Принцип соразмерности
.docПресняков М.В. Конституционная концепция принципа справедливости / под ред. Г.Н. Комковой. М.: ДМК Пресс, 2009. 384 с.
Принцип соразмерности
Как отмечается в специальной литературе, принцип соразмерности берет свое начало в германском конституционном праве и предусматривает, что органы государства имеют право налагать на граждан только такие обязательства, которые необходимы для достижения определенной публичной цели <1>. Нужно сказать, что этот принцип текстуально не сформулирован в Основном Законе ФРГ, но вытекает из ряда его положений.
--------------------------------
<1> Хартли Т.К. Основы права Европейского сообщества. М., 1998. С. 161.
Например, статья 11 этого документа закрепляет право на свободу передвижения. При этом часть 2 той же статьи содержит оговорку, что данное право может ограничиваться только законом или на основании закона и лишь в тех случаях, когда лицо не располагает достаточными средствами для существования, в результате чего для общества возникает особое обременение, а также в тех случаях, когда это необходимо для предотвращения опасности, угрожающей существованию либо основам свободного демократического строя Федерации или одной из земель, для борьбы с опасностью эпидемий, со стихийными бедствиями или особо тяжкими катастрофами, для охраны молодежи от беспризорности или предотвращения уголовно наказуемых деяний.
Аналогичные "нормы-изъятия" предусмотрены в ст. 10 ("Тайна переписки"), 13 ("Неприкосновенность жилища"), 14 ("Собственность") и др. Суть этого принципа заключается в том, что органы власти не могут налагать на граждан обязательства, превышающие установленные пределы необходимости, вытекающей из публичного интереса, для достижения цели, преследуемой данной мерой <1>.
--------------------------------
<1> Хартли Т.К. Основы права Европейского сообщества. С. 161.
Принцип соразмерности (или как его иногда называют - пропорциональности), берущий начало в праве Германии, был введен в европейское право, в частности в право Европейского союза, Судом ЕС, а затем получил закрепление в Договорах об образовании ЕС <1>. Так, по одному из дел Суд ЕС пришел к выводу о том, что "свобода деятельности индивида не может быть ограничена больше, чем это необходимо для публичных целей" <2>. Именно этот тезис, по мнению Д.И. Дедова, "наиболее глубоко отражает сущность принципа соразмерности и имеет большое значение для понимания сущности данного принципа с точки зрения необходимости соответствия между ограничением прав и свобод и достижением публичной цели" <3>.
--------------------------------
<1> Гаджиев Г.А. Конституционные принципы рыночной экономики (развитие основ гражданского права в решениях Конституционного Суда Российской Федерации). М.: Юристъ, 2002. С. 72.
<2> Дедов Д.И. Реализация принципа соразмерности в правовом регулировании предпринимательской деятельности: Дис. ... докт. юрид. наук. М., 2005. С. 19 - 20.
<3> Дедов Д.И. Реализация принципа соразмерности в правовом регулировании предпринимательской деятельности: Дис. ... докт. юрид. наук. М., 2005. С. 20.
На сегодняшний день многие международные договоры в том или ином виде закрепляют данный принцип. Например, статья 18 Международного пакта о гражданских и политических правах, гарантирующая каждому право на свободу мысли, совести и религии, содержит указание, что свобода исповедовать религию или убеждения подлежит лишь ограничениям, установленным законом и необходимым для охраны общественной безопасности, порядка, здоровья и морали, равно как и основных прав и свобод других лиц.
Аналогичные нормы предусматриваются в Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Статья 10 ("Свобода выражения мнений") допускает ограничения, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.
Нужно сказать, что в наиболее развернутом виде принцип соразмерности сформулирован в решениях Европейского суда по правам человека. Известный исследователь Европейской конвенции по правам человека Микеле де Сальвиа полагает, что "уже по самому своему содержанию отдельные права и свободы могут испытывать на себе вмешательство со стороны властей. ЕКПЧ на определенных условиях санкционирует подобное вмешательство в осуществлении прав и свобод (например, статья 8, право на уважение частной и семейной жизни; статья 9, свобода мысли, совести и религии; статья 10, свобода выражения мнения; статья 11, свобода собраний и объединений). Вмешательство будет легитимным, только если соблюдены три условия: условие законности, условие целенаправленности и условие необходимости" <1>.
