24. Соціальні умови вибору засобів та стратегії дії учасників міжнародних відносин.

Вивченням пріоритетів соціальних інститутів, здебільшого держав, займаються теорії міжнародних відносин. Наприклад, з точки зору реалістів державам вигідніше прагнути відносних переваг над партнером; а з точки зору інституціоналістів – прагнути до співробітництва, яке насамперед збільшує абсолютні здобутки. Саме в цьому відношенні всі теорії міжнародних відносин, за винятком постпозитивістських, побудовані на гіпотезі про раціональну поведінку міжнародних акторів. Не досліджуючи закономірності та особливості такої поведінки, всі вони (теорії) пропонують свої системи ієрархії для раціонального гравця.

Заявити про те, що міжнародні відносини є взаємодією раціональних учасників означає визнати необхідність наукового дослідження принципів раціональності. Деякий час ця проблема здавалася такою, що не має розв'язання. Але успіхи в розвитку економіки, досягнені після активного залучення методів математики до дослідження аналогічних проблем раціонального вибору людей, продемонстрували значні можливості, що існують в цьому відношенні [4]. По-перше, раціональність піддається формалізації, наприклад, в рамках теорії корисності. По-друге, вона дозволяє досліджувати проблеми міжнародних відносин як з нормативної, так і з прогностичної та дескриптивної точок зору. Нарешті, по-третє, дослідження раціональності може надати основу для надійної перевірки численних теорій міжнародних відносин, що до неї апелюють, але не верифікують достатнім чином цю гіпотезу.

Підсумовуючи, можна відзначити наступне:

1. Концепція раціонального вибору, в основі якої лежить гіпотеза про співвіднесення суб'єктами соціальної взаємодії власних цілей та засобів їхнього досягнення і побудові саме на цій основі стратегій своєї поведінки, є потужним міждисциплінарним засобом дослідження, використання якого вимагає виконання певних умов. В дослідженні міжнародних відносин до таких умов можна в першу чергу віднести чіткість формулювання проблеми дослідження та коректність постановки завдання цього дослідження. Часто, коли ця умова не виконується, застосування концепції раціональної поведінки, яке вимагає активного використання математичного апарату та формальних моделей, стає неефективним, зводячись, по суті, до простого перекладу літературної мови мовою математичних символів. Тавтології у використанні термінів “корисність”, “цінність”, “перевага” в контексті теорії раціонального вибору можна запобігти лише шляхом включення цих термінів в строгу концептуальну модель.

2. Розвиток методології міжнародних досліджень і науки взагалі дозволив перенести акценти в ставленні до концепції раціонального вибору: якщо раніше, зокрема в рамках класичних теорій міжнародних відносин, раціональність актора була вихідним положенням, яке сприймалося як аксіома, то сьогодні є можливість перетворити це положення на гіпотезу і піддати верифікації. Це відкриває шлях до більш продуктивного використання концепції раціональності і до більш надійних шляхів отримання наукового знання. Не пояснена в рамках класичних теорій природа раціонального вибору мала наслідком вироблення різних систем цінностей; натомість її пояснення може розкрити більш фундаментальні принципи відносин раціональних акторів, таким чином призвевши до формулювання теорії більшої пояснювальної сили.

3. Існують певні труднощі, пов'язані із використанням концепції раціонального вибору в міжнародних дослідженнях. До головних з них можна віднести наступні: 1) сумніви щодо принципової можливості формалізації деяких параметрів моделей міжнародно-політичних ситуацій; 2) дія суб'єктивного фактору; 3) відсутність надійної емпіричної основи для кількісних досліджень і формального моделювання; 4) обмеженість кількості учасників міжнародних відносин. Остання обставина має головним наслідком те, що використання закону великих чисел стає обмеженим, а між тим, саме завдяки йому стає можливим прогнозування, наприклад, “типової” раціональної поведінки груп людей в економіці, яка зіткнулася свого часу з ідентичними проблемами.

4. Жодна із зазначених проблем не є такою, що робить використання концепції раціонального вибору в дослідженні міжнародних відносин принципово неможливою: 1) неможливість формалізації окремих параметрів на даному етапі не означає відсутності такої можливості в майбутньому; навпаки, досвід окремих наук свідчить про інше (відомим є приклад, який приводять в своїй роботі “Теорія ігор та економічна поведінка” Дж. фон Нейман та О. Моргенштерн, - він стосується кількісного обчислювання теплоти, яке довгий час вважалося неможливим); 2) суб'єктивні фактори, що діють в міжнародних відносинах, можуть бути предметом наукового аналізу або можуть включатися як параметри за допомогою статистичних методів; в більш загальному випаду їх можна представляти у вигляді фактору випадковості, роль якого визнається сучасною наукою у найрізноманітніших процесах; 3) підвищення надійності спостереження та розширення емпіричної бази залишаються пріоритетними завданнями наукового дослідження міжнародних відносин; чим більш надійними, точними та незалежними будуть дані спостережень, тим більшу наукову силу матимуть основані на цих даних концепції, в тому числі і пов'язані з раціональним вибором; 4) обмежена кількість учасників міжнародних відносин, по-перше, компенсується внутрішніми механізмами прийняття рішень, які суттєво обмежуть свободу вибору, а, по-друге, цей аспект може враховуватися в ході самого дослідження, зменшуючи його прогностичну, але збільшуючи нормативну складову.

Концепція раціонального вибору, очевидно, залишиться основою позивістського дослідження міжнародних відносин. Заперечити її в рамках класичних теорій немає жодної можливості, в той час як в сучасних модерністських теоріях вона стає серцем і основою методології. Але вимоги, сформульовані вище, зокрема щодо необхідності уважного спостереження і опису емпіричних даних, ймовірно, призведуть до деякої переорієнтації наукової програми дослідження міжнародних відносин: від дедуктивних схем класичного періоду, для яких характерним є побудова загальних всеохоплюючих концепцій, які лише опосередкованим чином спиралися на факти; до активнішого застосування індуктивних методів, націлених на обробку значної кількості емпиричних даних.

№31 Понятие «актор мо» Типы мо

«социальный актор» Наиболее приемлемым считается понятие «социальный актор», так как оно имеет ряд достоинств. Во-первых, он отражает широкий спектр взаимодействующих общностей и поэтому является достаточно всеобъемлющим. Во-вторых, используя его, мы делаем акцент на поведении общностей. Тем самым данный термин помогает понять существо общности, которая ведет себя определенным образом, предпринимает такие-то действия. Наконец, в-третьих, он помогает понять то, что разные актеры играют разные роли. «Социальный актор» – такой социальный субъект, который действует и способен своей деятельностью внести те или иные изменения в окружающую среду. Представители большинства теоретических направлений и школ считают, что типичными международными авторами являются государства, а также международные организации и системы

М. Каплан различает три типа международных акторов: национальный(суверенные государства); транснациональный (региональные международные организации, например, НАТО); универсальный (всемирные организации, например ООН). Ф. Брайар и М.Р. Джалили добавляет к этим трем типам четвертый – так называемых потенциальных акторов(национально-освободительные движения, региональные и локальные общности).

 

Государство как основной участник МО. В пользу этого утверждения свидетельствует то, что:

- внешняя политика государств определяет характер международных отношений;

- государство является главным субъектом международного права;

- деятельность и даже существование международных организаций, других участников международных отношений в значительной мере зависит от того, как к ним относится государство;

- государство и в настоящее время является универсальной формой политической организации человечества. Если в XV веке существовало 5-6 государств, в 1900-м году – 30, в 1945 г. членами ООН стали 60 стран, в 1965 г. в этой организации состояло уже 100 государств, в 1992 г. – 175, 1996 – 185.

Государство остается основной формой политической организации современного общества, главным актором на мировой арене.

№ 32 Государство как основной актор мо стратификация мо.

Государство является бесспорным международным актором. Оно является основным субъектом международного права. Внешняя политика государств во многом определяет характер международных отношений эпохи; оно оказывает непосредственное влияние на степень свободы и уровень благосостояния индивида, на саму человеческую жизнь. Деятельность и даже существование международных организаций, других участников международных отношений в значительной мере зависит от того, как к ним относятся государства. Кроме того, государство является универсальной формой политической организации человеческих общностей: в настоящее время практически все человечество, за небольшими исключениями (бедуины), объединено в государства. Функции государства в его наиболее развитой форме сводятся к поддержанию порядка и безопасности в рамках отделенной границами территории, созданию условий для социального и экономического развития общества, для распределения благ и услуг, поддержанию занятости и удовлетворению основных потребностей населения. Современная форма государственности связана с понятием суверенитета. Первоначально это понятие означало неограниченную власть монарха осуществлять свою волю внутри страны и представлять государство за его пределами (или, выражаясь современным языком, определять его внутреннюю и внешнюю политику) и отражало стремление правителей преодолеть местническую раздробленность и освободиться от подавляющего государство господства церковной иерархии. В современной системе межгосударственных отношений понятие государственного суверенитета имеет два основных аспекта внутренний и внешний. Речь идет, с одной стороны, о свободе государства избирать свой путь экономического развития, политического режима, гражданского и уголовного законодательства и т.п., а, с другой, о невмешательстве государств во внутренние дела друг друга, об их равенстве и независимости. Однако принцип суверенитета национальных государств приводит к неоднозначным последствиям в международных отношениях. Во-первых, каждое государство вынуждено так или иначе сочетать в своей внешней политике достаточно противоречивые функции (национальный интерес - увеличение территорий, влияния, ресурсов, союзников, защита, отказ от выгод в пользу укрепления мира и солидарности в межгосударственных отношениях). Во-вторых, каждое государство стремится к обеспечению собственной безопасности. При этом увеличение безопасности одного из государств может рассматриваться как небезопасность для другого и вызывать с его стороны соответствующие реакции от гонки вооружений до «превентивной войны»- дилемма безопасности (Луард) Наконец, в-третьих, если все государства-нации равны, то «некоторые из них равны больше, чем другие». Действительно, формально юридическое равенство государств с точки зрения международного права не может отменить того обстоятельства, что они различаются по своей территории, населению, природным ресурсам, экономическому потенциалу, социальной стабильности, политическому авторитету, вооружениям, наконец, по своему возрасту. Эти различия резюмируются в неравенстве государств с точки зрения их национальной мощи (Международная стратификация) В зависимости от возможности государств защитить свой суверенитет, вытекающие из неравенства их национально-государственной мощи. С этой точки зрения различают сверхдержавы (способность к массов.разрушениям планетарного масштаба, возможность автоном. Существования), великие державы (оказ. Существ. Влияния, но не господство в МО), средние державы (обладают прочным влиянием только в ближ.окружении), малые государства (2 млн – население, обладают средствами. Чтобы сохранить целостность – Словакия, хорватия) и микрогосударства (меньше 1 млн, слабое влияние - Люксембург)

№33 Внешнеполитическое прогнозирования (прогнозы в области между-народных отношений и внешней политики) имеет свои особенности. Международные отношения как сфера человеческого общения состоят из экономических, политических, правовых, дипломатических, социально-психологических, культурных, научно-технических, военных и других связей и взаимоотношений между государствами, народами, социальными группами, партиями и организациями и даже между отдельными личностями, которые действуют на международной арене.

Основным субъектом международных отношений в современном мире является государство, которое благодаря этим отношениям реализует свою внешнеполитическую функцию.

Современная эпоха характеризуется качественно новым ростом роли международных отношений в жизни человечества. А это в свою очередь вызывает повышенное внимание со стороны ученых-специалистов и широкой мировой общественности. Сегодня неуклонно увеличивается число научных дисциплин в области теории международных отношений. Важной сферой прогнозирования стали вопросы внешней политики отдельных государств.

На основе общетеоретической методологии оценивается общее положение в мире, регионе или стране, изучаются тенденции и направления развития и факторы, которые определяют развитие, делаются попытки оценить новые возможные факторы развития и т.д. На этой основе возникает возможность создавать более-менее подробные многовариантные прогнозы.

Учитывая максимальную (по сравнению с другими объектами социального прогнозирования) неопределенность многих составляющих в международных делах, важно подчеркнуть, что в прогнозировании международных отношений и внешнеполитических явлений необходимо повышенное внимание к факторам, которые предопределяют внешнеполитическую стратегию (условия материальной жизни общества - природную среду и демографический фактор, способ производства и особенно производственные отношения, расстановку политических сил в стране и т.п.). На базе исследования этих факторов и особенно международных внешнеполитических действий прогнозирования должно выявить общие тенденции развития с построением шкалы вероятности наиболее возможных или желаемых отклонений от них. На этой базе можно выделить наиболее вероятные, наименее вероятны и оптимальные варианты перспективного развития. В зависимости от специфики задач прогнозы международных отношений могут включать в себя: нахождения долгосрочных общих тенденций внешнеполитической деятельности отдельных государств и групп государств; создание долгосрочных прогнозов (построения общей, недеталізованої картины возможного развития международных отношений примерно на десятилетие вперед); создание среднесрочных прогнозов (построение более детализированной вероятной картины развития международных событий с определением различных вариантов и ориентировочным подсчетам по ряду шкал на год или на несколько лет вперед); разработка краткосрочных прогнозов (более подробное рассмотрение по сравнению многих вариантов развития событий, определение максимально вероятных и оптимальных внешнеполитических решений на ближайшие дни, недели и месяцы в пределах текущего года).

Основы политического прогнозирования. Социально-политическое прогнозирование базируется на анализе информационного массива - совокупности данных, которые сведены к определенной системы научных фактов, и они характеризуют объект прогнозирования. В состав информационного массива входят самые разнообразные источники: периодическая пресса, политические обзоры и отчеты, статистические данные, отчеты о зарубежные командировки специалистов, данные анкетных опросов экспертов, радиопрограмм, политические заявления, ноты правительств, личные характеристики политических лидеров, оценки их мировоззренчески-политических убеждений, монографии, диссертации и т.д.

В политическом прогнозировании используется весь арсенал методов разработки прогнозов. В частности, значительный эффект здесь дают системный подход, кибернетическое, математическое и имитационное моделирование, научный инструментарий теории игр, систематические опроса экспертов и другие методы. Австрийский футуролог Эрих Янч насчитывает более 200 научных методов, специальных методик и логических и технических средств познания будущего. Однако в практике используется не более чем 15-20 методов прогнозирования. Все их достаточно условно можно разделить на 5 групп:

Экстраполяция.

Экспертные оценки.

Моделирования.

Сценарии будущего.

Историческая аналогия.

Каждый из этих методов прогнозирования будущего имеет свои преимущества и недостатки.

№34Типы и функции мо

Международные отношения, как взаимосвязь мировых субъектов, обычно делятся еще на виды и типы. Наиболее распространенными видами международных отношений являются:

- политические отношения. Они проводятся как взаимодействие внешней политики государств. Благодаря им обеспечивается безопасность участников международных отношений, образуются организационно-правовые рамки развития всех остальных видов международных связей. Политические отношения являются, прежде всего, межгосударственными отношениями, поэтому они занимают центральное, ведущее место во всей системе международных отношений;

- экономические международные отношения являются следствием исторически объективной интернационализации производственных процессов, международного разделения труда, формирования международного рынка и осуществляющейся научно-технической революции;

- военно-стратегические отношения обычно складываются в виде отношений кооперативного характера, тогда создаются блоки, альянсы, заключаются различные пакты. Этот вид международных отношений доминирует над другими в том случае, когда государства отводят фактору военной силы в достижении своих национальных интересов решающее значение. В центре национальных интересов может быть расширение своего влияния, оборона, безопасность или просто международный престиж;

- культурные отношения являются результатом исторического развития мировой цивилизации, включающей материальные и духовные ценности человечества. Каждый народ в своем развитии вносит свою определенную лепту в культуру, а культурные международные отношения обеспечивают условия, чтобы созданная культурная новация стала всеобщим достоянием. С этой целью проводятся гастроли артистов и организуются фестивали, выставки произведений искусств, достижений науки и техники; широко практикуется обмен литературой, плодотворно работают потенциальные институты и интернет. Огромная заслуга в этом деле принадлежит организации ЮНЕСКО, ВОЗ и другим гуманитарным международным институтам. Кроме названных видов, которые повсеместно и широко используются на международной арене, встречаются еще социальные, идеологические, религиозные и этнические, призванные разрешать свои партикулярные интересы.

Типы международных отношений государств, как суверенных субъектов, в современных условиях чаще всего носят альтернативный характер, что является следствием преобладания центросиловых воздействий и борьбы за максимальную власть. Отсюда возникают типы отношений как противостояние или сотрудничество. Противостояние после второй Мировой войны долгое время носило характер биполярного состояния международных отношений. Здесь тон задавали два военно-политических блока: НАТО во главе с США и Варшавский договор с СССР. После развала СССР образовалась однополярная система с бесконкурентным на сегодня лидером – Соединенными Штатами Америки. Под предлогом борьбы с терроризмом президент США объявил официально, что такие страны, как Ирак, Иран, Северная Корея и др., являются рассадниками и пособниками мирового терроризма и должны быть изгоями в мировом сообществе. Он также обвестил о якобы праве США вершить суд и осуществлять кару над ними, используя в этом деле свою огромную военную машину.

Отношения между странами могут быть равноправными, основанными на демократических основах или неравноправными, навязанными более сильной стороной или блоком. Этот тип отношений особенно характерен для экономических отношений. Широкое распространение получил такой тип отношений как двухсторонние и многосторонние. Двухсторонние отношения возникают в результате ряда договоров и соглашений, подписанных между двумя субъектами, обычно государствами. Многосторонние предполагают участие многих субъектов международных отношений. Такие отношения чаще всего оформляются в виде союзов, организаций, блоков, альянсов и т.п.

Внешняя политика выполняет некоторые принципиальные функции. Среди них выделяются охранительная и информационно-представительская.

Охранительная функция связана с охраной прав и интересов данной страны и ее граждан за границей. Ее назначение состоит также в приспособлении национальной внешнеполитической стратегии к полистратегиям систем государств. Реализация этой функции направлена на предотвращение угрозы для данного государства, на поиск мирного политического решения возникающих спорных проблем. Угрозу для государства могут представлять снижение имиджа в глазах мирового сообщества, появление территориальных претензий со стороны соседних государств, поддержка сепаратистских движений в собственной стране со стороны иностранных государств. Эффективная реализация данной функции зависит от способности государства и соответствующих органов и институтов определить потенциальные источники угрозы и не допустить нежелательного течения событий. Институтами, способствующими реализации охранительной функции, являются посольства, консульства, представительства, культурные центры. Специфические задачи охранительного порядка реализуют также разведка и контрразведка.

Информационно-представительская функция находит свое выражение в деятельности соответствующих органов по созданию положительного имиджа государства в мировом сообществе. Эти органы информируют свое правительство о намерениях иных правительств, обеспечивают контакты данного государства с другими странами. Эти органы проводят анализ полистратегической обстановки по конкретным вопросам. Представительская функция реализуется посредством влияния на общественное мнение и политические круги тех или иных стран, чтобы сформировать благоприятные условия для решения внешнеполитических задач. Успешное осуществление данной функции уменьшает возможности ошибочных решений во внешней политике, смягчает негативные последствия дисфункциональных факторов. Информационно-представительская функция реализуется в рамках культурных и научных обменов, деятельности центров культуры иностранных государств и т.п.

Функции внешней политики заключаются также в инициативных организаторских действиях, направленных на поиски выгодных контактов и создание благоприятных внешнеполитических условий деятельности государства. Существенное значение для реализации этих функций имеет деятельность центральных органов внешней политики (МИД, посольств).

Регулирующие функции внешней политики необходимы для того, чтобы ликвидировать нарушения равновесия в системе внешнеполитических связей. В процессе реализации внешнеполитической деятельности органов государства проявляется гибкость политической стратегии государства. Жесткая политическая система всегда реагирует на нарушение внешнеполитического равновесия незначительным количеством реакций, свобода выбора решений невелика. Мобильность политической системы зависит от многих факторов, в том числе исторического опыта системы, основных свойств ее структуры. В процессе негоциаторной деятельности проявляется качество дипломатии, осуществляется приспосабливание средств внешней политики к ее целям.

Указанные выше функции внешней политики имеют универсальный характер. Универсальность возникает вследствие того, что все подсистемы внешней политики тесно взаимосвязаны, и ни одна функция в отдельности не может удовлетворить потребности государства в достаточной степени.

№35

Следует различать понятия государственного и национального суве­ренитета. Национальный суверенитет - совокупность прав нации, позволяющая ей сохранять свое существование, свою национальную самобытность и обеспечивать благоприятные условия для своего развития. Для осущест­вления национального суверенитета не обязательно образовывать национа­льное государство. Национальный суверенитет может быть реализован в таких формах, как национально-культурная автономия, федеративное или конфедеративное государственное устройство.

Наряду с отдельными национальными государствами в международных отношениях принимают участие также различные коалиции государств, бло­ки, интеграционные группировки, т. е. межгосударственные объединения, участники которых не теряют своей самостоятельной роли в системе меж­государственных отношений. В межгосударственном объединении могут воз­никать специальные механизмы для координации внешнеполитического пове­дения его участников. Функции таких механизмов состоят как в простом обмене информацией, так и в согласовании отдельных элементов внешнепо­литической идеологии, политики и стратегии на международной арене, в совместной разработке и совместном осуществлении внешнеполитических акций.

В прошлом основным видом межгосударственных объединений были коа­лиции, создававшиеся, как правило, лишь для подготовки и ведения военных действий. После второй мировой войны возникли различные военно-полити­ческие союзы: НАТО, ОВД, СЕАТО, СЕНТО, АНЗЮС и некоторые другие. Боль­шинство этих союзов распалось еще в ходе «холодной войны», а Варшавский договор прекратил свое существование после ее окончания. Сохранился лишь Североатлантический договор - НАТО, но эта организация в современ­ных условиях меняет стратегию и приспосабливает функции к новой международной действительности, одновременно расширяя число своих чле­нов.

Сегодня возрастает значение интеграционных группировок иного хара­ктера, ярким примером которых может служить Европейское сообщество, преобразовавшееся в ходе экономической и политической интеграции в Европейский Союз. Фактически и Содружество Независимых Государств на сегодняшний день представляет собой межгосударственное объединение, правда, рыхлое, аморфное, с неясными перспективами.

Близким, но не тождественным к понятию «межгосударственное объеди­нение» является понятие «международная организация». Международные ор­ганизации во второй половине XX столетия стали важным фактором между­народных отношений. Основными признаками международной организации мо­гут быть названы следующие: объединение государств на основе организа­ционно-правового единства его членов; объединение, образованное в силу межгосударственного соглашения - учредительного акта - для достижения провозглашенных целей; объединение, осуществляющее в соответствии с уч­редительным актом и другими правилами организации установленные функ­ции и полномочия в международном общении через посредство своих орга­нов и выступающее во взаимоотношениях с государствами-членами, с госу­дарствами-нечленами и другими субъектами международного общения от своего имени. Положение о том, что международная организация выступает исключительно от своего имени, во-первых, отражает тот факт, что она проявляет тем самым свою волю, во-вторых, позволяет отличать междуна­родную организацию от наднациональной организации.

Каждая международная организация - это Форум государств-участников межгосударственных отношений, где проходят интенсивные переговоры по общим и специальным вопросам, изыскиваются пути решения спорных вопро­сов между ними, устанавливаются и развиваются их отношения. Международ­ная организация играет относительно самостоятельную роль, вступая в межгосударственные отношения от своего собственного имени и в тоже вре­мя представляя все участвующие в ней государства в своих решениях, в заключаемых ею международных договорах и соглашениях с другими государ­ствами или международными организациями. Подобная организация межгосу­дарственного характера признается субъектом международного права. Как субъект межгосударственных отношений, а, следовательно, и международного права, международная организация призвана играть конструктивную роль в развитии и упрочении международной законности, в укреплении вза­имопонимания, в развитии взаимовыгодных отношений между государствами, в решении спорных вопросов, в поддержании мира и безопасности. Такая роль международной организации делает ее важным элементом системы межгосударственных отношений как отношений мира и мирного сосуществова­ния. Международные организации играют стабилизирующую роль, способст­вуя усилиям миролюбивых сил в сохранении и развитии позитивных тенден­ций в международных отношениях.

Международные организации отражают объективную тенденцию усиления взаимосвязи и взаимозависимости всех явлений и процессов в современных межгосударственных отношениях. Будучи порождением таких объективных за­кономерностей развития межгосударственных отношений, как мирное сосуще­ствование государств, международное разделение труда, интернационализа­ция мирохозяйственных и иных связей государств, международные организа­ции, в свою очередь, оказывают влияние на реализацию этих закономерно­стей, создавая для этого более или менее благоприятные условия.

Вместе с тем международные организации действуют и развиваются, подчиняясь своим собственным законам. К числу, в частности, можно от­нести необходимость соответствия структуры и принципов создания и дея­тельности международных организаций общепризнанным принципам и нормам международного права, целесообразность функционирования именно в той области международных отношений, рамки которой определены уставом дан­ной организации.

