вполне возможно, поскольку, думаю, я уже достаточно заморочил вас своей книгой), то вы можете подойти к этому столу и потрогать его. В крайнем случае, вы можете попытаться с разбегу пробежать сквозь него, но прибегать к этому способу следует лишь особо впечатлительным читателям.

Таким образом, восприятие стола однозначно свидетельствует нам о его существовании. Но так ли это? Факт восприятия очевиден, но факт существования не следует с необходимостью из факта восприятия. У нас есть много восприятий того, что в действительности не существует. Ощущения часто обманывают нас. Я уже приводил примеры этого обмана в разделе о Декарте. Здесь же ограничусь лишь сюжетом, который часто приводят сами сенсуалисты. Это описание простейшего эксперимента.

Возьмем два тазика с очень холодной и очень горячей водой. Правая рука у нас будет опущена в один тазик, а левая - в другой. После того, как мы достаточно долго подержали руки в этих водных средах, мы опускаем обе руки в теплую воду. Одна рука чувствует, что вода горяча, другая же - что вода холодна. Но, как вы понимаете, одна и та же вода в одно и то же время не может быть и горячей, и холодной. Таким образом, мы видим, что ощущения довольно часто обманывают нас. Если кто-то сообщает вам нечто, но при этом вы хорошо знаете, что он часто обманывал вас, то, скорее всего, вы не воспримете его слова как истинные. То же и с чувственными восприятиями.

Теперь возвращаемся к нашему столу. Мы воспринимаем этот стол и говорим, что он существует. Факт восприятия очевиден и несомненен, а вот вопрос о соответствии восприятия истинному положению вещей остается открытым. Поэтому Беркли полагает разумным отбросить этот вопрос вовсе и ограничиться достоверными вещами, а именно тем обстоятельством, что о существовании предмета мы говорим, лишь имея относительно его соответствующее восприятие. Следовательно, существование есть восприятие.

Итак, все предметы и весь мир сведены Беркли к нашим ощущениям. Но, вообще-то, предметы и мир в целом – это материя. Следовательно, материя оказывается, по Беркли, просто совокупностью наших ощущений. А, поскольку, ощущения есть продукт деятельности нашего ума, то природа их оказывается идеальной.¹⁹

Таким образом, если материя есть плод нашего ума, то рассматривать ее в качестве независимой субстанции, противостоящей нашему уму, нелепо. Еще больший абсурд – утверждать, что наш ум производен от материи. Исчезновение материи не только не тревожит Беркли, но и весьма радует: «Я вовсе не оспариваю существование какой бы то ни было вещи, которую мы можем познавать посредством чувства или размышления. Что те вещи, которые я вижу своими глазами, трогаю своими руками, существуют, - реально существуют, в этом я нисколько не сомневаюсь. Единственная вещь, существование которой мы отрицаем, есть то, что философы называют материей или телесной субстанцией. Отрицание ее не приносит никакого ущерба остальному роду человеческому, который, смею сказать, никогда не заметит ее отсутствия. Атеисту действительно нужен этот призрак пустого имени, чтобы обосновать свое безбожие, а философы найдут, может быть, что лишились сильного повода для пустословия. Но это единственный ущерб, возникновение которого я могу усмотреть». (32. С. 186)

Итак, Беркли достиг своей цели и уничтожил материю. Но теперь он должен описать и объяснить мир, лишившийся материи. То есть, он должен предложить новую онтологию. Основанием для создания этой онтологии²⁰ Беркли служит следующая проблема.

Вся теория Беркли построена на том обстоятельстве, что наш опыт складывается из ощущений. Но, при этом, очень трудно утверждать, что ощущения создаются нами. Мы ясно видим, что ощущения носят принудительный характер. В самом деле, поворачивая за угол, я не знаю, что меня ожидает: возможно, там будет просто пустая улица; а, возможно, там меня подстерегает грабитель; а, может быть, хорошо бы…, меня ожидает встреча с девушкой, которая полюбит меня с первого взгляда. Ощущения неожиданны и принудительны.

Помимо этого есть и другая проблема, которая сродни первой. Дело в том, что мы имеем дело не столько с ощущениями, сколько с комплексами ощущений, ведь каждый предмет – это не одно ощущение, а целый набор ощущений, связанных в единое целое.

