Раздел 3 Регуляция социального поведения: нормы, ценности, роли

Шорохова Е.В., Бобнева М.И. Социальные нормы и регуляция поведения // Психологические механизмы регуляции социального поведения. М.: Наука, 1979. С.143-169

Социальные нормы — важнейшие средства социальной регуляции поведения. Категория «социальной нормы» разрабатывается в социологии, этике, юриспруденции, педагогике, теории управления, культурной антропологии и, разумеется, в социальной психологии.

/…/ Особая нагрузка в комплексе указанных дисциплин при разработке проблем социальных норм и нормативного поведения ложится на социальную психологию, поскольку именно социальная психология, выступая в контакте с конкретной социологией, в качестве предмета исследования берет содержание, распространение и меха­низм действия социальных норм, специфику и закономерности нормативного поведения и нормативной регуляции.

Как средства и формы социальной регуляции поведения социальные нормы выполняют в обществе многообразные и важные социальные функции.

Они включаются в систему социального контроля общества, образуют его нормативно-ценностную систему культуры, обеспечивают существование и функционирование общественных институтов.

Выработка и использование систем социальных норм призваны обеспечить стабильность, устойчивость, сбалансированность социальной системы.

Социальные нормы упорядочивают и оформляют положение и отношения различных общностей в социальной структуре общества, выполняют определенные функции в стратификационной системе.

Социальные нормы выступают как средства накопления, сохранения и передачи социального опыта. Они представляют своеобразный экстериоризированный мир «должного», требуемого, ожидаемого, одобряемого. Они отражают объективные исторические условия существования общества и общностей, оформляя условия жизнедеятельности и взаимодействия людей, придавая качественное своеобразие этим условиям на разных этапах развития общества.

Отображая на разных этапах развития общества исто­рически сложившиеся формы взаимозависимости и зависимости людей и властные отношения в процессе жизнедеятельности общества и общественном производстве, социальные нормы выступают как каналы и средства реализации во взаимоотношениях людей властных отношений.

Содержание и характер социальных норм той или иной общности отражают реальные условия ее существования и природу, тенденции развития взаимоотношений и взаимодействий людей в этой общности. В них отображается тип личности, поведения и отношений, необходимых, формируемых или, наоборот, подавляемых данной общностью.

/…/ Накопленный социальный опыт останется втуне, если не будет доведен до реального человека по каналам социальных норм. Именно поэтому мы считаем важнейшей социальной функцией социальных норм обеспечение сочетания внеличностных требований, условий и задач общества с поведением и проявлением личности. При осуществлении этой своей социальной функции социальные нормы оказываются включенными (а возможно, и создают, формируют) в систему внешних и внутренних условий и средств регуляции поведения.

Социальные нормы являются средствами и проводниками самых разнообразных регулирующих и детерминирующих воздействий. Сами по себе они создают нормативную спецификацию словий поведения, т. е. определяют то, что поведение людей развертывается в особом мире, отличном не только от мира неживой, но и внечеловеческой живой природы (от мира не только неживой, но и внечеловеческой живой природы?!) оставьте, как у автора, а именно мире, который характеризуется нормативными, предписываемыми, деонтическими и оценочными параметрами. Социальные нормы обеспечивают этническую обусловленность психических свойств и поведения людей, религиозную и антирелигиозную направленность. Они являются проводниками социального и институционального контроля и управления.

Социальные нормы рождаются в общении людей и обеспечивают возможность и качественное своеобразие различных форм общения. Они специфицируют и сами специализируются в различных формах контактного и опосредованного общения, в различных видах кооперации деятельности и усилий людей, в конфликтном общении и в разрыве процесса и ситуации общения.

/…/ В процессе регуляции поведения социальные нормы взаимодействуют со многими формами социальной регуляции, детерминации и обусловливания поведения и свойств личности. Социальное влияние, «заражение», социальное давление, подражание, социальная «мимикрия», регуляция массовидных форм поведения, суггестивная и контрсуггестивная регуляция и т. п. лишь по видимости противостоят категоризованной форме регуляции с помощью социальных норм, а на поверку всегда используют этот канал регуляции.

Но особенно существенны те внешние и внутренние формы и способы регуляции поведения, где социальные нормы либо являются каналами, по которым проводится социальное воздействие, либо сами реализуются по каналам этих способов регуляции. К таким формам относится прежде всего нравственная и ценностная детерминация поведения, осуществление которой практически немыслимо вне системы социальных нравственных норм и сущностной соотнесенности норм и ценностей.