В научной литературе предлагается несколько принципов классифика­ции международных организаций. При этом наиболее существенным являет­ся их деление на межгосударственные и неправительственные (т. е. на ос­нове характера членства). Наряду с этим делением существует целый ряд международных организаций смешанного типа. В них участвуют как прави­тельства или государственные ведомства, так и общественные организации и индивидуальные члены.

Особое место в современном мире, несомненно, принадлежит Организа­ции Объединенных Наций. Созданная в 1945 году, ООН замышлялась как уни­версальный инструмент поддержания всеобщего мира и безопасности. Одна­ко начавшаяся в период «холодной войны» конфронтация между крупнейшими державами, их попытки использовать ООН в собственных интересах подорва­ли эффективность деятельности этой организации в целом. В новых усло­виях возродилась надежда на то, что цели и задачи, провозглашенные Уставом ООН в момент ее создания, не будут больше просто декларацией.

С деятельностью Организации Объединенных Наций связаны сегодня и надежды на решение ряда проблем, обострившихся в последние десятилетия. Это относится прежде всего к одной из наиболее значимых и перспектив­ных областей деятельности ООН - проблемам состояния мирового хозяйства и многостороннего экономического взаимодействия.

ООН, безусловно, не может подменить собой сеть многосторонних ор­ганизаций и институтов, осуществляющих регулирование международных ва­лютно-финансовых отношений, но через СОН можно было бы приступить к устранению возрастающих диспропорций в глобальной экономике и к ликви­дации бедности и нищеты в различных районах мира. В последнее время выдвигается множество предложений об улучшении структуры самой ООН, по­вышении эффективности отдельных ее органов и пересмотре Устава ООН.

Ставится вопрос о расширении Совета Безопасности, причем речь идет не только об увеличении числа его непостоянных членов, но и о вве­дении в состав Совета Безопасности новых постоянных членов. Предлагает­ся реформировать и деятельность Генеральной Ассамблеи ООН. В частнос­ти, сократить общее число принимаемых резолюций, делать упор на реаль­но выполнимых, исходить при этом из критериев приоритетности решаемых задач, их практической значимости. Предлагается также усовершенствовать структуру Генеральной Ассамблеи за счет активизации уже существующих в ее рамках вспомогательных органов и, возможно, создания ряда новых в целях предметного рассмотрения приобретающих особую актуальность проблем.

Все межправительственные организации подразделяются на организации системы ООН и региональные организации. Международные региональные ор­ганизации могут действовать только в соответствии с принципами Устава ООН и призваны решать вопросы сотрудничества и безопасности государств определенного региона. По данным Центра исследований международных ор­ганизаций в Брюсселе, количество региональных организаций составляет примерно 80% от всех межправительственных организаций.

Таким образом, система международных организаций прочно вошла в структуру системы межгосударственных отношений как важный элемент, без которого функционирование этой системы практически невозможно, особен­но сегодня, когда совместных усилий требует решение глобальных проблем, когда существует объективная необходимость коллективной безопасности. Роль данного элемента системы международных отношений будет, очевидно, возрастать.

По своему характеру международные отношения подразделяются на по­литические, экономические, научно-технические, идеологические, культур­ные, военные. Среди этих отношений на первом месте, несомненно, стоят международные политические отношения. Политические отношения определя­ются в принципе тем, что это отношения государств. Любая проблематика межгосударственных отношений, ставшая предметом государственной полити­ки, в том числе и внешней, пройдя сквозь механизм и процесс разработки и осуществления этой политики, приобретает политический характер, воп­лощается в межгосударственных политических отношениях. Экономические, научно-технические, идеологические, культурные и военные отношения воз­действуют на политические отношения, преломляясь через внешнюю полити­ку, через процесс формирования и реализации внешней политики государств.

Любые внутриобщественные явления становятся объектом межгосударст­венных политических отношений лишь тогда и постольку, когда и посколь­ку они опосредованно становятся объектом внешней политики государств, воплощаются во внешнеполитические цели, внешнеполитическую деятельность.

Различные виды отношений не только в субъективном плане, через политику государств, в которой они, как в тигле, переплавляются в по­литические, но и объективно являются политическими. В силу свойств са­мой системы межгосударственных отношений она концентрированно выража­ет различные отношения государств как в их политическом содержании, так и в специфической политической форме. Отделить собственно полити­ческие отношения государств, иначе говоря, отношения по поводу конкре­тно-исторических проблем - в отличие, например, от экономических, на­учно-технических, культурных и т. д. - весьма трудно, а порою невозмож­но. Всякое такое «отделение» носит условный характер и предполагает постоянный учет реального взаимодействия собственно политических проб­лем с другими.

37

следствием неоднозначности понятия «национальный интерес» является то, что его аналитическая и практико- политическая роль далеко не абсолютна. Вместе с тем нельзя отрицать то, что рассматриваемая категория очень важна для понимания сущности тех событий, явлений и процессов, которые происходят в сфере международных отношений. Например, без учета культурно-исторических традиций и национальных ценностей понимание внешней политики того или иного государства и международных отношений в целом было бы неполным, а потому и неверным. Но скорее всего, ближе к истине не те, кто противопоставляет национальную идентичность национальному интересу, а те, кто считает первую неотъемлемым элементом второго (см.:. 1961. Р. 3-12). В основе всякого интереса лежат объективные потребности, нужды субъекта или социальной общности, обусловленные экономической, социальной, политической и т.д. ситуациями, в которых они находятся. Процесс познания социальных потребностей — это процесс формирования интересов людей (см. об этом: Поздняков. 1976. С. 112—124). Таким образом, интерес — категория объективно-субъективная. Причем объективным в своей основе может быть не только истинный, но и ложно понятый интерес. Десятилетиями на Западе существовало мнение о советской военной угрозе и о том, что наращивание вооружений служит коренным интересам демократических государств в деле защиты от нападения со стороны тоталитарного режима. И хотя в действительности Советский Союз не был заинтересован в нападении на западные страны, его поведение как во внешнеполитической области, так и внутри страны давало им основания для недоверия к нему. В свою очередь, внешнеполитическая стратегия США давала лидерам СССР повод считать, что усиление обороноспособности советского государства — важнейшая составляющая его национальных интересов. По существу же, гонка вооружений не отвечала потребностям безопасности, благосостояния и развития ни одной, ни другой стороны. Существуют также мнимые и субъективные национальные интересы. Примером мнимого национального интереса может служить такая ситуация, когда идея становится национальным мифом, овладевает умами людей, и доказать им эту мнимость чрезвычайно трудно (см. об этом: Государственные, национальные и классовые интересы... С. 70). Хрестоматийный пример субъективного интереса — поступок Герострата, добившегося бессмертной «славы» поджогом храма. Пример субъективного «национального интереса» в современных международных отношениях — мотивы, которыми руководствовался Саддам Хусейн при вторжении Ирака в Кувейт в 1991 г. (декларации о необходимости присоединения к Ираку «исконно принадлежавшей ему провинции» были лишь предлогом для попыток решить внутренние трудности иракского режима путем «небольшой победоносной войны»).Наряду с основными (коренными, постоянными) и неосновными (второстепенными, временными), объективными и субъективными подлинными и мнимыми интересами различают также интересы совпадающие и взаимоисключающие, пересекающиеся и непересекающиеся и т.д. (подробнее см.: Увалов. 1990. С. 19—20). Исходя из сказанного, понятие «интерес» можно определить как осознанные потребности субъекта (социальной общности), являющиеся следствием фундаментальных условий его существования и деятельности. Но интерес — это и отношение потребности к условиям ее реализации. Соответственно, национальный интерес — осознание и отражение в деятельности его лидеров потребностей государства. Это относится и к многонациональным и этнически неоднородным государствам: фактически под национальным интересом подразумевается национально-государственный интерес. Р. Арон (и ряд его последователей), как уже говорилось, считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому малооперациональным для анализа целей и средств международных отношений. Б. Рассет и X. Старр предложили выйти за рамки «туманного восприятия национального интереса», а К. Холсти использует в этой связи понятие «внешнеполитические задачи». Положения Арона о так называемых вечных целях любого государства, по, существу, совпадают с традиционным реалистическим пониманием национального интереса. С точки зрения Р. Арона, вечные цели могут проявляться как абстрактным (стремление к безопасности, силе и славе), так и конкретным образом (жажда расширения пространства, увеличения территории, занимаемой той или иной политической единицей, увеличения количества людей (населения государства) и завоевания человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного политического актора) (Агоп. 1984. Р. 82—87). В свою очередь, содержание «основных внешнеполитических задач» государства, — понятия, которым К. Холсти предлагает заменить категорию «национальный интерес», — фактически совпадает с содержанием этой категории. Действительно, Холсти определяет внешнеполитические задачи как «систему представлений о будущем положении дел и будущих условиях, которых правительства стремятся добиться посредством действий отдельных политических деятелей, используя свое влияние за границей и изменяя или поддерживая действия других государств»-При этом основные задачи он связывает с выживанием государства, его суверенитетом, территориальной целостностью и благосостоянием граждан.

Среднесрочные задачи отнесены Холсти к сфере развития межгосударственного сотрудничества во имя прогресса экономики; тогда как долгосрочные задачи затрагивают правила организации международной системы и правила взаимодействия государств (НокИ. 1977. СЬ. 4, 5). В основе традиционного понятия коренного национально-государственного интереса лежат географические, культурные, политические и экономические факторы. Национально-государственный интерес включает следующие основные элементы: военная безопасность, пред-, усматривающая защиту государственного суверенитета (национальной независимости и целостности), конституционного строя и системы ценностей; благосостояние страны и ее населения, подразумевающие экономическое процветание и развитие; безопасное и благоприятное международное окружение, предполагающее свободные контакты, обмены и сотрудничество в регионе и за его пределами. Исходя из этого, Дональд Нойхтерляйн говорит о том, что долгосрочные составляющие американских национальных интересов обусловлены следующими потребностями: 1) защиты США и их конституционной системы; 2) роста экономического благосостояния нации и продвижения американских товаров на зарубежные рынки; 3) создания благоприятного мирового порядка; 4) распространения за рубежом американских демократических ценностей и системы свободного рынка (КиесЫег1ет. 1991. Р. 15—17). С учетом степени остроты указанных потребностей и их проявления в связи с конкретной проблемой или кризисом автор строит следующую «матрицу национальных интересов» США (там же. Р. 18): Данная матрица положена в основу методики определения интересов и степени их важности, разработанной в Военном колледже армии США. Определяя национальные интересы как «потребности и желания, воспринимаемые нацией в контексте международной обстановки», авторы классифицируют их по четырем категориям (защита родины; экономическое процветание; пропаганда ценностей; благоприятный мировой порядок) и трем степеням важности (жизненно важный; важный; периферийный). В свою очередь, такая классификация предваряет следующий шаг — процесс стратегической оценки, с учетом которой определяются приоритеты национальной политики и военной стратегии государства (см.: Yarger, and Barber. 1997). Указанная классификация отражает содержание официальной Стратегии национальной безопасности США (см.: НГ. 1999. 10 февр.). Национальные интересы США подразделяются в этом документе на три категории: «Первая включает жизненно важные интересы, то есть те, которые имеют первостепенное значение для выживания, безопасности и жизнеспособности нашей страны. Речь идет о безопасности — в физическом плане — нашей территории и территорий наших союзников, безопасности наших граждан, нашем экономическом благополучии и защите жизненно важных элементов инфраструктуры... Вторая категория предполагает ситуации, в которых затрагиваются важные национальные интересы. Эти интересы не определяют наше выживание как нации, но они влияют на наше национальное благосостояние и на характер мира, в котором мы живем. В таких случаях мы будем использовать свои ресурсы для отстаивания наших интересов, если цена этого и сопутствующие риски соизмеримы с интересами, которые поставлены на карту... Третья категория — это интересы в гуманитарной и других областях. В некоторых обстоятельствах наша страна может предпринимать те или иные действия, так как это необходимо, исходя из наших ценностей» (там же). Подобным же образом эксперты СВОП считают, что «интересы России в отношении стран бывшего СССР подразделяются на 1) жизненно важные — в защиту которых государство должно быть готово применить все средства, в том числе силовые, 2) важные, и 3) менее важные» (см.: Возродится ли Союз...). При этом к первой категории они относят такие интересы, как обеспечение свободы, роста благосостояния россиян, территориальной целостности и независимости России; предотвращение доминирования, особенно военно-политического, иных держав на территории бывшего СССР; предотвращение формирования в мире враждебных России коалиций, в том числе в ответ на те или иные действия России на территории бывшего СССР и ДР-(см. там же. 5.2.1— 5.2.7). Во вторую категорию авторы включают обеспечение доступа к сырьевым, трудовым и товарным рынкам государств бывшего СССР, особенно к нефти прикаспийского региона; создание для этого необходимых политических, экономических и правовых условий; совместное использование границ, территорий и части военных потенциалов соседних государств (компоненты системы ПВО, СПРН, и т.д.) для предотвращения возникновения военной угрозы России, ее дальнейшей внутренней дестабилизации в результате притока и транзита преступников, наркотиков, оружия, контрабанды сырья, ядерных материалов и изделий «двойного назначения»; использование политического, экономического, военного и иного потенциала государств бывшего СССР для укрепления (в случае налаживания с ними близких союзных отношений) международных политических позиций и России, и этих государств (там же.

5.3.1—5.3.13). Наконец, в третью категорию попадают такие интересы, как: «Обеспечение демократического развития сопредельных государств. Укрепление многосторонних структур СНГ» и т.п. (там же. 5.4.1— 5.4.4). В отличие от этого документа, официальная Концепция национальной безопасности России не содержит столь четкого разделения основных категорий интересов, которые формулируются с учетом их субъектов и сфер общественной жизни; «Национальные интересы России — это совокупность сбалансированных интересов личности, общества и государства в экономической, внутриполитической, социальной, международной, информационной, военной, пограничной, экологической и других сферах. Они носят долгосрочный характер и определяют основные цели, стратегические и текущие задачи внутренней и внешней политики государства» (www.ng.ru 14 января 2000 г.). В наши дни составные элементы и содержание национального интереса в целом претерпевают существенные изменения под давлением новых фактов и обстоятельств. Бурное развитие производительных сил, средств массовой коммуникации и информации, новые достижения научно-технической революции, усиливающаяся интернационализация всех сторон общественной жизни, возникновение и обострение глобальных проблем, растущее стремление людей к демократии, личному достоинству и материальному благополучию — все это трансформирует интересы участников международных отношений, ведет к переформулированию целей их взаимодействия. Крах тоталитарных режимов и продвижение постсоциалистических стран к рыночным отношениям и плюралистической демократии, сопровождающееся трудностями, противоречиями, кризисами и конфликтами, распад СССР и его многочисленные последствия, окончание «холодной войны» между Востоком й Западом — эти и многие Другие процессы, происходящие в современном мире, ставят перед Международным сообществом новые задачи, вносят коренные изменения в условия реализации интересов международных акторов. На гла-зах одного только поколения людей мир как бы сужается, государства и регионы становятся все более открытыми для растущих потоков идей, пересекающих их границы, капиталов, товаров, технологий и людей. Традиционные двух- и многосторонние связи между государствами дополняются новыми, действующими в самых разных областях (транспорт, экономика и финансы, информация и культура, наука и образование и т.д.). На этой основе возникают новые между народные организации и институты, которым государства делегируют часть своих полномочий и которые имеют свои специфические цели и интересы, вытекающие из самой их сущности как субъектов международных отношений. Картина усложняется и по мере усиления мощи и увеличения числа транснациональных корпораций, которые стали значительными и неотъемлемыми участниками международных отношений со своими специфическими интересами и целями, связанными в первую очередь с собственными финансовыми прибылями и экономическим ростом. Однако интересы транснациональных корпораций касаются и стабильности (экономической, политической, военной) страны базирования, а также всеобщей безопасности и сотрудничества, других вопросов глобального характера. В таких условиях национальный интерес не может быть обеспечен без таких условий существования государства, как внутренняя стабильность, экономическое благополучие, моральный тонус общества, безопасность не только военно-стратегическая, но экологическая, благоприятное внешнеполитическое окружение, престиж и авторитет на мировой арене. Следует иметь в виду, что обеспечение национального интереса достигается лишь при сбалансированности указанных условий, представляющих собой открытую систему взаимозависимых и взаимодополняющих элементов. Полное обеспечение каждого из них возможно лишь в идеале. В реальной же практике нередки случаи отсутствия каких-либо элементов и условий и их недостаточного развития, что компенсируется более интенсивным развитием других. В обеспечении подобного баланса — сущность и искусство международной политики (см. об этом: Кунадзе. 1991). Особое место в структуре национального интереса занимает так называемый бессознательный элемент, содержание которого требует отдельного рассмотрения.

Национальный интерес – одна из базовых категорий в теории и практике внешней политики государств и межгосударственных отношений.

Нет, кажется, ни одного другого понятия, которое употреблялось бы столь часто в ди­пломатическом языке, начиная с 17 века – времени образования национальных государств в Европе, и кончая сегодняшним днем. Концепция национального интереса впервые была целостно сформулирована классиком американской политической мысли Г. Моргентау в монографии “В защиту национального интереса” (Нью-Йорк, 1952 ). Споры вокруг этой концепции были названы Моргентау  “новыми великими дебатами”.

Национальный интерес неразрыно связан с государством; национальный интерес и государст­венный интерес рассматриваются в данной статье как по сути дела синонимы.

Государство не есть нечто внешнее по отношению к нации, к обществу; то и другое на­ходится между собой в органическом, неразрывном единстве; их нельзя отделить, не разрушив, не уничтожив целостности.” Государство. – пишет Гегель, – это шествие Бога в мире; его основа­нием служит власть разума, осуществляющего себя как волю.” В этой воле и выражен прежде всего государственный (национальный) интерес.

Государство, как целостный организм, можно рассматривать как коллективную индиви­дуальность, которой отвечает и свой индивидуальный национальный интерес. Для каждого госу­дарства он неповторим, уникален; он выражает свойственный только ему дух, характер, природу.

Национальный интерес – не фикция, и не мистика. В национальном интересе выражается первостепенные жизненные потребности такой социальной общности как нация или этнос в выживании, самосохра­нении, обеспечении  безопасности или расширении своего жизненного пространства. Поэтому он есть живая конкретность, необходимость. Он подвижен, лабилен, адаптируется к меняющимся  условиям, оставаясь в то же время, постоянным в  фундаментальной своей сущности, пока продол­жают существовать  нация, народ, государство, суть которых он олицетворяет.

К трудностям трактовки понятия “национальный интерес” прибавляются еще и трудно­сти, связанные с двусмысленностью прилагательного “национальный”. Здесь, прежде всего надо принимать во внимание тот факт, что термин “национальный интерес” перешел к нам из западной  политической литературы. Там он употребляется в значении “государственного интереса”; дословный же его перевод на русский в виде “национального интереса” в сознании многих не­вольно сместил акцент преимущественно на первую часть – на слово “национальный”, которое у нас все-таки ближе к понятию “нация” или “национальность”, а не государство. Последнее, есте­ственно, не могло не внести дополнительной путаницы.

Кстати говоря, помимо всех прочих, интересна веберовская концепция национального государства, суть которой в том, что хотя нация и государство принадлежат к  раз­ным категориям, они эквивалентны. Государство существует  до тех пор, “пока оно способно использовать солидарные чувства национального сообщества в поддержку своей вла­сти. Нация, в свою очередь, может сохранить свою отличительную идентичность, свою “культуру” только благодаря той поддержке и защите, которую она получает от силы государства”. М.Вебер считает, “что чувство национальной идентичности представляет существенную поддержку для современного государства. То, чего может достичь государство только одними средствами воен­ной силы без добровольной поддержки населения, весьма ограниченно, особенно во время вой­ны”.

Итак, национальные интересы – это, по преимуществу, интересы государственные. По отношению к внешнему миру они выражаются в совокупности внешнепопитических интересов государства, различающихся по своей важности для его жизнедеятельности и выражаемым потребностям. Начиная с американской школы “политического реализма”, и ее признанного ли­дера Г.Моргентау, в этой совокупности выделяются главные и второстепенные, общие и кон­фликтующие, идентичные и взаимодополняющие, постоянные и переменные и т. п. интересы.

Национальный интерес содержит две стороны: объективную и субъективную. Объектив­ная относится ко всему тому, что касается государства, как организующего национального начала, в его основных связях и опосредованиях (внутри и вовне). Вовне: геопопитическое попожение государства, его традиционное место и роль в структуре межгосударственных отношений, его место и роль в системе безопасности, союзные отношения и обязательства, место и роль в сис­теме международных экономических отношений и в мировой торговле. Внутри: уровень экономи­ческого развития, стабильность социально-экономического и политического положения в стране, потребность в ресурсах, экономический и военный потенциал. К субъективной стороне нацио­нального интереса отнесем прежде всего мировоззренческие позиции руководства государства, обуславливающие характер восприятия им объективной действительности, как внутренней, так и внешней. Именно от этого восприятия в значительной мере зависит смысл, вкладываемый в понятие национального интереса, равно как и конкретное содержание основывающейся на нем внешнеполитической деятельности соответствующего государства.

В этой связи, целесообразно при анализе национального интереса выделять в нем два момента: мотивировочную (идеологическую) сторону национального интереса и его практически- политическое содержание. Мотивировочный аспект служит обычно “целям оправдания тех или иных предполагаемых или уже совершенных внешнеполитических акций государства под пред­логом защиты национальных интересов страны”. Практически-политический аспект основывается на реальных материальных и политических потребностях в развитии того или иного государства. В практической внешнеполитической деятельности государства он выражен в его целях и сред­ствах с помощью которых они реализуются.

Обычно выделяют 2 уровня национальных инте­ресов государства в сфере международных отношений: уровень главных( приоритетных) внешнеполитических интересов и уровень специфических (второстепенных) внешнеполитических интересов. Первый уровень подразумевает, если можно так выразиться, высшую сферу внешнеполитической деятельно­сти государства. В соответствии с непрерывно меняющимися объективными условиями в мире меняется и конкретное содержание внешней политики государства, направленной на защиту этих интересов, форма их выражения, средст­ва их реализации, но сами интересы обеспечения целостности и независимости государства, а тем самым и нации, обеспечения их безопасности   и расширения жизненного пространства сохраняются во все времена. Второй уровень отражает отдельные, относительно честные по сравнению с главными, хотя и важные сами по себе интересы государства в сфере межгосударственных отношений. Специфические внешнеполити­ческие интересы находятся, так или иначе, в зависимости от главных и диктуются ими: в то же время они относительно самостоятельны: они определяют цели и задачи внешнеполитической деятельности государства по отдельным её направлениям и служат ему руководством к практиче­ским  шагам в соответствующих сферах международных отношений.

Общепризнанным является то, что политическая независимость государства, его терри­ториальная целостность, фундаментальные общественные институты должна защищаться лю­бой ценой – это не только необходимость, но и дело чести государства. Во многом именно от того, насколько успешно оно решает эти задачи, зависит его внутренняя крепость и международный престиж. Кроме того, от того, насколько верно определен государственный интерес и насколько последовательно он отстаивается, зависит не только благосостояние нации и государства но и само их существование.

На обвинения критиков в аморальности концепции национального интереса Г. Моргентау отвечает утверждением, что “сам национальный интерес имеет моральное содержание потому, что национальное сообщество является единственным источником порядка и единственным защитником минимальных моральных ценностей в мире, страдающем недостатком порядка и морального консенсуса за пределами границ национального государства”. Отсюда, естественно, следует, что моральной является только политика, строго следующая требованиям национально­го интереса.

Кстати говоря, политиков, не разделяющих приверженности принципу национального ин­тереса во внешней политике, Моргентау сравнивает с “естествоиспытателями, не верящими в закон всемирного тяготения”. И с этим нельзя не согласиться.

Анализ американской научной литературы, посвященной внешнеполитической пробле­матике, работ и выступлений видных политических деятелей показывает, что понятие “нацио­нальный интерес” прочно вошло в политический лексикон. Несмотря на то, что оно иногда при­меняется для оправдания той или иной внешнеполитической акции, основную его функцию поли­тики и исследователи видят в “подведении” политика к “высококачественному” внешнеполитиче­скому решению, в возможности использования критерия национального интереса в ситуации выбора из нескольких возможных вариантов политики, в более широком смысле – использования национального интереса как внешнеполитической концепции, позволяющей сделать междуна­родную систему более устойчивой, а международные отношения более предсказуемыми.