Так, например, если я стучу по столу, то глухой звук привязывается к зрительному восприятию стола. И к нему же добавляются тактильные восприятия. Заметьте, звук ассоциируется именно с восприятием стола, а не с вещью, находящейся в дальнем углу. Таким образом, предмет, вещь – это комплекс ощущений, или пучок ощущений. Такой комплекс сенсуалисты называют феноменом (явление). Но феномены, или вещи, не существуют изолированно. Они соотносятся и взаимодействуют друг с другом, и всю совокупность вещей, или феноменов, мы называем «мир».

Следовательно, вещи и мир, согласно Беркли есть соответствующим образом, связанные ощущения. Но откуда берутся эти связи? При ответе на этот вопрос мы можем пойти лишь в двух направлениях: либо предположить, что и ощущения, и связи между ощущениями задаются нам чем-то внешним, сторонним, отличным от нас; либо мы приходим к выводу, что они (отдельные ощущения и комплексы ощущений) есть бессознательное порождение нашего творческого Я.

Если мы пойдем по второму пути, то мы оказываемся в тупике солипсизма. Солипсизм – это крайняя разновидность феноменализма. И именно на краю этой пропасти балансирует Джордж Беркли. Если бы он решился утверждать, что ощущения и связи, собирающие эти ощущения в феномены и в мир в целом, порождаются субъектом, то в таком случае оказалось бы, что мир – это всего лишь плод творчества познающего субъекта. Но что это за субъект? Очевидно, что это не окружающие Беркли люди, поскольку их существование дано ему в его восприятии. Следовательно, этот субъект-творец - сам Беркли. Но, поскольку наш, в данном случае, воображаемый Беркли не может с очевидностью обнаружить собственные усилия по созданию окружающего мира, он должен с неизбежностью придти к выводу, что этот мир создается им не сознательно, а бессознательно, на манер того, как человек творит во сне собственные сновидения.

Кстати, это хороший образ: для солипсиста мир – это его сновидение. Таким образом, солипсизм – это позиция, рассматривающая все существующее как плод бессознательного творческого воображения самого солипсиста.

В свое время у меня учился один студент, которому нравился феноменализм и даже солипсизм. Однажды, в шутку он заявил мне на лекции, что он не обязан слушать меня, поскольку я - плод работы его бессознательного воображения. Не растерявшись, я выразил изумление и возмущение тем, сколь бесцеремонно и нагло ведут себя фантомы моего творческого Я – они смеют утверждать мне в лицо, что я – их творец и создатель – есть лишь фантом их чувственного восприятия и воображения. И далее мы – я и студент - несколько минут спорили относительно того, кто из нас является порождением чьего воображения. «Вы мой фантом!» - уверял меня студент. «Нет, Вы заблуждаетесь! Это Вы фантом моего восприятия!» - настаивал я.

Подозреваю, что остальные студенты, присутствовавшие на этой лекции, не проникнув столь глубоко в суть философии солипсизма, были озадачены и даже несколько испуганы этим спором. Возможно, они с ужасом вопрошали самих себя: «То, что наш философ не в себе – ясно давно. Но, похоже, и Иванов также спятил! Неужели и нас ожидает та же участь, если мы продолжим усердно посещать лекции по философии?». Отчасти такие опасения верны, поскольку нужно иметь очень необычный ум, чтобы придерживаться позиции солипсизма.

Спорить с солипсистом, впрочем, как и с феноменалистом, весьма затруднительно. Я предпочел бы в таком споре использовать косвенные, а, значит, не очень доказательные аргументы. Вот вам пример такого аргумента. Если я солипсист, то присутствующие на моей лекции могут взять палки и начать лупить ими меня. При этом на мои протесты они могут реагировать следующим образом: «Позвольте, почему Вы возмущаетесь нашим поведением? Мы – плод Вашего бессознательного творческого Я, и поэтому именно Вы виноваты в том, что мы бьем Вас. Если Вам это не нравится, то соберитесь с силами и вообразите себе мир, в котором фантомы этого мира угощают Вас конфетами, а не бьют палками».

