3.3. Приспособление как специфическая форма причинности в живой природе.

Изменения наследственности, адекватные вызвав­шим их условиям, можно, на наш взгляд, охарактери­зовать и как приспособления к этим условиям. В са­мом деле, если для нормального развития организм требует определенной температуры, влажности и т. д., то, значит, он и приспособлен к этим условиям. Но, указывая на то, что понятие адекватности и при­способления организма по отношению к условиям жиз­ни выражает в разных аспектах одни и те же связи между организмом и соответствующими элементами окружающей среды, было бы неправильным отожде­ствлять адекватность изменения организма по отношению к тем или иным условиям жизни с приспособ­лением организма к данной среде в целом. Среда со­держит не только необходимые ему условия жизни, но и какие-то индифферентные и даже вредные для организма факторы. Поэтому приспособление к данной среде в целом означает наряду с выработкой потреб­ности в соответствующих условиях жизни (адекват­ная изменчивость) также формирование устойчивости (или стойкости) по отношению к содержащимся не­благоприятным факторам. Приспосабливаясь к этим факторам, иначе говоря, вырабатывая в себе стойкость по отношению к ним, организм как бы превращает их из вредных, неблагоприятных в относительно индиф­ферентные.

Признание приспособления, или, что то же самое, приспособительного характера изменчивости, объяв­ляется подчас проявлением антидарвинизма, ламар­кизма и даже телеологии. При этом упускается из виду, что приспособительную изменчивость, правда, с некоторыми оговорками, признавал и Ч. Дарвин. Это видно хотя бы из его рассуждения о возможности выра­ботки «привычек» у организмов. Опираясь на известные ему факты, Дарвин писал, что растения могут акклиматизироваться, привыкать к более жаркому или более холодному климату, чем тот, в котором они обычно произрастают. А «привыкать» — это и значит изменяться в соответствии с новыми условиями среды, т. е. приспособляться к ним. В качестве примера изменения «привычки» Дарвин приводил взаимные превращения яровых и озимых пшениц, различных форм ячменя, вики при посеве их в районах с иным климатом.

Подытоживая посвященный акклиматизации раз­дел в книге «Изменения домашних животных и куль­турных растений», Дарвин делает следующее заклю­чение: «...не подлежит сомнению, что в природных условиях новые расы и новые виды приспособляются к самым различным климатам, благодаря вариации, которой содействует привычка и которую регулирует естественный отбор». Следовательно, приспособление, по Дарвину,— это не случайное следствие неопреде­ленной изменчивости и выживания наиболее приспо­собленных форм, а результат приспособительной из­менчивости, регулируемой естественным отбором.

Положение о приспособительном характере измен­чивости отстаивали в своих трудах такие последова­тели Дарвина, как Э. Геккель, И. И. Мечников, А. П. Бекетов, И.П. Павлов, М. Ф. Иванов и другие биологи и селекционеры. «Для фактов приспособления или видоизменения,— писал Геккель,— мы можем вы­ставить как общую основную причину, физиологиче­скую деятельность питания или обмена веществ. При­нимая здесь «питание» за действующую причину из­менения или приспособления, я понимаю под этим словом более широкий смысл... К питанию относится... и воздействие, например, воды и атмосферы, солнеч­ного света и температуры на физико-химические свой­ства тела; короче, влияние всех тех метеорологических явлений, которые составляют понятие климата. Также относится сюда посредственное или непосредственное влияние свойств почвы и жилища, затем крайне важное и многостороннее влияние на каждое животное или растение окружающих организмов, друзей и сосе­дей, врагов и грабителей, тунеядцев или паразитов и т. д.».

Взгляды Геккеля на прямое приспособление как ответную реакцию на внешние воздействия нашли ре­шительную поддержку со стороны основоположников марксизма. Ф. Энгельс писал, что «геккелевские «при­способление и наследственность» и могут обеспечить весь процесс развития, не нуждаясь в отборе и в маль­тузианстве». Как видно, Энгельс совершенно опре­деленно говорит не просто об изменении органических форм в каком-то неопределенном направлении, а об их приспособлении. «Раздражение протоплазмы и реакция протоплазмы,— указывал он в другом ме­сте,— имеются налицо всюду, где есть живая прото­плазма. А так как протоплазма, благодаря действию медленно изменяющихся раздражений, подвергается таким же изменениям,— иначе она бы погибла,— то ко всем органическим телам необходимо применить одно и то же выражение, а именно приспособление».