38

Содержание международных отношений определяется преимущественно взаимодействием государств и их коали- ций в лице полномочных институтов власти, участвующих в разработке и реализации межгосударственной политики. Вме- сте с тем различные политические силы могут участвовать в международных отношениях помимо государственной влас- ти, если последняя действует вопреки их политическим це- лям и представлениям о должных национально-государ- ственных интересах. Национальный интерес, основными элементами которого выступают безопасность, суверенитет и независимость, представляет собой основу международных действий государства, находящих выражение в столкнове- ниях, конфликтах и примирениях. Международные отношения объективны и субъектив- ны одновременно, что характерно для любых общественных отношений и сфер деятельности. Объективно-субъективный характер международных отношений выражается в том, что они представляют собой как объективную реальность (дан- ность), так и ее отражение, оценку в сознании людей. Эти стороны международных отношений взаимодействуют – субъективные оценки (внешнеполитические цели, планы, ре- шения и т.д.) формируются под воздействием и на основе реальных отношений, а последние меняются в ходе реализа- ции в мировой политике субъективных оценок. Объективное содержание международных отношений оп- ределяется соотношением потребностей, интересов сторон. Наиболее существенно на международные отношения влия- ют следующие группы интересов: • социально-экономические (торговые, производственные и т.д.); • политико-идеологические (режим власти, господству- ющая идеология, религия и т.п.); • геополитические (территория, сырьевые, энергетичес- кие ресурсы страны, система коммуникаций и т.п.); • этно-национальные (интересы сохранения и разви- тия этносов на традиционной территории заселения, интере- сы воссоединения разделенных этносов, защита родствен- ных национально-этнических групп, проживающих за пределами территории государства). Различные интересы могут противоречиво действовать на международные отношения. Нередко геополитические интере- сы приносятся в жертву политико-идеологическим амбициям и субъективным предпочтениям политических лидеров, эли- ты. Подобное игнорирование основных национально-государ- ственных интересов всегда оборачивается серьезными потеря- ми для народа и государства. Содержание межгосударственных отношений зависит от ориентации средств массовой информа- ции, от эволюции общественного мнения. Они могут быть се- рьезно деформированы, приведены в явное противоречие с ре- альностью за счет навязывания массам и государственным органам партийно-идеологических установок.

39

Межгосударственные переговоры, деловые переговоры фирм и неправительственных организаций.

Двусторонние и многосторонние переговоры.

Межгосударственные переговоры на высшем и высоком уровне. Переговоры и консультации «на рабочем уровне». Переговоры «на близком расстоянии». «Челночная дипломатия». Переговоры путем обмена письмами, нотами, меморандумами и др.

Многосторонние переговоры, конференции и международные организации - основные инструменты поиска и согласования решений в глобальном масштабе. Решения всемирных конференций и их роль в формировании новых концепций, принципов и норм международного общения.

Общественные и научные форумы, семинары, симпозиумы, консультации. Переговоры частных фирм и их роль в мировом переговорном процессе.

Становление высшего политического уровня было связано со значительным повышением переговорной активности в противовес доминировавшему прежде «обмену мнениями». Двусторонние и многосторонние переговоры глав государств и правительств перестали быть чем-то чрезвычайным и исключительным, превратившись в обычную внешнеполитическую практику. Церемониальность, которая была их неизменным атрибутом со времен древности, уступила место деловому стилю. Постоянно растет число так называемых «рабочих визитов» и «встреч без галстуков», где церемониальность вообще отсутствует.         Не только во время «встреч без галстуков», но и во время официальных визитов зачастую выделяется специальный период для «семейного общения» – неофициальной беседы в семейной обстановке с участием жен. Такого рода мероприятия способствуют установлению дружеских межличностных отношений, что в свою очередь способствует формированию климата доверия и доброжелательности между главами государств и правительств, который в той или иной степени оказывает влияние и на общую политико-психологическую атмосферу.         Одновременно с высшим политическим уровнем происходило формирование экспертного. Его быстрое развитие обусловлено прежде всего предельным расширением сферы международных переговоров за счет неполитических предметных областей (экологии, космоса, атомной энергетики и т.п.), которые еще в первой половине прошлого века вообще отсутствовали.         Само по себе привлечение экспертов не является чем-то новым. Однако прежде оно было достаточно ограниченным (в основном военные специалисты) и, как правило, эпизодическим: выяснение мнения экспертов происходило обычно до начала переговоров. Если же они включались в состав делегации на переговорах, то выполняли в ней роль консультантов, не участвуя в дискуссиях непосредственно. Хотя такого рода практика сохраняется и сейчас, все большее развитие получают прямые переговоры экспертов, которые в ряде случаев происходят на постоянной основе. Их значение заметно возрастает. Отнюдь не редкость, когда достигнутые в ходе переговоров экспертов договоренности передаются на дипломатический уровень не для серьезной корректировки, а лишь для соответствующего оформления решений (например, по вопросам разоружения, наркотрафика, борьбы с организованной преступностью и т.п.). Тем самым в «эпоху переговоров» произошла кардинальная реконструкция всей мировой переговорной структуры. Она стала гораздо более сложной, иерархической и многосвязанной. Резко возросло число ее участников, усилилась их разнородность (государства, правительственные и неправительственные организации, политические движения и т.д.). Ее сфера подверглась гигантскому расширению благодаря появлению новых предметных областей и их «политизации».         Пространственная конфигурация мировой переговорной структуры также претерпела определенные изменения. Она стала более неравномерной. В одних регионах плотность и интенсивность переговорных процессов весьма велика, а в других незначительна. К первым в основном относятся те, где развивается межгосударственное сотрудничество и интеграция; ко вторым – конфликтогенные регионы, где переговорная активность ограничена, а зачастую дискретна. Данное положение, впрочем, не следует возводить в абсолют, так как переговорная активность может быть имитационной. Кроме того, на «эпоху переговоров» пришелся «всплеск» научного интереса к переговорной тематике вообще и к международным переговорам в частности.         Нельзя сказать, что до этого интереса к переговорам не было. Он был, но оставался уделом отдельных ученых, а также бывших дипломатов, которые в своих мемуарах пытались обобщить собственный опыт ведения переговоров, исходя из представления о них как о сфере искусства. Сделанные ими эмпирические обобщения были полезными для разработки вопросов переговорной тактики.         Прежде всего, указанный «всплеск» затронул американскую науку, где были опубликованы десятки серьезных монографий и около тысячи статей по тематике международных переговоров. С середины 1980-х годов стало выходить первое периодическое издание «Журнал переговоров» («Negotiation Journal»), а с середины 1990-х – специализированный журнал «Международные переговоры. Журнал теории и практики» («International Negotiation. A Journal of Тheory and Practice»). Первый можно считать универсальным, поскольку в нем публикуются статьи по всему спектру переговорной тематики (от внутрисемейной до межгосударственной).         Активизация американских исследований международных переговоров, хотя и не сразу, но оказала определенное влияние на западноевропейскую науку³. Однако в отечественной науке она вызвала слабый отклик. Дело ограничилось появлением нескольких работ, причем далеко не все они могут быть отнесены к категории научных. Это не вина, а беда российской науки (да и не только ее), учитывая непрерывное повышение наукоемкости внешнеполитической практики.         Накопленный к концу «эпохи переговоров» массив научных публикаций достиг таких размеров, что его сколько-нибудь детальный анализ явно не под силу отдельному исследователю. Тем не менее, можно хотя бы в первом приближении выделить важнейшие особенности научного поиска. На наш взгляд, оформились три подхода к исследованию международных переговоров: психологический, технологический и методологический. В свою очередь каждый из них состоит из нескольких более или менее автономных направлений (векторов).         Психологический подход включает три таких вектора. Первый, в известном смысле традиционный, ориентирован на выявление тех личностных качеств, которые необходимы переговорщику (прежде всего, естественно, дипломату) для успеха в его работе. В конечном счете, стояла задача создать «модель эффективного переговорщика». Ее наличие позволило бы оптимизировать отбор соответствующих кадров, делая это не на основе субъективных предпочтений, а используя объективные критерии (например, психологические тесты). На базе такой «модели» можно было бы выявлять сильные и слабые стороны партнера по переговорам, а следовательно, и определять наиболее рациональную тактику воздействия на него. Подобного рода воздействие имеет весьма серьезное значение, особенно на высшем политическом уровне, где принимаются ключевые решения.         Несмотря на наличие качественных эмпирических обобщений, достаточно быстро стало очевидным: такая «модель» должна быть вариативной и, следовательно, адаптируемой к различным типам переговорных ситуаций (хотя некий минимальный набор определенных личностных качеств, в принципе, необходим). Осознание «вариативности» серьезно осложнило решение задачи, переведя ее в другую плоскость и связав с методологическим подходом.         Второй вектор в известном смысле дополняет первый, так как ориентирован на анализ национального стиля ведения переговоров. Переговорщик, какой бы неординарной личностью он ни был, всегда в той или иной степени связан с культурой своей страны, которая через психологический склад влияет на его поведение. Работы по национальному стилю ведения переговоров обобщили эмпирический опыт с бо’льшим или меньшим налетом субъективизма. Они претендовали на операциональность и содержали практические рекомендации. Пик этих исследований пришелся на 1980-е годы, когда данная тематика была в основном исчерпана, но одновременно встал вопрос о сопоставимости и достаточности полученных результатов. Это потребовало теоретического осмысления массы эмпирических обобщений⁴, стимулировав тесную связь данного вектора с третьим, который именно в это время бурно развивался.         Третий вектор с известной долей условности можно квалифицировать как аксиологический, поскольку он ориентирован на исследование влияния морально-этических норм и ценностей на поведение участников переговоров, причем, естественно, не только международных. В отличие от двух первых он не претендует на операциональность, так как оперирует предельно абстрактными (в частности, философскими) категориями. Среди них доминирующее положение занимает понятие «справедливость». Уже в первом номере журнала «Международные переговоры» появилась установочная статья, написанная пятью ведущими исследователями переговоров, под заглавием «Переговоры как поиск справедливости»⁵. Она и символизировала появление нового научного направления.         Второй подход альтернативен первому в том отношении, что в нем основной упор делается на технологию ведения переговоров. Их психологический аспект остается как бы за кадром и рассматривается в лучшем случае в качестве второстепенного. Базис этого подхода – строго логические процедуры. Он включает в себя два вектора.         Становление первого из них связано с эволюцией теории игр, смыкающейся с концепцией рационального выбора. Особое значение для анализа переговоров имело их моделирование на основе положений концепции кооперативных игр, в рамках которых все стороны имеют возможность получить чистый выигрыш.         Второй вектор ориентирован на создание методик эффективного поиска компромисса, то есть на решение достаточно узкой, хотя и весьма значимой, прикладной задачи. Среди широкого спектра такого рода методик наиболее удачной считается BATNA (Best Alternative to a Negotiation Agreement)⁶. Очевидные успехи в разработке таких методик породили, кстати, идею их компьютеризации⁷.         Однако эти подходы нацелены на исследование отдельных аспектов переговорного процесса. Целостную же картину, по идее, должен сформулировать методологический подход. В нем также два вектора, отличающиеся не тематикой, а методами: индуктивным или дедуктивным.         По числу исследований индуктивный метод многократно превосходит дедуктивный, но в основном за счет так называемых «case studies» – исследований конкретных переговоров. Большинство из них выполнены в модельной, а иногда даже в квантифицированной форме (квантифицированные модели). Полученные результаты обобщаются, и на этой основе формулируются теоретические концепции, но, как правило, последняя задача уже решается представителями дедуктивного метода⁸.         В отличие от индуктивного дедуктивный метод основывается не на эмпирическом, а на теоретическом знании, то есть на общенаучных и частнонаучных теориях. Применительно к международным переговорам такой частнонаучной теорией является теория международных отношений. В целом дедуктивный метод ориентирован на создание общей (универсальной) теории переговоров, которая с полным основанием может быть классифицирована как общенаучная, хотя и второго порядка⁹.         Ее становление, проходившее первоначально весьма успешно, на каком-то этапе стало терять динамику. Все в большей степени начала проявляться стагнационная тенденция, которую пока еще не удалось преодолеть. Попытку внести посильный вклад в усилия по «перелому» данной тенденции и представляет собой настоящая статья.

2

        Начнем с уточнения самого понятия «переговоры». На первый взгляд оно кажется очевидным, однако на деле таковым не является, так как эмпирическое понимание не подкрепляется теоретическим осмыслением. Мы предлагаем следующую дефиницию: переговоры – это один из типов социальной коммуникации, представляющий собой дискуссию, ориентированную на разрешение противоречия интересов ее участников. Данное противоречие воспринимается ими как проблема, составляющая предмет дискуссии и подлежащая решению в ее ходе путем договоренности (соглашения) между сторонами.         В отличие от других типов социальной коммуникации переговоры характеризуются специфической, присущей только им целевой функцией – решением обсуждаемой проблемы с помощью договоренности участников. Другим близким к переговорам типам социальной коммуникации (консультации, обмен мнениями и т.п.) она в принципе не присуща. Достижение подобного рода договоренности есть доминантная цель участника переговоров, наряду с которой он, как правило, намечает и другие, побочные (периферийные). Таким образом, идя на переговоры, участник формулирует для себя определенную систему целей, которая детерминирует его поведение, так как социальная коммуникация есть целенаправленная деятельность.         Обладая «свободой воли», участник имеет возможность варьировать структуру своей системы целей, причем самым радикальным образом – вплоть до снятия доминантной цели и постановки на ее место одной из побочных. В этом случае «нормальное» состояние структуры превращается в «ненормальное». Как следствие, переговоры, утратившие свою имманентную целевую функцию, преобразуются в квазипереговоры или псевдопереговоры. Исходя из этого, можно выделить два принципиально различных подхода участника к переговорам: конструктивный (доминантная цель сохранена) и инструментальный (доминантная цель отсутствует).         Будучи заинтересованным в продолжении квазипереговоров как в средстве достижения побочных целей (в рамках его внешнеполитического курса они могут быть весьма значимы), участник, придерживающийся инструментального подхода, стремится всячески замаскировать его и идет обычно до конца, заключая фиктивное соглашение, которое он не собирается выполнять. О размерах такой псевдопереговорной активности достаточно красноречиво свидетельствует следующий факт. В 1997 г. Исполнительный секретариат СНГ провел расследование, согласно результатам которого из общего числа заключенных 880 договоров и соглашений реально выполнялись только 130 – менее 15%¹⁰. Комментарии излишни.         Возможно, в известном смысле данный факт уникален. Но широкое распространение псевдопереговорной активности не вызывает сомнений, особенно во внешнеполитической практике большинства развивающихся стран. Заметно реже к ней прибегают развитые страны, что, видимо, было одной из причин исключения феномена квазипереговоров из зоны научного внимания. Однако главной причиной была их резко отрицательная оценка с точки зрения морально-этических норм. Они были признаны сугубо аморальными¹¹. Не случайно даже дипломаты-переговорщики, которые участвовали в квазипереговорах, избегают упоминать о них или делают это в косвенной и модальной форме. Хотя не знать или не предполагать этого они не могли.         Негативная морально-этическая оценка подкрепляется формально-логическими соображениями, то есть представлением о квазипереговорах как о «ненастоящих». В известном смысле это действительно так. Однако отказ от научного исследования данного феномена и его теоретического осмысления не может быть оправдан, поскольку «настоящие» и «ненастоящие» переговоры являются составляющими единой, хотя и противоречивой, целостности – мировой переговорной структуры. Абсолютизация их различий серьезно обедняет представление не только о переговорной структуре, но и о настоящих переговорах, поскольку исключается возможность изменения подхода со стороны участника, а также применения им комбинации подходов. Особенно негативно это сказывается на анализе переговорных стратегий, которые и являются ключевым элементом переговорного процесса.         Отказ от такого рода абсолютизации позволяет, на наш взгляд, сформулировать достаточно развернутую типологию переговорных стратегий в следующем виде: 1) ультимативная, 2) конкурентная, 3) партнерская, 4) имитационная, 5) обструкционная, 6) смешанная, 7) неопределенная. Приведенный «спектр» стратегий нуждается в определенных пояснениях.         1. Ультимативная стратегия предполагает постоянные требования односторонних уступок со стороны другого участника. Эти требования предъявляются в категорической форме и сопровождаются различного рода угрозами. В сущности, это попытка превратить переговоры в диктат – альтернативный тип социальной коммуникации. Соответственно, такая стратегия может считаться переговорной условно. В указанном смысле она маргинальна, так как направлена на решение проблемы, но в принципе исключает компромисс.         2. Конкурентная стратегия, получившая в зарубежной науке название «торг» (bargaining). Несмотря на свою вариативность, она в целом ориентирована на компромисс, но односторонне выгодный: минимум собственных уступок и максимум уступок другого участника. В «жестком» варианте допускается использование элементов диктата, что сближает конкуренцию с ультимативной стратегией.         3. Партнерская стратегия. Ее квалифицируют как совместный поиск решения проблемы (joint problem-solving), что означает ориентацию на взаимовыгодный компромисс, коррелирующий с понятием «справедливость». «Справедливость» в свою очередь сочетается с понятием «истина». Соответственно, только взаимовыгодный компромисс рассматривается как правильный и справедливый. Данная пара понятий и образует базовую аксиоматику морально-этического вектора в американской науке. При всех ее морально-этических достоинствах партнерская стратегия – стратегия зависимая: ее применение обязательно требует взаимности, то есть использования другим участником аналогичной стратегии. Без этого нет смысла говорить о совместном поиске решения. Вопрос о том, насколько часто имеет место такая стратегическая взаимность, остается открытым. Можно предположить, что она обычно встречается при переговорах об интеграции, но, естественно, если их участники заинтересованы в ней не на словах, а на деле.         4. Имитационная стратегия. Она представляет собой копирование обычно партнерской и реже конкурентной (в «мягком» варианте) стратегии, предусматривая достижение мнимого компромисса (фиктивного соглашения). Поскольку использующий ее участник заведомо не намерен выполнять соглашение, то основная часть его дискуссионной активности концентрируется на придании соглашению такой формы, которая давала бы возможность игнорировать его в будущем.         5. Обструкционная стратегия. Поскольку она не предполагает заключение даже фиктивного соглашения, то объектом копирования является конкурентная стратегия в «жестком» варианте (обычно с пропагандистской целью), так как он наиболее удобен для разрыва переговоров в любой нужный участнику момент времени. Если же есть заинтересованность в затягивании переговоров, то применяется копирование «мягкого» варианта, как правило, до определенного момента, а затем – переход к «жесткому».         6. Смешанная стратегия – некая комбинация вышеперечисленных стратегий. Необходимость в ней возникает тогда, когда предметом обсуждения является комплексная проблема, отдельные аспекты которой (подпроблемы) отличаются высокой степенью автономности и существенно различны по степени значимости для участника. Соответственно, по одним он может пойти на компромисс, а по другим нет.         7. Неопределенная стратегия используется, когда участник в силу разного рода причин еще не сделал окончательного выбора. Среди них могут быть как чисто конъюнктурные (дефицит времени, отсутствие необходимой информации и т.п.), так и относительно долговременные (например, дестабилизация внутриполитического положения). Все же, как правило, период применения этой стратегии невелик.         Для наглядности и во избежание дальнейшего углубления в детали, представляется целесообразным оформить все сказанное о стратегиях следующей схемой:

        Если решение о начале переговоров или отказе от них диктуется в основном логикой внешнеполитического курса, то выбор стратегии зависит от проблемной и переговорной ситуаций. Первая детерминируется типом проблемы и характером взаимодействия вовлеченных субъектов, вторая – «соотношением сил» и «степенями свободы» их поведения. Исходным моментом проблемной ситуации является характер проблемы, порождаемой противоречием интересов субъектов. (Там, где данное противоречие отсутствует, нет и проблемы). Интерес, понимаемый как осознанная потребность, представляет собой базовый элемент противоречия, а следовательно, и проблемы.         Дуалистичная природа интереса – осознанной потребности – выражается в наличии у него двух составляющих: онтологической (потребность) и гносеологической (осознание). Поскольку гносеологический потенциал любого социального субъекта всегда ограничен, то в ходе осознания могут иметь место ошибки в идентификации и оценке интереса. Ошибка в идентификации ведет к появлению мнимого интереса¹², а ошибка в оценке – к завышению или занижению его значимости. Выступая в качестве одной из сторон противоречия, мнимый интерес делает и само противоречие мнимым. Как следствие, появляется псевдопроблема, и чем более идеологически заданно осознание, тем более вероятно ее возникновение.         Не вдаваясь в тематику псевдопроблем, нужно заметить, что наиболее мощным стимулятором их генезиса являются политические идеологии радикального толка с органически присущей им мессианской ориентацией. Немалое влияние они оказывают и на оценку значимости интересов, причем в сторону завышения. Симптоматично, что именно мнимые интересы, как правило, получают высший ранг значимости.         Как в теории, так и на практике принято подразделять интересы по рангу значимости на три группы: жизненно важные (главные), приоритетные (основные) и неприоритетные (второстепенные). Исходя из этого, можно построить следующую типологию противоречий, а, следовательно, и проблем:

Таблица 1.

Интересы субъекта «В» →	1. Главный (В1)	2. Основной (В2)	3. Второстепенный (В3)
Интересы субъекта «А» ↓
1. Главный (А1)	А1/В1	А1/В2	А1/В3
2. Основной (А2)	А2/В1	А2/В2	А2/В3
3. Второстепенный (А3)	А3/В1	А3/В1	А3/В3

        Совокупность противоречий, отраженных в данной таблице, может быть подразделена на три категории. Первую образует сочетание А1/В1. Это строгий антагонизм, когда ни один из субъектов не может без катастрофических для себя последствий отказаться от удовлетворения жизненно важного интереса. Даже если переговоры начинаются, то завершаются или безрезультатно, или заключением фиктивного соглашения. Соответственно, с помощью переговоров (точнее, компромисса) проблема – неразрешима.         Вторую категорию образуют сочетания А1/В2 и В1/А2. Это трудноразрешимые проблемы: один из субъектов не может пойти на компромисс, а другой обязательно должен пожертвовать своим основным интересом, что, хотя и не ведет к катастрофическим последствиям, всегда сопряжено с серьезными потерями. Без компенсации, позволяющей ему минимизировать ущерб, он на это, как правило, не пойдет.         Все остальные сочетания относятся к третьей категории, допускающей разрешение проблемы. Сочетание А3/B3 – легкоразрешимая проблема, а сочетание А2/В2 занимает своего рода промежуточное положение между легкоразрешимыми и трудноразрешимыми проблемами. Выделение этих трех категорий проблем позволяет соответственно подразделить проблемные ситуации на бесперспективные, малоперспективные и перспективные.         Под перспективностью проблемной ситуации в данном случае имеется в виду вероятность разрешения проблемы путем компромисса. В первом случае она отсутствует, во втором – незначительна, а в третьем – достаточно велика.

40

Международный торг: военные, экономические и психологические средства дипломатии. Независимо от перечисленных выше форм дипломатии, ее главной функцией является торг. Торг – средство преодоления различий в приоритетах участников отношений посредством обмена предложениями до достижения взаимоприемлемого решения¹. Торг можно определить также как вид дипломатических отношений (чаще всего – переговоры), имеющий следующие особенности:

• между сторонами имеется конфликт интересов,

• задача каждой из сторон – уйти как можно дальше от своего «минимума» к своему «максимуму» и вынудить оппонента проделать обратное,

• оппоненты в позиционировании своих интересов мыслят рационально, т.е. способны к компромиссам (невозможен торг с фанатиками).

В ходе торга важно сопоставлять собственные интересы и интересы противоположной стороны. Если они совместимы, проблем не возникает. Если – нет, необходимо оценить, основные или второстепенные интересы собственного государства затронуты. Если не основные, ими можно жертвовать. Если же речь идет об основных интересах, то надо с этой точки зрения оценить интересы противоположной стороны. Если там дело касается второстепенных интересов, надо убеждать государство-оппонента от них отказаться. Если же у оппонента затронуты основные интересы, то, во-первых, ситуация грозит серьезным конфликтом (возможно, с применением вооружений), во вторых, худшего исхода можно все же избежать через переформулировку целей².

Торг представляет собой одновременно и искусство, и науку. В трактовке американского исследователя А.Рапопорта, торг – это сочетание «дебатов» и «игры». В первом случае имеется в виду искусство убеждения, способность заставить оппонента видеть ситуацию вашими глазами. Важнейшую роль в данном случае играет психологическое обеспечение торга с каждой из сторон. Во втором - речь идет о «игре интересов», т.е. «покупке» и «продаже» реальных интересов сторон вследствие угроз или обещаний преференций со стороны противоположной стороны. В этом случае имеется в виду торг в прямом смысле этого слова. В литературе применительно к этой ситуации используются такие термины, как «кнуты» (угрозы и наказания) и «пряники» (обещания и поощрения)³. Как правило, эти действия параллельны, только сначала обещают и угрожают, а потом наказывают и поощряют. В зависимости от ситуации, степени угрозы национальным интересам и других сопутствующих обстоятельств наиболее значимые средства ведения торга подразделяются на военные и экономические.

