Вопрос 16. Урегулирование и разрешение конфликтов в условиях взаимозависимости сторон.

Политический конфликт — это особая форма социального (политического) взаимодействия, в котором действия одной стороны зависят от действий другой. Взаимозависимость сторон в конфликте вынуждает их искать и находить общие (частично совпадающие) интересы. «Чистый конфликт, — по мнению Т. Шеллинга, — в котором интересы двух противников полностью противоположны, — особый случай; он применяется в случае войны до полного истребления... По этой причине «выигрыш» в конфликте не имеет строго состязательного смысла; это не победа, одержанная над врагом. Здесь подразумевается выигрыш относительно своей собственной системы ценностей, и его можно добиться путем переговоров, компромиссов, а также избегая поступков, наносящих обоюдный ущерб». Такую стратегию в конфликте Шеллинг называет теорией взаимозависимых решенийНаглядным примером подобных конфликтов являются «газовые» и «нефтяные» конфликты между Россией и Украиной (конец 2005 г.) и между Россией и Белоруссией (конец 2006 — начало 2007 г.). Взаимозависимость сторон в указанных конфликтах стала главным объективным фактором, способствовавшим нахождению взаимоприемлемых компромиссов.

Особого внимания также заслуживают разработанные Шеллингом теория сдерживания и теория ограниченной войны. Эти теории могут применяться как по отдельности для решения определенных задач, так и в рамках единой стратегии конфликта.

При этом сдерживание «столь же уместно между друзьями, как и между потенциальными противниками»1. Данное положение из «стратегии конфликта» Т. Шеллинга необходимо было использовать российской стороной при построении постсоветских отношений между такими братскими странами, как Украина и Белоруссия. Очевидно, в этом случае нам удалось бы существенно сократить наши «вливания» в экономику соседних суверенных государств и избежать указанных выше «газовых» и «нефтяных» конфликтов, которые весьма болезненно переживаются тремя братскими народами.

Основная идея предложенных Шеллингом в его книге «Стратегия конфликта» теорий состоит в том, что даже в самых сложных конфликтных ситуациях нельзя (нежелательно) воспринимать противостоящую сторону в качестве абсолютного врага. Необходимо оставлять хоть какие-то шансы друг другу для нахождения компромиссов. При этом восприятие противоположной стороны, по мнению Шеллинга, является более важным, чем логические рассуждения.

Ниже мы рассмотрим проблемы восприятия сторонами друг друга в условиях взаимозависимости.

Идентификация и разделение людей по принципу «свой» — «чужой» или «мы-группа» — «они-группа» (по У. Самнеру) являются необходимым условием группообразования и формирования социальной структуры. При этом «свой» может быть очень или не очень близким. Что же касается понятия «чужой», то оно прежде всего отмечает внешние границы «своих», пределы понимания и идентичности группы. Кроме того, существует огромное количество индивидов и групп, которых мы не в состоянии идентифицировать, так как не имеем с ними непосредственных отношений.

Но в состоянии социального (политического) конфликта, который является одним из видов взаимодействия — противоборства, разделение людей по принципу «свой» — «чужой» становится более жестким. «Свой» уже идентифицируется как соратник, единомышленник, друг, а «чужой» ассоциируется с противником и врагом. Кроме того, существуют конфликты типа «война», в которых иное восприятие противника считается недопустимым. Например, большинство стран западного мира (в том числе и Россия) объявили международный терроризм врагом № 1, с которым не может быть никаких компромиссов. В свою очередь, исламские фундаменталисты объявили, что их главные враги — США и их союзники (прежде всего Израиль). В числе врагов значится и Россия. Но, как уже говорилось, подавляющее число конфликтов не являются абсолютными.

Понятие «враг» имеет глубинные корни. По мнению Л. Гудкова, оно формируется в «архаических социумах» как способ примитивной групповой идентификации. При этом различные образы «врагов» давали представление о том, что является угрозой самому существованию группы (обществу). В христианстве понятие «враг» становится универсальным символом зла — «врагом рода человеческого». В период формирования национальной и «классовой» идеологии (Новое время) появляется понятие «враг народа» как один из способов национальной идентификации и массовой мобилизации. В XIX—XX вв. понятие «враг» широко используется во внутренней и внешней политике168. В сталинские времена в СССР на реальных и мнимых противников режима «навешивали» ярлык «враг народа». А враги, как правило, уничтожались.

