3.2. Проблема детерминизма в биологии. Соотношение необходимости и случайности в явлении изменчивости. Основные направления обсуждения проблемы детерминизма и биологии.

Для понимания эволюционного процесса важное зна­чение имеет выяснение не только причины, источника, но и характера, направления изменчивости организмов. По этому вопросу среди биологов существуют также большие разногласия. Они связаны, прежде всего, с раз­личными решениями проблемы соотношения необходи­мости и случайности.

Как в прошлом, так и теперь многие философы и естествоиспытатели рассматривают категории необходи­мости и случайности как взаимоисключающие друг друга. Признавая необходимый характер всех явлений в природе, они категорически отвергают объективный характер случайности. Случайным они называют лишь то, причина чего неизвестна. «Случайной же какая-либо вещь,— писал Б. Спиноза,— называется единственно по несовершенству нашего знания».

С другой стороны, существует противоположное мне­ние, будто в мире господствует случайность, а понятие необходимости, закономерности лишь привносится чело­веческим сознанием для лучшей ориентировки в окру­жающей обстановке. Такая точка зрения отстаивается обычно представителями идеалистической философии. Встречается и эклектическое понимание соотноше­ния необходимости и случайности, согласно которому одни явления в природе и обществе абсолютно необхо­димы, другие — совершенно случайны.

Все эти представления явно противоречат действи­тельности, реальным фактам. Научное соотношение ка­тегорий необходимости и случайности дается материалистической марксистской философией. Согласно диалекти­ческому материализму, необходимость и случайность противоположны и взаимосвязаны в одно и то же время, находятся в диалектическом единстве. «...Случайность,— писал Энгельс, — это только один полюс взаимозависи­мости, другой полюс которой называется необходи­мостью». В другом месте Энгельс характеризует слу­чайность как дополнение и форму проявления необхо­димости.

Любой общий причинно-обусловленный процесс, бу­дучи в основе своей необходимым, закономерным, в то же время складывается из единичных явлений, пред­ставляющих те или иные случайные отклонения от об­щей линии, выражающей необходимость. Наличие этих вариаций объясняется как индивидуальными особенностями изменяющихся предметов, так и своеобразием условий, в которых совершается их изменение. Одна и та же причина в абсолютно тождественных условиях порождает и равное следствие, т. е. связь между причи­ной и следствием необходима. Но в мире нет ни абсолютно одинаковых причин, ни абсолютно равных усло­вий их реализации. Тождество их всегда относительно. Поэтому относительной оказывается и необходимость вызываемых ими следствий. Эта относительность выра­жается в том, что необходимость никогда не выступает в чистом виде, а всегда пробивает себе путь сквозь строй случайностей. При этом нельзя забывать, что любая случайность, будучи таковой по отношению к общей основной связи в данном процессе, в то же время ока­зывается необходимой по отношению к каким-то более частным и побочным связям. Ни об одном из явлений нельзя сказать, что оно необходимо или случайно само по себе, безотносительно к связям с другими явле­ниями. Такое соотношение необходимости и случайно­сти присуще всем сферам материального мира. Вместе с тем в каждой из них имеется и определенное своеоб­разие в этом взаимодействии.

Чем выше форма движения материи, тем сложнее переплетение действующих в ней причинно-следствен­ных связей. То, что в низших формах движения было необходимым, оказывается случайным по отношению к основной, высшей форме движения. Вот почему во­прос о соотношении необходимости и случайности в жи­вой природе приобретает особенно важное значение.

Крупный шаг к выяснению диалектики необходимо­сти и случайности в развитии органического мира был совершен Ч. Дарвиным. Непосредственно касаясь вопро­са о случайности, ученый иногда отрицал ее объектив­ное существование, высказываясь в духе Б. Спинозы, П. Гольбаха и других сторонников механического детерминизма. Но разделение Дарвином изменчивости орга­низмов на определенную и неопределенную, из которых первая трактовалась как необходимая, а вторая как слу­чайная, дает основание утверждать, что он признавал объективное существование и необходимости и случай­ности, правда излишне противопоставляя их друг другу. Однако объективное содержание эволюционной теории Дарвина свидетельствует о том, что по существу он преодолевал метафизическое противопоставление необ­ходимости и случайности, стихийно приближаясь к диа­лектическому пониманию противоречивой взаимосвязи между ними.