--------------------------------
<1> Де Сальвиа М. Европейская конвенция по правам человека. СПб., 2004. С. 164.
При этом, как отмечает де Сальвиа, требование необходимости является наиболее сложным в толковании и предполагает, согласно уже устоявшемуся в юриспруденции мнению, настоятельную социальную необходимость. "Другими словами, вмешательство в осуществление какого-либо права должно соответствовать неотложной необходимости государственного или коллективного характера. Ограничительная мера должна, в особенности, соответствовать цели, то есть не должна наносить заинтересованному лицу чрезмерный ущерб" <1>.
--------------------------------
<1> Там же. С. 165 - 166.
Интерпретация принципа соразмерности
Европейским судом по правам человека
В этом смысле показательно дело Фогт против Германии <1>. Данное дело тем более интересно, что г-жа Фогт имела статус государственного служащего, а Европейский суд неоднократно отмечал, что государства вправе вводить специальные ограничения на осуществление определенных прав лицами, входящими в состав вооруженных сил, полиции и государственного управления <2>.
--------------------------------
<1> См.: Постановление Европейского суда по делу Фогт против Германии (Vogt v. Germany) от 26 сентября 1995 г. // Европейский суд по правам человека. Избранные решения. Т. 2. М.: Норма, 2000. С. 104 - 122.
<2> См.: решения по делу Глазенап и по делу Козик против Федеративной Республики Германии от 28 августа 1986 г. Сер. А. Т. 104. С. 26. П. 49; Т. 105. С. 20. П. 35.
Г-жа Доротея Фогт, гражданка ФРГ, 1949 г. рождения, жительница города Евер (земля Нижняя Саксония), приобретя нужный стаж преподавательской деятельности и сдав государственные экзамены, необходимые для занятия должности учителя в гимназии, 6 февраля 1979 г. была назначена на такую должность, что дало ей статус пожизненно назначаемого чиновника на государственной службе. Г-жа Фогт была членом Германской коммунистической партии с 1972 г., чего она не скрывала.
В июле 1982 г. власти округа Везерэмс начали дисциплинарное преследование против г-жи Фогт, обвинив ее в политической деятельности, несовместимой с нормами федерального и земельного законодательства о государственной службе, возлагающими на лиц, находящихся на этой службе, обязанность политической лояльности и верности Конституции. Ей вменялась в вину политическая активность, выразившаяся в распространении листовок ГКП. А самое главное - в том, что на земельных парламентских выборах 1982 г. она была выдвинута кандидатом в ландтаг от ГКП.
12 августа 1982 г. окружные власти временно отстранили г-жу Фогт от должности, начиная с октября этого года она получала только 60% своей зарплаты.
15 октября 1987 г. Дисциплинарная палата Административного суда Ольденбурга признала, что заявительница нарушила обязанность политической лояльности, что выразилось в ее активном участии в работе партии, преследующей антиконституционные цели. Было вынесено решение о ее увольнении в качестве меры дисциплинарного взыскания.
Решение Европейского суда по данному делу показательно в смысле детальности анализа ситуации и четкости формулировок, и в дальнейшем суд неоднократно ссылался на выработанные в нем позиции.
Статья 10 Европейской конвенции, закрепляя право каждого на свободу выражать свое мнение (придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны государственных органов), закрепляет и возможность ограничений данного права. Осуществление этих свобод может быть сопряжено с формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые установлены законом и которые необходимы в демократическом обществе в интересах государственной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.
В свете этого положения Европейский суд, оценивая допустимость ограничения ("вмешательства") права свободы слова в соответствии с п. 2 ст. 10 Конвенции, исходил из трех позиций, трех критериев допустимости такого вмешательства:
- ограничение должно быть предусмотрено законом;
- ограничение должно преследовать правомерные цели;
- и наконец, оно должно быть необходимо в демократическом обществе.