При осуществлении регулирующих воздействий социальные нормы сами выступают в роли и внешних и внутренних факторов регуляции поведения. Будучи усвоенными, интериоризированными, превратившись в факторы внутреннего мира человека, социальные нормы воздействуют на поведение через систему внутренних факторов регуляции — самосознание и самооценку, мотивационную систему, понимание и установки, т. е. становятся собственно личностными средствами регуляции поведения.

Социальные нормы участвуют в формировании «высшего этажа» регулятивных механизмов поведения челове­ка: его идеалов, убеждений, мировоззренческих установок, высших нормативных представлений и нравственных образований — чувства долга, совести.

В силу такого центрального положения в системе социальной регуляции поведения социальные нормы несут огромную функциональную и идеологическую нагрузку. Они используются как каналы и средства регуляции всеми социальными движениями и течениями, оформление и существование которых прямо зависит от выработки и использования ими качественно определенных, отражающих их сущность и направленность систем социальных норм.

\...\

Особый интерес и социальную нагрузку психология социальных норм приобрела вследствие того, что в настоящее время решение огромного числа социальных и практических проблем уже невозможно без точных научных данных о закономерностях социального поведения людей, о механизмах усвоения, принятия, использования выработанных в обществе (или в господствующей элитарной группе, или в той или иной общности) социальных норм — средств социальной регуляции поведения и «проводников» — «каналов» власти. Но такие данные не могут быть получены в научных и философских дисциплинах, тради­ционно связанных с проблемой социальных норм. Соци­альную функцию поставщика таких знаний должна выполнить психология вкупе с социологией. \...\

Бихевиоризм породил самое краткое (из нескольких десятков других, предложенных представителями иных направлений) определение социальной нормы — «норма является обозначением для образца санкций». Такая краткость может быть и стала сестрой таланта, но лишь формально-конструктивного, позволившего Скотту дать систему понятий, призванных заменить «устаревшие», «инстроспекционистские» категории. Так, «ценность» означает «относительную силу подкрепляющего фактора»; «ценность награды является объемом активности, осуществляемой, чтобы получить ее». Так же можно подступиться и к определению моральных обязательств: «то, что мы называем «моральным обязательством» или «интернализованным ответом» на норму является таким же поведе­нием, как и то, которое следует при обучении ответу на любой условный подкрепитель». \...\ Совесть, лицемерие, мученичество, фанатизм — все находит «подлинное» раскрытие через «подкрепление», все не просто зависит от «санкций», а является по сути формой воздействия «кнута» и «пряника»./…/

Но история человечества и особенно обозримый для живущих поколений ее отрезок наглядно показали, что лишь на «образцах санкций и действий» жизнь общества не может строиться. И хотя такой «механизм» выработки «образцов действий и санкций», к несчастью, может срабатывать не только на уровне голубя, но и на уровне человека, тем не менее ни «заменить», ни «устранить» до конца «инстроспекционистские» феномены совести, долга, моральных обязательств и т. п. они обычно не в состоянии, и сами, к счастью, могут быть устранены и устраняются только благодаря этим якобы «эпифеноменальным фикциям»./…/

Если бихевиористы нащупали «слабое место» интроспекционистов, то именно в вопросах об активности, «механизмах» и процессуальной стороне психических явлений. Действительно, для интроспекционистов явления субъективного мира лишь «открываются» человеку. Они переживаются и — все.

При таком подходе, как и при бихевиористском «заполнении» «пустого организма» символами «образцов санкций», снимается вопрос об активности личности. И вопрос этот (такова уж специфика области исследования) также становится не просто академическим, но социальным.

Если для бихевиористов личность все тот же «образец действий», но более устоявшийся и предсказуемый и являющийся функцией как генетических, так и средовых переменных, то интроспекционисты впадают в другую крайность, останавливаясь на «являющихся» индивидуальному сознанию чувствах совести, долга и т. п. Вопрос о реализации этих «чувств» в поведении, в мировоззрении и свойствах личности не встает.

Но тем самым ни для одного из этих направлений не возникает и вопрос о личной ответственности человека, о выборе той или иной формы поведения, об ответственности за свой выбор и за свои «чувства», за те самые «символы», которые в него могут быть вмонтированы с помощью примитивного, но вполне срабатывающего механизма «интернализации норм», предложенного бихевиористами.

