2. Социал-демократическая и коммунистическая идеология

Становление социалистической идеи в XIX в. Революционная демократия. Истоки социалистического (фр. socialisme < лат. socialis – «общественный») мировоззрения можно усматривать в утопическом идеале общества, основанного на принципах всеобщей социальной справедливости, гармонии коллективного и индивидуального начал. Подобные идеи высказывались мыслителями самых разных эпох – от Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы до Жана Мелье и Роберта Оуэна. В XIX в. нарастающая мощь индустриальной системы, прорыв в научных исследованиях и ломка традиционной картины мира, изменение образа жизни сотен тысяч людей под влиянием урбанизации и новых экономических отношений, сделали утопические размышления о грядущем «золотом веке» человечества особенно актуальными.

Первый шаг от утопического социализма к его «научной» теории сделали французские философы-позитивисты. Клод-Анри де Рувруа, граф Сен-Симон, известный меценат и политический полемист, в своих трудах выступал за укрепление «позитивного характера науки», придание ей математической точности и абсолютной объективности. Именно Сен-Симон выдвинул идею трех стадий общественного развития, где первая – «теологическая», соотносилась с господством мифологии, вторая – «метафизическая», была связана с господством христианства и других монотеистических религий, а третья – «позитивистская», рассматривалась как эпоха научного мировоззрения. Сен-Симон утверждал, что «прогресс человечества дошел до того, что наиболее важные рассуждения о политике должны быть непосредственно выведены из познаний, приобретенных в высших науках и в области физики». В физике Сен-Симон видел важнейшее подтверждение идеи социальной солидарности как части закона «всеобщего тяготения».

В воззрениях Сен-Симона вера в создание «разумной» общественной системы, абсолютно авторитетной в силу своей «научности» и социальной справедливости, сочеталась с крайним скептицизмом по отношению ко всем существующим государственным формам и самой возможности государства позитивно повлиять на общество. В ином ключе идеи социального позитивизма представил ученик Сен-Симона Огюст Конт. Он также исходил из представления о трех стадиях общественного развития и доказывал, что на современной («позитивной») стадии происходит отказ от иллюзорных попыток постичь некие глубинные основания мироздания и высший смысл человеческой жизни. Наука перестает быть сферой удовлетворения любопытства и обращается к изучению «позитивных» законов природы и общества – «неизменных отношений последовательности и сходства явлений» (О. Конт). Конт доказывал, что благодаря научному пониманию мира и сущности человека общество на своей «позитивной» стадии развития утрачивает стихийность и конфликтность. «Позитивный» разум освобождает человека от господства иллюзорных идей. Как следствие, само общество, а не индивид, становится «самостоятельной силой», а человек учится «видеть достоинство – в подчинении, счастье – в послушании и свободу – в самопожертвовании». Конт считал, что это означало бы не подавление индивида, а торжество в общественном сознании «позитивных» идей солидарности. И укрепление социального порядка, по мысли Конта, неизбежно сопровождается усилением «сознательного и систематического контроля государства». В особой степени это характерно для эпохи «индустриализма», когда государственно-политическое влияние распространяется даже на науку и искусство. Конт видел в этом часть «всеобщей революцией человеческого сознания» – превращения человеческого разума, вооруженного «позитивной наукой», в подлинно активную и творческую силу.

Размышления Конта во многом предвосхитили судьбу «реального социализма» в ХХ веке. Однако первые поколения социалистов отнюдь не разделяли его государственнические идеи. Гораздо чаще звучали пафосные предсказания грядущего торжества свободы и разума, дорогу к которому должны открыть просвещение народных масс или их революционное движение. Представители весьма пестрого в идейном и организационном плане движения революционной демократии по сути и создали тот «миф социализма», который находил живой отклик в народных массах. Показательным примером является знаменитый лозунг социалистического общежития, сформулированный идеологом французской революционной демократии Луи Бланом: «От каждого – по способности, каждому – по потребности».

В середине XIX в. движение революционной демократии стало заметным явлением в европейских странах. Но идеологические ориентиры представителей революционной демократии были достаточно разнообразны и варьировались от социализма до умеренного национализма. Классические формы революционно-демократическое движение приобрело во Франции. Его программу сформулировала группа публицистов и общественных деятелей во главе с Ледрю Ролленом, объединившаяся вокруг газеты «Реформа». Революционные демократы выступали за создание демократической республики, основанной на всеобщем избирательном праве, и проведение социальных реформ, которые бы облегчили положение народных масс. Большую популярность приобрели социально-политические идеи упомянутого выше историка Луи Блана. В работе «Организация труда» (1840) Блан предлагал при помощи государства создать общественные мастерские, которые могли бы за счет своих экономических преимуществ вытеснить частнособственнические предприятия. Эта промышленная реформа, по мысли Блана, послужит прологом «глубокой моральной революции» и откроет путь к построению справедливого общества.

На «флангах» революционно-демократического движения постепенно консолидировались реформистские и радикальные группировки и движения. Ярким примером реформистского демократического движения стал чартизм, популярный в Великобритании в 1830-х – 1840-х гг. Сторонники этого движения требовали ввода всеобщего, прямого, тайного и равного избирательного права, проведения более активной политики вспомоществования, улучшения положения рабочих. Радикальное крыло чартистов, во главе которого стояли О’Коннор. O’Бриен и священник Стефенс, призывало к насильственным методам борьбы за социальную справедливость. Радикальное крыло революционно-демократического движения образовали сторонники немедленного проведения политических и даже вооруженных акций против существующего социального порядка. Огюст Бланки пропагандировал идею «революционной организации» народных масс, а также использование заговорщицкой тактики для провоцирования вооруженного восстания. Выступление решительной группы революционеров рассматривалось бланкистами как возможность насильственной смены политического строя и создания революционной диктатуры. Среди представителей радикального крыла революционно-демократического движения все большую популярность приобретала и коммунистическая идея. Первыми теоретиками утопического коммунизма стали Э. Кабэ, Т. Дезами, В. Вейтлинг. Ядром их воззрений была идея полного уничтожения частной собственности как основы социального неравенства, формирование совершенно справедливого общественного строя, в рамках которого вся жизнь человека было бы подвергнута разумной и эффективной регламентации. Показательное определение целей коммунизма сформулировал Этьен Кабэ: «Сделать народ в меру возможности счастливым, начиная необходимым, продолжая полезным и кончая приятным».

Классический марксизм. В особом ключе социалистическую и коммунистическую идеи развили Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Разработанная ими концепция исторического материализма основывалась на представлении о неразрывной связи природного и социального начал в человеческом поведении. В отличие от либералов, основоположники марксизма полагали, что естественный эгоизм людей обуславливает социальную общность, а не «войну всех против всех». Пытаясь удовлетворить свои материальные потребности, индивиды не только вступают во взаимовыгодные отношения, но и «дополняют друг друга, нуждаются в друг в друге, … выходят за пределы своей собственной потребности» (К. Маркс). Таким образом, производство материальных благ представляет собой единство материальных и духовных процессов, в ходе которых не только создаются блага, но и формируется сам человек. Общественный характер производства обуславливает социальную сущность человека.

Отталкиваясь от вывода о социальной сущности человека, Маркс и Энгельс доказывали, что социализм представляет собой не грядущий «золотой век человечества», а изначальную и единственно подлинную основу общественного бытия человека. Однако реализация социалистических принципов оказалась невозможной на протяжении всей предшествующей истории человечества из-за классовых противоречий в системе производительных сил и производственных отношений. Понятие «производительные силы» было введено в науку в XIX в. английскими экономистами как характеристика необходимого в процессе производства сочетания рабочей силы и орудий труда. Маркс акцентировал в этом понятии ключевую роль самого человека, рассматривая технику как «объективацию» человеческих способностей и мотивов. Такой подход позволил сделать вывод о неразрывной связи уровня развития производительных сил и общественных (производственных) отношений. Системное сочетание этих двух факторов Маркс назвал способом производства. Он считал, что производственные отношения выступают не только как основа способа производства, но и «экономический базис» всей системы общественных отношений, определяющий характер остальных «надстроечных» институтов.

Рассматривая исторический процесс как закономерную смену способов производства, Маркс ввел для обозначения стадий всемирно-исторического процесса понятие «формация». «Производственные отношения в своей совокупности образуют то, что называют общественными отношениями, обществом, и притом образуют общество со своеобразным отличительным характером, – писал он. – Античное общество, феодальное общество, буржуазное общество представляют собой такие совокупности производственных отношений, из которых каждая вместе с тем знаменует собой особую ступень в историческом развитии человечества».

Маркс доказывал, что развитие производительных сил и производственных отношений носит противоречивый характер, а закономерные конфликты между новым, более высоким уровнем производительных сил и старыми, изжившими себя производственными отношениями, приводят к периодической смене формаций.

Доклассовая стадия всемирно-исторического развития была сопряжена, по мнению марксистов, с преобладанием общины – «естественной коллективности», которая формировала как социальные взаимосвязи, так и индивидуальность человека. По мере развития частной собственности и практики эксплуатации человека человеком община деформировалась и распадалась. Появилось классовое общество, разделившее людей на собственников средств производства и зависимых от них трудящихся. Однако Маркс полагал, что ни рабовладение, ни крепостная зависимость не могли полностью уничтожить изначальную социальную общность людей. Даже в «отношениях господства и подчинения» между людьми сохранялась непосредственная личностная связь, а дифференциация производственных отношений порождала все новые формы социальных сообществ (племенные, полисные, сословные, цеховые и пр.).

Второй и принципиально новый тип общественных отношений сложился, по мнению марксистов, в условиях капитализма. Торжество товарно-денежных отношений привело к полному уничтожению личностной связи между людьми. На смену ей пришел меновой эквивалент – деньги. Индивид приобретает в таких условиях полную личную свободу, но становится зависим вещного богатства, капитала. Отчуждение человека достигает совершенно абсурдной формы.

Маркс и Энгельс доказывали, что буржуазный идеал свободы является гибельной иллюзией, поскольку до предела обостряет проблему отчуждения человека, способствует окончательному разрыву социальных связей и утрате солидарности в человеческих отношениях. Поэтому неизбежным становится всемирно-исторический переворот – переход человечества к третьему, «постклассовому» типу общественного развития. Причем, речь идет не только о социализации человека в рамках тех или иных коллективов. Появляется возможность раскрыть глубинную, сущностную социальность человека и превратить ее в основу общественного бытия.

Идеал будущего общества, где восторжествует «индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в общественной достояние», Маркс и Энгельс называли коммунизмом. Предполагалось, что коммунистическая формация будет представлять собой высокоорганизованный и планомерно развивающийся «союз свободных людей», лишенных классовых противоречий и обеспечивающий социальную справедливость. Переход к коммунизму, как и смену любой формации, Маркс и Энгельс рассматривали в качестве революционного процесса, отражающего логику классовой борьбы. Энгельс писал по этому поводу: «Маркс впервые открыл великий закон движения истории, закон, по которому всякая историческая борьба – совершается ли она в политической, религиозной, философской или какой-либо иной идеологической области – в действительности является только более или менее ясным выражением борьбы общественных классов».

Идея классовой борьбы, как основы социального прогресса, была распространена марксистами на анализ всех сторон общественных жизни. Так, государство и право рассматривались ими как организованное систематическое насилие одного класса над другим, типы семейных отношений, этические установки и даже эстетические предпочтения – как проявление классового самосознания. Подобный подход позволял сделать вывод о насильственном характере формационных революций и неизбежной диктатуре класса-гегемона, созидающего новое общество. Революционным классом современной эпохи Маркс и Энгельс считали пролетариат. Именно рабочие, лишенные собственности и вовлеченные в систему максимально обезличенного, обобществленного труда, рассматривались ими в качестве носителей «универсальной индивидуальности», способных уничтожить классовые, сословные, национальные, религиозные границы. Пролетарская революция должна была стать закономерным итогом развития буржуазного общества, порождающего «своего могильщика». При этом Маркс и Энгельс предполагали, что завоевание пролетариатом политической власти и создание его классовой диктатуры должно быть результатом наивысшего развития производительных сил в условиях капитализма, а следовательно не может иметь характера национальной революции в отдельно взятой стране.

Идея мировой пролетарской революции, как начала перехода человечества к коммунистической формации, была представлена в 1848 г. в работе Маркса и Энгельса «Манифест коммунистической партии». В дальнейшем она стала основой программных установок Международного товарищества рабочих (I Интернационала), созданного в Лондоне в 1864 г. и просуществовавшего до 1876 г.

«Ревизия» классического марксизма и становление социал-демократии. Идеи марксизма достаточно быстро приобрели популярность в среде организованного рабочего движения. Хотя у них были и серьезные оппоненты. Немецкий адвокат Фердинанд Лассаль, автор книг по проблемам философии, права, экономики, незадолго до своей гибели на дуэли был избран президентом Всеобщего германского рабочего союза. Поддерживая многие положения экономической теории Маркса, Лассаль совершенно по иному трактовал задачи рабочего движения и перспективы развития капиталистического общества. Его историческая концепция представляла собой яркое свидетельство внутреннего родства либеральной и марксистской традиций, основанных на прогрессистской идеологии и культе рационализма. Лассаль считал историю «совершающимся с внутренней необходимостью непрерывным процессом развития разума и свободы». В государстве он видел институт, способный придать историческому процессу особую динамику, но лишь в том случае, если политическая власть будет отражать интересы прогрессивных общественных классов. Лассаль доказывал, что именно рабочие являются той решающей силой, которая может защитить общественные интересы и уничтожить современную государственность, служащую лишь социальному эгоизму буржуазии. Но, в отличие от марксистов, он считал, что будущее за «народным государством», а не классовой диктатурой пролетариата. Лассаль подразумевал под «народным государством» прежде всего нравственный союз свободных людей, где разум станет основой права. Существование «народного государства» и даже его создание не могут быть связаны с насилием. Путь к социальной революции, по мнению Лассаля, лежит через длительный период реформ. Ключевое значение он придавал в этом плане демократизации политической жизни, вводу всеобщего избирательного права, защите экономических интересов рабочих. Воззрения Лассаля (лассальянство) стали прообразом идеологической платформы социал-демократии ХХ в., а также мощным фактором в складывании политической программы профсоюзного движения.

