Экзистенциалистские формы мужества быть самим собой

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

Поздний романтизм, «богема» и романтический натурализм подготовили путь современному экзистенциализму — наиболее радикальной форме мужества быть самим собой. Несмотря на обилие новейшей литературы об экзистенциализме, для целей нашего исследования необходимо рассмотреть его онтологический характер и отношение к мужеству быть.

Прежде всего, необходимо различать экзистенциальную позицию — и собственно экзистенциализм, философский или художественный. Экзистенциальная позиция есть позиция вовлеченности, участия, в противовес чисто теоретической или беспристрастной позиции. В этом смысле определение «экзистенциальная» указывает на «участие в ситуации» (особенно в ситуации познания) всем существованием данного человека. Это включает временные, пространственные, исторические, психологические, социологические и биологические параметры. Сюда же входит и конечная свобода, преобразующая их. Экзистенциальное знание есть такое знание, в котором участвуют все эти параметры, т, е. все в целом существование познающего. Может показаться, что это противоречит требованию обязательной объективности знания и требованию беспристрастности познавательного акта. Но ведь знание зависит от своего объекта. Есть такие сферы реальности (точнее, сферы абстракций реальности), в которых адекватный познавательный подход — возможно полная беспристрастность. К этой области относится все, что может быть выражено языком количественных измерений. Но такой подход совершенно неадекватен применительно к реальности в ее бесконечной конкретности.

Я, ставшее предметом вычислений и операций, перестает быть Я, Оно становится вещью. Чтобы знать, что есть Я, необходимо участвовать в Я. Участвуя же в нем — мы изменяем его. Во всяком экзистенциальном знании субъект и объект преобразуются самим актом познания. Экзистенциальное знание основано на встрече, в которой создается и узнается некоторое новое значение. Знание какого-то человека, знание истории, знание духовного творения, религиозное знание — все это носит экзистенциальный характер. Данное обстоятельство не исключает теоретической объективности основанной на беспристрастности, но ограничивает позицию остранения, делая ее одним из элементов внутри всеобъемлющего познавательного участия. Можно иметь точное и беспристрастное знание о другом человеке, его психологическом типе, его предсказуемых реакциях, но, зная все это, вы не знаете самого человека, 

81

его центрированного Я, его знания себя. Только участвуя в его Я — совершая экзистенциальный прорыв в центр его бытия — вы узнаете его в ситуации вашего прорыва к нему. Таково первое значение «экзистенциального». Экзистенциальное означает позицию участия — участия собственным существованием в существовании другого.

Второе значение «экзистенциального» относится не к позиции, а к содержанию. Этим характеризуется особая форма философии — экзистенциализм. Его мы и рассмотрим, поскольку именно в нем, как уже отмечалось, мужество быть самим собой нашло свою наиболее радикальную форму. Но прежде покажем, почему и позиция, и содержание могут быть обозначены словами, которые коренятся в общем термине «экзистенция» (лат. existentia — существование). У экзистенциальной позиции и экзистенциалистского содержания есть нечто общее: это такое понимание человеческой ситуации, которое противостоит пониманию не-экзистенциальному. Эссенциализм предполагает, что человек способен в познании и в жизни преодолеть конечность, отчуждение и неопределенность человеческого существования. Классическое выражение эссенциализма дает система Гегеля. Когда Киркегор порвал с эссенциальной системой Гегеля, он поступил двояко: провозгласил некую экзистенциальную позицию и обосновал философию существования, экзистенциализм. Он понял, что знание того, что для нас бесконечно важно, возможно лишь в позиции бесконечной заинтересованности, в экзистенциальной позиции. Кроме того, он развил антропологическое учение, которое описывает отчуждение человека от собственной сущностной природы в терминах тревоги и отчаяния. Находясь в экзистенциальной ситуации конечности и отчуждения, человек может достичь истины лишь с экзистенциальной позиции. «Человек не сидит на престоле Бога», участвуя в Его сущностном знании всего сущего. Человек не обладает позицией чистой объективности по ту сторону собственной конечности и отчуждения. Его познавательная способность так же обусловлена его существованием, как и все его бытие. Здесь связь двух значений «экзистенциального».