В учении Дарвина отчетливо проводится мысль об известной направленности, закономерности в проявле­нии не только определенной, то также и неопределен­ной изменчивости. Например, указывая на так назы­ваемую длящуюся изменчивость какого-либо органа (или организма в целом) в более или менее ясно выра­женном направлении на протяжении многих поколе­ний, Дарвин писал: «...тенденция к изменению в том же направлении часто бывала настолько сильной, что все особи одного вида изменялись сходным образом, без всякого участия какого бы то ни было отбора». Тен­денция эта обусловлена, по мнению Дарвина, не каки­ми-то внутренними автономными факторами, а направ­ленным воздействием соответствующих условий жизни на ряд поколений организмов.

В противоположность дарвиновскому пониманию из­менчивости формальная генетика отрицает какую бы то ни было закономерность этого явления. Изменчивость целиком относится ею к области случая. «Обычно точ­ный процесс воспроизведения гена,— говорят Синнот и его соавторы,— случайно может пойти неверно, копия гена оказывается отличной от оригинала, и преображен­ный ген продолжает воспроизводить свою изменившую­ся структуру так же, как исходный ген воспроизводил ранее свою. Это — генная мутация».

Даже те сторонники формальной генетики, которые признают внешние воздействия в качестве источника мутаций, неизменно подчеркивают, что эти воздействия не определяют направления мутационного процесса, что нет и не может быть качественного соответствия между побуждающей причиной и вызываемым ею следствием. Поэтому один и тот же внешний фактор вызывает-де са­мые разнообразные изменения наследственности. Только естественный отбор, «канализируя» абсолютно случай­ные изменения, придает им известную направлен­ность. Таким образом, роль естественного отбора в эволюции сводится к простому сохранению мутаций, случайно оказавшихся полезными. Абсолютизация случайности и отношение к естест­венному отбору как механическому ситу, сортирующему изменчивость, получили в биологии наименование «ультраселекционизма».

Начиная с 30-х годов нашего столетия представители ультраселекционизма стали предпринимать попытки обосновать свои воззрения данными квантовой меха­ники, точнее говоря, обосновать с помощью тех идеали­стических извращений, которые имеют место в этой об­ласти. Известный повод к тому дали физики, стоящие на позициях «физического» идеализма. Так, немецкий фи­зик П. Иордан в своей «теории усилителей» утверждает, что организм представляет собой систему, которая под­хватывает хаотические движения субатомных микроча­стиц и передает их в усиленном виде макропроцессам живого, аналогично действию соответствующих физиче­ских приборов — усилителей. Иордан пытается опро­вергнуть принцип причинности в живой природе, под­меняя его ссылкой на случайность, отождествляемую с божественной волей: «Так, начиная с самого своего по­явления, органическая жизнь выделяется на фоне неор­ганической природы тем, что она возникла не в силу под­дающейся предвидению каузальной необходимости, а благодаря тому, что мы можем назвать случайностью. Или — прихотью творца».

Теория усилителей Иордана была подхвачена биоло­гами, стремящимися распространить положение «физи­ческого» идеализма о беспричинности микропроцессов на понимание макропроцессов, совершающихся в орга­низме. Н. В. Тимофеев-Ресовский и К. Г. Циммер, в частности, пишут, что важнейшей задачей науки является выяснение того, «в какой мере недетерминиро­ванные первичные процессы благодаря механизму усилителей приводят также к недетерминированным макрофизическим явлениям и в какой мере подобные усиленные недетерминированные процессы оказывают направляющее воздействие в области биологии». Весь элементарный эволюционный материал (т. е. все мута­ции) авторы считают не только случайно данным, но и совершенно недетерминированным. Как видно из этих высказываний, Тимофеев-Ресовский и Циммер вслед за Иорданом отождествляют случайность с бес­причинностью. Так, отрицание необходимости, законо­мерности и упование на волю случая фактически при­водят к отрицанию причинных связей. По этому поводу Энгельс писал: «...для существа самого дела совершен­но безразлично, назову ли я причину необъяснимых явлений случаем или богом. Оба эти названия являют­ся лишь выражением моего незнания и поэтому не относятся к ведению науки. Наука прекращается там, где теряет силу необходимая связь». Попытка свести наследственную изменчивость к чи­сто случайным мутациям означает фактически отказ от признания развития органического мира, что, собствен­но, и делают многие сторонники автогенетической тео­рии из числа западных ученых. В последние годы некоторая часть сторонников формальной генетики как за рубежом, так и у нас стала допускать возможность известной закономерно­сти в мутациях. Однако они по-прежнему утверждают, что направление мутаций определяется не качеством внешнего воздействия, а «природой того локуса в хро­мосоме, который претерпевает изменение».