Естественно, что эти вопросы перерастают в проблему психологии нравственной регуляции поведения. И если интроспекционисты действительно ничего не в состоянии здесь сказать, кроме повторения догм о «вечных сущностях», то бихевиористы с помощью возведенного в основ­ной методологический принцип приема редукции сводят социальные нормы к нравственным, нравственные — к моральным, моральные — к символам санкций, а последние — к «обусловливанию», к «условным подкрепителям».

При такой редукции вопрос о качественной специфике каждой группы норм снимается и где-то на уровне мо­ральных норм — символов — возникает не просто допущение, но якобы необходимость плюралистического подхода. Вместо монолитного «морального человека» возникает «возможность» множества систем морали, разумеется, «равноценных» и «объективно» обусловленных набором «образцов санкций».

Но если социальные нормы, хотя бы в форме «символов», полностью идентичны нравственным, возникает очередная социальная проблема. Всевозможные экстремистские социальные движения и фашистские режимы полностью опирались и насаждались с помощью систем чрезвычайно действенных социальных норм и даже формальных «образцов санкций». Но можно ли в этих случаях «редуцировать» эти системы социальных норм к нормам нравственным? Вспомним, что сами идеологи таких движений открыто провозглашают себя и своих адептов стоящими «по ту сторону добра и зла». Нравственность — определенная качественная характеристика поведения, мировоззрения и свойств личности, и редукции бихевиористов не могут изменить этого реального положения. Нравственные нормы являются нормами социальными, и все социальные нормы могут и должны оцениваться и квалифицироваться по признаку «нравственности», но ни те, ни другие полностью не сводимы друг к другу.

\...\

С помощью социальных норм общество формирует, оценивает, поддерживает, защищает, воспроизводит необходимый данному обществу, отвечающий его природе, реализующий его идеалы, обеспечивающий его существо­вание, воспроизводство и развитие тип общения, поведения, сознания личности, члена данного общества.

Человек, в той или иной мере усваивающий эти нормы, оценивающий их, принимающий их или отвергающий, следующий им слепо или сознательно, активно реализующий их в своем поведении или пренебрегающий ими, пассивно воспроизводящий стереотип или активно утверждающий или изменяющий его, соответствующим образом относится (и в социальном и в собственно психологическом смысле этого термина) не только к самим нормам, но и к обществу.

В том, как строится и реализуется процесс активного взаимоотношения и взаимонаправленности воздействий общества и его членов, также проявляется характер систем социальных норм и соответственно характер данного общества. Социальная действительность обусловливает и то, что в различных типах обществ с различными общественными системами, укладами и условиями в качестве объектов научных исследований неминуемо выступают различные типы и виды нормативных образований, и то, что различными оказываются предметы, подходы и проблематика исследований.

\...\

Действительно, в этой области много проблем для исследования, решение которых имеет большое социальное значение.

Таковыми являются проблемы группового давления и конформизма. Не случайно, что один из основателей и ведущих представителей этого перегруженного экспериментальными исследованиями направления зарубежной социальной психологии С. Аш первоначально обратился к научной разработке этих проблем в сороковые годы с целью найти средства и механизмы защиты индивида от отупляющего давления расистской идеологии и социального конформизма. Однако и в лабораторных моделях самого Аша и в многочисленных модификациях его ме­тодик и бесконечных частных исследованиях социальная значимость проблемы группового давления и конформизма как-то «затерялась», а важные для общества аспекты «редуцировались» либо к специфическим проблемам взаимодействия членов экспериментальных групп, либо к проблемам собственно психологического метода и анализа данных. Соотнесенность этих исследований с проблемой действия социальных норм, которая могла бы вернуть психологическим исследованиям конформизма реальную социальную заостренность, теперь настолько завуалирована, что подчас эти области в работах представителей зарубежной социальной психологии не совмещаются.