Следовательно, понятие «враг», особенно в закрытых социальных системах, ассоциируется с «абсолютным злом», на борьбу с которым мобилизуются все силы и средства и которое не предполагает никаких компромиссов.

В современной публичной политике такая резкая поляризация, как «друг» — «враг», казалось бы, должна оставаться в прошлом. Но и в теории, и в общественном сознании, и в реальной политике мы продолжаем оперировать этими архаичными категориями. Так, К. Шмит считает, что в определении понятия «политическое» одну из ключевых ролей играют такие категории, как «друг» и «враг»: «Специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, — это различение друга и врага. Смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разъединения, ассоциации или диссоциации»169.

Очевидно, для обозначения «высшей степени интенсивности соединения или разъединения» такие категории, как «друг» и «враг», подходят, но для понятия политического, в основе которого лежат конфликт-консенсусные отношения, — не вполне. Не менее (а может, и более) важными для определения политического являются такие «промежуточные» (между «другом» и «врагом») категории, как «сторонник», «союзник», «оппонент», «противник» и другие. Да и самому К. Шмиту в обосновании своей точки зрения явно не хватает этих категорий. Поэтому и враг в его трактовке не очень определенная категория. Так, он считает, что враг не обязательная, а вероятностная реальность, возможность проявления борющейся совокупности людей. Враг есть только публичный враг, которого «вовсе не следует немедленно уничтожать: напротив, он заслуживает обходительного обращения».

Приведенные высказывания также свидетельствуют об отсутствии логической последовательности в диаде друг — враг. С одной стороны, врага не следует немедленно уничтожать — значит, это «не настоящий» враг. Следовательно, ему надо дать какое-то другое определение, например — «недруг» (как у В. Высоцкого: «и не друг и не враг, а так»). С другой стороны, врага «не следует уничтожать немедленно», т. е. сразу, но после определенного «обходительного обращения», его, очевидно, надо будет все же уничтожить. Это, кстати, подтверждается и дальнейшими выводами К. Шмита, который пишет, что война как крайняя реализация вражды следует из этой самой вражды, т. е. наличие врага может привести к войне и к уничтожению уже не вероятностного, а реального врага.

Анализ некоторых положений известного ученого позволяет сделать вывод, что в политике (впрочем, как и в других сферах) весьма нежелательна крайняя поляризация взаимного восприятия, особенно в условиях взаимозависимости сторон. Такая поляризация наиболее характерна для тоталитарной идеологии и политики. Например, тоталитарные религии не приемлют промежуточных состояний: либо ты служишь богу, либо дьяволу — иного не дано. А другими словами: кто не верит и не молится так, как мы, — тот враг. В. И. Ленин, развивая теорию марксизма, выдвинул идею о том, что в классовой борьбе не может быть нейтральных людей. Сталинская политика довела эту идею до абсолюта: «кто не с нами, тот против нас», т. е. враг, а так назы ваемых «врагов» принято было уничтожать. Последствия такой дихотомии в идеологии и политике бывают весьма трагическими. Поэтому публичная политика старается не оперировать такими крайними категориями, как «друг» — «враг», а использует, в соответствии с ситуацией, весь арсенал промежуточных категорий.

Нельзя не заметить, что в последние годы в России вновь становится актуальной проблема поиска внутренних и внешних врагов. Так, если в 1989 г. в ходе общенациональных исследований общественного мнения, проводимых ВЦИОМ, на вопрос: «Как вы думаете, есть ли сегодня у нашей страны враги?» — положительно ответили только 13 % опрошенных, при этом 47 % выбрали вариант ответа: «Зачем искать врагов, если все беды заключаются в нас самих?», то в 2003 г. на вопрос: «Как вы считаете, есть ли у сегодняшней России враги?» — положительно ответили 77 % опрошенных, нет — 9 %'.

Такие значительные изменения в общественном сознании должны иметь серьезные основания. При этом необходимо учитывать, что менталитет народа не может радикально измениться за сравнительно небольшой период времени, даже если целенаправленно актуализировать проблему «врага». По мнению Л. Гудкова, проблема состоит не в том, что нам кто-то навязывает стереотипы архаичного мышления. Никакая пропаганда не может быть действенной, если не опирается на определенные ожидания и запросы массового сознания, если она не адекватна уже имеющимся представлениям, легендам, стереотипам понимания происходящего, интересам к такого рода мифологическим разработкам. Иными словами, люди слышат то, что хотят услышать.