4.9. Психическое отражение в мире животных.

Переход от отражения среды в форме раздражимости к психическому отражению осуществился в мире жи­вотных в весьма далекие времена. Нужно различать качественно разные формы отражения — раздражимость и психику. Возникновение психики животных было большим скачком в развитии свойства отражения. Оно детерми­нировано изменениями условий существования организ­мов, их связей со средой. Важнейшая связь животного с внешней средой осуществляется через пищу. В осу­ществлении этой связи есть существенные различия у животных, стоящих на разных этапах эволюции. «На низших ступенях животного мира,— писал И. П. Павлов,— только непосредственное прикосновение пищи к животному организму или, наоборот, организма к пище главнейшим образом ведет к пищевому обмену. На более высших ступенях эти отношения становятся многочисленнее и отдаленнее. Теперь запахи, звуки и картины направляют животных, уже в широких районах окружающего мира, на пищевое вещество».

Простейшие животные взаимодействовали преиму­щественно с факторами среды, прямо включавшимися в ассимиляционные процессы либо непосредственно влиявшими на них, например светом, теплом, раство­рами питательных веществ, кислородом атмосферы и другими, по выражению А. Н. Леонтьева, «вещно неоформленными» факторами. В отличие от них более сложно организованные жи­вотные, особенно ведшие наземный образ жизни, стал­кивались со значительно усложненной средой обитания, в которой большинство важных для жизни факторов оказывались «вещно» оформленными, например плоды, другие животные и т. п. А предметно, вещно оформлен­ное тело, прежде чем оказать воздействие на организм своими химическими свойствами как пищевое вещество, воздействует на него другими свойствами, не имеющими непосредственного ассимиляционного значения для жи­вотных. Цвет, запах, форма и другие в ассимиляцион­ном смысле нейтральные признаки вещей становятся важными для животных лишь как сигналы о пище или об опасности. Например, форма, окраска и другие при­знаки хищника являются весьма важными сигналами для животных, могущих стать его жертвой.

Усложнение условий существования требовало бо­лее высокого развития отражательной функции живот­ных — развития психики. Н. Н. Ладыгина-Котс пра­вильно отмечает закономерность в развитии психической деятельности животных, состоящую в расширении круга разнообразных сигнальных признаков вещей, отражае­мых животными по мере их перехода на высшие сту­пени эволюции. Переход к психической форме отраже­ния, имевший весьма существенное приспособительное значение, оказался одновременно одной из внутренних основ для дальнейшего развития животного мира. И наоборот, возраставшее многообразие животных, усложне­ние среды их обитания стимулировали развитие психики и связанных с нею мозговых структур.

Какие же условия и черты коренным образом отли­чают психическое отражение среды от раздражимости? Здесь можно указать на следующие моменты. Во-пер­вых, психическое отражение осуществляется строго специализированными органами тела, а именно анали­заторами, центральные части которых находятся в высших отделах мозга. Другие ткани и структуры орга­низма не способны выполнять данную функцию. В от­личие от этого раздражимость, хотя и в разной степени, присуща всем органам и тканям тела. Во-вторых, пси­хическое отражение даже в его чувственно животной форме охватывает исключительно многообразные вещи и явления природы. Что же касается раздражимости, то она по-своему отражает лишь действие сравнительно немногих факторов, имеющих прямое отношение к про­цессу ассимиляции. В-третьих, для психического отра­жения характерно то, что оно, как правило, выступает в форме образов свойств или предметов внешнего мира, с которыми взаимодействует организм. Причем содер­жание образа воспринимается как форма или признак именно внешнего предмета. Раздражимости же образное отражение не присуще. Поскольку, например, сущест­венные для жизни растений факторы предметно не оформлены (воздух, влага, тепло и т. п.), то их образ­ное отражение и невозможно. В-четвертых, в процессе взаимодействия развитых животных со средой образы вещей приобретают сигнальное значение в отношении жизненно важных факторов и играют огромную при­способительную роль. С психикой в сфере отражатель­ной деятельности организмов утверждается принцип сигнальности. В то время как для раздражимости сигнальность не характерна, поскольку ей свойственно лишь отражение непосредственно ассимилируемых фак­торов. Все это свидетельствует о качественном переходе от раздражимости к психическому отражению, который осуществился на основе взаимодействия организмов с усложнявшейся средой, на основе их развития и со­вершенствования нервной системы.