Военные средства обеспечения торга. Военные ресурсы государства могут использоваться и в качестве поощрения («пряника»), и в качестве угрозы («кнута») в международном торге. Например, в период холодной войны и СССР, и США «ухаживали» за странами Третьего мира в погоне за их политической лояльностью, голосами на Генеральной Ассамблее ООН, снабжая их вооружением. Страны Третьего мира также использовали этот прием - давали согласие на размещение военных баз на своей территории в обмен на экономическую помощь. К средствам поощрения военного характера может быть отнесено также заключение формальных и неформальны оборонительных союзов, иных договоренностей в сфере военных взаимоотношений. Так, средством «успокоить» Россию в связи с расширением НАТО на Восток можно считать создание Совета Россия – НАТО как средства привлечения нашей страны к участию в обсуждении вопросов, обсуждаемых в рамках этого военно-политического альянса.

Сложнее обстоит дело с военными угрозами. К ним относятся демонстрация военной силы, угроза применения военной силы и т.д. На протяжении многих веков общим правилом было положение о том, что хорошая дипломатия – это дипломатия, за которой стоят пушки. Известен случай, когда Сталин на вопрос о том, насколько внимательно он относится к позиции Ватикана, ответил вопросом на вопрос: «А сколько дивизий есть у Папы?». В наше время это правило подвергается сомнению в силу нескольких причин. Во-первых, оружие как обеспечение торга не всегда возможно реально использовать, например, в отношениях с дружественным государством или если речь идет об оружие массового уничтожения. Во-вторых, в соответствие с правилом образов в политике, чем сильнее оппонент, тем большее чувство угрозы он вызывает у противоположной стороны и тем менее уступчивой она становится. В-третьих, «военное сдерживание», как правило, неэффективно в случае гражданских войн или в отношении государств, которые не доверяют благожелательным намерениям сильного государства - своего оппонента. В современном мире много примеров подобных случаев. Это – ядерная программа Северной Кореи и Ирана, войны в бывшей Югославии. В этих конфликтах политические лидеры не считаются с внешними угрозами ради достижения своих целей. Между тем именно конфликты подобного рода преобладают в современной мировой политике.

Таким образом, можно заключить, что в современном мире в большинстве случаев оружие как средство обеспечения торга более эффективно в качестве поддержки, чем в качестве наказания.

Экономические средства обеспечения торга. По мере того, как военные средства обеспечения торга становится все проблематичнее использовать, большое значения приобретают экономические средства. Среди экономических поощрений («пряников») – льготные кредиты, снижение таможенных пошлин, предоставление режима наиболее благоприятствуемой нации и др. Экономическое давление («кнуты») – эмбарго (отказ импортировать нужные другой стране товары), бойкот (отказ покупать у другой страны товары ее производства), «замораживание» финансовых вкладов другой страны в своих банках и др.

Эмпирические исследования показывают не очень высокий эффект экономических санкций. Они достигают желаемой цели приблизительно в одной трети случаев. Отсюда возникает вопрос: каковы условия успеха экономических санкций. Условия принудительного экономического воздействий страны «А» на страну «Б» состоят в следующем:

• «А» имеет высокую степень контроля над какими-то видами поставок в страну «Б»,

• потребность страны «Б» в этих поставках высока,

• для страны «Б» цена отказа от этих поставок выше, чем цена компромисса со страной «А»,

• для страны «А» цена экономических санкций против страны «Б» ниже, чем блага, полученные от компромисса с этой страной⁴.

Главная причина неудачи экономических санкций состоит в доступности альтернативных покупателей или продавцов товаров наказываемой страны или стран, включая использование «черного рынка».

Приведем несколько примеров из истории мировой политики. В целом успешным эмбарго на поставку нефти в страны Запада можно считать демарш стран ОПЕК в 1973 г. в связи с войной на Ближнем Востоке между Израилем и арабскими странами. Страны ОПЕК отказались поставлять нефть Западу в связи с его поддержкой Израиля в войне. Поскольку основным поставщиком энергоносителей для Европы являлись ближневосточные страны, их действия возымели успех – ряд стран Европы отказались от своих политических позиций. Правда, это практически не коснулось США, более независимых от ближневосточной нефти, чем их европейские союзники.

Примером неудачных экономических санкций явился бойкот США основного экспортного продукта Кубы – сахара, а также эмбарго на поставку в эту страну нефти в связи с революцией 1959 г. на «острове свободы». Альтернативный поставщик нефти и одновременно покупатель сахара быстро нашелся. Им стал СССР, что было естественно в условиях холодной войны. В результате Куба выжила.

Другим примером неудавшихся экономических санкций являются требования ООН жестких ограничений на экспорт и импорт ЮАР в качестве принуждения ее к отказу от внутренней политики апартеида в 1980-е гг. Однако многие страны были заинтересованы в южноафриканских ресурсах, таких как золото, алмазы, платина. В результате торговля шла через негосударственных посредников. В итоге режим апартеида был демонтирован в ЮАР в начале 1990-х гг. не столько из-за экономических санкций, сколько из-за потребности высокоразвитой страны во внутренней политической стабильности.

Побочными недостатками экономических санкций является то, что от них страдает гражданское население, хотя санкции направлены против политического режима в стране (например, в случае бойкота иракской нефти в 1990-е гг.), а также несут убытки соседние страны, с которыми у «наказываемой» страны имеются экономические отношения (например, жалобы предъявляли Румыния и Болгария в связи с санкциями против Сербии в 1990-е гг.).

В результате можно сделать вывод, что в современном взаимозависимом мире, где экономические связи достигли высокого уровня, экономические санкции эффективны лишь в отдельных, специфических случаях. Как и в отношении военных средств обеспечения торга, в экономике более эффективными оказываются средства поощрения. Хорошим примером, подтверждающим этот вывод, служит сегодняшняя политика Северной Кореи, которая фактически отказалась от своей ядерной программы в ответ на экономическую помощь США.

Психологические средства обеспечения торга. Здесь мы возвращаемся к определению международного торга как искусства. В литературе описывается ряд психологических правил, следование которым обеспечивает успех в торге. Вот некоторые из этих правил.

Не ведите позиционный торг, т.е. торг по поводу сформулированных позиций, а не основополагающих интересов. Тот факт, что позиционный торг сильно мешает в переговорах, был хорошо проиллюстрирован провалом переговоров о всеобъемлющем запрете на ядерные испытания при президенте Кеннеди. Тогда возник решающий вопрос: какое число решающих инспекций на местах должнобыть разрешено Советскому Союзу и Соединенным Штатам на территории друг друга при расследовании случаев подозрительной сейсмической активности? Советский Союз в конце концов согласился на проведение трех проверок. Соединенные Штаты настаивали на проведении не менее десяти. И здесь переговоры были прерваны – из-за позиций, - несмотря на тот факт, что никто не понимал, будет ли «инспекция» представлять собой проверку одним лицом в течение дня или сотней людей, разбирающихся в проблеме в течение месяца. Стороны предприняли минимум усилий для определения процедуры проверки, которая могла бы совместить интерес Соединенных Штатов относительно проверки со стремлением обеих сторон к минимальному вторжению в дела друг друга⁵.

Еще более убедительным является классический (в данном случае абстрактный, но многократно подтверждаемый практикой) пример, связанный с делением апельсина между двумя сестрами. Обе претендовали на целый апельсин, не соглашаясь довольствоваться половиной. Посредник в споре попытался выяснить причины упорства каждой из сестер. Выяснилось, что одна из них хочет приготовить пирог и для цукатов ей необходим целый апельсин. Другая хотела получить свежий апельсиновый сок, для которого также требовался целый фрукт. В итоге спор был разрешен: одна сестра получила всю кожуру от апельсина, другая – всю его мякоть.

Прекрасной иллюстрацией данной ситуации из реальной мировой политики является спор между Израилем и Египтом по поводу Синайского полуострова – египетской территории, захваченной Израилем в ходе шестидневной войны 1967 г. Первоначальная неудача египетско-израильского мирного договора в 1978 г. в Кэмп-Дэвиде демонстрирует полезность стремления разобраться в том, что стоит за той или иной позицией. Когда Египет и Израиль сели за стол переговоров, их позиции были несовместимы. Израиль настаивал на части Синая. Египет со своей стороны настаивал на том, чтобы весь Синай до последнего дюйма был возвращен под суверенитет Египта. Компромисс, казалось, был невозможен.

Обращение к их интересам, а не позициям сделало возможным достижение решения. Интерес Израильтян состоял в обеспечении безопасности, они не хотели, чтобы египетские танки стояли на их границе в готовности в любой момент их пересечь. Интерес Египта заключался в суверенитете: Синай был частью Египта со времен фараонов. После веков подавления со стороны греков, римлян, турок, французов и британцев Египет только недавно завоевал полный суверенитет и не желал уступать свою территорию новоявленному иностранному завоевателю. В Кэмп-Дэвиде президент Египта Садат и премьер-министр Израиля Бегин при посредничестве американского дипломата и видного государственного деятеля Г.Киссинджера согласились с планом, по которому Синай вернется под полный суверенитет Египта, а путем демилитаризации его территории будет гарантирована безопасность Израилю. Везде будет развиваться флаг Египта, однако вблизи границ Израиля не будет египетских танков⁶.

Другое правило успешной дипломатии состоит в том, чтобы угрозы и обещания выгод, обозначенные в процессе переговоров, выглядели убедительно. По словам Г.Киссинджера, «блеф, поданный в серьезной форме, более действенен, чем серьезная угроза (или обещание), воспринимаемая как блеф»⁷. Для тех, кто считает, что сутью дипломатических переговоров является обман, главной «добродетелью» хорошего дипломата является способность уверенно говорить неправду. Действительно, дипломата часто определяют как «честного человека, посланного за границу, чтобы лгать в интересах своей страны». Этому требованию блестяще отвечал советский дипломат сталинских времен А.Вышинский,о котором один польский государственный деятель говорил в 1940-х гг.: «В определенном смысле Вышинский был совершенным дипломатом. Он был способен говорить очевидную неправду вам в лицо; вы знали, что это ложь и он знал, что вы знаете, что это ложь, но он твердо стоял на своем. Ни один другой дипломат не был способен делать это с такой легкостью»⁸. Однако, если иметь в виду фактор надежности как необходимое условие доверия к дипломату, то ему необходимо качество, которое Г.Никольсон ставит на первое месте среди пяти качеств идеального дипломата. Это – правдивость.

Впрочем, в дипломатии многое относительно. Большое значение имеет характер дипломатической ситуации. В случае обещания поощрений убедительность дипломата возрастает, если он имеет репутацию надежного и последовательного в поступках политического деятеля. В случае угроз, наоборот, он более убедителен, если у него репутация непредсказуемого политика.

41

Мы живем в такое время, когда мир находится в состоянии комплексной трансформации, без осмысления которой дипломатия любого государства может утратить связь с реальностью, а значит, и свою эффективность как инструмента обеспечения внешнеполитических интересов. А примеры эти слишком свежи в памяти, чтобы их забыть.

Такой разговор как никогда востребован сейчас, когда мы видим и ощущаем в контактах с нашими партнерами, в том числе западными, что в мире происходит объективный процесс конвергенции — прежде всего на уровне идей, но понемногу и практической политики. Ускорение этому процессу придал приход к власти в США демократической администрации под лозунгом перемен. Сама тема перемен в глобальном ландшафте, которая еще недавно воспринималась некоторыми как конфронтационная, как попытка "покушаться на устои", начинает входить в основной поток международных дискуссий. Хотя отголоски метафизического взгляда на мир как на нечто застывшее все еще слышны.

Свидетельства сближения подходов дала недавняя Международная конференция "Современное государство и глобальная безопасность", на которой выступил Президент России Д.А.Медведев. Весьма представительный состав участников и содержательные обсуждения подтверждают вывод о том, что современное государство отнюдь не отмирает, а продолжает оставаться ключевым инструментом гармонизации интересов общества и личности, а во внешнем плане - основным звеном международных отношений, которые сохраняют свой преимущественно межгосударственный характер при всем многообразии других участников международного общения.

В данном отношении обращает на себя внимание статья Зб.Бжезинского в последнем номере журнала "Форин афферс". В ее подзаголовке - "К глобальной сети безопасности" - автор, по сути дела, воспринимает наш тезис о сетевой дипломатии, нашедший отражение в Концепции внешней политики России.

ПРЕДМЕТ международных отношений существенно преобразуется. Это уже не династическая и кабинетная политика вокруг интересов, сводившихся исключительно к территориальному переделу мира и рынков сбыта и формированию в этих целях коалиций в преддверии военных конфликтов. Современная дипломатия, по существу, занимается коренными вопросами национальной жизни - от обеспечения безопасности в ее современном, "глобальном" прочтении до вопросов процветания, включая сохранение и создание рабочих мест.

На первый план выходят глобальные вызовы и угрозы, эффективно противодействовать которым по определению можно только солидарными усилиями всех государств. Причем эти вызовы представлены не угрожающими кому-то государствами, а явлениями, такими как международный терроризм, трансграничная оргпреступность и наркотрафик, незаконная миграция, глобальная бедность и изменение климата. Требуется и соответствующий инструментарий — отнюдь не количество и огневая мощь дивизий.

Можно согласиться со Зб.Бжезинским в том, что сегодня миру не угрожают ни "воинствующий фанатизм националистических государств, склонных к территориальной экспансии", ни "устремления идеологии, претендующей на универсальность". Мы уже не один год говорим об этом. И хотелось бы надеяться, что нас наконец услышали.

Сообразно предмету претерпевает серьезные изменения и метод ведения дел в международных отношениях. Это уже не иерархические конфигурации, апофеозом которых стало разделение мира на два противостоящих блока в период холодной войны, а многовекторная сетевая дипломатия, предполагающая гибкие формы взаимодействия различных групп государств в целях обеспечения совпадающих интересов. Речь отныне идет — или, по крайней мере, должна идти - не о борьбе против кого-то, не о "сдерживании" кого-то, а о коллективных усилиях за что-то, за вполне конкретные интересы, общие для международного сообщества в целом или для определенного круга государств.

Многие исследователи, и Зб.Бжезинский в их числе, признают, что завершается пятисотлетнее доминирование Запада в мировой политике, экономике и финансах, а вместе с ним и очередной этап глобализации, вдохновлявшийся идеями и практикой западных стран. Поневоле возникает вопрос: как это должно сказаться на предмете и методе дипломатии? Ведь формирующаяся полицентричная международная система будет испытывать на себе воздействие различных мироощущений и ценностных систем. Неоднородность - или культурно-цивилизационное многообразие — мира ставит в повестку дня поиск уже в более широком кругу государств общего знаменателя как основы международного сотрудничества.

При этом дает о себе знать та реальность, что современные конфликты и кризисные ситуации не имеют силовых решений, а это диктует выбор в пользу вовлечения всех государств, сколь бы "проблемными" они ни казались, а не их изоляции через санкции и прочие формы давления. Высокая степень взаимозависимости, ставшая главным продуктом западной глобализации, делает непомерной цену насилия, будь то в форме войн или революций, которыми была отмечена предшествующая история, в особенности XX век. Взаимозависимость заставляет всех фокусировать внимание на неразрушительных, то есть политико-дипломатических методах решения международных проблем.

Это в полной мере относится и к ситуации вокруг Ирана. Проблема его ядерной программы может иметь только комплексное переговорное решение в региональном контексте. Никак не силовое. Попытки применения силы имели бы катастрофические последствия для всего региона Ближнего и Среднего Востока, и без того перегруженного конфликтами, включая арабо-израильский. Вот почему те, кто призывают к наращиванию давления на Тегеран, должны продумать всю стратегию до конца. Сегодня есть реальный шанс завязать переговоры, результатом которых должны быть договоренности, позволяющие восстановить доверие к исключительно мирному характеру иранской ядерной программы и обеспечивающие равноправное участие Ирана в международной экономической жизни и коллективных усилиях по урегулированию кризисных ситуаций в регионе. Сорвать этот шанс требованиями немедленного введения новых антииранских санкций было бы серьезной ошибкой.

Президентские выборы в Иране подтвердили наличие в этой стране "энергичного и действительно динамичного гражданского общества". Это обстоятельство тоже диктует выбор в пользу вовлечения Ирана, включая начало с ним переговоров "шестерки" и прямой диалог между Вашингтоном и Тегераном. Действительно, как отмечает Кишор Махбубани в недавней статье в "Проджект синдикат", "дипломатия была придумана для того, чтобы способствовать установлению отношений между противниками, а не друзьями".

В СВОЕЙ СТАТЬЕ "Россия, вперед!" Президент Д.А.Медведев подчеркивает, что наша страна на всех этапах стремилась к достижению более справедливого мироустройства. И теперь целью модернизации глобальной системы управления мы видим "установление таких правил сотрудничества и разрешения споров, в основе которых были бы современные представления о равенстве и справедливости". Таково современное прочтение исторической роли России. Отказываясь от сотрудничества на условиях иных, чем суверенное равенство и взаимная выгода, мы добиваемся этого права для всех государств.

Нельзя забывать, что речь идет о принципах международных отношений, выработанных человечеством на протяжении всей его истории. После Вестфальского мира, который подвел черту под религиозными войнами в Европе, эти принципы стали называться вестфальскими. Они прагматично выводят за рамки межгосударственных отношений религиозные убеждения и иные ценностные различия. В данном отношении ХХ век, и прежде всего период холодной войны, был аберрацией, которую теперь необходимо преодолеть. Именно это мы и понимаем под деидеологизированными международными отношениями.

Сетевая дипломатия является ответом на новую реальность, включая "рассредоточение (dispersal) глобальной силы". Будет ли предлагаемая Зб.Бжезинским "глобальная сеть безопасности" формализована, в том числе посредством заключения обязывающих соглашений, — это уже другой вопрос. Нельзя исключать, что к этому нас подтолкнет жизнь впоследствии.

Но пока надо исходить из того, что сетевое взаимодействие является эффективным именно в силу своей гибкости и незаформализованности. Здесь действуют совпадающие интересы государств в конкретных вопросах, которые и служат главным мотивирующим началом.

Ведь, например, сколько ни призывал А.Ф.Керенский к продолжению войны, апеллируя к тому, что "мир давно уже превратился в единую семью, часто враждующую внутри себя, но связанную самыми тесными узами", Россия все равно из нее вышла, поскольку это не отвечало интересам страны, которая не могла ее продолжать. Кто-то должен был это сделать, и это сделали другие, а не Временное правительство.

Убежден, что в наше время для жестких стратегических блоков попросту нет предмета. Общим стратегическим знаменателем стало обеспечение выживаемости человечества на нашей планете.

Встает вопрос о лидерстве. Никто бы не возражал против лидерства, пусть даже единоличного, которое не только поставило бы задачу гармонизировать интересы всех государств и привести их к общему знаменателю, но и продемонстрировало политическую волю и умение решить эту задачу. Однако более реалистичным, да и практичным выглядит то, что уже происходит в мире. Имею в виду формирование коллективного лидерства ведущих государств, по-настоящему представительного в географическом и цивилизационном отношениях, которое воплощается в разного рода формальных и неформальных многосторонних механизмах, включая прежде всего Совет Безопасности ООН, но также "восьмерку", "двадцатку", БРИК, ШОС и многие другие международные и региональные конфигурации.

Возможно ли превращение НАТО в центр сетевого взаимодействия в сфере безопасности? Для начала альянс должен завершить свою трансформацию, вектор которой пока не понятен. Трансформация в смысле "единения Запада", как это предлагается некоторыми, вызывает вопросы. Проблема имеет два среза.

Первый — будущее собственно НАТО. Предлагается укреплять дисциплину в альянсе, переформулировать в обязывающем ключе статью 5 Вашингтонского договора и ввести положение о применении дисциплинарных мер в отношении государств-членов, вплоть до исключения. Насколько это соответствует духу времени — судить самим членам альянса. Однако если еще более жесткая блоковая дисциплина будет подменять необходимость гармонизации интересов в современном мире, то, наверное, это будет затрагивать интересы и партнеров НАТО, включая Россию. Поскольку речь будет идти о все той же логике военных союзов.

Второе — это будущее исторического Запада. Должен ли он сохраняться на путях укрепления военно-политической дисциплины или должен стать чем-то более совместимым с остальным миром, включая участие в развитии регионального и субрегионального уровней глобального управления? Обратила на себя внимание статья Ю.Хатоямы в "Интернэшнл геральд трибюн" за 27 августа 2009 года, в которой новый премьер-министр Японии склоняется к приоритетности участия своей страны в региональной интеграции и создании региональных структур коллективной безопасности, в том числе как средству сохранения своей самобытности, являющейся важнейшим элементом национального бытия.

Тенденция к регионализации становится одной из ключевых в международных отношениях на современном этапе. Предположу, что эффективность ООН во многом будет зависеть от сильных региональных структур, которые брали бы на себя больше ответственности за положение дел в своих регионах, как это и предусмотрено Уставом Объединенных Наций. Тогда ООН сможет заниматься действительно глобальными вопросами в интересах всего мирового сообщества.

МИРООЩУЩЕНИЕ крайне важно потому, что лежит в основе внешнеполитической философии государств. Отсюда — остающиеся зазоры между ними в видении методов решения конкретных проблем, хотя в общих, принципиальных вопросах большинство государств все же сближаются. Если не будет движения навстречу друг другу на этом уровне, то конвергенция, слаживание будут тормозиться в силу устойчивости соответствующих установок, формировавшихся веками. Речь идет прежде всего о нетерпимости и связанной с этим склонности к силовому решению проблем.

Если присмотреться, то опыт религиозных войн, вызванных Реформацией, стал своего рода репетицией того, с чем столкнулась Европа в ХХ веке. Это подтверждает ту истину, что будущее "бросает свою тень задолго перед тем, как войти", как писала Анна Ахматова в своих воспоминаниях об А.Модильяни. "Нетерпимость и узколобый фанатизм" тех, кто "готов вывернуть мир наизнанку" во имя своих убеждений, хорошо исследовал Вальтер Скотт, в частности, в своих "Пуританах". Как и у любых апостолов новой веры, для них были характерны нетерпимость по отношению к инакомыслию и претензии на роль господствующей религии.

В утверждении своей замкнутости Запад не может идти по пути, как писал Вальтер Скотт, "высокомерных и самоуверенных людей, убежденных в том, что лоно спасения открыто только для них, тогда как все прочие, как бы ничтожны ни были между ними различия в исповедании, в действительности немногим лучше еретиков или язычников". Как это до боли знакомо! Такую нетерпимость продемонстрировала и Французская революция, да и российская тоже. Везде революция "поедала своих детей" во имя "чистоты веры". Это была наша общая беда, но и наше общее историческое наследие, которое, соответственно, необходимо преодолевать, "отрицать" сообща. В частности, нельзя недооценивать уроки европейской истории, включая урегулирование по итогам Английской революции, которое подвигло знаменитого романиста к выводу о необходимости "совместных усилий порядочных, благоразумных и обладающих чувством меры людей". Хотелось бы, чтобы оплаченный дорогой ценой исторический опыт Европы воплотился для всех нас в широкий, открытый взгляд на вещи.

В условиях, когда возрастает роль фактора религии в международных отношениях, было бы полезным обратиться к нашим общим христианским корням. Дело не столько в той или иной конкретной религии, сколько в нравственных устоях общества, которые как "ребенка с водой" выплеснул процесс дехристианизации. Этот нравственный релятивизм, а по сути нигилизм, лежит и в основе нынешнего глобального кризиса, поскольку общество не может нормально функционировать без признания нравственной природы человека, нравственного закона над нами. Безудержное потребительство стало следствием ценностного тупика "чувственной культуры", как ее определил Питирим Сорокин. И сейчас, когда мы знаем, что возврат к прежней жизни невозможен, необходимо совместными усилиями заложить общее нравственное основание, включая обязательные для всех "правила игры", для устойчивого посткризисного развития. Важно понять, что нынешняя ситуация требует, чтобы мы пошли дальше простого сосуществования, как это было в холодную войну.

МЫ ПРЕДЛАГАЕМ, чтобы будущий договор о европейской безопасности был юридически обязывающим. Он и представлял бы из себя свод обязательных для всех правил — как основу взаимовыгодных отношений в Евроатлантическом регионе, подлинно коллективных, в духе сотрудничества усилий. Договор стал бы международно-правовым актом в области безопасности, который юридически цементировал бы политические обязательства, принятые ранее в ОБСЕ и Совете Россия — НАТО.

Создается впечатление, что тщательный разбор Зб.Бжезинским статьи 5 Вашингтонского договора дал повод некоторым членам альянса сомневаться в своей защищенности. Тогда тем более необходим договор, который дал бы всем равную уверенность в своей безопасности и обеспечил бы предсказуемость всей евроатлантической политики.

В любом случае, положение дел в Евро-Атлантике дает более чем достаточно оснований для того, чтобы, как сказал Президент Д.А.Медведев, "согласовать воли всех государств".

Убежден, что основная опасность исходит от инерции мышления в категориях Восток — Запад, Север — Юг. Не преодолев ее, мы не добьемся ничего. Тем более что в современных условиях ни один регион не может претендовать на доминирование в мировых делах

Ситуация, связанная с нынешним глобальным финансово-экономическим кризисом, также требует совместных действий. Эта работа по формированию объединительной повестки дня уже активно ведется в рамках саммитов "Группы двадцати" и "восьмерки". Только совместными решениями по реформированию глобальной финансовой архитектуры мы сможем негативную взаимозависимость, когда "кризис ответственности" в одной стране становится глобальным, обратить в позитивную.

