Доклад на тему: «Женский след в истории»

Подготовила ученица 11-А класса (фил.) МБОУ «ЯСШ №2 «Школа будущего» Гаврилова Валерия

Представьте новый мир свободных женщин. Мир, в котором женщины могут дать волю своей силе, мощи, креативности, яркости, желаниям. Где ты можешь идти по улице без окриков, приставаний, разглядываний с ног до головы. Мир, где не нужно жить в страхе. Мир, где нет повсеместно продаваемых женщин, превращенных в товар, в вещи, насилуемых открыто по телевизору. Мир, где женская боль, уничтожение, дегуманизация, смерть не считаются эротичными, смешными, увлекательными, забавными. Мир, где женщины не относятся одна к другой как к врагам и соперницам. Мир, где женщинам не нужно оплакивать себя перед тем, как заснуть. Мир, которому женщины могут доверять, где могут есть, смеяться, шуметь, свободно двигаться в своих телах, любить себя, контролировать свои жизни, выживать, жить, быть свободными.  Представьте это.  А теперь боритесь за это.  – Gariné Roubinian, Rain and Thunder, 2007

Думаю, любой хотя бы условно умный человек осознаёт, что попросту невозможно добиться успеха в какой бы то ни было сфере деятельности, если нет возможности получить профильное образование. Ну что ж, начнём с фактов. Гарвардский университет – самый престижный в мире – основан в 1636 г. Первые студентки появились там в 1943 г. Уважаемый профессор из Гарварда Эдвард Кларк в 1874 г всерьез предупреждал публику, что женщины, желающие высшего образования, будут страдать от увеличения мозга, слабого тела и несварения желудка. Оксфордский университет - старейший университет в англоязычном мире и первый в Великобритании, основан около 1117 г. Женщин в Оксфорд начали принимать только в 1920-х, однако раздельное обучение было отменено только в 1970-м г. Кембриджский университет – второй по значимости в Англии, основан в 1209 г. Даже в 1920 его руководство резко протестовало против приёма для обучения девушек-студенток.  Венский технический университет. Основан в 1815, женщин ограничено начал принимать в 1919 г.  Массачусетский технологический институт - входит в топ самых популярных ВУЗов США и мира. С момента основания (1861г.) в университете могли учиться лишь мужчины, в 1970 г стали принимать также и женщин.  Йейльский университет – основан в 1701 г. Женщинам разрешили там учиться в 1869 г. А на бакалавриат их начали принимать только в 1969-м.  Список можно продолжать, но это ни к чему: в учебных заведениях рангом пониже ситуация обычно обстояла не лучше. А что у нас? В России начало женского образования для высших слоев общества было положено учреждением Смольного института (в 1764 г.). Но о каком-то профильном образовании, тем более о технических науках речь, разумеется, не шла. Да и работать выпускницы всяко не могли: смолянок готовили к роли умной и образованной хозяйки дома.  В 1872 г при Медико-хирургической академии в виде эксперимента были открыты “четырехгодичные курсы «для образования ученых акушерок”. Название курсов предполагало, что женщины ограничивались лишь определенной областью медицины. Было решено, что женщинам не нужно преподавание древних языков, потому что их не изучали в женских гимназиях, были сильно сокращены учебные часы и по многим другим предметам. С 1876 г курсы стали врачебными, но слушательницы смогли получать лишь временные свидетельства без указания профессии, а их фамилии не вносились в список врачей имеющих право практики. Выпускницы в таких условиях могли рассчитывать лишь на места акушерок и фельдшериц. В 1897 г. В Санкт-Петербурге открылся Женский медицинский институт, получивший ранг университета. На тот момент он являлся единственный учреждением подобного рода во всей Европе. Но его выпускницы не допускались к соисканию докторской степени. И работать могли исключительно с женщинами - как со вторым сортом человеческого материала.  Советская власть решила все проблемы и женщинам дали «зелёную улицу»? О, нет... Конечно, возможности значительно расширились. Однако, как и раньше, ограничения всё же существовали, а репродуктивный труд – очень тяжёлый, энергозатратный, отнимающий глобальное количество времени и ресурсов, приводящий к необратимым последствиям со здоровьем – не принимался во внимание. Когда будете приводить в примеры мужчин – учитывайте это, пожалуйста. Исключительно в целях чистоты эксперимента! Чтобы не перегружать нежные мужские мозги неумолимыми фактами, я не привожу примеров с избирательным правом –а там, поверьте, есть о чём поговорить. Более того. Если мы приводим в пример мужчин, родившихся и живших до 20 века, либо живущих в мусульманских странах –то это должны быть мужчины, которые не имели возможности распоряжаться ни деньгами, даже доставшимися им в наследство от родителей, ни собственным телом и здоровьем. Да-да, здоровьем. На минуточку: до 1920 г контрацептивы в США, к примеру, были законодательно запрещены! В Испании, кстати, средства предохранения были запрещены аж до 1979 г. То есть –рожай, пока не сдохнешь, и не смей возражать хозяевам!. Найдите мне мужчину, выросшего в равных условиях и добившегося успеха хоть в какой-то области… Хотя бы одного!!! Это должны быть такие мужчины, которые не могли даже пройти по улице без сопровождения лица противоположного пола. А в случае с мусульманскими странами – мужчина, обязанный закрывать лицо от посторонних взглядов, почтительно молчать, когда говорят люди противоположного пола и выходить из комнаты, где эти лица собираются. Да, по улице без сопровождения этого самого противоположного пола мужчина также ходить не должен. И он должен крепко-накрепко усвоить: если его украдут и изнасилуют – он не имеет права жаловаться, а пожалуется – его убьют его же родители. и имей в виду, это для твоего же блага и из уважения к тому, что ты мужчина… Мы тебя так защищаем, и ты должен быть нам –противоположному полу – до скончания жизни благодарен за это.  Если уж говорить о прочих равных – то в примерах должны фигурировать мужчины, которым с детства внушают, что наука и вообще – работа и образование – отнюдь не главное в жизни. Главное – встретить женщину, которая согласится взять мужчину в мужья и родить ему детей (с которыми мужчина же обязан вошкаться вначале в декретном отпуске, а потом – совмещая воспитание и обслуживание с работой). Это должны быть такие мужчины, которым с детства твердят, что они недостаточно умны по сравнению с противоположным полом, что их главное достоинство –привлекательная внешность и постоянная готовность обслуживать те самые лица противоположного пола. Такие мужчины, которые с детства вынуждены ходить в стесняющей движения одежде, а после –ещё и в неудобной, вредной для здоровья обуви, которую от них требует дресс-код компании. Это должны быть такие мужчины, которым отовсюду – от собственной семьи до средств СМИ внушают: не будьте слишком умными, не уделяйте повышенного внимания карьере, слишком умные никому не нужны, лучше учитесь варить борщи, а то за вас никто не пойдёт! (и это самое страшное, что только может с вами случиться). А также это должен быть такой мужчина, которому с детства внушают, что от лиц противоположного пола исходит реальная опасность насилия – прямого физического насилия. Это должен быть такой мужчина, который с детства вырос с убеждением, что это именно он должен нести ответственность за сексуальные желания противоположного пола и вести себя соответственно: к примеру, не ходить по тёмным улицам в одиночестве и «провоцирующей» одежде. Это должен быть такой мужчина, которому с детства вбили в голову, что всё мужское – это постыдно, позорно, плохо, недостойно настоящего человека. Вы знаете хотя бы одного мужчину, который подходит под эти условия? Нет? Неудивительно.))) Таких мужчин не существует в природе, в отличие от гендерной дискриминации, которая таки да, существовала и существует.  Зато есть множество женщин, которые, несмотря на отсутствие равных условий, добились успеха, стали известными, признанными авторитетами в выбранной области. Он сделали это, несмотря на то, что мужчины, имеющие куда более привилегированные условия, до сей поры считают их «вторым сортом»...

