2 Новых функции исторического знания, оформившиеся в начале XX века:

12. функция научного исторического знания — оно было призвано служить основой законотворчества и принятия политических решений;

22. формирование социальной идентичности (для XIX в. речь должна идти прежде всего о национально-государственной идентичности). То есть если законотворчество и развитие права рассматриваются как один из основных факторов исторического развития, то необходимо консолидировать тот социум, который подвергается правовому регулированию.

Из учебника Румянцевой: «Эту особенность историографии XIX в. очень точно подметил знаменитый английский историк прошлого, XX в. Арнольд Тойнби. Выделяя индустриализм и национализм как две господствующие тенденции в историографии XIX — первой половины XX в., Тойнби пишет, что до 1875 г. они действовали однонаправленно и в силу этого полностью определяли мышление профессиональных историков:

«...глубинное побуждение охватить и понять целостность Жизни имманентно присуще мышлению историков, поэтому разделение труда, характерное для индустриальной системы, действовало столь раздражающе, что они восстали бы против его тирании, если бы не существование в современной западной жизни второго доминирующего института, который оказался в состоянии совместить целостность взгляда на историю с индустриализацией исторического мышления. Таким вторым институтом оказалось "суверенное государство", которое в наш "демократический" век вдохновляется духом национального единства».

Связь национальных историописаний с единством источниковой базы:

«В трудах С. О. Шмидта в последние годы выявлен грандиозный масштаб и особый характер социокультурного воздействия «Истории государства Российского» Карамзина на русское общество, на формирование социальной памяти, лежащей в основе национальной идентичности8. Примечательно, что в те же годы, когда Карамзин том за томом публикует свой труд, начинается собирание германских земель, и начинается оно с осмысления общности истории германского народа, чему призвано способствовать фундаментальное издание источников «Monumenta germaniae historica», первый выпуск которых вышел в 1826 г». С. 94.

Еще одно третье изменение, происшедшее в умах на рубеже XVIII — XIX вв. Разочарование в рационалистическом идеале эпохи Просвещения (начавшееся задолго до Великой французской революции, которая в значительной степени ускорила этот процесс) заставило по-новому взглянуть на человеческую инди-видуальность.

В конце 60-х годов XVIII в. в «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо была заявлена новая идея:

«Я предпринимаю дело беспримерное, которое не найдет подража-теля. Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей правде его природы, — и этим человеком буду я. Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то, по крайней мере, не такой, как они. Хорошо или дурно сделала природа, разбив форму, в которую она меня отлила, об этом можно судить, только прочтя мою исповедь»".

Новый взгляд на человека – это не только завоевание философской мысли. На рубеже XVIII-XIX вв. в литературе на смену классицизму приходят сентиментализм и романтизм с их особым вниманием к человеческим эмоциям и страстям. Руссо также является автором романа в письмах «Юлия, или Новая Элоиза» (1761), написанном в стиле сентиментализма. Младший современник Руссо Иоганн Вольфганг Гете приблизительно в те же годы пишет роман «Страдания юного Вертера» (1774) – Кристина, это спешл фо ю.

Несомненно, существует взаимосвязь нового понимания человека и убежденности в существовании собственной логики исторического процесса или законов общественного развития.

Пока еще новый взгляд на человека мало влияет на историческое познание, но уже заставляет пристально вглядываться в особенности человеческих поступков разных эпох, а философов — специально уделять внимание проблеме социальной природы человека в историософских построениях. Итак, Гегель.

***

По Румянцевой.

Гегель формирует новые задачи научного исторического знания и метод их достижения.

Глубокое убеждение Румянцевой))): Гегель предвосхитил принципы построения целостного знания в XX веке. В историческое познание XX в., в качестве метода из гегельянства вошло именно то, за что Гегеля резко критиковали как в веке XIX, так и в XX. Критика концепции Гегеля вызвана непониманием ее сути именно как исторической концепции.

Историософская концепция Гегеля подвергается критике по трем направлениям:

1) Абсолютный Дух в своем развитии останавливается в Прусском государстве, которое на рубеже XVIII-XIX вв. явно нельзя назвать самым приятным местом для его обитания;

2) концепция Гегеля, претендуя на всеобъемлемость, не охватывает историю многих народов;

3) Гегель осуществляет «насилие над фактами».

Третье направление критики:

Критика Рассела. Одним из критических упреков Рассела гегельянской философии истории был тот, что функция основного тезиса Гегеля — по мнению Рассела — придавать «единство и значение» историческим событиям.

Но ведь это — основная задача историка при воссоздании истории как процесса — предложить некоторое объединяющее основание. И такое понимание задачи историка, как мы с вами могли убедиться в предыдущей главе, было достигнуто в немецкой историософии еще за несколько десятилетий до «Философии истории» Гегеля. Вспомним, что Кант в середине 1780-х годов писал:

«Для философа здесь не может быть никаких иных ориентиров, кроме следующих: так как он не может предпопагать у людей с их игрой в величие никакого собственного разумного замысла, он мог бы попытаться открыть в этом [кажущемся] бессмысленном чередовании человеческих дел некий замысел [самой] природы».

Вот это уже для вчерашнего спора со Старковым ))):

В то же время подробно обосновывал эту задачу Шиллер:

«Чем чаще и чем с большим успехом он [историк. — М. Р.] возоб-новляет свои попытки связывать прошедшее с настоящим, тем больше он будет склонен то, что он рассматривает как причину и следствие, связывать одно с другим как цель и средство. Одно явление за другим

начинают ускользать от слепого случая и необусловленной закономерно свободы и в качестве отдельного звена присоединяются к гармонически связанному целому (которое существует лишь в его представлении). Скоро ему становится уже трудно убедить себя, что эта последовательность явлений, которая выглядит в его представлении столь закономерной и разумной, отсутствует в мире действи-тельности... В результате он заимствует эту гармонию из своего внутреннего мира и пересаживает ее вовне [выделено мной. — М. Р.], в мир вещей, то есть он привносит разумную цель в мировой процесс и телеологическое начало в историческую науку».

Шиллер пишет, что, «привнеся гармонию» в мировой исторический процесс, историк с этим возвращается к фактам, которые могут как подтверждать, так и опровергать «телеологический принцип». И пока нет доказательств преимуществ того или иного построения, побеждает то, что

«...обеспечивает максимальное удовлетворение для разума и мак-симальное чувство радости для сердца».

Правда, Шиллер рассматривает создание такой мировой истории как задачу будущего, предостерегая:

«Преждевременное применение такого широкого масштаба легко могло бы соблазнить исторического исследователя на то, чтобы на-силовать исторические факты...».

Румянцевские выводы по первому пункту критики:

Если с этих позиций подойти к «Философии истории», то и резкий упрек Гегелю со стороны Рассела в невежестве будет снят. Обвиняя Гегеля в «искажении фактов», уже этим Рассел признает, что «Философия истории» Гегеля не умозрительна, а основана на доступном Гегелю фактическом материале. И здесь целесообразно напомнить, что сам Гегель ставил свой труд в ряд именно историографических, а не философских произведении.

Не менее резко критикует философию истории Гегеля в конце XIX в. и представитель немецкой философии Э. Бернгейм. Бернгейм считает, что идея Канта, высказанная в историософском эссе «Идея для всеобщей истории с точки зрения всемирного гражданства»18, «... обусловила миросозерцание всего идеалистического направления в философии истории, до Гегеля включительно...».

«Кант поставил вопрос: "...как возможно, что, несмотря на видимую свободу волевых импульсов и действий отдельных людей, в общем все же существует закономерный ход всемирной истории?" — и ответ на него искал в концепции государства»19.

Второе направление критики:

Критика Бернгейма. Возводя построения Гегеля к концепции Канта, Бернгейм обвиняет его в том, что он оставил народы, не участвовавшие в созда-нии государства, «вне истории».

Доразвитие этой мысли: Бернгейм считает, что идея Канта, высказанная в историософском эссе «Идея для всеобщей истории с точки зрения всемирного гражданства»18, «... обусловила миросозерцание всего идеалистического направления в философии истории, до Гегеля включительно...».

«Кант поставил вопрос: "...как возможно, что, несмотря на видимую свободу волевых импульсов и действий отдельных людей, в общем все же существует закономерный ход всемирной истории?" — и ответ на него искал в концепции государства».

Первое направление критики:

Задача Гегеля — понять современную ему историю как сторону эволюционного целого, что вполне понятно в контексте всей философской системы Гегеля, одна из основополагающих идей которой — «ничто единичное не обладает всей полнотой реальности». Именно поэтому «абсолютная идея... приближается к осуществлению... в Прусском государстве», т.е. там и тогда, где и когда жил Гегель, и когда для него заканчивалась история, как имеющая своим предметом уже реализованное прошлое человечества. И именно поэтому Гегель не включает в свое построение все народы. Рассматривая «географическую основу всемирной истории» (что было обычным для глобальных построений, достаточно вспомнить трактат Гердера), Гегель пишет:

«...прежде всего следует обратить внимание на те естественные свой-ства стран, которые раз навсегда исключают их из всемирно-исторического движения [выделено мной. — М. Р.]: таких стран, в которых развиваются всемирно-исторические народы, не может быть ни в холодном, ни в жарком поясе... В жарком и холодном поясах для человека невозможны свободные движения, жар и холод являются здесь слишком могущественными силами, чтобы дозволить духу создать мир для себя. Уже Аристотель говорит: когда удовлетворены необходимые потребности, человек стремится к всеобщему и к высшему. Но в жарком и холодном поясах гнетущие потреб-ности никогда не могут быть удовлетворены; человеку постоянно приходится обращать внимание на природу, на палящие лучи солнца и на сильную стужу. Поэтому истинной ареной для всемирной истории и оказывается умеренный пояс, а именно его северная часть, так как в ней земля имеет континентальный характер...».

В XIX в. развивается этнография как самостоятельная отрасль социального знания, противоположенная истории и отличающаяся от нее объектом исследования: история изучает «исторический» тип культуры, этнография — «традиционные» культуры, не имеющие истории. И именно Гегель сформулировал эту противоположенность, тем самым противопоставив свою концепцию стадиальным историческим теориям, рассматривавшим «традиционные» (бесписьменные) общества как раннюю ступень исторического развития любой социокультурной общности. И именно в этом в первую очередь я вижу непреходящее значение исторической теории Гегеля, поскольку противостояние стадиальным теориям, продолжающим активно воздействовать на социально-политическую практику, сохраняет свою актуальность.

Таким образом, Гегель делит все народы на две группы, сопоставляя их по признаку создания государства. И только те народы, которые создают государство, считает историческими.

Гегель и позитивизм: задача истории.

Позитивизм: задача истории как науки состоит в том, чтобы на основе учета всех фактов вывести закономерности развития общества. Поэтому неучет отдель-ных фактов, а тем более фактов, относящихся к истории целых народов, абсолютно недопустим.

Гегель: задача истории в настоящем, а не в прошедшем.

«Следовательно, так как мы имеем дело лишь с идеей духа и рас-сматриваем во всемирной истории все лишь как его проявление, мы, обозревая прошедшее, как бы велико оно ни было, имеем дело лишь с настоящим, потому что философия как занимающаяся истинным имеет депо с тем, что вечно наличествует. Все, что было в прошлом, для нее не потеряно, так как идея оказывается налицо, дух бессмертен, т.е. он не

перестал существовать и не оказывается еще не существующим, но по существу дела существует теперь. Таким образом, уже это означает что наличествующая форма духа заключает в себе все прежние ступени. Правда, эти ступени развились одна за другой как самостоятельные; но дух всегда был в себе тем, что он есть, различие состоит лишь в развитии этого сущего в себе. Жизнь настоящего духа есть кругообращение ступеней, которые, с одной стороны, еще существуют одна возле другой и лишь, с другой стороны, являются как минувшее. Те моменты, которые дух, по-видимому, оставил позади себя, он содержит и в своей настоящей глубине»

Философия истории Гегеля.

Понятие «философия истории» было введено Вольтером более чем за полвека до лекционного курса Гегеля, но это словосочетание оставалось непривычным и воспринималось как нонсенс. Поэтому Гегель, рассматривая свою работу в историографическом контексте, вынужден оправдывать возможность философской истории.

Как?

«...философия истории означает не что иное, как мыслящее рассмотрение ее».

Гегель дает такое разъяснение:

«...мы никак не можем обойтись без мышления; благодаря мышлению мы отличаемся от животного, и в ощущении, в знании и в познании, в стремлениях и в воле, поскольку они являются человеческими, содержится мышление. Но здесь эта ссылка на мышление может показаться недостаточной, так как в истории мышление подчинено данному и сущему! основано на нем и руководится им [выделено мной. — М. Р.], философии же, наоборот, приписываются самостоятельные мысли, которые умозрение порождает из самого себя, не принимая в расчет того, что есть. Если бы философия подходила к истории с такими мыслями, то она рассматривала бы ее как материал, не оставляла бы ее в том виде, как она есть, но располагала бы ее соответственно мысли, а следовательно, как говорят, конструировала бы ее a priori. Но история должна лишь охватывать то, что есть и было, события и деяния, и она тем ближе к истине, чем более она придерживается данного [выделено мной. — М. Р.]; поскольку задача философии как будто противоречит этому стремлению, здесь следует выяснить это противоречие и опровергнуть вытекающее отсюда обвинение против умозрения».

Гегель стремится так решительно отмежеваться от возможного упрека в умозрении.

«Но единственною мыслью, которую привносит с собой философия, является та простая мысль разума, что разум господствует в мире, так что, следовательно, и всемирно-исторический процесс совершался разумно. Это убеждение и понимание являются предпосылкой по отношению к истории как таковой вообще.,.»w.

Одним словом, «все действительное разумно». Утверждение, вызывающее протест со стороны «здравого смысла» и повседневного жизненного опыта. Тем более что к 20-м годам XIX в. убежденность в способности человека действовать наиболее рациональным способом была сильно поколеблена. Поэтому:

«...мы утверждаем, что вообще ничто не осуществлялось без интереса тех, которые участвовали своей деятельностью, и так как мы назьваем интерес страстью, поскольку индивидуальность, отодвигая на задний план все другие интересы и цели, которые также имеются и могут быть у этой индивидуальности, целиком отдается предмету, сосредоточивает на этой цели все свои силы и потребности, — то мы

должны вообще сказать, что ничто великое в мире не совершалось без страсти».

Румянцева:

Гегель формулирует двуединый предмет исторического знания, решая по сути ту же проблему, которую поставил Кант. Но если предметом размышления Канта была только «идея», то у Гегеля — это еще и «человеческие страсти»:

«В наш предмет входят два момента: во-первых, идея; во-вторых, человеческие страсти; первый момент составляет основу, второй является утком великого ковра развернутой перед нами всемирной истории. Конкретным центральным пунктом и соединением обоих моментов является нравственная свобода в государстве»».

Осмысливая механизм взаимосвязи двух составляющих предмета исторического знания, Гегель приходит к выводу, что идея реализуется через человеческие поступки, которые и составляют ткань истории:

«Постановка... вопроса о средствах, благодаря которым свобода осуществляет себя в мире, приводит нас к самому историческому явлению. Если свобода как таковая прежде всего есть внутреннее понятие, то средства, наоборот, оказываются чем-то внешним, тем, что является, что непосредственно бросается в глаза и обнаруживается в истории. Ближайшее рассмотрение истории убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти по-требности, страсти, интересы и лишь они играют главную роль»'".

Таким образом, Гегель стремится увидеть за уникальным истори-ческим явлением неочевидное историческое целое.

Румянцева: Концепция Гегеля — первая собственно историческая концепция, охватывающая весь исторический процесс как целое.

Если что, там в доке есть с 55 стр. еще добавочный Гегель (как добавочный), но я не хочу копировать его сюда(((

Билет № 16 Исторический материализм К. Маркса и Ф. Энгельса

«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело зак-лючается в том, чтобы изменить его».

Энгельс: «Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии... К сожалению, сплошь и рядом полагают, что новую теорию вполне поняли и могут ее применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно. И в этом я могу упрекнуть многих из новых «марксистов»; ведь благодаря этому также возникала удивительная путаница...».

Сопоставим высказывания двух английских авторов:

Джон Гош: Эрик Фромм:

«...самой влиятельной формой ме- «Самымраспространенным заблуж-

таистории в новое время можно счи- дением является идея так называв-

тать марксизм. Движущей силой ис- мого «материализма» Маркса, со-

тории стала борьба общества за гласно которой Маркс якобы счи-

удовлетворение своих материальных тал главным мотивом человеческой

потребностей (именно поэтому мар- деятельности стремление к матери-

ксистская теория называется «исто- альной (финансовой) выгоде, к удоб-

рическим материализмом»)». ствам, к максимальной прибыли в

своей жизни и жизни своего рода».

Ученик Фрейда, неофрейдист Э. Фромм, сравнивая воздействие на социальную мысль XX в. Фрейда и Маркса, пишет:

«Вряд ли нужно говорить о том, что Маркс — это фигура всемирно-исторического значения, с которой Фрейда нельзя сравнивать. И хотя большинство систем, претендующих на то, чтобы говорить от имени Маркса, отвергают дух гуманизма или искажают его, я верю... что возрождение западного гуманизма вернет Марксу его выдающееся место в истории человеческой мысли».

Жан-Поль Сартр…

…размышляя о соотношении марксизма и экзистенциализма как ведущего философского течения XX в., считает, что к концу 1950-х годов марксизм не утратил своего значения в качестве господствующей философии. Причем функции философии Сартр понимает предельно широко и при этом признает всеобъемлющий характер марксизма. Так называемое "преодоление" марксизма в худшем случае может быть лишь возвратом к домарксистскому мышлению, в лучшем случае — открытием мысли, уже содержащейся в той философии, которую мнят преодоленной

Итак, для Сартра в конце 50-х годов XX в. марксизм остается «живой», не преодоленной философией.

«для меня утверждения Энгельса и Гароди — это руководящие принципы — одним словом потому, что они представляются мне регулятивными идеями».

Джон Тош выявляет три типа исторических теорий и не без оснований утверждает, что марксизм синтезирует все эти функции:

1) «...социальные теории возникают в связи с тремя аспектами истори-ческого объяснения. Во-первых, это трудности, связанные с пости-

жением взаимосвязи [здесь и далее выделено мной. — М. Р.] всех измерений человеческого опыта в конкретный период...

2) ...Во-вторых, теория необходима — при анализе исторических перемен...

3) ...И наконец, в-третьих, самые амбициозные теории стремятся объяснить не просто, каким образом происходят изменения в исто-рии, но и определить направленность этих изменений; цель этих теорий — дать представление о судьбах человечества, наделив историю смыслом».

Марксистская модель "базис/надстройка" представляет собой весьма полезный способ постижения всей совокупности социальных отношений в любом конкретном обществе. Социальная и экономическая история становятся неразделимым целым.

Историки сочли понятие диалектического взаимодействия бесценным орудием для анализа общественных изменений разной интенсивности: от едва заметного движения внутри стабильной общественной формации до периодов революционного брожения.

Претензии марксизма на то, что он открыл направленность всего исторического процесса — наиболее трудный для оценки компонент этой теории. Но вряд ли можно усомниться, что марксизм сегодня — единственный наследник концепции истории как прогресса».

«Практикующий историк» Дж Тош и философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр: не только и не столько разрабатываемая теория зависит от метода исследования, сколько метод определяется теорией, или, как пишет Дж. Тош:

«...теория обычно означает интерпретационную схему, придающую исследованию импульс и влияющую на его результат».

Рассмотрение некоторых аспектов исторической теории Маркса руководствуясь советом, который на закате своей жизни Ф. Энгельс дал начинаю-щему марксисту И. Блоху:

«...я прошу Вас изучать эту теорию по первоисточникам, а не из вторых рук, — право же, это гораздо легче».

Да и нельзя не согласиться с Э. Фроммом в его поисках причин фальсификации мыслей Маркса:

«Ирония истории состоит в том, что, несмотря на доступность источников, в современном мире нет предела для искажений и неверных толкований различных теорий.

Для этого есть несколько причин, И первая из них — это чистое невежество. Дело в том, что материализм не изучается в университе-тах, не подвергается ни анализу, ни критике... Каждый считает себя вправе говорить о Марксе, не прочтя ни единой его строчки...».

Задачу истории Маркс понимал очень широко:

История должна служить целям социальной практики. И для реализации этой задачи он ставит философию «на службу истории»:

«Задача истории, следовательно, — с тех пор как исчезла правда потустороннего мира, — утвердить правду посюстороннего мира. Ближайшая задача философии, находящейся на службе истории, состоит — после того как разоблачен священный образ человеческого самоотчуждения — в том, чтобы разоблачить самоотчуждение в его несвященных образах. Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики».