К идеалистическим выводам приводит не только упование на волю случая, но и прямо противополож­ный метафизический взгляд, согласно которому в мире нет случайностей, а всегда и всюду господствует железная необходимость, приобретающая при этом черты мистической предопределенности. Подчеркивая это обстоятельство, Ф. Энгельс писал: «С необходи­мостью этого рода мы тоже еще не выходим за пре­делы теологического взгляда на природу. Для науки почти безразлично, назовем ли мы это, вместе с Авгу­стином и Кальвином, извечным решением божиим, или, вместе с турками, кисметом, или же необходимо­стью».

Мысль Энгельса находит прекрасное подтвержде­ние на примере с так называемым механоламаркизмом. Отрицая случайность в явлении изменчивости и рассматривая организм как инертное тело, пассивно воспринимающее воздействия среды, механоламаркисты оказываются неспособными объяснить эволюцию органического мира, присущую ему целесообразность. Так, французский биолог Ф. Ле-Дантек рассматривал процесс приспособления организмов как «функцио­нальную ассимиляцию» — однозначную физико-хими­ческую перестройку наследственности под влиянием прямого воздействия среды. Будучи не в состоянии согласовать с этой вульгарно-механистической точкой зрения наличие у живых тел известной активности, Ле-Дантек, как и другие механоламаркисты, прибе­гает для ее объяснения к допущению «сознания про­топлазмы» у всех животных и даже растительных клеток.

Подобные попытки совместить крайний механи­цизм и витализм широко распространены среди современных биологов в странах капитализма. Одни из них делают это грубо, вульгарно, другие — более тонко и замаскированно. Зачастую, отправляясь от материали­стических посылок, они сами не замечают, как прихо­дят к диаметрально противоположным, т. е. идеалисти­ческим, выводам. К числу первых относятся адепты «теории эмерджентной эволюции» и «холизма». Не отрицая причин­ности, каузальности в живой и неживой природе, они в то же время при объяснении источника образования новых органических форм делают основной упор на особые нематериальные факторы — «план эмерджентной эволюции», «фактор целостности», «организатор» и т. п. Ярким представителем второй группы является со­временный немецкий биолог М. Гартман. Заявляя, что правомерно только каузальное познание природы, он подвергает критике имманентную телеологию Аристо­теля и его современных поклонников. Вместе с тем Гартман склоняется к признанию учения Канта о «цели природы». Саму причинность он вместе с Кантом толкует как нечто данное a priori. Формально признав познаваемость причинных связей, Гартман в то же время заявляет, будто выяснение внутренней необхо­димости происхождения А из Б лежит за границами познания и потому в принципе невозможно. Так, кантовский априоризм и агностицизм самого Гартмана сводит на нет его исходные детерминистические по­сылки.

Некоторые зарубежные биологи, стремясь прими­рить детерминизм с телеологией, утверждают, что в живой природе в отличие от неживой детерминиро­ваны не все явления, что здесь существует лишь ве­роятность событий. «...Никогда не было правильным,— считает Дессауэр,— даже внутри механистического мышления говорить о полной детерминации событий. Функции как отдельные черты детерминированы. Со­бытия являются открытыми».

Так от механического детерминизма тянутся нити к финализму, а от него — все к тому же упованию на волю случая, характерному для «ультраселекционизма». С другой стороны, биологи, стоящие на пози­циях ультраселекционизма, признают явление преадаптации, т. е. образование мутантов, приспособленных к известным условиям еще до того, как они попадут в них, т. е. как бы предвосхищая характер этих усло­вий. Иначе говоря, ультраселекционисты склонны и случай толковать в духе телеологии. Таким образом, механический детерминизм смыкается с финализмом, а этот последний — с ультраселекционизмом и наобо­рот. Гносеологической основой таких уклонений в сто­рону индетерминизма является извращенное толкова­ние соотношения необходимости и случайности. Пра­вильно понять вопрос об их соотношении можно только с позиций марксистско-ленинской философии, которая сознательно положена в основу мичуринского направления в биологии.