Решение "Дженерал Моторс" продать "Опель" канадской "Магне" и Сбербанку России позволяет надеяться, что деидеологизация наконец утверждается и в сфере экономики и финансов. Это было императивом глобализации. Но сейчас, когда наметился ее очередной откат, такой подход служит необходимым условием успешного решения насущных проблем сохранения рабочих мест, просто выживания в трудные времена.

НА ПРОТЯЖЕНИИ 20 ЛЕТ Россия стремилась к новым отношениям с Западом. Сейчас появилась реальная возможность преодолеть негативную динамику последних лет. И для России здесь ставки так же высоки, как и для наших западных партнеров. Как отмечает Президент Д.А.Медведев, нашу внешнюю политику должны определять долгосрочные цели модернизации страны. Ясно, что одним из ее главных источников будет наше сотрудничество с западными партнерами. Это по-настоящему стратегическая ставка, и мы рассчитываем, что нам ответят взаимностью. Нам нечего делить. У нас общие цивилизационные корни и общая история.

В конце концов, Россия слишком много сделала для Европы, хотя бы за последние три века, став частью сбалансированной европейской политики во времена Петра Великого. Потом дважды, а то и трижды — как Deus ex machina в древнегреческих трагедиях — мы спасали Европу, когда собственное безумие заводило ее в тупик, на грань цивилизационной катастрофы. Более того, мы чувствовали за Европу приближение таких моментов в своей великой литературе XIX века и предупреждали. Те же "Бесы" Ф.М.Достоевского в равной мере служили предупреждением доморощенным претендентам на то, чтобы насильственно "осчастливить человечество", сколь и тем на Западе, кто в других формах практиковал пресловутую "политическую целесообразность", когда цель оправдывает средства. Не вина России, что события ХХ века доказали правоту суждений и пророчеств Ф.М.Достоевского, О.Шпенглера, П.А.Сорокина и других мыслителей об исторических судьбах Запада.

У нас есть общий опыт того, к чему приводит воля, свободная от морали. Неслучайно тот же О.Шпенглер противопоставляет этот ницшеанский тезис философии Ф.М.Достоевского — "русскому состраданию", в котором "дух исчезает в братской массе". России есть что принести в общий европейский "котел", и это включает многовековой опыт межцивилизационного и межконфессионального согласия, потребность Европы в котором будет расти по мере увеличения в ней числа мигрантов из других регионов мира.

На наш взгляд, само определение европейской цивилизации и североатлантического сообщества должно быть расширено, чтобы включать в него все пространство от Ванкувера до Владивостока, и прежде всего Россию. Это и дало бы решение проблемы исторического Запада в новых условиях, улучшило бы шансы всех нас играть достойную роль в общих делах человечества наряду с другими глобальными партнерами. И здесь основой политического единства нашего региона могло бы стать взаимодействие ведущих реальных игроков — России, Европы и США.

Речь должна идти именно о гармонизации отношений и интересов, взаимном сближении и взаимном проникновении культур и экономик. Бесперспективно рассчитывать "подтягивать" Москву к согласованным без нас позициям. Преодолеть кризис доверия мы сможем только действуя сообща, коллективно на всех уровнях. Можно предположить, что это потребует со стороны политических элит всех государств, пусть в разной мере, переформулирования национальных интересов таким образом, чтобы они были совместимы с интересами партнеров и общими интересами международного сообщества.

В КОРНЕ ВСЕХ ТРАГЕДИЙ XIX-XX веков лежал кризис европейского общества, традиционные основы которого были разрушены в результате многочисленных революций, когда весь мир стал жертвой того, что Зб.Бжезинский назвал "гражданской войной внутри Запада". Создать устойчивую модель экономического и общественного развития - социально ориентированную, со всеобщим избирательным правом и опорой на значительный средний класс — удалось только в условиях тупика холодной войны и ее геополитических императивов и на новых технологических началах.

Основы нового миропорядка вызрели в старом, западноцентричном мире. Эта вечная диалектика, объяснявшая большую часть истории человечества, помогает понять происходящее и сейчас. Равно как и помогает принять этот вердикт истории, который идеологически беспристрастен. Возьми мы падение Берлинской стены или распад Советского Союза, тщетность попыток силового решения имеющихся международных проблем или нынешние финансово-экономические потрясения, истоки которых восходят к забвению уроков Великой депрессии на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века и началу слома регулирования финансового сектора еще в 1982 году, — вырисовывается один для всех перманентный кризис сложившейся системы глобального управления. Как бывало не раз в прошлом, остается только переналадить этот механизм в соответствии с новыми реалиями, дабы он не отрицал, а воплощал в себе культурно-цивилизационное многообразие мира.

Очевидно, что мы являемся свидетелями распада старого социокультурного порядка и возникновения нового, отражающего очередной конвергенционный момент в мировом развитии и международных отношениях. Важным элементом такой картины мира наверняка будет и то лучшее, действительно общезначимое, отсеянное временем, в том числе по итогам нынешнего кризиса, что дал миру Запад. Но не менее значимым будет и вклад всех других цивилизационных общностей. На этой основе и можно будет совместными действиями восстановить управляемость мирового развития.

В целом формируются условия для деидеологизации и демилитаризации международных отношений, утверждения в них принципов толерантности и плюрализма, сосуществования различных моделей социально-экономического и общественного развития, различных систем ценностей.

Безусловно, пока не все готовы к этому. У многих сильна инерция прошлого, стремление действовать в русле логики игр с нулевым результатом, когда безопасность или экономические интересы одних обеспечивались за счет других. Еще дает о себе знать инерция "однополярного момента" и всего того, что с этим было связано, включая свободное обращение с нормами международного права. Кстати, здесь тоже хорошим лекарством стал бы процесс выработки и заключения Договора о европейской безопасности. Тем важнее задача добиваться согласия, которое способствовало бы преодолению идеологических барьеров времен холодной войны и осмыслению происходящего в мире в более фундаментальных, неконфронтационных категориях.

42

За последние годы изменились как наши представления о системе национальной безопасности, так и о средствах ее обеспечения. Во многом этому способствовало изменение роли силы на международной арене - она перестала быть абсолютным гарантом неуязвимости, появление международных организаций непосредственно занимающихся обеспечением мира и предотвращением развязывания войны. Но, не смотря на то, что военно-силовая составляющая обеспечения безопасности значительно уменьшилась, военная сила по-прежнему осталась важнейшим фактором регулирования международных отношений. В Концепции национальной безопасности Российской Федерации четко обозначены внешние угрозы, противостоять которым возможно при наличии современной военной организации. К этому следует добавить четко обозначившийся процесс становления однополярного мира и неоднократно предпринимаемые попытки США определить весь мир зоной своих национальных интересов, подкрепляемые демонстрацией силы или ее применением; пока еще прикрываемые миссией ООН.

Практика последних лет свидетельствует, что внутренние угрозы безопасности с большей или меньшей интенсивностью проявляются и, по всей видимости, будут проявлять себя в самых различных сферах. В отличие от внешнего проявления военно-силовой составляющей обеспечения безопасности, внутренняя усилилась.

Соответственно с этими реалиями значительно снижено внимание к Вооруженным силам страны, обеспечивающим ее оборону и основной акцент в развитии и совершенствовании так называемых силовых структур сделан на милицию, внутренние и другие войска.

Поэтому необходимость адекватной реакции на военно-насильственные угрозы внешнего и внутреннего характера, с одной стороны, и важность оптимизации органов и структур государства, осуществляющих насилие, с другой, потребовали обращения к такой категории как"силовой механизм государства".

Государство осуществляет свои функции при помощи всей системы государственного механизма, но часть государственного механизма или группа органов бывает преимущественно связана с определенной функцией государства. Преимущественную связь некоторых государственных органов с определенной государственной функцией не следует игнорировать при классификации органов государства. Таким образом, в механизме государства предлагается различать органы, осуществляющие все его основные функции, и органы, осуществляющие представительные органы власти, а ко второй - различные органы отраслевого управления и такие специальные органы и учреждения как суд. прокуратура, армия, милиция и др.

Среди многообразия функций государства возможно выделение однородных, которые осуществляются преимущественно силовыми (насильственными) средствами. Это некоторые аспекты внутриполитической функции (подавление воли угнетенного класса в классово антагонистическом обществе обеспечение политической стабильности) и такие внешние функции как оборонная - защита границ и территории страны и военно-агрессивная -вмешательство в дела других стран, 'захват территории и т. д. Объединив органы, выполняющие однородные функции государства преимущественно средствами принуждения и обеспечивающие их, мы можем говорить о совокупности силовых структур государства, образующих силовой механизм.

Государственное принуждение является особым случаем реализации власти: это сила, опирающаяся на закон и ограниченная законом. В основном оно применяется в случае, когда государству угрожает опасность потери функциональности, суверенитета и территориальной целостности. Силовой механизм государства задействован в прямом противодействии существующим и потенциальным угрозам путем принудительного давления на них и их носителей, пресечения противоправных действий, а при наличии особо опасных угроз - силового их подавления, т. е. он обеспечивает безопасность общества, государства и личности силовыми методами. В этом заключена определенная инновационность подхода. Каждый из элементов силового механизма имеет преимущественную направленность на один из объектов. В своей же совокупности, обозначенном механизме объект триедин - общество, государство, личность. Вопрос об условии применения насилия, его формах и пределах требует отдельного рассмотрения.

Структуру силового механизма государства образуют, во-первых, система органов государства, осуществляющих насилие и, во-вторых, определенный порядок взаимодействия их как с государством, так и между собой в процессе осуществления своих функций.

Сама система силовых органов государства, осуществляющих политическое насилие, включает органы опосредованного принуждения, куда относятся в первую очередь так называемые спецслужбы, которые, с одной стороны, обеспечивают решение вопросов основных силовых структур (выявляют военные опасности, прогнозируют и выявляют действия, направленные на насильственное свержение строя и призывы к таким действиям), с другой - могут быть использованы государством в экстремальных ситуациях для проведения силовых действий индивидуально-локального характера. Это Федеральная служба безопасности. Служба внешней разведки. Главное управление охраны, и Федеральное агентство правительственной связи и информации. Во вторую очередь, это органы, непосредственно осуществляющие политическое принуждение. К ним относятся вооруженные силы государству внутренние войска, милиция.

В общем, к силовому механизму современного российского государства следует отнести следующие органы: Вооруженные Силы РФ, пограничные войска Федеральной пограничной службы РФ, внутренние войска МВД РФ, железнодорожные войска РФ, войска Федерального агенства правительственной связи и информации при Президенте РФ, войска гражданской обороны, инженерно-технические и дорожностроительные воинские формирования при Федеральных органах исполнительной власти, органы внешней разведки РФ, органы Федеральной службы безопасности РФ, органы Федеральной пограничной службы РФ, Федеральные органы правительственной связи и информации. Федеральные органы государственной охраны. Федеральный орган обеспечения мобилизационной подготовки органов государственной власти РФ, органы внутренних дел, таможенные органы РФ. К ним можно отнести и такие структуры, как фельдъегерская служба. Федеральные органы налоговой полиции. Критериями для объединения в силовом механизме государства могут служить: наличие у них вооружения и специальных средств и право на их применение, воинский, или близкий к нему тип организации, специальные или воинские звания сотрудников, строго регламентированный порядок комплектования и прохождения службы.

Системный подход предполагает обращение к системообразующим факторам, то есть, к тем явлениям, отношениям и законам, которые приводят к формированию силового механизма. Внешние факторы - это факторы среды, способствующие образованию системы, но чуждые ее элементам, они не вытекают из внутреннего развития системы, и не являются характерными для нее. Для силового механизма это - кардинальное изменение международной обстановки с сохраняющейся ее потенциальной вариативностью, изменение роли силы в международных отношениях, смена руководства страны и изменение его социально-политических ориентаций, изменение официальных доктрин и общественного сознания по вопросам использования силы как средства обеспечения внешней и внутренней безопасности.

Внутренние системообразующие факторы силового механизма – общность происхождения, принадлежности и функциональности, особый тип организации, возможность противостояния внешней среде по заранее заданным параметрам.

Отдельный вопрос - роль и место армии в силовом механизме. Международный опыт подтверждает, что государства используют вооруженные силы (спецподразделения) для пресечения незаконных попыток изменения государственного строя и массовых беспорядков, защиты конституционного строя и территориальной целостности. Можно предположить, что использование вооруженных сил не по своему прямому назначению таит в себе опасность превращения их в активное средство разрешения внутриполитического противоборства, особенно в напряженных для страны ситуациях - в периоды выборных компаний, организации референдумов и др.

Участие войск в пресечении несанкционированных митингов и демонстраций, беспорядков и даже различного рода вооруженных конфликтов противоречит самой природе и предназначению вооруженных сил, что особенно ясно видно при рассмотрении их не изолированно, а в совокупности с другими элементами силового механизма государства. Подобное использование войск ведет к обострению их отношений с народом, подрывает авторитет человека в погонах.

Применение армейских частей для несвойственных им целям хотелось бы рассматривать как вынужденную меру с целью временной компенсации слабости других инструментов поддержания или восстановления порядка и стабильности.

В процессе формирования правового режима власти меняются взаимоотношения между вооруженными силами и государственными структурами, что достигается следующими путями: разграничением полномочий между военным командованием и органами власти по руководству вооруженными силами; четким законодательным определением предназначения вооруженных сил и пределов их применения; недопущением использования армии для выполнения не свойственных ей (функций, особенно как средства разрешения противоречий между различными политическими силами; воспитанием патриотизма, внедрением социально-политических и нравственных ценностей в сознание военнослужащих; понятным правовым определением статуса военнослужащих; оптимальным и постоянным учетом интересов вооруженных сил; проведением политики, исключающей возможность необходимости нажима со стороны армии на власть для удовлетворения жизненных потребностей военнослужащих.

Опираясь на армию, государство в то же время может и не использовать непосредственно ее силу, ибо сам факт наличия вооруженной организации в ее лице является мощным психологическим фактором, достаточным аргументом, придающим авторитет государственной власти и гарантирующим неприкосновенность законного порядка. Важную роль при этом играют органы так называемого опосредованного принуждения, способные превентивными действиями локального характера предотвратить неконституционные акции, дать объективную информацию, на основанию которой может, принято взвешенное решение о необходимости и масштабах применения армейских подразделений.

Все выше обозначенное свидетельствует в пользу нового взгляда, как на практику использования вооруженных сил, так и на научно-теоретическое рассмотрение связанных с армией. Системный подход позволяет обнаружить сходство функциональности отдельных органов силового предназначения и одновременно устранить дублирование при их использовании, более того привести функции силовых органов в соответствие с их изначальным предназначением.

37

следствием неоднозначности понятия «национальный интерес» является то, что его аналитическая и практико- политическая роль далеко не абсолютна. Вместе с тем нельзя отрицать то, что рассматриваемая категория очень важна для понимания сущности тех событий, явлений и процессов, которые происходят в сфере международных отношений. Например, без учета культурно-исторических традиций и национальных ценностей понимание внешней политики того или иного государства и международных отношений в целом было бы неполным, а потому и неверным. Но скорее всего, ближе к истине не те, кто противопоставляет национальную идентичность национальному интересу, а те, кто считает первую неотъемлемым элементом второго (см.:. 1961. Р. 3-12). В основе всякого интереса лежат объективные потребности, нужды субъекта или социальной общности, обусловленные экономической, социальной, политической и т.д. ситуациями, в которых они находятся. Процесс познания социальных потребностей — это процесс формирования интересов людей (см. об этом: Поздняков. 1976. С. 112—124). Таким образом, интерес — категория объективно-субъективная. Причем объективным в своей основе может быть не только истинный, но и ложно понятый интерес. Десятилетиями на Западе существовало мнение о советской военной угрозе и о том, что наращивание вооружений служит коренным интересам демократических государств в деле защиты от нападения со стороны тоталитарного режима. И хотя в действительности Советский Союз не был заинтересован в нападении на западные страны, его поведение как во внешнеполитической области, так и внутри страны давало им основания для недоверия к нему. В свою очередь, внешнеполитическая стратегия США давала лидерам СССР повод считать, что усиление обороноспособности советского государства — важнейшая составляющая его национальных интересов. По существу же, гонка вооружений не отвечала потребностям безопасности, благосостояния и развития ни одной, ни другой стороны. Существуют также мнимые и субъективные национальные интересы. Примером мнимого национального интереса может служить такая ситуация, когда идея становится национальным мифом, овладевает умами людей, и доказать им эту мнимость чрезвычайно трудно (см. об этом: Государственные, национальные и классовые интересы... С. 70). Хрестоматийный пример субъективного интереса — поступок Герострата, добившегося бессмертной «славы» поджогом храма. Пример субъективного «национального интереса» в современных международных отношениях — мотивы, которыми руководствовался Саддам Хусейн при вторжении Ирака в Кувейт в 1991 г. (декларации о необходимости присоединения к Ираку «исконно принадлежавшей ему провинции» были лишь предлогом для попыток решить внутренние трудности иракского режима путем «небольшой победоносной войны»).Наряду с основными (коренными, постоянными) и неосновными (второстепенными, временными), объективными и субъективными подлинными и мнимыми интересами различают также интересы совпадающие и взаимоисключающие, пересекающиеся и непересекающиеся и т.д. (подробнее см.: Увалов. 1990. С. 19—20). Исходя из сказанного, понятие «интерес» можно определить как осознанные потребности субъекта (социальной общности), являющиеся следствием фундаментальных условий его существования и деятельности. Но интерес — это и отношение потребности к условиям ее реализации. Соответственно, национальный интерес — осознание и отражение в деятельности его лидеров потребностей государства. Это относится и к многонациональным и этнически неоднородным государствам: фактически под национальным интересом подразумевается национально-государственный интерес. Р. Арон (и ряд его последователей), как уже говорилось, считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому малооперациональным для анализа целей и средств международных отношений. Б. Рассет и X. Старр предложили выйти за рамки «туманного восприятия национального интереса», а К. Холсти использует в этой связи понятие «внешнеполитические задачи». Положения Арона о так называемых вечных целях любого государства, по, существу, совпадают с традиционным реалистическим пониманием национального интереса. С точки зрения Р. Арона, вечные цели могут проявляться как абстрактным (стремление к безопасности, силе и славе), так и конкретным образом (жажда расширения пространства, увеличения территории, занимаемой той или иной политической единицей, увеличения количества людей (населения государства) и завоевания человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного политического актора) (Агоп. 1984. Р. 82—87). В свою очередь, содержание «основных внешнеполитических задач» государства, — понятия, которым К. Холсти предлагает заменить категорию «национальный интерес», — фактически совпадает с содержанием этой категории. Действительно, Холсти определяет внешнеполитические задачи как «систему представлений о будущем положении дел и будущих условиях, которых правительства стремятся добиться посредством действий отдельных политических деятелей, используя свое влияние за границей и изменяя или поддерживая действия других государств»-При этом основные задачи он связывает с выживанием государства, его суверенитетом, территориальной целостностью и благосостоянием граждан.

Среднесрочные задачи отнесены Холсти к сфере развития межгосударственного сотрудничества во имя прогресса экономики; тогда как долгосрочные задачи затрагивают правила организации международной системы и правила взаимодействия государств (НокИ. 1977. СЬ. 4, 5). В основе традиционного понятия коренного национально-государственного интереса лежат географические, культурные, политические и экономические факторы. Национально-государственный интерес включает следующие основные элементы: военная безопасность, пред-, усматривающая защиту государственного суверенитета (национальной независимости и целостности), конституционного строя и системы ценностей; благосостояние страны и ее населения, подразумевающие экономическое процветание и развитие; безопасное и благоприятное международное окружение, предполагающее свободные контакты, обмены и сотрудничество в регионе и за его пределами. Исходя из этого, Дональд Нойхтерляйн говорит о том, что долгосрочные составляющие американских национальных интересов обусловлены следующими потребностями: 1) защиты США и их конституционной системы; 2) роста экономического благосостояния нации и продвижения американских товаров на зарубежные рынки; 3) создания благоприятного мирового порядка; 4) распространения за рубежом американских демократических ценностей и системы свободного рынка (КиесЫег1ет. 1991. Р. 15—17). С учетом степени остроты указанных потребностей и их проявления в связи с конкретной проблемой или кризисом автор строит следующую «матрицу национальных интересов» США (там же. Р. 18): Данная матрица положена в основу методики определения интересов и степени их важности, разработанной в Военном колледже армии США. Определяя национальные интересы как «потребности и желания, воспринимаемые нацией в контексте международной обстановки», авторы классифицируют их по четырем категориям (защита родины; экономическое процветание; пропаганда ценностей; благоприятный мировой порядок) и трем степеням важности (жизненно важный; важный; периферийный). В свою очередь, такая классификация предваряет следующий шаг — процесс стратегической оценки, с учетом которой определяются приоритеты национальной политики и военной стратегии государства (см.: Yarger, and Barber. 1997). Указанная классификация отражает содержание официальной Стратегии национальной безопасности США (см.: НГ. 1999. 10 февр.). Национальные интересы США подразделяются в этом документе на три категории: «Первая включает жизненно важные интересы, то есть те, которые имеют первостепенное значение для выживания, безопасности и жизнеспособности нашей страны. Речь идет о безопасности — в физическом плане — нашей территории и территорий наших союзников, безопасности наших граждан, нашем экономическом благополучии и защите жизненно важных элементов инфраструктуры... Вторая категория предполагает ситуации, в которых затрагиваются важные национальные интересы. Эти интересы не определяют наше выживание как нации, но они влияют на наше национальное благосостояние и на характер мира, в котором мы живем. В таких случаях мы будем использовать свои ресурсы для отстаивания наших интересов, если цена этого и сопутствующие риски соизмеримы с интересами, которые поставлены на карту... Третья категория — это интересы в гуманитарной и других областях. В некоторых обстоятельствах наша страна может предпринимать те или иные действия, так как это необходимо, исходя из наших ценностей» (там же). Подобным же образом эксперты СВОП считают, что «интересы России в отношении стран бывшего СССР подразделяются на 1) жизненно важные — в защиту которых государство должно быть готово применить все средства, в том числе силовые, 2) важные, и 3) менее важные» (см.: Возродится ли Союз...). При этом к первой категории они относят такие интересы, как обеспечение свободы, роста благосостояния россиян, территориальной целостности и независимости России; предотвращение доминирования, особенно военно-политического, иных держав на территории бывшего СССР; предотвращение формирования в мире враждебных России коалиций, в том числе в ответ на те или иные действия России на территории бывшего СССР и ДР-(см. там же. 5.2.1— 5.2.7). Во вторую категорию авторы включают обеспечение доступа к сырьевым, трудовым и товарным рынкам государств бывшего СССР, особенно к нефти прикаспийского региона; создание для этого необходимых политических, экономических и правовых условий; совместное использование границ, территорий и части военных потенциалов соседних государств (компоненты системы ПВО, СПРН, и т.д.) для предотвращения возникновения военной угрозы России, ее дальнейшей внутренней дестабилизации в результате притока и транзита преступников, наркотиков, оружия, контрабанды сырья, ядерных материалов и изделий «двойного назначения»; использование политического, экономического, военного и иного потенциала государств бывшего СССР для укрепления (в случае налаживания с ними близких союзных отношений) международных политических позиций и России, и этих государств (там же.