Для выявления аксиоматики и структуры теории обратимся к одной из ранних работ К Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология».

Сами авторы признавали, что для них ценность этой работы состоит в том, что они уяснили для себя самих основные принципы своей концепции. А учитывая умозрительный характер исторической теории марксизма, это самое главное.

Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов [выделено мной. — М. Р.] и обусловленное ею отношение их к остальной природе... Всякая историография должна исходить из этих природных основ и тех их видоизменений, которым они благодаря деятельности людей подвергаются в ходе истории».

Мы видим, что Маркс и Энгельс, как и другие мыслители, начинают свои размышления с констатации природы человека. Но вспомним Канта. Кант рассматривает в качестве отправного момента своих рассуждений разум, т.е. то качество человека, которое выделяет его из мира природы. Исходная предпосылка рассуждений Маркса и Энгельса фиксирует качество, что объединяет его с животным миром. И именно на этой предпосылке строится теория исторического материализма.

Однако с Марксом не согласен и столь восторженно о нем отзывавшийся Э. Фромм:

«Человеческое существование и свобода с самого начала неразделимы. Здесь имеется в виду позитивная свобода от инстинктивной предопределенности действий.

Такая свобода представляет собой весьма сомнительное пре-имущество. биологическое несовершенство человека обусловило появление цивилизации».

Справедливости ради надо сказать, что размышления Маркса о социальной сущности человека не ограничивались вышеприведенным высказыванием.

«Экономическо-философские рукописи 1844 года»,

И здесь Маркс обращает внимание в первую очередь на физическую природу человека и рассматривает диалектику природного и социального:

«Родовая жизнь как у человека, так и у животных физически состоит в том, что человек (как и животное) живет неорганической природой, и чем универсальнее человек по сравнению с животным, тем универсальнее сфера той неорганической природы, которой он живет...

...Практическое созидание предметного мира, переработка не-органической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа, человек производит даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее [выделено мной. — М. Р.]; человек формирует материю также и по законам красоты.

Поэтому именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо. Предмет труда есть поэтому опредмечивание родовой жизни человека. Итак, Маркс сформулировал свое видение человеческой природы. Суть человека в том, что он объективирует себя вовне. Следовательно, труд, понятый как деятельность по опредмечиванию, есть имманентное свойство человека, отличающее его от животного Это «формирование материи также и по законам красоты». Достижение не только удовлетворения своих не-

посредственных физических потребностей, но и стремление преобразовать мир «по образу и подобию»?

А теперь для сопоставления приведем слова мыслителя рубежа XIX-XX вв. Фрейда:

«...труд как путь к счастью мало ценится людьми. Они не прибегают к нему так охотно, как к другим возможностям удовлетворения. Подавляющее большинство людей работают только под дарением нужды, и самые тяжкие социальные проблемы проистекают из этой природной неприязни людей к труду [выделено мной. — М. Р.]».

Итак, Маркс утверждает, что труд в природе человека, а Фрейд настаивает на «природной неприязни людей к труду». Ответ найдем его у Маркса — в его концепции отчуждения.

Маркс, анализируя современное ему капиталистическое общество, показывает, что в этом обществе имманентно присущая человеку объективация себя вовне превращается в отчуждение. Тем самым Маркс обнаруживает специфику человека на данной стадии развития общества, вскрывая самое серьезное из противоречий капитализма — его антигуманность, в прямом смысле этого слова, как несоответствие истинной сущности человека:

«...труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развертывает свободно свою физическую природу и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свой дух. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд. ...В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций — при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т.д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному...

...Поэтому отчужденный труд, превращается для него в нечто отрицательное, поскольку у человека отбирают его неорганическое тело, природу».

В шутку людей можно разделить на две категории: на тех, кто живет, чтобы работать, и на тех, кто работает, чтобы жить. Мы видим, что у Маркса первое — это естественное состояние человека, соответствующее его природе, а второе — неестественное, искаженное эксплуататорским обществом. То, что у Фрейда выступает как природное свойство человека, у Маркса имеет социальный, конкретно-исторический характер и рассматривается как то, что подвержено изменению.

Э. Фромм о концепции человека у Маркса:

«Цепь Маркса состояла в духовной эмансипации человека, в осво-бождении его от уз экономической зависимости, в восстановлении его личной целостности, которая должна была помочь ему отыскать пути к единению с природой и другими людьми».

Но вернемся к исторической теории, сконструированной Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии». Итак, именно «телесная организация» людей

заставляет их производить. Обратим внимание на то, что здесь уже появляется специфицированный человеку признак — производство жизненных средств.

«Способ, каким люди производят необходимые им жизненные средства, зависит прежде всего от свойств самих жизненных средств, находимых ими в готовом виде и подлежащих воспроизведению. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами».

То есть: то, что они собой представляют., совпадает, следовательно, с их производством — совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляют собой индивиды — это зависит, следовательно, от материальных условий их производства.

Эта идея получила развитие не только в теории Маркса и Энгельса, но и в неофрейдистской концепции Фромма. Правда, Фромм пишет о взаимовлиянии социоэкономической структуры и социального характера, но все-таки при ведущей роли первой. Взаимосвязь индивидуальной психической сферы и со-циоэкономической структуры я называю социальным характером.

Маркс и Энгельс ставят задачу выявить зависимость иных сторон человеческой деятельности от этого фактора: Эмпирическое наблюдение должно в каждом отдельном случае — на опыте и без всякой мистификации и спеку-ляции — выявить связь общественной и политической структуры с производством [выделено мной. — М. Р.].

Рассмотрев структуру общества, Маркс и Энгельс переходят к социальной динамике, т.е. собственно к историческому процессу:

«,.,мы должны прежде всего констатировать первую предпосыл-ку всякого человеческого существования, а следовательно, и всякой истории [выделено мной. — М. Р.], это — производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни...

...Второй факт состоит в том, что сама удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом».

Таким образом, мы снова сталкиваемся с той же проблемой — с непроясненностью перехода от неисторичного существования животных к человеческой истории.

Суть «материалистического понимания истории» в том виде, как оно сложилось у них к середине 1840-х годов, Маркс и Энгельс резюмируют так:

«Итак, это понимание истории заключается в том, чтобы, исходя именно из материального производства непосредственной жизни, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения — т.е. гражданское общество на его различных ступенях — как основу всей истории; Это понимание истории, в отличие от идеалистического, не разыскивает в каждой эпохе ту или иную категорию, а остается все время на почве дей-ствительной истории, объясняет не практику из идей, а идейные образования из материальной практики и в силу этого приходит также к тому выводу, что все формы и продукты сознания могут быть уничтожены не духовной критикой, не растворением их в "самосознании" или превращением их в "привидения", "призраки",

"причуды" и т.д., а лишь практическим ниспровержением реальных общественных отношений, из которых произошел весь этот идеалистический вздор, — что не критика, а революция является движущей силой истории, а также религии, философии и прочей теории. Эта концепция показывает, что история не растворяется в "самосознании", как "дух от духа", но что каждая ее ступень застает в наличии определенный материальный результат, определенную сумму производительных сил, исторически создавшееся отношение людей к природе и друг к другу, застает передаваемую каждому последующему поколению предшествующим ему поколением массу производительных сил, капиталов и обстоятельств, которые, хотя, с одной стороны, и видоизменяются новым поколением, но, с другой стороны, предписывают ему его собственные условия жизни и придают ему определенное развитие, особый характер. Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства».

Небольшую работу' «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Энгельс начинает с основного теоретического утверждения:

«Труд — источник всякого богатства, утверждают экономы. Он действительно является таковым... Но он еще и нечто бесконечно большее, чем это. Он — первое основное условие всей человеческой жизни, и притом в такой степени, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека»94.

Заявив исходную посылку, далее Энгельс рассуждает так:

«Под влиянием в первую очередь, надо думать, своего образа жизни, требующего, чтобы при лазании руки выполняли иные функции, чем ноги, эти обезьяны начали отвыкать от помощи рук при ходьбе по земле и стали усваивать все более и более прямую походку. Этим был сделан решающий шаг для перехода от обезьяны к человеку».

«Если прямой походке у наших волосатых предков суждено было стать сначала правилом, а потом и необходимостью, то это предполагает, что рука стала свободной и могла теперь усваивать себе все новые и новые сноровки. Рука, таким образом, является не только органом труда, она также и продукт его».

Не столь важно то, что Энгельс в 70-е годы XIX в., когда была написана эта работа, не мог еще знать, что приобретенные признаки не передаются по наследству. Хотя здесь уместно вспомнить Канта, который утверждал, что специфически человеческое свойство — знание приобретается и передается путем научения, а не наследования как инстинкты у животных. Но важнее все же другое ~ неясен побудительный мотив и механизм, который «доставляет» руке иные виды деятельностиНеясен также и механизм возникновения речи:

«...формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу».

У Энгельса человек возникает так же, как и другие виды животных, — в результате естественно-природного процесса.

Из всех народов, ставших известными в исторический период, уже ни один не находился в этом первобытном состоянии. но, признав происхождение

человека из царства животных, необходимо допустить такое переходное состояние [выделено мной. — М. Р.]».

Классические выдержки Маркса, в которых он излагает квинтэссенцию своей теории:

«В общественном производстве своей жизни люди вступают производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокуп-ность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юри-дическая и политическая надстройка и которому соответствуют оп-ределенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и ду-ховный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. Производи-тельные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями или — что является только юриди-ческим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития произво-дительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда на-ступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке».

Таковы основные позиции «исторического материализма».

«Бытие определяет сознание». Против такой примитивизации теории Маркса выступал в конце своей жизни Энгельс:

«Согласно материалистическому пониманию истории в историчес-ком процессе опредепяющим элементом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что будто экономический момент является единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение — это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки...».

Наиболее уязвимы построения Маркса там, где он сам противоречит логике своей теории.

Например, рассматривая классовую борьбу как двигатель исторического процесса, Маркс пишет о борьбе эксплуататоров и эксплуатируемых в каждой общественно-экономической формации, в результате которой побеждает новый класс, становящийся системообразующим на следующем этапе исторического раз-вития. Например, при феодализме противоборствующими классами являются «помещик и крепостной», а победу одерживает буржуа. Но почему пролетариат должен победить буржуазию? Ведь пролетариат не новый, а системообразующий класс капиталистического общества. И Марксу приходится создавать дополнительную теорию, согласно которой пролетариат — единственный класс, который осознает свое положение и сознательно борется против буржуазии. Но это положение вступает в противоречие с изначальной теорией.

Один из существенных недостатков «исторического материализма» :преувеличение значения классовой борьбы как двигателя исторического процесса.

«Пожалуй, самой большой слабостью марксистской теории является недооценка силы связей между людьми, возникающих по причинам, совершенно не зависящим от производства. Трудно оспорить то, что религиозная, расовая или национальная принадлежность является в долгосрочном плане как минимум столь же важной, как и принадлежность классовая. От подобных связей нельзя просто отмахнуться, назвав их "ложным сознанием", внедряемым правящим классом, чтобы низшие сословия не осознали, что подвергаются эксплуатации; вероятнее всего, эти связи удовлетворяют фундаментальную человеческую потребность». Джон Гош».

Развитие социальной теории в XX в. пошло…

…именно по этому пути — исследования человеческих связей во всем их многообразии. Русский социолог, один из основоположников современной американской социологии П. А. Сорокин определял социологию как «науку о чело-веческих взаимодействиях».

Маркс и Энгельс верили, что уже к 70-м годам XIX в. уровень развития производительных сил позволяет перейти к социально справедливому механизму распределения. Они ориентировались, в частности, на развитие техники, прогресс которой в эпоху промышленной революции был несомненен.

Проект будущего общества, по крайней мере в том виде, в котором он представлен в работах Энгельса, поражает своей наивностью, своим простодушным гуманизмом:

«...общественные производительные силы, выросшие настолько, что буржуазия не может с ними более справиться, лишь ждут того, чтобы объединившийся пролетариат ими овладел и установил такой строй, который представит каждому члену общества возможность участвовать не только в производстве, но и в распределении и управлении общественным богатством и который путем плановой организации всего производства увеличит до таких размеров производительные силы общества и создаваемые ими продукты, что каждому будет обеспечено удовлетворение его разумных потребностей в постоянно возрастающих размерах».

Как известно, одной из фундаментальных идей Маркса—Энгельса была идея об общественном разделении труда как системообразующем факторе социального развития. В будущем обществе разделение труда должно будет исчезнуть и не создавать больше почвы для социальных конфликтов:

«...упразднение классов предполагает такую высокую ступень развития производства, на которой присвоение особым общественным классом средств производства и продуктов, — ас ними и политического господства, монополии образования и духовного руководства, — не только становится излишним, но и является препятствием для экономического, политического и интеллектуального развития. Эта ступень теперь достигнута [выделено мной. — М.Р.].-. Но этого недостаточно. Обращение средств производства в общественную собственность устраняет не только существующее теперь искусственное торможение производства, но также и то прямое расточение и уничтожение производительных сил и продуктов. Возможность обеспечить всем членам общества путем общественного производства не только вполне достаточные и с каждым днем улучшающиеся материальные условия существования, но также полное свободное развитие и применение их физических и духовных способностей, — эта

возможность достигнута теперь впервые, но теперь она действительно достигну-та [выделено мной. — М. Р.].

Пройдет еще полвека — рубеж XIX-XX вв., и 3. Фрейд напишет:

«Если в деле покорения природы человечество шло путем постоянного прогресса и вправе ожидать еще большего в будущем, то трудно констатировать аналогичный прогресс в деле упорядочения человеческих взаимоотношений».

Послесловие:

Сложно ответить на вопрос, есть ли вина Маркса и Энгельса в том, что «устранение безумной роскоши и мотовства господствующих... классов» было воспринято в революционной России как требование уничтожения самих этих классов, тогда как в западном мире давно научились решать эту проблему через систему налогообложения? Виноваты ли Маркс и Энгельс в том, что принцип социально справедливого распределения трансформировался в формулу Шарикова: «отнять и поделить»?

Примечательно, что у Энгельса речь идет не об уравнительном распределении, а о таком, которое позволит каждому максимально реализовать свои способности.

Итак, Маркс и Энгельс создали грандиозную теоретическую модель исторического процесса, оказавшую огромное методологическое воздействие на социально-политическую и историческую науку XX в. Изъяны этой теории обусловлены, на мой взгляд, во-первых, исходной аксиомой, сводящей сущность человека к его телесной организации, и, во-вторых, распространение на весь исторический процесс положений, сформулированных в результате изучения современного Марксу и Энгельсу капиталистического общества.

«Как и другие социальные теории, универсалистские рецепты Маркса не избежали чрезмерного влияния проявлений современной ему обстановки. Классовая самоидентификация и классовая борьба были характерными чертами находящихся на стадии индустриализации Германии, Франции и Британии, где Маркс провел свою жизнь, но они куда меньше проявлялись в более ранние периоды, и исследователи доиндустриальных обществ испытывают огромные трудности, пытаясь применить к ним марксистскую теорию в полном объеме».

Итоги из учебника Румянцевой:

 наиболее системную, всеобъемлющую и в силу этого влиятельную теорию исторического процесса — «исторический материализм» сформулировали Маркс и Энгельс;

 в построении теории Маркса—Энгельса наиболее спорными моментами являются исходная аксиома, сводящая сущность человека к его телесной организации, и распространение на весь исторический процесс положений, сформулированных в результате изучения современного им капиталистического общества.

Билет № 17. Историография позитивизма: становление, основные характеристики.

Позитивизм исходил из презумпции единства научной методологии, независимо от того, применима ли она к естественным наукам или к наукам о человеке. Согласно этой презумпции и те и другие науки имели своей целью открытие и формулирование законов. (Гуревич).

Исторические законы существуют только в идее, в качестве постулатов. Точно так же и в области массовых явлений... нет никаких законов, а есть лишь выве-деппые путем аналогии эмпирические обобщения... Правда, эти обобщения могут служить путеводной нитью при установлении и группировке фактов и часто дают предположению высокую степень вероятности; по каждое предположение всегда нуждается в специальной проверке па фактическом материале.

Эдуард Мейер

Многие тенденции, обозначившиеся в философии истории и исторической мысли XVII—XVIII вв., получили впоследствии свое развитие в тех подходах к проблеме исторического познания и содержания исторического знания, которые сформировались в середине XIX в. и продолжали определять интеллектуальную ситуацию в первой половине XX в. В XIX в. идея прогресса становится подобна символу веры.Это учение имело свои корпи в созданной в XVIII в. концепции истории как прогресса человечества по пути рациональности, но в XIX в. знание было отождествлено с естественными науками, а естественные науки — с техническим прогрессом.

История в целом рассматривалась как поступательный процесс развития человеческого общества от низших форм к высшим. Признавалась возможность объективного анализа исторического процесса и всех его составляющих. Главное внимание уделялось критике источников и совершенствованию методов исследования. Вместе с тем имели место серьезные идейные расхождения историков в подходе к прошлому и в его оценке. Каждое направление той или иной философской школы базировалось на выделении какого-то одного определяющего фактора развития, и на данной основе создавалась общая теория исто-рического процесса. Это могло быть движение Абсолютного духа, Божественное провидение, прогресс человеческого разума или развитие производительных сил, но всех объединяло убеждение в существовании некоего всеопределяющего начала, которое обусловливало общественное развитие.

Историографию второй половины XIX в., с ее уверенностью в своих познавательных возможностях, не зря называют классической. В этот период ее социальный статус достигает небывалой высоты. Для ведущих направлений исторической мысли этого времени характерна убежденность в научности истории, стремление представить историческое знание как объективное и достоверное, базирующееся на критике источников и наличии критериев познания прошлого, заложенных в понятиях общественной пользы, нравственности, права, свободы воли, в государственных институтах.

В конце XIX — первой половине XX в. па первый план выступает противостояние по проблеме квалификации истории как науки (конфликт сторонников так называемых номотетиче-ского и идеографического методов), возникает стремление ак-центировать внимание на специфических проблемах гуманитарного знания, усиливается интерес к единичному, индивидуальному и неповторимому, к деятельности исторических личностей и к событийной истории.

Позитивизм и научная история

Развитие исторической пауки во второй половине XIX в. шло очень сложным путем. С одной стороны, на историографию продолжали оказывать влияние романтические идеи (особенно в первые десятилетия этого периода), с другой — на первый план вновь

выдвигается рационалистическая концепция, однако уже в значительно преобразованной форме.

В середине XIX в. преобладали попытки подчинения исторического познания социологическому. История не рассматривалась как самостоятельная научная дисциплина с собственным предметом и методами исследования, а при изучении прошлого преимущественное внимание уделялось государственным деятелям и политико-правовым институтам. Исторический материализм оказывал на практику исследований незначительное влияние. Огромную роль в развитии методологии изучения конкретных отношений и процессов прошлого и настоящего сыграл позитивизм, воспринявший от рационализма XVIII в. веру в безграничный прогресс общества, убеждение в определяющей роли научных и технических знаний для всего исторического развития.

Но в то время как рационализм XVIII в. основывался главным образом на достижениях математики и механики, позитивизм возник в эпоху огромных успехов естественных дисцип-лин, особенно паук о живой природе. Влияние этих наук, достигших в учений Ч. Дарвина своей наивысшей точки, позволило заменить представление о механическом развитии общества идеей его органического развития. Позитивисты признавали объектом пауки только общее в изучаемых явлениях. Моделью для них являлось естествознание.

После публикации труда Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» (1859) представление о природе как статической системе было окончательно отброшено, и коренным образом изменились отношения между историей, имевшей своим предметом развитие, и наукой о природе, предмет которой ранее полагался неизменным. Понятие «эволюция» стало для них общим, а методы естествознания казались вполне приемлемыми для изучения исторических процессов. Таким образом, стиралось принципиальное различие между историческим и естественнонаучным познанием.