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИСТСКАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Обращаясь теперь к экзистенциализму не как позиции, а как содержанию, мы можем различать три его значения: экзистенциализм как точка зрения, как протест, как способ выражения. Экзистенциальная точка зрения присутствует во многих теологических системах, во многих философских и художественных течениях. Но она остается точкой зрения, которая иногда даже не признается как таковая. После возникновения отдельных его предтеч экзистенциализм как протест

82

стал сознательным движением начиная со второй трети XIX века и в значительной степени определил судьбу XX века. Экзистенциализм как способ выражения характеризует философию, искусство и литературу периода двух мировых войн — повсеместное распространение тревоги сомнения и бессмысленности. Он остается способом выражения и нашей сегодняшней ситуации.

Приведем несколько примеров экзистенциалистской точки зрения. Наиболее характерен и в то же время наиболее важен для развития всех форм экзистенциализма Платон. Вслед за орфическим учением об условиях человеческого существования он учит об отделении человеческой души от своего «дома» в сфере чистых сущностей. Человек отчужден от того, чем он является по своему существу. Его существование в преходящем мире противоречит его сущностному участию в вечном мире идей. Все это выражено на языке мифа, поскольку существование сопротивляется умозрительному обобщению. Только сфера сущностей допускает структурный анализ. Всякий раз, когда Платон прибегает к мифу, он описывает переход от сущностного бытия к экзистенциальному отчуждению — и возвращение «домой». Платоновское различение сущностной и экзистенциальной сфер оказалось фундаментальным для всего будущего развития. Оно лежит и в основе современного экзистенциализма.

Другие примеры экзистенциалистской точки зрения — классические христианские учения о грехопадении и спасении. Их структура отчасти подобна платоновской. Как и у Платона, сущностная природа человека и мира блага. В христианской мысли она блага потому, что она творение Божие. Но сущностная или тварная благость утрачена человеком. Падение и грех извратили не только его этические, но и познавательные свойства. Он — пленник конфликтов собственного существования; не в силах вырваться из них и его разум. Но как у Платона над-историческая память не может быть до конца утрачена даже в самых отчужденных формах человеческого существования, так и в христианстве сущностная структура человека и его мира сохраняется: поддерживает и направляет ее творческая сила Бога, а это создает возможность не только некоторого блага, но и некоторой истины. Только благодаря этому и может человек сознавать конфликты собственного экзистенциального состояния и надеяться на восстановление своего сущностного бытия.

И платонизм, и классическая христианская теология обладают экзистенциальной точкой зрения. Она определяет их общее понимание человеческой ситуации. Но ни платонизм, ни христианство нельзя назвать экзистенциализмом в точном смысле этого слова. Экзистенциалистская точка зрения включена в рамки их эссенциалистской онтологии. Это справедливо не только в отношении Платона, но и в отношении Августина, несмотря на то, что его теология содержит самые 

83

глубокие прозрения негативной глубины человеческого опыта, более чем чья-либо даже во времена раннего христианства, и несмотря на то, что ему пришлось защищать свое учение о человеке от эссенциалистского морализма Пелагия.

Продолжая августиновский анализ условий человеческого существования, заметам, что монашеское и мистическое «самоиспытание» открыло обширный материал психологии подсознательного, который вошел в теологические разделы о тварности, грехе и освящении человека. Опыт внутреннего самопознания выразился в средневековом понимании демонического; к нему прибегали исповедники, особенно в монастырях. Многие темы, которые теперь изучают психология подсознательного и новейший экзистенциализм, были хорошо знакомы религиозным «аналитикам» Средних веков. Их знали и реформаторы, в особенности Лютер, чьи диалектические описания неоднозначности блага, демонического отчаяния и нужды в Божественном прощении глубоко укоренены в средневековом исследовании человеческой души в ее отношении к Богу.

Величайшим поэтическим выражением экзистенциалистской точки зрения Средневековья стала «Божественная комедия» Данте. Как и монашеская психология подсознательного, она остается в рамках схоластической онтологии. Но в этих границах она достигает и предельных глубин человеческого саморазрушения и отчаяния, и предельных высот мужества и спасения, и в поэтических символах дает всеобъемлющее экзистенциальное учение о человеке. Некоторые ренессансные художники в своей графике и живописи предвосхитили современное экзистенциалистское искусство. Демонические сюжеты, привлекавшие Босха, Брейгеля, Грюневальда, испанцев и южных итальянцев, позднеготических мастеров массовых сцен и многих других, выражают экзистенциальное понимание человеческой ситуации (вспомним, например, «Вавилонскую башню» Брейгеля). Но никто из них окончательно не порвал со средневековой традицией. Это была все еще экзистенциалистская точка зрения, но не экзистенциализм.