5.3.1—5.3.13). Наконец, в третью категорию попадают такие интересы, как: «Обеспечение демократического развития сопредельных государств. Укрепление многосторонних структур СНГ» и т.п. (там же. 5.4.1— 5.4.4). В отличие от этого документа, официальная Концепция национальной безопасности России не содержит столь четкого разделения основных категорий интересов, которые формулируются с учетом их субъектов и сфер общественной жизни; «Национальные интересы России — это совокупность сбалансированных интересов личности, общества и государства в экономической, внутриполитической, социальной, международной, информационной, военной, пограничной, экологической и других сферах. Они носят долгосрочный характер и определяют основные цели, стратегические и текущие задачи внутренней и внешней политики государства» (www.ng.ru 14 января 2000 г.). В наши дни составные элементы и содержание национального интереса в целом претерпевают существенные изменения под давлением новых фактов и обстоятельств. Бурное развитие производительных сил, средств массовой коммуникации и информации, новые достижения научно-технической революции, усиливающаяся интернационализация всех сторон общественной жизни, возникновение и обострение глобальных проблем, растущее стремление людей к демократии, личному достоинству и материальному благополучию — все это трансформирует интересы участников международных отношений, ведет к переформулированию целей их взаимодействия. Крах тоталитарных режимов и продвижение постсоциалистических стран к рыночным отношениям и плюралистической демократии, сопровождающееся трудностями, противоречиями, кризисами и конфликтами, распад СССР и его многочисленные последствия, окончание «холодной войны» между Востоком й Западом — эти и многие Другие процессы, происходящие в современном мире, ставят перед Международным сообществом новые задачи, вносят коренные изменения в условия реализации интересов международных акторов. На гла-зах одного только поколения людей мир как бы сужается, государства и регионы становятся все более открытыми для растущих потоков идей, пересекающих их границы, капиталов, товаров, технологий и людей. Традиционные двух- и многосторонние связи между государствами дополняются новыми, действующими в самых разных областях (транспорт, экономика и финансы, информация и культура, наука и образование и т.д.). На этой основе возникают новые между народные организации и институты, которым государства делегируют часть своих полномочий и которые имеют свои специфические цели и интересы, вытекающие из самой их сущности как субъектов международных отношений. Картина усложняется и по мере усиления мощи и увеличения числа транснациональных корпораций, которые стали значительными и неотъемлемыми участниками международных отношений со своими специфическими интересами и целями, связанными в первую очередь с собственными финансовыми прибылями и экономическим ростом. Однако интересы транснациональных корпораций касаются и стабильности (экономической, политической, военной) страны базирования, а также всеобщей безопасности и сотрудничества, других вопросов глобального характера. В таких условиях национальный интерес не может быть обеспечен без таких условий существования государства, как внутренняя стабильность, экономическое благополучие, моральный тонус общества, безопасность не только военно-стратегическая, но экологическая, благоприятное внешнеполитическое окружение, престиж и авторитет на мировой арене. Следует иметь в виду, что обеспечение национального интереса достигается лишь при сбалансированности указанных условий, представляющих собой открытую систему взаимозависимых и взаимодополняющих элементов. Полное обеспечение каждого из них возможно лишь в идеале. В реальной же практике нередки случаи отсутствия каких-либо элементов и условий и их недостаточного развития, что компенсируется более интенсивным развитием других. В обеспечении подобного баланса — сущность и искусство международной политики (см. об этом: Кунадзе. 1991). Особое место в структуре национального интереса занимает так называемый бессознательный элемент, содержание которого требует отдельного рассмотрения.

Национальный интерес – одна из базовых категорий в теории и практике внешней политики государств и межгосударственных отношений.

Нет, кажется, ни одного другого понятия, которое употреблялось бы столь часто в ди­пломатическом языке, начиная с 17 века – времени образования национальных государств в Европе, и кончая сегодняшним днем. Концепция национального интереса впервые была целостно сформулирована классиком американской политической мысли Г. Моргентау в монографии “В защиту национального интереса” (Нью-Йорк, 1952 ). Споры вокруг этой концепции были названы Моргентау  “новыми великими дебатами”.

Национальный интерес неразрыно связан с государством; национальный интерес и государст­венный интерес рассматриваются в данной статье как по сути дела синонимы.

Государство не есть нечто внешнее по отношению к нации, к обществу; то и другое на­ходится между собой в органическом, неразрывном единстве; их нельзя отделить, не разрушив, не уничтожив целостности.” Государство. – пишет Гегель, – это шествие Бога в мире; его основа­нием служит власть разума, осуществляющего себя как волю.” В этой воле и выражен прежде всего государственный (национальный) интерес.

Государство, как целостный организм, можно рассматривать как коллективную индиви­дуальность, которой отвечает и свой индивидуальный национальный интерес. Для каждого госу­дарства он неповторим, уникален; он выражает свойственный только ему дух, характер, природу.

Национальный интерес – не фикция, и не мистика. В национальном интересе выражается первостепенные жизненные потребности такой социальной общности как нация или этнос в выживании, самосохра­нении, обеспечении  безопасности или расширении своего жизненного пространства. Поэтому он есть живая конкретность, необходимость. Он подвижен, лабилен, адаптируется к меняющимся  условиям, оставаясь в то же время, постоянным в  фундаментальной своей сущности, пока продол­жают существовать  нация, народ, государство, суть которых он олицетворяет.

К трудностям трактовки понятия “национальный интерес” прибавляются еще и трудно­сти, связанные с двусмысленностью прилагательного “национальный”. Здесь, прежде всего надо принимать во внимание тот факт, что термин “национальный интерес” перешел к нам из западной  политической литературы. Там он употребляется в значении “государственного интереса”; дословный же его перевод на русский в виде “национального интереса” в сознании многих не­вольно сместил акцент преимущественно на первую часть – на слово “национальный”, которое у нас все-таки ближе к понятию “нация” или “национальность”, а не государство. Последнее, есте­ственно, не могло не внести дополнительной путаницы.

Кстати говоря, помимо всех прочих, интересна веберовская концепция национального государства, суть которой в том, что хотя нация и государство принадлежат к  раз­ным категориям, они эквивалентны. Государство существует  до тех пор, “пока оно способно использовать солидарные чувства национального сообщества в поддержку своей вла­сти. Нация, в свою очередь, может сохранить свою отличительную идентичность, свою “культуру” только благодаря той поддержке и защите, которую она получает от силы государства”. М.Вебер считает, “что чувство национальной идентичности представляет существенную поддержку для современного государства. То, чего может достичь государство только одними средствами воен­ной силы без добровольной поддержки населения, весьма ограниченно, особенно во время вой­ны”.

Итак, национальные интересы – это, по преимуществу, интересы государственные. По отношению к внешнему миру они выражаются в совокупности внешнепопитических интересов государства, различающихся по своей важности для его жизнедеятельности и выражаемым потребностям. Начиная с американской школы “политического реализма”, и ее признанного ли­дера Г.Моргентау, в этой совокупности выделяются главные и второстепенные, общие и кон­фликтующие, идентичные и взаимодополняющие, постоянные и переменные и т. п. интересы.

Национальный интерес содержит две стороны: объективную и субъективную. Объектив­ная относится ко всему тому, что касается государства, как организующего национального начала, в его основных связях и опосредованиях (внутри и вовне). Вовне: геопопитическое попожение государства, его традиционное место и роль в структуре межгосударственных отношений, его место и роль в системе безопасности, союзные отношения и обязательства, место и роль в сис­теме международных экономических отношений и в мировой торговле. Внутри: уровень экономи­ческого развития, стабильность социально-экономического и политического положения в стране, потребность в ресурсах, экономический и военный потенциал. К субъективной стороне нацио­нального интереса отнесем прежде всего мировоззренческие позиции руководства государства, обуславливающие характер восприятия им объективной действительности, как внутренней, так и внешней. Именно от этого восприятия в значительной мере зависит смысл, вкладываемый в понятие национального интереса, равно как и конкретное содержание основывающейся на нем внешнеполитической деятельности соответствующего государства.

В этой связи, целесообразно при анализе национального интереса выделять в нем два момента: мотивировочную (идеологическую) сторону национального интереса и его практически- политическое содержание. Мотивировочный аспект служит обычно “целям оправдания тех или иных предполагаемых или уже совершенных внешнеполитических акций государства под пред­логом защиты национальных интересов страны”. Практически-политический аспект основывается на реальных материальных и политических потребностях в развитии того или иного государства. В практической внешнеполитической деятельности государства он выражен в его целях и сред­ствах с помощью которых они реализуются.

Обычно выделяют 2 уровня национальных инте­ресов государства в сфере международных отношений: уровень главных( приоритетных) внешнеполитических интересов и уровень специфических (второстепенных) внешнеполитических интересов. Первый уровень подразумевает, если можно так выразиться, высшую сферу внешнеполитической деятельно­сти государства. В соответствии с непрерывно меняющимися объективными условиями в мире меняется и конкретное содержание внешней политики государства, направленной на защиту этих интересов, форма их выражения, средст­ва их реализации, но сами интересы обеспечения целостности и независимости государства, а тем самым и нации, обеспечения их безопасности   и расширения жизненного пространства сохраняются во все времена. Второй уровень отражает отдельные, относительно честные по сравнению с главными, хотя и важные сами по себе интересы государства в сфере межгосударственных отношений. Специфические внешнеполити­ческие интересы находятся, так или иначе, в зависимости от главных и диктуются ими: в то же время они относительно самостоятельны: они определяют цели и задачи внешнеполитической деятельности государства по отдельным её направлениям и служат ему руководством к практиче­ским  шагам в соответствующих сферах международных отношений.

Общепризнанным является то, что политическая независимость государства, его терри­ториальная целостность, фундаментальные общественные институты должна защищаться лю­бой ценой – это не только необходимость, но и дело чести государства. Во многом именно от того, насколько успешно оно решает эти задачи, зависит его внутренняя крепость и международный престиж. Кроме того, от того, насколько верно определен государственный интерес и насколько последовательно он отстаивается, зависит не только благосостояние нации и государства но и само их существование.

На обвинения критиков в аморальности концепции национального интереса Г. Моргентау отвечает утверждением, что “сам национальный интерес имеет моральное содержание потому, что национальное сообщество является единственным источником порядка и единственным защитником минимальных моральных ценностей в мире, страдающем недостатком порядка и морального консенсуса за пределами границ национального государства”. Отсюда, естественно, следует, что моральной является только политика, строго следующая требованиям национально­го интереса.

Кстати говоря, политиков, не разделяющих приверженности принципу национального ин­тереса во внешней политике, Моргентау сравнивает с “естествоиспытателями, не верящими в закон всемирного тяготения”. И с этим нельзя не согласиться.

Анализ американской научной литературы, посвященной внешнеполитической пробле­матике, работ и выступлений видных политических деятелей показывает, что понятие “нацио­нальный интерес” прочно вошло в политический лексикон. Несмотря на то, что оно иногда при­меняется для оправдания той или иной внешнеполитической акции, основную его функцию поли­тики и исследователи видят в “подведении” политика к “высококачественному” внешнеполитиче­скому решению, в возможности использования критерия национального интереса в ситуации выбора из нескольких возможных вариантов политики, в более широком смысле – использования национального интереса как внешнеполитической концепции, позволяющей сделать междуна­родную систему более устойчивой, а международные отношения более предсказуемыми.

38

Содержание международных отношений определяется преимущественно взаимодействием государств и их коали- ций в лице полномочных институтов власти, участвующих в разработке и реализации межгосударственной политики. Вме- сте с тем различные политические силы могут участвовать в международных отношениях помимо государственной влас- ти, если последняя действует вопреки их политическим це- лям и представлениям о должных национально-государ- ственных интересах. Национальный интерес, основными элементами которого выступают безопасность, суверенитет и независимость, представляет собой основу международных действий государства, находящих выражение в столкнове- ниях, конфликтах и примирениях. Международные отношения объективны и субъектив- ны одновременно, что характерно для любых общественных отношений и сфер деятельности. Объективно-субъективный характер международных отношений выражается в том, что они представляют собой как объективную реальность (дан- ность), так и ее отражение, оценку в сознании людей. Эти стороны международных отношений взаимодействуют – субъективные оценки (внешнеполитические цели, планы, ре- шения и т.д.) формируются под воздействием и на основе реальных отношений, а последние меняются в ходе реализа- ции в мировой политике субъективных оценок. Объективное содержание международных отношений оп- ределяется соотношением потребностей, интересов сторон. Наиболее существенно на международные отношения влия- ют следующие группы интересов: • социально-экономические (торговые, производственные и т.д.); • политико-идеологические (режим власти, господству- ющая идеология, религия и т.п.); • геополитические (территория, сырьевые, энергетичес- кие ресурсы страны, система коммуникаций и т.п.); • этно-национальные (интересы сохранения и разви- тия этносов на традиционной территории заселения, интере- сы воссоединения разделенных этносов, защита родствен- ных национально-этнических групп, проживающих за пределами территории государства). Различные интересы могут противоречиво действовать на международные отношения. Нередко геополитические интере- сы приносятся в жертву политико-идеологическим амбициям и субъективным предпочтениям политических лидеров, эли- ты. Подобное игнорирование основных национально-государ- ственных интересов всегда оборачивается серьезными потеря- ми для народа и государства. Содержание межгосударственных отношений зависит от ориентации средств массовой информа- ции, от эволюции общественного мнения. Они могут быть се- рьезно деформированы, приведены в явное противоречие с ре- альностью за счет навязывания массам и государственным органам партийно-идеологических установок.

39

Межгосударственные переговоры, деловые переговоры фирм и неправительственных организаций.

Двусторонние и многосторонние переговоры.

Межгосударственные переговоры на высшем и высоком уровне. Переговоры и консультации «на рабочем уровне». Переговоры «на близком расстоянии». «Челночная дипломатия». Переговоры путем обмена письмами, нотами, меморандумами и др.

Многосторонние переговоры, конференции и международные организации - основные инструменты поиска и согласования решений в глобальном масштабе. Решения всемирных конференций и их роль в формировании новых концепций, принципов и норм международного общения.

Общественные и научные форумы, семинары, симпозиумы, консультации. Переговоры частных фирм и их роль в мировом переговорном процессе.

Становление высшего политического уровня было связано со значительным повышением переговорной активности в противовес доминировавшему прежде «обмену мнениями». Двусторонние и многосторонние переговоры глав государств и правительств перестали быть чем-то чрезвычайным и исключительным, превратившись в обычную внешнеполитическую практику. Церемониальность, которая была их неизменным атрибутом со времен древности, уступила место деловому стилю. Постоянно растет число так называемых «рабочих визитов» и «встреч без галстуков», где церемониальность вообще отсутствует.         Не только во время «встреч без галстуков», но и во время официальных визитов зачастую выделяется специальный период для «семейного общения» – неофициальной беседы в семейной обстановке с участием жен. Такого рода мероприятия способствуют установлению дружеских межличностных отношений, что в свою очередь способствует формированию климата доверия и доброжелательности между главами государств и правительств, который в той или иной степени оказывает влияние и на общую политико-психологическую атмосферу.         Одновременно с высшим политическим уровнем происходило формирование экспертного. Его быстрое развитие обусловлено прежде всего предельным расширением сферы международных переговоров за счет неполитических предметных областей (экологии, космоса, атомной энергетики и т.п.), которые еще в первой половине прошлого века вообще отсутствовали.         Само по себе привлечение экспертов не является чем-то новым. Однако прежде оно было достаточно ограниченным (в основном военные специалисты) и, как правило, эпизодическим: выяснение мнения экспертов происходило обычно до начала переговоров. Если же они включались в состав делегации на переговорах, то выполняли в ней роль консультантов, не участвуя в дискуссиях непосредственно. Хотя такого рода практика сохраняется и сейчас, все большее развитие получают прямые переговоры экспертов, которые в ряде случаев происходят на постоянной основе. Их значение заметно возрастает. Отнюдь не редкость, когда достигнутые в ходе переговоров экспертов договоренности передаются на дипломатический уровень не для серьезной корректировки, а лишь для соответствующего оформления решений (например, по вопросам разоружения, наркотрафика, борьбы с организованной преступностью и т.п.). Тем самым в «эпоху переговоров» произошла кардинальная реконструкция всей мировой переговорной структуры. Она стала гораздо более сложной, иерархической и многосвязанной. Резко возросло число ее участников, усилилась их разнородность (государства, правительственные и неправительственные организации, политические движения и т.д.). Ее сфера подверглась гигантскому расширению благодаря появлению новых предметных областей и их «политизации».         Пространственная конфигурация мировой переговорной структуры также претерпела определенные изменения. Она стала более неравномерной. В одних регионах плотность и интенсивность переговорных процессов весьма велика, а в других незначительна. К первым в основном относятся те, где развивается межгосударственное сотрудничество и интеграция; ко вторым – конфликтогенные регионы, где переговорная активность ограничена, а зачастую дискретна. Данное положение, впрочем, не следует возводить в абсолют, так как переговорная активность может быть имитационной. Кроме того, на «эпоху переговоров» пришелся «всплеск» научного интереса к переговорной тематике вообще и к международным переговорам в частности.         Нельзя сказать, что до этого интереса к переговорам не было. Он был, но оставался уделом отдельных ученых, а также бывших дипломатов, которые в своих мемуарах пытались обобщить собственный опыт ведения переговоров, исходя из представления о них как о сфере искусства. Сделанные ими эмпирические обобщения были полезными для разработки вопросов переговорной тактики.         Прежде всего, указанный «всплеск» затронул американскую науку, где были опубликованы десятки серьезных монографий и около тысячи статей по тематике международных переговоров. С середины 1980-х годов стало выходить первое периодическое издание «Журнал переговоров» («Negotiation Journal»), а с середины 1990-х – специализированный журнал «Международные переговоры. Журнал теории и практики» («International Negotiation. A Journal of Тheory and Practice»). Первый можно считать универсальным, поскольку в нем публикуются статьи по всему спектру переговорной тематики (от внутрисемейной до межгосударственной).         Активизация американских исследований международных переговоров, хотя и не сразу, но оказала определенное влияние на западноевропейскую науку³. Однако в отечественной науке она вызвала слабый отклик. Дело ограничилось появлением нескольких работ, причем далеко не все они могут быть отнесены к категории научных. Это не вина, а беда российской науки (да и не только ее), учитывая непрерывное повышение наукоемкости внешнеполитической практики.         Накопленный к концу «эпохи переговоров» массив научных публикаций достиг таких размеров, что его сколько-нибудь детальный анализ явно не под силу отдельному исследователю. Тем не менее, можно хотя бы в первом приближении выделить важнейшие особенности научного поиска. На наш взгляд, оформились три подхода к исследованию международных переговоров: психологический, технологический и методологический. В свою очередь каждый из них состоит из нескольких более или менее автономных направлений (векторов).         Психологический подход включает три таких вектора. Первый, в известном смысле традиционный, ориентирован на выявление тех личностных качеств, которые необходимы переговорщику (прежде всего, естественно, дипломату) для успеха в его работе. В конечном счете, стояла задача создать «модель эффективного переговорщика». Ее наличие позволило бы оптимизировать отбор соответствующих кадров, делая это не на основе субъективных предпочтений, а используя объективные критерии (например, психологические тесты). На базе такой «модели» можно было бы выявлять сильные и слабые стороны партнера по переговорам, а следовательно, и определять наиболее рациональную тактику воздействия на него. Подобного рода воздействие имеет весьма серьезное значение, особенно на высшем политическом уровне, где принимаются ключевые решения.         Несмотря на наличие качественных эмпирических обобщений, достаточно быстро стало очевидным: такая «модель» должна быть вариативной и, следовательно, адаптируемой к различным типам переговорных ситуаций (хотя некий минимальный набор определенных личностных качеств, в принципе, необходим). Осознание «вариативности» серьезно осложнило решение задачи, переведя ее в другую плоскость и связав с методологическим подходом.         Второй вектор в известном смысле дополняет первый, так как ориентирован на анализ национального стиля ведения переговоров. Переговорщик, какой бы неординарной личностью он ни был, всегда в той или иной степени связан с культурой своей страны, которая через психологический склад влияет на его поведение. Работы по национальному стилю ведения переговоров обобщили эмпирический опыт с бо’льшим или меньшим налетом субъективизма. Они претендовали на операциональность и содержали практические рекомендации. Пик этих исследований пришелся на 1980-е годы, когда данная тематика была в основном исчерпана, но одновременно встал вопрос о сопоставимости и достаточности полученных результатов. Это потребовало теоретического осмысления массы эмпирических обобщений⁴, стимулировав тесную связь данного вектора с третьим, который именно в это время бурно развивался.         Третий вектор с известной долей условности можно квалифицировать как аксиологический, поскольку он ориентирован на исследование влияния морально-этических норм и ценностей на поведение участников переговоров, причем, естественно, не только международных. В отличие от двух первых он не претендует на операциональность, так как оперирует предельно абстрактными (в частности, философскими) категориями. Среди них доминирующее положение занимает понятие «справедливость». Уже в первом номере журнала «Международные переговоры» появилась установочная статья, написанная пятью ведущими исследователями переговоров, под заглавием «Переговоры как поиск справедливости»⁵. Она и символизировала появление нового научного направления.         Второй подход альтернативен первому в том отношении, что в нем основной упор делается на технологию ведения переговоров. Их психологический аспект остается как бы за кадром и рассматривается в лучшем случае в качестве второстепенного. Базис этого подхода – строго логические процедуры. Он включает в себя два вектора.         Становление первого из них связано с эволюцией теории игр, смыкающейся с концепцией рационального выбора. Особое значение для анализа переговоров имело их моделирование на основе положений концепции кооперативных игр, в рамках которых все стороны имеют возможность получить чистый выигрыш.         Второй вектор ориентирован на создание методик эффективного поиска компромисса, то есть на решение достаточно узкой, хотя и весьма значимой, прикладной задачи. Среди широкого спектра такого рода методик наиболее удачной считается BATNA (Best Alternative to a Negotiation Agreement)⁶. Очевидные успехи в разработке таких методик породили, кстати, идею их компьютеризации⁷.         Однако эти подходы нацелены на исследование отдельных аспектов переговорного процесса. Целостную же картину, по идее, должен сформулировать методологический подход. В нем также два вектора, отличающиеся не тематикой, а методами: индуктивным или дедуктивным.         По числу исследований индуктивный метод многократно превосходит дедуктивный, но в основном за счет так называемых «case studies» – исследований конкретных переговоров. Большинство из них выполнены в модельной, а иногда даже в квантифицированной форме (квантифицированные модели). Полученные результаты обобщаются, и на этой основе формулируются теоретические концепции, но, как правило, последняя задача уже решается представителями дедуктивного метода⁸.         В отличие от индуктивного дедуктивный метод основывается не на эмпирическом, а на теоретическом знании, то есть на общенаучных и частнонаучных теориях. Применительно к международным переговорам такой частнонаучной теорией является теория международных отношений. В целом дедуктивный метод ориентирован на создание общей (универсальной) теории переговоров, которая с полным основанием может быть классифицирована как общенаучная, хотя и второго порядка⁹.         Ее становление, проходившее первоначально весьма успешно, на каком-то этапе стало терять динамику. Все в большей степени начала проявляться стагнационная тенденция, которую пока еще не удалось преодолеть. Попытку внести посильный вклад в усилия по «перелому» данной тенденции и представляет собой настоящая статья.