Представления о приспособительном характере из­менчивости нашли блестящее подтверждение и всесто­роннее развитие в мичуринском учении. Исходя из результатов многочисленных экспериментов, как своих собственных, так и других биологов и селекционеров, И. В. Мичурин рассматривал приспособление орга­низма как закономерную реакцию на изменения окру­жающей среды. Наиболее пластичными, податливыми к такого рода изменениям являются молодые, еще не вполне сформировавшиеся особи. Под влиянием изме­ненных почвенных и климатических условий «орга­низм молодого сеянца, растений,— указывал Мичу­рин,— выталкивается, так сказать, из свойственной виду или разновидности его материнского растения колен жизненных отправлений, лишается устойчиво­сти формы строения и, подпадая под влияние новых условий существования, постепенно приспосабливается к ним, вырабатывает в себе новые свойства и таким образом является уже новым сортом плодового рас­тения».

Приспособительный характер изменчивости под­тверждается упоминавшимся ранее огромным фактиче­ским материалом об адекватном изменении наследст­венности растений и животных в результате прямого воздействия измененных условий среды и вегетатив­ной гибридизации. Весьма показательны в этом отно­шении также данные микробиологии. В настоящее время можно считать установленным, что у некото­рых штаммов бактерий не только повышается их устой­чивость к ядовитым для них веществам (в частности антибиотикам), но и вырабатывается потребность в них, т. е. указанные штаммы живут и нормально раз­виваются лишь при наличии этих веществ в окружаю­щей среде.

Признание Мичуриным и другими биологами-ма­териалистами прямой приспособительной реакции ор­ганизма на внешние воздействия не имеет ничего общего с телеологической трактовкой этого явления виталистами, финалистами и психоламаркистами. Наблюдая различные приспособления организмов к окружающей среде, телеологически мыслящие ученые видят их причину в существовании какого-то изна­чального принципа совершенствования, стремления к достижению определенной цели или в действии ми­стической «жизненной силы», «жизненного порыва» и т. д. Весьма модным в капиталистических странах является ныне телеологическое учение, именуемое «финализмом». Название его происходит от слова «финалис», что означает «конечный», «являющийся целью». Одной из причин распространения финализма является очевидная неудовлетворенность неодарви­нистским сведением изменчивости к абсолютной слу­чайности.

Видный представитель современного финализма французский философ Р. Рюйе справедливо указывает, что объяснить эволюцию с помощью чистой случай­ности, как это пытаются сделать ультраселекционисты, невозможно. Но из этой правильной посылки он делает ложный вывод о существовании у всех организмов некоей «первичной активности», аналогичной созна­нию, которая сохраняет полезные приобретения ор­ганизмов и направляет изменчивость по определенно­му руслу.

В еще более явной форме телеология выступает в сочинениях другого французского автора, Леконта де Нюи, ныне профессора Рокфеллеровского института (США). В нашумевшей книге «Человеческая судьба» де Нюи уверяет, будто эволюция может быть понята только в том случае, если мы признаем господство над нею точной и отдаленной цели, именуемой «телефинальностью». Отсюда и название «нового» учения — «телефинализм». Де Нюи выступает против теории естественного отбора Дарвина и заявляет, что эволю­ция предполагает не выживание наиболее приспособ­ленных форм, а «свободу организма выбирать высшие возможные формы». Свои воззрения автор прямо свя­зывает с религией: эволюция, по его мнению, может существовать только в том случае, если космос уп­равляется «антислучайностью, которая в позитивном отношении предполагает идею бога». Подобные взгляды высказывают французские биологи Л. Бунур, западногерманские Л. Венцл, В. Бауман и другие био­логи-идеалисты.

В противоположность идеалистическим концепциям мичуринское учение рассматривает приспособление не как проявление какого-то мистического внутреннего стремления живых тел к совершенству, а как выраже­ние закономерной связи между организмом и окру­жающей средой, как вынужденное изменение наслед­ственности в результате ассимиляции соответствую­щих условий среды. Таким образом, приспособление — не спонтанный автономный процесс, а закономерная реакция на изменение условий жизни, являющихся ведущим фактором в развитии органических форм. При­способительную реакцию организма на внешние воз­действия можно рассматривать в качестве специфиче­ской формы выражения причинности в живой природе. Она присуща всем жизненным процессам как в инди­видуальном, так и в историческом развитии орга­низмов.