Оставляя в стороне формально-юридический критерий ("предусмотрено законом"), рассмотрим два последних условия правомерности "вмешательства".
Правомерная цель, согласно ч. 2 ст. 10, может выражаться в защите интересов государственной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия. В данном случае обязательство, наложенное на государственных служащих Германии, открыто и активно стоять на стороне свободной демократической системы в смысле Основного Закона страны и защищать ее исходит из понимания государственной службы как гаранта Конституции и демократии. Как было отмечено Европейским судом, это понятие имеет для Германии особое значение в силу опыта, приобретенного страной при Веймарской республике. Когда после кошмара нацизма была основана Федеративная Республика Германия, в основу ее Конституции был положен принцип "демократии, способной себя защитить" (Wehrhafte Demokratie). С учетом этого Суд пришел к выводу, что увольнение заявителя преследовало правомерную цель в смысле статьи 10, п. 2.
Однако еще более интересна интерпретация Европейским судом по правам человека принципа необходимости ограничения в демократическом обществе. Прилагательное "необходимый" в смысле статьи 10, п. 2, рассматривается как существование "неотложной социальной потребности". Договаривающиеся государства обладают определенной свободой усмотрения в оценке существования такой потребности, но при этом предусматривается контроль со стороны европейских органов.
Суд, осуществляя контроль, видит свою задачу не в том, чтобы подменять компетентные национальные органы, а в том, чтобы в свете ст. 10 проверить их решения, основанные на таком усмотрении. Суд обязан рассмотреть обжалуемое вмешательство в свете всего дела и определить, было ли вмешательство "соразмерным преследуемой правомерной цели" и были ли выдвигаемые национальными властями доводы в его оправдание "соответствующими и достаточными". Эти принципы применяются и к государственным служащим, хотя государство вправе, в силу их особого статуса, обязывать их к сдержанности. На государственных служащих, как и на других граждан, распространяется защита, предоставляемая ст. 10 Конвенции.
Поэтому на Суд, с учетом обстоятельств каждого дела, возлагается задача установить, был ли найден должный баланс между основополагающим правом каждого индивида на свободу слова и законным интересом демократического государства сделать так, чтобы его государственная служба действовала с учетом требований ст. 10, п. 2.
Исходя из этого, Европейский суд пришел к выводу, что хотя причины, выдвинутые Правительством в оправдание своего вмешательства в осуществление г-жой Фогт ее права на свободу слова, безусловно, заслуживают внимания, в демократическом обществе они недостаточны, чтобы убедительно установить необходимость ее увольнения. Даже допуская определенную степень усмотрения в решении этого вопроса, вывод может быть только один: увольнение г-жи Фогт с должности учителя средней школы в порядке дисциплинарного взыскания несоразмерно с преследуемой правомерной целью. Соответственно, имело место нарушение ст. 10.
В более поздних делах Европейский суд по правам человека развивал и совершенствовал данную позицию, в том числе и применительно к иным правам, гарантированным Конвенцией.
В частности, им было отмечено, что государства - участники Конвенции, решая вопрос о необходимости вмешательства, имеют право усмотрения, а задача Суда ограничивается рассмотрением жалоб на оспариваемое вмешательство в свете дела в целом; он призван определить его "соразмерность преследуемой правомерной цели", а также проверить "соответствие и достаточность" причин, выдвигаемых национальными властями в оправдание вмешательства <1>.
--------------------------------
<1> Постановление Европейского суда по делу Боуман против Соединенного Королевства (Bowman v. U.K.) от 19 февраля 1998 г. // Европейский суд по правам человека. Избранные решения. Т. 2. М.: Норма, 2000. С. 461 - 474; решение по делу Гудвин против Соединенного Королевства от 27 марта 1996 г. // Европейский суд по правам человека. Избранные решения. Т. 2. М.: Норма, 2000. С. 182 - 195.