2

        Начнем с уточнения самого понятия «переговоры». На первый взгляд оно кажется очевидным, однако на деле таковым не является, так как эмпирическое понимание не подкрепляется теоретическим осмыслением. Мы предлагаем следующую дефиницию: переговоры – это один из типов социальной коммуникации, представляющий собой дискуссию, ориентированную на разрешение противоречия интересов ее участников. Данное противоречие воспринимается ими как проблема, составляющая предмет дискуссии и подлежащая решению в ее ходе путем договоренности (соглашения) между сторонами.         В отличие от других типов социальной коммуникации переговоры характеризуются специфической, присущей только им целевой функцией – решением обсуждаемой проблемы с помощью договоренности участников. Другим близким к переговорам типам социальной коммуникации (консультации, обмен мнениями и т.п.) она в принципе не присуща. Достижение подобного рода договоренности есть доминантная цель участника переговоров, наряду с которой он, как правило, намечает и другие, побочные (периферийные). Таким образом, идя на переговоры, участник формулирует для себя определенную систему целей, которая детерминирует его поведение, так как социальная коммуникация есть целенаправленная деятельность.         Обладая «свободой воли», участник имеет возможность варьировать структуру своей системы целей, причем самым радикальным образом – вплоть до снятия доминантной цели и постановки на ее место одной из побочных. В этом случае «нормальное» состояние структуры превращается в «ненормальное». Как следствие, переговоры, утратившие свою имманентную целевую функцию, преобразуются в квазипереговоры или псевдопереговоры. Исходя из этого, можно выделить два принципиально различных подхода участника к переговорам: конструктивный (доминантная цель сохранена) и инструментальный (доминантная цель отсутствует).         Будучи заинтересованным в продолжении квазипереговоров как в средстве достижения побочных целей (в рамках его внешнеполитического курса они могут быть весьма значимы), участник, придерживающийся инструментального подхода, стремится всячески замаскировать его и идет обычно до конца, заключая фиктивное соглашение, которое он не собирается выполнять. О размерах такой псевдопереговорной активности достаточно красноречиво свидетельствует следующий факт. В 1997 г. Исполнительный секретариат СНГ провел расследование, согласно результатам которого из общего числа заключенных 880 договоров и соглашений реально выполнялись только 130 – менее 15%¹⁰. Комментарии излишни.         Возможно, в известном смысле данный факт уникален. Но широкое распространение псевдопереговорной активности не вызывает сомнений, особенно во внешнеполитической практике большинства развивающихся стран. Заметно реже к ней прибегают развитые страны, что, видимо, было одной из причин исключения феномена квазипереговоров из зоны научного внимания. Однако главной причиной была их резко отрицательная оценка с точки зрения морально-этических норм. Они были признаны сугубо аморальными¹¹. Не случайно даже дипломаты-переговорщики, которые участвовали в квазипереговорах, избегают упоминать о них или делают это в косвенной и модальной форме. Хотя не знать или не предполагать этого они не могли.         Негативная морально-этическая оценка подкрепляется формально-логическими соображениями, то есть представлением о квазипереговорах как о «ненастоящих». В известном смысле это действительно так. Однако отказ от научного исследования данного феномена и его теоретического осмысления не может быть оправдан, поскольку «настоящие» и «ненастоящие» переговоры являются составляющими единой, хотя и противоречивой, целостности – мировой переговорной структуры. Абсолютизация их различий серьезно обедняет представление не только о переговорной структуре, но и о настоящих переговорах, поскольку исключается возможность изменения подхода со стороны участника, а также применения им комбинации подходов. Особенно негативно это сказывается на анализе переговорных стратегий, которые и являются ключевым элементом переговорного процесса.         Отказ от такого рода абсолютизации позволяет, на наш взгляд, сформулировать достаточно развернутую типологию переговорных стратегий в следующем виде: 1) ультимативная, 2) конкурентная, 3) партнерская, 4) имитационная, 5) обструкционная, 6) смешанная, 7) неопределенная. Приведенный «спектр» стратегий нуждается в определенных пояснениях.         1. Ультимативная стратегия предполагает постоянные требования односторонних уступок со стороны другого участника. Эти требования предъявляются в категорической форме и сопровождаются различного рода угрозами. В сущности, это попытка превратить переговоры в диктат – альтернативный тип социальной коммуникации. Соответственно, такая стратегия может считаться переговорной условно. В указанном смысле она маргинальна, так как направлена на решение проблемы, но в принципе исключает компромисс.         2. Конкурентная стратегия, получившая в зарубежной науке название «торг» (bargaining). Несмотря на свою вариативность, она в целом ориентирована на компромисс, но односторонне выгодный: минимум собственных уступок и максимум уступок другого участника. В «жестком» варианте допускается использование элементов диктата, что сближает конкуренцию с ультимативной стратегией.         3. Партнерская стратегия. Ее квалифицируют как совместный поиск решения проблемы (joint problem-solving), что означает ориентацию на взаимовыгодный компромисс, коррелирующий с понятием «справедливость». «Справедливость» в свою очередь сочетается с понятием «истина». Соответственно, только взаимовыгодный компромисс рассматривается как правильный и справедливый. Данная пара понятий и образует базовую аксиоматику морально-этического вектора в американской науке. При всех ее морально-этических достоинствах партнерская стратегия – стратегия зависимая: ее применение обязательно требует взаимности, то есть использования другим участником аналогичной стратегии. Без этого нет смысла говорить о совместном поиске решения. Вопрос о том, насколько часто имеет место такая стратегическая взаимность, остается открытым. Можно предположить, что она обычно встречается при переговорах об интеграции, но, естественно, если их участники заинтересованы в ней не на словах, а на деле.         4. Имитационная стратегия. Она представляет собой копирование обычно партнерской и реже конкурентной (в «мягком» варианте) стратегии, предусматривая достижение мнимого компромисса (фиктивного соглашения). Поскольку использующий ее участник заведомо не намерен выполнять соглашение, то основная часть его дискуссионной активности концентрируется на придании соглашению такой формы, которая давала бы возможность игнорировать его в будущем.         5. Обструкционная стратегия. Поскольку она не предполагает заключение даже фиктивного соглашения, то объектом копирования является конкурентная стратегия в «жестком» варианте (обычно с пропагандистской целью), так как он наиболее удобен для разрыва переговоров в любой нужный участнику момент времени. Если же есть заинтересованность в затягивании переговоров, то применяется копирование «мягкого» варианта, как правило, до определенного момента, а затем – переход к «жесткому».         6. Смешанная стратегия – некая комбинация вышеперечисленных стратегий. Необходимость в ней возникает тогда, когда предметом обсуждения является комплексная проблема, отдельные аспекты которой (подпроблемы) отличаются высокой степенью автономности и существенно различны по степени значимости для участника. Соответственно, по одним он может пойти на компромисс, а по другим нет.         7. Неопределенная стратегия используется, когда участник в силу разного рода причин еще не сделал окончательного выбора. Среди них могут быть как чисто конъюнктурные (дефицит времени, отсутствие необходимой информации и т.п.), так и относительно долговременные (например, дестабилизация внутриполитического положения). Все же, как правило, период применения этой стратегии невелик.         Для наглядности и во избежание дальнейшего углубления в детали, представляется целесообразным оформить все сказанное о стратегиях следующей схемой:

        Если решение о начале переговоров или отказе от них диктуется в основном логикой внешнеполитического курса, то выбор стратегии зависит от проблемной и переговорной ситуаций. Первая детерминируется типом проблемы и характером взаимодействия вовлеченных субъектов, вторая – «соотношением сил» и «степенями свободы» их поведения. Исходным моментом проблемной ситуации является характер проблемы, порождаемой противоречием интересов субъектов. (Там, где данное противоречие отсутствует, нет и проблемы). Интерес, понимаемый как осознанная потребность, представляет собой базовый элемент противоречия, а следовательно, и проблемы.         Дуалистичная природа интереса – осознанной потребности – выражается в наличии у него двух составляющих: онтологической (потребность) и гносеологической (осознание). Поскольку гносеологический потенциал любого социального субъекта всегда ограничен, то в ходе осознания могут иметь место ошибки в идентификации и оценке интереса. Ошибка в идентификации ведет к появлению мнимого интереса¹², а ошибка в оценке – к завышению или занижению его значимости. Выступая в качестве одной из сторон противоречия, мнимый интерес делает и само противоречие мнимым. Как следствие, появляется псевдопроблема, и чем более идеологически заданно осознание, тем более вероятно ее возникновение.         Не вдаваясь в тематику псевдопроблем, нужно заметить, что наиболее мощным стимулятором их генезиса являются политические идеологии радикального толка с органически присущей им мессианской ориентацией. Немалое влияние они оказывают и на оценку значимости интересов, причем в сторону завышения. Симптоматично, что именно мнимые интересы, как правило, получают высший ранг значимости.         Как в теории, так и на практике принято подразделять интересы по рангу значимости на три группы: жизненно важные (главные), приоритетные (основные) и неприоритетные (второстепенные). Исходя из этого, можно построить следующую типологию противоречий, а, следовательно, и проблем:

Таблица 1.

Интересы субъекта «В» →	1. Главный (В1)	2. Основной (В2)	3. Второстепенный (В3)
Интересы субъекта «А» ↓
1. Главный (А1)	А1/В1	А1/В2	А1/В3
2. Основной (А2)	А2/В1	А2/В2	А2/В3
3. Второстепенный (А3)	А3/В1	А3/В1	А3/В3

        Совокупность противоречий, отраженных в данной таблице, может быть подразделена на три категории. Первую образует сочетание А1/В1. Это строгий антагонизм, когда ни один из субъектов не может без катастрофических для себя последствий отказаться от удовлетворения жизненно важного интереса. Даже если переговоры начинаются, то завершаются или безрезультатно, или заключением фиктивного соглашения. Соответственно, с помощью переговоров (точнее, компромисса) проблема – неразрешима.         Вторую категорию образуют сочетания А1/В2 и В1/А2. Это трудноразрешимые проблемы: один из субъектов не может пойти на компромисс, а другой обязательно должен пожертвовать своим основным интересом, что, хотя и не ведет к катастрофическим последствиям, всегда сопряжено с серьезными потерями. Без компенсации, позволяющей ему минимизировать ущерб, он на это, как правило, не пойдет.         Все остальные сочетания относятся к третьей категории, допускающей разрешение проблемы. Сочетание А3/B3 – легкоразрешимая проблема, а сочетание А2/В2 занимает своего рода промежуточное положение между легкоразрешимыми и трудноразрешимыми проблемами. Выделение этих трех категорий проблем позволяет соответственно подразделить проблемные ситуации на бесперспективные, малоперспективные и перспективные.         Под перспективностью проблемной ситуации в данном случае имеется в виду вероятность разрешения проблемы путем компромисса. В первом случае она отсутствует, во втором – незначительна, а в третьем – достаточно велика.

40

Международный торг: военные, экономические и психологические средства дипломатии. Независимо от перечисленных выше форм дипломатии, ее главной функцией является торг. Торг – средство преодоления различий в приоритетах участников отношений посредством обмена предложениями до достижения взаимоприемлемого решения⁹. Торг можно определить также как вид дипломатических отношений (чаще всего – переговоры), имеющий следующие особенности:

• между сторонами имеется конфликт интересов,

• задача каждой из сторон – уйти как можно дальше от своего «минимума» к своему «максимуму» и вынудить оппонента проделать обратное,

• оппоненты в позиционировании своих интересов мыслят рационально, т.е. способны к компромиссам (невозможен торг с фанатиками).

В ходе торга важно сопоставлять собственные интересы и интересы противоположной стороны. Если они совместимы, проблем не возникает. Если – нет, необходимо оценить, основные или второстепенные интересы собственного государства затронуты. Если не основные, ими можно жертвовать. Если же речь идет об основных интересах, то надо с этой точки зрения оценить интересы противоположной стороны. Если там дело касается второстепенных интересов, надо убеждать государство-оппонента от них отказаться. Если же у оппонента затронуты основные интересы, то, во-первых, ситуация грозит серьезным конфликтом (возможно, с применением вооружений), во вторых, худшего исхода можно все же избежать через переформулировку целей¹⁰.

Торг представляет собой одновременно и искусство, и науку. В трактовке американского исследователя А.Рапопорта, торг – это сочетание «дебатов» и «игры». В первом случае имеется в виду искусство убеждения, способность заставить оппонента видеть ситуацию вашими глазами. Важнейшую роль в данном случае играет психологическое обеспечение торга с каждой из сторон. Во втором - речь идет о «игре интересов», т.е. «покупке» и «продаже» реальных интересов сторон вследствие угроз или обещаний преференций со стороны противоположной стороны. В этом случае имеется в виду торг в прямом смысле этого слова. В литературе применительно к этой ситуации используются такие термины, как «кнуты» (угрозы и наказания) и «пряники» (обещания и поощрения)¹¹. Как правило, эти действия параллельны, только сначала обещают и угрожают, а потом наказывают и поощряют. В зависимости от ситуации, степени угрозы национальным интересам и других сопутствующих обстоятельств наиболее значимые средства ведения торга подразделяются на военные и экономические.

Военные средства обеспечения торга. Военные ресурсы государства могут использоваться и в качестве поощрения («пряника»), и в качестве угрозы («кнута») в международном торге. Например, в период холодной войны и СССР, и США «ухаживали» за странами Третьего мира в погоне за их политической лояльностью, голосами на Генеральной Ассамблее ООН, снабжая их вооружением. Страны Третьего мира также использовали этот прием - давали согласие на размещение военных баз на своей территории в обмен на экономическую помощь. К средствам поощрения военного характера может быть отнесено также заключение формальных и неформальны оборонительных союзов, иных договоренностей в сфере военных взаимоотношений. Так, средством «успокоить» Россию в связи с расширением НАТО на Восток можно считать создание Совета Россия – НАТО как средства привлечения нашей страны к участию в обсуждении вопросов, обсуждаемых в рамках этого военно-политического альянса.

Сложнее обстоит дело с военными угрозами. К ним относятся демонстрация военной силы, угроза применения военной силы и т.д. На протяжении многих веков общим правилом было положение о том, что хорошая дипломатия – это дипломатия, за которой стоят пушки. Известен случай, когда Сталин на вопрос о том, насколько внимательно он относится к позиции Ватикана, ответил вопросом на вопрос: «А сколько дивизий есть у Папы?». В наше время это правило подвергается сомнению в силу нескольких причин. Во-первых, оружие как обеспечение торга не всегда возможно реально использовать, например, в отношениях с дружественным государством или если речь идет об оружие массового уничтожения. Во-вторых, в соответствие с правилом образов в политике, чем сильнее оппонент, тем большее чувство угрозы он вызывает у противоположной стороны и тем менее уступчивой она становится. В-третьих, «военное сдерживание», как правило, неэффективно в случае гражданских войн или в отношении государств, которые не доверяют благожелательным намерениям сильного государства - своего оппонента. В современном мире много примеров подобных случаев. Это – ядерная программа Северной Кореи и Ирана, войны в бывшей Югославии. В этих конфликтах политические лидеры не считаются с внешними угрозами ради достижения своих целей. Между тем именно конфликты подобного рода преобладают в современной мировой политике.

Таким образом, можно заключить, что в современном мире в большинстве случаев оружие как средство обеспечения торга более эффективно в качестве поддержки, чем в качестве наказания.

Экономические средства обеспечения торга. По мере того, как военные средства обеспечения торга становится все проблематичнее использовать, большое значения приобретают экономические средства. Среди экономических поощрений («пряников») – льготные кредиты, снижение таможенных пошлин, предоставление режима наиболее благоприятствуемой нации и др. Экономическое давление («кнуты») – эмбарго (отказ импортировать нужные другой стране товары), бойкот (отказ покупать у другой страны товары ее производства), «замораживание» финансовых вкладов другой страны в своих банках и др.

Эмпирические исследования показывают не очень высокий эффект экономических санкций. Они достигают желаемой цели приблизительно в одной трети случаев. Отсюда возникает вопрос: каковы условия успеха экономических санкций. Условия принудительного экономического воздействий страны «А» на страну «Б» состоят в следующем:

• «А» имеет высокую степень контроля над какими-то видами поставок в страну «Б»,

• потребность страны «Б» в этих поставках высока,

• для страны «Б» цена отказа от этих поставок выше, чем цена компромисса со страной «А»,

• для страны «А» цена экономических санкций против страны «Б» ниже, чем блага, полученные от компромисса с этой страной¹².

Главная причина неудачи экономических санкций состоит в доступности альтернативных покупателей или продавцов товаров наказываемой страны или стран, включая использование «черного рынка».

Приведем несколько примеров из истории мировой политики. В целом успешным эмбарго на поставку нефти в страны Запада можно считать демарш стран ОПЕК в 1973 г. в связи с войной на Ближнем Востоке между Израилем и арабскими странами. Страны ОПЕК отказались поставлять нефть Западу в связи с его поддержкой Израиля в войне. Поскольку основным поставщиком энергоносителей для Европы являлись ближневосточные страны, их действия возымели успех – ряд стран Европы отказались от своих политических позиций. Правда, это практически не коснулось США, более независимых от ближневосточной нефти, чем их европейские союзники.

Примером неудачных экономических санкций явился бойкот США основного экспортного продукта Кубы – сахара, а также эмбарго на поставку в эту страну нефти в связи с революцией 1959 г. на «острове свободы». Альтернативный поставщик нефти и одновременно покупатель сахара быстро нашелся. Им стал СССР, что было естественно в условиях холодной войны. В результате Куба выжила.

Другим примером неудавшихся экономических санкций являются требования ООН жестких ограничений на экспорт и импорт ЮАР в качестве принуждения ее к отказу от внутренней политики апартеида в 1980-е гг. Однако многие страны были заинтересованы в южноафриканских ресурсах, таких как золото, алмазы, платина. В результате торговля шла через негосударственных посредников. В итоге режим апартеида был демонтирован в ЮАР в начале 1990-х гг. не столько из-за экономических санкций, сколько из-за потребности высокоразвитой страны во внутренней политической стабильности.

Побочными недостатками экономических санкций является то, что от них страдает гражданское население, хотя санкции направлены против политического режима в стране (например, в случае бойкота иракской нефти в 1990-е гг.), а также несут убытки соседние страны, с которыми у «наказываемой» страны имеются экономические отношения (например, жалобы предъявляли Румыния и Болгария в связи с санкциями против Сербии в 1990-е гг.).

В результате можно сделать вывод, что в современном взаимозависимом мире, где экономические связи достигли высокого уровня, экономические санкции эффективны лишь в отдельных, специфических случаях. Как и в отношении военных средств обеспечения торга, в экономике более эффективными оказываются средства поощрения. Хорошим примером, подтверждающим этот вывод, служит сегодняшняя политика Северной Кореи, которая фактически отказалась от своей ядерной программы в ответ на экономическую помощь США.

Психологические средства обеспечения торга. Здесь мы возвращаемся к определению международного торга как искусства. В литературе описывается ряд психологических правил, следование которым обеспечивает успех в торге. Вот некоторые из этих правил.

Не ведите позиционный торг, т.е. торг по поводу сформулированных позиций, а не основополагающих интересов. Тот факт, что позиционный торг сильно мешает в переговорах, был хорошо проиллюстрирован провалом переговоров о всеобъемлющем запрете на ядерные испытания при президенте Кеннеди. Тогда возник решающий вопрос: какое число решающих инспекций на местах должнобыть разрешено Советскому Союзу и Соединенным Штатам на территории друг друга при расследовании случаев подозрительной сейсмической активности? Советский Союз в конце концов согласился на проведение трех проверок. Соединенные Штаты настаивали на проведении не менее десяти. И здесь переговоры были прерваны – из-за позиций, - несмотря на тот факт, что никто не понимал, будет ли «инспекция» представлять собой проверку одним лицом в течение дня или сотней людей, разбирающихся в проблеме в течение месяца. Стороны предприняли минимум усилий для определения процедуры проверки, которая могла бы совместить интерес Соединенных Штатов относительно проверки со стремлением обеих сторон к минимальному вторжению в дела друг друга¹³.

Еще более убедительным является классический (в данном случае абстрактный, но многократно подтверждаемый практикой) пример, связанный с делением апельсина между двумя сестрами. Обе претендовали на целый апельсин, не соглашаясь довольствоваться половиной. Посредник в споре попытался выяснить причины упорства каждой из сестер. Выяснилось, что одна из них хочет приготовить пирог и для цукатов ей необходим целый апельсин. Другая хотела получить свежий апельсиновый сок, для которого также требовался целый фрукт. В итоге спор был разрешен: одна сестра получила всю кожуру от апельсина, другая – всю его мякоть.

Прекрасной иллюстрацией данной ситуации из реальной мировой политики является спор между Израилем и Египтом по поводу Синайского полуострова – египетской территории, захваченной Израилем в ходе шестидневной войны 1967 г. Первоначальная неудача египетско-израильского мирного договора в 1978 г. в Кэмп-Дэвиде демонстрирует полезность стремления разобраться в том, что стоит за той или иной позицией. Когда Египет и Израиль сели за стол переговоров, их позиции были несовместимы. Израиль настаивал на части Синая. Египет со своей стороны настаивал на том, чтобы весь Синай до последнего дюйма был возвращен под суверенитет Египта. Компромисс, казалось, был невозможен.

Обращение к их интересам, а не позициям сделало возможным достижение решения. Интерес Израильтян состоял в обеспечении безопасности, они не хотели, чтобы египетские танки стояли на их границе в готовности в любой момент их пересечь. Интерес Египта заключался в суверенитете: Синай был частью Египта со времен фараонов. После веков подавления со стороны греков, римлян, турок, французов и британцев Египет только недавно завоевал полный суверенитет и не желал уступать свою территорию новоявленному иностранному завоевателю. В Кэмп-Дэвиде президент Египта Садат и премьер-министр Израиля Бегин при посредничестве американского дипломата и видного государственного деятеля Г.Киссинджера согласились с планом, по которому Синай вернется под полный суверенитет Египта, а путем демилитаризации его территории будет гарантирована безопасность Израилю. Везде будет развиваться флаг Египта, однако вблизи границ Израиля не будет египетских танков¹⁴.

Другое правило успешной дипломатии состоит в том, чтобы угрозы и обещания выгод, обозначенные в процессе переговоров, выглядели убедительно. По словам Г.Киссинджера, «блеф, поданный в серьезной форме, более действенен, чем серьезная угроза (или обещание), воспринимаемая как блеф»¹⁵. Для тех, кто считает, что сутью дипломатических переговоров является обман, главной «добродетелью» хорошего дипломата является способность уверенно говорить неправду. Действительно, дипломата часто определяют как «честного человека, посланного за границу, чтобы лгать в интересах своей страны». Этому требованию блестяще отвечал советский дипломат сталинских времен А.Вышинский,о котором один польский государственный деятель говорил в 1940-х гг.: «В определенном смысле Вышинский был совершенным дипломатом. Он был способен говорить очевидную неправду вам в лицо; вы знали, что это ложь и он знал, что вы знаете, что это ложь, но он твердо стоял на своем. Ни один другой дипломат не был способен делать это с такой легкостью»¹⁶. Однако, если иметь в виду фактор надежности как необходимое условие доверия к дипломату, то ему необходимо качество, которое Г.Никольсон ставит на первое месте среди пяти качеств идеального дипломата. Это – правдивость.

Впрочем, в дипломатии многое относительно. Большое значение имеет характер дипломатической ситуации. В случае обещания поощрений убедительность дипломата возрастает, если он имеет репутацию надежного и последовательного в поступках политического деятеля. В случае угроз, наоборот, он более убедителен, если у него репутация непредсказуемого политика.

41

Мы живем в такое время, когда мир находится в состоянии комплексной трансформации, без осмысления которой дипломатия любого государства может утратить связь с реальностью, а значит, и свою эффективность как инструмента обеспечения внешнеполитических интересов. А примеры эти слишком свежи в памяти, чтобы их забыть.

Такой разговор как никогда востребован сейчас, когда мы видим и ощущаем в контактах с нашими партнерами, в том числе западными, что в мире происходит объективный процесс конвергенции — прежде всего на уровне идей, но понемногу и практической политики. Ускорение этому процессу придал приход к власти в США демократической администрации под лозунгом перемен. Сама тема перемен в глобальном ландшафте, которая еще недавно воспринималась некоторыми как конфронтационная, как попытка "покушаться на устои", начинает входить в основной поток международных дискуссий. Хотя отголоски метафизического взгляда на мир как на нечто застывшее все еще слышны.

Свидетельства сближения подходов дала недавняя Международная конференция "Современное государство и глобальная безопасность", на которой выступил Президент России Д.А.Медведев. Весьма представительный состав участников и содержательные обсуждения подтверждают вывод о том, что современное государство отнюдь не отмирает, а продолжает оставаться ключевым инструментом гармонизации интересов общества и личности, а во внешнем плане - основным звеном международных отношений, которые сохраняют свой преимущественно межгосударственный характер при всем многообразии других участников международного общения.

В данном отношении обращает на себя внимание статья Зб.Бжезинского в последнем номере журнала "Форин афферс". В ее подзаголовке - "К глобальной сети безопасности" - автор, по сути дела, воспринимает наш тезис о сетевой дипломатии, нашедший отражение в Концепции внешней политики России.

ПРЕДМЕТ международных отношений существенно преобразуется. Это уже не династическая и кабинетная политика вокруг интересов, сводившихся исключительно к территориальному переделу мира и рынков сбыта и формированию в этих целях коалиций в преддверии военных конфликтов. Современная дипломатия, по существу, занимается коренными вопросами национальной жизни - от обеспечения безопасности в ее современном, "глобальном" прочтении до вопросов процветания, включая сохранение и создание рабочих мест.

На первый план выходят глобальные вызовы и угрозы, эффективно противодействовать которым по определению можно только солидарными усилиями всех государств. Причем эти вызовы представлены не угрожающими кому-то государствами, а явлениями, такими как международный терроризм, трансграничная оргпреступность и наркотрафик, незаконная миграция, глобальная бедность и изменение климата. Требуется и соответствующий инструментарий — отнюдь не количество и огневая мощь дивизий.

Можно согласиться со Зб.Бжезинским в том, что сегодня миру не угрожают ни "воинствующий фанатизм националистических государств, склонных к территориальной экспансии", ни "устремления идеологии, претендующей на универсальность". Мы уже не один год говорим об этом. И хотелось бы надеяться, что нас наконец услышали.

Сообразно предмету претерпевает серьезные изменения и метод ведения дел в международных отношениях. Это уже не иерархические конфигурации, апофеозом которых стало разделение мира на два противостоящих блока в период холодной войны, а многовекторная сетевая дипломатия, предполагающая гибкие формы взаимодействия различных групп государств в целях обеспечения совпадающих интересов. Речь отныне идет — или, по крайней мере, должна идти - не о борьбе против кого-то, не о "сдерживании" кого-то, а о коллективных усилиях за что-то, за вполне конкретные интересы, общие для международного сообщества в целом или для определенного круга государств.

Многие исследователи, и Зб.Бжезинский в их числе, признают, что завершается пятисотлетнее доминирование Запада в мировой политике, экономике и финансах, а вместе с ним и очередной этап глобализации, вдохновлявшийся идеями и практикой западных стран. Поневоле возникает вопрос: как это должно сказаться на предмете и методе дипломатии? Ведь формирующаяся полицентричная международная система будет испытывать на себе воздействие различных мироощущений и ценностных систем. Неоднородность - или культурно-цивилизационное многообразие — мира ставит в повестку дня поиск уже в более широком кругу государств общего знаменателя как основы международного сотрудничества.

При этом дает о себе знать та реальность, что современные конфликты и кризисные ситуации не имеют силовых решений, а это диктует выбор в пользу вовлечения всех государств, сколь бы "проблемными" они ни казались, а не их изоляции через санкции и прочие формы давления. Высокая степень взаимозависимости, ставшая главным продуктом западной глобализации, делает непомерной цену насилия, будь то в форме войн или революций, которыми была отмечена предшествующая история, в особенности XX век. Взаимозависимость заставляет всех фокусировать внимание на неразрушительных, то есть политико-дипломатических методах решения международных проблем.