Было бы преждевременным утверждать, что ныне уже вполне раскрыты пути приспособительной реак­ции обмена веществ и осуществляющих его биохими­ческих структур на изменение окружающей среды. На­против, многое здесь остается еще неясным, неизучен­ным. Существенную помощь в решении этой проблемы может оказать положение об отражении как всеобщем свойстве материи. Подробнее об этом го­ворится в восьмой главе книги.

Поскольку свойство отражения присуще не только такой высокоорганизованной материи, какой является человеческий мозг, но лежит также и в фундаменте самого здания материи, т. е. присуще и неживой мате­рин, то тем более правомерно говорить об отражении внешнего мира телами живой природы — всеми живот­ными и растительными организмами. Для отражения характерно закономерное соответствие тем внешним условиям, которые его вызвали. Не случайно И.П. Пав­лов называл в качестве одного из важнейших принци­пов своей рефлекторной теории принцип детерми­низма.

П. П. Павлов, Л. Л. Ухтомский и другие физио­логи, изучая процесс возбуждения, указывали, что внешние раздражения оставляют в нервной системе так называемые следы возбуждения, или последей­ствия. В этом явлении К. Л. Тимирязев видел ключ к пониманию изменения наследственности под влиянием окружающей среды. И в наследственности и в послед­ствиях (так называл он последействия), указывал ученый, проявляется влияние ранее существовавшей причины. Разница лишь в том, что в случае послед­ствий она сказывается лишь в ближайшем периоде истории организма, предшествующем изучаемому на несколько часов, а в обычных явлениях наследствен­ности этот период измеряется годами и тысячеле­тиями. «Изучая все более и более сложные послед­ствия, физиолог со временем доберется и до явлений наследственности». Тимирязев не раз говорил, что к изучению наследственности нужно подходить прежде всего с точки зрения физиологии, а не морфологии. Это требование находится в полном соответствии с его пониманием наследственности как свойства «сохра­нить влияние прежде действовавших условий». Кстати сказать, близкое этому определение наслед­ственности было дано и Л. Бербанком: «Наследст­венность есть сумма всех влияний окружающей среды...».

Такое понимание наследственности позволяет рас­сматривать наследственные изменения как своеобраз­ную ответную реакцию организма на внешние воздей­ствия. Только реакция эта выражается здесь не в виде мгновенного и обратимого акта, а в определенной пе­рестройке функции и формы соответствующих частей, органов и даже всего организма в целом. Эта пере­стройка в той или иной степени фиксируется затем в последующих поколениях. На наличие связи между обычной физиологической реакцией организма и изменением его наследственности впоследствии указывали многие другие авторы, в частности Т. Павлов, В. Н. Столетов. О ней гово­рится в ряде работ А. Н. Студитского, в частности, во второй главе настоящей книги. Существование связи между временной, обрати­мой реакцией на внешнее воздействие и относительно устойчивой, т. е. наследственной, позволяет лучше понять, почему изменение наследственности носит вполне определенный, приспособительный характер. В самом деле, если обычные физиологические реак­ции, как это неоспоримо доказано И. П. Павловым, являются закономерными и приспособительными, то вполне естественно, что вызванные ими последействия и наследственные реакции организма также законо­мерны, приспособительны.

Интересной попыткой объяснить образование при­способительных изменений наследственности в соот­ветствии с указаниями К. А. Тимирязева и И. П. Пав­лова является гипотеза И. М. Васильева. Изучая зи­мостойкость у растений, он пришел к выводу, что положение Ж. Б. Ламарка и Ч. Дарвина об упражне­нии органов и наследовании вызываемых им измене­ний следует перенести с организма в целом на самые элементарные его части, на составляющие протоплаз­му мицеллы биохимических соединений. Сходные взгляды высказывает К. Хиншелвуд при объяснении приспособления бактерий к новым условиям окружа­ющей среды. Наряду с такого рода «упражнениями» живых мицелл под влиянием изменившихся условий жизни и обмена веществ важную роль в процессе новообразования играет и прямое включение новых элементов среды в состав этих мицелл, о чем уже гово­рилось выше.