В связи с рождением современного индивидуализма я уже упоминал о номиналистском расколе универсалий на индивидуальные предметы. В номинализме есть нечто, предвосхищающее мотивы современного экзистенциализма. Например, его иррационализм, возникший в результате атак Дунса Скотта и Оккама на философию сущностей. Акцент на случайности всего сущего делает и волю Бога, и бытие человека случайным. Это сообщает человеку ощущение явного отсутствия категорической необходимости не только в нем самом, но и в мире. И это внушает ему тревогу. Другой мотив современного экзистенциализма, предвосхищенный номинализмом, — побег в авторитет — результат распада универсалий и неспособности отдельного индивидуума проявить мужество быть самим собой. Поэтому номиналисты перекинули мост к церковному

84

авторитаризму, который в раннем и позднем Средневековье подчинил себе все и создал современный католический коллективизм. И при всем этом номинализм не был экзистенциализмом, но лишь одним из важнейших предшественников экзистенциалистского мужества быть самим собой. Номинализм не сделал решающего шага, поскольку даже у него не было намерения порвать со средневековой традицией.

Что же такое мужество быть в той ситуации, когда экзистенциалистская точка зрения еще не вышла из эссенциалистских рамок? Вообще говоря — это мужество быть частью. Но такой ответ не полон. Всюду, где есть экзистенциалистская точка зрения, есть и проблема человеческой ситуации, переживаемой отдельным человеком. В конце «Горгия» Платон ставит человека перед загробным судьей Радамантом, который определяет личную правоту или вину каждого. В классическом христианстве Вечному Суду предстоит каждый отдельный человек. У Августина всеобщность первородного греха не отменяет двойственности вечной судьбы для каждого. Монашеское и мистическое самоиспытание судит индивидуальное Я. Данте помещает каждого, в согласии с его характером, в разные сферы реальности. Художники «демонических сюжетов» создают ощущение человеческого одиночества в мире как таковом. Номинализм же преднамеренно изолирует индивидуальное. И тем не менее мужество быть во всех этих случаях не есть мужество быть самим собой. В любом случае существует некое всеобъемлющее целое, из которого это мужество выводится: небо, Царствие Божие, Божественная благодать, провиденциальная структура реальности, авторитет Церкви. Однако это не есть возвращение к монолитному мужеству быть частью. Это, скорее, движение — вперед или вверх — к источнику мужества, превосходящему и мужество быть частью, и мужество быть самим собой.

ОТКАЗ ОТ ЭКЗИСТЕНЦИАЛИСТСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Экзистенциалистский бунт XIX века был реакцией на утрату экзистенциалистской точки зрения, которая произошла в самом начале Нового времени. Если первый период Возрождения, представленный Николаем Кузанским, Флорентийской Академией и раннеренессансной живописью, еще направлялся авгусгиновской традицией, то позднее Возрождение порвало с ней и создало новый научный эссенциализм В Декарте эта антиэкзистенциальная тенденция очевиднее всего. Существование человека и его мира берется в «скобки», как назвал это Гуссерль, который вывел из философии Декарта свой феноменологический метод. Человек становится чистой сознательностью, голым эпистемологическим субъектом. Мир (включая и психосоматическое бытие 

85

человека) становится объектом научного изучения и технического манипулирования. Человек в его экзистенциальных противоречиях исчезает. Как совершенно правильно показали современные философы экзистенциалисты, за декартовским cogito ergo sum (мыслю, следовательно, существую) стоит проблема природы этого sum (существую), которая гораздо значительнее, чем простая cogitatio (сознавание): это проблема существования во времени и пространстве, в условиях ограниченности (конечности) и отчуждения.

Протестантизм, в своем отказе от онтологии, казалось, вновь акцентирует внимание на экзистенциалистской точке зрения. И действительно, протестантская редукция догмы к конфронтации человеческого греха и Божественного прощения (со всеми предпосылками и следствиями этой конфронтации) близка экзистенциалистской точке зрения. Однако с существенным ограничением: богатство экзистенциального материала, открытого монашеством Средних веков в самоиспытании, было утрачено — не самими реформаторами, но их последователями, сосредоточившимися па доктринах оправдания и предопределения. Протестантские теологи подчеркивали ничем не обусловлен! пай характер Божьего суда и свободный характер Божьего прощения. Они с недоверием относились к анализу человеческого существования и не углублялись в элементы относительного и неоднозначного в человеческом состоянии. Напротив, они полагали, что подобные соображения могут ослабить те абсолютные НЕТ и ДА, которые определяют отношения Бога и человека. Но следствием такого не-экзистенциалистского учения протестантских теологов стало то, что доктринальные понятия Библейского Благовестил проповедовались в качестве объективной истины, без всякой попытки найти посредника между Благовестием и человеком в его психосоматическом и психосоциальном существовании. (Лишь под давлением социальных движений конца XIX века и в силу развития психологии в XX веке протестантизм стал более открытым для экзистенциальных проблем современной ситуации.) В кальвинизме и сектантстве человек все больше и больше превращался в абстрактный моральный субъект, подобно тому как у Декарта он был субъектом эпистемологическим. И когда в XVIII веке содержание протестантской этики приспособилось к запросам развивающегося промышленного общества, которое призывало человека к рациональному управлению самим собой и своим миром, — тогда антиэкзистенциалистская философия и антиэкзистенциалистская теология слились воедино. Рациональный субъект, нравственный и научный, вытеснил субъект экзистенциальный с его противоречиями и отчаянием.