Позитивисты считали, что наука складывается из двух элементов: во-первых, из установления фактов (в их прямом восприятии); во-вторых, из разработки законов, путем обобщения фактов посредством индукции. Философы-позитивисты утверждали, что история, коль скоро она ставит задачей простое открытие фактов, не может адекватно отображать прошлое и перестает быть научной. Ведь каждая естественная наука также начинает с открытия фактов, но затем переходит к обнаружению причинных связей между ними. Опираясь на представление об объективности исторического познания, позитивисты уподобляли статику и динамику в обществе соответствующим понятиям в физике и ставили задачу обнаружения вечных и неизменных естественных законов общественной динамики, с помощью которых предполагалось не только объяснять прошлое и настоящее, но и предсказывать будущее. Познание закономерностей общественного развития позитивисты объявляли целью истории. Всемирная и национальные истории трактовались как воплощение универсальных законов. Предполагалось, что общество есть сумма действий отдельных личностей, находящихся под давлением общих условий. Вопрос о необходимости проникно-вения исследователя в историко-культурный контекст изучаемой эпохи вообще не ставился.

Среди позитивистов господствовал взгляд на историю как сумму изолированных друг от друга событий. Согласно строгой позитивистской формуле, каждое из них должно было рассматриваться не как уникальное, по как событие определенного типа, и объяснить его — значило выявить причину, общую для всех событий данного типа. Позитивистская философия оказала определяющее и чрезвычайно долговременное влияние па представления об историческом факте.

Исторический факт, согласно полной аналогии с непосредственно наблюдаемым естественнонаучным фактом, рассматривался как отдельный изолированный объект, независимый от всех остальных и от познающего его исследователя. Считалось, что факты присутствуют в готовом виде в источниках, и каждый из них может быть установлен и

исследован без связи с другими. Задача заключалась в том, чтобы их обнаружить, а затем вы-строить прочное здание исторической концепции, причем все субъективные моменты, связанные с точкой зрения исследователя и оценкой факта, исключались.

Результатом выполнения первой части позитивистской программы — установления всех фактов — был громадный прирост исторического знания, основанного па пристальном внимании к деталям, предельной точности в- исследовании источников. Усилиями историков были изданы и подвергнуты критике многочисленные коллекции источников: королевских указов, надписей, хроник, актов, археологических материалов. Установление новых фактов было делом настолько увлекательным, что реализация второй части этой программы — разработки законов — отходила на задний план.

Один из основоположников позитивизма выдающийся французский философ ОГЮСТ КОНТ (1798—1857) отводил истории вспомогательную роль в научном познании. Он предложил создать новую теоретическую науку — социальную физику, или социологию, которая должна была стать «сверх-историей». В ее задачу входил анализ причинных связей между фактами человеческой жизни, которые обнаруживали историки. Именно социологам предстояло научно осмыслить исторические факты, открыть законы и тем самым поднять историю до ранга науки. В философии Конта схема общего хода истории представлялась в виде последовательности трех типов мышления: теологического (фиктивного) — в древности и средневековье, метафизического (отвлеченного) — в XVI—XVIII вв., научного (позитивного), основанного на опытном знании нового времени. Этим типам мышления соответствовали три стадии развития общества. Копт придавал, огромное значение влиянию социальных факторов на деятельность человека, социально-политического контекста — на развитие культуры. Одновременно он подчеркивал, что именно идеи управляют миром и «переворачивают» его.

Другой выдающийся представитель позитивизма англичанин Джон стюлрт Милль (1806—1876) заявлял о своей приверженности концепции Вико с его идеями закономерной связи исторических событий и закона прогресса. Он полагал, что закон может быть установлен путем простого перечисления признаков наблюдаемого явления. Милль утверждал, что в общественной жизни люди обладают лишь такими свойствами, которые вытекают из законов природы отдельного человека и могут быть к ним сведены, а сложение причин есть всеобщий закон общественных явлений. При этом считалось, что методология истории должна быть ориентирована не на изучение деятельности индивидов, а на выявление той роли, которую играют общественные отношения и мировоззрение в индивидуальной деятельности исторических личностей. Действия людей представлялись как совокупный результат общих законов человеческой природы и собственного индивидуального характера данного человека.

Идеи Конта были развиты И. Тэном и Г. Спенсером под прямым влиянием успехов биологии. Крупнейший английский философ-позитивист ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР (1820—1903) создал целостную модель социальной эволюции. Сопоставив общество с живым ор-тапп.чмом, он увидел в процессе дифференциации и усложнения функций основной закон развития всей человеческой истории. Спонсор, как и Копт, указывал на повторяемость явлений прошлого и возможность причинно-следственного объяснения исторических фактов. Он выделял внешние (природные) условия и внутренние (видовые биологические и психологические) факторы развития человечества. Те и другие, выступая как первичные факторы, производят вторичные: взаимодействия между индивидами и обществом, материальные и духовные результаты его развития, изменение природных условий.

Французский историк, литературовед, искусствовед и философ ИППОЛИТ ТЭН (1828—1893) применил к развитию общества дарвиновское учение о борьбе за существование и тезис об определяющей роли окружающей среды, обеспечивающей прогресс. Историческую науку он называл «психологической анатомией». В своем основном историческом труде

«Происхождение современной Франции» (1876—1893) он, исходя из разработанного им так называемого «психологического метода», объяснял общественную психологию совокупным взаимодействием «расы» (национальных особенностей), «среды» (природно-географических и социально-политических условий) и исторического момента.

В результате работы философов-позитивистов возникла новая дисциплина — социология, которая стремилась присвоить себе установление общих и непреложных законов всего общественного развития па основании данных истории и путем применения методов естественных наук. Но независимо от спора между социологами и историками о том, кому принадлежит право открывать законы развития общества, позитивистская историография сформировалась на твердой уверенности в закономерности исторического процесса.

Классическим примером приложения принципов позитивизма к историографии является знаменитый труд ГЕНРИ ТОМАСА БОКЛЯ (1821 —1862) «История цивилизации в Англии» (1857—1861). Последователь Конта, Бокль критиковал тех историков, которые полагали, «будто их дело только рассказывать факты». Он подчеркивал научный статус истории и видел се главную задачу в обобщении отдельных фактов и открытии универсальных «законов человеческого духа», которые мыслились им как результат влияния на человека и его деятельность природных факторов. Вся история человечества, согласно взглядам Бокля, — ото или история зависимости человека от природы, что имеет место вне Европы, или стремление к господству человека над природой, присущее европейской цивилизации. Таким образом, культурно-исторические традиции оказывались прямыми производными от внешних природных условий. В то же время основным источником исторического прогресса у цивилизованных пародов Бокль считал развитие знаний и идей.

Рассматривая, подобно всем позитивистам, историю человечества как продолжение истории природы, Бокль опирался на статистику. Эта наука, анализируя цифры, в которых уравновешиваются и поглощаются проявления индивидуальных действий, мотивов и страстей, лучше всего, по мнению автора, способна раскрыть законы истории общества. Бокль утверждал, что статистика дает самые обширные сведения не только о мате-риальных интересах людей, но и об их нравственных особенностях. Историку нужно заниматься не биографиями отдельных выдающихся личностей, а изучением природной среды, распределения богатств, прироста населения и особенно уровня знаний. Вслед за просветителями XVIII в. Бокль отождествлял прогресс общества с прогрессом науки.

Позитивистская методология истории в целом опиралась на теорию равноправных взаимодействующих факторов и исходила из следующих основополагающих принципов научной работы: особый закон соединяет исторические явления в причинные ряды; эти ряды явлений образуют единый исторический процесс закономерного развития, или эволюции; основной движущей силой развития являются народные массы, а не отдельные личности. В теории позитивистская историография выдвигала принцип беспристрастности научного исследования и исключения оценочных суждений, что далеко не всегда соблюдалось на практике.

Формирование историографических школ

60—80-е гг. XIX в. формируются новые школы и направления. В рамках позитивистской историографии между отдельными школами существовали заметные различия.

Профессор истории искусств Базельского университета ЯКОВ БУРКХАРДТ (1818—1897), воспитав целое поколение историков, создал собственную школу. В своей общеисторической концепции он, в противоположность Ранке, выдвинул на первый план не государство и политику, а историю духовной и материальной культуры человечества — быта, техники, искусства, поэзии, пауки. Буркхардт создал схему развития европейской культуры, оказавшую

большое влияние на последующую историографию. Ключевое место в его концепции принадлежало эпохе Ренессанса, которой и был посвящен его знаменитый труд «Культура Италии в :нюху Возрождения» (1860).

Наряду с дипломатической историей в духе Ранке и историей культуры в Германии 70—80-х гг. XIX в. растет интерес к проблемам экономической истории, развивается историческая школа в политической экономии. Хотя «экономизм» отводит хозяйственной жизни решающую роль в общественном развитии, вопросы экономической истории рассматриваются как составная часть истории культуры, все резче противопоставляющей себя политической истории. Ведущими представителями экономического направления — так называемой молодой, или новой историко-экономической, школы были ГУСТАВ ШМОЛЛЕР (1838—1917), ЛУЙО БРЕНТАНО (1844—1931) И КАРЛ БЮХЕР (1847—1930), которому принадлежит экономическая периодизация истории по типу хозяйств (домашнее — независи-мое натуральное; городское — с регулярным обменом; народное) и стадиям развития промышленного производства (домашнее, ремесленное по заказам, ремесленное на рынок, домашняя промышленность и фабричное производство).

Дальнейшее развитие позитивистских принципов познания прошлого связано с творчеством известного немецкого историка КАРЛА ЛАМПРЕХТА (1856—1915) и его школы культурно исторического синтеза (в 1890-е гг. он вел в Лейпцигском университете семинар по истории культуры, на базе которого позднее был создан Институт истории культуры и всеобщей истории). В состояниях человеческого духа, которые сменяют друг друга, Лампрехт видел неизменный порядок, определяющий развитие культуры. Ученый утверждал, что каждый экономический акт зависит от психологических условий, и потому история должна быть социально-психологической наукой, она вообще не что иное, как прикладная психология, объясняющая перемены в общественном сознании. Эти перемены вписывались в жесткую историко-социологическую схему последовательной смены куль-турно-исторических эпох, или «фаз развития» (анимизма, символизма, типизма, конвенционализма, индивидуализма, субъективизма), которая объявлялась универсальной для истории всех цивилизаций. Эпоха а н и м и з м а связывалась с существованием родового строя, коллективной собственности и примитивного коммунизма, эпоха символизма — с разделением труда и возникновением социального неравенства, эпоха типизма — с появлением государства, эпоха конвенционализма — с феодальной вотчиной и натуральным хозяйством, эпоха и н д и в и д у а л и з м а — с упадком корпораций и развитием личной инициативы, эпоха с у б ъе кт и в и з м а — с полным распадом сословного строя и свободой экономической деятельности. В. рамках этой схемы Ламп-рехт представил всю историю немецкого народа в своем главном труде — трехтомной «Истории Германии» (1891 —1909).

Расширение поля исследования, накопление фактического материала в невиданных до того размерах, выдвижение на первый план проблем социальной, экономической и культурной истории можно, бесспорно, причислить к достижениям позитивистской историографии. Историческое знание рассматриваемого периода все более специализируется, распадаясь на отдельные отрасли не только по странам и эпохам, но и по отдельным проблемам. Систематическое применение сравнительно-исторического метода, интенсивный анализ письменных и вещественных памятников, в том числе вновь открытых, — все это позволило добиться значительных успехов. Совершенствуется техника исследования. Развиваются вспомогательные дисциплины - дипломатика, нумизматика, палеография, а также смежные научные отрасли — археология, историческая география, филология, этнография.

В последней четверти XIX в. формируется организационная структура исторической науки и система профессионального образования. Повсеместно создаются кафедры истории и исторические семинары в университетах. Если к началу века в университетах Германии было всего 12 кафедр истории, то к концу его — 175. Студенты и преподаватели из других стран

приезжают в Германию учиться в исторических семинарах Берлинского, Мюнхенского, Лейпцигского и других университетов. Постепенно по всей Европе распространяется опыт подготовки специалистов по образцу семинаров Ранке. Учреждаются институты истории при академиях и независимо от них, появляются солидные исторические журналы и многочисленные научные общества. Во Франции с 1876 г. начинает выходить журнал «Исто-рическое обозрение» («Revue hislorique»), задачей которого была пропаганда исторических знаний и борьба за реорганизацию исторического образования во Франции. В Германии, наряду с ведущим «Историческим журналом» («Historische Zeitschrift», с 1859 г.) появляются периодические издания Геттингенской, Лейнцигской, Гейдельборгской академий, возникает много местных исторических обществ и комиссий, со своими печатными органами и ежегодными конференциями. В Англии с 1886 г. начинает выходить в свет «Английское историческое обозрение» («English Historical Rewiew»).

Наряду с большим числом индивидуальных монографий, публикаций источников (хроник, актов и других материалов), статей в научной периодике выходят в свет разнообразные справочники и многотомные коллективные труды — серийные издания по всемирной истории, как, например, двенадцатитомная «Всеобщая история с IV столетия до нашего времени» (1887— 1903) под редакцией ЭРНЕСТА ЛАВИССА (1842—1922) и АЛЬФРЕДА РАМБО (18,42—1905), в создании которой принимали участие семьдесят французских историков. Профессор Сорбонны, директор Высшей нормальной школы, академик Лависссыграл выдающуюся роль в развитии профессионального и школьного ис-торического образования во Франции. Приверженность основным принципам позитивизма не мешала ему во всех своих учебниках и обобщающих трудах, в том числе в «Истории Франции от ее истоков до революции» (1900—1911), выступать с ярко выраженных патриотических позиций и всячески способствовать формированию национального исторического сознания.

Дискуссии о предмете и статусе истории

Позитивистское направление господствовало в исторической науке до конца столетия. В конце XIX — начале XX в. историческое познание продолжает рассматриваться как исследование на основе правильно выбранного объективного критерия (с ним сопоставляется конкретная реальность) и строгого критического анализа источников. Пред-ставители номотетического направления, восходящего к классическому позитивизму, понимая общество как функциональную взаимосвязь его составных частей, опирались на идеи повторяемости и причинно-следственных зависимостей, акцентировали объективный и позитивный характер социально- исторического познания.

Французский социолог рубежа XIX—XX вв. ЭМИЛЬ ДЮРКГЕЙМ (1858—1917) критиковал многие положения О. Копта. Он считал, что социальная реальность — это некая равнодействующая поступков индивидов, в свою очередь оказывающая большое влияние на поступки отдельных лиц. Дюркгейм учитывал, с одной стороны, социальные факторы, внешние по отношению к индивидуальной мотивированной деятельности и влияющие на нее, а с другой ценностно-нормативные факторы. При этом рассматривались и социальная статика, и эволюция общества, представленная как усложнение его структуры.

Представитель социологической школы Дюркгейма Франсуа СИМИАН (1873—1936), противопоставляя историю и социологию, утверждал, что история — не наука и никогда ею не станет, поскольку наука имеет дело только с общим, а история — только с частным и случившимся лишь однажды. Напротив, создатель теории исторического синтеза, известный французский философ, социолог АНРИ БЕРР (1863—1954) уже в конце XIX в. выступил с критикой позитивистского эмпиризма и ратовал за преодоление разобщенности между историей и другими отраслями знания. Называя историю конкретизацией мысли, он видел ее важнейшую задачу в синтезе, .основанном па критическом и научном анализе исторических

фактов, а генеральный путь развития — в слиянии традиционной орудитской историографии с социологией и философией истории. Берр основал теоретический журнал «Обозрение исторического синтеза» («Revue de synthese historique», 1900—1914, затем «Revue de synthese»), Международный центр синтеза, объединивший историков, социологов, философов, экономистов, этнографов и представителей естественных наук разных стран, а также разработал многотомную серию исторических монографии «Эволюция человечества. Коллективный синтез». Свои главные идеи Берр изложил в книге «Синтез в истории» (1911). Он считал, что в истории действуют три типа каузальных (причинных) связей: п р о с т ы е последовательности — случайные факты, постоянные причины — необходимые факты, внутренние рациональные связи, образующие логику исторического развития, выражающую его направленность и ди-намику. При этом «внутренняя причинность» отождествлялась с мотивами человеческих поступков, т. е. ограничивалась областью индивидуальной психологии.

Что касается так называемых практикующих историков, занимавшихся конкретно-историческими исследованиями в конце XIX в., то их мало интересовали теоретические проблемы исторического знания, за исключением историков Германии, страны, где собственно и возник метод исторической критики. Немецкие историки занимали в то время ведущее положение в мировой историографии, о прошлом думали как о предмете, наиболее подходящем для беспристрастного, а потому и подлинно научного исследования, критиковали авторов XVIII в. за их «партийность», т.е. за то, что они открыто принимали ту или иную сторону в идейно-политическом противостоянии.

Однако в этот период нарастает критика позитивизма, пред-ирипимаются попытки утвердить идею отличия исторического познания от естественнонаучного и одновременно защитить его научный статус, хотя объективность выводов рассматривалась ограничительно, как их соответствие общепринятому или достаточно аргументированному критерию. В противоположность традиционным представлениям утверждалась активная роль познающего субъекта в процессе исторического познания.

Непримиримые разногласия по этим вопросам ярко проявились в так называемой методологической дискуссии 90-х гг. XIX в., в которой приняли участие многие видные немецкие историки.

Инициатором дискуссии был историк Карл Лампрехт, полемические статьи которого вызвали самый широкий критический резонанс. В 1897 г. он писал о том, что цель науки — не работа над частностями и поконстатация фактов отличия явлений. Наука призвана приводить бесчисленное множество единичных фактов, которые мы наблюдаем как в природе, так и в истории, в систему общих понятий. И это определение столь же применимо к истории, как и ко всякой другой науке. Лампрехт, хотя и признавал случайность и свободу воли как факторы исторического процесса, но подчеркивал, что историческому исследованию никогда не удастся эмпирически установить и выяснить полную цепь причин. Лампрехт называл себя историком-психологом, подчеркивая, что любые действия зависят от психологических условий, но на деле речь шла вовсе не об индивидуальной, а о социальной психологии, способной объяснить перемены в социальном сознании. Эти перемены вписывались ученым в жесткую схему, в которой ни индивидуальные, ни национальные различия не признавались значимыми с точки зрения их влияния на общественную жизнь.

Проблема специфики наук о природе и наук о культуре, важнейшей из которых считалась история, была ключевой в дискуссии. Науки о природе обозначались как номотетические (изучающие законы природы) и генерализирующие (обобщающие), науки о культуре — как идеографические (описательные) Г и индивидуализирующие.

Выдающийся немецкий историк культуры и философ ВИЛЬГЕЛЬМ ДИЛЬТЕЙ (1833—1911) строил противопоставление паук о духе и наук о природе по принятому в них способу

изучения материала. Он утверждал, что история изучает не объективный мир, а воплощение субъективных установок, целей, планов и мотивов. Поэтому в отличие от естественных наук, избравших в качестве метода объяснение, история ставит перед собой задачу понимания, т. е. интуитивного проникновения (через непосредственное «сопереживание») в психику людей прошлого. Понимание как особый метод предполагает специфический набор познавательных средств, отличных от рационального инструментария, используемого в естественнонаучном познании. Оно достигается путем «вживания», «вчувствования» и иных иррациональных приемов, которые не поддаются научной проверке. У каждого может быть свое понимание прошлого и его важнейших событий, обусловленное личностными качествами, начиная с политических, национальных и иных пристрастий и кончая мерой воображения, интуиции, фантазии, необходимых для постижения истории.

Дальше Риккерт и неокантианцы.

КРАТКО

Эпоха.Развитие исторической пауки во второй половине XIX в. : с одной стороны, влияние романтических идей, с другой – рационалистическая концепция в преобразованной форме.

В середине XIX в. преобладали попытки подчинения исторического познания социологическому. История не рассматривалась как самостоятельная научная дисциплина с собственным предметом и методами исследования. Огромную роль в развитии методологии изучения конкретных отношений и процессов прошлого и настоящего сыграл позитивизм, воспринявший от рационализма XVIII в. веру в безграничный прогресс общества, убеждение в определяющей роли научных и технических знаний для всего исторического развития.

Позитивизм возник в эпоху успехов естественных дисциплин, особенно паук о живой природе. Влияние этих наук заменило представление о механическом развитии общества идеей его органического развития. Позитивисты признавали объектом науки только общее в изучаемых явлениях. Моделью для них являлось естествознание.

Понятие «эволюция» стало общим, методы естествознания казались приемлемыми для изучения исторических процессов. Таким образом, стиралось различие между историческим и естественнонаучным познанием.

Позитивисты считали, что наука складывается из двух элементов: 1) из установления фактов (в их прямом восприятии); 2) из разработки законов, путем обобщения фактов посредством индукции. Философы-позитивисты утверждали, что история, т.к. она ставит задачей простое открытие фактов, не может адекватно отображать прошлое и перестает быть научной. Цель истории у позитивистов -

познание закономерностей общественного развития. Всемирная и национальные истории трактовались как воплощение универсальных законов. Среди позитивистов господствовал взгляд на историю как сумму изолированных друг от друга событий. Каждое из них должно было рассматриваться не как уникальное, но как событие определенного типа, и объяснить его – значило выявить причину, общую для всех событий данного типа.