В связи с этим надо выяснить вопрос о том, всем ли рефлексам присуща психическая отражательная функ­ция? В основе этот вопрос решен И. М. Сеченовым и И. П. Павловым, которые указали на разные уровни рефлекторной деятельности. И. М. Сеченов различал «чистые рефлексы, без примеси психического элемента», и рефлексы с «психическим осложнением». К рефлек­сам без примеси психического элемента надо отнести те, которые импульсируют и регулируют деятельность внутренних органов и систем вроде почек, селезенки и т. п. Как известно, эти рефлексы не имеют в себе психического элемента; процессы возбуждения и тор­можения в них протекают, но ощущений при этом не возникает. Они представляют собой чисто физиологиче­ские процессы, которые И. П. Павлов относил к «низшей нервной деятельности» в отличие от «высшей нервной деятельности». Имеются все основания считать упомя­нутые выше рефлексы лишь высокой формой раздражи­мости.

Но автоматическая рефлекторная регуляция заклю­чала в себе возможность формирования новой, высшей психической формы отражения. Упоминавшиеся ранее приспособительная изменчивость безусловных реакций организмов и возможность условных, сигнализационных отношений между безусловными рефлексами, видимо, являлись некоторыми предпосылками в подготовке пере­хода к психическому отражению, поскольку заключали в себе зачаточный и отдаленный прообраз принципа сигнальности. Со временем эта возможность преврати­лась в действительность.

Нельзя согласиться с некоторыми авторами, считаю­щими все без исключения безусловные рефлексы ли­шенными психического элемента. Если бы это было так, то нельзя было бы объяснить формирование в онто­генезе условных рефлексов, которые, несомненно, вклю­чают в себя психическое отражение среды. В самом деле, родившись на свет, животное вначале не имеет никаких условных рефлексов. Чтобы выработать услов­ный рефлекс на какой-либо индифферентный раздра­житель, подкрепляя его действие, скажем, пищей, необ­ходимо, чтобы животное реагировало на этот раздра­житель (на звук, свет и т. п.), т. е. воспринимало его. В противном случае образование условного реф­лекса окажется невозможным. Значит, способность ви­деть, слышать, осязать, т. е. чувственно отражать, пусть грубо и несовершенно, должна уже иметься до выра­ботки условного рефлекса как прирожденная способ­ность относительно сформированных анализаторов жи­вотных.

Известно, что цыпленок с момента вылупления из яйца реагирует на голос курицы-наседки, обходит пре­пятствия, способен клевать рассыпанное на земле зерно и разные мелкие предметы, в том числе и непищевого характера. Нет сомнения в том, что новорожденный цыпленок способен отражать вещи в психической форме. Это относится и к другим животным. Основой таких ощущений не могут быть условные рефлексы, так как они еще не сформированы. Психическое отражение в данном случае связано с ориентировочным рефлексом, представляющим собой одновременно безусловную и условнорефлекторную реакцию. Согласно новейшим данным, особенно данным Е. Н. Соколова, психическое вероятнее всего возникает в связи с наличием в ориен­тировочном рефлексе условнорефлекторных компонен­тов. Биологически ориентировочный рефлекс весьма ва­жен, так как организм не может существовать без ориентировки в окружающей среде. Этой потребности и отвечают прирожденные способности анализаторов ви­деть, слышать, осязать и т. п., развившиеся в процессе приспособления животных к среде. И. П. Павлов гово­рил, что ориентировочный рефлекс может служить для констатации того, в какой степени мозг может разли­чать внешние раздражения. Внешне этот рефлекс об­наруживается в движениях животного — в повороте го­ловы, движении ушей и др. Двигательная реакция как бы мимически выражает вопрос о значении восприня­того ощущения. Реакции прислушивания, принюхива­ния и т. п. И. П. Павлов называл рефлексом «что такое?». Здесь налицо ощущение, но без определенного значения. Последнее формируется позднее, на уровне условного рефлекса.

Психическое отражение осуществляется централь­ной мозговой частью анализатора. И. С. Беритов пола­гает, что в этом отражательном процессе принимают участие разные нервные клетки, но ведущую и глав­ную роль играют звездчатые нейроны коры головного мозга. «Они производят при возбуждении элементар­ные дифференцированные ощущения света, цвета, звука, прикосновения, давления, тепла, холода и т. д.». По мнению С. Л. Саркисова, звездчатые нейроны су­щественно важны для обеспечения запоминания преж­них образных отражений. Разумеется, необходимы даль­нейшие исследования для выяснения конкретной роли различных элементов мозга в психическом отражении. Но уже теперь считается общепризнанным, что в мозгу, в соответствующих центрах, имеются нервно-клеточные проекции частей, составляющих рецепторы анализато­ров. Например, в мозговой части зрительного анализа­тора имеются нервные клетки, соответствующие опре­деленным мелким структурам в сетчатке глаза; они связаны так, что возбуждение светом структур сетчатки сказывается на состоянии соответствующих им клеток мозга. Новейшие исследования показали, что в осущест­влении психического отражения некоторую роль играет и особая нервная структура, расположенная в стволовой части головного мозга ниже коры больших полушарий, называемая ретикулярной формацией (РФ), о чем будет сказано позднее.