Один из вождей этого движения, учитель автономной этики Эммануил Кант, сохранил в своей философии две возможности для экзистенциальной точки зрения: первая — это учение о дистанции между конечным человеком и высшей реальностью; вторая — учение об

86

извращенности человеческого разума радикальным злом. Но такими экзистенциалистскими допущениями Кант вызвал нападки многих из своих почитателей, включая и величайших среди них — Гете и Гегеля. Оба критика были решительными антиэкзистенциалистами. В попытке Гегеля представить всю действительность в виде системы сущностей, более или менее адекватным отражением которой является существующий мир, эссенциалистское направление в новой философии достигло своей кульминации. Существование было выведено из сущности: мир как таковой разумен. Существование есть необходимое выражение сущности. История есть проявление истинного бытия в условиях существования. Ее ход можно понять и оправдать. Мужество, побеждающее отрицательное в индивидуальной жизни, возможно для тех, кто участвует во всеобщем процессе, посредством которого абсолютный Разум реализует себя. Тревога судьбы, вины и сомнения преодолевается в восхождении через различные уровни понимания к высшему — философской интуиции самого универсального процесса. Гегель попытался соединить мужество быть частью (особенно нации) с мужеством быть самим собой (особенно мыслителя) в мужестве, которое трансцендентно обоим и обладает мистическим фоном.

Однако игнорировать экзистенциалистские элементы у Гегеля было бы заблуждением. Они гораздо сильнее, вопреки распространенному мнению. Во-первых, Гегель сознает онтологию не-бытия. Динамической силой его системы является отрицание, которое движет абсолютную Идею (область сущностей) к существованию и возвращает существование назад к абсолютной Идее (которая в процессе этого актуализирует себя как абсолютный Разум, или Дух). Гегелю ведомы тайна и тревога небытия. Однако он сводит их к самоутверждению бытия. Вторым экзистенциалистским элементом у Гегеля является его учение, согласно которому в существовании нельзя достичь ничего великого без страсти и интереса. Эта формула, приводимая им в Предисловии к Философии истории, показывает, что Гегель был знаком с прозорливыми воззрениями романтиков и философов жизни, касающиеся нерациональных пластов человеческой природы. Третьим элементом, который, подобно двум другим, глубоко повлиял на экзистенциалистских оппонентов Гегеля, представляет собой реалистическую оценку проблемы индивидуума в историческом процессе. История, говорит Гегель в своем Предисловии, не является тем местом, где индивидуум может обрести счастье. Из этого следует, что или индивидуум должен-подняться над всеобщим процессом и войти в положение интуитивно мыслящего философа, или экзистенциальная проблема индивидуума не поддается разрешению. На этом зиждился бунт экзистенциалистов против Гегеля и против мира, отраженного в его философии. 

87

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ КАК БУНТ

Бунт против эссенциалистской философии Гегеля был осуществлен при помощи экзистенциалистских элементов, которые присутствовали, хотя и в смягченной форме, в философии самого Гегеля Первым мыслителем, начавшим эту экзистенциалистскую атаку, был бывший друг Гегеля Шеллинг, от которого Гегель во многом зависел в прошлом. В старости Шеллинг создал так называемую Позитивную философию, большая часть концепций которой было использовано революционными экзистенциалистами XIX века.

Шеллинг называл эссенциализм «отрицательной философией», поскольку тот абстрагируется от реального существования; а «положительной философией» он называл работу сознания человека, переживающего, мыслящего, принимающего решения в своей исторической ситуации. Он первым использовал термин «экзистенция» (существование) в противовес философскому эссенциализму. И хотя его философия была отвергнута (ибо христианский миф он философски переизложил в экзистенциалистских терминах), он оказал влияние на многих мыслителей — и прежде всего на Киркегора.

