Крупнейшие регионы-поставщики налогов и уровень их собираемости

Субъекты РФ		Поступления налогов и сборов в бюджеты (в % к итогу по РФ)				Задолженность по налогам и сборам (в % к итогу по РФ) в 1999 г.
	Всего			в т.ч. в федеральный		Всего	Федераль-
	1999		1998	1999	1998		ному
Москва	23,8		22,1	32,7	32,9	7,5	6,0
Ханты-Мансийский АО	6,5		5,4	6,1	4,9	5,3	5,7
Санкт-Петербург	4,3		4,7	4,7	5,1	5,0	4,3
Московская обл.	4,1		5,1	4,5	6,7	7,2	9,1
Красноярский край	3,1		2,6	2,1	1,6	2,7	2,8
Самарская обл.	2,9		2,9	3,5	3,1	3,8	3,6
Свердловская обл.	2,9		3,2	1,9	2,9	3,8	4,4
Ямало-Ненецкий АО	2,7		3,0	3,1	2,3	2,3	2,5
Башкортостан	2,6		2,3	1,5	1,2	4,9	2,8
Татарстан	2,4		2,3	0,7	0,8	3,0	2,5
Челябинская обл.	2,4		2,1	1,2	1,1	2,8	2,7
Краснодарский край	2,2		1,9	2,3	2,0	1,4	1,3
Пермская обл.	2,1		1,8	2,1	1,5	1,9	1,8
Нижегородская обл.	1,7		2,3	1,7	1,2	2,7	3,2
Кемеровская обл.	1,4		1,8	1,0	1,4	3,4	4,0
Суммарно 10 лидеров**	55,3		53,3	63,0	63,6	46,8	46,0

* По оперативным данным МНС на 1.12, без поступлений в целевые бюджетные и внебюджетные фонды; курсивом в списке выделены 10 главных “доноров”, жирным шрифтом - главные должники РФ в 1999 г.

** Переменного состава по каждому из списков

Республики в составе РФ собрали 11% налогов, перечислив в федеральный бюджет менее 8%, причем за ними числилось 13% недоимок. Десять главных “доноров” фиксированного состава, формирующие более 1/2 консолидированного бюджета и 3/5 поступлений в федеральный, в сумме задолженности имеют более скромную долю – 2/5. Но это благодаря столице, чьи долги относительно собранных и перечисленных налогов минимальны. Большинство же лидеров собирают налоги не лучше прочих регионов, Московская, Нижегородская, Свердловская, Челябинская области – хуже, а “чемпионом” в этой категории стал Кузбасс, к декабрю недодавший в бюджет РФ втрое больше, чем перечислил. К неважным сборщикам относятся Курская, Воронежская, Ульяновская области, республика Коми. Интересно, что недобирающие налоги регионы нередко имеют жестких (сильных) губернаторов, претендующих на роль политиков федерального уровня.

Предприятия: новые и старые

Одним из признаков активности рыночных экономик считается образование и ликвидация субъектов деятельности, учитываемых в России Единым госрегистром. Ввиду численного преобладания малых и средних фирм именно они определяют динамику данных в ЕГРПО, именуемую Госкомстатом “демографией” предприятий и организаций. Их общее число, продолжая расти, в 1999 г. перевалило за 3 миллиона. И если в прежние годы прирост убывал, то теперь поднялся до 197 тыс. единиц. При этом упал вклад в него Москвы (с 38 до 31%), где снизился и абсолютный прирост. Увеличилась доля предприятий, создаваемых в регионах – мощных (Подмосковье, русско-кавказские, лидеры Урало-Поволжья и Сибири, где Новосибирск опередил Тюмень с округами) и не очень.

На 10-11% прибавилось хозяйствующих субъектов в Ленинградской и Ярославской областях, на 8-9% – в Тверской и Вологодской (при 7% по РФ). Алтай, Ингушетия, Чукотка и Эвенкия не в счет. Индекс там мог быть и выше за счет остаточного эффекта свободных зон (внутренних оффшоров), но доля двадцати регионов-аутсайдеров, куда все они входят, не дошла до 3,3% в общем числе предприятий и до 1,6% в их годовом приросте. С другой стороны, в девяти-десяти регионах их поубавилось. Помимо Адыгеи, Тывы, Сахалина и других окраин, сюда второй год подряд попала Костромская и – неожиданно, впервые – Новгородская область. Правда, сокращение в обоих случаях составило всего 1%.