В корковой части анализатора происходит высший анализ и синтез идущих от рецептора возбуждений и формируется образ внешнего раздражителя-предмета или его свойства. Здесь совершается особая, высшая, отражательная деятельность, или, иначе, психическая функция мозга, которая тесно связана со средней частью рефлекса (Сеченов). Пока происходит эта высшая отра­жательная деятельность, в мозгу сохраняется психиче­ский образ внешнего раздражителя. Психический образ является относительно устойчивой фазой взаимосвязан­ных отражательных процессов в анализаторах мозга, обусловленных действием раздражителя. Образ динамичен по своей природе и происхождению и, кроме того, имеет определенное сигнальное значение. Поэтому осуществляемый анализатором динамичный отражатель­ный процесс и оказывает влияние на другие виды деятельности мозга, регулируя направление возбуди­тельных либо тормозных процессов к исполнительным органам тела. Психическое отражение — исключительно важный регулятор приспособительного поведения жи­вотных. Без этой действенной, активной и важной роли отражательных процессов они не имели бы никакого жизненного значения и не могли бы развиться в ходе эволюции организмов. Что касается вопроса о том, у каких животных впервые появилось психическое отражение внешнего мира или какие из современных животных обладают этой функцией, а какие нет, то он довольно сложен и пока вполне не решен. При ответе на него надо учи­тывать ряд моментов: 1) наличие у животного нервной системы, без которой нет рефлекторной деятельности в точном смысле слова и связанной с нею психической формы отражения, 2) наличие четких ориентировочных реакций, 3) среду обитания и образ жизни животного и др.

С возникновением психики исторически предшест­вующая ей раздражимость не исчезает, но в значитель­ной мере подчиняется регуляции со стороны высшей формы отражения. При этом психическая функция ста­новится относительно самостоятельным процессом, дея­тельностью особого материального субстрата и без нее состоит из нескольких могущих меняться компонентов. Они могут иметь биологически существенное сигналь­ное значение для животного: изменения силы, высоты и тембра звука оказываются ориентирами в отношении издающего звуки хищника, который может приближать­ся или удаляться. Выходит, что даже отдельный при­знак хищника выступает как своеобразный комплекс. Кроме того, надо учесть, что все вещно оформленные предметы обладают рядом признаков: формою, цветом и т. д. Поэтому условия существования требовали и требуют реакции животных и на комплексные раздра­жители, различения их друг от друга. А это предпо­лагает выработку и более сложных психических отра­жений среды.

Поскольку психические процессы включены как осо­бая интегральная и центральная часть в условные реф­лексы, то развитие способностей анализаторов к отра­жению среды в форме сложных чувственных комплек­сов и можно выяснять путем изучения условных реф­лексов животных, стоящих на разных эволюционных ступенях. Опыты показали, что способность различения комплексных раздражителей филогенетически прогрес­сирует. Например, комплекс звуков, состоящий из ши­пения, высокого тона, низкого тона и звонка, собака отличает от звукового комплекса, в котором даются те же звуки, но с перестановкою местами средних эле­ментов комплекса, т. е. высокого и низкого тонов. Правда, для собаки такой анализ очень труден. Обезьяны же с подобными задачами справляются легко. Формирова­ние рефлексов на комплексные раздражители есть од­новременно образование связи между психическими процессами как отражениями разных сторон вещей. Это и есть формирование восприятий, целостных образов предметов внешнего мира. Они являются бо­лее сложной и высокой формой психического отраже­ния, получающейся в результате синтеза ряда ощу­щений. В дальнейшем прогрессировании форм психического отражения существенную роль играло развитие способ­ности нервной системы сохранять следы прошлого функционирования анализаторов, («ледовые явления» — основа памяти, в наличии которой у животных не мо­жет быть сомнений).

Благодаря следам в нервных структурах мозга выс­шие животные могут воспроизводить прежние восприя­тия; иначе говоря, они могут иметь представления как особую форму психического отражения среды. Это до­пускали Ф. Энгельс и И. П. Павлов. Такое мнение подтверждают опыты по выработке у животных так на­зываемых отсроченных реакций. Животному (напри­мер, собаке) показывалась лакомая пища, которая за­тем на его глазах опускалась в одну из внешне одина­ковых и поставленных в ряд кормушек. Несколько позднее животное получало доступ к кормушкам; его задача состояла в том, чтобы выбрать нужную кор­мушку с пищей. В ходе опытов эта задача успешно решалась. Наличие связи между образным восприя­тием определенной кормушки с представлением вида опускавшейся в нее ранее пищи в таких опытах несо­мненно.