В конце XIX в. новый этап наступил и в развитии марксизма. В 1889 г. на Парижском конгрессе было объявлено о создании II Интернационала. Социал-демократические и рабочие партии, вошедшие в его состав, боролись за введение всеобщего избирательного права, расширение рабочего законодательства, 8-часовой рабочий день, выступали в защиту трудовых прав женщин. Идеологической платформой Интернационала оставались идеи революционного марксизма. Лидеры европейской социал-демократии тех лет Рудольф Гильфердинг, Георгий Плеханов, Карл Каутский, Эдуард Бернштейн, Поль Лафарг творчески развили в своих трудах положения классического марксизма, превратили его в целостную философскую концепцию. Марксизм получил признание не только в качестве определенной мировоззренческой доктрины, но и особого метода научного познания мира. Но в качестве политической идеологии наследие Маркса оказалось весьма противоречивым.

Революционная доктрина классического марксизма имела очень строгую логику. Маркс и Энгельс полагали, что на высшем пике развития капиталистической формации возникнут объективные предпосылки перехода политической власти к пролетариату как наиболее многочисленному и важному в процессе общественного производства классу. Мировая пролетарская революция станет концом истории эксплуатации человека человеком и откроет эпоху коммунистического строительства. Пролетарское интернациональное единство рассматривалось в качестве основы социальной справедливости, обеспечения интересов каждого благодаря усилиям и труду всех. Таким образом, коммунистическая формация жестко противопоставлялась марксистами капиталистическому строю, где конфликт труда и капитала, столкновение интересов пролетариата и буржуазии носили антагонистический, непримиримый характер. Однако на рубеже XIX-ХХ в. в развитии капитализма произошли важнейшие изменения. На смену пролетариям – классу, «которому нечего было терять, кроме своих цепей», постепенно приходили квалифицированные рабочие, чей труд получал все более справедливое вознаграждение, а политическая роль в обществе становилась заметной и влиятельной. Новая организация капиталистического производства создавала основу для все более эффективного сотрудничества представителей разных классовых групп, а также формирования «новых средних слоев», смягчающих биполярность капиталистического общества. Происходила демократизация политической жизни, укреплялась конституционно-правовая основа государственности, расширялись категории избирателей. Все эти факторы предопределили появление социал-реформистской версии марксизма.

Основателем марксистского социал-реформизма стал Эдуард Бернштейн. В 1899 г. он опубликовал работу «Социальные проблемы», где впервые обосновывалась необходимость широкого переосмысления классического марксизма. Бернштейн считал, что политической задачей рабочего движения является не подготовка к мировой революции, а борьба за дальнейшую социализацию существующего общественного порядка. «То, что читается конечной целью социализма, для меня ничто; движение – все» – утверждал Бернштейн.

Бернштейн исходил из того, что политические задачи рабочего движения должны измениться вслед за обновлением самого капиталистического общества. В этом он видел не отход от идей марксизма, а, напротив, наиболее последовательное воплощение научной теории социализма. Бернштейн подчеркивал, что на смену непримиримому антагонизму интересов пролетариата и буржуазии приходит возможность классового сотрудничества. Причина заключается в изменении самого характера капиталистического производства и рыночной экономики. А поэтому рабочий класс может добиться не только разнообразных уступок к свою пользу, но и разительно изменить всю систему общественных отношений. Борьба за изменение длительности рабочего дня, величины заработной платы, рост социальных гарантий должна привести к закреплению принципов социальной справедливости, а развитие рабочих ассоциаций, кооперативного движения, профсоюзного движения – к торжеству духа солидарности. Большое значение Бернштейн придавал и демократизации политической жизни. Он считал, что диктатура пролетариата является мифом, так как неизбежно породит диктатуру «клубных ораторов», поддерживаемую насилием. Демократия, по мнению Бернштейна, является единственно приемлемой для большинства населения формой правления. Необходимо лишь добиться равного распределения политических прав среди граждан, ликвидации любых форм элитарности и привилегированности.

Таким образом, социал-реформизм предполагал не вовлечение рабочих в пролетарское революционное движение, а выход рабочего класса из самого пролетарского состояния, укрепление экономической организации пролетариата, повышение его культурного уровня. Рабочие партии должны были бороться за лидирующие позиции в рамках парламентской системы, а не вопреки ней, использовать достигнутое влияние для совершенствования всего общественного устройства, а не для закрепления привилегий своего класса.

Большинство лидеров II Интернационала отрицательно отнеслись к попыткам «ревизии» марксизма. Однако задачи демократизации и социализации, сформулированные Бернштейном, быстро завоевывали популярность. Этому способствовало и изменение самого рабочего движения. Лидеры нового поколения марксистов – Владимир Ульянов (Ленин), Роза Люксембург, Отто Бауэр, Карл Реннер, Рамсей Макдональд, Фридрих Эберт, Филипп Шейдеман, – столкнулись с совершенно новыми задачами. Все они являлись профессиональными политиками, создателями влиятельных национальных партий, претендующих если не на приход к власти, то, по крайней мере, на активное участие в легальной политической борьбе. В этих условиях марксистская теория все больше эволюционировала от научно-политической философии к партийной идеологии. Раскол международного рабочего движения, предопределенный появлением «легального марксизма» и спецификой развития отдельных стран, оказался неизбежным. Поводом для официального раскола международного рабочего движения стали разногласия партий II Интернационала по вопросу о поддержке национальных правительств в ходе Первой мировой войны. Большинство социал-демократов занимали пацифистские позиции, но не считали возможным использовать военную ситуацию для усиления политической борьбы в своих странах. Радикальные революционные группировки провели в 1915 году в Циммервальде собственную конференцию, положив начало международному коммунистическому движению, дистанцированному от социал-демократии. В феврале 1919 г. в Москве большевиками был создан III Интернационал (Коммунистический). Большинство «старых» социал-демократических партий попытались воссоздать по окончании войны II Интернационал на идеологической платформе бернштенианства. Об этой задаче было заявлено в феврале 1919 г. на конференции в Берне, а окончательное решение было принято в августе 1919 г. в Женеве. Сторонники «революционного центризма» также создали свою международную организацию – в феврале 1921 г. в Вене было образовано Международное Рабочее Объединение социалистических партий (или, как его называли современники, «II 1/2 Интернационал»).

Идеологические и социальные истоки большевизма. В начале ХХ в. среди европейских марксистов сложилось радикальное течение, выступавшее против идеологии социал-реформизма. Его лидеры Владимир Ульянов (Ленин), Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Марсель Кашен доказывали, что в современном обществе классовая борьба не ослабевает, а, напротив, усиливается. Для обозначения этой переломной эпохи ими использовалось понятие «империализм», очень популярное в публицистике рубежа XIX-XX вв. Многие марксистские идеологи пытались рассматривать империализм как особую стадию в развитии капиталистической формации. Так, Карл Каутский утверждал, что «империализм состоит в стремлении всякой индустриальной капиталистической нации присоединить к себе все большую область аграрного характера» и предсказывал переход к «ультраимпериалистической политике, которая поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернационально-объединенным финансовым капиталом». Рудольф Гильфердинг обратил внимание на принципиальные изменения в структуре самих производительных сил. «Империализм – это новейшая фаза в развитии финансового капитализма, связанная с концентрацией производства, централизацией капитала, превращением банков в непосредственных руководителей производства», – писал он. Лидер российских революционных марксистов Владимир Ленин разработал собственную теорию империализма, близкую к концепции Гильфердинга, но обладавшую более ярко выраженным идеологическим и даже пропагандистским характером. Ленин утверждал, что формирование монополистического капитализма, финансово-банковской олигархии и агрессивная колониальная экспансия превращают империализм в «паразитический, загнивающий, умирающий капитализм, переходный к социализму».

Ленин доказывал, что высшая степень обобществления производительных сил в условиях монополистического капитализма уже во многом решила проблему социализации общества, то есть капитализм подготовил своего «могильщика», о чем мечтал Маркс. Поэтому речь должна идти о немедленном и решительном подъеме революционного движения. Рассуждения социал-демократов о возможности снизить накал социальных противоречий с помощью реформ Ленин расценивал как предательский оппортунизм (фр. оpportunisme – «удобный», «выгодный»). В социальной и политической демократии он видел лишь «широко разветвленную, прочно оборудованную систему лести, лжи, мошенничества, жонглерства модными и популярными словечками, обещания любых реформ и любых благ рабочим», за которой скрываются «подлинные» особенности империализма – «реакция по всем линиям и усиление национального гнета».

Обвиняя Бернштейна в оппортунизме, Ленин и его последователи в свою очередь предприняли глубокую ревизию классического марксизма. Маркс считал, что пролетарская революция должна начаться в наиболее развитых странах Запада, а потому сразу же стать всемирным явлением. Ленин же доказывал, из-за усиления неравномерности социально-экономического развития в эпоху империализма эпицентром революционного движения становятся немногие страны, в которых противоречия капитализма достигли наибольшей степени («слабые звенья» в «цепи мирового капитализма»). «Социализм не может победить одновременно во всех странах, – писал Ленин. – Он победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными». Это положение первоначально не противоречило идее мировой революции, поскольку предполагалось, что победа социализма в одной или нескольких странах впоследствии позволит развернуть революционную борьбу и во всемирном масштабе.

Рассуждая о неравномерности развития капитализма, Ленин особое внимание уделял проблеме революционного движения в странах, где буржуазный строй еще только находился на стадии формирования (например, в России). Он разработал теорию перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. «От революции демократической, – писал Ленин, – мы сейчас же начнем переходить … к социалистической революции. Мы стоим за непрерывную революцию». Сложность этой задачи подтолкнула Ленина к совершенно не присущему для марксизма тезису о классовом союзе пролетариата и крестьянства. Еще большее значение Ленин придавал созданию партии нового типа – боевой, монолитной, спаянной железной дисциплиной организации, способной не только привнести революционную теорию в пролетарские массы, но и организовать их, возглавить вооруженное восстание против правительства и взять власть в свои руки. В перспективе «партия нового типа» должна была бы стать единственной основой для политической консолидации рабочего класса. «Единство пролетариата может быть осуществлено только крайней революционной партией марксизма, только беспощадной борьбой против всех остальных партий», – заявлял Ленин.

Идея диктатуры пролетариата стала центральной для марксистско-ленинской идеологии. Ленин утверждал, что «государство – это продукт непримиримости классовых противоречий, орудие классового господства». Поэтому комментируя мысль Энгельса о том, что после пролетарской революции «государство не упраздняется, а отмирает», Ленин заявлял о постепенном отмирании именно социалистического государства, которое будет происходить по мере становления коммунистического бесклассового строя. Буржуазно-демократическое же государство, по его мнению, должно быть уничтожено уже в ходе революции. В дальнейшем государственная система необходима пролетариату лишь для «организации насилия для подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства громадной массой населения, крестьянами, мелкой буржуазией, полупролетариатом в деле налаживания социалистического хозяйства». Таким образом, в диктатуре пролетариата Ленин видел не только классовую сущность будущего социалистического государства, но и его политическую форму, подчеркивая, что «диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская борьба против сил и традиций старого общества». «Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами» – писал Ленин.

Организационное оформление марксистско-ленинское течение социал-демократии получило в 1903 г., когда в Брюсселе, а затем в Лондоне состоялся II съезд РСДРП (Российской Социал-демократической рабочей партии ). Раскол по вопросу о партии нового типа привел к созданию двух группировок – меньшевиков, отвергавших ленинский экстремизм, и большевиков, поддержавших идеи ленинизма.

Появление большевизма на мировой политической арене предваряло раскол всего международного рабочего движения. Совершенно очевидно, что большевизм был в значительной степени порождением особых исторических условий развития России. Но одновременно идеи большевизма были очень созвучны настроениям маргинальных масс в самых разных странах Европы и мира. На рубеже XIX-XX вв. под влиянием противоречий ускоренной модернизации, а затем и трагической эпопеи Первой мировой войны складывалось широкое протестное движение, в недрах которого формировались самые разнообразные экстремистские идеологические течения.

Испанский философ Х.Ортега-и-Гассет, анализировавший феномен «восстания масс», писал о том, что революция маргиналов «заключается не столько в восстании против старого режима, сколько в установлении нового, обратного прежнему». Этот парадокс ярко проявился в идеологии большевизма, предлагавшей не уничтожить диктатуру буржуазии, а заменить ее пролетарской, не привнести принципы справедливости в рыночную экономику, а экспроприировать сам капитал, не гарантировать человеку его личные политические права, а подчинить еще более жесткой и беспощадной дисциплине. И если личные воззрения лидеров большевизма были результатом специфической интерпретации марксизма, то массовая популярность этих идей имела особы корни. Большевизм привлек маргинальную массу не столько конкретными идеями, сколько экстремистской энергетикой, фанатичной безапелляционностью, самозабвенной верой в абстрактные идеалы. «В коммунизме есть здоровое, верное и вполне согласное с христианством понимание жизни человека как служения сверхличной цели, как служения не себе, а великому целому, – писал русский философ Н. Бердяев. – Но эта идея искажается отрицанием самостоятельной ценности и достоинства каждой человеческой личности, ее духовной свободы. В коммунизме… эта идея приняла почти маниакальные формы и превращает человека в орудие и средство революции». Поэтому теоретические расхождения с представителями других течение марксистской мысли стали лишь прологом к обособлению большевизма. Ленинизм нес с собой пафос непримиримого социального конфликта, возведенного в принцип, где цель оправдывает средства, но и сама цель со временем становится иллюзорным миражем, подчиняясь «суровым требованиям настоящего момента».

Для углубленного изучения

Международное коммунистическое движение и идеологическая эволюция марксизма-ленинизма в первой половине ХХ в. Первый шаг к формированию международного коммунистического движения был сделан в марте 1919 г., когда по инициативе российских большевиков в Москве состоялся Учредительный конгресс III (Коммунистического) Интернационала. Конгресс принял «Платформу Коминтерна» и «Манифест к пролетариям всего мира», закрепившие ряд принципов коммунистической идеологии (революционный характер социалистического строительства, диктатура пролетариата, слом буржуазного государства, экспроприация крупного капитала, поддержка национально-освободительного движения и т.д.).

В 1920 г. на II конгрессе Коминтерна были приняты Устав Коминтерна и так называемые «21 условие о приеме» – идеологические принципы, обязательные для коммунистических партий (тезисы о революционном характере коммунистического движения, диктатуре пролетариата, о принципах демократического централизма и интернационализма, обязательности решений Коминтерна для национальных коммунистических партий, поддержке национально-освободительного и антиколониального движения и т.д.). Особенно последовательно проводилась идея жесткого противостояния коммунистов как с правым социал-оппортунизмом, так и левым радикализмом, «революционной стихией».