Исторический факт рассматривался как отдельный изолированный объект, независимый от всех остальных и от познающего его исследователя. Факты уже присутствуют в готовом виде в источниках. Задача – обнаружить их, выстроить прочное здание исторической концепции, субъективные моменты исключались.

Результатом выполнения первой части позитивистской программы – установления всех фактов – был громадный прирост исторического знания, основанного на пристальном внимании к деталям, предельной точности в исследовании источников. Усилиями историков были изданы и подвергнуты критике многочисленные коллекции источников: королевских указов, надписей, хроник, актов, археологических материалов.

Один из основоположников позитивизма Огюст Конт (1798-1857) отводил истории вспомогательную роль в научном познании. Он предложил социальную физику, или социологию, которая должна была стать «сверх-историей». В ее задачу входил анализ причинных связей между фактами человеческой жизни, которые обнаруживали историки. Социологам предстояло научно осмыслить исторические факты, открыть законы и тем самым поднять историю до ранга науки. Схема общего хода истории в философии Конта - последовательность трех типов мышления: теологического (фиктивного) – в древности и средневековье, метафизического (отвлеченного) – в XVI-XVIII вв., научного (позитивного), основанного на опытном знании нового времени. Типам мышления соответствовали три стадии развития общества.

Представитель позитивизма англичанин Джон Стюарт Милль (1806-1876). Заявлял о приверженности концепции Вико с его идеями закономерной связи исторических событий и закона прогресса. Закон может быть установлен путем простого перечисления признаков наблюдаемого явления. В общественной жизни люди обладают лишь такими свойствами, которые вытекают из законов природы отдельного человека и могут быть к ним сведены. Методология истории должна быть ориентирована не на изучение деятельности индивидов, а на выявление той

роли, которую играют общественные отношения и мировоззрение в индивидуальной деятельности исторических личностей. Действия людей представлялись как совокупный результат общих законов человеческой природы и собственного индивидуального характера данного человека.

Английский философ-позитивист ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР (1820-1903) создал целостную модель социальной эволюции. Сопоставив общество с живым организмом, он увидел в процессе дифференциации и усложнения функций основной закон развития всей человеческой истории. Указывал на повторяемость явлений прошлого и возможность причинно-следственного объяснения исторических фактов. Выделял внешние (природные) условия и внутренние (видовые биологические и психологические) факторы развития человечества. Те и другие, выступая как первичные факторы, производят вторичные: взаимодействия между индивидами и обществом, материальные и духовные результаты его развития, изменение природных условий.

Французский философ ИППОЛИТ ТЭН (1828-1893) применил к развитию общества дарвиновское учение о борьбе за существование и тезис об определяющей роли окружающей среды, обеспечивающей прогресс. Историческую науку он называл «психологической анатомией». В своем основном историческом труде «Происхождение современной Франции» (1876-1893) он, исходя из разработанного им «психологического метода», объяснял общественную психологию совокупным взаимодействием «расы» (национальных особенностей), «среды» (природно-географических и социально-политических условий) и исторического момента.

Классическим примером приложения принципов позитивизма к историографии является труд ГЕНРИ ТОМАСА БОКЛЯ (1821 -1862) «История цивилизации в Англии» (1857-1861). Он подчеркивал научный статус истории и видел ее главную задачу в обобщении отдельных фактов и открытии универсальных «законов человеческого духа», которые мыслились им как результат влияния на человека и его деятельность природных факторов. Вся история человечества, согласно взглядам Бокля, – история зависимости человека от природы, что имеет место вне Европы, или стремление к господству человека над природой, присущее европейской цивилизации. Таким образом, культурно-исторические традиции оказывались прямыми производными от внешних природных условий. Рассматривая, подобно всем позитивистам, историю

человечества как продолжение истории природы, Бокль опирался на статистику. Бокль утверждал, что статистика дает самые обширные сведения не только о материальных интересах людей, но и об их нравственных особенностях. Историку нужно заниматься не биографиями отдельных выдающихся личностей, а изучением природной среды, распределения богатств, прироста населения и особенно уровня знаний. Вслед за просветителями XVIII в. Бокль отождествлял прогресс общества с прогрессом науки.

Позитивистская методология истории в целом опиралась на теорию равноправных взаимодействующих факторов и исходила из следующих основополагающих принципов научной работы: особый закон соединяет исторические явления в причинные ряды; эти ряды явлений образуют единый исторический процесс закономерного развития, или эволюции; основной движущей силой развития являются народные массы, а не отдельные личности. В теории позитивистская историография выдвигала принцип беспристрастности научного исследования и исключения оценочных суждений, что далеко не всегда соблюдалось на практике.

Билет № 18. Историцирующие историки в Германии (Ф.К. Савиньи, Л. фон Ранке).

Романтическое письмо нашло выражение в трудах исторической школы права – исследованиях ФРИДРИХА КАРЛА ФОН САВИНЬИ (1779-1861) и КАРЛА ФРИДРИХА ЭЙХГОРНА (1781-1854). В их работах выдвинут тезис о длительном естественном развитии законов, их соответствии национальной культуре и духу народа. В своем сочинении «О призвании нашего времени к законодательству и науке о праве» (1814) Савиньи полемизировал с теми, кто полагал, что право в любой стране являлось продуктом сознательной работы разума. Право, по мнению историка, следовало бы рассматривать как порождение национального гения, наряду с языком, традициями. Поэтому невозможно произвольно конструировать новые правовые установления. Реформы и революции понимались как противоречащие природе. Помимо этих идей, исследователи школы права сосредоточили внимание на доскональном изучении исторических источников, рассматриваемых как ценные свидетельства, в которых зафиксированы следы традиции.

Постепенно пути истории и литературы расходились. Труд историка, как и труд литератора, становился профессиональным. Потребность в большей точности исследования источников вызвала к жизни направление в историографии, связанное с разработкой историко-критического метода. Это направление, в первую очередь было связано с именем ЛЕОПОЛЬДА ФОН РАНКЕ (1795-1886), профессора Берлинского университета, автора более шестидесяти произведений по истории стран Средиземноморья, Пруссии, Франции, Англии, истории папства, международных отношений. Ранке принадлежит тезис, часто цитируемый в XIX-XX вв., о том, что историк должен писать историю так, как это происходило на самом деле. Это высказывание подразумевало максимальную аккуратность и тщательность в работе с документами прошлого, предпочтение точности абстрактным теориям просветителей и художественным образам романтиков.

Труды Ранке соотносятся с произведениями романтической историографии. Принципы точности, исторической правды имеют в них этический и эстетический смысл. Ранке считал, что весь ход истории определялся Божественным провидением, и каждая деталь прошлого носила отблеск Божественного замысла, была неповторима. Ценность соответствия исторической реконструкции тому, «как это происходило на самом деле», заключалась в стремлении воссоздать эти уникальные воплощения Божественной идеи.

Историку, согласно Ранке, надлежало работать с источниками и фактами. Критерием отбора свидетельств для немецкого автора было их значение для последующего развития событий. В своих трудах он исследовал в первую очередь международные отношения и политическую историю стран, используя, по его мнению, более достоверные, официальные источники. Установка на объективность исследования предполагала, что основное внимание следовало уделить эмпирическим изысканиям. Сам Ранке ввел в Берлинском университете новую форму работы со студентами – семинар, где критически анализировались источники по средневековой истории Германии. Школа Ранке оказала огромное влияние на историческое знание XIX и XX вв. В понимании его последователей история была познаваема. Прошлое уже состоялось, и ого следовало воссоздать единственно истинным способом –опираясь на установленные процедуры научного познания. Таким образом, истории придавался статус научного знания.

Румянцева:

В XIX в. идея изучения истории ради истории также была весьма популярна. Собственно методологические основания такого подхода в XIX в. были уже существенно иными. Системообразующим принципом отношения к истории как к «чистой» (в отличие от прикладной) науке стал разработанный Леопольдом фон Ранке принцип историзма. Но по сути историки, исповедующие этот принцип, старались, так же как и их предшественники, замкнуть свою науку на прошлое, оторвать ее от настоящего, но в отличие от историков XVIII в. они делали это вполне сознательно, противопоставляя такое понимание исторической науки попыткам актуализации исторического знания.

Конец XVIII — начало XIX в. прошли под знаком последствий Великой французской революции и наполеоновских войн.

В этих условиях формируются новые подходы к осмыслению задач научного исторического знания. Особенностью XIX в. является формирование альтернативных, оппонирующих друг другу подходов в понимании целей и способов историописания. Формируется оппозиция историзма и позитивизма.

Первым четко сформулировал собственные задачи исторической науки, естественно оспорив утверждения своих предшественников, Леопольд фон Ранке:

«Я же утверждаю: каждая эпоха стоит в непосредственном отношении к Богу, и ее ценность основана вовсе не на том, что из нее выйдет, а на ее существовании, на ее собственном "я". Благодаря этому рассмотрение истории, и именно индивидуальной жизни в истории, получает совершенно особую привлекательность: каждая эпоха должна быть рассматриваема как нечто, имеющее цену само по себе, и является в высшей степени достойной рассмотрения».

«История возложила на себя задачу судить о прошлом, давать уроки настоящему на благо грядущих веков. На эти высокие цели данная работа не претендует. Ее задача — лишь показать, как все происходило на самом деле [выделено мной. — М. Р.]»1.

Напомним, что и Гегель, который в отличие от Ранке философски подходил к выстраиванию целостного исторического процесса, вполне в ранкеанском духе размежевывается с нравоучительной историей предшествующей эпохи.

Позиция «чистого» историзма вполне понятна и психологически легко объяснима. Она представляет собой результат разочарования в светлых идеалах XVIII в., утраты веры в возможность переустроить мир на основах Разума. И здесь нельзя переоценить воздействие на умы Великой французской революции, а вернее ее последствий. Ведь

«хотели, как лучше», а получилось если не «как всегда», то по крайней мере совсем не так, как хотели. Вместо «Свободы, Равенства и Братства» — якобинский террор, наполеоновская диктатура и наполеоновские войны.

Но последствия Великой французской революции порождают и иное направление размышлений.

«После крушения французской революции, этой необузданно-мятежной попытки осуществить мечты радикальных реформаторов, своевольно, рационально-самочинной человеческой волей заново построить человеческое общество, возникло

сознание, что человеческому самочинию поставлены пределы, что есть вечные, неизменяемые начала общественной жизни, над которыми не властна человеческая вопя. Таково именно основное содержание гениальной, религиозно осмысленной интуиции Жозефа де Местра, под влиянием которой возник замысел "социологии" Огюста Конта. "Абстрактному" или "метафизическому" мировоззрению доктринеров XVIII века, которые хотели строить общественный порядок на основании отвлеченных планов, Конт противопоставляет "социологию" как положительную науку об обществе, познающую естественную, неотменимую человеческой волей закономерность общественной жизни. Так зародился замысел обобщающего социального знания, который с того времени... разрабатывается под именем социологии».

Итак, в начале XIX в. формируются два полюса. С одной стороны, историки, последовательно придерживающиеся принципа историзма, отказывающиеся от оценок и выводов. С другой — сторонники философских подходов — от гегельянства до позитивизма, утверждающие, что история нужна для понимания настоящего как основа активного социального действия.

Наиболее взвешенную позицию в этой скрытой, но упорной полемике занимают в XIX в. историки права, принадлежащие к сформировавшейся на рубеже XVIII—XIX вв. «исторической школе» права. Принципы «исторической школы» права были сформулированы немецким юристом Фридрихом Карлом Савиньи, утверждавшим, что право не может быть выстроено на чисто рациональных основаниях, оно является продуктом развития «народного духа».

Савельева, Полетаев: С. 282 — 284.

Билет 19. Французская романтическая историография 1820-1849-х гг.

Романтизм был ответной реакцией на антиисторизм руссоистского течения фр. Просвещения, подготовивщего ВФР. Романтизм выступил против материализма, рационализма Просвещения, заявив о себе как о мировоззренческой системе и филоософско-эст. теории.

Романтики отказались от всех формальных систем объяснения и попытались достичь объяснительного эффекта за счет использования Метафорического способа описания поля истории и mythos (сюжета) Романа, чтобы представить его процессы. Этот отказ от формальных систем, по мнению Хейдена Уайта, не должен восприниматься всерьез; однако для большинства романтиков, кот. представляли теорию познания в соответствии со свойственным им описанием исторического поля как «хаоса бытия», принимая во внимание которое историк мог занять позицию и наблюдателя, и действующего лица исторического процесса.

Романтики воспринимали разрыв между прошлым и настоящим как разделение между добром и злом. Их историческим представлением свойственен философский плюрализм, кот. выражался в идее достижения всеобщего прогресса через всестороннее развитие отд. наций. Романтизму принадлежит и глубоко историософское определение личности как концентрированного выражения национальных качеств. Самоценность личности определяется ее субъективной ролью в ист. процессе.

С индивидуализмом как философско-эстетической категорией романтизма связано возникновение жанра романтической историографии.

Романтики воспринимали общество как развивающееся органически принцип историзма является ключевым. В центре их исследований – «история граждан, история подданных, история народа» (Огюстен Тьерри); героический дух личности и её свобода, достигнутая вместе со свободой нации.

Главные представители:

 О. Тьерри

 Ф. Гизо

 Ж. Мишле

 Франсуа Рене де Шатобриан

Консервативная школа (консервативный взгляд на ВФР): Жозеф де Местр, Франсуа Рене де Шатобриан

Жозеф Де Местр

(«Соображения о Франции») :

антируссоисткая концепция природы человека, восходящая к его изначальному каннибализму. История для него – действие подсознательных инстинктов и страстей, не подвластных контролю разума. Отсюда оценка Просвещения как деструктивного явления во фр. истории. Для него непримлема просветительская концепция личности, прав чел-ка и «общ. договора». Он отдает приоритет ист. традициям, обычаям и нравам перед юридически оформленными «правами чел-ка».

Рене де Шатобриан: критика Просвешения как предпосылки и идеолог. обоснования ВФР. Представлял историю как циклический процесс (он находит аналоги ВФР даже в античной истории).

Либеральная историческая школа: О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Тьер

Огюстен Тьерри (1795-1856) – первый фр. историк, проложивший широкий путь фр. романт. историографии, первый теоретик и полемист школы.

Им руководили ненависть к реакции и желание оправдать ВФР.

Начинал как ученик Сен-Симона, но затем их пути разошлись.

Основные труды: «История завоевания Англии», «Письма о французской истории»

Его философско-историческая система стоит в полном противоречии со всеми тенденциями пол. мысли 18го в. Краеугольный камень его исторических конструкций – теория национальностей. Она восходит к нац. подъему, кот. был результатом фр. революц. пропаганды, с другой – реакцией на наполеоновскую оккупацию. Борьба национальностей составляет содеражание европейской истории с того момента, как на развалинах РИ стали появляться гос. образования. Падение РИ ввергло мир в хаос насилия и бесправия, из которого возникла новая Европа, узаконившая это бесправие в социальных формах. Тьерри подвергался критике в

частности за то, что приписывал одному только германскому завоеванию всё то зло, от кот. страдали средневековые и совр. народы.

Необходимо обращаться к прошлому, создавать национальную литературу; мысль о «вечной жизни прошедшего». Французы не должны заимствовать у других народов гос. формы жизни, но должны вырабатывать для себя свои, дабы законы соответствовали нравам и традициям.

Впервые в историографии субъектом истории оказывается народ. Он обретает собственное лицо, индив. особенности, определяющие его судьбу, хар-р его деятельности, роль в мировой цивилизации.

Исторический нарратив: только нарративная история может включить в себя все стороны жизни народа и всякий ее эпизод, показать в зримых образах всё огромное прошлое (метод повествования – самый верный).

Франсуа Гизо («Опыты по истории Франции»): в рез-те герм. завоевания французская история превратилась в постоянную битву побежденных с победителями. Её главная составляющая – противоречие между социальными группами, «борьба между сословиями». В этой непрерывной борьбе человечество разрешает задачи социального и нравственного хар-ра. Оно совершенствутеся, завоевывает общественную и личную свободу.

Демократическая: Жюль Мишле

Жюль Мишле (1798-1877) – выдающийся гений романтической школы историографии.

Идеалистическая интерпретация причин ВФР и апологетика действий «народных масс».

Мишле намеревался найти средства, чтобы поднять Романтическое постижение мира до статуса научного понимания. Поэтическое восприятие, осознанное критически, давало ему доступ к специфически «реалистическому» понимнаию мира. Он верил в адекватность Метафорического описания ист. поля и ист. процессов.

Прототип его нового исторического метода – «Новая наука» Джамбаттиста Вико.

Метод «концентрации и реверберации» - это ничто иное, как разработка импликаций Метафорического типа, кот. позволяет историку идентифицироваться (через восстановление) и пережить жизнь прошлого в ее полноте.

По его мнению, история должна стать воскрешением духа прошлого. Для него память о ВФР – это эвокация духов ее исторических участников (большое влияние оказало то, что он вырос с Париже эпохи Наполеона, пронизанном живой памятью об ушедших событиях). Потому он хотел написать историю ВФР, дабы закрепить живую память о ей, не дать ей исчезнуть с живыми участниками.

Мишле согласен с Вико в вопросе о свойтсвенной памяти силе вдохновения. Но он связал поэтическое вдохновение с приходом каждой последующей исторической стадии, каждая из кот. имела свои творческие принципы. Эти исходные события стали мнемоническими местами в восхождении цивилизации к ВФР, возвестившей начало новой эры.

Мишле изображал народ как главного актора истории, используя это как метафору, чтобы передать страсть, рождаемую коллективной памятью в лоне традиции. Народ для него – образ, одухотворённый силой коллективной памяти. Он изображает действующих лиц ВФР как актеров, олицетворяющих собой глубоко укорененные в национальной традции коллективные ценности. В его повествовании они действуют как символы, а не как люди.

Празднования, связанные с ВФР, как важнейшие ориентиры для понимания коллективного сознания народа, стали якорями революционной традиции, в которую он стремился снова вдохнуть жизнь.

Мишле – историк, представления о прошлом у которого прямо вытекали из живой традиции, а сам он находился на сравнительно небольшом от нее расстоянии. История Мишле остается погруженной в память. Он оказался способен передать представление о страстном пафосе той традиции, частицей которой он сам себя ощущал.

В центре внимания – «дух народа» как актуально действующий феномен мировой истории, обусловливающий ход и особенности ист. процесса.

Большое внимнаие он уделяет патриотизму и укорененности в истории, кот. понимает как сохранение национально-культурной идентичности.

Билет № 20. Историописание в России XIX в. (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев).

Романтизм был ответной реакцией на антиисторизм руссоистского течения фр. Просвещения, подготовивщего ВФР. Романтизм выступил против материализма, рационализма Просвещения, заявив о себе как о мировоззренческой системе и филоософско-эст. теории.

Романтики отказались от всех формальных систем объяснения и попытались достичь объяснительного эффекта за счет использования Метафорического способа описания поля истории и mythos (сюжета) Романа, чтобы представить его процессы. Этот отказ от формальных систем, по мнению Хейдена Уайта, не должен восприниматься всерьез; однако для большинства романтиков, кот. представляли теорию познания в соответствии со свойственным им описанием исторического поля как «хаоса бытия», принимая во внимание которое историк мог занять позицию и наблюдателя, и действующего лица исторического процесса.

Романтики воспринимали разрыв между прошлым и настоящим как разделение между добром и злом. Их историческим представлением свойственен философский плюрализм, кот. выражался в идее достижения всеобщего прогресса через всестороннее развитие отд. наций. Романтизму принадлежит и глубоко историософское определение личности как концентрированного выражения национальных качеств. Самоценность личности определяется ее субъективной ролью в ист. процессе.

С индивидуализмом как философско-эстетической категорией романтизма связано возникновение жанра романтической историографии.

Романтики воспринимали общество как развивающееся органически принцип историзма является ключевым. В центре их исследований – «история граждан, история подданных, история народа» (Огюстен Тьерри); героический дух личности и её свобода, достигнутая вместе со свободой нации.