«Друзья мои, мои милые друзья! И в особенности вы, мои дорогие подруги. Несколько лет назад женщин, стремившихся к знанию, было мало – единицы. Теперь нас сотни… Боритесь же за счастье быть самостоятельными, за право жить, работать и творить ради высшего идеала». Софья Ковалевская

15 января родилась первая в мире женщина-профессор математики. Почему у девочки в раннем возрасте проявился интерес к математике? Софья Васильевна вспоминала: «Когда мы переехали на житье в деревню, весь дом пришлось отделать заново и все комнаты оклеить новыми обоями. Комнат было много, и на одну из наших детских комнат обоев не хватило; выписывать обои из Петербурга для одной комнаты решительно не стоило. Эта обиженная комната так и простояла много лет с одной стеной, оклеенной простой бумагой. По счастливой случайности на это пошли именно листы литографированных лекций Михаила Васильевича Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислении, приобретенные моим отцом в его молодости. Листы эти, испещренные странными, непонятными формулами, скоро обратили на себя мое внимание. Я помню, как я в детстве проводила целые часы перед этой таинственной стеной, пытаясь разобрать хоть отдельные фразы и найти тот порядок, в котором листы должны были следовать друг за другом. От долгого, ежедневного созерцания внешний вид многих из формул так и врезался в мою память, да и самый текст оставил по себе глубокий след в мозгу, хотя в самый момент прочтения он и остался для меня непонятным». Старшая сестра Софьи Анюта, ставшая впоследствии писательницей, гордилась тем, что ее повесть «Сон» была опубликована Ф.М. Достоевским в его журнале. Профессор Николай Никонович Тыртов убеждал своего друга, генерала Корвин-Круковского, в том, что Софье нужно заниматься высшей математикой, и рекомендовал в качестве учителя своего ученика Александра Страннолюбского. Лейтенант флота, слушатель Морской академии, а затем и блестящий преподаватель морского училища, в котором он проработал 30 лет. Именно у него обучался выдающийся кораблестроитель Алексей Николаевич Крылов. «Александр Николаевич, — рассказывала Софья Васильевна, — очень удивился, как скоро я охватила и усвоила себе понятия о пределе и производной, «точно я наперед их знала», именно так он и выразился. И дело действительно было в том, что в ту минуту, когда он мне объяснил эти понятия, мне вдруг живо припомнилось, что все это стояло на памятных мне листах Остроградского, и самое понятие о пределе показалось мне давно знакомым». Освободиться от родительской опеки и получить образование на Западе (в России женщин не принимали в высшие учебные заведения) можно было, только заключив фиктивный брак. Тогда и появился Владимир Онуфриевич Ковалевский. Это был крупный ученый-биолог. Его работы были известны в России и за рубежом, он активно переписывался с Дарвином, последний знал работы Ковалевского и дружил с ним. Владимир Онуфриевич так писал брату: «Несмотря на свои восемнадцать лет, воробышек образована великолепно, знает все языки, как свой собственный, и занимается до сих пор главным образом математикой, причем проходит уже сферическую тригонометрию и интегралы — работает, как муравей, с утра до ночи и при всем этом жива, мила и очень хороша собой. Вообще, это такое счастье свалилось на меня, что трудно себе и представить». Итак, впереди заграница, университет в Гейдельберге, а пока Ковалевские в Петербурге. Они посещают лекции Ивана Михайловича Сеченова по физиологии и лекции Грубера в Медико-хирургической академии. И все-таки нужно ехать за границу. И вот Ковалевские в Вене. С ними приехала и Анюта. Но путь Софьи Васильевны лежит в маленький город Гейдельберг, в знаменитый немецкий университет, куда она приехала в 1869 году. Весть о необыкновенных способностях русской студентки облетела маленький Гейдельберг. О жизни Софьи Васильевны в Гейдельберге известно из воспоминаний Ю.В.Лермонтовой, отец которой был троюродным братом великого поэта. Юлия писала: «Все профессора, у которых занималась Соня, приходили в восторг от ее способностей; при этом она была очень трудолюбива, могла по целым часам, не отходя от стола, делать вычисления по математике». Фиктивный брак с Владимиром Онуфриевичем Ковалевским превратился в настоящий, и дружба перешла в любовь. Но у Ковалевского беспокойный характер, им владеет охота к перемене мест. Приходится и Софье Васильевне привыкать к переездам и гостиницам. Сначала в Лондон, где Владимир Онуфриевич встретился с Чарльзом Дарвином, оттуда в Париж, и, наконец, в ставший родным домом уютный Гейдельберг, в университет. После курса лекций по математике Лео Кенигсбергера, ученика знаменитого Вейерштрасса, нужно было ехать в Берлин. Рекомендация Лео Кенигсбергера возымела действие на пятидесятипятилетнего профессора, но этого оказалось явно недостаточно для совета университета. Карл Вейерштрасс стал заниматься с Ковалевской дома. Она стала его любимой ученицей. Несмотря на разницу в возрасте, они стали близкими друзьями. Вейерштрасс ставил перед своей талантливой ученицей все более и более сложные математические задачи. Успехи Софьи Васильевны поражали даже ее знаменитого учителя. Пора было думать о защите докторской диссертации. В Геттингенском университете на философском факультете состоялась защита. Вейерштрасс пишет в Геттинген, что три математические проблемы решены Софьей Васильевной Ковалевской: первая — об уравнениях в частных производных, вторая связана с эллиптическими интегралами, и третья проблема касалась исследований знаменитого Пьера Лапласа о кольцах Сатурна. Оценка работ была наивысшей. Софье Васильевне Ковалевской была заочно присуждена