2.Особенности проживания и формирования менталитета восточных славян.

Менталитет (от фр.mentalite – мироощущение, мировосприятие, психология) - понятие, смысл которого так или иначе ассоциируется с проблемой национального своеобразия культуры. По выражению И.В.Кондакова, менталитет есть глубинное основание культуры. Менталитет включает сознательное и бессознательное, рациональное и эмоциональное, общественное и индивидуальное, устойчивое и изменчивое – в эпохе, этносе, нации, религии, типе деятельности, культуре, цивилизации. Если при помощи мышления и сознания человек познает окружающий мир, то при помощи менталитета он его понимает. Менталитет – это не только совокупность впечатлений, представлений и образов, это и манера мыслить, определяющая своеобразие человека как личность. Процесс формирования и развития менталитета любого народа, государства характеризуется динамизмом, который проявляется в зависимости от типа государства, общества, в той или иной степени. Большое значение в этом процессе отводится геополитическим и природно-климатическим факторам. Национальная картина природы, отражаемая в языке, мифологии, фольклоре, религии, искусстве, образе жизни, культуре повседневности обязательно включается в менталитет. В трудах историка В.Ключевского значительное место отводится описанию русской природы и ее влияния на историю народа. Русская равнина и ее почвенное строение, пограничье леса и степи, река и бескрайнее поле, речная сеть и междуречье, овраги и летучие пески, суровый климат и взаимоотношения с соседними народами – все это формировало и мировоззрение русского народа, и фольклорные фантастические образы, и народную философию, и характер земледелия, и тип хозяйствования, и образ жизни, и тип государственности. Аналогичную роль в становлении менталитета других народов и цивилизаций сыграли поймы великих рек (Китай, Египет), архипелаги и скопления островов (Греция, Япония), а также горы, степи, пустыни, тундра и тайга, тропические джунгли и т.д.

Лес и степь как жизненное и смысловое пространство восточных славян находились во взаимном противоречии друг к другу, символизируя своим соседством и противостоянием соперничество оседлого и кочевого образа жизни, охоты, собирательства и земледелия, скотоводства, антиномию напряженной тесноты и широкого раздолья, света и тьмы, закрытости и открытости. И та, и другая стихия были, по-своему и жизненно важны, полезны, притягательны, и, одновременно, опасны, вредоносны, страшны для человека. Поэтому они не могли быть оценены однозначно как положительные или как отрицательные, не могли быть полностью освоенными или раз и навсегда отринутыми. Русский лес давал местному населению разнообразные материалы и продукты, согревал, кормил, одевал восточных славян, служил надежным убежищем от внешних врагов, но в тоже время он таил многочисленные опасности для человека, оставаясь для него чужим и неуютным. Русский фольклор вслед за восточнославянской мифологией «населял» лес зловещими существами – бабой-ягой, лешим и другими представителями «нечистой силы». Русский человек одновременно и сотрудничал с лесом, пользовался его дарами, и боролся с ним, силой добывая из него средства своего существования, видел в нем источник жизни и обитель смерти. Русская степь, с одной стороны, символизировала волю, удаль, разгул, широту, с другой стороны – бездомность и бездолье русского человека, беззащитность перед кочевниками и хищными животными. Любовь русского человека к реке, как ее характеризует В.Ключевский, позволяла преодолеть подобную «двусмысленность» леса и степи.

Река была соседкой и кормилицей, воспринималась как член и даже глава семьи (Волга, например, - матушка; Амур – батюшка и т.п.). Река служила водной и ледовой дорогой, воспитывала дух предприимчивости, навыки артельных действий, приучала меняться товаром и опытом. Сложное действие оказывала на менталитет русского человека бескрайняя равнина; отличаясь пустынностью и однообразием, протяженностью и неопределенностью она рождала чувства покоя, сна, одиночества, уныния. Равнинность ландшафта порождала противоречивый культурно-семантический комплекс русского народа, душевная мягкость и скромность дополнялись смысловой неопределенностью и робостью, невозмутимое спокойствие граничило с тягостным унынием, отсутствие ясной мысли, вытекающее из предрасположенности к духовному сну, порождало отвлеченную мечтательность, оправдывающую лень. Все эти свойства русской духовности имели в истории отечественной культуры далеко идущие последствия. Вместе с тем, в русском менталитете прочно закрепилась способность к стихийному бунтарству, куражу, ухарству, и другие проявления активности.

Культ природы был настолько важен для становления и развития менталитета русского народа, что это своеобразно отразилось в его самоназвании. Ученые уже в XX веке обратили внимание на то, что представители различных стран называются по-русски именами существительными (француз, немец, финн, турок, китаец и т.д.), и только русские именуют себя именем прилагательным – как воплощение своей принадлежности сущему, причастности к предмету высшему и самоценному по сравнению с людьми, составляющими народ. Этот высший предмет, это сущее Русь, Русская земля.