Аналогичную трансформацию претерпевает проблема «социального влияния». С. Московичи — активный представитель этого направления — пытается выделить общественно значимый контекст, в частности, вопрос о способности «консистентного меньшинства» не только противостоять давлению и влиянию «большинства», но и выступить в роли новаторов, предлагающих новые нормы и пути, даже в роли «лидеров» большинства. Но при переходе к механизмам и закономерностям процессов со­циального влияния и регуляции поведения с помощью норм «активного меньшинства» или «большинства», их общению и взаимовлиянию общая социальная направленность и перспективы затуманиваются. \...\

То же самое произошло с исследованиями качественных характеристик и содержательной стороны системы норм. Анализ содержания и распространенности тех или иных норм, выяснения специфики и причин появления и использования тех или иных норм в данной общности, выявление характера общности, обусловливающего то, что именно специфические по содержанию нормы действуют в данной общности, определение того, какие конкретные социальные функции выполняют данные нормы в общности, не осуществлялись. Полевые исследования в зарубежной социальной психологии и конкретной социологии начали использоваться для «коллекционирования» тех или иных систем норм. Это приводило в лучшем случае к построению многочисленных классификаций и формально-логическим спорам о рубриках, категориях и основаниях для выделения тех или иных типов и видов.

Важнейшая социальная и психологическая проблема содержания и действия социальных норм, обеспечивающих, оформляющих общение и формирующихся в этих процессах, свелась в зарубежной интеракционистской социальной психологии к проблеме частных групповых норм и их роли в процессе группового взаимодействия. В качестве изучаемых групп обычно берутся группы, весьма опосредованно (можно ли так сказать? Я думаю, может быть только опосредованный и непосредственный, но не весьма (= очень) опосредованный?!) уберите весьмасвязанные с основными стратификационными группами и общностями, различающимися по их месту в социальных структурах общества и потому далекие от групп действительно социальных со своими системами социальных норм.

Естественно, что в этих условиях в многочисленных работах по малым и референтным группам и групповой динамике в лучшем случае изучается вопрос формирования, влияния и действия норм, вырабатываемых и распространенных лишь в непосредственном окружении человека, и на место абстрактного изолированного от общества «психологического человека» старой психологии помещается индивид, хоть и включенный в группы своего непосредственного окружения, но самими этими ячейками отделенный и изолированный от социальных общностей и норм.

Социальная специфика объекта обусловливает также и то, что значительное число исследований действия систем норм в зарубежной социальной психологии проводится в связи с изучением не просто отклоняющегося, но аномального и противоправного поведения. Психологические исследования, посвященные специфике и сравнительному изучению систем норм различных культур и наций, абстрагируются от реальных условий и проблем существования и взаимоотношений культурных и национальных общностей, порождающих те или иные нормы. Даже в такой высокогуманной по направленности области исследования, как изучение социальных норм, обеспечивающих альтруизм и поведение по оказанию помощи, в качестве норм рассматриваются такие нормы «взаимности», как: «я —тебе, ты —мне», «помогай ближнему своему, но (в то же время) думай лишь о своих делах» и т. д., без нравственной оценки этих норм и того типа общения, поведения и личности, который стоит за этими нормами.

\...\

Тип норм — подлинно социальных регуляторов поведения, задаваемый обществом как тип «норм необходимости и должного», характеризуется нравственной и ценностной оценкой их содержания, а также степенью принятия их личностью и следования им в своем поведении, включенностью сознания и самосознания в регуляцию нормативного поведения, активностью личности, формированием особых черт и свойств личности и особых форм и способов поведения.

При изучении механизма формирования, действия, распространения этих норм и их качественного содержания перед психологией и социальной психологией возникают специальные теоретические, методологические и методические задачи.

Необходимо выяснить, как социальные нормы представлены в сознании, как они выполняют роль регуляторов и детерминантов, как строится регуляция поведения и регулируемое поведение. Представленность социальных норм в общественном сознании и в тех сферах индивидуального сознания, которые формируются как отображение определенных сфер общественных отношений (например, сфера правосознания (в сфере правосознания?!))оставить как есть, не вызывает вопросов, и наряду со сферой обыденного сознания членов определенных групп обычно используется конкретной социологией при разработке этой дисциплиной проблем социального содержания и социального механизма действия норм. Одним из типичных примеров в этой области является изучение таких социальных механизмов действия норм, как механизмы распространения тех или иных норм в той или иной популяции, степени принятия той или иной группой тех или иных качественно определенных типов норм и даже степени их «осознанности», точнее «сообщаемости», т. е. возможности получить их формулировки или иные типы ответов от обследуемых представителей общностей.

