Глава 8. Пространство и время: бытийственная основа знания

153

ли бы все их поверхности были актуально открыты восприятию некоторого высшего существа. Поэтому пейзаж оказывается гео­метрическим чертежом или схемой, человек же изображается пу­тем арифметического «перечисления» основных частей тела и элементов одежды. Сходным образом «африканские школьники, которых просили нарисовать корову в профиль, изобразили все четыре копыта, два рога и два уха, как бы сочетая вид сбоку с ви­дом спереди, тогда как европейские школьники рисовали про­филь коровы... европейский ребенок рисует буквально то, что ви­дит, хотя он знает, что "на самом деле" это неверно, в то время как африканский ребенок рисует то, о чем он знает, корова не корова, если у нее нет четырех копыт»¹.

Сфера знания и пути, по которым знание развертывается, вы­ступают, таким образом, продуктом фундаментальной онтологи­ческой структуры, обусловливающей возможности проявлений высших психических функций человека. Это «жесткое ядро» бы­тия и сознания, единое для когнитивных настроенностей, объеди­няющих целые исторические эпохи, есть своеобразный магико-мифический комплекс, в котором возвышенно-сакральное виде­ние мира обнаруживает сходство с повседневным примитивным восприятием. Теоретико-познавательный вывод из данных при­меров состоит помимо всего прочего в следующем. Гуманитарные науки стихийно, но неизменно движутся по пути анализа челове­ческой онтологии знания, необходимо характеризующей социо­культурные и космологические характеристики процесса позна­ния в терминах как пространства, так и времени. Это побуждает нас пусть не буквально, но в общем и целом вполне в духе Канта конструировать пространство и время в форме теоретико-позна­вательных категорий.

Эпистемологическая позиция, согласно которой объект по­знания есть аспект независимой от человека реальности, уподоб­ляла процесс исследования реальному путешествию. Отсюда все метафоры, касающиеся «широты» и «узости» знаний, их «глуби­ны» или «поверхностности», «плоского эмпиризма» и «поспешно­го обобщения», «устаревания» и «перспективности» теорий, «от-

Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977. С. 91-92.

154

Раздел I. Категориальные сдвиги

крытия» законов природы, «опережения» практики теорией и т.п. При этом каждый значимый поворот в эпистемологии был связан как раз с попыткой разрабатывать данные метафоры, доводить их до концептуальной формы, что по существу означало уход от пер­воначального натурализма в сторону изучения внутренней струк­туры и динамики познавательного процесса. Справедливость дан­ного тезиса обнаруживается уже при беглом взгляде на влиятель­ные постпозитивистские эпистемологии, будь то «теория трех миров» Поппера, методология «исследовательских программ» Ла-катоса или концепции Куна и Фейерабенда. И именно поиск ме­ханизмов развития знания приводит эпистемологию к избегаемой и даже табуированной тематике «контекста открытия» - к вопро­сам о природе творческого процесса и в конечном счете к необхо­димости «субъективной онтологии» знания, к анализу структуры творческого субъекта - «индивидуальной культурной лаборато­рии». Осознание того, что условия познания неизбежно предста­ют перед нами в форме онтологизаций, требует от эпистемолога вновь и вновь прояснить характер этой креативной онтологии че­ловеческого мира и ту роль, какую в ней играют пространствен­ные и временные структуры.

В частности, предстоит эпистемологически освоить опыт фе­номенологической философии и социологии (А. Шюц), специ­ально связывающей знание с его местом в мире человека, в жиз­ненном мире¹. Способность человека модифицировать личност­ное пространство-время и использовать его в качестве априорных структур познания и практики является оборотной стороной его способности модифицировать реальные время и пространство, делая их предпосылкой собственного духовного развития. Эта те­ма взаимосвязи микрокосма и макрокосма принадлежит к извеч­ной проблематике философии, которая сегодня все в большей степени становится поводом для междисциплинарного научного исследования и одновременно перебрасывает мосты между тео­рией познания и философской антропологией.

¹ См.: Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М., 2004.