Главные представители:

 О. Тьерри

 Ф. Гизо

 Ж. Мишле

 Франсуа Рене де Шатобриан

Консервативная школа (консервативный взгляд на ВФР): Жозеф де Местр, Франсуа Рене де Шатобриан

Жозеф Де Местр

(«Соображения о Франции») :

антируссоисткая концепция природы человека, восходящая к его изначальному каннибализму. История для него – действие подсознательных инстинктов и страстей, не подвластных контролю разума. Отсюда оценка Просвещения как деструктивного явления во фр. истории. Для него непримлема просветительская концепция личности, прав чел-ка и «общ. договора». Он отдает приоритет ист. традициям, обычаям и нравам перед юридически оформленными «правами чел-ка».

Рене де Шатобриан: критика Просвешения как предпосылки и идеолог. обоснования ВФР. Представлял историю как циклический процесс (он находит аналоги ВФР даже в античной истории).

Либеральная историческая школа: О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Тьер

Огюстен Тьерри (1795-1856) – первый фр. историк, проложивший широкий путь фр. романт. историографии, первый теоретик и полемист школы.

Им руководили ненависть к реакции и желание оправдать ВФР.

Начинал как ученик Сен-Симона, но затем их пути разошлись.

Основные труды: «История завоевания Англии», «Письма о французской истории»

Его философско-историческая система стоит в полном противоречии со всеми тенденциями пол. мысли 18го в. Краеугольный камень его исторических конструкций – теория национальностей. Она восходит к нац. подъему, кот. был результатом фр. революц. пропаганды, с другой – реакцией на наполеоновскую оккупацию. Борьба национальностей составляет содеражание европейской истории с того момента, как на развалинах РИ стали появляться гос. образования. Падение РИ ввергло мир в хаос насилия и бесправия, из которого возникла новая Европа, узаконившая это бесправие в социальных формах. Тьерри подвергался критике в

частности за то, что приписывал одному только германскому завоеванию всё то зло, от кот. страдали средневековые и совр. народы.

Необходимо обращаться к прошлому, создавать национальную литературу; мысль о «вечной жизни прошедшего». Французы не должны заимствовать у других народов гос. формы жизни, но должны вырабатывать для себя свои, дабы законы соответствовали нравам и традициям.

Впервые в историографии субъектом истории оказывается народ. Он обретает собственное лицо, индив. особенности, определяющие его судьбу, хар-р его деятельности, роль в мировой цивилизации.

Исторический нарратив: только нарративная история может включить в себя все стороны жизни народа и всякий ее эпизод, показать в зримых образах всё огромное прошлое (метод повествования – самый верный).

Франсуа Гизо («Опыты по истории Франции»): в рез-те герм. завоевания французская история превратилась в постоянную битву побежденных с победителями. Её главная составляющая – противоречие между социальными группами, «борьба между сословиями». В этой непрерывной борьбе человечество разрешает задачи социального и нравственного хар-ра. Оно совершенствутеся, завоевывает общественную и личную свободу.

Демократическая: Жюль Мишле

Жюль Мишле (1798-1877) – выдающийся гений романтической школы историографии.

Идеалистическая интерпретация причин ВФР и апологетика действий «народных масс».

Мишле намеревался найти средства, чтобы поднять Романтическое постижение мира до статуса научного понимания. Поэтическое восприятие, осознанное критически, давало ему доступ к специфически «реалистическому» понимнаию мира. Он верил в адекватность Метафорического описания ист. поля и ист. процессов.

Прототип его нового исторического метода – «Новая наука» Джамбаттиста Вико.

Метод «концентрации и реверберации» - это ничто иное, как разработка импликаций Метафорического типа, кот. позволяет историку идентифицироваться (через восстановление) и пережить жизнь прошлого в ее полноте.

По его мнению, история должна стать воскрешением духа прошлого. Для него память о ВФР – это эвокация духов ее исторических участников (большое влияние оказало то, что он вырос с Париже эпохи Наполеона, пронизанном живой памятью об ушедших событиях). Потому он хотел написать историю ВФР, дабы закрепить живую память о ей, не дать ей исчезнуть с живыми участниками.

Мишле согласен с Вико в вопросе о свойтсвенной памяти силе вдохновения. Но он связал поэтическое вдохновение с приходом каждой последующей исторической стадии, каждая из кот. имела свои творческие принципы. Эти исходные события стали мнемоническими местами в восхождении цивилизации к ВФР, возвестившей начало новой эры.

Мишле изображал народ как главного актора истории, используя это как метафору, чтобы передать страсть, рождаемую коллективной памятью в лоне традиции. Народ для него – образ, одухотворённый силой коллективной памяти. Он изображает действующих лиц ВФР как актеров, олицетворяющих собой глубоко укорененные в национальной традции коллективные ценности. В его повествовании они действуют как символы, а не как люди.

Празднования, связанные с ВФР, как важнейшие ориентиры для понимания коллективного сознания народа, стали якорями революционной традиции, в которую он стремился снова вдохнуть жизнь.

Мишле – историк, представления о прошлом у которого прямо вытекали из живой традиции, а сам он находился на сравнительно небольшом от нее расстоянии. История Мишле остается погруженной в память. Он оказался способен передать представление о страстном пафосе той традиции, частицей которой он сам себя ощущал.

В центре внимания – «дух народа» как актуально действующий феномен мировой истории, обусловливающий ход и особенности ист. процесса.

Большое внимнаие он уделяет патриотизму и укорененности в истрии, кот. понимает как сохранение национально-культурной идентичности.

Билет № 21. Рефлексия метода исторического исследования в XIX веке.

Билет № 22. Рефлексия метода исторического исследования на рубеже XIX–XX вв. (Э. Бернгейм, Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобос). ОНИ ТАМ БЫЛИ ВМЕСТЕ, ЭТО НУЖНО ПЕРЕЧИТАТЬ, РАЗДЕЛИТЬ НА 2 БИЛЕТА И ОСТАВИТЬ НУЖНОЕ

Философы века Просвещения формулировали в своих трудах новые представления о порядке в природе, обществе и истории. С 1770-х гг. в разных странах эти идеи вдохновляли тех, кто стремился к практическому переустройству социального и политического порядка. Самый яркий пример давала Франция. В 1789 г. началась Великая французская революция, в 1792 г. была свергнута монархия и провозглашена республика. Следующий год ознаменовался казнью короля и якобинским террором. За революцией последовали восхождение к власти Наполеона, провозглашение империи, военные походы и завоевания, перекроившие карту Европы.

Великая французская революция вызвала острейшие споры своих противников и сторонников. Совершавшаяся на глазах современников история приводила к результатам, которые не укладывались в рациональную схему. Упорядоченная картина мира мыслителей XVIII в. была перевернута социальными потрясениями. Теории о скором наступлении царства разума, свободы и счастья перестали казаться правдоподобными. Осмысление опыта революции привело к пересмотру взглядов на общество как механическую сумму индивидов, способность разума к сознательному преобразованию мира, прогресс.

В этих условиях в Европе на рубеже XVIII-XIX вв. формируется идейно-художественное движение, впоследствии получившее название романтизма. Романтизм в литературе был представлен такими писателями, как И.-В. Гете, И.-Ф. Шиллер, Э.-Т.-А. Гофман в Германии; В. Гюго, П. Мериме во Франции; П.-Б. Шелли, Д.-Г. Байрон, В. Скотт в Британии; В. А. Жуковский, А. С. Пушкин в России. Художники Э. Делакруа, Т. Жерико, У. Тернер, философы И.-Г. Фихте, Г.-В. Гегель, А. Шопенгауэр также отдавали дань этому течению. Романтизм во многом повлиял на направления и школы в искусстве и литературе, содействовал изменениям в науках, общественной мысли и философии первой трети XIX в.

Свое выражение романтизм нашел и в историческом знании. В это время история постепенно оформилась как самостоятельная дисциплина. И если в XVIII в. авторами исторических сочинений были по большей части философы, антиквары-коллекционеры, публицисты и литераторы, то уже в первой половине XIX в. изучение прошлого стало приобретать характер специализированной профессиональной деятельности. Широкую известность в Европе и мире получили труды таких историков, как О. Тьерри, Ф. Гизо, Ж. Мишле, А. Токвиль, Л. Ранке, Б.-Г. Нибур, Т.-Б. Маколей, Т. Карлейль, Н. М. Карамзин.

Авторы-романтики нередко противопоставляли свои взгляды теориям просветителей. Но романтизм во многом опирался на интеллектуальное наследие Просвещения. Деятели обоих направлений высоко оценивали способности человека, обращались в поисках ответов к природному началу. В различной степени и просветители, и романтики придерживались концепций постепенного движения и изменения человеческих обществ. При многих точках соприкосновения между просветительскими и романтическими взглядами существовали глубокие расхождения.

Первыми критиками жестких философских построений с романтических и консервативных позиций были представители позднего Просвещения. Способность этого течения к пересмотру своих идей продлила ему жизнь, так что в общественной мысли и в науках XIX в. влияние Просвещения было достаточно сильным. В историческом знании оно сказывалось на облике раннепрофессиональной истории, с ее требованиями научной точности исследования.

Идеи романтизма были выражены по-разному в различных странах. Раннее романтическое движение формировалось в последней трети XVIII в., в связи с общественной реакцией на революцию во Франции. В первой трети XIX в. эстетические, философские установки романтизма распространились повсеместно. В 1830-е гг. в общественной мысли началась критика романтических воззрений. Но утверждение реалистических принципов художественного творчества и распространение позитивистских идей в историческом знании не привели к полному отказу от них. Во второй половине XIX в. в культуре Запада интерес к романтизму возродился.

Несмотря на неоднородность взглядов романтиков, можно выделить ряд общих принципов, присущих этому идейному течению. Романтизм заново «открыл» природу – не рациональную механистическую природу Бэкона и Ньютона, подчинявшуюся познаваемым законам, а всемогущую творящую силу, которая лежала в основе всего сущего. Природа сама устанавливала правила, не подчиняясь разуму человека. Рассуждениям романтиков о величественной и дикой природе, наполненной внутренней гармонией, свободой и борьбой, соответствовали их представления о человеке – противостоящем миру индивиде с сильными и высокими чувствами, страстями, со способностью к интуитивному пониманию, вдохновению и творчеству.

Ключевым для романтиков был принцип историзма. Просветителями этот принцип воплощался в идее развития: все в природе и человеческом обществе подчинялось не подвластному воле людей поступательному движению. В сочинениях романтиков смысловые акценты были расставлены по-иному: движение истории понималось как органический процесс. У всех явлений появилось дополнительное – историческое – измерение: их следовало рассматривать в становлении, развитии, расцвете и упадке. История обозначала изменение, из которого проистекало разнообразие. Все явления прошлого виделись авторам-романтикам как неповторимые, уникальные. Каждое из них интерпретировалось внутри того времени, ценностей, представлений, культуры, к которым принадлежало. Так, в исторических сочинениях романтизма складывалось ощущение дистанции между настоящим и прошлым. Такой взгляд подразумевал, что все без исключения эпохи, как необходимые стадии роста человеческого сообщества, были по-своему значимы. В рассуждениях просветителей европейское средневековье получило устойчивую негативную оценку как время варварства, суеверий и невежества. В отличие от них, романтики культивировали интерес к средним векам, нередко идеализируя и поэтизируя этот период истории.

Народы, государства и культуры, согласно концепциям романтиков, развивались естественным образом. Под влиянием романтических философских построений распространенной стала мысль о том, что основу всемирной истории составляет движение некоего духа, последовательно раскрывавшего себя в истории народов (для Гегеля это была идея, для Шеллинга – мировой дух, для Фихте – эго-принцип как выражение Божественного проведения). Романтики полагали, что философы-рационалисты Просвещения обращали недостаточно внимания на духовное основание действительности, пытаясь искусственно привнести в нее механический научный порядок.

Если просветители искали в прошлом общие и универсальные законы, то романтики сосредоточили внимание на уникальном и самобытном в национальной истории. Эти особенности связывались с чертами присущего каждой нации народного духа, в соответствии с которым происходило развитие национального государства.

Романтизм совпадал по времени с подъемом национальных движений в европейских странах, с завершением оформления национальных государств. Европа как совокупность национальных государств в первой трети XIX в. еще не сложилась. Вплоть до 1870-х гг. шли трудные процессы объединения итальянских государств, германских земель. Не случайно для мыслителей того времени были актуальными такие понятия, как нация, национальное государство, патриотизм. В их трудах национальная идентичность воплощалась прежде всего в особенностях жизни народа той или иной страны, внутреннем единстве языка и культуры. Историки ставили перед собой задачу изучения проявлений духа народа. В первой половине XIX в. общественный интерес к истории был чрезвычайно высок. В 1823 г. французский историк Огюстен Тьерри утверждал, что именно история –наложит свой отпечаток на XIX в. и даст ему имя, как философия дала свое имя веку восемнадцатому. Увлечение данной областью знания выражалось в разнообразных формах: труды известных историков читались, обсуждались в прессе и выдерживали несколько переизданий. Распространенной практикой стало чтение открытых лекций. В Европе и Америке создавались исторические общества, музеи, специализированные журналы. В ряде стран начали печатать многотомные собрания источников по национальной истории (некоторые из этих серий выходят и в наши дни, насчитывая сотни томов). Так, с 1826 г. стали издаваться «Памятники истории Германии»; с 1835 г. – «Неизданные документы по истории Франции»; в Италии с 1836 г. печатались «Памятники отечественной истории»; в США в 1832-1861 гг. было опубликовано 38 томов «Государственных документов Америки». Эта вторая волна публикаций источников, в продолжение деятельности эрудитов предшествующих веков, отвечала на запросы времени, отмеченного широким интересом к национальному прошлому.

Особой притягательностью обладали сюжеты, связанные с изучением народного творчества. Считалось, что дух народа, присущий ему неповторимый гений наиболее ярко проявлялись в языке, фольклоре, преданиях, обычаях. Исследователи-романтики обращали внимание на историчность самого языка, этимологию понятий, на проблему происхождения языков. Ответы на эти вопросы давало изучение источников. Романтики собирали и публиковали тексты народных песен, легенд, обрядов, т. е. источники, считавшиеся прежде не важными, не заслуживающими внимания «серьезных» историков. Эта деятельность заложила основы будущих культурно-антропологических исследований.

В первой трети XIX в. история продолжала тесно сосуществовать с литературой, хотя постепенно выделялась в самостоятельную профессиональную дисциплину. Был создан новый литературный жанр – исторический роман, который получил огромную популярность среди образованной публики. Ему отдавали дань такие писатели, как В. Скотт, В. Гюго, О. де Бальзак, А. С. Пушкин, Дж. Ф. Купер. Исторический роман оказал большое влияние не только на художественную прозу и поэзию, но и на способы написания национальных истории.

Румянцева:

Под профессиональной историографией мы понимаем специаль­ную осознанную деятельность по получению научного, т.е. получен­ного на основе отрефлексированного метода и, следовательно, верифи­цируемого, знания о человеке и обществе в историческом целом.

Под массовым историческим сознанием мы понимаем представле­ния об историческом прошлом, формирующиеся у человека в обще­стве и отвечающие как его индивидуально-психологическим потребно­стям, так и потребностям функционирования общества как целостной системы. Таким образом, подчеркнем, что в массовом историческом сознании, признавая его нерасчлененность, аналитически можно выделить две составляющие — индивидуально-психологическую и соци-алоную. Признаком сформировавшегося массового исторического со­знания является представление об истории как о процессе, т.е. о влия­нии исторического прошлого на актуальное состояние общества.

• европейской культуре нового времени свойствен исторический тип мировосприятия, порождающий потребность массового сознания в историческом метарассказе, а научного исторического знания — в научной теории исторического процесса;

• на протяжении XVIII—XIX вв. формируются основные социо­культурные функции исторического знания: давать научно выверен­ные нравоучительные примеры, служить основой законотворчества и выработки политических решений, формировать социальную иден­тичность;

Репина:

• В рассуждениях историков XIX—XX вв. понятие «событие» нередко пересекается с понятием «факт». В целом, если событие запечатлевает нечто произошедшее, то факт можно рассматривать как утверждение о событии. Понятие «факт» (лат. factum – сделанное) имеет по меньшей мере два значения: одно указывает на что-либо совершившееся; другое – на достоверность, подлинность свидетельства о произошедшем. В XIX—XX вв. в интеллектуальной культуре Запада укоренилось представление, что профессиональная история отличается от других форм рассказа о прошлом том, что основана на фактах, и этот базис отделяет историю от мифа, легенд, вымысла. В XIX в. в позитивистской историографии сложился своеобразный культ факта. Исследователю надлежало находить факты в источниках, с помощью критических процедур отделять от фактов все недостоверное, неважное, привнесенное, подобно тому, как археолог очищает от земли керамический обломок. Без фактов история лишается почвы; факты придают истории статус объективной, доказательной, научной дисциплины. В свою очередь, без деятельности историка факт утрачивает смысл. Понятие достоверного факта стало краеугольным камнем профессиональной исторической науки XIX в. Немецкий историк Леопольд фон Ранке писал, что, по его мнению, исторические свидетельства более интересны, чем романы таких писателей, как Вальтер Скотт. Для Ранке «высшим законом» было строгое следование фактам, как привлекательным, так и нелицеприятным. Даже незначительный исторический факт обладал большей притягательностью, чем самое грандиозное вымышленное событие.

И тут пошло важное:

• Многие тенденции, обозначившиеся в философии истории и исторической мысли XVII-XVIII вв., получили впоследствии свое развитие в тех подходах к проблеме исторического познания и содержания исторического знания, которые сформировались в середине XIX в. и продолжали определять интеллектуальную ситуацию в первой половине XX в. В XIX в. идея прогресса становится подобна символу веры. Это учение имело свои корпи в созданной в XVIII в. концепции истории как прогресса человечества по пути рациональности, но в XIX в. знание было отождествлено с естественными науками, а естественные науки – с техническим прогрессом.

• История в целом рассматривалась как поступательный процесс развития человеческого общества от низших форм к высшим. Признавалась возможность объективного анализа исторического процесса и всех его составляющих. Главное внимание уделялось критике источников и совершенствованию методов исследования. Вместе с тем имели место серьезные идейные расхождения историков в подходе к прошлому и в его оценке.

Каждое направление той или иной философской школы базировалось на выделении какого-то одного определяющего фактора развития, и на данной основе создавалась общая теория исторического процесса. Это могло быть движение Абсолютного духа, Божественное провидение, прогресс человеческого разума или развитие производительных сил, но всех объединяло убеждение в существовании некоего всеопределяющего начала, которое обусловливало общественное развитие.

• Историографию второй половины XIX в., с ее уверенностью в своих познавательных возможностях, не зря называют классической. В этот период ее социальный статус достигает небывалой высоты. Для ведущих направлений исторической мысли этого времени характерна убежденность в научности истории, стремление представить историческое знание как объективное и достоверное, базирующееся на критике источников и наличии критериев познания прошлого, заложенных в понятиях общественной пользы, нравственности, права, свободы воли, в государственных институтах.

• В конце XIX – первой половине XX в. па первый план выступает противостояние по проблеме квалификации истории как науки (конфликт сторонников так называемых номотетического и идеографического методов), возникает стремление акцентировать внимание на специфических проблемах гуманитарного знания, усиливается интерес к единичному, индивидуальному и неповторимому, к деятельности исторических личностей и к событийной истории.

Позитивизм:

• Развитие исторической пауки во второй половине XIX в. шло очень сложным путем. С одной стороны, на историографию продолжали оказывать влияние романтические идеи (особенно в первые десятилетия этого периода), с другой – на первый план вновь выдвигается рационалистическая концепция, однако уже в значительно преобразованной форме.

• В середине XIX в. преобладали попытки подчинения исторического познания социологическому. История не рассматривалась как самостоятельная научная дисциплина с собственным предметом и методами исследования, а при изучении прошлого преимущественное внимание уделялось государственным деятелям и политико-правовым институтам. Исторический материализм оказывал на практику исследований незначительное влияние. Огромную роль в развитии методологии изучения конкретных отношений и процессов прошлого и настоящего сыграл позитивизм, воспринявший от рационализма XVIII в. веру в безграничный прогресс общества, убеждение в определяющей роли научных и технических знаний для всего исторического развития.

• Но в то время как рационализм XVIII в. основывался главным образом на достижениях математики и механики, позитивизм возник в эпоху огромных успехов естественных дисциплин, особенно паук о живой природе. Влияние этих наук, достигших в учений Ч. Дарвина своей наивысшей точки, позволило заменить представление о механическом развитии общества идеей его органического развития. Позитивисты признавали объектом пауки только общее в изучаемых явлениях. Моделью для них являлось естествознание.