По соотношению вновь регистрируемых и официально ликвидируемых предприятий все равно выделяются в первую очередь города федерального подчинения. В Москве на одно снятое с учета за январь-ноябрь пришлось 38, в Петербурге – 30, в Ингушской “зоне” – 16 новых. В среднем по России это отношение составило 4,4, а в регионах с общей убылью предприятий оно было ниже единицы. В целом, как показывает карта, высокой активностью по этому признаку выделялись центральная и западная части страны, Свердловская и Камчатская области. На два столичных региона пришлось 38% вновь зарегистрированных и 32% упраздненных предприятий.

Статистики предупреждают: реально прервали или совсем прекратили свою деятельность более трети числящихся в ЕГРПО предприятий, а оформили ликвидацию лишь 2%. Этот систематический дефект сказывается на приведенных данных, как и наличие фактически действующих предприятий теневой сферы. Такая группа коммерческих организаций, как банки, весь год хранила “живые трупы” – жертвы 17 августа. Так, СБС-Агро к 2000 г. занимал восьмую строку российского рейтинга и был абсолютным лидером... по объему убытков (Интерфакс-100, Андреев, 2000). Отсюда нарекания в адрес ЦБ и иных органов, а также подозрения во включении таких банков в схемы уклонения от налогов.

В целом посткризисный рост не возместил обвала банковских активов, достигших лишь 85% от уровня середины 1998 г. У населения не осталось альтернативы Сбербанку, где к концу года сосредоточились 32% активов, 83% вкладов физических лиц и лишь 21% – предприятий. Последними занялись карманные банки бизнес-групп и губернаторов, что не привело к провинциализации списка лидеров. В первой двадцатке по активам без Сбербанка число немосковских за год снизилось с 5 до 3-4 (сургутский, два питерских и с натяжкой уфимский Башкредитбанк, формально занявший 21-е место), а их доля в активах 20 банков – с 12,6% до 10,4%. Столице как финансовому центру страны конкурентов все равно нет. Правда, конкурентами становятся западные банки. Дойче Банк и Ситибанк за 1999 г. заняли 2-е и 3-е места в России по балансовой прибыли.

Данные ЕГРПРО подтверждают факт быстрого “размножении” фирм в иностранной собственности. Рост частных российских снизился до среднего уровня, но это уже 3/4 всех субъектов деятельности. Зато растут муниципальные, отчасти из-за передачи на местные балансы объектов соцкультбыта; от них сильно отстают предприятия в региональной и федеральной собственности. В отраслевом разрезе прибавилось не столько промышленных, финансовых и тем паче не сельскохозяйственных учреждений (их число с 1997 г. сокращается), сколько общекоммерческих, риэлтерских и образовательных. Это связано как с расширением рынков, так и с дроблением фирм, ищущих специальные ниши. Стабильно высоки темпы расширения предприятий розничной торговли, составляющих треть всех зарегистрированных в стране фирм.

Рынок товаров и услуг

Розничная торговля – прекрасный индикатор рынка. Падение ее оборотов стало опережать сезонное еще весной 1998 г. После краткого августовского ажиотажа рынок совсем “просел” и оживился лишь к 2000 г. За два года спад достиг 11%, у торгующих организаций – 15% (у крупных еще больше), в общественном питании – 18,5%. Вещевые и продовольственные рынки обороты почти не сбавили, и их доля, уже опустившаяся ниже 30%, снова поднялась до трети. Следствием кризиса стал рост доли продуктов питания, как менее эластичной группы, в составе продаж. В 1998 г. они сократились даже по алкогольным напиткам, кроме самых крепких, а в 1999 г. увеличилась опять; реализация пива выросла на 13-14%, почти возместив кризисное сжатие этого рынка. Подъем в IV квартале достигнут уже в основном за счет непродовольственных товаров, и это верный признак выхода из потребительского шока 1998 г.