Как мы видим, солипсизм – это очень проблематичное мировоззрение. Естественно, Беркли стремится всячески избежать таких крайностей. Поэтому он движется не по второму, а по первому пути: он полагает, что нечто вне нас воздействует на нас так, что у нас возникают ощущения. Это же нечто принуждает нас связывать эти ощущения в комплексы определенным образом. Но что это за нечто? Это не может быть материя, поскольку материю Беркли уже ликвидировал. Следовательно, это нечто обладает идеальной, духовной природой. И это не может быть некая бессмысленная сила, поскольку мир, который она транслирует нам через ощущения, осмысленен, упорядочен, гармоничен и разумен. Таким образом, мы с неизбежностью приходим к выводу, что это нечто – Бог.

Посмотрим же, как выглядит берклианская онтология в целом. Материя не существует. Существует лишь Бог и бессмертные души людей. Мир, в котором эти души якобы живут, существует лишь в их восприятии и мышлении. Это идеальный, феноменальный мир. Здесь я воспользуюсь современным словом, которым, наверное, воспользовался бы и сам Беркли, если бы он его знал. Это слово – «виртуальный». Если вы смотрели фильм «Матрица», то вы сразу поймете, о чем идет речь. Когда я сам посмотрел этот фильм, то у меня возникло сильное подозрение, что его сценаристы вдохновлялись идеями Беркли.

Мир, в котором живут люди – это виртуальный мир, и этот мир сконструирован Богом именно как виртуальный (феноменальный) мир. И, как таковой, он дан в качестве предмета нашего восприятия и мышления. Если продолжить и дальше использовать термин «виртуальный», то мы можем получить следующий образ. Выражаясь современным языком и используя современные реалии, мы можем сказать, что мироздание – это своеобразная онлайн игра. Бог - создатель этой игры, и он же – главный сервер. К нему подключены компьютеры персональных пользователей (души людей). Соответственно, виртуальный мир, в котором находятся наши герои – это результат деятельности администрации главного сервера и отдельных игроков. Наша игра оказывается реальной жизнью постольку, поскольку участники не подозревают о ее виртуальном характере.

Однажды на лекции одна студентка задала мне вопрос: «Позвольте, но неужели Бог столь беспомощен, что он не смог создать материальный мир?» Но дело в том, что согласно логике берклианства Богу вовсе не нужно создавать материальный мир. В науке существует правило «простоты или экономии мышления». Например, если есть теория, которая описывает нечто в ста тезисах, и при этом есть теория, которая столь же успешно описывает это нечто в пятидесяти тезисах, то при прочих равных условиях мы должны предпочесть более простую теорию, ибо, как справедливо заметил Оккам, не стоит плодить ложных сущностей. Опираясь на этот пример, мы видим, что творение материального мира совершенно излишне. Зачем удваивать существующий мир?! Если люди воспринимают этот феноменальный (виртуальный) мир, как реальный, то он и является для них реальным миром, а все их поступки имеют реальные последствия.

Здесь я позволю себе сослаться на собственный опыт. Как достаточно опытный геймер, я давно заметил: по тому, как ведет себя человек в игре, можно судить о том, как он поведет себя в реальной жизни. Например, в одной компьютерной игре мой герой начинал свои приключения с похищения из гарема султана своей возлюбленной. Это было исходное условие, далее начиналась сама игра, где герой в ее компании путешествовал по фентезийной стране. А надо заметить, что дама эта, как воин, была весьма низкого уровня и лишь занимала место в отряде, размер которого был жестко ограничен. Вместо нее вполне можно было нанять отличного воина. Но по условиям игры прогнать ее из отряда было нельзя. Единственный способ избавиться от надоедливой девчонки – выйти в лес, ввязаться в бой с чудовищами и убежать, оставив ее на верную гибель. Я так и сделал. Вернулся в деревню, нанял на освободившееся место хорошего воина и собрался отправиться далее. Но на сердце было неспокойно. Помучавшись, я махнул рукой и решил: видно, это мой крест; загрузил сохранение и продолжил путешествие в прежней компании. Кстати, впоследствии девушка оказалась весьма полезной. Когда я рассказал о своих мучениях другу, то он удивленно воскликнул: «Чего тут заморачиваться! Я бы скормил ее чудовищам, и дело с концом». Тогда я не придал его реплике должного значения, но, впоследствии, мой, теперь уже бывший, друг также легко попытался скормить уже меня реальным «чудовищам».

Из этого примера видно, что не имеет значения, действуем мы в реальном или виртуальном мире. Если виртуальный мир воспринимается, как реальный, то все долженствования человеческого мира (в том числе и христианские) сохраняют свою силу. В этом отношении, творение Бога оказывается еще более совершенным и элегантным. Он не стал создавать совершенно излишний материальный мир, а ограничился созданием мира виртуального.