Шопенгауэр использовал волюнтаристскую традицию для своего анти-эссенциалистского образа мысли. Он вновь открыл те свойства человеческой души и те экзистенциальные затруднения человека, которые были скрыты для эссенциалистской тенденции современной ему мысли. В то же самое время, Фейербах подчеркнул роль материальных условий человеческого существования и вывел религиозную веру из стремления человека превзойти конечность в трансцендентном мире. Макс Штирнер написал книгу, где мужество быть самим собой выразилось в форме практического солипсизма, который разрушал всякую возможность общения между людьми. К экзистенциальному бунту примыкал и Маркс — в той мере, в какой он противопоставил реальное существование человека в условиях раннего капитализма гегелевской эссенциалистской концепции примирения человека с самим собой в данном мире. Важнейшим среди всех экзистенциалистов был Ницше, чье описание европейского нигилизма показало мир, в котором человеческое существование дошло до крайней бессмысленности. Философы жизни и прагматисты пытались вывести раздвоение на субъект и объект из чего-то такого, что предшествовало бы им обоим, — т. е. из «жизни», и объяснить объективированный мир как самоотрицание творческой жизни (Дильтей, Бергсон, Зиммель, Джеймс). Один из крупнейших ученых XIX века Макс Вебер описал трагическое саморазрушение жизни, происходящее сразу же после того, как она попадает под контроль технического разума. В конце века все это было еще протестом. Сама ситуация заметно не изменилась 

88

Начиная с последнего десятилетия XIX века бунт против опредмеченного мира определил характер искусства и литературы. Если великие французские импрессионисты, несмотря на свою подчеркнутую субъективность, еще не преодолели раскола между субъективным и объективным, но трактовали сам субъект как научный объект, то начиная с Сезанна. Ван Гога и Мунка положение изменилось. С этого времени проблема существования явилась в тревожащих формах художественного экспрессионизма. Экзистенциалистский бунт на всех своих фазах открывал огромный психологический материал. Революционеры-экзистенциалисты, как, например, Бодлер и Рембо в поэзии, Флобер и Достоевский в романе. Ибсен и Стриндберг в драматургии, совершили бездну открытий, углубляясь в пустыни и джунгли человеческой души. Их прозрения подтвердила и методологически организовала психология подсознательного, возникшая в конце века. Когда 31 июля 1914 года окончился XIX век, экзистенциалистский бунт перестал быть бунтом, он стал зеркалом переживаемой действительности.

Угроза бесконечной потери — потери индивидуальной личности — толкала революционных экзистенциалистов ХIХ столетия в наступление. Они сознавали, что развивается процесс, превращающий людей в вещи, в куски реальности, которые чистая наука может расчислять, а техническая — контролировать. Идеалистическое крыло буржуазной мысли отождествило человека с простым сосудом, в котором универсалии занимают более или менее подобающее им место. Натуралистическое же крыло отождествило человека с пустым полем, на которое падают чувственные впечатления, причем то или другое из них одерживает верх в зависимости от его интенсивности. В обоих этих случаях индивидуальное Я оказалось пустым пространством, носителем чего-то такого, что не есть оно само, чего-то чуждого, такого, из-за чего Я отчуждается от самого себя. Идеализм и натурализм сходны в своем отношении к живой личности: оба исключают ее бесконечную значимость и превращают в пространство, сквозь которое проходит нечто другое. Обе философии описывают общество, задуманное для освобождения человека, но впавшее в рабство вещам, которые само и создало. Безопасность, гарантируемая хорошо налаженным механизмом технического контроля над природой, тонким психологическим контролем над личностью, стремительно растущим организационным контролем над обществом, — эта безопасность куплена дорогой ценой: человек, ради которого все это было изобретено, становится средством для обслуживания этих средств. Здесь причина борьбы Паскаля с математическим рационализмом XVII века, борьбы романтиков с моральным рационализмом конца XVIII, атак Киркегора на обезличивающую логику мышления Гегеля; здесь же исходная точка выступления Маркса против экономической дегуманизации, борьбы Ницше за творчество, борьбы Бергсона 

89

с пространственным миром мертвых объектов. Именно здесь источник стремления многих философов жизни спасти жизнь от разрушительной силы, превращающей Я в предмет. Они боролись за сохранение личности, за самоутверждение Я в ситуации, где Я все более и более теряется в своем мире. Они пытались указать путь к мужеству быть самим собой в условиях, которые уничтожают Я и замещают его вещью.