А вот рост объема платных услуг за два года на пару процентов – явление во многом иного рода. Хотя и по ним индексы даются в сопоставимых ценах, нужно учесть расширение самой сферы платности. Еще лет пять тому назад традиционно платные услуги прачечных, парикмахерских, ателье перевешивали оплачиваемую часть жилищно-коммунальных, теперь же картина обратная (17% и 23%) и продолжает меняться в том же русле. Бытовые услуги за 1998 г. сократились на 4-5% и не выросли в 1999. Платных услуг в сфере культуры и санитарно-оздоровительной за год было оказано меньше, вернее, их рост в организованном секторе не перекрыл сильнейшего спада в индивидуальном. Зато растут услуги в области права, образования, связи.

Одним из феноменов российского рынка, вроде бы покончившего с дефицитом товаров и услуг, с “голодными губерниями”, стала Москва. Ее вклад в розничный товарооборот страны с 11-12% в начале 90-х годов вырос до 23% к 1995 г. и продолжал повышаться. У парадокса есть несколько объяснений. Высокий платежеспособный спрос при концентрации в городе сверхдоходов, обилии приезжих, высоких ценах. Его уникальное транспортное положение и инфраструктура (склады, биржи, штаб-квартиры), сделавшие столицу ведущим деловым центром и дистрибьютором товаров, в т. ч. до 40% импортных (Скатерщикова, 1999). Развитие мелкооптовой торговли, часто проходящей в статистике по разделу розничной, но снабжающей массу ”челноков” – полупрофессионалов, которые сменили старосоветских коммивояжеров-любителей в деле развоза товара по губерниям.

Что же изменилось за два года нового потребительского кризиса и настоящего обвала импорта? Судя по таблице 3, немногое. Москва ежегодно прибавляла к своему торговому весу по одному процентному пункту, и он вплотную подошел к 30%. Ее доля в объеме платных услуг пониже, но тоже внушительна: 27%. На этом фоне все прочие регионы выглядят скромно. Самый заметный сдвиг – это подъем Подмосковья с 5-го места на 2-е, что может объясняться переключением его жителей, традиционно “подключенных” к столичным потребительским благам, на местные ввиду их меньшего вздорожания. Москва и впрямь играет неблаговидную роль главного генератора инфляции, где потребительские цены выросли в 3 раза (в среднем по России – в 2,5).

Обращает на себя внимание тот факт, что на этот раз, в отличие от гиперинфляционного начала 90-х годов, цены галопировали скорее в западных районах, чем в северных и восточных, представленных в списке лидеров Тюменской, Новосибирской, Иркутской областями и Красноярским краем. Оптовые цены на промышленную продукцию в 1998 г. все еще росли быстрее на крайнем северо-востоке (Магадан, Камчатка), а в 1999 г. первенство вдруг перешло к ряду южных регионов, особенно соседей Чечни (“чемпионом” стала Ингушетия), а также к ведущим производителям нефтепродуктов (Башкирия, Омск). Общий сдвиг инфляции к югу и западу несомненно влиял на все стоимостные показатели.

У организованной оптовой торговли есть свои особенности. Двухлетний анализ здесь не имеет смысла ввиду смены тенденции (рост в 1998 и спад в 1999 г., никак не согласующийся с ростом производства), а также наличия за 1997 г. лишь данных по крупным и средним организациям, на которые приходилось менее 30% оборота. Впрочем, и более полные ненадежны и неполны, ибо почти 2/3 всех оптовых продаж осуществляют сами предприятия. Эти продажи, в отличие от 1998 г., как раз выросли, но их региональная сводка пока не публиковалась. Организованный же сектор заметнее всего сдавал позиции в Москве, доля которой упала, тем самым снизив общий вклад регионов-лидеров и слегка “приподняв” вклад аутсайдеров. В реальных условиях сегодняшней России это говорит отнюдь не об успехе, а скорее наоборот – о разладе и фрагментации оптового рынка, состояние которого может оказаться одним из главных препятствий для дальнейшего роста экономики.