Замыкая свою онтологию на фигуре Бога, Беркли решает и другую проблему, вытекающую из его тезиса «существовать значит быть воспринимаемым». Дело в том, что подобная трактовка предполагает «мерцающий» характер существования вещей. Например, находясь в комнате, вы воспринимаете окружающие предметы и, благодаря этому, они существуют. Ну, а если вы покинули комнату? Означает ли это, что вещи вдруг разом исчезли? И если это так, то вы можете даже попробовать опередить их внезапное исчезновение-возникновение, внезапно вбегая в комнату.

Фигура Бога помогает Беркли избежать этих абсурдных выводов. Комната не исчезает после того, как мы выходим из нее, поскольку она находится в восприятии Бога, то есть существует.

Это хорошо видно в примере с центральным сервером и сетью подключенных к нему пользователей. Если один из пользователей вышел из сети, то виртуальная реальность этой он лайн-игры продолжает сохраняться. Если же вышли все пользователи, то события и жизнь в этой виртуальной реальности прекратятся, но сама реальность сохранится, продуцируемая главным сервером. Причем заметьте, характер этой реальности определяется ее создателями. Они могут задать любые исходные параметры для этого виртуального мира. Есть игры, где наряду с физическими законами действуют законы магические, а есть игры, где законы физики иные, чем те, к которым мы привыкли.

Так и Бог. Он не только создает феноменальный мир, но и предписывает ему определенные законы. Вот почему Беркли без всякого смущения занимался научными изысканиями - он познавал законы мира, которые были предписаны этому миру Богом.

Чтобы сделать свою победу над материей максимально полной, Беркли обратился также и к теории номинализма. По его мнению, общие понятия ничего не отражают. «Все, что существует, единично». (32. С. 281) Следовательно, общее существует лишь как обобщенный наглядный образ единичного. Так, например, используя понятие «стол» мы оперируем, на самом деле, лишь индивидуальным впечатлением какого-нибудь конкретного стола, И лишь для удобства относим это индивидуальное впечатление ко всем остальным столам. Таким образом, общие понятия – это лишь этикетки, метки, бирки, которые мы для удобства привешиваем к вещам. Понятие «материя», в этом случае, оказывается совершенно пустым, поскольку оно не обозначает ни одной единичной вещи. Мы всегда имеем дело с конкретными вещами, но никогда с материей как таковой. Мы можем потрогать яблоко или камень, но материю потрогать мы не можем. Это философская фикция, которая «заключает в себе противоречия», влечет за собой «многочисленные вредные выводы», является «наиболее абстрактной и непонятной из всех идей», порождает «бесчисленные разногласия и споры в философии», служит источником «нечестия». (32. С. 175 – 180)

В философии XVIII в. Беркли занимает весьма скромное положение. Но, тем не менее, я счел необходимым внимательно рассмотреть его взгляды. Дело в том, что Беркли вместе с Юмом и Кантом полагает начало мощнейшей традиции феноменализма, которая стала господствующей в современной философии. Правда, современные феноменалисты в качестве своего философского источника упоминают скорее Юма и Канта, нежели Беркли. Но без последнего феноменалистические достижения Юма были бы невозможны.

§. 2. Дэвид Юм

Дэвид Юм родился в Эдинбурге, в семье небогатого шотландского дворянина-землевладельца в 1711 году. Закончил Эдинбургский университет, но академической карьеры ему сделать не удалось из-за его явно выраженных атеистических и скептических воззрений - несколько раз он безуспешно пытался занять кафедру в Эдинбургском университете и в университете Глазго. В силу этого, ему пришлось исполнять должность секретаря у ряда знатных и чиновных аристократов. С 1763 по 1766 гг. он исполнял обязанности секретаря при английском после в Париже, где и познакомился со многими видными представителями французского Просвещения. С 1767 года Юм занимал должность помощника государственного секретаря. Умер философ в 1776 году. Наиболее знаменитые произведения Юма: «Трактат о человеческой природе» (в трех томах) и «История Великобритании» (в восьми томах).

Юм довел позицию феноменализма до той крайности, когда она стала приобретать все более явный характер скептицизма. Виной тому радикальное и последовательное проведение исходных феноменалистических посылок.