Это в полной мере относится и к ситуации вокруг Ирана. Проблема его ядерной программы может иметь только комплексное переговорное решение в региональном контексте. Никак не силовое. Попытки применения силы имели бы катастрофические последствия для всего региона Ближнего и Среднего Востока, и без того перегруженного конфликтами, включая арабо-израильский. Вот почему те, кто призывают к наращиванию давления на Тегеран, должны продумать всю стратегию до конца. Сегодня есть реальный шанс завязать переговоры, результатом которых должны быть договоренности, позволяющие восстановить доверие к исключительно мирному характеру иранской ядерной программы и обеспечивающие равноправное участие Ирана в международной экономической жизни и коллективных усилиях по урегулированию кризисных ситуаций в регионе. Сорвать этот шанс требованиями немедленного введения новых антииранских санкций было бы серьезной ошибкой.

Президентские выборы в Иране подтвердили наличие в этой стране "энергичного и действительно динамичного гражданского общества". Это обстоятельство тоже диктует выбор в пользу вовлечения Ирана, включая начало с ним переговоров "шестерки" и прямой диалог между Вашингтоном и Тегераном. Действительно, как отмечает Кишор Махбубани в недавней статье в "Проджект синдикат", "дипломатия была придумана для того, чтобы способствовать установлению отношений между противниками, а не друзьями".

В СВОЕЙ СТАТЬЕ "Россия, вперед!" Президент Д.А.Медведев подчеркивает, что наша страна на всех этапах стремилась к достижению более справедливого мироустройства. И теперь целью модернизации глобальной системы управления мы видим "установление таких правил сотрудничества и разрешения споров, в основе которых были бы современные представления о равенстве и справедливости". Таково современное прочтение исторической роли России. Отказываясь от сотрудничества на условиях иных, чем суверенное равенство и взаимная выгода, мы добиваемся этого права для всех государств.

Нельзя забывать, что речь идет о принципах международных отношений, выработанных человечеством на протяжении всей его истории. После Вестфальского мира, который подвел черту под религиозными войнами в Европе, эти принципы стали называться вестфальскими. Они прагматично выводят за рамки межгосударственных отношений религиозные убеждения и иные ценностные различия. В данном отношении ХХ век, и прежде всего период холодной войны, был аберрацией, которую теперь необходимо преодолеть. Именно это мы и понимаем под деидеологизированными международными отношениями.

Сетевая дипломатия является ответом на новую реальность, включая "рассредоточение (dispersal) глобальной силы". Будет ли предлагаемая Зб.Бжезинским "глобальная сеть безопасности" формализована, в том числе посредством заключения обязывающих соглашений, — это уже другой вопрос. Нельзя исключать, что к этому нас подтолкнет жизнь впоследствии.

Но пока надо исходить из того, что сетевое взаимодействие является эффективным именно в силу своей гибкости и незаформализованности. Здесь действуют совпадающие интересы государств в конкретных вопросах, которые и служат главным мотивирующим началом.

Ведь, например, сколько ни призывал А.Ф.Керенский к продолжению войны, апеллируя к тому, что "мир давно уже превратился в единую семью, часто враждующую внутри себя, но связанную самыми тесными узами", Россия все равно из нее вышла, поскольку это не отвечало интересам страны, которая не могла ее продолжать. Кто-то должен был это сделать, и это сделали другие, а не Временное правительство.

Убежден, что в наше время для жестких стратегических блоков попросту нет предмета. Общим стратегическим знаменателем стало обеспечение выживаемости человечества на нашей планете.

Встает вопрос о лидерстве. Никто бы не возражал против лидерства, пусть даже единоличного, которое не только поставило бы задачу гармонизировать интересы всех государств и привести их к общему знаменателю, но и продемонстрировало политическую волю и умение решить эту задачу. Однако более реалистичным, да и практичным выглядит то, что уже происходит в мире. Имею в виду формирование коллективного лидерства ведущих государств, по-настоящему представительного в географическом и цивилизационном отношениях, которое воплощается в разного рода формальных и неформальных многосторонних механизмах, включая прежде всего Совет Безопасности ООН, но также "восьмерку", "двадцатку", БРИК, ШОС и многие другие международные и региональные конфигурации.

Возможно ли превращение НАТО в центр сетевого взаимодействия в сфере безопасности? Для начала альянс должен завершить свою трансформацию, вектор которой пока не понятен. Трансформация в смысле "единения Запада", как это предлагается некоторыми, вызывает вопросы. Проблема имеет два среза.

Первый — будущее собственно НАТО. Предлагается укреплять дисциплину в альянсе, переформулировать в обязывающем ключе статью 5 Вашингтонского договора и ввести положение о применении дисциплинарных мер в отношении государств-членов, вплоть до исключения. Насколько это соответствует духу времени — судить самим членам альянса. Однако если еще более жесткая блоковая дисциплина будет подменять необходимость гармонизации интересов в современном мире, то, наверное, это будет затрагивать интересы и партнеров НАТО, включая Россию. Поскольку речь будет идти о все той же логике военных союзов.

Второе — это будущее исторического Запада. Должен ли он сохраняться на путях укрепления военно-политической дисциплины или должен стать чем-то более совместимым с остальным миром, включая участие в развитии регионального и субрегионального уровней глобального управления? Обратила на себя внимание статья Ю.Хатоямы в "Интернэшнл геральд трибюн" за 27 августа 2009 года, в которой новый премьер-министр Японии склоняется к приоритетности участия своей страны в региональной интеграции и создании региональных структур коллективной безопасности, в том числе как средству сохранения своей самобытности, являющейся важнейшим элементом национального бытия.

Тенденция к регионализации становится одной из ключевых в международных отношениях на современном этапе. Предположу, что эффективность ООН во многом будет зависеть от сильных региональных структур, которые брали бы на себя больше ответственности за положение дел в своих регионах, как это и предусмотрено Уставом Объединенных Наций. Тогда ООН сможет заниматься действительно глобальными вопросами в интересах всего мирового сообщества.

МИРООЩУЩЕНИЕ крайне важно потому, что лежит в основе внешнеполитической философии государств. Отсюда — остающиеся зазоры между ними в видении методов решения конкретных проблем, хотя в общих, принципиальных вопросах большинство государств все же сближаются. Если не будет движения навстречу друг другу на этом уровне, то конвергенция, слаживание будут тормозиться в силу устойчивости соответствующих установок, формировавшихся веками. Речь идет прежде всего о нетерпимости и связанной с этим склонности к силовому решению проблем.

Если присмотреться, то опыт религиозных войн, вызванных Реформацией, стал своего рода репетицией того, с чем столкнулась Европа в ХХ веке. Это подтверждает ту истину, что будущее "бросает свою тень задолго перед тем, как войти", как писала Анна Ахматова в своих воспоминаниях об А.Модильяни. "Нетерпимость и узколобый фанатизм" тех, кто "готов вывернуть мир наизнанку" во имя своих убеждений, хорошо исследовал Вальтер Скотт, в частности, в своих "Пуританах". Как и у любых апостолов новой веры, для них были характерны нетерпимость по отношению к инакомыслию и претензии на роль господствующей религии.

В утверждении своей замкнутости Запад не может идти по пути, как писал Вальтер Скотт, "высокомерных и самоуверенных людей, убежденных в том, что лоно спасения открыто только для них, тогда как все прочие, как бы ничтожны ни были между ними различия в исповедании, в действительности немногим лучше еретиков или язычников". Как это до боли знакомо! Такую нетерпимость продемонстрировала и Французская революция, да и российская тоже. Везде революция "поедала своих детей" во имя "чистоты веры". Это была наша общая беда, но и наше общее историческое наследие, которое, соответственно, необходимо преодолевать, "отрицать" сообща. В частности, нельзя недооценивать уроки европейской истории, включая урегулирование по итогам Английской революции, которое подвигло знаменитого романиста к выводу о необходимости "совместных усилий порядочных, благоразумных и обладающих чувством меры людей". Хотелось бы, чтобы оплаченный дорогой ценой исторический опыт Европы воплотился для всех нас в широкий, открытый взгляд на вещи.

В условиях, когда возрастает роль фактора религии в международных отношениях, было бы полезным обратиться к нашим общим христианским корням. Дело не столько в той или иной конкретной религии, сколько в нравственных устоях общества, которые как "ребенка с водой" выплеснул процесс дехристианизации. Этот нравственный релятивизм, а по сути нигилизм, лежит и в основе нынешнего глобального кризиса, поскольку общество не может нормально функционировать без признания нравственной природы человека, нравственного закона над нами. Безудержное потребительство стало следствием ценностного тупика "чувственной культуры", как ее определил Питирим Сорокин. И сейчас, когда мы знаем, что возврат к прежней жизни невозможен, необходимо совместными усилиями заложить общее нравственное основание, включая обязательные для всех "правила игры", для устойчивого посткризисного развития. Важно понять, что нынешняя ситуация требует, чтобы мы пошли дальше простого сосуществования, как это было в холодную войну.

МЫ ПРЕДЛАГАЕМ, чтобы будущий договор о европейской безопасности был юридически обязывающим. Он и представлял бы из себя свод обязательных для всех правил — как основу взаимовыгодных отношений в Евроатлантическом регионе, подлинно коллективных, в духе сотрудничества усилий. Договор стал бы международно-правовым актом в области безопасности, который юридически цементировал бы политические обязательства, принятые ранее в ОБСЕ и Совете Россия — НАТО.

Создается впечатление, что тщательный разбор Зб.Бжезинским статьи 5 Вашингтонского договора дал повод некоторым членам альянса сомневаться в своей защищенности. Тогда тем более необходим договор, который дал бы всем равную уверенность в своей безопасности и обеспечил бы предсказуемость всей евроатлантической политики.

В любом случае, положение дел в Евро-Атлантике дает более чем достаточно оснований для того, чтобы, как сказал Президент Д.А.Медведев, "согласовать воли всех государств".

Убежден, что основная опасность исходит от инерции мышления в категориях Восток — Запад, Север — Юг. Не преодолев ее, мы не добьемся ничего. Тем более что в современных условиях ни один регион не может претендовать на доминирование в мировых делах

Ситуация, связанная с нынешним глобальным финансово-экономическим кризисом, также требует совместных действий. Эта работа по формированию объединительной повестки дня уже активно ведется в рамках саммитов "Группы двадцати" и "восьмерки". Только совместными решениями по реформированию глобальной финансовой архитектуры мы сможем негативную взаимозависимость, когда "кризис ответственности" в одной стране становится глобальным, обратить в позитивную.

Решение "Дженерал Моторс" продать "Опель" канадской "Магне" и Сбербанку России позволяет надеяться, что деидеологизация наконец утверждается и в сфере экономики и финансов. Это было императивом глобализации. Но сейчас, когда наметился ее очередной откат, такой подход служит необходимым условием успешного решения насущных проблем сохранения рабочих мест, просто выживания в трудные времена.

НА ПРОТЯЖЕНИИ 20 ЛЕТ Россия стремилась к новым отношениям с Западом. Сейчас появилась реальная возможность преодолеть негативную динамику последних лет. И для России здесь ставки так же высоки, как и для наших западных партнеров. Как отмечает Президент Д.А.Медведев, нашу внешнюю политику должны определять долгосрочные цели модернизации страны. Ясно, что одним из ее главных источников будет наше сотрудничество с западными партнерами. Это по-настоящему стратегическая ставка, и мы рассчитываем, что нам ответят взаимностью. Нам нечего делить. У нас общие цивилизационные корни и общая история.

В конце концов, Россия слишком много сделала для Европы, хотя бы за последние три века, став частью сбалансированной европейской политики во времена Петра Великого. Потом дважды, а то и трижды — как Deus ex machina в древнегреческих трагедиях — мы спасали Европу, когда собственное безумие заводило ее в тупик, на грань цивилизационной катастрофы. Более того, мы чувствовали за Европу приближение таких моментов в своей великой литературе XIX века и предупреждали. Те же "Бесы" Ф.М.Достоевского в равной мере служили предупреждением доморощенным претендентам на то, чтобы насильственно "осчастливить человечество", сколь и тем на Западе, кто в других формах практиковал пресловутую "политическую целесообразность", когда цель оправдывает средства. Не вина России, что события ХХ века доказали правоту суждений и пророчеств Ф.М.Достоевского, О.Шпенглера, П.А.Сорокина и других мыслителей об исторических судьбах Запада.

У нас есть общий опыт того, к чему приводит воля, свободная от морали. Неслучайно тот же О.Шпенглер противопоставляет этот ницшеанский тезис философии Ф.М.Достоевского — "русскому состраданию", в котором "дух исчезает в братской массе". России есть что принести в общий европейский "котел", и это включает многовековой опыт межцивилизационного и межконфессионального согласия, потребность Европы в котором будет расти по мере увеличения в ней числа мигрантов из других регионов мира.

На наш взгляд, само определение европейской цивилизации и североатлантического сообщества должно быть расширено, чтобы включать в него все пространство от Ванкувера до Владивостока, и прежде всего Россию. Это и дало бы решение проблемы исторического Запада в новых условиях, улучшило бы шансы всех нас играть достойную роль в общих делах человечества наряду с другими глобальными партнерами. И здесь основой политического единства нашего региона могло бы стать взаимодействие ведущих реальных игроков — России, Европы и США.

Речь должна идти именно о гармонизации отношений и интересов, взаимном сближении и взаимном проникновении культур и экономик. Бесперспективно рассчитывать "подтягивать" Москву к согласованным без нас позициям. Преодолеть кризис доверия мы сможем только действуя сообща, коллективно на всех уровнях. Можно предположить, что это потребует со стороны политических элит всех государств, пусть в разной мере, переформулирования национальных интересов таким образом, чтобы они были совместимы с интересами партнеров и общими интересами международного сообщества.

В КОРНЕ ВСЕХ ТРАГЕДИЙ XIX-XX веков лежал кризис европейского общества, традиционные основы которого были разрушены в результате многочисленных революций, когда весь мир стал жертвой того, что Зб.Бжезинский назвал "гражданской войной внутри Запада". Создать устойчивую модель экономического и общественного развития - социально ориентированную, со всеобщим избирательным правом и опорой на значительный средний класс — удалось только в условиях тупика холодной войны и ее геополитических императивов и на новых технологических началах.

Основы нового миропорядка вызрели в старом, западноцентричном мире. Эта вечная диалектика, объяснявшая большую часть истории человечества, помогает понять происходящее и сейчас. Равно как и помогает принять этот вердикт истории, который идеологически беспристрастен. Возьми мы падение Берлинской стены или распад Советского Союза, тщетность попыток силового решения имеющихся международных проблем или нынешние финансово-экономические потрясения, истоки которых восходят к забвению уроков Великой депрессии на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века и началу слома регулирования финансового сектора еще в 1982 году, — вырисовывается один для всех перманентный кризис сложившейся системы глобального управления. Как бывало не раз в прошлом, остается только переналадить этот механизм в соответствии с новыми реалиями, дабы он не отрицал, а воплощал в себе культурно-цивилизационное многообразие мира.

Очевидно, что мы являемся свидетелями распада старого социокультурного порядка и возникновения нового, отражающего очередной конвергенционный момент в мировом развитии и международных отношениях. Важным элементом такой картины мира наверняка будет и то лучшее, действительно общезначимое, отсеянное временем, в том числе по итогам нынешнего кризиса, что дал миру Запад. Но не менее значимым будет и вклад всех других цивилизационных общностей. На этой основе и можно будет совместными действиями восстановить управляемость мирового развития.

В целом формируются условия для деидеологизации и демилитаризации международных отношений, утверждения в них принципов толерантности и плюрализма, сосуществования различных моделей социально-экономического и общественного развития, различных систем ценностей.

Безусловно, пока не все готовы к этому. У многих сильна инерция прошлого, стремление действовать в русле логики игр с нулевым результатом, когда безопасность или экономические интересы одних обеспечивались за счет других. Еще дает о себе знать инерция "однополярного момента" и всего того, что с этим было связано, включая свободное обращение с нормами международного права. Кстати, здесь тоже хорошим лекарством стал бы процесс выработки и заключения Договора о европейской безопасности. Тем важнее задача добиваться согласия, которое способствовало бы преодолению идеологических барьеров времен холодной войны и осмыслению происходящего в мире в более фундаментальных, неконфронтационных категориях.

42

За последние годы изменились как наши представления о системе национальной безопасности, так и о средствах ее обеспечения. Во многом этому способствовало изменение роли силы на международной арене - она перестала быть абсолютным гарантом неуязвимости, появление международных организаций непосредственно занимающихся обеспечением мира и предотвращением развязывания войны. Но, не смотря на то, что военно-силовая составляющая обеспечения безопасности значительно уменьшилась, военная сила по-прежнему осталась важнейшим фактором регулирования международных отношений. В Концепции национальной безопасности Российской Федерации четко обозначены внешние угрозы, противостоять которым возможно при наличии современной военной организации. К этому следует добавить четко обозначившийся процесс становления однополярного мира и неоднократно предпринимаемые попытки США определить весь мир зоной своих национальных интересов, подкрепляемые демонстрацией силы или ее применением; пока еще прикрываемые миссией ООН.

Практика последних лет свидетельствует, что внутренние угрозы безопасности с большей или меньшей интенсивностью проявляются и, по всей видимости, будут проявлять себя в самых различных сферах. В отличие от внешнего проявления военно-силовой составляющей обеспечения безопасности, внутренняя усилилась.

Соответственно с этими реалиями значительно снижено внимание к Вооруженным силам страны, обеспечивающим ее оборону и основной акцент в развитии и совершенствовании так называемых силовых структур сделан на милицию, внутренние и другие войска.

Поэтому необходимость адекватной реакции на военно-насильственные угрозы внешнего и внутреннего характера, с одной стороны, и важность оптимизации органов и структур государства, осуществляющих насилие, с другой, потребовали обращения к такой категории как"силовой механизм государства".

Государство осуществляет свои функции при помощи всей системы государственного механизма, но часть государственного механизма или группа органов бывает преимущественно связана с определенной функцией государства. Преимущественную связь некоторых государственных органов с определенной государственной функцией не следует игнорировать при классификации органов государства. Таким образом, в механизме государства предлагается различать органы, осуществляющие все его основные функции, и органы, осуществляющие представительные органы власти, а ко второй - различные органы отраслевого управления и такие специальные органы и учреждения как суд. прокуратура, армия, милиция и др.

Среди многообразия функций государства возможно выделение однородных, которые осуществляются преимущественно силовыми (насильственными) средствами. Это некоторые аспекты внутриполитической функции (подавление воли угнетенного класса в классово антагонистическом обществе обеспечение политической стабильности) и такие внешние функции как оборонная - защита границ и территории страны и военно-агрессивная -вмешательство в дела других стран, 'захват территории и т. д. Объединив органы, выполняющие однородные функции государства преимущественно средствами принуждения и обеспечивающие их, мы можем говорить о совокупности силовых структур государства, образующих силовой механизм.

Государственное принуждение является особым случаем реализации власти: это сила, опирающаяся на закон и ограниченная законом. В основном оно применяется в случае, когда государству угрожает опасность потери функциональности, суверенитета и территориальной целостности. Силовой механизм государства задействован в прямом противодействии существующим и потенциальным угрозам путем принудительного давления на них и их носителей, пресечения противоправных действий, а при наличии особо опасных угроз - силового их подавления, т. е. он обеспечивает безопасность общества, государства и личности силовыми методами. В этом заключена определенная инновационность подхода. Каждый из элементов силового механизма имеет преимущественную направленность на один из объектов. В своей же совокупности, обозначенном механизме объект триедин - общество, государство, личность. Вопрос об условии применения насилия, его формах и пределах требует отдельного рассмотрения.

Структуру силового механизма государства образуют, во-первых, система органов государства, осуществляющих насилие и, во-вторых, определенный порядок взаимодействия их как с государством, так и между собой в процессе осуществления своих функций.

Сама система силовых органов государства, осуществляющих политическое насилие, включает органы опосредованного принуждения, куда относятся в первую очередь так называемые спецслужбы, которые, с одной стороны, обеспечивают решение вопросов основных силовых структур (выявляют военные опасности, прогнозируют и выявляют действия, направленные на насильственное свержение строя и призывы к таким действиям), с другой - могут быть использованы государством в экстремальных ситуациях для проведения силовых действий индивидуально-локального характера. Это Федеральная служба безопасности. Служба внешней разведки. Главное управление охраны, и Федеральное агентство правительственной связи и информации. Во вторую очередь, это органы, непосредственно осуществляющие политическое принуждение. К ним относятся вооруженные силы государству внутренние войска, милиция.

В общем, к силовому механизму современного российского государства следует отнести следующие органы: Вооруженные Силы РФ, пограничные войска Федеральной пограничной службы РФ, внутренние войска МВД РФ, железнодорожные войска РФ, войска Федерального агенства правительственной связи и информации при Президенте РФ, войска гражданской обороны, инженерно-технические и дорожностроительные воинские формирования при Федеральных органах исполнительной власти, органы внешней разведки РФ, органы Федеральной службы безопасности РФ, органы Федеральной пограничной службы РФ, Федеральные органы правительственной связи и информации. Федеральные органы государственной охраны. Федеральный орган обеспечения мобилизационной подготовки органов государственной власти РФ, органы внутренних дел, таможенные органы РФ. К ним можно отнести и такие структуры, как фельдъегерская служба. Федеральные органы налоговой полиции. Критериями для объединения в силовом механизме государства могут служить: наличие у них вооружения и специальных средств и право на их применение, воинский, или близкий к нему тип организации, специальные или воинские звания сотрудников, строго регламентированный порядок комплектования и прохождения службы.

Системный подход предполагает обращение к системообразующим факторам, то есть, к тем явлениям, отношениям и законам, которые приводят к формированию силового механизма. Внешние факторы - это факторы среды, способствующие образованию системы, но чуждые ее элементам, они не вытекают из внутреннего развития системы, и не являются характерными для нее. Для силового механизма это - кардинальное изменение международной обстановки с сохраняющейся ее потенциальной вариативностью, изменение роли силы в международных отношениях, смена руководства страны и изменение его социально-политических ориентаций, изменение официальных доктрин и общественного сознания по вопросам использования силы как средства обеспечения внешней и внутренней безопасности.

Внутренние системообразующие факторы силового механизма – общность происхождения, принадлежности и функциональности, особый тип организации, возможность противостояния внешней среде по заранее заданным параметрам.

Отдельный вопрос - роль и место армии в силовом механизме. Международный опыт подтверждает, что государства используют вооруженные силы (спецподразделения) для пресечения незаконных попыток изменения государственного строя и массовых беспорядков, защиты конституционного строя и территориальной целостности. Можно предположить, что использование вооруженных сил не по своему прямому назначению таит в себе опасность превращения их в активное средство разрешения внутриполитического противоборства, особенно в напряженных для страны ситуациях - в периоды выборных компаний, организации референдумов и др.

Участие войск в пресечении несанкционированных митингов и демонстраций, беспорядков и даже различного рода вооруженных конфликтов противоречит самой природе и предназначению вооруженных сил, что особенно ясно видно при рассмотрении их не изолированно, а в совокупности с другими элементами силового механизма государства. Подобное использование войск ведет к обострению их отношений с народом, подрывает авторитет человека в погонах.

Применение армейских частей для несвойственных им целям хотелось бы рассматривать как вынужденную меру с целью временной компенсации слабости других инструментов поддержания или восстановления порядка и стабильности.

В процессе формирования правового режима власти меняются взаимоотношения между вооруженными силами и государственными структурами, что достигается следующими путями: разграничением полномочий между военным командованием и органами власти по руководству вооруженными силами; четким законодательным определением предназначения вооруженных сил и пределов их применения; недопущением использования армии для выполнения не свойственных ей (функций, особенно как средства разрешения противоречий между различными политическими силами; воспитанием патриотизма, внедрением социально-политических и нравственных ценностей в сознание военнослужащих; понятным правовым определением статуса военнослужащих; оптимальным и постоянным учетом интересов вооруженных сил; проведением политики, исключающей возможность необходимости нажима со стороны армии на власть для удовлетворения жизненных потребностей военнослужащих.

Опираясь на армию, государство в то же время может и не использовать непосредственно ее силу, ибо сам факт наличия вооруженной организации в ее лице является мощным психологическим фактором, достаточным аргументом, придающим авторитет государственной власти и гарантирующим неприкосновенность законного порядка. Важную роль при этом играют органы так называемого опосредованного принуждения, способные превентивными действиями локального характера предотвратить неконституционные акции, дать объективную информацию, на основанию которой может, принято взвешенное решение о необходимости и масштабах применения армейских подразделений.

Все выше обозначенное свидетельствует в пользу нового взгляда, как на практику использования вооруженных сил, так и на научно-теоретическое рассмотрение связанных с армией. Системный подход позволяет обнаружить сходство функциональности отдельных органов силового предназначения и одновременно устранить дублирование при их использовании, более того привести функции силовых органов в соответствие с их изначальным предназначением.