В принятой II конгрессом резолюции «О роли коммунистической партии в революции» утверждалось, что партия – это высшая форма классовой организации пролетариата, выполняющая руководящую роль в революционном процессе и построении социализма. Основой партийного строительства был признан принцип демократического централизма – избираемость руководящих органов «снизу вверх» и обязательность решений вышестоящих органов для нижестоящих. Сам Коминтерн рассматривался как «революционный инструмент создания планетарного государства трудящихся», который должен воспроизвести организационные принципы партии нового типа.

Решения III и IV конгрессов (1921-1922 гг.) закрепили практику избрания Исполнительного Комитета Коминтерна (ИККИ) делегатами конгрессов без прямого представительства отдельных партий. Был провозглашен принцип «концентрирования» Коминтерна в противовес национальной «автономизации». Эти решения еще больше укрепили влияние большевиков на международное коммунистическое движение.

Пытаясь перехватить инициативу у социал-демократов, IV конгресс утвердил стратегию единого рабочего фронта (консолидации пролетарского движения за счет соединения революционной стратегии коммунистических партий с тактическими задачами в области экономического и социального положения рабочего класса). В ходе работы IV Конгресса возникла острая дискуссия. К.Радек и его сторонники утверждали, что корректировка политических целей коммунистического движения превращает социал-демократию во временного союзника. Основным оппонентом Радека выступил председатель ИККИ Г.Зиновьев. Он доказывал, что социал-демократические партии являются левой частью буржуазного политического лагеря и, следовательно, наиболее опасными противниками коммунистического движения. Решения конгресса оказались компромиссными, хотя позиция Зиновьева получила поддержку наибольшего числа депутатов. При этом отвергнута была программа перманентной революции, предложенная Л.Троцким, сторонником дальнейшей эскалации революционной борьбы и немедленного развертывания мировой революции.

В 1924 г., на фоне быстрого спада революционной волны в Европе, состоялся V конгресс Коминтерна. Лейтмотивом его работы стало продолжение дискуссии К. Радека и Г. Зиновьева. На этот раз полемика развернулась вокруг вопроса о фашизме. Тема фашистской угрозы поднималась уже на предыдущем конгрессе. Зиновьев предложил тогда рассматривать фашизм как движение, инспирированное крупным капиталом и демагогическое по своему характеру. Спустя полтора года Зиновьев трактовал фашизм уже в качестве более широкого явления. Причиной фашизации общества он считал попытки буржуазии найти пути спасения гибнущего капитализма в союзе с социал-реформистами или националистами. Оба варианта, по мысли Зиновьева, являлись контрреволюцией. Но основную угрозу рабочему движению представляла именно социал-демократия («социал-фашизм», как назвал ее Зиновьев), «более изощренно обманывающая трудящихся».

Позицию Зиновьева решительно поддержал И. Сталин. Наряду с социал-демократией к числу профашистских течений он отнес и пацифизм (как основной источник военной угрозы в силу своего противоборства с революционным движением на мировой арене). Зиновьев и Сталин сумели добиться принятия Конгрессом радикальных резолюций, в том числе о необходимости «большевизации» коммунистических партий вплоть до превращения Коминтерна в «единую всемирную большевистскую партию». Попытки же Троцкого начать дискуссию о «кризисе вождей» и бюрократизации большевистской партии не увенчалась успехом.

После 1924 г. в деятельности руководящих органов Коминтерна наступила продолжительная пауза. Эпицентр политической борьбы переместился в руководство ВКП(б). В 1925-1927 гг. Сталину удалось устранить двух своих наиболее опасных противников – Троцкого и Зиновьева, выступивших против «термидорианского перерождения» ВКП(б). Объектом следующей атаки Сталина стали «правые уклонисты» – его бывшие союзники по защите идеи единого рабочего фронта от «левацкой» стратегии Зиновьева и Троцкого. На VI конгрессе Коминтерна в 1928 г. Сталин предложил новый вариант политической платформы международного рабочего движения – «класс против класса». Предполагалось, что в условиях приближающегося революционного кризиса в странах Запада создаются условия для «мирного наступления против буржуазного государства». В этой связи требовалось придать «единому рабочему фронту» более жесткие формы, развернуть наступление против социал-демократии «по всем линиям». В обновленный текст Устава вошла сталинская редакция статьи о статусе Коминтерна как единой коммунистической партии с жестким соподчинением центральных и национальных руководящих органов. Попытки Н. Бухарина выступить против этого курса не увенчались успехом.

На Х пленуме ИККИ в 1929 г. в программные документы Коминтерна были внесены еще более жесткие формулировки, в том числе «разоблачающие» оппортунизм «социал-фашистов» и пацифистов. Сталин к этому времени уже полностью контролировал ситуацию в Коминтерне, равно как и в руководстве ВКП(б). Для европейского коммунистического движения это означало еще большее забвение целей и интересов национальных рабочих партий, отказ от учета конкретно-исторических особенностей развития отдельных стран и регионов, дальнейшее насаждение в коммунистическом движении большевистской идеологии и опыта строительства социализма в СССР.

Начало в 1929 г. мирового экономического кризиса было воспринято в Коминтерне как подтверждение правильности сталинской стратегии. Но вместо новой волны революционного движения в Европе ширилось политическое наступление фашизма. В марте 1933 г. руководство Коминтерна призвало к сотрудничеству всех течений рабочего движения в борьбе против фашистской угрозы. В резолюции XIII пленума ИККИ. было сформулировано определение фашизма как «открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала». Такой подход позволял обосновать целесообразность включения коммунистов в широкое антифашистское демократическое движение. В 1934-1935 гг. ряд авторитетных идеологов европейского коммунистического движения – Г. Димитров, П. Тольятти, В. Пик, О. Куусинен, М. Торез, – выступили за отказ от концепции «социал-фашизма» и дальнейшее укрепление связей с социал-демократическими партиями. На VII конгрессе Коминтерна (1935 г.) эта стратегия получила официальное закрепление. Георгий Димитров в своей выступлении на конгрессе доказывал, что главной причиной наступления фашизма является политический и организационный раскол пролетариата. По словам Димитрова, сложилась ситуация, когда предстоит делать выбор «не между пролетарской диктатурой и буржуазной демократией, а между буржуазной демократией и фашизмом». Насущной задачей становилось создание антифашисткой демократической коалиции – Народного фронта.

Решения VII конгресса Коминтерна дали толчок для активизации сотрудничества между коммунистическими и социал-демократическими партиями в борьбе против фашизма. Основными политическими лозунгами становились борьба за мир и защита демократии. Во Франции, Испании и Чили партиям Народного фронта удалось даже на некоторое время прийти к власти. Однако этот успех оказался очень кратковременным. Коммунисты рассматривали образование Народного фронта как привнесение революционной идеологии в массовое демократическое движение и первый шаг к установлению диктатуры пролетариата. От правительств Народного фронта они требовали «не считаться с условностями конституционного законодательства», использовать любые методы для укрепления своей власти, напрямую апеллировать к протестному движению масс. Такая линия встречала полное неприятие со стороны социал-демократов и левых республиканцев, которые видели в Народном фронте лишь демократическую многопартийную коалицию, созданную для победы на парламентских выборах. В итоге практически любые вопросы внутренней и внешней политики вызывали острейшие разногласия между партиями Народного фронта и способствовали быстрому расколу этого движения.

Провал стратегии Народного фронта был связан не только с принципиальному идеологическими противоречиями между коммунистами и социал-демократами, но и фатальным непониманием истинной природы фашизма. Социал-демократы считали фашизм «уличным» политическим экстремизмом, а коммунисты – «воинствующим буржуазным национализмом», получающим поддержку народа за счет демагогии и лжи. Совершенно не проводилось различие между фашизмом и нацизмом, фашистскими и военно-авторитарными диктатурами.

В конце 1930-х гг. Коминтерн оказался фактически парализован новой волной политических репрессий, которая началась после принятия пленумом ИККИ в феврале 1937 г. решения о ликвидации троцкизма как «фашистской агентуры». Окончательный удар по Коминтерну нанесло подписание в 1939 г. советско-германского пакта о ненападении, а затем и договора о дружбе и границе. Советская пропагандистская машина переориентировалась на обличение западных демократий и отказалась от критики нацистского режима. С началом Великой Отечественной войны организационные структуры ИККИ были использованы для расширения советской агентуры на оккупированных территориях. Но в 1943 г. Коминтерн был окончательно распущен – его существование препятствовало сближению СССР с новыми союзниками на Западе.

Вторая мировая война способствовала дальнейшей идеологизации общественной жизни. В борьбе с нацизмом страны антигитлеровской коалиции отстаивали идеи свободы и демократии, право народов на выбор путей развития, неприкосновенность человеческой жизни и достоинства. Однако их боевое братство лишь на время смягчило противостояние коммунистической и либеральной идеологии. Уже в первые послевоенные годы мир оказался разделен «железным занавесом» – началась эпоха «холодной войны».

Сразу же после окончания Второй мировой войны СССР получил возможность активно распространять коммунистическую идеологию в странах Восточной Европы. Однако вплоть до 1947 г. советское руководство предпочитало не форсировать этот процесс. В 1946 г. была даже развернута пропагандистская кампания о формировании в странах, освободившихся от фашизма, особой политической системы – демократии нового типа, или народной демократии. Идея демократии нового типа тесно перекликалась с концепцией Народного фронта, разработанной в Коминтерне в предвоенные годы. Однако в ее рамках не шла речь о диктатуре пролетариата, не акцентировался принцип партийности, не противопоставлялись пролетарский интернационализм и буржуазный национализм.

Идея построения социализма на основе принципов демократии нового типа оказалась очень популярна в восточноевропейских странах. Она рассматривалась многими политиками как «третий путь», альтернатива либеральному капитализму и советскому тоталитаризму. Но ситуация в корне изменилась уже в середине 1947 г. Начало «холодной войны» стало толчком не только к усилению советского влияния в странах Восточной Европы, но и активизации местных коммунистических партий, ориентированных на самый догматический вариант марксистско-ленинской теории. Демократическая оппозиция вскоре была полностью разгромлена.

Переломным моментом в развитии международного коммунистического движения стал советско-югославский конфликт. Осенью 1947 г. в польском городе Шклярска-Поремба состоялось совещание делегаций коммунистических партий СССР, Франции, Италии и восточноевропейских государств. Его участниками было решено создать Коммунистическое информационное бюро (Коминформ). Эта организация не имела существенных полномочий и сразу же превратилась в политическую трибуну для руководства ВКП(б). С помощью Коминформа Сталину удалось использовать свой конфликт с югославским лидером И. Броз Тито для установления самого жесткого контроля над европейскими коммунистическими партиями. На примере Югославии советское руководство стремилось показать, как «не следует строить социализм». Тито и его соратники обвинялись в критике исторического опыта СССР, «растворении» коммунистической партии в Народном фронте, отказе от классовой борьбы, покровительстве капиталистическим элементам в экономике. В действительности, эти упреки не имели никакого основания – Югославия была избрана мишенью только из-за излишнего «своеволия» Тито. А вот лидеры других коммунистических партий, приглашенные участвовать в публичном осуждении «преступной клики Тито», были вынуждены официально поддержать позицию советского руководства.

На заседании Коминформа в июне 1948 г., формально посвященном югославскому вопросу, окончательно были закреплены идеологические и политические основы «социалистического лагеря»: право СССР на вмешательство во внутренние дела других социалистических стран, признание универсальности советском модели социализма и «руководящей роли», приоритет задач, связанных с обострением классовой борьбы и проведением ускоренной индустриализации. Европейские коммунистические партии, в том числе наиболее влиятельные из них – французская и итальянская, – оказались лишены возможности влиять на дальнейшее развитие международного коммунистического движения. По сути европейские коммунисты стали заложниками «холодной войны», оказавшись по ту сторону «железного занавеса». Дальнейшая же идеологическая эволюция официальной коммунистической идеологии всецело зависела от смены политической стратегии советского руководства.

Идеологемы «реального социализма»: «социализм с человеческим лицом», «развитой социализм», «перестройка». Новый этап в развитии коммунистической идеологии начался после политического кризиса в СССР в первой половине 1950-х гг. Смена высшего руководства страны после смерти И. Сталина, первые попытки смягчить тоталитарный режим и, наконец, официальное осуждение «культа личности» на ХХ съезде КПСС оживили дискуссии в международном коммунистическом движении. Новый советский лидер Н. Хрущев не был склонен допускать какое-либо идеологическое «фрондерство». К тому же венгерский кризис 1956 г. показал, насколько опасным для советской системы является возрождение либерально-демократических и националистических настроений в массах. Но помимо прямой борьбы с инакомыслием Хрущев придавал большое значение обновлению программных установок коммунистического движения. Этой проблеме был посвящен XXII съезд КПСС, состоявшийся в 1961 г.

В ходе XXII съезда Хрущев выдвинул тезис о построении коммунизма на протяжении ближайших двух десятилетий. Внешне это выглядело идеалистическом прожектерством. Однако Хрущев внес действительно серьезные коррективы в понимание целей и методов коммунистического строительства. Вывод о возможности перехода к построению коммунизма аргументировался вполне традиционно – в связи с завершением «ликвидации эксплуататорских классов и причин, порождающих эксплуатацию», сближением наций и достижением их «полного морального и политического единства», абсолютным преобладанием «социалистической собственности» во всех сферах хозяйства. Но само построение коммунизма теперь интерпретировалось совершенно прагматично – как создание необходимой материально-технической базы и политической организации общества.

Под материально-технической базой коммунизма понималось осуществление полной электрификации всей страны, комплексной механизации производственных процессов, все более полной их автоматизации, широкое применение химии в народном хозяйстве, всемерное развитие новых, экономически эффективных отраслей производства, новых видов энергии и материалов. Фактически речь шла о полномасштабном развертывании научно-технической революции. Показательно, что развитие производительных сил рассматривалось прежде всего как средство для улучшения материального благосостояния граждан, что было совершенно необычно для программных документов КПСС.