Доходы и занятость

Сравнение доходов населения в 1999 и 1998 гг. – непростая задача, поскольку в обоих случаях среднегодовые показатели суммируют разнонаправленные тенденции. Данные 1998 года включают докризисную и послекризисную составляющие, разной была динамика доходов и в рамках 1999 г. По среднегодовым показателям картина года выглядит удручающе: сравнительно с предыдущим номинальные (без учета инфляции) денежные доходы выросли в стране на 58%, а прожиточный минимум – на 84%, ведь до августа 1998 г. ПМ был куда ниже. В среднем душевого дохода в том году хватало на пару ПМ, а в 1999 г. – лишь на 1,72. Следовательно, в среднем за 1999 г. покупательная способность доходов упала, а реальные располагаемые доходы (с учетом инфляции) составили 85% от уровня 1998 г.

Однако если рассматривать динамику в пределах 1999 г., то картина получится иная. В первом квартале отношение дохода к ПМ было рекордно низким (1,50), а с августа-сентября начался устойчивый рост, и в четвертом квартале покупательная способность доходов, по предварительным данным, вернулась к уровню 1998 г. (2,07). Опережающий рост доходов снова снизил долю бедного населения, доходы которого ниже ПМ, с 38% в начале года до 30% в декабре. Это еще очень плохо, но важно подчеркнуть, что переломлена тенденция посткризисного ухудшения уровня жизни. С ноября 1999 г. реальные располагаемые доходы превысили уровень соответствующего периода прошлого года. Рост доходов населения в конце года стал важным фактором, поддержавшим промышленный рост.

Напомним, что огромные межрегиональные различия по доходам и их покупательной способности возникли еще в начале реформ, и тому были объективные причины – механизм выравнивания методами плановой экономики приказал долго жить, а наступивший экономический кризис с неизбежностью усилил территориальное неравенство. Финансовый кризис августа 1998 г. не сократил пропасть между Москвой и нефтегазовыми округами с одной стороны и остальной Россией с другой. Но сложившаяся за 90-е годы картина территориального неравенства все же достаточно привычна для населения. С точки зрения электорального поведения более важны последние изменения в уровне доходов, наиболее чувствительные для потребителей товаров и услуг.

Сравнив отношение душевых денежных доходов к прожиточному минимуму в ноябре 1998 г. и в том же месяце 1999 г. (декабрьские показатели нерепрезентативны из-за массовых выплат в конце года), мы найдем его в среднем по России одинаковым (1,84). Однако восстановление покупательной способности доходов к концу 1999 г. не было повсеместным. Примечательно падение этой способности у москвичей: с 5,4 до 4,1 в августе с последующим ростом до 4,9 в ноябре. Тем не менее их суммарные доходы составляют 23% доходов всех россиян, хотя в столице проживает менее 6% населения страны. Несмотря на сокращение реальных доходов в столице (на 9%, тогда как в Петербурге они выросли на 12%), здесь по-прежнему живет самая обеспеченная часть граждан России.

К концу года восстановилась покупательная способность доходов в нефтяном Ханты-Мансийском АО (3,6); спад в газовом Ямало-Ненецком компенсирован лишь частично (с 4,0 до 3,0 и затем до 3,3). Эти округа по доходам следуют за Москвой. Прошлогодний уровень почти достигнут еще в 9 регионах, где он был выше среднего по России, а то и превышен, причем в этом перечне исключительно нефтедобывающие регионы: республики Коми (с 2,0 до 2,4), Татарстан (с 1,8 до 2,0), Башкирия (с 1,9 до 2,1). Самарская область не добралась до уровня ноября прошлого года (2,8), но сохранила четвертое место (2,4) после столицы и тюменских округов. Близки к прошлогодним доходы таких регионов-экстравертов, как Мурманский, Новгородский, Липецкий, Иркутский, Красноярский (1,9-2,1). Из группы “старых богатых” выпала только Пермская область, где покупательная способность доходов опустилась ниже среднероссийского уровня (с 2,2 до 1,7).