Требование соразмерности ограничений
в российском конституционном дискурсе
Интересные (и во многом сходные) критерии допустимости законодательного ограничения конституционных прав были выработаны Конституционным Судом РФ. Как известно, Конституция РФ, как и большинства демократических государств, закрепляет, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55).
Следует заметить, что принцип соразмерности как критерий допустимых ограничений прав человека и гражданина начал использоваться Конституционным Судом РФ с 1996 года. Последовательный анализ правовых позиций Конституционного Суда позволяет отметить весьма существенную "эволюцию" содержания данного принципа. Первоначально Суд отмечал, что соразмерность вводимых ограничений означает их соответствие конституционно значимым целям. Так, в Постановлении от 2 июля 1997 г. N 10-П Конституционный Суд отметил, что право каждого, кто законно находится на территории Российской Федерации, свободно передвигаться, выбирать место пребывания и жительства может быть ограничено в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства <1>. Однако такие ограничения прав и свобод человека и гражданина допустимы лишь при условии их соразмерности конституционно значимым целям. Иными словами, первоначально смысл принципа соразмерности сводился к "целеобусловленности" вводимых ограничений. При этом проверке подлежали два вопроса: а) является ли цель введения ограничения конституционно допустимой и б) не являются ли указанные ограничения "избыточными" с точки зрения реализации данной цели.
--------------------------------
<1> Постановление Конституционного Суда РФ от 2 июля 1997 г. N 10-П "По делу о проверке конституционности частей первой, второй и третьей статьи 2 и части шестой статьи 4 Закона Московской области от 5 июля 1996 года "О сборе на компенсацию затрат бюджета Московской области по развитию инфраструктуры городов и других населенных пунктов области и обеспечению социально-бытовыми условиями граждан, прибывающих в Московскую область на постоянное жительство" в связи с жалобами граждан И.В. Шестопалько, О.Е. Сачковой и М.И. Крючковой" // СЗ РФ. 1997. N 27. Ст. 3304.
Целеобусловленность ограничений основных прав
Достаточно дискуссионным является вопрос о правомерной цели вводимых ограничений конституционных прав человека и гражданина. Согласно Всеобщей декларации прав человека (п. 2 ст. 29), при осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе <1>. В Конституции РФ возможность ограничения основных прав обусловливается необходимостью защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55).
--------------------------------
<1> Всеобщая декларация прав человека (принята 10 декабря 1948 г. Генеральной Ассамблеей ООН) // Рос. газ. 1995. 5 апр.
В этой связи В.В. Лапаева выступила с критикой "практики отечественного конституционного правосудия, которая в целом ориентирована на первоначальную (архаичную) интерпретацию положений Всеобщей декларации и основанных на ней международно-правовых актов" <1>. По ее мнению, такое прочтение рассматриваемой нормы не согласуется с положением ст. 2 Конституции РФ о том, что "человек, его права и свободы являются высшей ценностью". В.В. Лапаева полагает, что "возможность применения ограничений прав человека в соответствии с общими интересами допускается лишь в той мере, в какой эти общие интересы признаны необходимыми для защиты прав человека".
--------------------------------
<1> Лапаева В.В. Критерии ограничения прав человека с позиций либертарной концепции правопонимания // Журнал российского права. 2006. N 4.
Нужно сказать, что данный вопрос выходит за рамки только теоретической дискуссии. Так, например, по делу "О проверке конституционности положений статьи 113 Налогового кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки Г.А. Поляковой и запросом Федерального арбитражного суда Московского округа" Конституционный Суд неоднократно указывал на необходимость соблюдения баланса частных и публичных интересов при регулировании вопросов, связанных с налогообложением <1>.
--------------------------------
<1> Постановление Конституционного Суда РФ от 14 июля 2005 г. N 9-П "По делу о проверке конституционности положений статьи 113 Налогового кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки Г.А. Поляковой и запросом Федерального арбитражного суда Московского округа" // СЗ РФ. 2005. N 30 (ч. 2). Ст. 3200.