Особое значение в новой Программе КПСС, принятой на XXII съезде, придавалось идее коммунистического самоуправления – привлечения всех граждан к участию в управлении делами общества и государства. Хрущев в своем докладе на съезде призвал добиваться решения этой задачи путем создания лучших материальных и культурных условий жизни народа, совершенствования демократических принципов избирательной системы, расширения практики всенародного обсуждения наиболее крупных вопросов коммунистического строительства, расширения форм народного контроля за деятельностью органов государства. В Программе КПСС была закреплена не только руководящая роль коммунистической партии, но и растущая значимость общественных организаций, а также всех форм кооперации как «одной из форм вовлечения масс в коммунистическое строительство, коммунистического воспитания и школы общественного самоуправления».

Переориентация на комплексное решение экономических задач, в том числе повышение уровня благосостояния граждан, развитие системы «социалистической демократии» и «коммунистического самоуправления» стала важной вехой в развитии марксизма-ленинизма. Вывод о ликвидации классового антагонизма и превращении советского народа в особое социальное сообщество позволял отказаться от сталинской установки на усиление классовой борьбы по мере строительства социализма. Но и ленинские идеи мировой революции, диктатуры пролетариата и «партии нового типа» теперь утрачивали свой первоначальный смысл. Выдвинув задачу ускоренного построения коммунизма в отдельно взятой стране, Хрущев сделал шаг по превращению коммунистической идеологии в социал-реформистскую. Однако соответствующий политический вывод им сделан не был.

Смена советского руководства в 1964 г. первоначально еще больше укрепила реформаторский курс. Важные перемены происходили и во многих восточноевропейских странах. Их лейтмотивом стала попытка внедрения рыночных принципов в социалистическую экономику при сохранении общенациональной собственности на средства производства. Эта идея легла в основу теории «оптимального плана», разработанной в СССР экономико-математической школой Л. Канторовича, В. Новожилова и В. Немчинова, а также исследований восточноевропейских экономистов Р. Ньерша (Венгрия), О. Шика (Чехословакия), Б. Кидрича (Югославия).

В Югославии и Чехословакии экономические реформы сопровождались и новаторством в идейно-политической сфере. В Югославии еще с середины 1950-х гг. официально была закреплена концепция «самоуправляющегося социализма», ориентированная на борьбу против бюрократического централизма, принцип гласности, отказ от директивных методов внутрипартийного управления, активизацию трудовых коллективов и местного самоуправления. В Чехословакии в 1968 г. была принята «Программа действий КПЧ», в которой идея демократизации экономической и социально-политической сферы сочеталась с отказом от принципа однопартийности и от признания пролетариата гегемоном общества. Все большую популярность завоевывала идея социализма с человеческим лицом, то есть общественного строя, основанного на принципах политической демократии, идеологического плюрализма и «социалистического рынка».

Военное вторжение стран-участниц Организации Варшавского договора в августе 1968 г. остановило развитие реформаторских процессов в Чехословакии. В других социалистических странах реформы также были свернуты. Наступил период инерционного развития социализма, который впоследствии получил емкое название застой.

Причины «застоя» были связаны не только с победой консервативных сил в коммунистическом руководстве. Сама концепция «социалистического рынка» оказалась очень уязвимой. Она не учитывала степень зависимости социалистической экономики от административной системы. Без ликвидации государственной монополии в сфере капиталовложений, без последовательной либерализации рынка рабочей силы и системы ценообразования такие реформы не могли привести к системному обновлению экономики. Сделать же решительный шаг в сторону настоящих рыночных отношений означало разрушить сами основы социалистического общественного строя и отказаться от принципов «социалистической справедливости». Еще большей опасностью было признание идеологического плюрализма и утрата идеологической монополии коммунистов. Отказ от тотального подавления духовной свободы и оживление общественных дискуссий в годы «оттепели» еще могли соотноситься с установкой на развитие «социалистической демократии» и «коммунистического самоуправления». Однако полная легализация многопартийности противоречила признанию идеологии марксизма-ленинизма «единственно верным учением» и представлению о других идеологических доктринах как «ошибочных» или «реакционных». Не случайно, что именно гласность и идеологический плюрализм станут впоследствии «могильщиками» социалистической системы.

В 1970-х гг. в советской официальной пропаганде, а затем и в западной политологии закрепилось понятие реальный социализм. Оно отразило окончательное превращение коммунизма из протестной в системную идеологию, направленную на консолидацию созданного общественного строя, а не его революционное или реформаторское обновление. «Партия выдвинула на первый план задачу повышения материального и культурного уровня жизни советских людей. Она перевела в плоскость тысяч практических дел наш программный лозунг “Все для человека, все во имя человека”», – заявлял Л. Брежнев.

Подчеркивая самостоятельное формационное значение построенного социалистического строя, советские идеологи предложили для его характеристики понятие развитой социализм. В Конституции СССР, приятой в 1977 г., утверждалось: «Развитое социалистическое общество – это закономерный этап на пути к коммунизму. Это общество, в котором созданы могучие производительные силы, передовая наука и культура, в котором постоянно растет благосостояние народа, складываются все более благоприятные условия для всестороннего развития личности. Это – общество зрелых социалистических общественных отношений, в котором на основе сближения всех классов и социальных слоев, юридического и фактического равенства всех наций и народностей, их братского сотрудничества сложилась новая историческая общность людей – советский народ. Это – общество, законом жизни которого является забота всех о благе каждого и забота каждого о благе всех. Это – общество подлинной демократии…».

С приходом к власти в СССР М. Горбачева и началом «перестройки» официальный идеологический курс претерпел дальнейшие разительные изменения. «Суть перестройки состоит в том, что она соединяет социализм и демократию, теоретически и практически полностью восстанавливает ленинскую концепцию социалистического строительства», писал Горбачев. Такие идеи наглядно показывают, что курс на коммунистическое строительство окончательно сменился на социалистическое реформаторство. Однако для сохранения политической и идеологической преемственности Горбачев попытался апеллировать к ленинскому наследию и дистанцироваться от истории сталинизма. «Мы стремимся в современных условиях возродить ленинский облик нового строя, очистить его от наслоений и деформаций, освободиться от всего того, что сковывало общество и не давало в полной мере реализовать потенциал социализма», – утверждал он.

Новое советское руководство попыталось реализовать стратегию ускорения социально-экономического развития страны, провозгласив переход к принципам самофинансирования и самоокупаемости предприятий, широкому развитию кооперативного движения, отказу от жесткого администрирования. Эти задачи были закреплены в решениях XXVII съезда КПСС, состоявшегося в 1986 г. Особое значение придавалось «дальнейшей демократизации общества» и «углублению социалистического самоуправления народа». «Демократия – это тот здоровый и чистый воздух, в котором только и может полнокровно жить социалистический общественный организм, – завил Горбачев в своем выступлении на съезде. Еще более радикальному переосмыслению подверглись задачи международного коммунистического движения. «Мы исходим из того, что главное направление борьбы в современных условиях – создание достойных, подлинно человеческих условий жизни для всех народов, обеспечение обитаемости нашей планеты, рачительное отношение к ее богатствам и, прежде всего, самому человеку», – утверждал Горбачев.

Социально-экономическая политика правительства Горбачева в сущности повторяла сценарий восточноевропейских реформ 1960-х гг. Попытки найти компромисс между рыночными и социалистическим принципами, избежать системной либерализации экономики, ускорить экономическое развитие за счет демократизации были обречены на провал. И с чем большими проблемами в экономической сфере сталкивалось советское правительство, тем радикальнее становились идейно-политические реформы. С 1987 г. «перестройка» уже прочно ассоциировалась с гласностью и плюрализмом. Одновременно Горбачев пытался привнести новое мышление и в мировую политику. В своей книге «Новое мышление для нашей страны и для всего мира» он утверждал, что политика перестройки вызвана не только внутренними проблемами СССР, но и новой ситуацией, которая складывается в мире, новыми вызовами, которые стоят перед человечеством. «Мир живет в атмосфере не только ядерной угрозы, но и нерешенности крупных социальных вопросов, новых стрессов, порожденных научно-технической революцией и обострением глобальных проблем, – писал Горбачев. – Человечество оказалось перед небывалыми задачами, без совместного решения которых его будущее ставится под вопрос. Все страны теперь взаимосвязаны, как никогда».

Последние реформы в СССР уже не были связаны с концептуальным развитием марксизма-ленинизма. Идеология «перестройки», основанная на общечеловеческих ценностях и реформаторском прожектерстве, все больше напоминала либеральный вариант социал-демократии. Показательно, что в докладе Горбачева на XIX конференции КПСС, состоявшейся в 1988 г., содержались лишь сугубо формальные ссылки на «ленинские традиции», а необходимость «перестройки» объяснялась лишь «деформациями и застоем прошлых лет». Попытки некоторых партийных идеологов и общественных деятелей доказать социал-демократическую направленность «подлинного» ленинизма (периода НЭПа) только подчеркивали глубину идейного кризиса коммунистического движения. Показательна с этой точки зрения и идеологическая трансформация Российской Коммунистической партии, взявшей на вооружение идеи патриотизма и православной духовности.

В целом, после краха реального социализма в мире в конце 1980-х – начале 1990-х гг. коммунистическая идеология оказалась вытеснена на периферию общественной жизни. Современные прокоммунистические группировки в странах Запада являются одной из разновидностей протестного движения и в большинстве своем ориентируются на идейные принципы троцкизма – противопоставление революционной активности масс институтам парламентаризма и многопартийной демократии, недоверие к государственной элите и отказ от «классовых компромиссов», агрессивное неприятие «буржуазных ценностей» и «оппортунистического реформаторства». По прежнему популярны в среде современных леворадикальных движений и философские идеи неомарксизма, зародившиеся в конце 1960-х гг. (Г. Маркузе, Э. Фромм, Т. Адорно). Впрочем, к наследию К. Маркса они имеют весьма опосредованное отношение, равно как и современный интеллектуальный постнеомарксизм (И. Валлерстайн, У. Бек, Э. Гидденс, Ю. Хабермас).

Эволюция социал-демократической идеологии в ХХ в. Социал-демократическая идеология претерпела в ХХ веке не столь радикальную эволюцию, чем коммунистическая. Ее основу составили реформистские идеи Э. Бернштейна. Но первоначально в среде европейских социал-демократов сохранялось и влиятельное центристское движение, пытавшее предложить альтернативный большевизму вариант революционного марксизма. Ключевую роль в консолидации этого течения сыграли лидеры австрийской Социал-демократической партии Макс Бауэр, Карл Реннер, Фридрих и Макс Адлеры («австромарксисты»), а также Карл Каутский, возглавлявший германскую Независимую социал-демократическую партию.

Австромарксисты считали, что пролетарская революция является длительным процессом, состоящим из трех фаз: политической, национальной и социальной. Политическая революция должна уничтожить сословные государственно-правовые институты и создать систему парламентской демократии. Под национальной революцией подразумевалось не решение «национального вопроса», а складывание новой государственности в пределах «экономически эффективного региона» (так например, для развития центрально-европейского региона предлагались два варианта – объединение Австрии и Германии или создание Дунайской конфедерации). Социальная революция, в отличие от политической и национальной, рассматривалась австромарксистами как классовая по своему характеру. Но революционный опыт большевиков ими совершенно отвергался. Австромарксисты считали, что социализация общественного строя не может осуществляться политическими методами. Ее основой должна быть не экспроприация капитала, а постепенная ликвидация социальной несправедливости и эксплуатации. Причем, решена такая задача может быть не за счет бюрократического контроля, а только благодаря сотрудничеству предпринимателей, рабочих, потребителей и государства. Учет интересов каждой из сторон в сочетании с приоритетом общенациональных задач мог стать залогом примирения различных классов и социальных групп. Ликвидация же института частной собственности, по мнению австромарксистов, противоречит духу социализации.

Важнейшей частью социальной революции австромарксисты считали культурную революцию, под которой подразумевали не воспитание классового сознания пролетариата, а повышение его образовательного и духовного уровня. Австромарксисты доказывали, что рабочий класс может стать авангардом общества благодаря своей готовности взять на себя ответственность за решение общенациональных задач, а не подавлению «эксплуататорских классов» и диктатуре «партии нового типа». Тезис о диктатуре пролетариата австромарксисты не отрицали, но считали классовую диктатуру лишь социальной характеристикой государственной власти. Преобладание в обществе того иного класса, по их мнению, и создает диктатуру, то есть право определять пути общенационального развития. Политической же формой как буржуазной, так и пролетарской диктатуры вполне может быть парламентская демократия.

Идеологические разногласия австромарксистов и бернштенианцев не носили принципиального характера. Рабочие партии и профсоюзы во Франции, Великобритании, Нидерландах, Бельгии, Швеции все более явно отказывались от революционной стратегии. Их массовую опору составляли уже не пролетарские слои, а квалифицированные, хорошо организованные рабочие, готовые бороться за свои права в рамках законности и существующего социального порядка. В условиях демократизации конституционного строя социал-демократические партии получили возможность активно включиться в парламентскую жизнь. В последующие годы опыт участия в парламентской и правительственной работе, осознание ответственности государственных решений, поиск общенациональных приоритетов политики гораздо быстрее способствовали утверждению социал-реформистских взглядов, нежели идеологические дискуссии и фракционная борьба. Социал-демократия Германии, Австрии, Италии оказалась в иной ситуации. Ни социальная опора этих рабочих партий, ни степень демократизации государственного строя, ни правовая культура общества не способствовали отказу от идей революционного марксизма. Но в условиях нарастающей социальной напряженности социал-демократическое движение в этих странах оказалось вовлечено в ожесточенную полемику и быстро распадалось на противоборствующие группировки и партии. Часть немецких, итальянских, австрийских марксистов переориентировалось на социал-реформистские идеи, а часть – примкнула к коммунистическому движению под эгидой III Интернационала.

По мере спада революционной войны в Европе возникли предпосылки для окончательного объединения всех социал-демократических фракций, не поддержавших платформу Коминтерна. В мае 1923 г. в Гамбурге состоялся Учредительный конгресс Рабочего Социалистического Интернационала (РСИ). Принятые резолюции и Устав РСИ опирались на концепцию демократического социализма. Основными целями социал-демократического движения были объявлены борьба за демократизацию политической системы и улучшение условий труда, противоборство с любыми формами политического экстремизма, включая большевизм и фашизм. Особая значимость придавалась укреплению системы международных отношений под эгидой Лиги наций. Под влиянием центристов в программных документах РСИ был сохранен тезис о классовом характере социал-демократического движения и его направленности на построение социализма. Однако, в целом, концепция демократического социализма оказалась гораздо ближе к идеям Бернштейна, нежели австромарксистов.

