Глава 1. Критерии знания: собственно эпистемические или социальные?

23

цессов. Напротив, речь, языковой акт и разговор являются форма­ми социального поведения, в которые как их функции вплетены формы сознания¹.

К ситуационному контексту, осознавая, видимо, известные проблемы, Малиновский позже добавляет «контекст культуры». Однако и с самим ситуационным контекстом, как его нередко представляют, не все обстоит просто. Слова действительно ситуа­ционно определяются контекстом ситуации, если проследить по­следнюю до мелочей, что теоретически ми средствами невозмож­но. Поэтому нужно «вживаться», входить в отношение учи­тель—ученик, чтобы слова обрели значение. И здесь оказывается неважна физическая форма слова (фразы), подобно тому как ре­бенок (или собака) реагирует не на слово, а на жест и интонацию. Если двоим понятна ситуация, то вообще можно молчать. Далее, по мере социализации человек обретает многообразие отноше­ний, выходит из ситуационной зависимости, значения универса­лизируются; это и есть процесс приобщения к контексту культу­ры. В таком случае ссылка на контекст, будучи необходимой в тео­ретическом отношении, вместе с тем оказывается лишенной всякой операциональное™ — конкретное исследование связей знания, языка и внеязыковых контекстов не может быть алгорит­мизировано, оно сродни искусству. Но не является ли всякий акт интерпретации чем-то вроде искусства — что в философии, что в науке?

Напомним еще одно немаловажное обстоятельство. Тому, что понятие «контекст» из внешнего по отношению к познанию и фи­лософии попадает в ряд собственно эпистемологических катего­рий, предшествовала долгая история осознания природы и след­ствий лингвистического поворота в эпистемологии. Оно предпо­лагает фокусирование на том историческом по своему значению моменте, когда произошло «крушение Вавилонской башни» — осознание непреодолимого различия национальных языков. Этот момент, многократно повторяющийся в истории, знаменует со­бой разрыв семантического пространства. Как ни странно, такой

¹ FirthJ.R. The Tonges of Men and Speech. L., 1964. P. 173. Кстати, здесь контек-стуализм очень любопытно сплетается с функционализмом как методологической программой, основателем которой был также Малиновский: сознание интерпре­тируется как функция языкового поведения, а языковое поведение в свою очередь как функция социального контекста, в который оно включено.

24

Раздел 1. Категориальные сдвиги

разрыв происходит вовсе не с очередным этапом социальной или национальной дифференциации. Наоборот, это случается в пе­риоды активного межгруппового взаимодействия, когда наруша­ются групповые границы и происходит невыносимое для человека смешение несовместимого. Возможно, что этапы развития герме­невтического метода соотносимы именно с такими ситуациями, когда контекст познания и выражения, ранее не подвергавшийся сомнениям, отныне утрачивает очевидность. Так, юридическая герменевтика возникает в эпоху резкой экспансии Рима в отно­шении сопредельных регионов как выражение необходимости применить римские законы на иной социальной и культурной почве. Формирование библейской экзегетики отражает собой распространение христианства среди языческих народов. Кабба­листический и схоластический методы истолкования священных текстов приобретают популярность в эпоху крестовых походов, феодальных войн и глобальных миграций. Рождение филологиче­ской герменевтики созвучно «открытию Востока» Европой, воз­никновению этнографии и буржуазным революциям, разрушив­шим социальные границы. Именно в такие моменты слова утра­чивали привычное употребление, появлялась необходимость в истолковании и звучали фразы типа «Значение слова - это его употребление», «Смысл слова производен от его контекста».

Философская герменевтика с ее настойчивым вслушиванием в язык вызывается к жизни осознанием того обстоятельства, что язык — вовсе не беспроблемное средство самовыражения и комму­никации, но сложный, саморазвивающийся объект, для вхождения в контакте которым требуется особое искусство. Данная сложность языка высвечивается особенно ярко, когда его контекст утрачивает прежнюю очевидность. Указание на контекстуальную относитель­ность слова или фразы отныне превращается в методологическую максиму, ибо язык живет во множестве взаимопересекающихся, равно легальных, хотя и по-своему значимых, в разной степени де­нотативных и коннотативных контекстов.

Антропологический поворот и соответствующая эпистемоло­гическая программа в феноменологии результировались в поня­тии «жизненный мир»¹. Подобная же программа герменевтики,