В изучении свойства отражения применительно к неживой природе в настоящее время широкий размах приобретают исследования в области кибернетики. Хотя попытки использовать эту науку в области ге­нетики пока еще зачастую носят умозрительный ха­рактер, надо полагать, что в будущем этот недостаток будет преодолен и методы кибернетики окажутся по­лезными для решения вопроса о закономерностях на­следственной реакции организма на внешние воздейст­вия. Уже теперь с помощью биохимии и кибернетики многое сделано для расшифровки «кода наследственной информации», зафиксированной половой клеткой, в частности содержащейся в ней ДНК. Но пока внима­ние исследователей сосредоточено преимущественно на изучении зависимости различных морфофизиологических особенностей организма от состава и строения ДНК, а также путей репликации (самоудвоения) моле­кул ДНК в процессе размножения. К тому же самоудвоение ДНК рассматривается при этом как некий «аутокаталитический» процесс, не зависящий от окру­жающей среды и других компонентов живого.

В дальнейшем биохимические и кибернетические исследования должны направляться также и на выяснение путей и способов отражения внешних усло­вий в субстрате наследственности, т. е. на решение давно поставленного в биологии вопроса об управле­нии наследственностью посредством соответствующих внешних воздействий на организм. Мичуринское на­правление в биологии многое сделало в этом отно­шении. Применение кибернетики может содействовать более полному и эффективному решению указанной проблемы. Разумеется, кибернетика должна приме­няться в тесном сочетании с другими, ранее извест­ными методами, и, прежде всего, собственно биологи­ческими методами исследования.

Характер реакции наследственности на внешние воздействия оказывается различным в зависимости от способа взаимодействия организма с окружающей сре­дой, что в свою очередь связано с особенностями изменений внешних условий. Незначительные изменения среды могут не вызвать изменений наследственности. Последняя будет лишь несколько по-разному прояв­ляться в неодинаковых условиях. За определенным порогом изменения среды вызывают наследственные изменения. Если эти изменения обусловлены активной ассимиляцией организмом изменившихся условий жизни в процессе его индивидуального развития, они оказываются адекватными, приспособительными к этим новым условиям (хотя известные случайные вариации в направлении и масштабах приспособительных изме­нений, конечно, имеются и здесь).

Иначе обстоит дело там, где обмен веществ и структура живых мицелл нарушаются насильствен­ным вторжением в организм каких-то острых, сильно действующих факторов, например значительных доз ионизирующей радиации или ядов (колхицина, иприта и др.). Их действие ведет к образованию, как правило, различного рода уродств, из которых лишь очень не­многие могут случайно оказаться жизнеспособными. Наконец, еще более сильная доза таких факторов ока­зывается летальной для организма; под их воздейст­вием он погибает. Таковы различные типы реакции организма на внешние воздействия в зависимости от силы и остроты последних.

Разумеется, в настоящее время грани между ука­занными видами внешних воздействий еще не всегда оказываются установленными в науке. Более того, можно сказать, что грани эти вообще весьма по­движны. Они зависят и от внутреннего состояния организма (в частности, от его возраста, здоровья), и от внешних условий, в которых он живет. Тем не менее принципиальное признание таких граней имеет боль­шое значение.

Сторонники генной теории наследственности не видят разницы между указанными видами внешнего воздействия на организм. В результате, наблюдая в ряде случаев отсутствие наследственных изменений живых тел под влиянием среды, некоторые из них вообще отрицают возможность таких изменений. Дру­гие, исходя из того, что при острых воздействиях среды на организм получаются, как правило, уродливые, не­приспособленные формы, делают неверный вывод о невозможности приспособительной изменчивости даже в тех случаях, когда она совершается под влиянием ак­тивной ассимиляции изменившихся условий жизни.

С понятием приспособительного изменения наслед­ственности живых тел тесно связано понятие наследо­вания приобретаемых свойств и признаков. В сущно­сти говоря, в обоих выражениях речь идет об одном и том же — о закономерном формировании и наслед­ственном закреплении у организмов новых свойств и признаков под влиянием изменившихся условий жизни. Только в первом случае акцент делается на из­менении наследственности, а во втором — на наследо­вании изменений. Вот почему отношение к вопросу о наследовании приобретаемых свойств, так же как и к вопросу о приспособительном характере наследствен­ной изменчивости, у биологов различных направле­ний прямо противоположное.

