{305} Четыре встречи с Брехтом в Москве Первая встреча

В Москве состоялась премьера кинокартины З. Дудова Куле Вампе по сценарию Брехта. Брехт и Дудов были приглашены Московской киноорганизацией. Они приехали. Московское гостеприимство сердечно, но чрезмерно требовательно. И так как у меня тоже была уйма дел, мы нашли время только пожать друг другу руку и обменяться вопросами, которых требует элементарная вежливость: «Как здоровье?», «Как дела?»

Разумеется, деятели кинематографии сказали Брехту и Дудову приятные слова: «Очень любопытно», «Очень интересно». Публика же приняла картину холодно и недоумевала. Она ожидала от немецких революционных художников художественного фильма с «потрясающими» революционными событиями. А Куле Вампе казалась документальной кинолентой — влияние вертовского метода было слишком очевидно. В то время к Вертову и вообще ко всему направлению, оперирующему фактами, относились с подозрением.

Некоторые эпизоды картины ставили просто в тупик. Советский читатель или зритель представлял себе безработицу весьма упрощенно. Одетые в лохмотья люди вытаскивают из мусорных ящиков гнилую, грязную картошку. Они ютятся в трущобах, и жизнь их — сплошной мрак. А в картине безработный юноша, потерявший веру в то, что когда-нибудь наступят лучшие времена, и кончающий жизнь самоубийством, обладает часами и велосипедом. По тогдашним «показателям» в Советском Союзе — это человек состоятельный. Иные даже говорили: «Да чего же он хочет? Пусть заложит в ломбард часы и велосипед».

Разумеется, безработные влачили в Германии мучительное существование. Да и тем, кто кое-как перебивался, было не легко. Но велосипед отнюдь не являлся предметом роскоши, он был необходим для того, чтобы быстрее захватить свободное место, то есть заработать на кусок хлеба.

{306} Смотрите, говорили авторы фильма, как эти юноши сидят на своих велосипедах, словно рабы на галерах, как, задыхаясь, стремятся обогнать друг друга, чтобы первым успеть к воротам завода, где, может быть, окажутся свободные места. Эта погоня за работой повторяется по нескольку раз в день!

Таким образом, вам показывали широко распространенное в аду капиталистической жизни наказание — нескончаемое повторение одних и тех же усилий, превращающее удобства в муку. Показ этого парадоксального превращения свидетельствовал о наличии у Брехта диалектического подхода к действительности, о его умении обнажать суть социального преступления.

К моменту первого приезда Брехта в СССР в Москве, в Камерном театре, уже ставилась его Трехгрошовая опера. История этой постановки такова: Луначарский познакомился с Брехтом в Берлине, после чего он обратил внимание А. Таирова на Трехгрошовую оперу. Премьера этой пьесы состоялась в Камерном театре в 1930 году. Таиров почему-то заменил брехтовское название названием английской литературной основы — Опера нищих. Я не видел таировского спектакля, однако Анна Лацис вместе с Брехтом смотрела его, и ей очень не понравилась эта московская постановка. По ее словам, Таиров превратил брехтовскую «кулинарную» и тем не менее убийственно острую сатиру в представление, сыгранное в танцевальном ритме мюзик-холла. Для удовлетворения же политических претензий он сделал несколько специальных сцен, в которых аппетитно выставлялось напоказ моральное «разложение» буржуазии.

Однако Брехт отнесся снисходительнее, поскольку Таиров был первым в Советском Союзе режиссером, который взялся за Трехгрошовую оперу. «А это, — сказал Брехт, — в настоящее время самое важное…».

В 1965 году я сидел в переполненном конференц-зале ВТО — шло заседание зрительской секции, собравшейся для обсуждения московских брехтовских спектаклей. Среди ораторов, в большинстве молодых людей, появился мужчина — ему, верно, было за пятьдесят — и сказал: «Я с 1930 года являюсь поклонником творчества Брехта. Это произошло после того, как я видел великолепный таировский спектакль Опера нищих. Помню, этот спектакль форменным образом расколол публику: одна часть, громко возмущаясь неприлично острыми {307} афоризмами Брехта, в ходе спектакля покидала зал, шумно хлопая дверьми. Мы же, студенты, были возбуждены, взбудоражены неустрашимой правдивостью немецкого поэта». Может, это мнение было справедливо…

Первое посещение Брехтом Советского Союза было непродолжительным. Вскоре он вместе с Дудовым выехал на родину.