Обобщая с позиций диалектического материализма данные сельскохозяйственной практики, а также мно­гочисленные биологические эксперименты, мичурин­ское учение показало, что наследственная изменчивость организмов, будучи закономерной, необходимой, в то же время не лишена момента случайности. Современное состояние биологии еще не позволяет с точностью уста­навливать причины каждого из таких случайных от­клонений, но уже и теперь совершенно очевидно, что индивидуальные вариации обусловлены какими-то до­полнительными (по отношению к главной причине, определяющей общее направление изменчивости дан­ной популяции) внешними факторами, а также инди­видуальными особенностями каждой из изменяющихся особей.

Между причиной и следствием всегда существует необходимая связь, определенное качественное соот­ветствие. Поэтому ассимилируемые организмом в про­цессе его онтогенеза новые условия жизни вызывают вполне определенные, адекватные им изменения на­следственности, т. о. такие изменения, в результате ко­торых в организме вырабатывается потребность в усло­виях, первоначально их вызвавших

Качественное соответствие между изменением ассимилируемых условий жизни и изменениями на­следственности давно известно из практики акклима­тизации, когда в результате выращивания растений и животных в непривычных для них условиях они при­обретают новые, ранее отсутствовавшие у них свойства и признаки.

Представления о закономерном, адекватном харак­тере изменчивости основываются, в частности, на успешных экспериментах И. В. Мичурина и его после­дователей по направленному воспитанию растений: с помощью подстановки им новых условий жизни.

Эксперименты по управлению природой организ­мов показали также, что этот процесс совершается значительно легче, если предварительно был сломан консерватизм их наследственности. Живые тела стано­вятся в этом случае более лабильными, восприимчи­выми к воздействиям среды. Такое явление, полу­чившее в биологии наименование «расшатывания» наследственности, достигается либо с помощью гибри­дизации (половой или вегетативной), либо изменением условий жизни. Измененные условия жизни высту­пают здесь сначала в качестве фактора, расшатываю­щего наследственность, а затем в качестве причи­ны, направляющей ее изменение по определенному руслу.

Так же обстоит дело и с вегетативной гибридиза­цией, где пластические вещества привоя (или, наобо­рот, подвоя) в начале могут привести наследствен­ность подвоя (соответственно привоя) в лабильное со­стояние, а затем уже изменяют ее в определенном направлении. Вегетативные гибриды служат особенно наглядным доказательством закономерного соответ­ствия между изменением наследственности и ассими­лируемыми условиями. В самом деле, вещества, передаваемые привоем (подвоем) в тело подвоя (привоя) являются по отношению к нему как бы внешними условиями. Вместе с тем они приводят к возникнове­нию у него признаков, свойственных другому компо­ненту. Таковы примеры с превращением желтоплодных томатов в красноплодные (и наоборот), белоклубневого картофеля в красноклубневый (и наоборот), неморозостойких сортов яблони в морозостойкие и т. д. В последние десять — пятнадцать лет были полу­чены положительные данные также и по вегетативной гибридизации у животных (X. Ф. Кушнер, П. М. Сопиков, К. Братанов, А. Н. Студитский и др.).

Явление, близкое к вегетативной гибридизации, широко наблюдается и в микробиологии: под влия­нием выделений бактерий одного вида помещаемые в эту среду бактерии другого вида приобретают многие свойства и признаки первых. Нечто подобное имеет место и в получившем широкую известность явлении «трансформации» бактерий. Это явление заключается в том, что микробы одной формы при выращивании на питательной среде, содержащей ДНК другой формы, приобретают свойства последней. Так, американские биологи Эвери, Маклеод и Маккарти выделили ДНК из пневмококков, обладающих массивной полисахаридной капсулой, и добавили ее в питательную среду, в которой жили пневмококки, лишенные такой капсулы. В результате они приобрели такую же капсулу, как и первые. Аналогичные опыты были проделаны впослед­ствии многими другими микробиологами. Все эти опыты еще и еще раз показывают, что процесс изменчивости совершается закономерно, адекватно изменяющимся условиям жизни.