степень доктора философии. Пять лет напряженного труда, учебы, исследований позади. Теперь домой, на родину. Софью поздравляли родные, будущее представлялось безоблачным: университет, педагогическая деятельность. Правда, российские законы разрешали женщине преподавать математику только в начальных гимназических классах. После отдыха в деревне Палибино Ковалевские прибыли в Петербург, среди их знакомых Сеченов и Менделеев, Чебышёв и Тургенев и, конечно, Достоевский. В 1875 году умер Василий Васильевич Корвин-Круковский. Он оставил детям наследство, тем не менее материальные трудности преследуют Владимира Онуфриевича. Он был талантливым ученым, но никудышным коммерсантом. Его коммерческие проекты потерпели крах. А между тем семья Ковалевских ожидает прибавления. Софья ждет ребенка, и математика отходит на второй план. Родилась дочь, которую тоже назвали Софьей. Владимир Онуфриевич предпринимает отчаянные попытки как-то стабилизировать материальное положение семьи: строит дома и общественные бани на Васильевском острове, но в конце концов построенные дома и бани не принесли доходов. Кредиторы описывают дома и имущество, Ковалевские решают уехать из Петербурга в Москву. Владимиру Онуфриевичу предложили хорошую должность в коммерческом обществе, по делам службы ему нужно часто бывать за границей, что его очень привлекает, так как появляется возможность встречаться с коллегами-учеными, наконец, его приглашают в Московский университет для чтения лекций по геологии и палеонтологии. Владимир Онуфриевич начинает читать лекции в Московском университете и в то же время не хочет бросать дела в обществе. Эти дела, суть которых — попытки разбогатеть любой ценой, путем спекуляций, комбинаций и обмана — не могли не завершиться катастрофой. Полностью обанкротившись, Владимир Онуфриевич покончил счеты с жизнью, надев на лицо маску и надышавшись хлороформом. Известие о смерти мужа застало Софью Ковалевскую в Париже и совершенно сразило ее. Четыре дня она провела без еды, а на пятый день лишилась сознания. Когда же врач и друзья смогли оказать ей помощь, то, открыв глаза, Софья попросила карандаш и бумагу и стала записывать формулы. Возвращение в мир математики 33-летней Ковалевской состоялось. В августе 1883 года в Одессе проходил VII съезд русских естествоиспытателей и врачей. Ковалевская была в числе приглашенных, она сделала доклад «О преломлении света в кристаллах», который был признан одним из лучших. Из Одессы Софья Васильевна пишет шведскому математику, ее большому другу Г. Миттаг-Леффлеру, который сыграл большую роль в жизни Ковалевской. Это был преданный и искренний друг до конца ее дней, именно ему мы обязаны тем, что вся переписка с Ковалевской хранится в его архиве в математическом институте в Швеции, носящем его имя. Она благодарит Стокгольмский университет за приглашение прочитать там курс лекций. «Принцесса науки прибыла в наш город», — писали стокгольмские газеты. В течение двух месяцев, пока Софья Васильевна жила у гостеприимных Миттаг-Леффлеров, она приобрела много друзей в шведском обществе, все хотели принять участие в ее судьбе, помочь ей. Первая лекция, вторая, студенты ей аплодировали, преподносили цветы, восхищались ею. Усилиями Миттаг-Леффлера и Ковалевской в университете создавалась сильная математическая школа. Кроме того, Миттаг-Леффлер привлек лучших математиков Европы и создал журнал «Acta mathematica», в редколлегию которого вошла Софья Ковалевская. Ее педагогические достижения позволили совету Стокгольмского университета присвоить ей звание профессора. В новом учебном году профессорка Софья Ковалевская уже читает лекции по-шведски. Она широко известна, ведет литературную деятельность. Дружба с сестрой Г. Миттаг-Леффлера, писательницей Анной-Шарлоттой Эдгрен Леффлер, создала необыкновенный дуэт писательниц: появились их совместные пьесы. Софья Васильевна активно занимается наукой. В 1888 году она написала работу «Задача о вращении твердого тела вокруг неподвижной точки», которая принесла ей премию Парижской академии наук. В Париже она встречается с крупнейшими математиками того времени Эрмитом, Бертраном, Пуанкаре и Дарбу. В следующем году за вторую работу по этой же теме ей была присуждена премия Шведской королевской академии наук. В личной жизни Софьи Васильевны появляется Ковалевский. Однофамилец. Максим Максимович Ковалевский, богатый, одаренный профессор Московского университета, уволенный за вольнодумные высказывания, становится ее самым близким другом. Софья Васильевна много работает, не щадит себя, спит по 4—5 часов в сутки. Это приводит к нервному переутомлению. В последние годы это очень больной человек. Поэтому она вместе с М.М. Ковалевским совершает большое путешествие по Германии, Швейцарии и Италии, которой она была просто очарована. 1889 год стал вехой на жизненном пути знаменитой математикини: общее собрание Петербургской Академии наук утвердило С.В. Ковалевскую членом-корреспондентом. Ее кандидатуру выдвинули замечательные русские ученые П. Чебышёв, В. Имшенецкий, В. Буняковский. Нельзя не сказать о литературном даре Софьи Ковалевской. Ее творческое наследие говорит о большом таланте писательницы. Язык Ковалевской яркий и образный, насыщен поэтическими красками, наблюдения точны и остроумны, воображение и фантазия неисчерпаемы. В конце января 1891 года Ковалевская вернулась из Генуи в Стокгольм. Мокрый снег, пронизывающий ветер, холодный воздух встретили ее здесь. Сильная простуда в считанные дни подорвала ее силы. 10 февраля 1891 года на 42-м году жизни в Стокгольме в зените творчества умерла великая русская математикиня Софья Васильевна Ковалевская.