Первым председателем РСИ был избран лидер британской лейбористской партии А. Гендерсон. Полномочия руководящих органов Рабочего Социалистического интернационала оказались ограничены лишь самой общей координацией деятельности национальных партий.

Основной сферой влияния социалистического движения остались развитые страны Европы, где рабочие партии пользовались поддержкой значительной части электората и активно участвовали в парламентской жизни. На Марсельском в 1925 г. и Брюссельском в 1928 г. конгрессах РСИ основной темой дискуссий стала борьба за мир. Источником военной угрозы были объявлены авторитарные государственные режимы, в том числе Советская Россия. РСИ ориентировал рабочие партии и на дальнейшую борьбу за укрепление «хозяйственной демократии» – расширение прав профсоюзов, ввод 8-часового рабочего дня, расширение системы социального страхования, ограничение деятельности монополий. Попытки выработать позицию по отношению к проблеме фашизма не привели к успеху. Фашизм интерпретировался либо как «звериное лицо капитализма», возрождаемое «наиболее реакционной частью буржуазии», либо как особая разновидность бонапартизма. Разразившийся в 1929 г. мировой экономический кризис и наступление фашизма в Европе стали для социал-демократов полной неожиданностью.

Обострение политической ситуации в Европе вызвало новый раскол в рядах социал-демократии. В руководстве РСИ сформировались три фракции, отстаивавшие разные пути выхода из кризиса. «Правая» группировка, возглавляемая английскими лейбористами, шведскими и датскими социалистами, ратовала за сохранение прежней программы РСИ, укрепление сотрудничества с либерально-демократическими партиями в борьбе за сохранение конституционной законности. «Левые», главным образом из Польши, Испании, Франции, Германии, выступали за проведение активных массовых акций протеста, сотрудничество с коммунистами в создании коалиций Народного фронта. В явном меньшинстве остались сторонники умеренной линии.

На Венском в 1931 г. и Парижском в 1933 гг. конгрессах РСИ преодолеть разногласия не удалось. В ходе дискуссий возобладала мысль о том, что Европа раскололась на «демократический Запад» и «авторитарный Юго-восток». Руководство РСИ призвало вырабатывать политическую стратегию рабочего движения исходя из специфики той или иной страны. К насильственным акциям пролетариат призывался лишь в тех случаях, когда фашизм уже закрепился у власти. В странах, где лишь существовала подобная угроза, РСИ считал достаточной мерой политическую консолидацию рабочего движения под демократическими лозунгами.

В 1934-1935 гг., признавая уже свершившийся раскол европейской социал-демократии, наиболее влиятельные фракции РСИ (английская и скандинавские) выступили за ликвидацию политических полномочий Исполкома и организационную децентрализацию РСИ. Такой курс привел к окончательному распаду РСИ весной 1940 г.

После окончания Второй мировой войны социал-демократические партии окончательно превратились в одну из ведущих политических сил общества. В Великобритании, Франции, Италии, Швеции, Норвегии и других странах Европы социал-демократы неоднократно входили в правящие коалиции. В 1951 г. для координации социал-демократического движения был создан Социалистический интернационал, объявивший себя правопреемником II Интернационала. Он оказался еще более децентрализован в организационном отношении, чем предвоенный РСИ, и формировался как «ассоциация партий». Лидеры Социнтерна К. Бевин, К. Шумахер, К. Реннер, Дж. Сарагат не только отвергали идею диктатуры пролетариата и революционную стратегию рабочего движения, но и сам классовый подход к анализу общественных проблем. Программные установки социал-демократии все больше сближались с неолиберальной концепцией «государства благосостояния». По сути европейские социал-демократы образовали левый фланг «либерального консенсуса» в 1960-х гг.

Заметное влияние на идеологию послевоенной социал-демократии оказала теория плюралистической демократии. У истоков этой концепции стояли представители английского фабианского движения и «гильдейского социализма» начала ХХ в. В развернутой форме теория плюралистической демократии была представлена в 1930-х гг. в трудах английского лейбориста Гарольда Ласки, а впоследствии развита Е. Фрэнкелем, Р. Далем, Д. Стречи. Идея «плюралистической демократии» опиралась на представление о существовании в обществе множества социальных групп, образующихся на самых различных уровнях и гибко меняющих свой состав. Поэтому никакого устойчивого большинства, способного создать ту или иную форму классовой демократии, не существует. Демократия, по мнению «плюралистов», представляет собой динамичный процесс «борьбы интересов», в результате которого власть переходит к тем группам, которые способны достичь компромисс и взаимодействовать в ходе конкурентной борьбе с другими группами.

В 1970-х – 1980-х гг. деятельность Социнтерна и его идеологическая программа претерпели новые изменения. В. Брандт, У. Пальме, Б. Крайский, Ф. Миттеран, Ф. Гонсалес попытались придать социал-демократическому движению более современный, динамичный характер. Нарастающий кризис «государства благосостояния» в странах Запада, снижение активности рабочего профсоюзного движения, изменения на мировой арене заставляли искать новые формы и цели политической деятельности. Партии Социнтерна все большее значение начали придавать поддержке национально-освободительных движений в странах «третьего мира», укреплению международно-правовой системы, проведению политики разоружения. Активизировались контакты Социнтерна с ООН, ЮНЕСКО, Движением неприсоединения и другими международными организациями. Обновленная идеологическая платформа была закреплена в программных документах – Уставе, принятом на конгрессе в Лиме в 1986 г., и Декларации принципов, принятой на конгрессе в Стокгольме в 1989 г.

Концептуальную основу Стокгольмской декларации составил последовательный синтез понятий «демократия» и «социализм», что в свою очередь позволяло декларировать демократический социализм как сбалансированное сочетание идеалов свободы, справедливости и солидарности. Впрочем, подобная риторика была совершенно обычна для социал-демократических документов. Важнее, что Стокгольмская декларация продемонстрировала явный крен социал-демократической политики в сторону глобализма. В этом документе подчеркивалось, что уважая национальные особенности различных стран и их исторический опыт, международное социал-демократическое движение опирается на единое понимание своих принципов и целей. К тому же практически все актуальные общественные проблемы имеют глобальный характер – от интернационализации экономики и широкого доступа к информации до безудержной урбанизации и индустриализации, деградации биосферы и иррациональной эксплуатации жизненных ресурсов. В такой ситуации, подчеркивается в Стокгольмской декларации, «мечта о единой семье всех народов перестала быть утопией, но все более становится практической необходимостью». В области практической политики подобная установка порождала два вектора. С одной стороны, задачами социал-демократии объявлялась борьба за продолжение международной разрядки, ограничение вооружений, снижение противоречий в отношениях мирового Севера и Юга, упрочение принципов справедливости и равенства в межгосударственных отношениях, укрепление институтов международного сотрудничества и координации. Но с другой стороны, был поставлен вопрос и о выработке своего рода универсальных рецептов для политики XXI века – программных установок, позволяющих социал-демократическим партиям бороться за власть и проводить актуальные общественные преобразования в своих странах. В этом смысле принципы «демократической политики» недвусмысленно противопоставлялись «силам хаоса, которые могут разрушить нашу планету», и ориентировались на «создание интегрированного общества, обеспечивающего всеобщее благосостояние». В частности, подчеркивалась приверженность модели смешанной экономики, обеспечивающей социальный контроль над производством и инвестициями, а также приоритет общественных интересов благодаря национализации и государственной собственности. Шла речь и об усилении международного контроля за действиями транснациональных корпораций, включая «обеспечение общих прав для всех профсоюзов в рамках таких корпораций». Стратегической целью экономической демократии провозглашалось не решение ситуативных задач, а последовательное обеспечение каждому человеку возможности влиять на использование и распределение средств производства. Равным образом, как утверждалось в Стокгольмской декларации, «правительство должно функционировать не просто как “ремонтная мастерская” для устранения ущерба, нанесенного рыночными диспропорциями или неконтролируемым применением новых технологий, а обязано регулировать рынок в интересах людей и обеспечивать рабочим выгоду от использования технологий, содействовать приобретению необходимого производственного опыта, проведению досуга и дальнейшему совершенствованию личности».

Все эти принципы должны были сформировать «новую модель роста», противостоящую ультралиберальной глобализации и направленную на сбалансированное развитие всего человечества. В развитие идей Стокгольмской декларации XXI Конгресс Социнтерна, прошедший в ноябре 1999 г., принял программную «Парижскую декларацию». В ней содержался призыв к левым силам сплотиться в решении проблем безопасности, угрозы терроризма, деградации окружающей среды. Конгресс вновь осудил действующую модель глобализации, основанную на принципах «неолиберализма и неоконсерватизма». Была высказана озабоченность «угрозой насаждения культурной однородности», действиями спекулятивного международного финансового капитала, проповедующего «рыночный фундаментализм».

Идея «третьего пути» в программных установках социал-демократии конца XX в. На рубеже 1980-х – 1990-х гг. стала очевидной возможность резкого усиления общественной роли социал-демократии. Распад СССР и последовавший вслед за этим кризис коммунистического движения в Европе избавил социал-демократов от серьезных противников «слева», а спад популярности неоконсерваторов, доминировавших в странах Запада в 1980-х гг., обеспечил бесспорное лидерство почти на десятилетие. Принятие Стокгольмской декларации 1989 г. наглядно продемонстрировало стремление многих идеологов международной социал-демократии возродить классические программные установки своего движения и приспособить их к новым условиям. Не случайно, что в этом документе напрямую провозглашалось: «Концепция демократического социализма сегодня опирается на те же принципы, на которых она была основана». Но среди лидеров национальных социал-демократических партий постепенно утверждались иные настроения. Исходя из реалий экономического и социального развития стран Запада в 1970-1980 гг. становилось очевидным вернуться к стратегии «государства всеобщего благосостояния» уже практически невозможно, а политическая демократизация отнюдь не является инструментом решения макроэкономических проблем. Как отмечал новый лидер британских лейбористов Энтони Блэр, «после коллапса коммунизма стало очевидно, что только этическая база социализма выдержала испытание временем. Этот социализм основан на моральном постулате, гласящем, что индивиды взаимозависимы, что наряду с обязанностями по отношению к самим себе они имеют обязанности по отношению друг к другу, что полноценное общество поддерживает усилия индивидов и каждый член общества должен иметь возможность отстаивать свои интересы». В этих рассуждениях просматривается отказ не только от принципа классовой политики, но институционального подхода к проблемам общественного развития. Основным субъектом в обновленной социал-демократической концепции становился именно человек, тесно интегрированный в общество, но рассматриваемый как независимая, рефлексирующая личность с собственными потребностями, мотивами и стремлениями. В такой версии социал-демократия окончательно разрывала с традицией социал-реформистской идеологии, претендующей на системное изменение общественного строя, и приобретала черты прагматичной политической стратегии, ориентированной на решение актуальных общественных проблем с учетом существующих социальных интересов.

Первой попыткой выработки новой идейно-политической доктрины европейской социал-демократии стала разработка в 1989 г. «Программы принципов» Социал-демократической партии Германии. Под руководством своего нового лидера Герхарда Шредера СДПГ взяла курс на построение «принципиально нового экономического и общественного порядка», при котором «справедливо распределяются доходы, в котором работающие по найму увеличивают долю своего участия в производственном капитале и в котором гарантируется надежность системы социального обеспечения», общества, которое «при меньших темпах экономического роста, при сокращении оплачиваемого труда и увеличении личного труда мно­жит свое благосостояние, улучшает качество жизни людей, оздоравливая окружающую среду, уменьшая страх, создавая более гуманные трудовые отношения и условия труда, а также предоставляя людям больше свободного времени».

В новой программе СДПГ основными ценностями демократического социализма назывались свобода, справедливость и солидарность. Свобода трактовалась как естественное призвание каждого человека, требующее «освобождения от унизительной зависимости, от нищеты и страха» и предполагающее «возможность развивать индивидуальные способности, а также ответственно участвовать в общественной и политической жизни». Особо подчеркивалось, что шанс на свободу может использовать только человек, который уверен в своей социальной защищенности. Поэтому борьба социал-демократов за обеспечение справедливости и равных возможностей является не ограничением индивидуальной свободы, а ее гарантией.

Принцип справедливости, в соответствии с новой программой СДПГ, предполагает равенство граждан в правах на уважение их достоинства и социальную защиту, возможностях участия в общественно-политической жизни, требованиях закона, а также равную доступность образования, профессиональной подготовки и культуры. Подчеркивалось, что «равные возможности не означают единообразия, а представляют собой простор для развития индивидуальных способностей всех людей». Основной гарантией утверждения справедливого общественного порядка считается солидарность – «готовность людей поддержать друг друга, выходя за рамки правовых обязательств», совместное стремление всех обеспечить свободу каждого. Немалая роль в обеспечении социальной справедливости отводится и демократическому государству.

Демократия рассматривалась немецкими социал-демократами как «форма существования свободы», предполагающая готовность и способность людей «к восприятию своей от­ветственности». Поэтому предполагалось, что демократическое государство должно основываться на равных правах и обязанностях всех своих граждан, подчинении государственной деятельности праву и закону, всемерном развитии гласности, активной роли профсоюзов, церкви и религиозных общин, органов местного самоуправления. «Государство должно проводить в жизнь демократию и социальную справедливость в обществе и в экономике и гарантировать необходимую для этого открытость процесса принятия и исполнения решений, – отмечалось в программе. – Оно не может, однако, решать все общественные проблемы. Кто предъявляет к нему слишком высокие требования, тот способствует бурному расцвету бюрократии, которая работает все менее эффективно и которую трудно контролировать и финансировать. Мы против огосударствления общества».

Еще более радикальную идеологическую трансформацию в 1990-х гг. претерпела британская Лейбористская партия. Под руководством Энтони Блэра была разработана концепция «нового лейборизма». В новой редакции устава, принятой в 1995 г., Лейбористская партия определялась как «демократическая и социалистическая», ориентирующаяся на создание «справедливого общества», основанного на динамизме и конкуренции, обеспечивающего равенство возможностей и гарантии против бедности. Из устава были исключены положения о приоритете общественной собственности на средства производства. Само понятие «социализм» стало рассматриваться в этическом плане, как идеал оптимального взаимодействия индивида и общества, а не проект определенного общественного устройства. Примерно в том же ключе строились и обновленные программные установки Французской Социалистической партии, лидер которой Лионель Жоспен сумел под лозунгом левого реализма создать «розово-красно-зеленую коалицию» (социалистов, коммунистов, экологистов). В Италии идею «реалистического» синтеза рыночного и социального принципов отстаивала коалиция «Олива» под руководством Романо Проди. Все эти политические силы выступали за активное развитие «социального пространства» (институтов семьи, здравоохранения, образования, культуры). Не подвергая сомнению эффективность свободных рыночных отношений в экономической сфере, они призывали отказаться от создания «рыночного общества».