Новыми “богатыми” с показателями выше среднероссийских стали другие экспортеры – Челябинская (металлургия) и Томская область (нефтедобыча и химия). Рост покупательной способности доходов в них был весьма существенным (с 1,4-1,6 до 1,9). Еще одним полюсом роста доходов стали некоторые южные регионы с развитой пищевой промышленностью, отстававшие в предыдущие годы, в первую очередь Краснодарский край (с 1,8 до 2,1) и легализовавшая алкогольное производство Северная Осетия (с 1,4 до 2,3).

В большинстве областей Центра, Северо-Запада и Поволжья с невысокой покупательной способностью доходов (1,1-1,5) она осталась прежней или немного сократилась. Значит, начавшийся промышленный рост в импортозамещающих отраслях не отразился на динамике доходов. Два заметных исключения – Ярославская и Свердловская области, где отношение доходов к ПМ выросло с 1,4 до 1,7, вернувшись на докризисный уровень. Рост показателя на 10-15% (до 1,2-1,3) отмечен в Архангельской области, Хакасии, аграрном Алтайском крае, а резкое сокращение покупательной способности произошло в ранее средних по доходам Омской и Воронежской областях (с 1,8 до 1,4) и в давно близких к бедным Новосибирской и Волгоградской (с 1,4 до 1,1). Политические последствия потери доходов не всегда очевидны, но возможно, что и по этой причине Омская область оказалась в числе немногих регионов, проголосовавших за Зюганова на президентских выборах 2000 г.

Крайне недостаточные доходы – меньше прожиточного минимума – имели 16 беднейших регионов, причем их число по сравнению с ноябрем 1998 г. увеличилось на 6. Это экономически и политически кризисные республики Северного Кавказа (Дагестан, Ингушетия и Карачаево-Черкесия), а также Марий Эл, Чувашия и слаборазвитые автономные округа (Коми-Пермяцкий, Корякский и Чукотский, Усть-Ордынский и Агинский Бурятские), Еврейская автономная область и республика Тыва. В группу входят и наиболее проблемные русские области – Ивановская, Тверская, Кировская и Читинская. Если последняя относится к бедным уже давно, то жители областей Европейской части в прошлом году были в лучшем положении.

Итак, за 1999 г. в большинстве регионов снижение покупательной способности доходов приостановлено, появились признаки положительной динамики. Однако посткризисный рост не успел возместить всех кризисных потерь. К тому же на первых порах он часто усиливает поляризацию по уровню доходов. Его восстановление в небедных регионах экспортной ориентации протекало быстрее, чем в большинстве тех (с низким уровнем жизни), где рост производства, замещающего импорт на увязшем в неплатежах внутреннем рынке, пока не привел к заметной конвертации этого роста в заработки работников. Дистанция между богатейшим и беднейшим регионами вновь увеличилась: покупательная способность доходов в Москве выше, чем в Агинском Бурятском АО, уже не в 10,5, а в 12,8 раза. Хуже того, как видно на рис. 4, возросло число регионов, социальное состояние которых можно определить как состояние застойной бедности.

Конечно, статистика денежных доходов неадекватно отражает положение безденежной периферии, живущей натуральным хозяйством и имеющей, как все регионы, свои теневые ресурсы выживания. Но если средняя зарплата в 6 регионах ниже ПМ трудоспоспобного жителя, а в 4-8-ми ее едва хватает самому работнику, то это о чем-то говорит. Список таких субъектов меняется мало, что тоже свидетельствует о застойности явления и о его слабой реакции на экономическую динамику.

Занятость населения в 1999 г. увеличилась заметнее доходов. Конечно, судить об этом лучше не по зарегистрированной безработице, заниженной из-за недоучета числа ищущих работу, отказов в регистрации и т. д. Но он публикуется оперативно, позволяя проследить некоторые тенденции, скажем в известных полюсах напряженности: южном (республики Кавказа и Калмыкия), северном европейском, центральном старопромышленном (Псковская, Владимирская, Ивановская, Кировская области и Удмуртия), восточно-сибирском и дальневосточном (это в основном их округа и Сахалинская обл.).