Каждое отдельное представление животного связано с действием какого-либо непосредственного внешнего раздражителя, причем интервал времени между раздра­жением, оставляющим след в мозгу (например, показ пищи), и воздействием другого раздражителя, ожив­ляющего этот след (вид кормушки), не должен быть длительным. Представления животных вплетены в цепь действия раздражителей. Животные не могут строить многозвенные сочетания из представлений и мысленно ими оперировать без прямых воздействий внешних раз­дражителей. В отличие от этого люди последовательно связывают представления в сложные ряды и сочетания, и при этом одно представление вызывает другое без воздействия в каждом таком звене внешнего объекта. Конечно, и у людей для оживления следов и воспро­изведения представления должен быть импульс со сто­роны какого-либо объекта, но затем процесс развивается цепным порядком и люди могут мыслить представления­ми. У животных это дано лишь в зачаточном виде.

Развитие психики привело к возникновению у выс­ших животных элементов интеллектуального поведе­ния. Это подготовлялось усложнением ориентировочно-исследовательского рефлекса и зачатками «орудийного» использования предметов, что у антропоидов достигает значительного развития. У большинства животных ори­ентировочный рефлекс связан с поисками пищи и обо­роной. У обезьян же, как отмечают многие иссле­дователи (И. П. Павлов, Э. Г. Вацуро, Н. Ю. Войтонис и др.), этот рефлекс выходит за пределы пищедобывания и обороны, становясь относительно самостоятель­ным; это и послужило основанием называть его иссле­довательским рефлексом. Обезьяны могут длительное время манипулировать каким-нибудь предметом, не имеющим пищевого значения, например зеркалом, тогда как кошки проявляют к этой вещи ничтожный интерес. Даже низшие обезьяны — ляпундеры — в общем успеш­но развинчивают велосипедный звонок.

В большей мере, чем у других животных, у антро­поидов представлены и зачатки «орудийного» пользо­вания некоторыми предметами. Горилла нередко отла­мывает сучья деревьев, используя их в качестве орудия защиты. Широко известно манипулирование обезьян палками, которыми они ловят муравьев, червей, заты­кают отверстия в клетке и т. п. Палка для шимпанзе, по выражению Э. Г. Вацуро, является универсальным «орудием». Использование обезьянами камней для раз­бивания орехов тоже не редкость. Это зачаточная фор­ма «орудийного» применения внешних предметов.

Однако для обезьян «орудие» — предмет пользования, а не результат их собственного созидания. В этом коренное качественное отличие человека, изготовляю­щего орудия труда, от обезьяны, могущей спорадически использовать в качестве орудий лишь готовые предме­ты окружающей среды. «Ни одна обезьянья рука, — пи­сал Энгельс,— не изготовила когда-либо хотя бы самого грубого каменного ножа». Однако зачатки изготовления орудий имеются у высших обезьян и наблюдаются в условиях эксперимента. Так, шимпанзе может «изго­товлять» удлиненную палку для доставания высоко подвешенного плода: обезьяна заостряет путем обгрыза­ния конец одной палки и вставляет в полую часть конца другой бамбуковой палки, которая нарочно по­ложена ей в клетку. Хотя такое «изготовление» орудия носит скорее случайный характер, но оно свидетель­ствует о ценной возможности, заложенной в реагирова­нии мозга высших животных. «Орудийное» использо­вание предметов среды является одним из показателей зачатков рассудочной деятельности животных, о кото­рой писал Энгельс.

К таким зачаткам относится «предметное мышле­ние» высших обезьян. У шимпанзе Рафаэля, с которым работал И. П. Павлов и его сотрудники, вырабатывали отдельные условные двигательные рефлексы, а затем их сочетали в сложную цепь движений. Получалась сле­дующая последовательность операций: Рафаэль откры­вал ключом дверь, входил в комнату, наливал в кружку воду из бака, тушил ею зажженный огонь, преграждав­ший ему выход из комнаты на площадку, вылезал на эту площадку, строил на ней из беспорядочно разбро­санных ящиков правильную пирамиду под лакомым плодом, который был высоко подвешен, и доставал при­манку. Анализируя такие опыты, И. П. Павлов гово­рил: «Это и есть мышление в действии, которое вы ви­дите собственными глазами. Это есть ряд ассоциаций, которые частью уже получены в прошлом, частью на ваших глазах сейчас образуются и получаются, на ва­ших же глазах комбинируются или слагаются в поло­жительное целое, или, наоборот, постепенно тормозятся, ведут к неуспеху». «Наблюдая за обезьянами,— го­ворил он,— вы отчетливо видите, что когда они догады­ваются что-нибудь сделать, это значит — прежние их ассоциации, прежние их знания превращаются в новые знания на ваших глазах совершенно отчетливо методом проб и ошибок. Они пробуют, берут одно — не выходит, они пробуют другое — увенчивается успехом. Тогда они на этом останавливаются, и это дает новое знание, но­вое соединение, новые связи». Использование ранее сформировавшихся связей в прежней или новой обстановке и есть понимание ве­щей. И. П. Павлов указывал, что «мышление» живот­ных состоит насквозь из ассоциаций, сперва элементар­ных, а потом и более сложных. Характерной чертой предметного «мышления» антропоидов является его тесная связь с конкретными вещами, имеющими для животных определенное сиг­нальное значение. В их «мышлении» отсутствуют абстрактные понятия о вещах; они оперируют только чувственными отражениями, знаниями простейших связей непосредственно наблюдаемых явлений окру­жающей среды.