Марко Вовчок Марко́ Вовчо́к (настоящее имя Мария Александровна Вилинская, по первому мужу — Маркович, по второму — Лобач-Жученко; 10 (22) декабря 1833, село Екатерининское, Елецкий уезд, Орловская губерния — 28 июля (10 августа) 1907, хутор Долинск, Терская область) — украинская писательница и поэтесса, переводчица. Троюродная сестра русского литературного критика Д. И. Писарева.  Была знакома с Тарасом Шевченко, Пантелеймоном Кулишом, Николаем Костомаровым, Иваном Тургеневым, Александром Герценом, Николаем Добролюбовым, Николаем Лесковым и другими писателями, публицистами, учёными.  Писала на украинском, русском, французском языках. Первый сборник рассказов вышел на украинском языке в 1857. В своих произведениях осуждала крепостное право. Описывала историческое прошлое Украины. Вместе со своим мужем А. В. Марковичем занималась сбором и исследованием этнографических материалов на Украине.  Вела отдел иностранной литературы в журнале «Отечественные записки» (1868—1870).  Переводила с польского (Болеслав Прус), французского (Виктор Гюго, Жюль Верн) и других языков. 

На формирование взглядов писательницы повлияло длительное пребывание в интеллигентных семьях родственников, в частности родителей Д. И. Писарева (впоследствии — выдающегося критика и близкого друга писательницы). В салоне её тётки собирались известные писатели и фольклористы, такие, как Павел Якушкин, Николай Лесков и другие. Там Мария познакомилась со своим будущим супругом, украинским фольклористом и этнографом А. В. Марковичем, сыном обедневшего помещика, выпускником Киевского университета, отбывавшим ссылку в Орле за участие в деятельности Кирилло-Мефодиевского братства. Юноша был интересным собеседником и подружился с Марией. Вот портрет Марии Вилинской того периода с точки зрения Николая Лескова: «Высокая, статная, с роскошной каштановой косой, которую укладывала короной вокруг головы, с необычайно глубокими, прекрасными серыми глазами. Она была заметна в орловском товариществе, и, хотя не имела никакого приданого и жила в доме своего дяди как „бедная родственница“, ей не недоставало женихов». Вскоре дружба Марии и Афанасия переросла в любовь. 

 Во время пребывания в Немирове Мария с увлечением читала «Кобзарь» Шевченко, под влиянием которого она глубоко поняла антигуманную суть крепостничества, прониклась сочувствием к обездоленному человеку.  В 1856 году Мария Александровна пишет свои первые рассказы — «Выкуп» и «Отец Андрей». Она прочитала их своим друзьям и убедилась в том, что их нужно опубликовать. Афанасий отослал эти произведения своему товарищу Пантелеймону Кулишу, который открыл в Петербурге свою типографию. Кулишу понравились рассказы, он предложил прислать и другие произведения. Постепенно были написаны ещё десять рассказов, которые и составили первую книгу «Народных рассказов», подписанных псевдонимом Марко Вовчок (по семейным преданиям, псевдоним образовался от имени основателя рода — казака Марка, прозванного «Вовком») и впоследствии переведённых Кулишом. За период своего проживания в Немирове (1851—1858) молодая писательница в совершенстве изучила жизнь, культуру и язык украинского народа. 

В начале 1859 года Марковичи прибыли в Петербург, где их на вокзале встретил Кулиш. Тут Мария попала в круг таких литераторов, как Т. Шевченко, И. Тургенев, Н. Некрасов, А. Плещеев, А. Писемский, польский поэт и драматург Эдуард Желиговский. По-дружески принял писательницу также кружок украинских культурных деятелей, в частности бывшие кирилло-мефодиевцы Василий Белозерский, Николай Костомаров и Пантелеймон Кулиш.  С Тарасом Шевченко у Марии возникла крепкая дружба. Её «Народные рассказы» пришлись ему по душе, так как своей антикрепостнической направленностью они были созвучны его произведениям. Он подарил Марии Александровне золотой браслет, купленный в складчину, которым она дорожила превыше всего и, закладывая в трудные моменты жизни, выкупала потом в первую очередь. Также он подарил ей «Кобзарь» с надписью: «Моей единственной дочке Марусе Маркович и родной, и крёстный отец Тарас Шевченко» и элегию «Марко Вовчку. На память 24 января 1859 г.». Кроме того его поэма «Сон» («На панщині пшеницю жала…») также посвящена Марко Вовчок, которая в свою очередь посвятила Шевченко свою «Институтку». 

В 1859 году Марко Вовчок со своим сыном Богданом в сопровождении Ивана Тургенева выезжает за границу, имея намерения наладить творческие и издательские связи. Пребывая в Берлине, Дрездене, Париже, Риме, Женеве, Лондоне, Марко Вовчок много читает, учит немецкий язык, переписывается с многими писателями, интересуется общественными и литературными новостями. Особенно тёплая переписка была с Шевченко. Также она встречается с Д. Менделеевым, А. Бородиным, И. Сеченовым. При содействии Тургенева произошло её знакомство с Л. Толстым, Жюлем Верном.  Особенную роль в формировании идейно-эстетических взглядов Марко Вовчок сыграл Н. Добролюбов. Она также встречалась и с чешскими писателями — И. Фричем, Я. Нерудой, была близка к кругу польских литераторов и революционных эмигрантов. Писательница принимала участие в распространении в России революционных изданий Герцена, организовывала для «Колокола» материалы политически обличающего характера.  Тургенев ввёл Марию в дом своих друзей Рейхелей. В Лондоне он вместе с ней навестил Огарёвых и Герцена, который вскоре влюбился в Марию.  В Дрездене Марковичей навестила прибывшая из Петербурга тётка Герцена Татьяна Петровна Пассек. Тогда Мария Александровна знакомится с её сыновьями, в частности с 23-летним Александром. Он страстно увлёкся Марией, и та ответила ему взаимностью. Но мать Александра была испугана связью своего сына с женщиной, за которой тянулся ряд скандалов (к примеру, из-за несчастной любви к ней застрелился молодой польский химик Владислав Олевинский), и она всячески препятствовала встречам влюблённых. А муж, в свою очередь, когда узнал об измене своей жены, предоставил ей свободу и, как только удалось собрать деньги на дорогу, уехал на родину. Больше он никогда не видел ни жены, ни сына.  Сборник первых произведений Марко Вовчок, написанных в немировский период жизни, вышел в Петербурге под названием «Народные рассказы» (1857). В Немирове написана большая часть её первых рассказов на русском языке (сборник «Рассказы из народного русского быта», 1859), повесть «Институтка», которую писательница начала в 1858 году в Немирове, а закончила в следующем году в Петербурге. Несмотря на то, что в первый сборник «Народных рассказов» вошло одиннадцать небольших произведений (среди них «Сестра», «Козачка», «Чумак», «Одарка», «Сон», «Панская воля», «Выкуп»), она произвела большое впечатление на литературно-общественное мнение. Наивысшего художественного уровня достигает Марко Вовчок в изображении трагической судьбы крепостной женщины, которая в тогдашнем обществе была наиболее угнетённым, униженным и бесправным существом. Этот образ занимает центральное место в обеих книгах «Народных рассказов», а также в «Рассказах из народного русского быта», «Институтке».  В первые годы проживания за границей закончены рассказы «Ледащиця», «Проходимец», написан рассказ «Два сына» (1861). Период пребывания за рубежом характерен тем, что Марко Вовчок как украинский прозаик разрабатывает жанры психологической повести («Три судьбы») и рассказы («Павел Чернокрыл», «Не под стать»), исторической повести и рассказа для детей («Кармелюк», «Невольница», «Маруся»), создает жанр социально-бытовой сказки («Девять братьев и десятая сестрица Галя»). Часть этих произведений вошла во второй сборник «Народных рассказов» (Петербург, 1862). Активно выступает писательница в жанре повести на русском языке: «Жили да были три сестры», «Червонный король», «Тюлевая баба», «Глухой городок».