• После публикации труда Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» (1859) представление о природе как статической системе было окончательно отброшено, и коренным образом изменились отношения между историей, имевшей своим предметом развитие, и наукой о природе, предмет которой ранее полагался неизменным. Понятие «эволюция» стало для них общим, а методы естествознания казались вполне приемлемыми для изучения исторических процессов. Таким образом, стиралось принципиальное различие между историческим и естественнонаучным познанием.

• Позитивисты считали, что наука складывается из двух элементов: во-первых, из установления фактов (в их прямом восприятии); во-вторых, из разработки законов, путем обобщения фактов посредством индукции.

Формирование школ

• 60-80-е гг. XIX в. формируются новые школы и направления. В рамках позитивистской историографии между отдельными школами существовали заметные различия.

• Расширение поля исследования, накопление фактического материала в невиданных до того размерах, выдвижение на первый план проблем социальной, экономической и культурной истории можно, бесспорно, причислить к достижениям позитивистской историографии. Историческое знание рассматриваемого периода все более специализируется, распадаясь на отдельные отрасли не только по странам и эпохам, но и по отдельным проблемам. Систематическое применение сравнительно-исторического метода, интенсивный анализ письменных и вещественных памятников, в том числе вновь открытых, – все это позволило добиться значительных успехов. Совершенствуется техника исследования. Развиваются вспомогательные дисциплины –дипломатика, нумизматика, палеография, а также смежные научные отрасли – археология, историческая география, филология, этнография.

• В последней четверти XIX в. формируется организационная структура исторической науки и система профессионального образования. Повсеместно создаются кафедры истории и исторические семинары в университетах. Если к началу века в университетах Германии было всего 12 кафедр истории, то к концу его – 175. Студенты и преподаватели из других стран приезжают в Германию учиться в исторических семинарах Берлинского, Мюнхенского, Лейпцигского и других университетов. Постепенно по всей Европе распространяется опыт подготовки специалистов по образцу семинаров Ранке. Учреждаются институты истории при академиях и независимо от них, появляются солидные исторические журналы и многочисленные научные общества. Во Франции с 1876 г. начинает выходить журнал «Историческое обозрение» («Revue hislorique»), задачей которого была пропаганда исторических знаний и борьба за реорганизацию исторического образования во Франции. В Германии, наряду с ведущим «Историческим журналом» («Historische Zeitschrift», с 1859 г.) появляются периодические издания Геттингенской, Лейнцигской, Гейдельборгской академий, возникает много местных исторических обществ и комиссий, со своими печатными органами и ежегодными конференциями. В Англии с 1886 г. начинает выходить в свет «Английское историческое обозрение» («English Historical Rewiew»).

• Наряду с большим числом индивидуальных монографий, публикаций источников (хроник, актов и других материалов), статей в научной периодике выходят в свет разнообразные справочники и многотомные коллективные труды – серийные издания по всемирной истории, как, например, двенадцатитомная «Всеобщая история с IV столетия до нашего времени» (1887 – 1903) под редакцией ЭРНЕСТА ЛАВИССА (1842-1922) и АЛЬФРЕДА РАМБО (1842-1905), в создании которой принимали участие семьдесят французских историков. Профессор Сорбонны, директор Высшей нормальной школы, академик Лависс сыграл выдающуюся роль в развитии профессионального и школьного исторического образования во Франции. Приверженность основным принципам позитивизма не мешала ему во всех своих учебниках и обобщающих трудах, в том числе в «Истории Франции от ее истоков до революции» (1900-1911), выступать с ярко выраженных патриотических позиций и всячески способствовать формированию национального исторического сознания.

• Дискуссия (критика позитивизма, споры о методе), развернувшаяся на рубеже XIX-XX вв., стимулировала размышления и самих историков о природе и методах исторического познания. Именно в это время в европейских университетах начинается систематическое преподавание методологии истории, выходят в свет первые обобщающие исследования, раскрывающие специфику исторического познания, а также «введения в историю» для начинающих.

[Пропущен фрагмент…] ним из них был известный французский историк нюма ДЕНИ ФЮСТЕЛЬ ДЕ КУЛАНЖ (1830-1889), у которого культ факта превратился в культ письменных источников. Следуя девизу «Тексты, все тексты, ничего, кроме текстов!», он был убежден, что прошлое непосредственно предстает перед историком в источниках, а потому историческая наука сводится «к здравому толкованию документов».

Соотечественники Фюстеля де Куланжа – ШАРЛЬ ВИКТОР ЛАНГЛУА (1863-1929) И ШАРЛЬ СЕНЬОБОС (1854-1942), обобщив опыт историографии XIX в., дали в своем знаменитом «Введении в изучение истории» (1897) свод правил критики источников. В этом сочинении, которое долгое время было своеобразной «библией позитивистского историзма», утверждалось: «История пишется по документам. Документы – это следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей. Лишь очень немногие из человеческих мыслей и поступков оставляют после себя заметные следы; к тому же следы эти редко бывают долговечными: чтобы стереть их, достаточно простой случайности. Всякая же мысль и всякий поступок, не оставившие прямого следа или видимый след которых исчез, навсегда потерян для истории, как если бы он никогда не существовал. За неимением документов, история обширных периодов прошлого человечества останется навсегда неизвестной. Ничто не может заменить документов: нет их, нет и истории».

При этом они обращали особое внимание на то, что каждый документ требует критического исследования с опорой на точный метод и соблюдением многочисленных предосторожностей, а самой этой процедуре должна предшествовать эвристика (поиск и сбор документов, необходимых для изучения того или иного вопроса), которая составляет первую и одну из самых главных частей работы историка. Неполнота источников, даже с применением в их анализе всех предписанных правил, приводит к самым серьезным ошибкам и искажениям. Огромное значение придавалось вспомогательным дисциплинам, их роли в профессиональной подготовке историка. Допускалось два ряда вопросов, соответствующих двум рядам процессов, путем которых составляется документ: во-первых, следовало обнаружить, что его автор действительно думал, потому что он мог быть неискренен («критика достоверности»); во-вторых, надо было определить, что он действительно знал, потому что он мог ошибаться («критика точности»). Когда автор неизвестен, возникает новая проблема: поскольку критика действует, мысленно воспроизводя условия труда автора, то в случае анонимного. свидетельства она может воспользоваться только одним приемом – изучить общий характер документа.

Подчеркивая трудности исторического познания, Ланглуа и Сеньобос заявляли, что прошедшую реальность историк не наблюдает, он знает ее только но сходству с существующей реальностью. Одновременно изменилось понятие факта и вера в его абсолютную объективность, а также убежденность в универсальности научного метода. Поскольку исторические факты узнаются только косвенным путем, по оставшимся от них следам, и историческое знание, таким образом, не основано на непосредственном наблюдении, то и метод исторической науки должен коренным образом отличаться от метода положительных наук, т. е. всех наук, кроме геологии, которые основаны на непосредственном наблюдении. Действительно, хотя следы прошлого, называемые историческими памятниками, историк наблюдает непосредственно, дальше он действует исключительно путем умозаключений, руководствуясь принципами исторической критики. Если во всех науках, основанных на наблюдении, подчеркивали Ланглуа и Сеньобос, исходной точкой для умозаключений служит сам наблюдаемый факт, то для историка отправной пункт – документ, а конечная цель исследования – факты прошлого. И между этой отправной точкой и конечной целью нужно пройти ряд тесно связанных друг с другом умозаключений, рискуя то и дело впасть в ошибку. Исторический, или косвенный, метод в силу этого гораздо уязвимее метода, основанного на непосредственном наблюдении. Но только он позволяет историкам установить истину.

Наряду с внешней и внутренней критикой источников, считавшихся важнейшей частью исторического метода, Ланглуа и Сеньобос специально остановились на проблеме синтеза полученных разрозненных фактов и выстроили целый ряд процедур, необходимых для того, чтобы сгруппировать изолированные факты в научное целое. Во-первых, это создание в воображении историка мысленного образа, максимально похожего на тот, какой могло бы дать непосредственное наблюдение факта прошлого. Во-вторых, это группировка полученных фактов на основе предположения о том, что совокупность явлений настоящего аналогична совокупности явлений прошлого. В-третьих, это заполнение неизбежных пробелов в рядах фактов (ввиду отсутствия следов в сохранившихся источниках) посредством рассуждений и умозаключений, исходя из уже достоверно известных фактов. В-четвертых, это сведение массы фактов к некоторым формулам, позволяющим выяснить их общие признаки (данный процесс приводит к окончательным выводам и венчает историческое построение с научной точкой премия).И наконец, в-пятых, изложение результатов работы.

Первым в мировой литературе фундаментальным исследованием своеобразия исторического познания с неокантианских позиций стал двухтомный труд выдающегося русского историка АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ЛАППО-ДАНИЛЕВСКОГО (1863-1919) «Методология истории» (1910-1913), опубликованный в качестве пособия к лекциям, прочитанным студентам Санкт-Петербургского университета. В этой книге впервые было обосновано определение методологии истории как особой отрасли научно-исторического знания.

В русле неокантианской методологии Лаппо-Данилевским были поставлены коренные вопросы исторического познания, по сей день сохраняющие свою актуальность: принципы исторического знания, критерии оценки, познавательные цели объект исторической науки, специфика исторического факта, методология источниковедения и т. п. Лаппо-Данилевский подчеркивал тесную связь между теорией исторического знания (определяющей исходные принципы исторического познания), методологией источниковедения (устанавливающей принципы и приемы, на основании и при помощи которых историк, пользуясь известными ему источниками, утверждает, что интересующий его факт действительно существовал) и, наконец, методологией исторического построения (с ее принципами и приемами, при помощи которых историк объясняет этот факт). Источник понимался как реализованный продукт человеческой психики, объективированная форма человеческого творчества. Автором были рассмотрены основные виды источников, принципы их классификации, методы интерпретации и критики.

Историк изучает индивидуальные события, по поскольку действительность слишком разнообразна, чтобы ее можно было изобразить во всей полноте индивидуальных черт, то необходимо осуществить процедуру отбора фактического материала в соответствии с представлением о его историческом значении и ценности. Однако историк судит об историческом значении индивидуального не только по его ценному содержанию, но и по степени его действенности, или влияния. Сочетание ценности и действенности индивидуального служит критерием отбора исторических фактов. Следующая необходимая процедура – построение целостного образа исследуемого объекта на основе понимания и переживания его ценности. При этом каждый отдельный факт определяется в своей индивидуальности как незаменимая часть целого.

При признании субъективной стороны исторического познания, научность и объективность исторического описания могла быть все же обеспечена высоким профессионализмом историка, строгим критическим анализом источников, использованием норм и правил проведения синтетических процедур. Историк, который применяет научные методы изучения и критики свидетельств прошлого, стоит на достаточно прочной основе. В науке иод критикой понимают совокупность приемов, направленных на выявление ценности источника. Задача научной критики состоит в том, чтобы, вскрыв различные недостатки и пробелы в показаниях источника, лучше его понять и восстановить его подлинный смысл.

Разумеется, материалы, которыми располагает историк, даже в своей совокупности представляют лишь часть объекта изучения, в то время как целое давно исчезло и существует лишь в той мере, в какой его может воссоздать историк. Следовательно, то, что мы знаем как историю, – лишь часть человеческого прошлого, которая поддается сознательной реконструкции на основании имеющихся свидетельств и привлекаемых историком косвенных данных. При этом уже Ланглуа и Сеньобос считали требование не использовать выводы других историков, содержащихся в так называемых вторичных источниках, чрезмерными: «Такая сложная паука, как история, где прежде, чем формулировать вывод, приходится, обыкновенно, накоплять факты миллионами, не может основываться на подобном вечном написании снова. Историческое построение не делается прямо по рукописям, точно так же как история «не пишется по рукописям» на одном и том же основании – ради сбережения времени. Чтобы двигать вперед науку, нужно комбинировать выводы, добытые тысячами частичных работ».

Билет № 23. Проблема метода наук о культуре в неокантианстве: Баденская школа неокантианства (Г. Риккерт) и русская версия неокантианства (А.С. Лаппо-Данилевский).

По Румянцевой (глава «XX век: от плюрализма к постмодерну») и Репиной.

Тут! Где-то у меня заметка о неокантианстве была в первом билете.

Основное положение: на рубеже XIX—XX вв. изменение отношения к человеческой индивидуальности — принцип признания «чужой одушевленности» приобретает методологический смысл в историческом знании; историческая наука развивается под влиянием противоречивых тенденций; с одной стороны, необходимости глобализации исторических теорий, с другой — усиления индивиду-ально-психологической потребности в осмыслении исторического процесса.

Социокультурная ситуация рубежа XIX—XX вв. и философская проблема «чужого Я» (тоже упоминалось в контексте в первом билете).

Контекст исторический: На рубеже XIX — XX вв. актуализируется проблема теоретического осмысления истории человечества как единого целого. Масштабные социальные потрясения явили миру его тотальную взаимозависимость и заставили осознать ограниченность национальных историй, коими был столь богат XIX в.

Несколько причин актуализации интереса к индивидууму в теоретике-познавательном смысле:

глобализация экономических и информационных процессов в мире на рубеже XIX—XX вв. приводит к пониманию взаимозависимости человечества, в философии сформировалось понятие «всеединое человечество» (У лаппо-Данилевского), в историческом знании происходит расширение того, что А. Тойнби называет «умопостигаемое поле истории».

Попытки осмыслить единство культурного бытия как в эволюционном (единство исторического процесса), так и в коэкзистенциальном плане (единство культуры) с необходимостью должны были привести к проблеме понимания иной культуры и философского воспроизведения «чужого Я».

В конце первой трети XX в., в 1927 г., как бы подводя итоги культурного развития рубежа веков и размышляя о перспективах человечества, Фрейд приходит к выводу о том, что «центр тяжести переместился, по-видимому, с материального на душевное»1. Но заметим, что мысль о необходимости такого «смещения* высказывалась Н. Я. Гротом еще в 1889 г. Б программной статье журнала «Вопросы философии и психологии» Грот пишет о том, что на фоне бесспорно великих достижений «положительных наук»

«.. .вот уже давно тянется, особенно на Западе, во многих отношениях ненормальная, неестественная жизнь, напряженная по своему процессу и, по-видимому, ничтожная по своим нравственным результатам».

Рубеж XIX-XX вв.: проблема понимания «Другого» («чужого Я») начинает осмысливаться принципиально по-новому: как сложная философская проблема.

Кризис позитивизма в конце XIX в. преодолевался с идиографических позиций, наиболее последовательно обоснованных в немецкой неокантианской культурологической школе (Виндельбанд, Риккерт). Хотя, как мы пытались обосновать, кризис позитивизма в историческом знании — это по сути кризис неподчинения исторического знания позитивизму.---------

Генрих Риккерт (1863—1936):

История — разновидность наук о духе, идеографическое знание, отличающееся от наук о природе, номоте-тического знания и не подчиненное ни философии, ни социологии, философ полагал, что фактически Виндельбанд устанавливает не одно, а два различия между наукой и историей. Первое заключается в разграничении обобщающей и индивидуализи-рующей мысли; второе — в дифференциации мысли оценочной и неоценочной. Объединяя их, он выделял четыре типа наук: н е оц е н о ч н а я и обобщающая, или чистая естественная, наука;неоценочные и н е о б о б щ а ю щ и е квазиисторические науки о природе, например геология; о ц е-ночные и обобщаю щ и е квазинаучные исторические дисциплины, такие, как социология или экономика; оценочная и индивидуализирующая наука, или история в собственном смысле слова. Таким образом, четыре типа наук образуют единую шкалу, па одном конце которой — предельный случай абстрактного мышления, а на другом — предельный случай знания реальности в ее индивидуальном существовании. И специфика

исторического исследования состоит в том, что его результаты выражаются не в обобщенных суждениях, а в групповых понятиях с индивидуальным содержанием, к тому же следствие не вытекает с прямой необходимостью из причины. Оценка результатов исторического исследования происходит в соответствии с некоторыми донаучными критериями и системой ценностей, на которой основано понимание существенного и несущественного.

Риккерт решителько отверг как существование исторических законов, так и способность исторической науки их понять. Он доказывал, что понятие исторического развития и понятие закона исключают друг друга, так как в законе есть то, что повторяется любое число раз, а в историю развитие входит как возникновение нового, не существовавшего ранее. По мнению Риккерта, задача истории, в противоположность естествознанию, направленному на исследование общего и открытие законов, заключается в изображении действительности во всем ее бесконечном разнообразии. История должна изучать в реальной действительности не общее, а единичное, и от этого она ни-сколько не утратит своего научного значения.

Отвергая идею закономерности как руководящего принципа исторического познания и ограничивая область исторических исследований единичными явлениями, а их задачу — систематизацией этих явлений, неокантианцы разработали учение о ценностях, призванное вывести историческое познание за пределы субъективного. В классификации Виндельбанда высшими объявлялись религиозные ценности, за ними следовали ценности эстетические, этические и логические. Важнейший момент состоял в том, что ценности понимались как априорные и имеющие всеобщий характер, поскольку признаются всеми членами культурного сообщества. Именно на этой всеобщности культурных ценностей и покоилась «объективность», поскольку исторически существенное, по Риккерту, обладало значением не только для того или иного индивида, но и для всех.

Именно в это время в европейских университетах начинается систематическое преподавание методологии истории, выходят в свет первые обобщающие исследования, раскрывающие специфику исторического познания, а также «введения в историю» для начинающих.

Риккерт - акцентировал внимание на уникальности культурных явлений,

Русская школа неокантианства:

 русское неокантианство – самостоятельное / оригинальное эпистемологическое направление, системообразующее основание и специфика которого – во внимании к объекту исторического познания / историческому источнику;

 различие русского и немецкого (Баденская школа) неокантианства – один из существенных факторов, обусловивших различие путей развития методологии истории в России и на Западе на протяжении всего XX века.

Особенность и главная база: «признание чужой одушевленности», «чужого я». Этот же принцип начал разрабатывать Введенский Алексей Иванович (1856 – 1925) лежит в основании методологии исторического изучения Александра

Сергеевича Лаппо-Данилевского.

Лаппо-Данилевский:

Лапшин сосредоточил свое внимание на исследовании творческого процесса в целом — в философии, в науке, художественном творчестве, и на этом фоне поставил вопрос о специфике исторического познания, то Лаппо-Данилевский создал целостное методологическое учение в сфере исторического познания.

Концепт «всеединство» в русском неокантианстве:

В соотнесенности с философской концепцией «всеединства» формируется понятие «всеединое человечество». Заметим, что понятие «всеединство», необходимое для понимания концепций Лаппо-Данилев-ского и В. И. Вернадского, было не чуждо европейской философии предшествующего периода, но в русской философской мысли конца XIX — начала XX в. оно приобретает системообразующее значение.

Концепция Лаппо-Данилевского признает необходимостью использовать оба – номотетический и идеографический, - подходы разделения наук. Посему его теоретико-познавательную концепцию принято вписывать в философию неокантианства, неокантианства образца Баденской школы – Вильгельм Виндельбанд, Генрих Риккерт и др. До определенного момента (хотя часто и сейчас) отечественная историография редко ставила под вопрос это соотнесения. Статья Марины Федоровны Румянцевой о «Методологии истории А.С. Лаппо-Данилевского в контексте русской версии неокантианства» - один из примеров обращения к этому вопросу (в ней она о Хвтостове и Лапшине еще, о них будет ниже).

Главная идея автора статьи в том, что концепция Лаппо-Данилевского не просто не вытекает из положений представителей Баденской школы, но и вовсе выходит за ее пределы. Марина Федоровна пишет, что правильнее было бы говорить о самостоятельной рецепции представителями так называемой «русской школы неокантианства»2 философских идей Канта, а не о восприятии и переработке идей Риккерта или Виндельбанда.

Оценка «русской школы неокантианства» в лице А.С. Лаппо-Данилевского:

«-»

Главной причиной того, что многие исследователи научного наследия Лаппо-Данилевского убеждены именно в последнем положении (прямой преемственности Баденской школе, а не самостоятельной рецепции философии Канта), является то, что, как считает автор статьи, его концепция изучалась ими не с позиции истории философии, а только с историографической точки зрения.

«+»

Те же, кто смотрят с иных позиций на наследие ученого и более придирчивы к деталям, относят его концепцию скорее к феноменологической, например, на этом настаивал С.Н. Валк. Эта позиция поддерживается и в современной отечественной историографии, в частности М.Ф. Румянцевой, О.М. Медушевской и др.