Одним из проявлений «предметного мышления» высших животных является способность некоторых из них ориентироваться в наступлении простейших собы­тий, имеющих биологически важное значение. Это было выяснено на ряде специально поставленных экспери­ментов по выработке экстраполяционных рефлексов (Л. Крушинский и др.). Опыты заключались в следую­щем. Животное помещалось перед ширмой с вертикаль­ным разрезом посредине. Через щель в ширме можно было видеть две кормушки (одну пустую, а другую с кормом), которые двигались в менявшихся направле­ниях (вправо и влево от щели). Для получения корма животное должно обежать ширму с той стороны, куда двигалась кормушка с кормом. Здесь в качестве услов­ного раздражителя выступали вид кормушки с пищей и ее движение в определенном направлении, а безуслов­ным раздражителем (подкреплением условного) — сама пища в случае правильного обхода ширмы. Опыты по­казали, что у голубей такие рефлексы не вырабатыва­ются, у уток — лишь зачатки. У ворон такие рефлексы формируются вполне успешно. У собак они хорошо раз­виты.

Высшие животные обладают элементарной способ­ностью предчувствовать наступление простейших со­бытий, включенных в непосредственную предметную ситуацию и имеющих для них важное биологическое значение. В самом общем виде предпосылкою к этому являются условные рефлексы. Условный раздражитель сигнализирует, «предуведомляет» о наступлении вслед за ним действия нового раздражителя (безусловного), который и определяет характер реакции животного. Од­нако необходимо довольно высокое развитие головного мозга животных, чтобы эта предпосылка могла достиг­нуть уровня экстраполяционных рефлексов как прояв­ления зачатков рассудочной деятельности животных.

В пределах чувственного отражения внешней среды высшие животные могут отделять сходные и сравни­тельно устойчивые отношения между раздражителями разных модальностей. Это обнаруживается в формировании условных рефлексов на отношения раздражителей. Ряд ученых опытами на собаках и других высших животных установили, что если звуки метронома с ча­стотой 120 ударов в минуту подкреплять пищей, т. е. сделать положительным условным раздражителем, а звуки метронома с частотой 60 ударов в минуту не подкреплять пищей, т. е. сделать их тормозным раз­дражителем, то после выработки таких условных реф­лексов оказывается, что и качественно другие раздра­жители, например вспыхивание лампочки с частотами в 120 и 60 раз в минуту, будут вызывать рефлекторные реакции, аналогичные тем, какие следовали за дей­ствием соответствующих частот метронома. В других опытах условными раздражителями являлись фигуры (квадраты), различавшиеся по величине, причем показ меньшей сопровождался пищевым подкреплением. Следствием было образование положительного услов­ного рефлекса на меньшую фигуру и отрицательного рефлекса (тормозного) на больший квадрат. Позднее, когда животному показывались два квадрата, из кото­рых один был прежний меньший, а другой новый, но еще меньшего размера, то животное и в таком слу­чае делало правильный выбор, положительно реагируя на наименьший квадрат в новой ситуации.

Это значит, что животные реагируют на соотношение величин, ритмов разных раздражителей, причем воздействие этого соотношения, как видно из опытов, может сказываться на различные анализаторы (слухо­вой, зрительный). Обсуждая результаты таких опытов, И. П. Павлов говорил: «Мы убедились, во-первых, что само отношение является особенным специальным раз­дражителем, а во-вторых, в том, что рефлекс на отно­шение дифференцировки оказался генерализованным. Стало быть, нужно понимать, что в коре может иметь место группированное представительство явлений внеш­него мира, т. о. форма конкретного мышления, живот­ного мышления без слов».