Вопрос о соотношении социальных норм и индивидуального сознания на уровне психологического анализа и о психологических механизмах представления норм в сознании и тем более механизмах их действия куда сложнее, и практически он не разработан. Один из наиболее часто наблюдаемых в исследовании в этой области фактов тот, что, как правило, психологическое исследование не выявляет наличие четко сформулированных норм в сфере осознаваемого человеком. Правда, было отмечено, что при специальной организации исследования и с помощью специальных методов практически всегда удается постфактум выявить те или иные нормы, которым человек якобы следует в своем поведении и о которых после может дать отчет, а следовательно, может и осознать их. В связи с этим обстоятельством в зарубежной социальной психологии было высказано и экспериментально изучается предположение о таком механизме действия социальных норм, при котором они выступают не как детерминанты и непосредственные регуляторы поведения, но как последующие обоснования и основания для человека его линии поведения и выбора вариантов действия в той или иной ситуации.

Эта точка зрения критиковалась и самими зарубежными психологами, но лишь как методически несовершенная. Представляется она несостоятельной и нам, но по более существенным основаниям. Указанная позиция предполагает механистические представления о детерминации психических проявлений и процессов, о процессах сознания и осознания и механизмах поведения. Она практически основана на смеси «номиналистических» и «реалистических» представлений о норме как некоей самостоятельной сущности, имеющей чуть ли не вещное (или духовно-вещное как феномен сознания) реальное существование. В качестве такого образования «норма», если следовать указанному представлению, должна подействовать на человека чуть ли не как «механический толчок» и таким способом «детерминировать» последующее действие. Разумеется, что представленная таким образом эта позиция не может быть воспринята всерьез, что подобных «механизмов» психической регуляции поведения нельзя отыскать в природе.

Однако, как ни странно, но именно к такой трактовке «детерминации» можно свести большинство психологических теорий «усвоения» «интериоризации», «интернализации», «присвоения» и т. п. социальных норм. Сторонникам этих направлений дело обычно представляется таким образом, что человек в процессе индивидуального развития, социализации и т. п. должен «вычерпать» из какого-то резервуара, очевидно, общественного сознания, культуры и т. п., опять-таки некую вещную (или вещно-духовную) сущность и в качестве такой «вещи» (обычно в форме словесной формулировки, правила, инструкции и т. п.) «включить» ее в свое индивидуальное сознание — именно в феноменологическое поле сознания, где она такой «вещью» и останется и, очевидно, в качестве такой «вещи» и должна будет опять-таки «детерминировать» поведение. Немудрено, что фактически неразрешимой для такого подхода остается теоретическая и, что важнее, практическая проблема: почему «нормы» не усваиваются, а если и усваиваются, то не всегда действуют, т. е. «усваиваются формально», а если действуют, то не всегда должным образом, а если и должным, то человек как-то пассивно им следует, и т.д. и т.п. \...\

Следует, очевидно, допустить, что процессы презентации в сознании, детерминации, регуляции и проявления в поведении норм в действительности отличны от изложенного выше представления, которое, помимо прочего, коренится и в той самой «интроспекционистской» трактовке сознания, о которой говорилось выше и которая основана на подходе к феноменальному полю сознания буквально «в лоб», исключая постановку вопросов о механизмах, процессах, регулятивных функциях и т.д.

Наличие нормы в феноменальном поле сознания и самосознания личности в виде вербального образования, разумеется, возможно (что показывают и экспериментальные исследования и практика повседневного существова­ния и общения человека) и необходимо. Соответственно необходимо и психологическое изучение феноменального поля сознания.

Однако следует обратить внимание на психологический факт, полученный в исследованиях и приведенный выше: при специальном опросе (подчеркнем, что это уже определенная форма общения — ролевого общения — экспериментатора и испытуемого, осуществляемая опять-таки по определенным законам и нормам) человек формули­рует (вопрос о типе и характере формулировки — вопрос важный, но самостоятельный) норму и придает ей функцию обоснования своего поведения. Но это означает не только то, что норма может и бывает в определенных условиях общения представлена в феноменальном поле сознания, но и то, что у человека есть побуждение обосновать свое поведение таким образом, побуждение представить его как поведение особого типа — нормативное. И этот факт наблюдается на практике столь часто, что считать его случайным не приходится, и надо искать особые психологические закономерности.

Присутствие нормы в сознании позволяет человеку отнестись к ней и оценить свои и чужие поступки с содержательной, качественной стороны в категориях ценностных и нравственных отношений, оценить себя, ситуацию, партнеров по общению и их поведение, соотнести оцениваемые явления с каким-то эталоном, отобрать, сформировать отношение, т. е. регулировать поведение и общение. Осознание нормы позволяет «включить» именно эти процессы.