Символом обновленной стратегии социал-демократии стала концепция третьего пути.¹ Ее методологическую основу подготовил английский социолог Энтони Гидденс, опубликовавший в середине 1990-х гг. книгу под названием «Третий путь: будущее социал-демократии». Гидденс полагал, что современный «третий путь» не может быть программой конкретных действий «новых социалистов или «новых лейбористов». Эта идея скорее символизирует усилия социал-демократических партий по всему миру пересмотреть свои программные положения после падения советской системы. С этой точки зрения Гидденс определял «третий путь» как прогрессизм, уходящий корнями в политического философствования Эдуарда Бернштейна и Карла Каутского. Но «третий путь», с его точки зрения, не является «средним путем» и не может рассматриваться как попытка найти золотую середину между «старыми левыми» и рыночным фундаментализмом. Это современный прагматичный проект по модернизации всей левоцентристской части партийно-политического спектра. Его задача заключается в решении двух ключевых проблем: возвращении социал-демократических партий к власти после долгого перерыва и поиске выхода из кризиса, в котором оказалась неокенйсианская социально-экономическая модель «государства благосостояния». И, если решая первую задачу, социал-демократы должны покончить с господством неоконсерваторов, то при решении второй вполне могут позаимствовать многие позитивные идеи «неоконсервативной революции».

Инициатором общественной дискуссии о «третьем пути» стал лидер британских лейбористов Энтони Блэр, поддержанный главой немецких социал-демократов Герхардом Шредером и президентом США от Демократической партии Биллом Клинтоном. Предполагалось, что в отличие от солидаристских и корпоративных идеологий, сформировавших на рубеже XIX-XX в., современная концепция «третьего пути» основана на признании стремления людей к свободному выбору образа жизни, индивидуальному успеху и автономии по отношению к обществу. Однако эти мотивы сочетаются с потребностью людей в безопасном и этически комфортном социальном окружении. К тому же современный человек оказывается на пересечении взаимоисключающих процессов – глобальной информационной революции и растущего влияния этнокультурных, религиозных, гендерных факторов групповой идентичности. Поэтому ни одна из «Больших Идей» – «левая» или «правая», – не способна обеспечить общественный консенсус. Выбор должен быть сделан в пользу «третьего пути» – идеологии реализма и прагматизма. «Третий путь не есть просто компромисс между левым и правым, – писал Э. Блэр. – Он стремится к интеграции сущностных ценностей центра и левого центра и их реализации в мире фундаментальных социальных и экономических изменений; причём сделать это без влияния устаревшей идеологии».

Сторонники идеи «третьего пути» доказывали, что современное государство должно сохранить социальный характер, но не в качестве политического института, реализующего тот или иной проект общественного развития. Не правительство, а именно частный сектор играет главную роль в создании национального богатства и новых рабочих мест, – утверждал один из лидеров Лейбористской партии С. Байере, – Однако правительству принадлежит другая жизненно важная функция – содействовать развитию конкуренции, поощрять долгосрочные исследования и инвестиции и оказывать помощь гражданам в развитии таких навыков и устремлений, которые необходимы для преуспеяния в условиях новой экономики». При этом, в отличие от неоконсерваторов, сторонники «третьего пути» считали, что обеспечить безопасность, устойчивое развитие и социальный оптимизм общества можно лишь признав тесную взаимосвязь представителей всех поколений, социальных групп, религиозных объединений, этнических диаспор, а не сделав ставку на наиболее успешную и динамичную часть общества.

Пик популярности идеи «третьего пути» пришелся на конец 1990-х гг. Но уже к началу следующего десятилетия стало, очевидно, что эта концепция так и не стала ведущим идеологическим ориентиром XXI в. Сторонники «третьего пути» размежевались на две группы, одну из которых составили общественные деятели и интеллектуалы, тяготеющие к антиглобалистскому и коммунитаристскому движениям, а вторую – политики, вынужденные искать прагматичные компромиссы с набирающим силу новым поколением консерваторов. Красноречивой иллюстрацией этого раскола стал отход от поддержки «нового лейборизма» Энтони Гидденса, одного из главных архитекторов «официальной» версии этой концепции. В 2003 г. в коллективной монографии «Прогрессивный манифест» он выступил за переосмысление политики британского правительства, предложив обогатить «третий путь» двумя другими концепциями – «встроенного рынка» и «государства-гаранта». Гидденс считал, что рынок должен быть «встроен» в культурную, правовую матрицу конкретного общества, функционировать на основе механизмов доверия. С точки зрения «встроенного рынка» нет необходимости руководствоваться идеей «минимального» государства. Государство может стать в такой ситуации не только гарантом действия рыночных механизмов, но и гарантом, координатором самого общественного порядка. Главное, чтобы в этих действиях государство не превратилось в управленческую корпорацию, сохранило свою связь с гражданским обществом. Для этого оно должно стать олицетворением общенационального согласия и единства, носителем национальных традиций и идей.

Подобные рассуждения становились очень популярны к середине 2000-х гг. Но те социал-демократы, которые эволюционировали в таком направлении, вольно или невольно оказывались в «идеологической нише» социальных консерваторов и утрачивали преимущество. Показательным примером стала политическая биография Энтони Блэра, завершившаяся полной потерей политического лица и бесславной отставкой под угрозой раскола в собственной партии. Не менее показательными стали и поражения других лидеров «третьего пути», пытавшихся сохранить собственные идейно-политические принципы, но неизменно уступавших дорогу новому поколению социальных консерваторов (избирательные кампании А. Меркель в ФРГ, С. Берлускони в Италии, Дж. Буша-младшего в США, Н. Саркози во Франции, братьев Качинских в Польше). В итоге европейская социал-демократия оказалась перед лицом серьезного идеологического кризиса и сползания в лагерь протестных движений. Оживление социал-демократического движения на фоне экономического кризиса конца 2000-х гг. лишь подтверждает этот вывод. Так, лидер французских социалистов Франсуа Олланд сумел одержать победу на президентских выборах 2012 г. лишь благодаря откровенно популистской программе, используя общественное недовольство «непопулярными» реформами, направленными на преодоление финансового кризиса.

Латиноамериканский социализм. В Латинской Америке идея социализма широко распространились начиная с конца 50-х годов XX в., что в первую очередь было связано с победой революции на Кубе и провозглашением ее руководителями приверженности социализму. Под влиянием этого примера в ряде стран возникли леворадикальные партизанские движения с социалистической идеологией. Кумиром протестной молодежи стал один из героев Кубинской революции коммунист-интернационалист аргентинец Эрнесто Че Гевара. Сама Куба стала символом латиноамериканского социализма. Однако в действительности речь не шла о полномасштабной реализации принципов марксизма-ленинизма. Правительство Кубы взяло курс на построение социализма в 1961 г. в условиях очень острой внешнеполитической ситуации. Внешне при этом использовалась модель «реального социализма» в СССР: в политической области – единая партия и система народной власти, в экономической – централизованное планирование, в социальной – гарантированные образование и медицинское обслуживание, право на труд, жилье, отдых, обеспечение старости для всех граждан. Но эта модель не принималась полностью и безоговорочно. В докладе на I съезде Коммунистической партии Кубы (1975 г.) Фидель Кастро обосновывал такую позицию как «реалистическое усвоение опыта и попытку применить его к нашим условиям, действуя очень осторожно и осмотрительно». Используемая кубинскими коммунистами революционная риторика в большей степени основывалась на антиимпериалистической и антиамериканской пропаганде. В таком ключе переход к социализму трактовался в период Сандинистской революции в Никарагуа 1979 гг., Гренадской революции 1979-1983 гг., в программе сальвадорских повстанцев 70-80-х годов. В 60-70-х годах более влиятельной силой в Латинской Америке становятся партии, выступавшие с позиций «демократического социализма». Они связывают социалистическую перспективу развития с углублением демократии и социальных сдвигов в интересах широких народных масс в рамках существующего общества, на основе его постепенного совершенствования и эволюции. Эти партии не раз побеждали на выборах в 70-80-е годы и возглавляли правительства в Венесуэле, Коста-Рике, Доминиканской Республике, Ямайке, Перу. Большой отклик на континенте и за его пределами вызвали мирный – в результате выборов – приход к власти сторонников социализма в Чили в 1970 г. и предпринятая ими попытка осуществить постепенный переход к новому строю без гражданской войны, конституционным путем, с соблюдением демократических свобод, при политическом и идеологическом плюрализме и сосуществовании различных форм собственности, включая частную. Среди христиан Латинской Америки было немало сторонников «теологии освобождения», поддерживавшие идеи социальной справедливости и социализма. Многие участники «низовых христианских общин» связывали идеи социализма с идеалами раннего христианства и учением Иисуса Христа.

Широкое распространение идеи социализма В Латинской Америке было обусловлено несколькими факторами – от традиций национально-освободительного движения, уходящих корнями в XIX в., и патриархально-патерналистского, общинного уклада до влияния «холодной войны» и актуальных задач по социальной, экономической и политической модернизации общества. Поэтому латиноамериканский социализм ХХ века отличался мировоззренческой эклектикой, высокой степенью политизации и очень «скромной» теоретической базой. Ему было присуще достаточно парадоксальное сочетание популизма и государственного прагматизма. В 1950-х – 1960-х гг. этот специфический синтез оказался особенно эффективен – латиноамериканские страны вступили в период системных экономических реформ, происходящих под лозунгом «импортозамещения», то есть сокращения зависимости от импорта и всемерного развития национальных производительных сил. Эта стратегия органично сочеталась и с политической риторикой социализма, и с антиимпериалистической пропагандой. Но с середины 1970-х – 1980-х гг. вектор развития латиноамериканского общества радикально сменился – на смену «импортозамещению» пришла стратегия экпортно-ориентированной модернизации («креольский неолиберализм»). Сказался и кризис «реального социализма» в Европе, завершившийся распадом СССР и фактической изоляцией кубинского режима Ф. Кастро. К концу 1990-х гг. идеи социализма, казалось бы, безвозвратно ушли из политической жизни латиноамериканского общества. Однако к началу 2000-х гг. ситуация разительно изменилась. Острейший финансовый кризис 1998 г. поставил под вопрос эффективность неолиберальной модели модернизации и всемерной интеграции в глобальное экономическое пространство. На фоне обострившихся социальных проблем инициатива во многих латиноамериканских странах перешла к левым партиям.

Символом «левого поворота» Латинской Америки стал Уго Фриас Чавес, пришедший к власти в Венесуэле после успеха на президентских и парламентских выборах 1998 г. и провозгласивший впоследствии курс на строительство «боливарийского социализма XXI века». В политическом плане это означало «всемерное» укрепление народной демократия и создание общественной власти (Коммунальные советы, коммуны и политическая партия во главе с Чавесом), в экономике – сочетание различных видов собственности при национализации природных ресурсов, в социальной области – равенство, бесплатные медицина, образование, обеспечение жильем малоимущих слоев населения, ликвидация безработицы и рост благосостояния малообеспеченной части народа. Стоит отметить, что опора на госсектор и корпоративные структуры, противостояние с империализмом, латиноамериканская солидарность и патернализм по отношению к беднякам – все эти элементы латиноамериканского социализма уже были апробированы в 1950-х – 1960-х гг., но Чавес сумел придать им актуальное звучание условиях кризиса парадигмы глобализма. К тому же возможность использования доходов от добычи нефти превращает социальный популизм Чавеса во вполне реалистическую программу. Венесуэльская нефть стала и важным фактором распространения социалистической идеологии в других латиноамериканских странах. Ближайший последователь Чавеса президент Боливии Эво Моралес не раз заявлял, что государственный социализм уже «мертв». Свою программу действий он назвал «демократической революцией», в которой, однако прослеживаются принципы, схожие с «боливарийским социализмом»: построение эгалитарного общества справедливости, национализация нефтегазовой отрасли, усиление государственного контроля за природными ресурсами, перераспределение национального дохода в пользу беднейшего населения, реформы, направленные на улучшение жизни всех боливийцев независимо от их цвета кожи, пола, политической или религиозной ориентации. Президент Эквадора Рафаэль Корреа намерен создать «новое Отечество» в результате «гражданской революции», целью которой станет строительство «социализма XXI века» – справедливого эгалитарного общества. Для этого, считает он, необходимы проведение структурных социально-экономических реформ, отказ от неолиберальной модели, разработка новой политики, переводящей вектор развития от капитализма к достоинству человека и его труда, переориентация ресурсов государства на социальные нужды населения и улучшение благосостояния бедных. Нынешний президент Никарагуа сандинист Даниэль Ортега еще в 1980-е гг. прошлого столетия предпринял попытку социалистических преобразований, а два десятилетия спустя стал сторонником боливарийских идей Чавеса. Ортега обещает руководить страной ради благополучия «тех, кто внизу», в условиях «мира и национального примирения». Главными пунктами его программы стали борьба с нищетой, повышение заработной платы, увеличение расходов на образование, а во внешней политике – пересмотр некоторых договоренностей, которые ставят его страну в неравноправные условия.

Таким образом, Латинская Америка представляет собой сегодня единственный регион, где партии социалистической и социал-демократической ориентации находятся у власти и имеют влиятельные позиции во многих странах (Аргентина, Бразилия, Венесуэла, Боливия, Эквадор, Чили, Перу, Никарагуа, Коста-Рика, Куба, Уругвай, Сальвадор и др.). В зависимости от правительственной политики партии склоняются к центристским или радикальных позициям. Если радикалы (Венесуэла, Боливия, Эквадор) – сторонники революционного пути, для которых характерна радикальная антиимпериалистическая пропаганда и социальная популистская политика, основанная на национализации природных ресурсов, то центристы (Бразилия, Аргентина, Чили, Уругвай) придерживаются умеренных методов. Их политика направлена на продолжение социальной модернизации с защитой интересов трудящихся, утверждение плюрастической демократии. Понятие «социализм» в рамках таких программных установок используется в самом расширительном смысле – как эквивалент социального гуманизма и справедливости.