Юм начинает с того, что различает «впечатления» и «идеи». Впечатления – это чувственные восприятия, в конечном счете, ощущения. Идеи – это тот отпечаток или след, который впечатления оставили в наших памяти и уме. Соответственно, впечатления и идеи различаются по степени яркости и порядку и временной последовательности их появления. «Те восприятия, которые входят в сознание с наибольшей силой, мы назовём впечатлениями, причём я буду подразумевать под этим именем все наши ощущения, аффекты и эмоции при первом их появлении в душе. Под идеями же я буду подразумевать слабые образы этих впечатлений в мышлении и рассуждении».

Все простые идеи происходят, прямо или косвенно, от соответствующих им впечатлений. Чтобы проверить и доказать убедительность всякой обсуждаемой идеи, необходимо указать соответствующее ей впечатление.

Таким образом, уже первые тезисы Юма создают феноменалистическую «темницу» для познающего субъекта. Все, что нам известно, - это лишь наши впечатления, а наши мысли – лишь блеклые комбинации идей. Юм признает, что неизбежно должен существовать некий внешний источник, который, воздействуя на нас, порождает у нас ощущения. Этот источник Юм условно называет «вещи в себе» (вещи такие, какие они существуют сами по себе). Но, в отличие от Беркли, он не видит оснований утверждать, что этот источник - Бог. Мы можем констатировать лишь то, что нечто воздействует на нас, поскольку иначе было бы затруднительно объяснить возникновение ощущений. Но что это, нам неизвестно, так как у нас нет способа прорваться сквозь барьер ощущений и вступить в непосредственный контакт с этим нечто. Здесь Юм, безусловно, прав, и этот факт составляет наиболее сильную основу феноменализма. Рассмотрим это обстоятельство более подробно.

Если перед нами стоит задача исследовать, насколько точно наше чувственное восприятие воспроизводит реальную вещь, например, все тот же стол, то какими средства для этого исследования мы располагаем?

Я не могу использовать для решения этой задачи другие свои ощущения, поскольку мы проверяем не одно ощущение, но все свои ощущения. И я не могу обратиться за помощью к другим людям, ибо нелепо, проверяя истинность ощущений, как таковых, использовать для этого те же ощущения, пусть даже это ощущения другого человека. Мы погружены в океан ощущений и иного контакта с внешним миром у нас нет.

Дело обстояло бы иначе, если бы у нас была возможность воспринимать вещи непосредственно интеллектом – так называемая интеллектуальная интуиция. Но, поскольку мы не в состоянии «ощупывать» умом внешние вещи, мы принуждены удовлетвориться лишь той информацией, которую поставляют нам ощущения.

Не очень «глубокие» философы обычно заявляют в этом случае, что лучший способ проверки истинности наших восприятий – это практика: мы воздействуем на вещи и успех этого воздействия свидетельствует об истинности нашего знания этих вещей. Но если этот аргумент столь хорош, то почему феноменалисты все еще не покинули с воем и сатанинским хохотом пределы философии? Остается допустить, что удерживает их злая сила тайных врагов человечества, например, реакционных империалистических кругов.

К сожалению, этот аргумент не затрагивает сущности проблемы. Что такое практика? С точки зрения феноменалиста, это всего лишь комплекс наших чувственных восприятий. А как возможно проверить истинность чувственного восприятия как такового каким либо комплексом конкретных чувственных восприятий?

Если же это так, то в таком случае мы вынуждены признать, что все суждения о внешних вещах не имеют никакого основания. Вне нас нечто существует. Это нечто воздействует на нас и аффицирует в нас ощущения. Насколько эти ощущения соответствуют этому нечто, нам неизвестно. Мы не можем решить этот вопрос, и поэтому мы снимаем его. А вместе с ним отбрасываем, как умозрительные, и суждения о Боге, материи и субстанции. Любая идея должна доказываться, согласно Юму, соответствующими впечатлениями. Впечатлений же Бога, материи и субстанции у нас нет. Следовательно, эти идеи пусты. Они есть плод нашего умозрения.