При этом судья Конституционного Суда А.Л. Кононов в своем Особом мнении отметил, что формула о балансе частных и публичных интересов "искажает шкалу конституционных ценностей, поскольку баланс предполагает нивелирование, уравновешивание, равнозначность интересов отдельной личности и государства, что заведомо ставит личность в подчиненное и незащищенное положение, деформирует само понятие правового государства. Конституция говорит не о балансе, а о предпочтении гуманитарных ценностей".
Еще более показательным в этом смысле является Постановление Конституционного Суда РФ от 31 июля 1995 г. N 10-П, в котором также исследовались вопросы баланса частных и публичных интересов <1>. Нужно сказать, что по этому делу было высказано восемь (!) особых мнений, и в ряде из них констатировалось нарушение Судом верховенства прав и свобод человека как высшей конституционной ценности.
--------------------------------
<1> Постановление Конституционного Суда РФ от 31 июля 1995 г. N 10-П "По делу о проверке конституционности Указа Президента Российской Федерации от 30 ноября 1994 г. N 2137 "О мероприятиях по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики", Указа Президента Российской Федерации от 9 декабря 1994 г. N 2166 "О мерах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и в зоне осетино-ингушского конфликта", Постановления Правительства Российской Федерации от 9 декабря 1994 г. N 1360 "Об обеспечении государственной безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, законности, прав и свобод граждан, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и прилегающих к ней регионов Северного Кавказа", Указа Президента Российской Федерации от 2 ноября 1993 г. N 1833 "Об основных положениях военной доктрины Российской Федерации" // СЗ РФ. 1995. N 33. Ст. 3424.
Так, например, судья Конституционного Суда Н.В. Витрук отметил, что названные выше акты Президента и Правительства по своему содержанию противоречат иерархии конституционных принципов и ценностей. Вопреки мнению представителя Президента и Правительства, тезис о равном значении всех конституционных принципов и ценностей не соответствует положениям Конституции РФ. О подобном равенстве действительно можно говорить в отношении ряда закрепленных в Конституции ценностей, но не в отношении прав и свобод человека, их признания и защиты, поскольку Основной Закон прямо называет их высшей конституционной ценностью.
В Особом мнении судьи В.О. Лучина было отмечено, что "суверенитет Российской Федерации, ее независимость и государственная целостность - ценности очень высокого порядка, но они инструментальны по отношению к другой - высшей конституционной ценности - правам и свободам человека (статья 2)". В иерархии конституционных ценностей на первом месте находятся права и свободы человека и гражданина. Согласно ст. 18 Конституции, именно права и свободы граждан определяют смысл, содержание и применение законов и действий законодательной и исполнительной властей.
На наш взгляд, проблема отступления от принципа верховенства прав и свобод человека в пользу защиты публичного интереса обусловлена не только политическими факторами (хотя и их наличие невозможно отрицать). Дело в том, что публичный интерес зачастую обусловлен необходимостью обеспечения и защиты конституционно гарантированных прав и свобод, но только не конкретного лица, а неопределенного круга лиц.
С.А. Авакьян справедливо отмечает, что прямое и буквальное толкование положения Конституции о высшей ценности и приоритете прав и свобод человека, которое зачастую можно встретить в специальной литературе, вызывает определенное недоумение и озабоченность. "Вместо конституционной ценности появляется проблема ненужного противопоставления личности и государства. На самом деле никакого "приоритета" личности перед государством нет и быть не может. Ведь государство - это организация всех граждан данной страны. Государство - единственный из политических организмов, который представляет всех нас. Уважение к конкретной личности, безусловно, должно быть. Но почему она должна иметь "приоритет" перед совокупным объединением граждан, представляемым государством, непонятно" <1>.
--------------------------------
<1> Авакьян С.А. Глобализация, общие конституционные ценности и национальное регулирование // Национальные интересы. 2001. N 4.