В таких явлениях обнаруживается способность выс­ших животных элементарно обобщать соотношение чув­ственно отраженных раздражителей. При этом относи­тельный признак не отрывается от наблюдаемых пред­метов, а только выделяется в наглядно представленных животному предметах и процессах. Формирование та­ких условных рефлексов и соответствующих им отра­жений среды наиболее быстро происходит у антро­поидов, в жизни которых они играют большую роль, чем у ниже стоящих животных. Вообще можно заме­тить, что отношение животного к особям одного и того же вида отличается от отношения его к животным дру­гого вида, характеризуясь в каждом случае известной определенностью, основой чего являются безусловные и условные рефлексы. Это можно рассматривать как своеобразное обобщение чувственных отражений опре­деленного вида предметов в рамках первой сигнальной системы животных. Такие явления представляют со­бой синтез видового и индивидуального опыта живот­ного.

Содержанием зачатков конкретного «мышления» животных является отражение простых и устойчивых связей и отношений между чувственно воспринимаемыми предметами и самими животными, «знание» поло­жительного или отрицательного условного значения не­которых природных предметов для животного. При всей элементарности этого чувственно-предметного «мыш­ления», неразрывно связанного с рефлекторной деятель­ностью, оно имеет важное приспособительное значение. Надо добавить, что у антропоидов расширяются возмож­ности заимствования опыта других особей на основе подражательного рефлекса. Обезьяны могут подражать не только поведению особенно своего вида, но и поведению других животных, а также человека. На подражании основана сравнительно легкая возможность формирова­ния у обезьян условных рефлексов второго и третьего порядка, о чем свидетельствуют опыты М. П. Штодина. Условными рефлексами второго и третьего порядка на­зываются такие, которые покрепляются действием не безусловного рефлекса, а другого условного, но весьма хорошо упроченного.

Конкретное «мышление», зачатки некоторого обоб­щения чувственных отражений — это высший предел возможностей первой сигнальной системы животных. Эта система должна рассматриваться и определяться в плане павловского принципа структурности, утверж­дающего единство структуры и функции. Поэтому воз­можны два аспекта рассмотрения первой сигнальной системы. Во-первых, она оказывается определенной ма­териальной структурой, нервно-мозговым субстратом и представляет собой совокупность анализаторов в коре больших полушарий головного мозга, осуществляющих условнорефлекторную деятельность. Эта сложная дея­тельность, как и любой условный рефлекс, по И. П. Пав­лову, заключает в себе взаимосвязанные физиологиче­ский и психический моменты, которые не тождествен­ны друг другу. Результатом отражательной функции анализаторов мозга являются образы внешних вещей. Поэтому, во-вторых, сигнальная система животных есть совокупность сложнейших нервных связей и образов вещей в форме ощущений, восприятий и представле­ний. Эти чувственные отражения являются сигналами о внешнем мире с определенным биологическим значением. И. П. Павлов, касаясь данного вопроса, писал: «Для животного действительность сигнализируется по­чти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно приходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма. Это то, что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окру­жающей внешней среды...». Сигналом, по Павлову, яв­ляется не только внешний предмет, раздражитель, но и его образ в мозгу. Сигналом может стать отраже­ние любого раздражителя, который воспринимается анализаторами животного и действие которого сочетает­ся с каким-либо другим безусловным раздражителем. Из сказанного следует, что на определенной ступени развития психическое отражение возникает у живот­ных закономерно, как результат разрешения противоре­чий между организмами и усложнявшейся средой оби­тания, как новое средство приспособления к среде. Воз­никновение психического отражения было скачком, подготовленным совершенствованием свойства раздра­жимости. Это отражение неразрывно связано с рефлек­торной деятельностью животных и осуществляется высшими отделами нервной системы. Закономерно усложнившимися формами психического отражения яв­ляются ощущения, восприятия и представления. По­следние имеют основу в сильно развившихся следовых явлениях в нервных клетках головного мозга (память). У высших животных (особенно у обезьян) есть зачат­ки предметного «мышления» в рамках чувственного от­ражения среды, тесно связанного с непосредственным восприятием конкретно-предметной ситуации. Это пре­дельно высокое достижение первой сигнальной системы животных. Но надо подчеркнуть, что поскольку живот­ные не обладают понятийным, абстрактным мышле­нием, то им не присуще и сознание. Следующей восхо­дящей ступенью в развитии отражательной функции явилось сознание людей, по отношению к которому пси­хика животных является лишь биологической предпо­сылкой. А. И. Герцен писал о психике животных, что «ее конец — при начале психологии человека, в кото­рую она вливается, как венозная кровь в легкие для того, чтобы одухотвориться и сделаться алою кровью, текущею в артериях истории».