Таким образом, между вещами в себе и тем миром, в котором мы живем, возникает гигантская пропасть. Если мы вспомним теорию Локка о первичных и вторичных качествах, и, в частности, сосредоточимся на различии колебаний воздушной среды, с одной стороны, и субъективного восприятия звука, с другой, то тогда я решился бы на следующий пример. Колебания воздуха исследует физика. Звуком занимается, в том числе, и музыка. Теперь представьте дистанцию, существующую между учебником по физике и ораторией И. С. Баха. Точно такая же дистанция существует для феноменалиста между вещами в себе, то есть реальным, подлинным миром, и тем феноменальным миром, в котором мы живем.

Но остается вопрос, который беспокоил Беркли, и который значим для любого феноменалиста: откуда же берутся связи ощущений, собирающие их в комплексы, именуемые «предмет», или «феномен», и связи, собирающие феномены в единый комплекс, который мы называем «мир»?

Эти связи, отвечает Юм, привносятся самим субъектом. Все люди устроены так, что у них от рождения существуют бессознательные способности упорядочивать и организовывать возникающие у них впечатления. Таким образом, феномен – это результат взаимодействия субъекта и вещи в себе. Вещи в себе воздействуют на субъект, вследствие чего у него возникают ощущения. Далее эти ощущения непроизвольно комбинируются им в комплексы ощущений, то есть в предметы. Связи между предметами также задаются субъектом.

Итак, все связи, существующие в мире, есть результат действия законов человеческой психики. Два важнейших из них: принцип ассоциации и привычка. Принцип ассоциации объясняет то, как мы связываем один феномен с другим, привычка же порождает устойчивость этих связей. Мы привыкли, что одно соединяется с другим и полагаем, что здесь действует неизменный закон. Соответственно, все причинно-следственные связи есть также следствие привычки и веры. Мы привыкли, что одно следует за другим и верим, что так будет всегда. При этом мы еще и воображаем, что здесь действует причинно-следственная связь. Если одно следует за другим, то, решаем мы, первое есть причина второго. Таким образом, вера – это еще одно основание, цементирующее феноменальный мир.

Юм - последовательный философ. И именно поэтому нет ничего удивительного в том, что расправившись с субстанцией, то есть самостоятельным и независимым существованием предметов вне нас и независимо от нас, он считает необходимым также ликвидировать и такую субстанцию, как человеческое Я. С точки зрения Юма, существование нашего Я, как некого источника, объединяющего и порождающего нашу психическую активность, недостоверно. Обращая взгляд внутрь самих себя, мы обнаруживаем, что наше тело – это феномен, то есть впечатление. Следовательно, его существование также недостоверно, как и существование внешних вещей. Исследуя же собственное Я, мы обнаруживаем лишь последовательное течение идей. Наблюдая же эту последовательность, мы совершенно произвольно и необоснованно воображаем некое основание, некую субстанцию ее порождающую: «…я решаюсь утверждать относительно остальных людей, что они суть не что иное, как связка или пучок различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении, в постоянном движении... Дух - нечто вроде театра, в котором выступают друг за другом различные восприятия... дух состоит из одних только восприятий, следующих друг за другом, и у нас нет ни малейшего представления о том месте, в котором разыгрываются эти сцены, и о том материале, из которого этот театр сделан».

Существование вещей вне нас является предметом не познания, но веры, и, аналогичным образом, тождество "я" – это также предмет "веры". Эти утверждения вполне могут шокировать своей непривычностью. Но Юма это не смущает. Принципиальные открытия всегда шокируют своей новизной. Мы настолько привыкли для своего удобства объединять некую последовательность идей в понятие «Я», что нам трудно от этого отказаться. Но наличие последовательности идей очевидно. А вот субстанции, именуемой «Я» в нашем восприятии нети в помине – соответствующее впечатление у нас отсутствует.

Юм считал себя умеренным скептиком. Умеренный скептицизм, по Юму, состоит в том, что «ограничивает наши исследования только такими вопросами, которые больше подходят к ограниченным возможностям человеческого разума».

Теперь мы временно покинем феноменалистов и обратимся к философии эпохи Просвещения. Возможно, такой поворот не совсем корректен, поскольку разумно было бы увенчать предыдущее изложение феноменализма теорией Иманнуила Канта – наиболее монументальной попыткой обосновать и развить феноменализм, но в этом случае эпоху Просвещения нам пришлось бы рассматривать после Канта. К сожалению, любое изложение исторического материала носит условный и произвольный характер, поскольку претендует на осуществление неосуществимого – описание самой жизни.