Метод интерпретации у Лаппо-Данилевского:

Румянцева считает, что для того, чтобы лучше понять теоретико-познавательную концепцию ученого, нужно обращать внимание на ее элементы, которые позволяют ее характеризовать как принципиально отличную. Разработанная теория об интерпретации источника и ее методов (ниже бонусом будут они приведены)– вполне является таким элементом.

Различие и сходство с неокантианством баденского разлива:

Лаппо-Данилевский разделял только терминологию представителей неокантианства, а не классификацию наук этого философского направления. Его концепция – это скорее «антитезис по отношению к неокантианской альтернативе наук о природе (номотетические) и наук о культуре (идеографические)». Это «преодоление противоположных двух способов постижения реальности»3.

Здесь кратко о теории интерпретации и вообще Лапы-Данилевского)): Можно не читать:

По его мнению, основой профессионализма исследователя является методологическая рефлексия. Это означает, что критерием объективности, научности исследования является то, насколько серьезно ученый подходит к вопросу о методе своего исследования. Это позволяет ему правильно ставить задачи и отвечать на поставленные вопросы. Та информация, которую ученый способен получить в процессе своего исследования об изучаемой им действительности «есть прежде всего обоснованное экзистенциальное суждение о содержании моего представления, то есть о том, что именно в нем содержится»4. То есть историк конструирует «чужого я» посредством изучения, интерпретации «продукта человеческой психики».

XX век характеризуется чередой сдвигов в отношении к проблемам научного метода. Мишель Фуко писал, что к концу XIX столетия четко оформилась та система представлений, историческое априори (эпистема в определении Фуко), которое определило и определяет наше современное знание. Это время характеризуется появлением гуманитарных, эмпирических наук (наук о языке, труде и жизни) в связи с появлением человека как объекта познания. Это и стало причиной спора между науками и в отношении применяемых ими методов.

Язык стал независимой системой знаков. Трехмерное эпистемологическое поле , углы которого – это дидактические, эмпирические науки и философская рефлексия, пришло на смену единому эпистемологическому полю, которое существовало до начала XIX века и существовало потому, что признавался единый принцип обоснования исторического процесса. Особенностью большей части философских концепций этого периода было то, все они брали за основу своей теории общее, единое начало, выступавшее критерием объективности.

В результате этих изменений человек потерял свою историю и взамен получил свою историчность. Так как он оказался вне единого поля истории, то он «начал искать свой облик в вещах и документах», культурных объектах.

Источниковедение же «разрабатывает познавательные модели для выявления типологии культурных объектов», произведений, исторических источников. Первым этапом является методология источниковедения, позволяющая рассматривать «продукт человеческой психики» как культурный объект определенного времени. Затем следует методология исторического построения.

Уже упоминалось, что главный эпистемологический принцип методологии Лаппо-Данилевского основывается на «признании чужой одушевленности». В этом плане интерпретация источника играет большую роль.

Ученый берет источник, чтобы познать историческую действительность. Но он должен четко знать, что именно он в нем ищет, дабы это не было только результатом его фантазии. Интерпретация способствует «благонадежности» выводов.

Лаппо-Данилевский пишет, что источник невозможно понять сразу, иногда смысл его можно вычленить только после дальнейшего истолкования, например, путем определения дополнительного смысла тех запечатленных в материальных образах аллегорических образов, которые с ним связаны. Хотя образ и смысл не всегда коррелируют друг с другом, но связь между ними, безусловно, присутствует.

Чтобы полноценно понять источник, нужно приблизиться к тому состоянию сознания, которое было у автора, поэтому всякая интерпретация «дает лишь более или менее приблизительное его понимание, да и степень такой приближенности не всегда можно установить с надлежащей точностью».

Тем не менее, интерпретация нужна для того, чтобы историк «подыскал» смысл (психическое значение), которое наиболее соответствует материальному образу источника.

Он выделяет несколько методов:

Психологический;

Технический;

Типизирующий;

Индивидуализирующий.

Интерпретация начинается с психологического истолкования. «Психологическое толкование лежит в основе всех остальных методов исторической интерпретации источников». Мы или подводим под уже известные нам понятия свои представления о фактах, либо мы распространяем эти знания на «аналогичное с ними и обогащающее их значение», используя при этом дедуктивный метод.

«Чужой я» создавал свое произведение сознательно. Историк устанавливает мысли, которые ассоциировались у автора с этим материальным образом. Но смысл данного источника и смысл, который «понял» историк могут не совпадать. Лаппо-Данилевский приводит такой пример: междометие «Ах!», которое написал автор источника, может связываться со зрительным образом, но ведь есть еще и слуховой смысл. Автор мог в этот «ах!» внести разный смысл.

Кроме того, пониманию смысла источника часто мешают вставки в текст, самого автора или более поздние. Например: «в церковных памфлетах XI–XII вв. мысль автора часто прерывается выписками из произведений Отцов Церкви и т. п.; и только после внимательного рассмотрения настроения данного творца историк может иногда разыскать ту нить, которая служит для понимания хода его мыслей и связи их если не в логическом, то по крайней мере в психологическом смысле слова» (курсив здесь и далее мой – Е.Е).

Определить идею источника возможно, если понять его назначение. Задачу соответствия между психическими вложенными в произведение значениями призваны решить аналитически и синтетический методы. Понять назначение источника помогает техническая интерпретация.

Техническая интерпретация – это когда мы интерпретируем источник с точки зрения тех технических средств, которые использовались для осуществления произведения. Здесь, в первую очередь, важны форма и материал, которые могут свидетельствовать о назначении источника.

Однако технические средства бывают разных видов. Сюда входит внешняя обработка источника и внутренняя. Внешняя – это внешний вид источника – его бумага, почерк автора и пр. Внутренняя – это когда историк исследует те приемы написания, род творчества и стиля, которые использовались для создания произведения. В итоге, типизирующий метод сначала проводит связь между материалом и назначением источника, затем между идеей и назначением, потом между назначением и формой.

Техническая интерпретация позволяет историку догадаться, например «о степени развития эмпирических знаний людей, оставивших по себе данные остатки культуры» и делать выводы «касательно степени развития материального быта данного населения: с такой точки зрения он придает значение остаткам хлебных зерен в свайных постройках» и пр. Дает возможность определить, когда и где создавался источник.

Последние указанные два метода необходимы потому, что есть типические отразившиеся в источнике признаки его культуры, а есть и индивидуальные его особенности. Приступая к интерпретации, историк уже комбинирует техническую, психологическую интерпретацию и индивидуализирующий и типизирующий методы, поскольку а) он признает, что источник – продукт человеческой психики; б) он признает индивидуальный стиль автора; в) признает то, что стиль этот относится к определенной культуре.

Комбинации методов могут быть разными в зависимости от того, к какому роду объекта они прилагаются.

Подведем итоги:

• на рубеже XIX—XX вв. постепенно начинает складываться новая социокультурная и познавательная ситуация, которую можно охарактеризовать как культурный и методологический плюрализм и которая предваряет ситуации постмодерна;

• с этого времени изменяется восприятие человеческой индивидуальности в результате взаимодействия противоречивых тенденций: с одной стороны, унифицирующего воздействия массового производства, средств массовой информации, с другой — нового уровня эмансипации человеческой индивидуальности;

• формируется принцип признания «чужой одушевленности», приобретающий системообразующее значение в методологии гуманитарного знания;

• историческая наука развивается под влиянием противоречивых тенденций; с одной стороны, необходимости глобализации исторических теорий, с другой — усиления индивидуально-психологической потребности в осмыслении исторического процесса;

• в XX в. создаются цивилизационные теории исторического процесса глобального охвата (Шпенглер, Тойнби); при этом стремление осмыслить историю как единое целое сопровождается пониманием субъективного характера такого осмысления;

• в свою очередь осознание субъективности ощущения и осмысления истории ведет к попыткам элиминировать свою субъективность, «выйти за

пределы» истории, по крайней мере западной, и окинуть умственным взором весь исторический процесс;

• понимание культурного многообразия мира становится условием новой интеграции;

• одновременно возрастает значение сравнительно-исторических исследований, поиск адекватного метода для которых продолжается на протяжении всего XX в.

Билет № 24. Российская историография рубежа XIX–XX вв. (В.О. Ключевский).

Репина (История исторчиеского знания) – 192 – 201

Немного про саму российскую историографию в то время:

(Изучению теоретико-методологических исканий в отечественной историче- ской науке рубежа XIX – ХХ вв. были посвящены обобщающие работы Н.М. До- рошенко и С.П. Рамазанова. Оба исследователя характеризовали этот период как 70 О.Б. ЛЕОНТЬЕВА «кризис в исторической науке», который был одной из составляющих общена- учного кризиса того времени – пересмотра классических представлений о цели, формах и методах научного исследования. Согласно точке зрения Н.М. Доро- шенко, в последнем десятилетии XIX – начале ХХ в. в российской исторической науке сосуществовали «две линии, по-разному решавшие теоретико-познава- тельные вопросы исторической науки и определявшие решение её методологи- ческих проблем»; одно из этих направлений характеризовалось стремлением построить методологию истории по образцу естественных наук, другое – инте- ресом к уникальным историческим событиям и историческим личностям, субъ- ективизмом и психологизмом [14; 15, c. 7]. С.П. Рамазанов характеризовал си- туацию рубежа XIX – XX вв. в российской исторической науке как эпоху «ломки представлений о цели, форме, способах исторического знания» – кон- куренции нескольких ведущих научных течений (позитивизма, неокантианства, «философии жизни»), «преодоления позитивизма» и попыток выработать но- вую «научно-исследовательскую программу» [16–17]. Таким образом, оба ис- следователя акцентировали внимание на «судьбах позитивизма» в условиях научного кризиса. В качестве методологических течений, которые в начале ХХ в. могли соста- вить альтернативу позитивизму, одни исследователи (О.В. Синицын, А.В. Мали- нов, С.Н. Погодин и др.) выделяют неокантианское направление [18–21]; в научной литературе можно встретить суждения, что «позитивизм и неокантиан- ство на рубеже XIX – XX вв. представляли собой два основных варианта научной философии и две основные версии философского обоснования науки» [21, с. 174]. Другие исследователи связывают рождение «новой исторической науки» (осно- ванной на «новом методе историко-культурного синтеза») с именем Л.П. Карса- вина и находят её истоки в научных традициях школы И.М. Гревса [22]. Иногда историографы и методологи очерчивают контуры новой парадигмы, которая в начале ХХ в. шла на смену позитивизму, более широко, не связывая её с каким-либо отдельно взятым научным течением. По мнению В.Д. Жигунина и Г.П. Мягкова, в российской исторической мысли конца XIX – начала ХХ в. сложилось направление «раннего культурологизма», которому принадлежали и историки-неокантианцы, и религиозные мыслители, и даже некоторые творчески мыслившие позитивисты (например, Н.И. Кареев, «предугадавший» проблема- тику школы «Анналов») [23]. О.М. Медушевская выделила «феноменологиче- скую парадигму» как одну из альтернативных моделей методологии гуманитар- ного знания, сложившихся в начале ХХ в. Важнейшими чертами этой парадигмы, с её точки зрения, было представление о мире и человечестве как о системной целостности, изучение структурных свойств произведений культуры, превали- рование структур над индивидуальной спецификой, что давало возможность применения строгих эффективных методик [24].) НО ВОЗМОЖНО ЭТО ПОЛНЫЙ БРЕД ЛУЧШЕ НЕ ПИСАТЬ ЭТО

В пореформенный период российская историография, развиваясь в усло- виях усложнения политических и социальных отношений, отличалась напряженным поиском нового как на поле исторической проблематики, так и в области методологии. И в силу внутренних потребностей, и в силу большого влияния общеевропейского интеллектуального процесса исто- рическая наука в России двигалась в одном направлении с историко- философской мыслью Запада. Одной из ведущих тенденций этой эволю- ции был переход к позитивизму.

Несмотря на господствующее положение позитивизма, с конца XIX в. в отечественную историографию активно стали проникать заим- ствования и из других философских учений, в частности неокантианства и марксизма. Таким образом, историографическая картина, сложившая- ся в конце XIX — начале XX в., характеризовалась крайней пестротой и сложностью.

Широкую популярность приобрел «экономический материализм». В конце XIX в. под этим термином понимали методологию, построенную на принципе признания главенствующей роли экономического фактора в истории. Надо отметить, что понятие «экономического материализма» являлось достаточно расплывчатым, поскольку к данному течению не без оснований можно отнести как сторонников позитивизма, так и, например, ранних марксистов. Под марксизмом часто понимался именно «экономи- ческий материализм», методологические подходы которого в той или иной форме нашли применение в работах многих исследователей.

Тем не менее марксизм нельзя причислить к лидирующим историографическим направлениям конца XIX — начала XX в.

Во второй половине XIX в. в рамках историко-правовой науки нача- ло формироваться социологическое, или реалистическое направление. Под влиянием социологии значительно расширилась проблематика ис- следования

Кроме методологии произошли значительные изменения и в органи- зации науки. Особенно заметным стало увеличение научно-исторических журналов, ставших важнейшими проводниками научных идей.

Указанные выше тенденции развития отечественной историографии создавали насыщенный фон для научной деятельности историков Мо- сковской школы, создавая предпосылки для формирования неодномер- ного научного мировоззрения.

https://cyberleninka.ru/article/n/v-o-klyuchevskiy-i-ego-shkola-fragmenty-lektsionnogo-kursa-otechestvennaya-istoriografiya

есть спор – можно ли вообще говорить о школе Ключевского.

Ключевский в годы студенчества пережил, по крайней мере, две непосредствен- ных линии воздействия. Они представлены, с одной стороны, фигурами историка древ- ней литературы, знатока истории русского языка и фольклора Ф. И. Буслаева и профес- сора русской и всеобщей истории С. В. Ешевского; с другой — знаменитым С. М. Со- ловьевым и его соратником по государственной школе — Б. Н. Чичериным. Первые из названных учителей, которых он слушал на младших курсах обучения в университете, сформировали в нем стойкий интерес к русской литературе, народной культуре, оттачивали его литературные способности, принесшие впоследствии ему сла- ву историка-художника. Общение с ними содействовало также созданию интереса мо- лодого Ключевского к демократической струе русской литературы и публицистики. Ве- роятно, через Ешевского, ранее работавшего в Казанском университете, произошло зна- комство Ключевского с сочинениями А. П. Щапова, влияние идей которого отмечается многими биографами историка.

Начиная с третьего курса, когда Ключевский стал слушать лекции С. М. Соловье- ва, приобрел более богатый опыт общения с педагогами историко-филологического фа- культета и стремился к самостоятельным суждениям относительно содержания и мето- дов преподавания, фигура ведущего историка, уже ставшего широко известным, затми- ла авторитеты предшественников

Друг Герье, крупнейший русский историк Василий Осипович Ключевский (1841-1911) порвал с теоретическими установками «государственной школы» и рассматривал российскую историю как часть всеобщей. Мечтая создать науку об общих законах строения человеческих обществ, приложение которых не зависит от преходящих местных условий, он выстроил свою оригинальную историческую концепцию. На вопрос о том, что составляет предмет исторического изучения, Ключевский отвечал, что этим предметом служат происхождение, развитие и свойства людских союзов. Он искал наиболее существенное в истории народа, выявляя характерные обстоятельства, определявшие его жизнь на разных этапах истории, и видел главную особенность истории великороссов в природном факторе, стимулировавшем непрерывные миграции населения. Выделив четыре «исторические силы», определявшие в своей совокупности исторический процесс – природу страны, физическую природу человека, личность и общество, – Ключевский создал синтетическую концепцию, которая связывала природные условия и человеческую социальность.

В духе позитивистской ориентации на принципы естественнонаучного знания Ключевский поставил в курсе «Методология русской истории» вопрос о различении субъективного метода, делающего из истории средство общественного воспитания, и метода объективного, направленного на научное познание прошлого.

По его мнению, в основе субъективного метода находится стремление обосновать истоки и постепенное становление современной культуры человечества, а потому отбираются только те исторические факты, которые имеют отношение к этому процессу. Но человечество неоднородно, и вполне естественно, что эта подборка фактов и их оценка у историков, принадлежащих к разным культурам, отличаются друг от друга. «Такое историческое изучение, – писал Ключевский, – отправляется не от исторического явления, а от личного кругозора изучающего, т. е. не от изучаемого объекта, а от изучающего субъекта, и, следовательно, исходным пунктом изучения становится точка зрения изучающего». Что касается объективного метода, то в его основе лежит взгляд на современную культуру не как на итог развития человечества, а как на одно из его состояний, и задачей становится изучение «самого исторического движения». В этом случае теряет свое значение даже хронологическая последоваельность явлений, поскольку важно не то, что после чего следует, а то, что из чего следует, и, соответственно, необходимы иные приемы исследования: наблюдение, сопоставление и обобщение явлений.

На становление «русской исторической школы» всеобщей истории (такое название ей дали зарубежные ученые, высоко оценившие научные достижения своих российских коллег) огромное воздействие оказала связь историков с Московским университетом. На формирование ее научной проблематики и активной общественной позиции повлияла социально-политическая обстановка в пореформенной России. Приоритетные темы группировались вокруг истории социальных отношений и социальной борьбы, особенно в переломные периоды развития общества. Историки неизменно подчеркивали воспитательную и общественную функции их науки, систематически занимались публицистической и просветительской деятельностью, видя в этом долг ученого.

Билет №25. Становление истории исторического знания как субдисциплины исторической науки.

Историографическое источниковедение – это система знаний о закономерностях поиска, обработки и использования источников, применяемых в историографии.

Предмет историографии – познание закономерностей возникновения и развития исторических знаний.

В последние годы помимо изучения историографического факта, критериев его оценки и анализа выдвинулась проблема историографического источника и в целом спектр вопросов, объединенных общей темой «Историографическое источниковедение». Их исследование в современных условиях приобретает большое теоретико-методологическое значение, они тесно соприкасаются с теорией исторического познания. От историографических источников, полноты, их репрезентативности, информационной достоверности, объективности, уровня обработки, научной критики и методов использования во многом зависят качество и эффективность историографических исследований.

При работе с историограф. фактами и источниками ученому необходимо изучить конкретные услоивя их появлениея, определелить влияние на воззрение исследователя совр. ему общественно-полит. обстановки оценить степень вклада исследователя в изучение проблемы, выявить то ценное. что имеется в историограф. источнике для современности. При это историк оперирует всей совокупностью общенаучных, историогр., ист. принципов и методово исследвоания.

1) необходимо рассм. истор. концепцию в развитии и в тех конкретно-ист. условиях, в кот. она появилась

2) предполаг. оценка ист. концепции в сравнении с предш. периодом ист. науки, что позволяет выявить процесс накопления ист. знаний, определить преемственность в развитии ист. науки.

(принцип историзма)

Историографические источники: те исторические источники, которые определяются предметом историографии и несут информацию о процессах, протекающих в исторической науке и в условиях ее функционирования. Они используются наряду с историографическим фактом для установления закономерностей возникновения и развития историографии.

В источниковедении историографии всё чаще применяются методики СИДов. Особое место в корпусе историографических источников принадлежит эго-документам, представленным письмами, дневниками, мемуарами историков. Эти источники особенно важно, ибо они носят уникальный характер и через открытие реальности «по ту сторону» научных трудов, позволяют расширить представления об историограф. процессе.

Прежде всего, это способствует уточнению содержания понятия «историографический процесс». Картографирование переписки историков позволяет нам представить географию научного поиска, отследить влияние научных миграций на творчество ученых, продуктивные периоды творчества. Таким образом круг субъектов историографического процесса пополняется другими представителями интеллигенции, кот. интерес. ист. прошлым, занимались коллекционированием древностей и проч.

Историографический источник:

а) «любой исторический источник, содержащий данные по истории исторической науки» (Л.Н. Пушкарев)

б) «всякий источник познания историографических явлений» (С.О. Шмидт).

Главным и основным типом историографического источника являются письменные источники, однако историограф не может обойти, например, фольклорные, этнографические данные, а также материалы фотофонодокументов и др. Это труды исследователей, созданные в разнообр. формах: монографии, статьи, рецензии, выступления на науч. конференциях и т.д., а также их рукописи, архивы, научные лаборатории. Короче, это все «...материалы, которые важны и необходимы для понимания процесса развития исторической науки» (если исторический источник, по замечанию С. О. Шмидта, интересует историка как носитель определенной информации об историческом факте, то историографический источник интересует историографа также с позиции его информативности о факте историографическом).

Л. Н. Пушкарев: будем ли делать классификацию историографических источников? Давайте перенесем схему исторических источников.