Неодарвинисты считают наследование приобретае­мых свойств невозможным. При этом они ссылаются на различные опыты, свидетельствующие о ненаследуемости травм, полученных родительскими особями. С другой стороны, история биологии знает немало при­меров, когда увечья животных сохраняются у потом­ков, по крайней мере в ближайших поколениях. Одна­ко ни те, ни другие факты не позволяют говорить о возможности наследования действительно приобретае­мых свойств.

В самом деле, речь идет здесь не о свойствах, при­обретаемых организмом в процессе его индивидуаль­ного развития под влиянием изменившихся условий жизни, а о механических повреждениях. К тому же многие из них совершенно не затрагивают тех внут­ренних превращений в организме, которые ведут к об­разованию репродуктивных клеток. Вот почему, подвер­гая критике выводы Вейсмана из его опыта с обруба­нием мышиных хвостов, К. Л. Тимирязев с полным ос­нованием писал: «Бездоказательность такого опыта очевидна. В применении к отдельному организму нуж­но, очевидно, руководиться тем же представлением, как и в применении к родственной преемственности, выра­жаемой родословным деревом. Изменения в организа­ции дяди не могут влиять на организацию племянника, точно так же и клеточки ткани хвоста не представ­ляют потомство мыши с обрубленным хвостом».

Признавая возможность и необходимость наследо­вания приобретаемых свойств и признаков, мичурин­ское учение имеет в виду, что потомству передаются не сами физиологические и морфологические особен­ности родителей, а лишь способность к воспроизведе­нию этих особенностей. Поскольку обрубание хвостов не затрагивает способности животных иметь хвосты, бесхвостость в данном случае не передается и не мо­жет быть передана потомству.

Благодаря приспособительной изменчивости и на­следованию приобретаемых в онтогенезе новых свойств совершается закономерный процесс образова­ния новых органических форм. Корректирующую роль в этом процессе выполняет борьба за существование и выживание наиболее приспособленных особей. А все вышеназванные явления — изменчивость, наследствен­ность, борьба за существование и выживание — со­ставляют единый процесс естественного отбора (в ши­роком смысле слова), творческая деятельность кото­рого обусловливает весь ход органической эволюции от простейших до наиболее сложно организованных видов животных и растений. Указывая на важную роль естественного отбора в процессе эволюции, И. В. Мичурин писал: «Жизнь, во всех деталях ее не­описуемого многообразия, безостановочно движется вперед, все внешние условия существования живых организмов постоянно изменяются. Приспособляясь к этим изменениям, каждый организм постепенно совер­шенствуется по общему пути эволюции, а все, что за­держивается в этом движении, неизбежно обречено к отмиранию и уничтожению».

Естественный отбор обусловливает не только сам процесс органической эволюции, но и такую важней­шую особенность живых существ, как так называемая органическая целесообразность. Последняя, хотя и имеет много общего с приспособленностью организ­мов, тем не менее, не сводится к ней. Если приспособ ление является прямой реакцией организмов на те или иные внешние воздействия, то их целесообраз­ность вырабатывается лишь под совокупным влиянием всех компонентов естественного отбора.

Приспособления организмов к одним факторам внешней среды и на одних стадиях их развития могут оказаться бесполезными и даже вредными в других условиях и на других стадиях развития. Так, П. А. Геккель и К. П. Марголина установили, что высокая вязкость протоплазмы способствует повыше­нию жароустойчивости растений, но одновременно снижает их устойчивость к заморозкам. Кроме того, приходится учитывать, что для огромной части зем­ного шара характерны большие климатические коле­бания на протяжении одного года, а также следую­щих друг за другом лет. Поэтому если вызванное тем или иным внешним фактором приспособительное из­менение окажется слишком узким, т. е. будет очень полезным в данных условиях среды, но вредным для несколько измененных условий (в пределах климати­ческих колебаний, характерных для данной зоны), то особи с такими признаками неизбежно погибнут. На­против, особи, имевшие приспособления хотя и не столь тонкие, как в первом случае, но выдерживаю­щие все обычные колебания климатических условий данной зоны, сохранятся. Сказанное относится и к вопросу о приспособлении ко всей возможной ампли­туде колебаний в характере рельефа местности, каче­ства почвы и т. д. в пределах той территории, на ко­торой будет жить их потомство. В результате в про­цессе эволюции сохраняются и оставляют потомство лишь те формы организмов, которые приспособлены к постоянно колеблющимся условиям среды на всех ста­диях своего развития.

