Трещина

В стратегическом плане перед христианами на выбор было три варианта:

а) мученическая смерть;

б) бегство в пустыню;

в) отказ от веры.

Каждый выбирал путь сообразно силе веры. У кого была самая сильная вера, те шли за свои убеждения на муки и смерть. Так зарождается институт мученичества. Эти люди образуют костяк и фундамент, на который опирается растущее явление: «Иди и гибни безупречно/ Умрешь не даром, дело прочно / Когда под ним струится кровь». (Н. Некрасов)

Люди с меньшей силой воли бежали в пустынные районы, где жили одиночками или группами. Так зарождается индивидуальное, а потом общежительное монашество. Люди в монастырях считали себя живыми покойниками — они умерли для мира и его радостей.

Еще одна разновидность бегства от властей — удаление в социальную пустыню. Это явление получит название юродство и странничество. По сути, оно продолжит школу киников, девиз которой выражался в формуле: «Жить как собака».

Человек в одном плаще на голое тело, длинная борода, посох в руках, нищенская сума на плече. Таков был образ античного бродячего философа, ставшего бродягой не в силу вынудивших к тому обстоятельств, а по идейным соображениям.

Многие киники распродавали свое имущество, деньги раздавали посторонним, чтобы полностью отдаться свободной от всех условностей и обязательств жизни, которую они считали единственно правильной. Это придавало запылённому оборванному образу свою чистоту и привлекательность. Все это в полной мере переймет христианство. Изменится терминология, но суть останется той же — уйти от социума с его законами, и своей жизнью выражать протест против норм общества.

Юродивые и странники самим своим растрепанным видом будут говорить, что лучше жить в грязи, чем быть удобным гражданином из страха перед наказанием. Битцевский маньяк Пичушкин в этом контексте сказал на суде: «Жить как вы — вот преступление перед жизнью. Жизнь от таких отворачивается и посылает таких, как я».

У кого вера была не такой сильной, чтобы стоять за нее насмерть, и даже не такой, чтобы уйти ради нее от социума, те пользовались бюрократическими лазейками. В оправданиях у этих людей недостатка не было. У людей вообще никогда нет дефицита в таком товаре, как оправдание. Нет поступка, который бы они не оправдали. Но факт оставался фактом — империя признавала их действие принесением жертвы божеству.

Иудаизм делило пополам отношением к пророкам. Это была главная жирная линия. По обе стороны линии тоже было не все гладко и единообразно. Там были свои противоречия, менее выраженные. Основной линией раскола было отношение к пророкам.

Христианство делило пополам отношение к принесению жертвы императору. Это была такая же самая главная жирная линия. По обе стороны линии тоже было не все гладко. Между христианскими группами противоречий было еще больше, чем между иудейскими.

Христиане, готовые идти на мученическую смерть или удалиться в пустынные места, не считали за христиан тех, кто приносил, пусть и формально, жертву сыну Юпитера — императору. Они называли таких отступниками многобожниками и язычниками.

Апостол Иоанн говорит об отступниках: «Они вышли от нас, но не были наши; ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши» (1Ин. 2-19).

Непримиримость вражды между жреческой и пророческой партиями в иудаизме сглаживал Храм и Закон. Непримиримость между отрицающей всякую жертву императору и допускающей такую жертву партиями в христианстве нечему было сглаживать. Храма у них не было. Единого текста, божественность которого признавали бы все христианские группы, тоже не было. Соединять воедино противоборствующие стороны было нечем.

Гонения поставляли каждой партии соответствующий человеческий материал. В партию, отрицавшую любую форму поклонение языческому божеству, шел качественный материал, но его было мало. В партию, поклонявшуюся языческому божеству-императору, по сути, в партию христианствующих язычников, шел менее качественный материал, но его было много. Так к одним шло качество, к другим количество.

Как жреческая и пророческая партии иудаизма имели идеологическую платформу, опирающуюся на священные тексты, так и в христианстве традиционная и язычествующая партии имели свою платформу, тоже опирающуюся на священные тексты.

Платформой традиционной партии была установка: «не поклоняйся иным богам». Платформой язычествующей партии были слова апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13,1). И апостола Петра: «Бога бойтесь, царя чтите» (1Пет. 2, 17).

На основании этих апостольских фраз они заявляли, что поклоняются не императору, а его власти. И так как всякая власть от Бога, поклоняясь божественной природе власти императора, они таким образом поклоняются Богк. Это примиряло непримиримое — светский римский закон и христианские установки. Кажется, и волки сыты, и овцы целы.