С.О. Шмидт: нет, давайте без этого, ребята. Не стоит механически переносить понятия о типах ист. источников на историогр. источники. А вдруг их иерархии не совпадут?..

Требованием к историографическому источнику должно быть присутствие в исходном для него материале «историографичности», понимаемой в двух планах: наличие в нем элементов историографической информации; возможность его использования с целью установления закономерностей историографии. Выбор самого историографического источника, как и факта – это уже, по существу, начало его осмысления.

Одними из самых многочисленных историографических источников являются труды историков. Труды есть главные историографические факты. Поэтому историографическое источниковедение вырабатывает к ним свое специфическое отношение. Историограф характеризует источниковую основу книги и статьи, их богатство (или узость), методы и методику обработки и показывает ее влияние на развитие исторической науки. Его также интересует весь процесс «введения» в науку произведения историка, постановку его в определенный ряд.

Ценна как историографический источник печать – периодические и непериодические издания. Зачастую журналы или сами проводят, или публикуют материалы дискуссий и обсуждений научных работ.

Историографический факт по своей функциональной нагрузке шире, чем историографический источник, а круг последних соответственно уже, чем историографические факты. Не каждый историографический факт «материализуется» в источник, доступный для широкого изучения (например, материалы лаборатории историка, рукописи книг и диссертаций, неизданные стенограммы дискуссий, научных конференций и т. д.); уже известные исследователю историографические факты порой становятся предпосылкой для поиска новых, неизвестных или малоизвестных ранее историографических источников; историографический факт воссоздается на базе комплекса источников.

Концепция, войдя в исторические труды и учебники, является уже не только источником, но и историографическим фактом.

Методы и методика, применяемые в историографическом источниковедении, в основном те же, что в историографии и в источниковедении.

Историографическое источниковедение имеет еще одну важную грань, которая выходит за пределы собственно предмета данной отрасли знания, но входит составной частью в историографическую работу – это изучение историографом истории накопления и введения в научный оборот самих исторических источников.

Задачи:

• установление влияния источниковой базы на формирование новых идей, взглядов, концепций, ее расширение или сужение;

• определение методики обработки и обобщения источников;

• выявление наличия в исторических трудах ссылок на первичное введение в научный оборот источников и т.д.

Билет №26. Кризис линейных / стадиальных моделей историописания. Цивилизационные модели исторического процесса: О. Шпенглер – А. Тойнби, Э. Гуссерль – К. Ясперс). ЭТО ТРЕШ А НЕ БИЛЕТ! ТАМ 20 СТР СКОКПИРОВАННЫХ ИЗ КАКОЙ-ТО КНИГИ Я ХЗ ЧЕ С ЭТИМ ДЕЛАТЬ

Наиболее последовательное отрицание «научной истории» нашло отражение в знаменитой книге немецкого историка и философа ОСВАЛЬДА ШПЕНГЛЕРА (1880-1936) «Закат Европы» (1918-1922). Полярность природы и истории, полагал мыслитель, образует величайшую противоположность между двумя родами познания, которая равнозначна противоположности научного и жизненного опыта. Иными словами, история, как первоначальная и исконная форма жизненного опыта, не имеет ничего общего с наукой. Отрицание научности истории воплощается Шпенглером в отрицании причинности в мире исторических явлений. Центральное место в его построениях занимает идея судьбы. Постижение судьбы, а значит, и самой истории, над которой она царит, не поддается способам научного познания. Главным методом исторического познания является интуиция.

По мнению немецкого ученого, история представляет собой последовательность замкнутых культурных образований. Каждая из культур имеет особенный характер, выражающийся в разных сторонах их жизни и развития, но все они проходят одинаковый цикл, напоминающий жизненный цикл биологического организма. Шпенглер растворяет историю в жизнеописаниях цивилизаций, каждая из которых рождается, растет, взрослеет, увядает и умирает, и то, что определяет ее зарождение, изменение и исчезновение, проистекает из ее собственной природы. Цикл начинается с варварства примитивной эпохи; затем развиваются политическая организация, искусства и науки – от архаических к классическим формам периода расцвета, сменяющегося консерватизмом эпохи декаданса; наконец, культура приходит к новому варварству и своему концу. Таким образом, мыслитель комбинирует идею замкнутости локальных структур с теорией культурно-исторических циклов, причем теория Шпенглера фиксирует не только фазы циклического развития культуры, но и их продолжительность. Каждая фаза культуры автоматически переходит в следующую, когда для этого наступит подходящее время, безотносительно к тому, как могли бы вести себя индивиды, жившие в ту пору. По сути дела, никакого исторического процесса не существует. Что бы человек ни делал, это не имеет никакого значения для конечного результата.

Методология Шпенглера была предназначена вовсе не для реконструкции претендовавшего на объективность строго верифицируемого образа прошлого, а для создания картины будущего, столь грандиозной и крупномасштабной, что там просто не могло быть места для исторической детализации. К постижению истории ученого двигало стремление постичь судьбы западной цивилизации в критический момент ее существования. В истории исторической мысли XX в. он открывает череду пророков, для которых обращение к прошлому является всего лишь отправным пунктом для смелого прогнозирования будущего. Место анализа исторических источников занимает не ограниченный никакими ручками свободный полет авторской фантазии. О каких-либо проверяемых доказательствах здесь просто не может быть речи. Не удивительно поэтому, что методология Шпенглера вызывала острую и во многом справедливую критику профессиональных историков.

В двенадцатитомном труде «Постижение истории» («Исследование истории») выдающегося британского ученого АРНОЛДА ТОЙНБИ (1889-1975), который начал выходить в свет с 1934 г., предметом исторического исследования оказывается жизнь человеческих обществ. Тойнби подразделяет историю человечества на ряд локальных цивилизаций (которые в свою очередь делятся на первичные, вторичные и третичные), имеющих одинаковую внутреннюю схему, или функциональный закон, развития. Появление, становление и упадок цивилизаций характеризуются такими факторами, как внешний Божественный толчок и энергии, вызов и ответ и, наконец, уход и возвращение. Признается, таким образом, некоторое закономерное движение по кругу. Историческое время на манер античной историографии понимается в известной мере как циклическое. Большое значение приобретают сравнения и аналогии, позволяющие устанавливать циклы, оценивать развитие во времени. При этом каждая из пяти основных выделяемых историком цивилизаций (западная, восточно-христианская, исламская, индуистская, дальневосточная) наследует черты предшествующих цивилизаций.

Среди бесконечного множества задач историка наиболее важными оказываются распознавание и разграничение основных структурных элементов исторического процесса, называемых обществами, и исследование отношений между ними. Каждое общество или примитивно, или цивилизованно. Примитивные общества, которых подавляющее большинство, как правило, сравнительно невелики в смысле географического ареала их обитания и популяции, относительно недолговечны и обычно находят свою насильственную гибель, которую несет им либо цивилизованное общество, либо вторжение другого нецивилизованного общества.

К основным категориям Тойнби относит также всеобщее государство и всеобщую церковь – организации, концентрирующие в себе соответственно всю политическую и религиозную жизнь общества, внутри которого они возникли. Основываясь на этих предпосылках, Тойнби приступает к решению главной задачи – сравнительному изучению цивилизаций: как и почему они возникают, развиваются, гибнут. Затем, в соответствии с планом исследования, он переходит к изучению природы универсальных государств и церквей, героических эпох и контактов между цивилизациями в пространстве и времени.

По мнению Тойнби, историей правит Божественная идея, к пониманию которой можно приблизиться лишь посредством интуиции и озарения. В рамках Божественного плана носителем прогресса является творчество отдельных личностей. Тем не менее он не отрицает возможности объективного познания. Тойнби рассматривает историю как некую совокупность готовых фактов, наблюдаемых, регистрируемых и классифицируемых историком.

Во взглядах Шпенглера и Тойнби есть много общих черт. Главное же различие состоит в том, что у Шпенглера культуры совершенно обособлены друг от друга. Взаимоотношения этих изолированных в пространстве и времени культур, сходство между ними может установить только историк. У Тойнби же эти отношения хотя и имеют внешний характер, но составляют часть жизни самих цивилизаций. Для него чрезвычайно важно, что некоторые общества, присоединяясь к другим, обеспечивают тем самым непрерывность исторического процесса.

В отличие от популярной в Германии, да и во всей Европе 1-й половины ХХ века теории культурных циклов, развитой сначала О. Шпенглером, а затем А.Дж. Тойнби, К. Ясперс делает акцент на том, что человечество имеет единое происхождение и единый путь развития. Началом общей истории человечества, которое до того было разделено на локальные, не связанные между собой культуры, К. Ясперс считает пробуждение духа. Его идея проста: подлинная связь между народами – духовная, а не родовая, не природная. Духовная же истина рождается перед лицом «абсурдных ситуаций», ставящих перед человеком «последние» (т.е. смысложизненные) вопросы; только тут общение людей выходит на экзистенциальный уровень.

Рассуждая о человеческой истории, К. Ясперс отмечает, что «величайшие духовные творения возникают в переходные периоды, на границе разных эпох». Автор приводит несколько примеров для подтверждения своей мысли. Так, во время перехода от мифа к философии возникает греческая трагедия. Расширяя и углубляя мифы, трагики стремятся истолковать действительность. Они создают величайшее воплощения мифов, и в то же время их произведения означают конец мифологического истолкования мифов. Философия немецкого идеализма, представленная именами Г. Фихте, Г. Гегеля, Ф. Шеллинга, относится к переходной стадии от веры к безбожию. То же самое относится к творчеству Платона, Фомы Аквинского, Данте, Шекспира, Рембрандта. Величайшие духовные творения, о которых ведет речь автор, представляют собой одновременно и начало, и конец, промежуточную стадию между эпохами. Их образ не может быть ни повторен, ни даже воспроизведен впоследствии. Мы можем быть воодушевлены этими памятниками культуры, однако мы никогда не сможем идентифицировать себя с ними. Основная черта истории состоит в том, что она представляет собой только переход. Длительность ей не свойственна. То, что длится, составляет материал истории, ее основу, средство.

Именно то обстоятельство, что очаги напряженной духовной жизни возникают параллельно в разных, далеких друг от друга культурах, служит для К. Ясперса важнейшим основанием для веры в духовное единство человечества. «В истории существенно только одно – способность человека вспоминать, а тем самым и сохранять то, что было, как фактор грядущего». История в одно и то же время представляет собой и происходящее (собственно историю) и его самосознание (знание истории). Историю со всех сторон как бы окружает бездна, и если история обрушится в нее, то перестанет быть историей. Философ выделяет следующие основные свойства истории.

1. Наличие границ. Эти границы пролегают там, где заканчивается история и начинается нечто иное, природа и космос, «безграничное пространство сущего вообще»,

2. Для истории характерно также наличие внутренних структур. История есть единение всеобщего и индивидуального. Как уже было сказано, она представляет собой переход.

3. Если человек задаст себе вопрос, в чем состоит единство истории, – тогда история предстанет перед нами как нечто единое, целое.

Но не только О. Шпенглер с его концепцией «исторических циклов» является предметом критики К. Ясперса. Не согласен он и с материалистическим толкованием истории, предложенным К. Марксом, где определяющая роль в развитии общества отводится экономическим факторам. Не отвергая значения последних, К. Ясперс, тем не менее, убежден, что история как человеческая реальность определяется в наибольшей степени духовными факторами, преимущественную роль среди которых играют связанные с экзистенциальной жизнью. Таким образом, полемизируя с О. Шпенглером, К. Ясперс настаивает на единстве мирового исторического процесса, а полемизируя с марксизмом, – на приоритете его «духовной составляющей».

Не знаю насколько это надо, но!!!

Первоначально историческое знание было в определенном смысле «неисторично», то есть непроцессуально. Цитата лорда Г.С.-Дж. Болингброка: «Защищенный от обмана, я могу смириться с неосведомленностью» критическое отношение к историческим свидетельствам. Декларация Болингброка соответствует его целеполаганию: «... история – это философия, которая учит нас с помощью примеров». Отсюда, что если историк «может смириться с неосведомленностью», значит, что его интересует не непрерывный исторический процесс, а отдельные исторические события.

Очевидно, что нравоучительные примеры для того, чтобы срабатывать, должны быть в своем роде «неисторичны» или «вневременны». Через полтора века после Болингброка Фридрих Ницше выделил монументальную историю и утверждал, что «монументальная история вводит в заблуждение при помощи аналогий»

На рубеже XIX―XX вв. Г. Риккерт утверждал: «Донаучное индивидуализирование часто вырывает свои объекты из окружающей их среды, отграничивая их друг от друга и тем самым изолируя их» . Через 100 лет британский историк Дж. Тош также указывает на то, что вырывание фактов из контекста – одна из основных характеристик массового исторического сознания.

Как массовое, так и в значительной мере профессиональное сознание строятся в большинстве на основе нарративной логики, которая предполагает линейное развертывание исторического процесса и линейные модели его описания. Существенную (определяющую) роль в «линейном» восприятии истории продолжают играть исторические метанарративы национально-государственного уровня, основа которых сформировалась в XIX в. Основанием для предположения но считать то, что заметных альтернатив такому способу презентации целостности исторического процесса с тех пор предложено не было. Значимость этого способа историописания сохраняется еще и потому, что он наиболее адекватно работает на национально-государственную идентичность такой распространенный, чрезвычайно значимый в XIX веке и сохраняющий отчасти свою значимость в веке XX и в начале XXI .

Идея непрерывности исторического процесса была актуализирована в немецкой историософии в 80-е годы XVIII века. Поставив задачу создать науку, которая «трактовала бы то, что прежде всего нас касается, – историю человечества, всю историю человечества в целом», И.Г. Гердер формулирует два подхода / два образа исторического времени, рецепция которых присутствует в последующей историографической традиции. Трактат «Идеи к философии истории человечества» содержит «линейный» образ времени. Здесь выражена идея времени как «четвертого измерения» – «время и пространство – близнецы.

Сформулированное Гердером представление об историческом времени оказалось очень устойчивым. Оно содержится во множестве исторических сочинений, является наиболее свойственным обыденному сознанию. Это представление претерпело в XX веке лишь незначительные изменения. Марк Блок утверждал: «... время истории – это плазма, в которой плавают феномены, это как бы среда, в которой они могут быть поняты». М. Блок обращает внимание на существенную особенность восприятия времени истории. Историк выясняет по преимуществу не продолжительность того или иного события, а его расположение во временном континууме, его хронологическое место. Аналогичное рассуждение и в «Закате Европы» О. Шпенглера, который, размышляя о различии познания «мира-как-истории» и «мира-как-природы», в ряду многих оппозиций выделяет «весьма многозначительную противоположность – сферу применения хронологического числа от сферы применения математического числа» поясняя в примечании: «Счисление времени, интуитивно вполне понятное наивному человеку, отвечает на вопрос “когда”, а не на вопрос “что” или “сколько”». Причины изменений в восприятии исторического времени невозможно осмыслить без обращения к христианской теологии. Ясно, что христианская история протяженна во времени. Кроме этого, существенны и иные социокультурные факторы. Обратим внимание лишь на один аспект, который в 1789 г. выделил Иоганн Фридрих Шиллер: «Открытия, которые сделали европейские мореплаватели в отдаленных морях и отдаленных континентах, дают нам столь же много поучительного, сколь и интересного. Они познакомили нас с народами, которые находятся на самых различных ступенях культуры и сходны с детьми разных возрастов, которые стоят вокруг взрослого и на живом примере напоминают ему, чем он сам был и из чего вырос» . Различия народов были осмыслены как, условно говоря, «хронологические», то есть разнообразие народов объяснялось не разнообразием возможных рядоположенных синхронно существующих культур, а фактически нахождением на разных ступенях одной культуры или, иными словами, пребыванием в разном историческом времени. Такая идея, лежащая в основе стадиальных теорий исторического процесса, впоследствии стала одним из факторов разрушения линейной темпоральности, здесь мы сталкиваемся с психологическим парадоксом стадиальных теорий исторического процесса, наиболее разработанной из которых является марксистская теория общественно- экономических формаций. Получается, что мы рассматриваем современные нам народы (то есть подчеркнем еще раз – людей, живущих одновременно с нами) как древние.

Таким образом, вслед за Гердером мы воспринимаем время как «четвертое измерение», в виде хронологической шкалы, как только мы выходим за пределы национальной истории и приступаем к сравнительно-историческому исследованию, мы сталкиваемся с существенными проблемами восприятия времени. Остается только перейти от хронологической шкалы к синхронным таблицам – тоже весьма распространенной форме репрезентации исторического процесса. Хотя очевидно, что синхронные таблицы не снимают проблему.

Но одновременно Гердер формулирует и более сложную мысль о присутствии в настоящем прежде бывшего.

В середине XX в. позицию, согласно которой цель исторического знания – настоящее, поддержал один из основоположников экзистенциализма К. Ясперс. Размышляя о смысле изучения истории, он пишет: «Цель моей книги – содействовать углублению нашего сознания современности» . Ясперс, как и многие его мыслящие предшественники, видит в изучении истории и морально-этический смысл. Причем, по его мнению, этот смысл история обретает именно при всеобъемлющем взгляде на исторический процесс: «Что мы понимаем под всемирно- исторической точкой зрения? Мы стремимся понять историю как некое целое, чтобы тем самым понять и себя. История является для нас воспоминанием, о котором мы не только знаем, но в котором корни нашей жизни. История – основа, однажды заложенная, связь с которой мы сохраняем, если хотим не бесследно исчезнуть, а внести свой вклад в бытие человека» .

Проблема исторического времени, несомненно, актуализируется, когда национальная история рассматривается в общемировом контексте, поскольку в этом случае историк сталкивается с проблемой, которую за неимением лучшего термина назовем «проблемой синхронизации». Уже во второй половине XIX века начинает ощущаться недостаточность/ограниченность национально-государственной идентичности. Но историческое знание по-прежнему сохраняет формат национально- государственного метанарратива, тогда как функции расширения социокультурного пространства берет на себя новая наука – этнография. В начале XX века ограниченность национально-государственной идентичности начинает преодолеваться в цивилизационных моделях, формировавшихся, по-видимому, не без влияния успехов этнографии, Цивилизационные подходы не только расширили «умопостигаемое поле истории» (терминология А. Тойнби), но и усложнили механизмы идентификации, поскольку заставили учитывать не только линейную / вертикальную, но и коэкзистенциальную/горизонтальную составляющую.

Разрушение / универсализация темпоральности. Понятие «массовое историческое сознание» и его условности/ социокультурной обусловленности. Нам представляется, что «историческое соз- нание» в строгом/нововременном смысле этого слова разрушилось в период постмодерна. Если согласиться с Ж-Ф. Лиотаром в том, что постмодерн – это «недоверие в отношении метарассказов то мы вынуждены будем признать, что кризис доверия к историческому метарассказу – это фактически кризис/конец социальной памяти исторического типа, и одновременно кризис конец линейной темпоральности.

Говоря о «массовом историческом сознании», то это в любом случае другое историческое сознание, отличное не только от исторического сознания эпохи грандиозных исторических метанарративов национально- государственного уровня (XIX век), но и от «нелинейного» (в первую очередь, под влиянием цивилизационных построений) «исторического» сознания XX в. В историческом познании, как мы уже выше писали, знаком постмодерна является микроистория с ее коллажным принципом построения. В условиях кризиса доверия к историческому метарассказу на помощь обывателю приходит микроистория, точнее, один из ее реализованных вариантов – история в «казусах».

Ю.М. Лотман пишет о двух типах социальной памяти – историческом и традиционном, П. Нора пишет соответственно об истории и памяти, а П. Хаттон, как и Ю.М. Лотман, о двух типах памяти: память как воспоминание и память как повторение. Если историографически углублять это различение, то здесь следует еще раз вспомнить гегелевское деление народов на «исторические» и «неисторические», гуссерлианское обоснование уникальности «духовной Европы», а также концепцию «осевого времени» К. Ясперса.

Линейная / стадиальная модель исторического процесса предполагает «единичность» исторического источника, позволяющего конструировать исторические факты, выстраиваемые в исторический нарратив, преимущественно национально-государственного уровня, который напрямую позиционируется в общественном сознании. Цивилизационная модель, характеризующаяся расширением «умопостигаемого поля» истории (А. Тойнби) и (2) дополнением линейной модели культурологическим коэкзистенциальным измерением, предполагает обращение к видовым системам исторических источников, являющихся, по сути, проекциями культуры, а также введение в образовательную модель компаративной составляющей.

Румянцева