Коренным материальным отличием человека от жи­вотного является изготовление людьми орудий труда и создание общества с экономическими связями на базе совместной трудовой деятельности. Эти условия по­родили вторую сигнальную систему — речевую сиг­нализацию и соответствующие ей анализаторы чело­веческого мозга. В сфере психической деятельности человек отличается от животных прежде всего рацио­нальным, абстрактным отражением мира и примене­нием языка. Далее потребовались тысячелетия станов­ления человека в социально-трудовых условиях, чтобы в его мозгу вспыхнул и затем все усиливался свет сознания.

Человек, выделившийся из мира животных, каче­ственно отличен от них и в то же время связан с ними эволюционно-генетически. Однако в оценке прежде все­го психики человека до сих пор имеются два ошибоч­ных взгляда. Первый из них состоит в отрицании связи человека с животным миром. Но научная несостоя­тельность отрыва человека от животных теперь стала столь ясной, что даже папа Пий XII вынужден был «признать» дарвиновское учение о происхождении че­ловека от давно вымерших обезьян, хотя и с оговор­кою, что тело людей формировалось согласно теории Ч. Дарвина, а «душа» дана богом. Другой взгляд представлен бихевиоризмом, сторон­ники которого полагают, что основой поведения лю­дей являются врожденные инстинкты и механические навыки — результат тренировки. Бихевиористы пыта­ются сблизить рабочих с животными, обладающими только исполнительскими функциями, в отличие от буржуазной элиты, «руководителей», одаренных «ге­нами ума». Один из бихевиористов, Толмен, заявлял, что сущ­ность психологии человека может быть исследована путем анализа условий, определяющих поведение кры­сы в лабиринте. До уровня животного низводит человека и фрей­дизм. Его сторонники заявляют, что поведение чело­века определяется инстинктами, среди которых главная роль отводится половому инстинкту и инстинкту раз­рушения. Между бессознательными инстинктивными побуждениями и сознанием человека, согласно фрей­дизму, происходит борьба, которая в конечном счете завершается победой инстинкта. Унаследованные от звероподобных предков инстинкты будто бы опреде­ляют не только психику людей, но и их личное и общественное поведение. Социальная среда, по мнению фрейдистов, мешает свободному проявлению ин­стинктов, вследствие чего между личностью и обще­ством существует конфликт, порождающий разные неврозы и психозы. Фрейдизм представляет собой своеобразное отражение реального конфликта между личностью и буржуазным обществом, в котором господ­ствует принцип «человек человеку волк».

Вместе с тем фрейдизм идеологически обслуживает интересы реакционной буржуазии. Объясняя войны как порождение прирожденного людям инстинкта разрушения, драчливости и тем обосновывая их вечность и неустранимость, биологизируя жизнь общества, объявляя независимость психики от экономических и классовых условий, фрейдисты снимают ответственность с моно­полистов за подготовку атомной войны и помогают упрочению идеалистических взглядов на развитие об­щества. Фрейдизм также поставляет аргументы, направленные непосредственно против коммунизма. Если, по мнению фрейдистов, поведение людей определяется унаследованными от животных инстинктами, которые к тому же якобы неизменимы, то люди, оказывается, по природе своей, но могут построить коммунистическое общество. Как видно, отрицание качественного разли­чия между животными и человеком ведет прямо в реакционное болото антикоммунизма.

О коренном различии между психикой животного и человека сказано ранее. Что касается содержания наук, неопровержимо доказано, что оно определяется общественной средой и социально-классовыми отношениями. Общественное бытие опреде­ляет общественное сознание. С этим законом марксизма несовместимы попытки свести психику людей к ин­стинктам. Кроме того, надо иметь в виду, что у людей инстинкты осознаны и что главную регулирующую роль в поведении человека играет сознание.

В настоящее время фрейдисты стремятся найти под­тверждение своим взглядам в новых физиологических открытиях, относящихся к ретикулярной или сетевидной формации головного мозга. Эта нервная структура находится в стволовой части головного мозга, т. е. на низших подкорковых уровнях. Она имеет относительно простое строение. Исследования с применением новей­ших методов, в том числе электрофизиологического, по­казали, что нервные пути, идущие от органов чувств к коре, дают ответвления в сторону ретикулярной фор­мации (РФ), вследствие чего нервное возбуждение, вы­званное действием какого-либо фактора на органы чувств, движется далее двумя путями: а) специфиче­ским (или прямым) путем оно идет в кору головного мозга к соответствующему анализатору (слуховому, зрительному и др.) и б) неспецифическим путем по упомянутым нервным ответвлениям возбуждение на­правляется в ретикулярную формацию. Под влиянием таких воздействий РФ приходит в активное состояние и направляет по особым нервам сильные возбудитель­ные импульсы в кору головного мозга, тонизируя ее. РФ может оказывать и тормозное влияние на опреде­ленные корковые структуры.