Классические христиане указывают своим оппонентам на грубое противоречие духу христианства. Они ссылаются на слова Христа, сказавшего, что источником власти может быть не только Бог, но и тьма: «Теперь ваше время и власть тьмы» (Лк. 22, 53). На слова апостола Иоанна, сказавшего, что дракон может дать власть: «И дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть» (Откр. 13, 2). И на апостола Павла, что «Наша брань не против плоти и крови, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего» (Еф. 6, 12).

Апостол Павел, в одном месте говорящий за власть, в другом месте против власти – необычный персонаж, принявший христианство при весьма странных обстоятельствах. Он шел по дороге в Дамаск, и вдруг его осиял свет. Павел, тогда еще носивший имя Савл, услышал с неба обращенный к нему голос: «Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?» (Деян. 9, 4). Он с ужасом и недоумением вопросил: «Кто ты, Господи?!» (Деян. 9, 5).

Реакция Савла на ситуацию заслуживает особого внимания. Чтобы уловить нюансы, подумайте, почему Савл, когда слышит голос с неба, задает такой вопрос? Разве непонятно, кто с тобой может говорить с неба? Но, Савл спрашивает: «Кто ты, Господи?», то есть, признает господином, превосходящей его сущностью, но при этом хочет понять, кто это.

Чтобы яснее понимать состояние Савла, скажу, что иудаизм не отрицал иных форм жизни, превосходящих человека в развитии. Он называл эти формы жизни богами. Самую сильную форму иудеи называют своим господином: «Господь наш превыше всех богов» (Пс.134,5). Утверждение величии Господин с современных позиций несколько странно обосновывается. Понятно, почему за признак силы считается, что он творит молнии. Не совсем понятно, как признаком силы может быть поражение младенцев.

Павел сразу признал, что с неба говорит господин. Но не мог понять, что за господин, известный ему, которому Израиль поклонялся, или какой-то новый. Определиться он не мог, потому что господин с неба говорит фразами из древнегреческих трагедий: «Что ты гонишь меня» (фраза юноши, обращенная к преследующему его Аполлону) и «Трудно тебе идти против рожна» (фраза из трагедии Эсхила). Образованный Савл, знавший эллинскую культуру, пребывает в том же недоумении, в каком были бы вы, услышь с неба фразы из популярных песен или фильмов.

Что это было? Возможно, какие-то технологии, как у египетских жрецов, которые показывали подобные фокусы народу, чтобы доказать свою связь с богами. Не исключено, что Савл мог сочинить эту историю. Но зачем? Здесь много странных моментов.

Но как бы там ни было, по словам Христа и апостолов, источником власти может быть не только Бог, но и тьма, и дракон. И если это положить на заявление, что всякая власть от Бога, выходит, власть тьмы и дракона тоже от Бога. Тогда получается, что власть сатаны от Бога. Из этого следует, что противиться сатане, значит, противиться божественной власти. Не противиться — тоже противиться Богу. Возникает непреодолимое противоречие.

Традиционные христиане, не приносящие жертву императору, говорят, что понимание любой власти от Бога есть извращением слов апостола Павла. Выражение «Всякая власть от Бога» означает, что власть есть только то, что от Бога. И потому всякая власть от Бога. А что не от Бога, то правильно называть не властью, а самоуправством.

Позиция язычествующих христиан слабее, но у них нет выхода. Если они приносят жертву императору, им нужно как-то оправдать этот момент. Поэтому они настаивают на форме «всякая власть от Бога» и отрицают форму «что не от Бога, то не власть».

Противостоящие христианские партии вырабатывают свои модели веры во Христа. Вера язычествующих христиан сводится к соблюдению обряда — перецеловать все иконы, а потом пойти принести жертву языческому божеству, сыну Юпитера — императору. Вера традиционных христиан заключается в решимости пойти на муки и смерть, или удалиться в пустыню, лишь бы ни под каким соусом и ни в какой форме не поклоняться императору.

Чем больше враждующие стороны спорили, тем больше убеждались в правоте своей позиции, и тем больше испытывали неприязни к своим оппонентам. Трещина между двумя ветвями христианства постоянно увеличивается и вскоре становится непреодолимой.

Гонения продолжают давать мучеников. Они так же дают и тех, кто поначалу заявлял себя христианином, но когда доходило до дела, не мог противостоять давлению системы. Он приносил жертву императору, и затем искал оправдание своему поведению. Он находят его в теории язычествующей партии христиан «всякая власть от Бога», и примыкал к ней.

Гонения увеличивают число настоящих христиан и полу-христиан. Рим окончательно признает силовое решение вопроса неэффективным. Чтобы удалить занозу из тела империи, нужно искать принципиально иное решение проблемы.