Раздел IV. Полемика

познания может быть сохранена, поскольку она вполне совмести­ма с новыми подходами. В общем, учет нового под видом старо­го — вот программа развития эпистемологии, предлагаемая на­шим коллегой. Однако мирному синтезу такого рода, к сожале­нию, не суждено состояться. Диалог классики и неклассики весьма проблематичен, если не сказать хуже. Только на страницах учебников могут объединиться тематика классической и неклас­сической эпистемологии. В головах людей и в форме системати­ческих концепций это произойдет еще очень не скоро и не обой­дется без переформулировки, переинтерпретации центральных понятий и проблем. Как мне кажется, в трудах нашего коллеги уже видны следы этой мыслительной работы. Да, бастионы классики еще стоят, но стены покрыты трещинами, потихоньку то там, то здесь вываливаются кирпичи, и через образовавшиеся отверстия начинает просачиваться дурман неклассической эпистемологии. Что поделаешь, влияние контекста!

Это видно при рассмотрении ряда вполне классических фило­софских проблем, которые обнаруживают весьма свежее звучание.

К вопросу о смысле

Начнем с вопроса о смысле, который обстоятельно разбирает­ся А.Л. Никифоровым. В частности, им затрагивается различение существенно (закономерно) истинных предложений, совокуп­ность которых образует смысл языкового выражения, и предложе­ний, истинность которых, так сказать, случайна. А.Л. уходит от обсуждения этого различения, полагая его неразрешимым. В са­мом деле, «Петр небрит» или «Настя болеет» могут быть истинны­ми выражениями, но разве они определяют смысл собственных имен «Петр» или «Настя»? Впрочем, выражения «Петр - мужчи­на» и «Настя — женщина» также несущественны для смысла этих собственных имен вопреки утверждению А.Л. Никифорова. Они обладают только этимологическим смыслом, т.е. подлежат интер­претации с точки зрения так называемой каузальной теории рефе­ренции, которая вскрывает истоки первоначального акта имено­вания. Если же иметь в виду конкретных людей (люди, впрочем, не слова, у них нет смысла в понимании А.Л.), носящих данные имена, то небритость Петра и болезненность Насти нельзя сбра-

Глава 23. Всегда иной и прежний. Об а. Никифорове

475

сывать со счетов как нечто несущественное, если эти качества об­наружены в результате достаточно полного индуктивного обоб­щения. За ними в таком случае стоят немаловажные причины, достойные включения в число существенных. В частности, эти ка­чества тогда будет нельзя поменять местами; впрочем, высказыва­ния «Петр болеет» и «Настя небрита» также могут быть истинны­ми, потому что Петр, будучи мужчиной, болеет, хотя и редко, а Настя, будучи женщиной, не бреется вообще.

Иное дело, что вопрос о полноте индукции не решается чисто методологическими средствами, что обнаружено всеми дискус­сиями по данному вопросу (хотя это тоже только результат индук­тивного вывода). Он опирается на онтологическое допущение (убеждение) о единообразии мира, сформировавшееся в процессе существования в этом мире. Именно отсюда проистекает разли­чие существенного и несущественного, закономерного и случай­ного. Сущности, законы — не результаты процедуры абстракции, не априорные категории, а улицы, по которым мы ходим, магист­ральные линии нашей жизни. Ксвязи знания и жизни мы еще вер­немся.

Далее, вызывает интерес мысль А.Л., высказанная им в ходе критики концепции Г. Фреге¹ и двухчастной семантики, приводя­щей к элиминации понятия «смысл»: «Фрегевское различие меж­ду именами и функциями в применении к естественному языку можно истолковать как различие между ролями субъекта и преди­ката в предложении: для субъекта основной является функция обозначения, для предиката — выражение смысла». Здесь актуали­зируется весьма важная идея: смысл языковых выражений кон­ституируется не сам по себе, в силу собственной субстанциально­сти, но исключительно благодаря месту данной языковой едини­цы в совокупности актов ее использования, короче говоря, в контексте речи. В самом деле, и теория дескрипций, и идея жест­ких десигнаторов — варианты одной и той же тенденции, идущей еще от Соссюра: разграничение и даже противопоставление языка и речи, системы и деятельности, правил и практики. И хотя рабо-

' Порой создается впечатление, что А.Л. Никифоров трактует семантику Г. Фреге как двухчастную, хотя именно ему мы обязаны понятием «треугольник Фреге». Иное дело, как именно понимаются смысл и значение; но то, что между ними проводится явное различие и они имеют разные функции, по-видимому, не ставится Фреге под вопрос.

476