Таким образом, вопрос о презентации нормы в феноменальном поле сознания тесно связан с представлением о детерминации психических явлений и процессов по типу воздействия внешних условий через внутренние побудительные системы личности, равно как и с вопросом о регулятивной функции сознания в отношении поведения и проявления личности, он связан также и с вопросом о процессуальной стороне психических проявлений.

Обсуждаемый факт наличия или отсутствия нормы в сознании и возможности ее включения в процессе осознания в феноменальное поле сознания и функций презентированной нормы заставляет сделать следующие предположения.

Возможность осознания нормы и осознанное или неосознанное (в случае отсутствия нормы в феноменальном поле сознания) ее использование, доказательством чего является то, что человек всегда осуществляет нормативное поведение, т. е. его поведение всегда протекает в условиях нормативного мира и всегда может быть проанализировано и оценено в терминах нормы или отклонения от нее, проявляется в том, что сознаем мы это или нет, но мы всегда поступаем в соответствии с теми или иными нормами. В этом смысле некоторые авторы говорят о «бессознательном сознании должного», об «особой форме» нравственного сознания и т. д.

На уровне психологического анализа механизмов со­знания подобное действие какого-то фактора можно отнести к его функционированию не в феноменальном поле сознания, но в структуре сознания. Мы предполагаем, что помимо и наряду с представлением социальной нормы в феноменальном поле сознания личности (помимо понятия социальной нормы в феноменальном поле сознания личности и наряду с ним?!)убрать то, что в скобках социальные нормы представлены оставить(тавтология!) (и в этом отношении представлены всегда) в структуре индивидуального сознания и поведения и именно через структуру, ее преобразование, ее перестройку социальные нормы оказывают регулятивное воздействие на поведение человека, его свойства и проявления.

Соответственно можно предположить, что «усвоение» социальных норм, формирование их у человека происходит путем структурной перестройки сознания, его феноменального поля и его регулятивных функций, равно как и перестройки мотивационно-побудительной и оценочной системы личности.

/…/Норма может не быть представлена в феноменальном поле сознания в развернутой и точной формулировке, но она может перестроить мотивационную систему человека таким образом, что определенные виды поступков и линии поведения будут для него «закрыты», исключены, и их он будет оценивать как безнравственные.

Человек может не сообщить о тех или иных социальных нормах, но последние могут так перестроить систему его личностных смыслов и значений, что человек будет определенным образом оценивать и понимать те или иные факты, события, тексты и т. д.

Превращение нормы в структурный фактор внутреннего мира личности может объяснить и ее «участие» в выборе альтернатив действий и линий поведения, и ее антиципирующую, упреждающую, опережающую результат функцию регуляции поведения. Предписывающая характеристика нормативных образований связана именно с такой возможностью структурных преобразований и «включений» механизмов установки, ожидания, антиципации и т. п.

Именно как структурная характеристика внутреннего мира человека социальная норма может сказываться на свойствах, качествах, проявлениях личности и самой структуре этих свойств личности, в чем и проявляется функция норм в формировании определенного типа личности. Если принять эти положения, то открывается иной, чем в теориях «усвоения норм как знаний», способ усвоения человеком социальных норм.

Разумеется, воздействие через сознание путем прямого представления нормы сознанию индивида — один из важнейших каналов социализации и приобретения знаний о нормах. Но и этот путь, и структурные преобразования внутреннего мира личности под воздействием социальных норм наиболее действенны и адекватны при ор­ганизации условий, форм, способов поведения, в которых заложены, объективированы необходимые социальные нормы. Таковыми являются обычно стихийно и сознательно складывающиеся условия общения, в ходе которого реально и происходит структурное «отображение» человеком социальных норм. Но в роли подобных условий могут выступить и специально организованные (а именно с учетом данных социальных норм) формы и виды деятельности и поведения человека, а в более широком контексте — определенным образом организованная вся социальная среда, само общество.

\...\ При таком типе воздействия социальных норм значение процессов осознания их, включения их как содержательных в феноменальное поле сознания и самосознания личности несравненно важнее, чем в случае усвоения готовых формул и положений. Именно в этом случае возникает возможность расширения сферы самосознания, формирование процессов саморегулирования, сознательной оценки содержания норм в нравственных и ценностных категориях, а также формирования и проявления в этих процессах подлинной активности личности, остаю­щейся при усвоении норм как знаний всего лишь пассив­ным восприемником и накопителем нормативной информации.