Идеи социализма и коммунизма в странах Азии и Африки. Идеи социализма и марксизма начали активно распространяться на Востоке еще в межвоенный период, но особую популярность приобрели в 1950-х – 1970-х гг. на волне антиколониального движения. Они тесно переплетались с утопическими «народными» представлениями об обществе равенства и всеобщего благоденствия, а с другой стороны, органично интегрировались в систему национального мышления и традиционных ценностей, конфессиональную культуру. К тому же в условиях глобального геополитического противостояния сверхдержав США и СССР «социализм» превратился в выгодный политических «брэнд», и заявления о «приверженности социалистическому выбору» широко использовались самыми разнообразынми политическими силами – от марокканского и иорданского монархов до индуистских коммунитаристов из «Бхаратия джаната парти» и арабских экстремистов из организации «Братья-мусульмане». Как писал в те годы египетский литератор Мустафа Махмуд: «Марксизм был модным у бунтующей молодежи. Мы жадно читали марксистские публикации, нами двигали идеи достижения рая на земле, справедливости, благосостояния, обеспечения достатка пищи и одежды для рабочих и крестьян, идеи борьбы с феодализмом, эксплуатацией, за освобождение трудящихся. Москва была нашей Каабой».

В целом можно выделить три основные направления развития «восточной» идеологии социализма, которые не только отличались по идеологическим акцентам и степени радикализма, но и были связны с оформлением новой геополитической карты мира во второй половине ХХ в. Первое из них было локализовано преимущественно в регионе Индостана и связано с влиянием индо-буддийской духовной традиции. Идеологическое «кредо» такого «социализма» оказалось наиболее гибким и защищенным от догматизации и политического экстремизма. Наиболее ярким примером стало распространение в Индии идеи социализма как коммунитарной демократии. Еще в декабре 1954 г. Индийский национальный конгресс (ИНК), возглавлявший национально-освободительное движение в Индии, принял резолюцию, в которой провозглашалось, что цель развития страны – это «построение общества социалистического образца». Этот курс позиционировался как развитие социально-политическое концепции «сварадж» М. Ганди (система децентрализованного самоуправления). В резолюции ИНК «Демократия и социализм» поставлена задача построения в Индии социализма демократическим путем. Сами понятия «демократия» и «социализм», по мнению авторов резолюции, динамичны и будут изменяться, поэтому им «нельзя дать никакого окончательного определения» – само развитие страны покажет, к какой демократии и к какому социализму придет Индия. Но в целом социализм в Индии воспринимался как квинтэссенция социальной справедливости и народной демократии. Так, Дж. Неру считал возможным синтез демократии и марксизма при условии, что марксизм признает неизбежность, а не просто необходимость ненасильственного пути преобразования общества в рамках представительной демократии. Концепция социализма, по Неру, – это демократия и смешанная экономика. Такая смешанная экономика, контролируемая государством, будет функционировать на благо всех членов общества, а не отдельных его групп, что приведет к последовательным изменениям мышления людей, утверждению в их сознании социалистических идеалов, связанных с нравственными традициями индийского мировоззрения. В 1976 г. в преамбулу Конституции Индии была внесена поправка о намерении народа страны идти по пути строительства «суверенной, социалистической, светской, демократической республики». Но уже в этот же период в идеологии ИНК акцент со слова «социализм» начал все больше перемещается на слово «демократический» и «национальный». Так, премьер-министр Индира Ганди отмечала: «Социализм, который хочет построить Индийский национальный конгресс – это индийский социализм, основанный на традициях и условиях Индии». Реформаторами индуизма С. Агнивешем и Н. Банерджи в 1970-е гг. была выдвинута идея «ведического социализма». Предполагалось, что основанная на ведийских писаниях духовность и социализм имеют общую этическую основу. Истинный социализм должен основываться на «научном духовном процессе», и, с другой стороны, человек, желающий прогрессировать духовно, должен иметь социалистический взгляд на мир. Фундаментом ведического социализма провозглашалось понятие всеобщего блага, основанное на доктрине равенства, а его сердцем – ведийская дхарма. Для решения проблем современного общества, оно должно быть построено согласно принципам ведийского социального устройства. Идея ведического социализма была взята на вооружение целым рядом религиозно-политических движений в Индии. В 1970-е гг. ведический социализм стал официальной доктриной «Бхаратия джаната парти», а в 1980-х гг. на его основе была сформулирована политическая философия интегрального гуманизма.

Схожим образом зарождалась и пакистанская версия демократического социализма. Зульфикар Бхутто, лидер основанной в 1962 г. «Народной партии» стоял во главе Пакистана в 1971-1977 гг. Его воззрения на социалистическую идеологию опирались на два положения: «Мы против экономической системы капиталистов, банкиров, феодалов-землевладельцев и эксплуататоров» и «социализм – наша экономическая система». Таким образом, социализм ассоциировался с народной демократией в бесклассовом обществе; принципом социальной и экономической справедливости; проведением аграрной реформы; ликвидацией иностранного вмешательства. При этом подчеркивалось, что источник такого социализма – это политическая и социальная этика ислама. Но после свержения Бхутто, в период правления Зия уль-Хака, понятие «социализм» оказалсоь в Пакистане под запретом. Более прочные позиции идеи социализма завоевали в Бирме. В 1962 г. во главе правящего в Бирме Революционного совета встал Не Вин, председатель исполкома ЦК созданной тогда же Партии бирманской социалистической программы (ПБСП). В программном документе «Философия ПБСП» (1962 г.) человек провозглашался «творцом и кормчим истории», в нем говорилось о законе смены социально-экономических формаций, классовой борьбе как двигателе истории, а главной общественной силой назывался трудящийся. «История – это история трудящихся», – утверждал Не Вин. В программе «Бирманский путь к социализму», принятой в 1964 г. в качестве руководства к действию, подчеркивался ее нерелигиозный характер, утверждалась руководящая роль рабочего класса и партии. Но при этом концепция «бирманского социализма» со времени обретения страной независимости была проникнута духом буддизма. Не Вин делал акцент на морально-этические принципы и утверждал, что движение к социализму требует искоренения в человеке отрицательных и воспитания положительных качеств. Теоретики «буддийского социализма» исходили из того, что социализм несет человеку избавление от страданий, вызываемых материальными условиями жизни, без чего невозможно постижение истины, а буддизм приносит избавление от душевных страданий и ведет к постижению высшей истины. А поскольку духовная свобода невозможна без экономической справедливости, то буддизм является воплощением постулатов социализма. Социалистическое правительство страны должно обеспечивать народу материальный достаток путем перераспределения богатств, минимизации классовых и имущественных различий, добиваться морального совершенствования народа в духе учения Будды. Премьер-министр Бирмы У Ну утверждал даже, что цель социализма – построение общества счастливых людей, подобного древней эпохи дерева Падейты – «Золотому веку».

Жесткой альтернативой «индо-буддийскому» социализму выглядит практика социалистического строительства в странах Индокитая и Корейского полуострова, оказавшихся в 1940-х – 1960-х гг. в горниле тяжелейших войн за независимость и испытавших прямое политическое влияние СССР и КНР. В Северной Корее сложился авторитарный режим, ориентированный не столько на классический марксизм, сколько на национал-большивисткие идеи. Корейский лидер Ким Ир Сен сформулировал доктрину «чучхе» как концепцию социалистического развития в северокорейских условиях (в качестве официальной идеологии она была закреплена в конституции 1972 г.) С корейского языка слово «чучхе» переводится как «самобытность». Центром этой доктрины объявлялся человек, его отношение к окружающему его миру. Чучхе выдвигает философский принцип, согласно которому «человек – хозяин всего и он решает все; на этой основе она и начертала единственно верный путь к решению судьбы человека». Однако эти идеи гораздо ближе к конфуцианской традиции, а не либеральному гуманизму. Чучхейский «человек» похож на цзюнь цзы – «благородного мужа» конфуцианства, а подлинный «хозяин мира» – это великий вождь, что напоминает китайский культ «Сына неба». Характерны для чучхе и демократические утверждения о «роли народных масс», но существенной роли они не играют. Практическое значение имеет лишь то, что мудрый правитель властвует над страной, опираясь во всем на собственные силы, отсюда чучхе принимает форму государственного национализма. Марксизм по отношению к чучхе считался чем-то вроде устаревшей ступени, примерно также приверженцы марксизма-ленинизма смотрели на социал-утопистов Фурье и Оуэна. Как отмечал преемник первого корейского лидера Ким Чен Ир: «Философия чучхе – это самобытная философия, это комплекс развернутых и систематизированных собственных, свойственных только ей, положений. Ее исторический вклад в развитие философской мысли заключается не в развитии ею марксистского диалектического материализма, а в утверждении новых философских принципов». После смерти Ким Ир Сена в 1994 г. чучхе все больше стал принимать черты религиозно-мистического учения. Так, Ким Ир Сен объявлен «вечным президентом», который как бы продолжает незримо управлять страной».

Вьетнамский вариант социалистического пути оказался менее оригинальным. Он опирался на выдвинутый Хо Ши Мином тезис о том, что одна из главных черт переходного периода – «строительство социализма, минуя этап капиталистического развития». Социалистические преобразования осуществлялись во Вьетнаме в духе марксизма-ленинизма и именно в советской интерпретации. В Камбодже, напротив, сложился экстремистский режим радикального, «чистого социализма». Его лире Пол Пот выдвинул идею создания процветающего общества через деревенскую коммуну. Идеологи камбоджийских «красных кхмеров» из окружения Пол Пота подчеркивали, что городская цивилизация, образованное, индустриальное общество портят человека, что крестьянская беднота – главный революционный класс. «Идеология крестьян, – писал один из них, Ху Юн, – должна стать коллективистской идеологией кооператива, где нет классовых различий, привилегированных слоев, где никто не имеет личных выгод и все движимы общим интересом». Утверждалось, что проблема индустриализации страны должна решаться через развитие ремесленного производства и мелкой промышленности в осуществление принципа «опоры на собственные силы». Государством должны управлять люди, которые способны думать и решать за народ. Главная идея «радикального социализма» четко сформулирована политическим деятелем Кхиеу Самфаном: «Лишь очень примитивная социальная организация общества дает возможность сохранить природную чистоту».

Третье направление развитие «восточного социализма» тесно связано с развитием национально-освободительного движения в арабских странах Северной Африки и Ближнего Востока. Ярким примером «арабского социализма» стала идеология «Партии арабского социалистического возрождения» («БААС»), правившей до 2003 г. в Ираке и по сей день в Сирии. В ее рамках социализм трактуется как одна из трех целей арабского национализма: единства, свободы и социализма. При этом «единство» понимается как единство «арабской нации». Как отмечалось в документах БААС, «арабская нация переживает цикл последовательных возрождений. Она отмечена плодовитостью, бодростью, живучестью и новаторством, способностью с регенерации и самовозрождению. На нее возложена вечная миссия реновации гуманистических ценностей, мотивации развития человечества и развития кооперации и гармонии между нациями». Границами «арабской нации» провозглашалось пространство гор Бишкека и Персидского залива до Эфиопии, Сахары и Атлантического океана. Поэтому «единение» рассматривалось и как средство для завоевания арабским народом положенного ему высокого статуса среди сообщества наций. Эта цель должна быть достигнута посредством радикальной социальной революции, которая должна была освободить арабский народ от отсталости – плода западного колониализма и местного феодализма. Соответственно категория «свободы» в идеологии БААС подразумевает свободу от колониального западного ига, не только политического и экономического, но, в равной, если не большей степени, культурного доминирования. Такая свобода совершенно не соотносится с западными концепциям гарантии личных свобод, прав человека и гражданского общества. Социализм же является необходимым выводом из двух предыдущих идеологем. Ратуя за социалистический путь развития БААС призывала к отмене частной собственности и к созданию управляемой государством экономики. Основополагающие документы партии провозглашали государственную собственность на землю и природные богатства, распределение сельскохозяйственных угодий в соответствии со способностью их обрабатывать, приоритет кооперативной собственности в промышленном секторе. На практике эти идеи очень тесно переплетались с характерным для ислама представлением о социальной солидарности уммы – общины мусульман, необходимости обеспечения социальной справедливости как меры соответствия общественных обязанностей человека и его положения в обществе. Но идеологи БААС в 1960-х – 1970-х гг. стремились дистанцироваться от ислама и подчеркивали светский характер арабского социализма. Как отмечал радикальный идеолог иракской БААС Мишель Афлак, «ценности феодализма и империализма превратили Арабского Человека в подчиненное и безвольное существо, верующее лишь в силы Всевышнего. Наше решение – создать Нового Арабского Социалистического Человека, который осознает, что Аллах, религия, феодализм, и все ценности общества угнетателей – ничто, мумии».

Более мягким вариантом «арабского социализма» стала концепция «кооперативного социализма» египетского лидера Г Насера, изложенная в «Хартии национального действия» (1962 г.). Общим знаменателем содержащихся в Хартии положений может служить формула: органическое единство демократии (политическая свобода) и социализма (экономическая свобода). Социализм, по Насеру, предполагает планирование экономики, направляемую демократию, развитие культуры, корни которой «в нашей цивилизации и религиозном наследии», опору не на класс или классы, а на все «трудовые (неэксплуататорские) силы народа». Его основные принципы: свободный человек есть основа свободного от эксплуатации общества, все формы собственности имеют социальную функцию, признается право частной собственности, которая, однако, не должна служить средством господства и эксплуатации; государственный и частный капитал должны сотрудничать в рамках «направляемой экономики», национальное единство – путь к процветанию личности и общества; «арабская модель реализации социализма» – это научный социализм, поскольку опирается на научный анализ арабской реальности; свобода вероисповедания и убеждений. В практическом же плане идеи Насера представляли собой программу социальной модернизации в противовес «империалистической угрозе» со стороны стран Запада. Социалистическая риторика служила в большей степени залогом экономической и политической поддержки со стороны СССР.