Мэри Шелли в тени «Франкенштейна». Летом 1816 года 19-летняя Мэри Шелли закончила работу над романом «Франкенштейн», которому суждено было стать главным готическим шедевром всех времен и народов. Книга шокировала литературный мир того времени, но самое удивительное в том, насколько похожей на грустную волшебную сказку оказалась жизнь самой Мэри.  Она была уникальной женщиной, на долю которой выпало немало душевных драм и трагедий. Несколько лет она провела в нетрадиционных для того времени отношениях, постоянно переезжала с места на место и в жила в постоянном противоречии с миром, который считала ограниченным и сексистским.  Мэри Уолстонкрафт Годвин была единственной дочерью Уильяма Годвина и Мэри Уолстонкрафт. Она родилась в 1797 году в Лондоне, но потеряла мать уже на 11-й день своей жизни, та умерла в результате послеродовых осложнений.  Мэри росла вместе со старшей сестрой Фэнни, которая появилась на свет в результате романа ее матери с каким-то американцем еще до замужества. Семейное древо еще более усложнилось после того, как отец Мэри снова женился на Мэри Джейн Клэрмон, которая родила ему еще двух детей - Чарльза и Клэр - и привела в дом своего старшего сына, которого Уильям усыновил и дал свою фамилию.  Похоже, литературный талант присутствовал у всех пятерых детей, впоследствии все они оказались успешными издателями детских книг. Мэри всегда обожала писать. Ее первое стихотворение было опубликовано ее же отцом, владевшим издательским домом, когда девочке было всего 10 лет. Все дети Годвин учились дома, причем никаких различий между мальчиками и девочками не проводилось, поэтому Мэри получила небывало широкое по тем временам образование, которое едва ли было доступно кому-то из ее сверстниц.  Она постоянно вращалась в кругу лондонской интеллигенции, в частности, в гости к отцу иногда приезжал поэт, Сэмюэл Тейлор Кольридж, который декламировал перед домочадцами свою известную «Поэму о старом моряке», а также другие эксцентричные оппозиционеры и экспериментаторы того времени.  Мэри искренне недолюбливала свою мачеху, которая нередко пыталась соперничать с ней. Позже, во избежание проблем, Мэри отправили в шотландский Данди, где она проучилась два года и познакомилась с Изабель Бакстер, которая стала ее самой любимой и верной подругой.  Безрассудные, романтичные времена, проведенные Мэри в отдаленной Шотландии, и вдохновили будущую писательницу на создание ее самого знаменитого произведения. Вернувшись после учебы в Англию Мэри познакомилась с одним из молодых почитателей ее отца, Перси Биши Шелли, который был частым гостем в их доме.  Шелли уже был женат, а Мэри было всего 16, но молодые люди влюбились друг в друга и, несмотря на предупреждения обеих семей, сбежали из дома. Сестра Мэри, Клэр, решила присоединиться к возлюбленным и постоянно сопровождала их в течение последующих лет. Шелли происходил из богатой семьи, но полученное им наследство быстро испарилось, так что вскоре парочка погрязла в долгах и стала скрываться от кредиторов. Кроме того 17-летняя Мэри уже была беременна. И это без официально заключенного брака и хоть какой-то поддержки семьи.  Общественное мнение вынудило даже Изабель Бакстер разорвать с ней всякие отношения. В результате вульгарное по тем временам поведение Мэри сделало ее объектом всеобщего презрения и осуждения, но Шелли любил ее. К сожалению, в результате переживаний у Мэри случился выкидыш. В то же Перси Шелли близко сошелся с Лордом Байроном, богатым, эксцентричным и талантливым.  Среди друзей царил культ «свободной любви» и отрицание каких-либо ограничений. Хотя Мэри получила современное для того времени воспитание и образование, здесь она оставалась непреклонной и никак не соглашалась играть роль «переходящего знамени» для Шелли и его друзей.  Стремясь создать собственную семью, Мэри глубоко переживала шовинистическое бессердечие обоих мужчин. Ситуация еще усугубилась, когда ее сестра, Клэр, закрутила роман с Байроном, который и так неблаготворно влиял на Шелли. Сестра Мэри, Клэр, узнала о том, что ждет ребенка от Лорда Байрона, хотя их роман к тому времени уже подошел к концу. Мэри и Перси убедили ее отправиться вместе с ними на виллу, чтобы заставить Байрона признать ребенка. Вместо этого Байрон потребовал, чтобы Клэр отдала ребенка ему, полностью отказавшись от любых материнских прав.  Семейная драма разворачивалась на фоне дождливого, мрачного лета, и «в перерыве» между скандалами, Перси, Байрон и Мэри устроили литературное сражение, в попытке лучшую страшную сказку в духе романтизма, в результате чего и был создан знаменитый «Франкенштейн». Вернувшись домой в Англию в 1818 году, Мэри продолжила работу над «Франкенштейном», поставив перед собой цель во что бы то ни стало завершить книгу.  За это время скоропостижно скончалась ее сводная сестра Фэнни, а вскоре после этого всех шокировала новость о том, что официальная жена Перси, которая к тому же была беременна, неожиданно покончила с собой.  Ужасная новость сильно потрясла пару, хотя после этого они наконец смогли пожениться.  Казалось, что жизнь начинает налаживаться, Мэри ждала выхода в свет «Франкенштейна», но вновь радость была недолгой - заболела и умерла ее новорожденная дочь.  В 1819 году у Мэри и Перси родился второй сын, Перси Флоренс, единственный выживший ребенок пары (годом раньше у них родилась дочь, которая тоже скончалась в младенчестве). Эти годы были самыми счастливыми в жизни Мэри.  В то же время, положение Мэри было не из легких, ведь Шелли проводил больше времени с Лордом Байроном, часто не бывая дома. Мэри, которая когда-то придерживалась взглядов свободного романтизма, вернулась к викторианской сдержанности, по горло «наевшись» либерализмом своего суженного.  Так дитя гламурной анархии вдруг превратилась во вполне традиционную, преданную, работающую мать-одиночку - представительницу среднего класса.  Наконец, спустя годы трагедий, душевных травм и волнений, Мэри и Перси решили покинуть Англию. Вместе с Клэр и их детьми они поселились в Италии, в пустынной и отдаленной местности на берегу моря.  Мэри не радовал местный пейзаж. Потеряв детей во младенчестве и постоянно пытаясь сохранить свой шаткий брак, она не могла избавиться от чувства тревоги и считала, что место, в которое они переехали, таит в себе что-то ужасное.  Ее страхи вскоре оправдались. Перси погиб: его унесло на лодке в море, позже тело выбросило на берег.  Тело Перси Шелли сожгли на погребальном костре на пляже в присутствии родных и его верного друга Лорда Байрона. Единственной частью тела, которая никак не сгорала, было сердце Перси, которое вынули из пепла и отдали Мэри - на память.  В течение 30 лет, до самой своей смерти, Мэри Шелли хранила сердце мужа в шелковом мешочке в своем секретере.