Установлено, что ретикулярная формация способ­ствует замыканию условных рефлексов, которые, как сказано, теснейшим образом связаны с психической от­ражательной деятельностью мозга. Признано также, что РФ влияет на яркость изображений, получающихся вследствие действия на органы чувств внешних факто­ров и предметов: вещи, имеющие особо важное значе­ние для нас в данных условиях, изображаются ярко, а остальные могут даже и не восприниматься. Опираясь на такие факты, некоторые зарубежные ученые (Пенфилд, Джаспер, Фессар, Гасто и др.) сделали вывод о том, что РФ является носителем психики, а кора больших полушарий подчинена РФ и играет лишь вспо­могательную роль. Ретикулярная формация имеется в мозгу высших животных и людей. Поэтому вопрос о ее отношении к психическим процессам животных и людей имеет об­щее принципиальное значение. Признание ведущей роли РФ в психической функции мозга означает низве­дение коры больших полушарий головного мозга до уровня придатка РФ. Если учесть, что подкорка яв­ляется средоточием безусловных рефлексов, инстинк­тивных форм поведения, то вывод о подчиненности коры ретикулярной формации как бы подтверждает мнение фрейдистов о подчиненности сознания инстинк­там. Но это ошибочно.

Концепция о ведущей роли РФ в психической дея­тельности явно не согласуется с одним из основных принципов учения И. П. Павлова — с принципом соот­ветствия между структурой и функцией. Нельзя допу­стить, чтобы сравнительно примитивно устроенная ре­тикулярная формация была носителем самой высокой и тонкой функции мозга — психического отражения, а кора головного мозга — самая сложная нервная струк­тура, состоящая из 14 млрд. самых разнообразных кле­ток,— выступала в роли придатка к низшему по строе­нию отделу мозга. Это — во-первых.

Во-вторых, упомянутая концепция явно противоре­чит незыблемо доказанному в науке принципу эволю­ционного развития от низшего к высшему. Исторически последовательное формирование коры головного мозга на протяжении сотен миллионов лет, демонстрируемое развитием животных от червей до антропоидов и нако­нец становлением человека, оказывается необъяснимым, если наивысшую функцию живой материи — психиче­ское отражение среды — выполняет элементарная по структуре ретикулярная формация. Кардинальный факт эволюции — образование коры головного мозга — не может найти объяснения в концепции о ведущей роли РФ в психической деятельности.

В-третьих, следует учесть, что импульсы, идущие от разных рецепторов по ответвлениям нервов в ретику­лярную формацию, теряют здесь свое разнообразие и изоморфность по отношению к внешнему объекту, что объясняется простотою структуры данной формации. Поэтому в РФ не может осуществляться соответствен­ное свойствам внешнего предмета психическое отраже­ние в его разных модальностях (световое, звуковое и др.). Одни из видных исследователей РФ, Г. Мэгун, отмечает, что «в ретикулярной формации отсутствует разделение различных модальностей». Импульсы, иду­щие из этой формации в кору головного мозга, тони­зируют, повышают возбудимость коры, играют роль усиливающего фактора, но они не определяют процесс психического отражения в его специфике. Это отно­сится и к человеческому сознанию. Специфический про­цесс превращения энергии внешнего раздражения в факт сознания, в ощущение осуществляется у людей только в коре головного мозга.

Концепция о ведущей роли ретикулярной формации в психических процессах метафизична по своей сути. Она противоречит требованиям принципа развития ма­терии, подчеркивая только влияние РФ на кору и игно­рируя обратное воздействие коры на подкорку. Она механистически сводит сложные функции коры к отно­сительно элементарным функциям РФ. Эта концепция научно несостоятельна. А что касается новых научных фактов, то они конкретизируют положения учения И. П. Павлова о том, что высшая психическая функция осуществляется анализаторами коры головного мозга, которая является верховным регулятором всей нервной деятельности, но в то же время тонизируется импуль­сами из подкорки. В этом взаимодействии ведущая роль принадлежит коре. Развитие свойства отражения в органическом мире является результатом взаимодействия организмов с изменявшейся и усложнявшейся средой, приспособле­ния их к новым условиям жизни. Отражение в живой природе первоначально возни­кает в форме раздражимости, высшее проявление кото­рой представлено процессами возбуждения и торможе­ния в низшей нервной деятельности, непосредственно регулирующей работу внутренних органов тела. Психическое отражение у животных, обладающих раз­витой нервной системой, развивалось последовательно от ощущений к восприятиям и представлениям. Пре­дельно высокой формой отражения, свойственной лишь высшим животным, является чувственно-конкретное, «предметное мышление». Психика животных является предпосылкой и предысторией качественно отличной от нее психики, сознания человека, развившегося в социально-трудовых условиях и представляющего со­бой специфически человеческую форму отражения.