Наряду с националистическими теориями «арабского социализма» широкое распространение получили и идеи «исламского социализма». Их представители считали первым социалистическим государством общину правоверных, созданную пророком Мухаммедом в Медине, а Коран и Сунну пророка рассматривались как сакральное выражение идеалом социализма. Подчеркивалось, что ислам изначально закрепляет приоритет трудовую собственность, справедливой и солидарной системы распределения общественного продукта, запрет ростовщического процента, осуждение монопольного владения, накопительства, расточительства и т.п. Поскольку Аллах является верховным собственником, то частная собственность существует как форма правовых (а не производственных) отношений между людьми в виде индивидуальной собственности – по праву наследования или как результат труда, общественной (земля, леса, воды) и государственной собственности. Из этого, в частности, вытекает недопустимость эксплуатации человека человеком, а, стало быть, разделения общества на антагонистические классы. Наиболее оригинальный вариант «исламского социализма» выдвинул ливийский лидер Муаммар Каддафи, который отмечал: «Истинный ислам является социалистической религией, и наш социализм основан на выполнении предписаний ислама». По мнению Каддафи, между социализмом и исламом нет противоречий, поэтому он рассматривает «исламский социализм» как идеальную схему для преобразования мира, как выход из «человеческой трагедии, которую переживают народы под гнетом капитализма и коммунизма». Свое представление об идеальном общественном устройстве Каддафи изложил впервые в брошюре «Третья мировая теория: священная концепция ислама и народная революция в Ливии» (1973 г.) и более развернуто в «Зеленой книге», три части которой были опубликованы в 1976-1979 гг. Если «Третья мировая теория» позиционировалась как альтернатива капиталистическому материализму и коммунистическому атеизму, то «Зеленая книга» уже содержала «претендующую на всеохватность и всемирно-историческое значение теорию «социалистического общества подлинного народоправства» в качестве альтернативы всем и всяким социальным и политическим концепциям». Социалистическое общество определяется Каддафи как абсолютно свободное общество социальной справедливости, не знающее эксплуатации человека человеком, социальных различий, в котором обеспечено удовлетворение материальных и духовных потребностей всех людей. Оно признает право частной собственности в пределах личных потребностей человека в жилье, средствах производства, транспорте и т.п. Экономическая программа направлена на реализацию формулы «богатое государство – основа достатка и благополучия граждан». При этом, однако, эффективность экономики определяется уровнем потребностей, а не ростом индивидуальных состояний, прибыли как таковой, потому что признать допустимость получения прибыли сверх необходимого означало бы признать допустимость эксплуатации. Для достижения этих целей «исламского социализма» народные массы, по Каддафи, должны захватить власть на местах путем образования «народных комитетов» и избрать членов этих комитетов «в результате свободных выборов». Такая «народная революция», считал Каддафи, является «образцом прямой демократии» вместо «представительской демократии с доминированием одного класса». Только такое построение власти, ведет к справедливой демократии и «означает полный суверенитет народа». Основой политической системы общества должен стать Всеобщий народный конгресс, принимающий общегосударственные законы, но рассматривает лишь те вопросы, которые обсуждены и предложены в повестку дня первичными народными конгрессами, объединяющими все взрослое население страны. Каддафи отрицал партийность, наличие классов и классовую борьбу. По его мнению, «классовый политический строй – это строй, при котором у власти стоит партия, племя или какая-нибудь община. Один класс так же господствует над обществом, как партия или племя, или же община», а это, по мнению Каддафи, антидемократично. Поэтому «отдельному лицу надлежит выражать лишь самого себя и не более»: каждый член общества принимает участие в управлении народными комитетами, которые, в свою очередь, управляют членами общества. Попытка реализации такой концепции власти была предпринята в 1977 г., когда Ливия стала Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирией, то есть «государством народных масс» («джамахирия» – как производное от «джумхурия» – республика, и «джумхур» – народ). Фактически же, с первых шагов по претворению в жизнь теоретических установок Каддафи началось применение политического насилия.

С конца 1980-х гг. в развитии «восточного социализма» наметился явный кризис. С одной стороны, это стало результатом идеологической переориентации советского режима, а затем и распада СССР. Стойкая приверженность идеалам социализма, которую демонстрировал северокорейский режим, оказалась исключением из общего правила. В целом же на Востоке в 1980-х – 1990-х гг. происходило общий сдвиг в сторону экономической и политической либерализации. Сухарто в Индонезии отверг социалистические элементы курса Сукарно и Хатты, Зия уль-Хак в Пакистане – социалистическую концепцию Бхутто. Во Вьетнаме и Лаосе были сделаны шаги по сохранению политической структуры и созданию модели социалистической рыночной экономики. В них активно формируется новая государственная идеология, представляющая собой сплав патриотизма и традиционных морально-этических установок на развитие предприимчивости и инициативности.В Индии после гибели Индиры Ганди в 1984 г. социалистическая модель как цель и средство общественного развития в программе Индийского национального конгресса была пересмотрена в сторону отхода от принципа опоры на общественный сектор в экономике, что означало отступление от наследия Дж. Неру. Схожие процессы в конце 1990-х годов происходили и в других странах Востока: в Ливии с 1987 г., в Алжире с 1989 г., а также в Индии, Египте, Тунисе и, наконец, после распада СССР в его бывших республиках Средней Азии и Закавказья. С другой стороны, уже в 1990-х гг. начал проявляться и другой фактор – успехи социальной и политической модернизации породили явный раскол в обществе. Появились группы населения, ориентированные на мобильные, открытие модели поведения, легко адаптирующиеся к новым реалиям глобального мира и незаинтересованные в старых идеологемах «государственного социализма». С другой стороны, активизировалось и сопротивление модернизации. В особой степени это стало характерно для исламских стран, охваченных на рубеже XX-XXI вв. волной религиозного фундаментализма и политического экстремизма. «Арабская весна» 2011 г. по сути завершила историю «исламского социализма».

Феномен «китайского социализма». В ХХ веке Китай оказался втянут в длительный процесс революционной смуты. Империя была уничтожена, националисты под руководством Чан Кайши были вытеснены на Тайвань, и в стране сложился коммунистический режим Мао Цзэдуна. «Великий кормчий» Мао с 1943 г. и до смерти в 1976 г. занимал должность председателя китайской компартии, а в 1954–1959 гг. и должность председателя КНР. С его именем связано становление конституционного строя КНР и проведение системных политических кампаний «Большой скачок» и «Культурная революция». Воззрения Мао Цзэдуна стали одной из наиболее авторитетных в мире политических теорий, получив неофициальное название маоизма (хотя в самом Китае всегда считалось, что идеи Мао Цзэдуна стали последовательным развитием учения Маркса и Ленина и самостоятельной доктриной не являются). В Уставе Коммунистической Партии Китая декларируется: «Идеи Мао Цзэдуна как результат применения и развития марксизма-ленинизма в Китае представляют собой правильные, подтверждённые практикой теоретические принципы и обобщение опыта китайской революции и строительства, квинтэссенцию коллективного разума Коммунистической партии Китая».

Центральная идея маоизма – учение о противоречиях и о тех изменениях в природе и человеческом обществе, к которым они приводят. Противоречия рассматривались Мао Цзэдуном в четырех аспектах. Во-первых, он полагал их некоей данностью, естественным состоянием и природы, и общества. Во-вторых, противоречия повсеместны, ни в мире природы, ни в обществе нет сферы, свободной от них. В-третьих, Мао Цзэдун оценивал противоречия в качестве положительных явлений, а изменения, к которым они ведут, носят прогрессивный характер. В-четвертых, он верил, что наличие противоречий – это перманентное условие существования и природы, и человеческого общества, то есть проявлял вполне гегельянские взгляды. Уделяя большое внимание принципу диалектики, Мао несколько скорректировал его. Он предположил, что Гегель преувеличил значение единства противоположностей за счет их борьбы (как полагал Мао, с целью примирения с реакционным прусским режимом). Правильно же, настаивал он, было бы подчеркнуть как раз борьбу противоположностей, ее постоянный характер, и, напротив, временный характер единства. Из такого видения сугубо философского вопроса Мао делал вполне конкретные политические выводы о революционном характере социального прогресса и классовой борьбе как его перманентной черте (эта идея и стала особенно популярна среди европейских маоистов и троцкистов в 1960-х – 1970-х гг.).

Разрабатывая в годы гражданской войны программу Коммунистической партии Китая Мао Цзэдун опирался на ленинскую теорию революции: пролетариат (класс-гегемон) и крестьянство (главная движущая сила) в союзе с мелкой, национально-ориентированной буржуазией (класс-союзник) должны преодолеть сопротивление иностранных империалистов, помещиков и компрадорской буржуазии (классы-противники) и установить новый тип государства – народную демократию как переходную форму от демократии буржуазной к демократии социалистической. Но если Ленин основное внимание уделал формированию «партии нового типа», то Мао Цзэдун отмечал и риски партийной бюрократизации. «Активность одной лишь руководящей группы, не сочетающаяся с активностью широких масс, выльется в бесплодные усилия кучки людей. – писал он, – Однако и активность широких масс без сильной руководящей группы, должным образом организующей эту активность, не может ни долго удержаться, ни развиваться в верном направлении и подниматься на еще более высокий уровень. Мы, коммунисты, представляем собой как бы семена, а народ – почву. Прибыв на место, мы должны слиться с народом, пустить в народе корни и цвести». Впоследствии Мао Цзэдун сформулировал принцип сочетания коллективного руководства и личности ответственности («идеал руководящего работника»): обязанности партийного руководителя сводятся в к двум задачам: давать идеи и правильно использовать кадры, китайскому народу нужны политически дальновидные руководители, работоспобные, проникнутые духом самопожертвования, способные самостоятельно решать вопросы, не колебаться в тяжелой обстановке и преданно трудиться на благо нации, своего класса и партии, чуждые своекорыстия и чванливого сектантства. В феврале 1957 г. Мао Цзэдун выступил с речью «О правильном разрешении противоречий внутри народа», где указывал, что в политической сфере КПК в течение длительного времени будет существовать бок о бок с другими демократическими партиями и следовать курсу на взаимный контроль в соответствии с потребностями нового общества. А в 1966 г. Мао Цзэдун даже нанес прямой удар по партийной бюрократии, провозгласив лозунг «огонь по штабам»: следуя этой «критике ревизионизма и бюрократии» студенты-хунвэйбины («красногвардейцы») и рабочие-цзаофани («бунтари») устраивали настоящую охоту за работниками парткомов и администраций вузов.

В русле реализации ленинского принципа партийности Мао Цзэдун гораздо больше значение придавал политической роли Народно-освободительной армии Китая (не случайно, что по конституции КНР армия даже стала отдельным субъектом избирательного права наряду с китайским народом). «Народ учится у партии, а партия учится у армии» – утверждал Мао. Доктринально роль Народно-освободительной армии обосновывалась на основе «трех принципов народной войны» – «партизанская война», «организация революционных баз» и «опора на собственные силы». Первоначально – в условиях гражданской войны – они имели сугубо практическое значение, однако впоследствии приобрели идеологическое звучание. Так, с помощью, теории партизанской войны Мао доказывал ключевую роль крестьянства в революционной борьбе («деревня выступает против города», где под «городом» подразумевается «начальство, чиновники, праздные бездельники, эксплуататоры»), а лозунг «опоры на собственные силы» дал толчок для зарождения идеи китайского национального социализма.

Позднее Мао Цзэдун выступил за создание такой политической системы, которой будут присущи централизм и демократия, дисциплина и свобода, единство воли масс и личная свобода в духовной и материальной сфере, которые шли бы на пользу социалистической революции и социалистическому строительству. Идея сильного государства обосновывалась как необходимость укрепления народной армии, народной полиции и народного суда, выполняющих основные задачи по противодействию империалистической угрозе и внутренним врагам. Лозунг «демократии нового типа» Мао Цзэдун раскрывал близко к идеям Ленина: как государства, основанное на демократической диктатуре народа. «Демократическая диктатура – это сочетание двух методов, – писал Мао. – По отношению к врагам – это метод диктатуры. По отношению к народу – это, наоборот, метод не принуждения, а демократии. Мы обеспечиваем ему возможность участвовать в политической деятельности, не принуждаем к чему-либо, а воспитываем и убеждаем демократическими методами. Для народа демократия должна сопровождаться централизмом, а свобода – сочетаться с дисциплиной. Это – две противоположные стороны единого целого; две противоположности, находящиеся в единстве».

В 1958 г. Мао Цзэдун предложил перенести центр тяжести в работе партии и правительства на техническую революцию и социалистическое строительство. Эти идеи составили основу стратегии «большого скачка» и предполагали, прежде всего, движения за создание сельских народных коммун. В качестве первого этапа КПК одобрила так называемый курс «трех красных знамен»: упорно бороться три года и добиться перемены в основном облике больших районов страны («Три года упорного труда – 10 000 лет счастья»). Под эгидой «курса трех красных знамен» была отменена частная собственность в аграрном секторе. Впоследствии Мао Цзэдун сам возглавил работу по исправлению этих «перегибов». Но затем произошла новая волна радикализация маоизма, связанная с «культурной революцией» и кампанией «огонь по штабам». На фоне ослабления здоровья и личного политического веса самого Мао эти зигзаги привели к кризису китайского коммунистического режима в 1970-х гг. Но уже с 1978 г. начали попытки формирования новой концепции китайского социализма. «Архитектором перестройки» в Китае стал Дэн Сяопин, а его усилия по идеологической модернизации китайского социализма продолжил Цзян Цзэминь.

Теория Дэн Сяопина была официально признана как идеологическая основа КПК на ХV съезде в 1997 г. в качестве концепции «социализма с китайской спецификой». Ее основу составил следующие принципы: отказ от догматических установок на развитие общества (практика – критерий истины), в строительстве социализма следует придерживаться собственного пути, исходя из национальных особенностей Китая, преодоление отсталости Китая требует весьма продолжительного периода времени, центральный вопрос реформы общественных отношений – это развитие экономики, производительных сил, интеллигенция является равноправным участником процесса модернизации, существование при социализме рыночной экономики – нормальное явление, использование капиталистических форм и методов управления экономикой не означает следование по капиталистическому пути, частная собственность – неотъемлемый элемент строительства социализма, реформы невозможны без политики открытости для внешнего мира, через зажиточность части населения и районов – к зажиточности всех. Идея «среднезажиточного общества» стала лейтмотивом китайской модернизации на рубеже XX-XXI вв. Ее политический фундамент сформулировал в 2001 г. Цзян Цзэминь в качестве концепции «трех представительств». Согласно этой концепции КПК должна постоянно представлять: требования развития передовых производительных сил, прогрессивное направление передовой китайской культуры и коренные интересы самых широких слоев китайского населения. Раскрывая суть «тройного представительства» Цзян Цземинь подчеркивал, что «ее ключевым звеном является постоянное движение в ногу со временем, ее ядром – постоянное сохранение передового характера нашей партии, а сущностью – постоянное осуществление правления во имя народа».