С рассмотренной выше позицией В.В. Лапаевой, согласно которой публично значимая цель может выступать легитимным основанием вводимых ограничений основных прав, только если она направлена на защиту прав других лиц, в целом можно согласиться, с одним, однако, уточнением. Обеспечение или защита прав других лиц, которое лежит в основе этой публично значимой цели, может иметь косвенный характер. Как справедливо отмечает Д.И. Дедов, достижение общего блага как общественно значимая цель "означает не только достижение блага для конкретного лица напрямую путем установления субъективного права, но и обеспечение косвенно блага для любого и каждого человека независимо от его индивидуальных (частных) предпочтений и интересов" <1>. С этих позиций любая из названных в ч. 3 ст. 55 Конституции целей может быть интерпретирована в рамках обеспечения общего блага как блага каждого.
--------------------------------
<1> Дедов Д.И. Юридический метод: Научное эссе. М.: Волтерс Клувер, 2008.
Другое дело, что в рамках конкретной ситуации допустимо и необходимо ставить вопрос о достоверности такой интерпретации.
Редукции конституционных целей ограничений основных прав
Дело в том, что Конституция формулирует допустимые цели возможных ограничений в максимально общем виде. В ситуации же конкретного правоотношения они редуцируются через систему промежуточных, инструментальных целей. Например, цель охраны здоровья других лиц может выражаться в необходимости защиты окружающей среды или противодействии угрозе терроризма и т.п.
Вместе с тем такие редукции вполне могут приводить к формальной легитимации неконституционных целей введения ограничений. Как нам представляется, подобное имело место в Постановлении Конституционного Суда РФ от 28 июня 2007 г. N 8-П при рассмотрении вопроса о конституционности ст. 14.1 Федерального закона от 12 января 1996 г. "О погребении и похоронном деле" <1>. Согласно данной норме, погребение лиц, уголовное преследование в отношении которых в связи с их участием в террористической деятельности прекращено из-за их смерти, наступившей в результате пресечения данной террористической акции, осуществляется в порядке, установленном Правительством РФ. При этом тела указанных лиц для захоронения не выдаются и о месте их захоронения не сообщается.
--------------------------------
<1> Постановление Конституционного Суда РФ от 28 июня 2007 г. N 8-П "По делу о проверке конституционности статьи 14.1 Федерального закона "О погребении и похоронном деле" и Положения о погребении лиц, смерть которых наступила в результате пресечения совершенного ими террористического акта, в связи с жалобой граждан К.И. Гузиева и Е.Х. Кармовой" // СЗ РФ. 2007. N 27. Ст. 3346.
Суд признал эту норму не противоречащей Конституции РФ. При этом он воспроизвел высказанную ранее правовую позицию, что вводимое законодателем ограничение прав и свобод должно отвечать требованиям справедливости, быть необходимым и соразмерным конституционно значимым целям.
Конституционный Суд посчитал, что такая мера сама по себе допустима, поскольку в сложившихся в Российской Федерации условиях борьбы с терроризмом преследуются конституционно защищаемые цели, подобная мера является необходимой для обеспечения общественного спокойствия и общественной безопасности, охраны общественного порядка, здоровья и нравственности, защиты прав и свобод других лиц. При этом конкретную цель установления данного ограничения Суд увидел в "минимизации информационного и психологического воздействия, оказанного на население террористическим актом, в том числе ослаблении его агитационно-пропагандистского эффекта". Места захоронений участников террористических актов могут стать местами культового поклонения и использоваться в качестве средства пропаганды идеологии терроризма и вовлечения в террористическую деятельность. Кроме того, по мнению Суда, захоронение лица, принимавшего участие в террористическом акте, в непосредственной близости от могил жертв его действий, совершение обрядов захоронения и поминовения с отданием почестей оскорбляют чувства родственников жертв этого акта и создают предпосылки для нагнетания межнациональной и религиозной розни. Это может привести к разжиганию ненависти, спровоцировать акты вандализма, насильственные действия, массовые беспорядки и столкновения.