Евфроси́ния Керсно́вская

Евфроси́ния Анто́новна Керсно́вская (1908 — 1994) прожила не только удивительную жизнь, но и сама была удивительной женщиной. Ефросиния - художница, писательница, авторка мемуаров - 2200 рукописных страниц с 700 рисунками о своей высылке и пребывании в ГУЛАГе. Вместе с Евгенией Гинзбург она разрывает мужской триумвират писавших о лагерях Шаламов - Солженицын - Домбровский. В своём творчестве Керсновская максимально откровенна. Она работала на лесоповале в ссылке в посёлке на речке Анга, 6 месяцев находилась в бегах, была приговорена к расстрелу, но на прошении о помиловании написала: "Требовать справедливости — не могу, просить милости — не хочу", однако смертный приговор был заменён 10 годами исправительно-трудовых лагерей и поражением в гражданских правах на 5 лет. В лагере Ефросиния получила и свой второй лагерный срок. В лагерях работала в шапочной мастерской, бондарем, на подсобном хозяйстве (овощи, которые она могла принести с поля, отдавала беременной солагернице), ветеринаркой на свиноферме, на строительстве военного завода, в прачечной, в порту на погрузке барж,на шахте навалоотбойщиком, канатчиком, скрейперистом-проходчиком. После освобождения осталась на шахте вольнонаёмной. В 80-е годы работы Ефросинии стали распространяться в самиздате. В 1991 году она была реабилитирована по незаконной депортации и двум следственным делам. В 2000-х опубликована официально её книга "Сколько стоит человек". Читая Керсновскую, не знаешь, что страшнее - текст или иллюстрации. Повествование авторка ведёт от первого лица, а как художница всегда изображает себя со стороны. Суки, блатные, рецидивисты, придурки, сифилитики, мамки, доходяги, малолетки, надзиратели, стукачи, наседки, ссыльные, политические - как живые смотрят с рисунков. У неё нет даже некоторой стеснительности Гинзбург - весь лагерный быт без прикрас.  Иногда становится настолько страшно, что хочется захлопнуть альбом, и тогда ещё больше поражаешься необычайной стойкости и смелости (обычно в таких случаях принято писать "мужественности", но этой "мужественностью" обладали те, кто обрёк Ефросинию Керсновкую на всё это, кто писал на неё доносы, кто запирал в карцера, кто прогонял голую в баню в строю на морозе) этой женщины, которая видела всё это живьём перед своими глазами, не сошла с ума и сумела сохранить человеческое достоинство.