3.Особенности восточнославянской мифологии и религии

Атмосфера зависимости от природно-климатической неустойчивости, агрессивности кочевых народов, неуверенности в завтрашнем дне (урожай или недород, война или мир, бунт или покорность, охота или неволя и т.д.) – все это рождало народные представления о постоянной изменчивости и зависимости человека от господствующих над ним и неподвластных ему сил (судьба, доля, счастье), о реальности и определенности прошлого (традиции, предания) по сравнению с непредсказуемым будущим. Так было, например, в древнем Междуречье, древних культурах майя и ацтеков, нечто подобное складывалась и в Древней Руси. Существовал целый ряд мифологических персонажей, заведовавших человеческой судьбой – индивидуальной или коллективной: Лихо, Горе-злосчастье, Суд и суденицы, Правда и Кривда, Доля и Недоля, Белобог и Чернобог. Эти, по существу, парные персонажи предполагали борьбу альтернативных тенденций в жизни человека – полярных сил добра и зла. Абсолютизируя роль случайности в своей жизни, восточные славяне в тоже время тяготились ею, предпочитая оседлость - кочевничеству, стабильность - непредсказуемости, мирное сосуществование - завоеваниям. В этом отношении преимущества западной цивилизации, пример политического устройства европейских государств, централизованно упорядоченная и приподнятая над повседневностью религиозная жизнь казались верховным представителям древнерусского общества более предпочтительными и совершенными, наиболее удаленными в своем развитии от языческого хаоса и непосредственной, стихийной природности, нежели высшие формы общественной связи, рожденные ближневосточной цивилизацией (религии евреев или арабов), и тем более – собственное язычество, не разорвавшее своих органических связей с традициями и духовными ориентирами кочевничества, составлявшего постоянный фактор цивилизационного «возмущения» в повседнедневной жизни и обозримой исторической перспективе народов Евразии.

Восточнославянская мифология очень архаична и во многом восходит к праиндоевропейским корням. Так, культу Перуна-громовержца, богини плодородия Макоши, подземного змея Волоса, покровительствовавшего урожаю, охоте, скотоводству, Стрибога – бога ветров и других богов есть аналогии в мифологиях почти всех индоевропейских народов. Однако существует большая разница между, например, древнегреческим Зевсом и Перуном, хотя оба они громовержцы: функции Перуна гораздо проще и примитивнее, нежели у властителя Олимпа. Кроме того восточнославянские боги, в отличие от античных богов, зачастую имеют зооморфный вид и тождественны проявлениям стихий. Если Перуна и Макошь все представляли в человеческом облике (воин в шлеме и пряха), то Волоса видели не только змеем, но и медведем, волком, а чаще всего оборотнем, меняющим свой облик. Семаргл и Хорс представлялись грифоном и конем, Див, божество, по-видимому, восточного происхождения, виделся как мистическая птица и т.п. Все эти представления свидетельствуют о том, что славянская мифология была ближе к древневосточной мифологии (иранской, хеттской, египетской и др.), нежели к античной, и была во всех отношениях менее развитой и отрефлексированной, чем германо-скандинавская, кельтская или, например, индийская. Языческая мифология восточных славян была еще крайне несистематизированной, неустойчивой; функции их богов многократно дублировали друг друга. Например, культ солнца так или иначе ассоциировался и с Хорсом (небесным Конем), и с Даждьбогом (тепло, источник поддержания жизни), и со Сварогом (небесный свет и огонь), и с Ярилой (любовная страсть, плодородие), и с Купалой (божеством летнего солнцестояния), и с Колядой (божеством зимнего поворота солнца на весну). Едва ли не более важную роль, чем высшая мифология, в жизни древних славян играла низшая мифология, окружавшая человека буквально везде: дома, в лесу, у реки, в поле, на болоте и т.п. Это домовые, лешии, водяные, полевые, кикиморы, русалки, навьи и берегини, мары и моры, лихорадки. Всех этих персонажей характеризует амбивалентность по отношению к человеку: если их рассердить, обидеть – они мстительны и враждебны, если же их задобрить, принести им жертвы – они становятся добродушными, отзывчивыми, помогают человеку, по крайней мере, не вредят ему.

Сложная, многоуровневая система восточнославянской мифологии была приспособлена к условиям жизни людей: обращение к высшим силам было эпизодическим, приуроченным к природному календарю, ритуалам, поэтому высшие силы были отчуждены от потребностей и интересов основной массы народа и, в последующее время, постепенно вытеснялись христианскими представлениями и образами. Низшая мифология восточных славян была древнерусской культурой повседневности и в этом качестве сохранилась с небольшими корректировками вплоть до настоящего времени. Именно эта особенность восточнославянской мифологии оказалась живучей и практически неустранимой из древнерусской и позднейшей великорусской культуры – не только после принятия христианства, но и после секуляризации культуры и общества, начавшейся в XVII в. и особенно масштабно развернувшейся после Петровских реформ.