Таким образом, будучи причиной исходного фак­тора естественного отбора — изменчивости, среда выступает по отношению к уже измененным формам еще и в роли контролирующего фактора, что прояв­ляется в борьбе за существование и выживании наибо­лее приспособленных форм. Здесь разрешается вторая группа противоречий между организмом и средой. Если первая группа противоречий (внешних и внутренних), как уже указывалось, приводит к адекватным, при­способительным изменениям наследственности орга­низмов, то вторая группа как бы шлифует, корректи­рует результаты первой. Так комплексное действие различных элементов естественного отбора, являюще­гося формой разрешения противоречий между орга­низмом и средой, приводит к целесообразности, т. е. общей приспособленности организма к варьирующим условиям среды на всех стадиях его развития, а также внутренней слаженности всех органов и процессов внутри организма.

Сказанное выше позволяет сделать вывод, что все изменения организмов бывают так или иначе связаны с изменением окружающей их среды, условий жизни. Пока организм получает из среды нужные ему, соглас­но его наследственности, условия жизни, его индиви­дуальное развитие точно воспроизводит особенности развития предков. Когда же изменение среды приво­дит к исчезновению этих условий, возникает противо­речие между новыми факторами среды и старой на­следственностью. Само по себе это внешнее по отноше­нию к организму противоречие еще не ведет к измен­чивости. Но в результате его разрешения организм либо погибает (если окружающие условия изменились слишком резко), либо начинает ассимилировать новые, ранее непривычные для него факторы. В последнем случае возникает новое, на этот раз уже внутреннее противоречие — между новыми факторами среды, асси­милируемыми организмом, и его старой наследствен­ностью. Именно это противоречие и составляет источ­ник изменчивости. Оно разрешается в процессе перестройки организма в соответствии с теми новыми фак­торами, которые он оказался вынужденным ассимили­ровать из изменившейся среды.

Мичуринское понимание источника изменчивости, находящееся в полном соответствии с материалисти­ческой диалектикой, отвергает как идеалистическую концепцию автогенеза, так и вульгарно-материалисти­ческие представления механоламаркизма с его отрица­нием активной роли наследственности организма в яв­лении изменчивости. Организм не пассивно восприни­мает внешние воздействия, а активно ассимилирует те или иные элементы среды и, преломляя их через приз­му своей наследственности, играет немаловажную роль в определении того пути, по которому пойдет процесс изменчивости в связи с изменением окружающей среды.

Изменения организмов необходимы, закономерны. Они происходят адекватно, т. е. соответственно изме­нившимся условиям жизни, ассимилируемым организ­мом. Признание адекватной, или приспособительной, изменчивости не содержит в себе ничего мистического, сверхъестественного. Приспособление есть специфиче­ская форма выражения причинных связей в органиче­ском мире. В этом состоит коренная противополож­ность материалистического понимания приспособления телеологической трактовке его виталистами, финали­стами и психоламаркистами.

Необходимость, закономерность в явлениях измен­чивости проявляется, как и во всех прочих процессах, через массу случайностей. Даже при совершенно оди­наковых воздействиях среды на группу однородных особой они сохраняют общее направление изменений и в то же время обнаруживают в силу своих инди­видуальных особенностей случайные отклонения от него. Последние служат объективной основой такого явления, как выживаемость, благодаря которому в про­цессе борьбы за существование сохраняются и дают по­томство лишь особи, оказавшиеся наиболее приспособ­ленными к окружающей среде. Таким образом, эволю­ция органического мира и присущая всему живому целесообразность обеспечиваются лишь совокупным действием всех элементов естественного отбора, т. е. изменчивости, наследственности, борьбы за существо­вание и выживаемости организмов. Признание творче­ской роли отбора в процессе органической эволюции является одним из коренных отличий дарвиновско-мичуринской биологии как от неодарвинизма, сводящего роль отбора к действию механического сита, так и от механоламаркизма, полностью игнорирующего его зна­чение. Диалектико-материалистическое понимание источ­ника и характера наследственной изменчивости орга­низмов имеет огромное значение не только для биоло­гии, для научного осмысливания процесса органической эволюции, но и для сельскохозяйственной практики. Как будет показано в одиннадцатой главе книги, оно позволяет осуществлять в широком плане работу по целенаправленному преобразованию живой природы в нужном для человека направлении.