Агния Барто Барто Агния Львовна (1906 — 1981) "Почти у каждого человека бывают в жизни минуты, когда он делает больше, чем может". В середине тридцатых Агния Львовна получила любовь читателей и стала объектом критики коллег. Барто никогда не говорила об этом прямо, но есть все основания полагать, что большая часть откровенно ругательных статей появилась в прессе не без участия известного поэта и переводчика Самуила Яковлевича Маршака. Поначалу Маршак относился к Барто покровительственно. Однако его попытки "наставлять и учить" Агнию с треском провалились. Однажды, доведенная до белого каления его придирками, Барто сказала: "Знаете, Самуил Яковлевич, в нашей детской литературе есть Маршак и подмаршачники. Маршаком я быть не могу, а подмаршачником — не желаю". После этого ее отношения с мэтром испортились на много лет.  Карьера детской писательницы не мешала Агнии ввести бурную личную жизнь. В ранней молодости она вышла замуж за поэта Павла Барто, родила сына Гарика, а в двадцать девять лет ушла от мужа к мужчине, который стал главной любовью ее жизни. Возможно, первый брак не сложился, потому что она слишком поторопилась с замужеством, а может быть, дело в профессиональном успехе Агнии, пережить который Павел Барто не мог и не хотел. Как бы там ни было, Агния сохранила фамилию Барто, но всю оставшуюся жизнь провела с ученым-энергетиком Щегляевым, от которого родила второго ребенка — дочь Татьяну. Андрей Владимирович был одним из самых авторитетных советских специалистов по паровым и газовым турбинам. Он был деканом энергомашиностроительного факультета МЭИ, и его называли "самым красивым деканом Советского Союза". В их с Барто доме часто бывали писатели, музыканты, актеры — неконфликтный характер Агнии Львовны притягивал к себе самых разных людей. Она близко дружила с Фаиной Раневской и Риной Зеленой, и в 1940 году, перед самой войной, написала сценарий комедии "Подкидыш". Кроме того, Барто много путешествовала в составе советских делегаций. В 1937 она побывала в Испании. Там уже шла война, Барто видела руины домов и осиротевших детей. Особенно мрачное впечатление произвел на нее разговор с испанкой, которая, показывая фотографию своего сына, закрыла его лицо пальцем — объясняя, что мальчику снарядом оторвало голову. "Как описать чувства матери, пережившей своего ребенка?" — писала тогда Агния Львовна одной из подруг. Спустя несколько лет она получила ответ на этот страшный вопрос.  О том, что война с Германией неизбежна, Агния Барто знала. В конце тридцатых она ездила в эту "опрятную, чистенькую, почти игрушечную страну", слышала нацистские лозунги, видела хорошеньких белокурых девочек в платьицах,"украшенных" свастикой. Ей, искренне верящей во всемирное братство если не взрослых, то хотя бы детей, все это было дико и страшно. Но с ней самой война обошлась не слишком сурово. Она не разлучалась с мужем даже во время эвакуации: Щегляев, ставший к тому времени видным энергетиком, получил направление на Урал. У Агнии Львовны в тех краях жили друзья, которые пригласили ее пожить у них. Так семья обосновалась в Свердловске. Уральцы казались людьми недоверчивыми, закрытыми и суровыми. Барто довелось познакомиться с Павлом Бажовым, который полностью подтвердил ее первое впечатление о местных жителях. Свердловские подростки во время войны работали на оборонных заводах вместо ушедших на фронт взрослых. Они настороженно относились к эвакуированным. Но Агнии Барто было необходимо общаться с детьми — у них она черпала вдохновение и сюжеты. Чтобы иметь возможность побольше с ними общаться, Барто по совету Бажова получила профессию токаря второго разряда. Стоя у токарного станка, она доказывала, что "тоже человек". В 1942 году Барто сделала последнюю попытку стать "взрослым писателем". Вернее — фронтовым корреспондентом. Из этой попытки ничего не вышло, и Барто вернулась в Свердловск. Она понимала, что вся страна живет по законам войны, но все же очень тосковала по Москве.  В столицу Барто вернулась в 44-м, и почти сразу жизнь вошла в привычное русло. В квартире напротив Третьяковской галереи снова занималась хозяйством домработница Домаша. Возвращались из эвакуации друзья, сын Гарик и дочь Татьяна опять начали учиться. Все с нетерпением ждали, когда закончится война. 4 мая 1945 года Гарик вернулся домой раньше обычного. Домаша запаздывала с обедом, день стоял солнечный, и мальчик решил прокатиться на велосипеде. Агния Львовна не возражала. Казалось, ничего плохого не могло случиться с пятнадцатилетним подростком в тихом Лаврушинском переулке. Но велосипед Гарика столкнулся с выехавшим из-за угла грузовиком. Мальчик упал на асфальт, ударившись виском о бордюр тротуара. Смерть наступила мгновенно. Подруга Барто Евгения Таратура вспоминает, что Агния Львовна в эти дни полностью ушла в себя. Она не ела, не спала, не разговаривала. Праздника Победы для нее не существовало. Гарик был ласковым, обаятельным, красивым мальчиком, способным к музыке и точным наукам. Вспоминала ли Барто испанскую женщину, потерявшую сына? Мучило ли ее чувство вины за частые отъезды, за то, что Гарику иной раз не хватало ее внимания?  Как бы там ни было, после смерти сына Агния Львовна обратила всю материнскую любовь на дочь Татьяну. Но не стала меньше работать — даже наоборот. В 1947 году она опубликовала поэму "Звенигород" — рассказ о детях, потерявших родителей во время войны. Этой поэме была уготована особая судьба. Стихи для детей превратили Агнию Барто в "лицо советской детской книги", влиятельного литератора, любимицу всего Советского Союза. Но "Звенигород" сделал ее национальной героиней и вернул некое подобие душевного покоя. Это можно назвать случаем или чудом. Поэму Агния Барто написала после посещения реального детского дома в подмосковном городке Звенигороде. В тексте, как обычно, она использовала свои разговоры с детьми. После выхода книги ей пришло письмо от одинокой женщины, во время войны потерявшей свою восьмилетнюю дочь. Обрывки детских воспоминаний, вошедшие в поэму, показались женщине знакомыми. Она надеялась, что Барто общалась с ее дочерью, пропавшей во время войны. Так оно и оказалось: мать и дочь встретились спустя десять лет. В 1965 году радиостанция "Маяк" начала транслировать передачу "Ищу человека". Поиск пропавших людей при помощи СМИ не был изобретением Агнии Барто — такая практика существовала во многих странах. Уникальность советского аналога заключалась в том, что в основе поиска лежали детские воспоминания. "Ребенок наблюдателен, он видит остро, точно и часто запоминает увиденное на всю жизнь, — писала Барто. — Не может ли детская память помочь в поисках? Не могут ли родители узнать своего взрослого сына или дочь по их детским воспоминаниям?" Этой работе Агния Барто посвятила девять лет жизни. Ей удалось соединить почти тысячу разрушенных войной семей.  В ее собственной жизни все складывалось благополучно: муж продвигался по карьерной лестнице, дочь Татьяна вышла замуж и родила сына Владимира. Это о нем Барто сочиняла стихи "Вовка — добрая душа". Андрей Владимирович Щегля-ев никогда не ревновал ее к славе, и его изрядно веселил тот факт, что в некоторых кругах он был известен не как крупнейший в СССР специалист по паровым турбинам, а как папа "Нашей Тани", той, что уронила в речку мячик (эти стихи Барто написала для своей дочери). Барто по-прежнему много ездила по всему миру, побывала даже в США. Агния Львовна была "лицом" любой делегации: она умела держаться в обществе, говорила на нескольких языках, красиво одевалась и прекрасно танцевала. В Москве танцевать было решительно не с кем — круг общения Барто составляли литераторы и коллеги мужа — ученые. Поэтому Агния Львовна старалась не упускать ни одного приема с танцами. Однажды, будучи в Бразилии, Барто в составе советской делегации была приглашена на прием к владельцу "Машете", самого популярного бразильского журнала. Глава советской делегации Сергей Михалков уже ждал ее в фойе гостиницы, когда сотрудники КГБ сообщили, что накануне в "Машете" напечатали "злобную антисоветскую статью". Естественно, ни о каком приеме речи быть не могло. Рассказывали, что расстроенное лицо и слова Агнии Барто, вышедшей из лифта в вечернем платье и с веером, Михалков не мог забыть еще долго.  В Москве же Барто часто принимала гостей. Нужно сказать, что хозяйством писательница занималась крайне редко. Она вообще сохраняла привычный с детства образ жизни: от домашних забот ее полностью освободила домработница, у детей были няня и водитель. Барто любила играть в большой теннис и могла организовать поездку в капиталистический Париж, чтобы купить пачку понравившейся ей бумаги для рисования. Но при этом у нее никогда не было ни секретаря, ни даже рабочего кабинета — лишь квартира в Лаврушинском переулке и мансарда на даче в Ново-Дарьино, где стоял старинный ломберный столик и стопками громоздились книги. Но двери ее дома всегда были открыты для гостей. Она собирала за одним столом студентов МЭИ, академиков, начинающих поэтов и знаменитых актеров. Она была неконфликтна, обожала розыгрыши и не терпела чванства и снобизма. Однажды она устроила ужин, накрыла стол -и к каждому блюду прикрепила табличку: "Черная икра — для академиков", "Красная икра — для членов-корреспондентов", "Крабы и шпроты — для докторов наук", "Сыр и ветчина — для кандидатов", "Винегрет — для лаборантов и студентов". Рассказывают, что лаборантов и студентов эта шутка искренне повеселила, а вот у академиков чувства юмора не хватило, — некоторые из них тогда серьезно обиделись на Агнию Львовну.  В 1970-м умер ее муж, Андрей Владимирович. Последние несколько месяцев он провел в больнице, Агния Львовна оставалась с ним. После первого сердечного приступа она боялась за его сердце, но врачи сказали, что у Щегляева рак. Казалось, она вернулась в далекий сорок пятый: у нее снова отнимали самое дорогое.  Она пережила мужа на одиннадцать лет. Все это время не переставала работать: написала две книги воспоминаний, более сотни стихов. Она не стала менее энергичной, только начала страшиться одиночества. Часами разговаривала с подругами по телефону, старалась чаще видеться с дочерью и внуками. О своем прошлом вспоминать по-прежнему не любила. Молчала и о том, что десятки лет помогала семьям репрессированных знакомых: доставала дефицитные лекарства, находила хороших врачей; о том, что, используя свои связи, много лет "пробивала" квартиры — порой для людей совершенно незнакомых.  Ее не стало 1 апреля 1981 года. После вскрытия врачи были потрясены: сосуды оказались настолько слабыми, что было непонятно, как кровь поступала в сердце последние десять лет. Однажды Агния Барто сказала: "Почти у каждого человека бывают в жизни минуты, когда он делает больше, чем может". В случае с ней самой это была не минута — так она прожила всю жизнь. 