В 1998 г. безработица в Европейском Центре оставалась стабильной или даже снижалась, а на севере и востоке она росла, и весьма быстро. За 1999 г. благодаря промышленному подъему зарегистрированная безработица в России сократилась с 2,7% до 1,7%, и почти во всех регионах. Сохранились очаги острой безработицы: Дагестан, Ингушетия, Корякский АО (6-9%). Заметнее прогресс в других республиках Северного Кавказа и Волго-Вятки (кроме Марий Эл), в Сибири и на Дальнем Востоке. Сильнее всего зарегистрированная безработица сократилась там, где она и так была невысока – в Центральной России, Поволжье и на юге Урала, но этот процесс охватил также и депрессивные старопромышленные регионы, и Европейский Север (с 4-5% до 3-4%), где наблюдался заметный рост производства. В силу разных темпов снижения показателя в относительно худшем положении оказались восточные районы России, хотя остаются проблемные зоны и в Европейской части, прежде всего в республиках Северного Кавказа и на Севере.

Весьма рельефный показатель напряженности на официальном рынке труда (нагрузка на заявленную предприятиями вакансию) в ноябре 1999 г. это подтверждает. В Москве, Санкт-Петербурге, Краснодарском крае, Ростовской области, а также в Оренбуржье рабочих мест было больше, чем регистрируемых претендентов, на Европейском Севере последних насчитывалось более десяти на одно место, в Дагестане и Калмыкии – более 30, в Ингушетии – 480, а в Агинском Бурятском АО пара тысяч человек претендовала... на одно единственное официально вакантное рабочее место.

Таким образом, динамика зарегистрированной безработицы подтверждает общую с экономической тенденцию – северные и восточные районы нового освоения наряду с бедными и политически нестабильными республиками Северного Кавказа становятся самыми тяжелыми по социально-экономическому положению зонами России. В какой-то степени это сказалось на результатах президентских выборов: в северо-восточных регионах протестный характер голосования на этот раз был выражен достаточно сильно.

Можно сделать еще ряд выводов относительно более длительной перспективы социально-экономического развития регионов России.

Пока в стране продолжался затяжной спад, многим думалось, что рост производства –лучшее лекарство от всех проблем. Но вот он начался, и оказалось, что очаги бедности и социальной безнадежности остаются не только там, где роста нет, но и там, где он есть, но сам по себе не приводит к росту уровня жизни. Для этого нужно активизировать весь воспроизводственный и распределительный механизм, причем работающему на рынок производству недостает прежде всего механизмов рыночного типа.

Сами темпы промышленного роста в большинстве регионов, в свою очередь, будут критически зависеть от темпов роста доходов населения России. Без этого наиболее динамично развивающиеся импортозамещающие производства рано или поздно (и, скорее всего, весьма скоро) упрутся в потолок спроса.

В стране по существу спонтанно произошла смена модели ожидаемого и реального развития, что ведет к известному изменению отраслевых и территориальных пропорций – “возвратному” по сравнению с наблюдавшимися в первой половине 90-х годов. В связи с этим ждать новых ускорений и подъемов от экспортно-сырьевых регионов не стоит, для них сохранение умеренных темпов роста уже будет достижением.

Деградация Севера и нарастающее отставание слаборазвитых регионов, судя по всему, продолжатся. В такой небогатой стране, как Россия, пока нет средств на действенную региональную политику поддержки экономически слабых, неспособных к саморазвитию территорий и на компенсацию сложных условий жизни.

Политически ключевой вопрос о том, кто (персонально и институционально) “оседлает” начавшийся подъем, остается в значительной мере открытым даже после важного раунда обновления высших федеральных органов, ведь общий вектор их экономических установок и курса, мягко говоря, не вполне очевиден. Между тем, появление более прочной, легитимной и “молодой” власти заставляет думать, что она будет активнее прежней и что ее воздействие на все сферы общества, включая жизнь регионов, усилится. А от этого тоже зависит и их экономика, и социальное состояние.