Хорни Хорни не соглашалась почти ни с одним утверждением Фрейда в отношении женщин (Horney, 1926). Она полностью отвергала его взгляд, согласно которому женщины завидуют мужскому пенису и упрекают своих матерей за то, что лишены этого органа. Она также считала ошибочным мнение Фрейда, утверждавшего, что женщина неосознанно стремится родить сына и таким образом символически обрести пенис. Хорни выразила протест против подобного унизительного для женщин взгляда в своих рассуждениях о том, что мужчины испытывают зависть к матке, в чем выражается неосознанная ревность мужчин к способности женщин рожать и кормить детей. Наконец, Хорни пришла к заключению, что психоанализ был создан "мужским гением, и почти все, кто развивал идеи психоанализа, были мужчинами" (Horney, 1926/1967, р. 54). Надо отметить, что оппозиция Хорни взглядам Фрейда на женщин в то время вызвала большую полемику. Ее дисквалифицировали как инструктора по психоанализу и в конце концов отстранили от этого преимущественно мужского научного направления. Однако, будучи первой крупной феминисткой, она добилась большего, чем просто критика Фрейда. Она выдвинула свою теорию психологии женщины, содержащую новый взгляд на различия между мужчинами и женщинами в контексте социокультурных влияний. Хорни настойчиво утверждала, что женщины часто чувствуют себя неполноценными по сравнению с мужчинами, потому что их жизнь основывается на экономической, политической и психосоциальной зависимости от мужчин. Исторически сложилось так, что к женщинам относились, как к существам второго сорта, не признавали равенства их прав с правами мужчин и воспитывали так, чтобы они признавали мужское "превосходство". Социальные системы, с их мужским доминированием, постоянно вынуждают женщин чувствовать себя зависимыми и несостоятельными. Хорни доказывала, что многие женщины стремятся стать более маскулинными, но не из зависти к пенису. Она рассматривала "переоценку" женщинами маскулинности скорее как проявление стремления к власти и привилегиям. "В желании быть мужчиной может выражаться проявление желания обладать всеми теми качествами или привилегиями, которые наша культура считает маскулинными – такими как сила, смелость, независимость, успех, половая свобода, право выбирать партнера" (Horney, 1939, р. 108). Хорни также обращала внимание на ролевые контрасты, от которых страдают многие женщины в отношениях с мужчинами, в особенности выделяя контраст между традиционной женской ролью жены и матери и такой более либеральной ролью, как выбор карьеры или достижение других целей (Horney, 1926/1967). Она полагала, что этот ролевой контраст объясняет те невротические потребности, которые мы можем увидеть у женщин в любовных отношениях с мужчинами. Идеи Хорни, подчеркивающие значение культуры и половых ролей, хорошо согласуются с сегодняшним феминистским мировоззрением (Westkott, 1986). Хорни приветствовала стремительные изменения в ролевом поведении и отношениях между полами, наблюдающиеся в современном обществе. Ее многочисленные статьи, посвященные психологии женщины, часто цитируют современные исследователи.

Хуана Инес де Асбахе-и-Рамирес Хуана Инес де Асбахе-и-Рамирес родилась 12 ноября 1651 года неподалеку от Мехико, в деревне Сан-Мигель-де-Непантла. Её родители, как предполагают, не были обвенчаны, и потому Хуана и две её старшие сестры записаны в приходских книгах как «дети Церкви», то есть незаконнорожденные. К 6 годам она научилась писать, шить и вышивать, что в те времена составляло полное образование женщины. К восьми годам Хуана прочла всю библиотеку деда, включая труды по философии, богословию и медицине. В 9 лет она рассталась с семьей: мать отправила её в Мехико к дяде и тете, богатым родственникам, вхожим во дворец вице-короля. По счастливой случайности они разглядели в девочке способности, предоставив Хуане возможность учиться. Новый курс самообразования включал литературу, естественные науки, математику, философию, теологию и иностранные языки. Ко всему этому Хуана выросла красавицей: светло-карие широко поставленные глаза, высокий лоб, прямой нос, изящные руки, обаятельная улыбка, живой и дружелюбный характер — все это не могло не привлекать к ней людей. В 1664 году Хуана была представлена при новом дворе и в кратчайшее время завоевала такую любовь высокой четы, что вице-королева сделала её своей первой фрейлиной. Эту должность она занимала около 5 лет. Тогда же она прославилась написанием стихов на испанском, языке ацтеков, а также на латыни. Писала она и для спектаклей, и для ночных концертов, и для церковных праздников, и для похорон. Были у Хуаны и недоброжелатели. Однажды кто-то пустил слух, что её знания поверхностны и она умеет лишь внушать, что обладает ими. Для опровержения подобных напраслин вице-король принял решение организовать публичный экзамен, на котором Хуане задавали вопросы по всем отраслям знаний. Но она блестяще справилась с самыми каверзными заданиями. Что касается личной жизни, то поклонников у Хуаны было множество, и практически все они были серьёзными претендентами на её руку и сердце. Но Хуана отказывала всем соискателям её руки. В августе 1667 года Хуана сделала первую попытку уйти в монастырь. Но незадолго до этого реформированный устав обители Святого Иосифа ордена Босоногих кармелиток оказался слишком суровым для светской барышни. Она серьёзно заболела и по настоянию врачей покинула обитель спустя три месяца. Тем не менее в феврале 1669 года Хуана вступила в монастырь ордена Святого Иеронима и после короткого послушничества приняла постриг под именем Хуаны Инес де ла Крус. В 1690 году Хуана написала опровержение на проповедь, составленную монахом-иезуитом Антонио Виэйрой. Совершенно неожиданно её частное письмо было издано. Публикация имела большой успех, однако церковное начальство в Мексике обвинило её в гордыне и пренебрежении монашеской заповедью послушания. Чтобы восстановить своё доброе имя, сестра Хуана пишет и публикует последнее и, пожалуй, самое известное произведение — «Ответ сестре Филотее», где на примере своей жизни пытается показать, сколь необходимы могут быть для женщины познание и творчество. Но её духовные руководители настояли на принятии сестрой Хуаной обета бедности. Вместе с обетом бедности она дала обет не прикасаться к перу и бумаге. Мехико пришел в такое волнение от её религиозного рвения, что очередной архиепископ, следуя её примеру, тоже продал все книги, а также драгоценности, антиквариат и даже собственную кровать… В 1695 году в монастыре началась эпидемия чумы, и, ухаживая за сестрами, она заразилась сама. 17 апреля того же года Хуаны Инес де ла Крус не стало. Сохраняя верность данному обету, она написала завещание на стене кельи пальцем, облитым собственной кровью: «Здесь будут отмечены день, месяц и год моей смерти. Во имя любви Господа и Его Пречистой Матери я молю своих возлюбленных сестер: и двух ныне живущих, и уже ушедших — помянуть меня перед Ним, хотя я была худшей женщиной на свете. Подписано: я, Хуана Инес де ла Крус». Современники прозвали её «Десятой Музой» (или «Кастильской музой») и «Мексиканским фениксом». Вычурностью и туманностью стиль её произведений примыкает к так называемому «культизму» (смотрите Испанская литература). Её стихотворения выдержали несколько изданий при жизни автора и переиздаются до нынешнего дня. Известны также её светские комедии «Amor es más laberinto» и «Los empeños de una casa», а также ауто «El mártir del Sacramento San Hermenegildo» и «El cetro de José». Фундаментальная монография о жизни, творчестве и значении сестры Хуаны принадлежит Октавио Пасу (1983, есть испанское и английское издания). В честь Хуаны де ла Крус назван кратер на Меркурии.