Простейший житейский вопрос «что я делаю и почему?», поставленный самим человеком, может включить сложнейшие психологические и социальные механизмы регуляции поведения. Включение нормы в сознание и делает личность ответственной за выбираемые варианты и формы поведения, за содержание тех социальных норм, которым в своем поведении и в жизни следует человек и в выработке и преобразовании которых он только в этом случае может и должен принять активное участие. Только в этом случае человек может стать не «игрушкой», подвластной каким-то анонимным внеличностным силам, но именно активной личностной силой процесса общественного развития прежде всего потому, что социальные нормы не просто «складываются» в обществе, общностях, в процессах общения людей, но люди сами «складывают» их. \...\

Смелзер Н. Девиация. // Н. Смелзер. Социология. М.: Наука, 1994. Гл 7

\...\ Девиантность определяется соответствием или несоответствием поступков социальным ожиданиям. \...\ Вполне вероятно, что один и тот же поступок может считаться одновременно девиантным и недевиантным; более того, один и тот же поступок (например, вызов, брошенный Жанной д’Арк католической церкви) мог рассматриваться как серьезное преступление в эпоху, когда он был совершен, и как великий подвиг, вызывающий всеобщее восхищение последующих поколений.

Поскольку критерии определения девиантного поведения неоднозначны и часто вызывают разногласия, трудно точно установить, какие типы поведения следует считать девиантными в нашем обществе. Наиболее яркими примерами девиации, по всей видимости, могли бы служить бесчеловечные поступки, которые почти всегда вызывают осуждение - например, изнасилование и убийство. Но на этой основе еще труднее дать точное определение девиации. Даже убийство при определенных условиях оправданно: оно не только разрешается, но и вознаграждается во время войны.\...\

Ожидания, определяющие девиантное поведение, со временем меняются. Об этом свидетельствуют данные, касающиеся курения. В период гражданской войны сигареты были включены в обычный паек, выдававшийся солдатам. Но в начале XX в. противодействие курению, вызванное нравственными и религиозными мотивами, было настолько сильным, что 14 штатов приняли законы, запрещавшие курение. После второй мировой войны курение не только получило распространение, но и снискало социальное одобрение. Однако к 1957 г., после того как ученые доказали, что курение является причиной множества заболеваний, включая рак легких, возникла новая волна противодействия этой привычке. С тех пор руководители здравоохранения, активисты движения по защите окружающей среды и правительственные организации обрушились с резкой критикой на табачную промышленность, и курильщики стали объектами растущего всеобщего осуждения. Фактически в настоящее время курение начали считать девиантным поведением. Поэтому вместо. "Не желаете ли сигарету?" - теперь спрашивают: "Вы не возражаете, если я закурю?" - а в ответ часто звучит: "Нет, я решительно возражаю!"

Вторая проблема, с которой мы сталкиваемся, пытаясь дать определение девиации, связана с неопределенностью поведенческих ожиданий. Иногда правила не совсем ясны. Можно ли считать переход через дорогу в неположенном месте девиацией? Это запрещено законом, но широко распространено и считается полулегальным (до?!) да тех пор, пока не нарушается работа транспорта и никому не причиняется вред. /…/

Наконец, даже если ожидания, правила или нормы поведения ясно сформулированы, среди населения могут возникнуть разногласия относительно их законности и правильности. Например, в период с 1919 по 1933 г., когда в Америке была запрещена продажа алкогольных напитков, среди американцев не было единодушия относительно того, насколько это законно. Такие же разногласия существуют в настоящее время по поводу употребления марихуаны. Это подчеркивает важность решения третьей проблемы, с которой мы сталкиваемся, пытаясь дать определение девиации: в плюралистическом обществе, наподобие нашего, девиантное поведение одного человека другим человеком может считаться нормальным.

Кроме того, непременно придерживаются разного мнения те, чье поведение является сомнительным, и те, кто заинтересован в контроле за поведением, и осуществляет его. Следует ли считать девиацией вождение автомобиля со скоростью 62 мили в час, когда предельная скорость составляет 55 миль? С точки зрения закона это считается девиацией. Но водитель может думать иначе. Некоторые полицейские, регулирующие движение на дорогах, считают, что любое превышение скорости является девиантным и наказуемым, в то время как другие готовы идти на некоторые уступки водителям - например, разрешают им ехать со скоростью до 65 миль в час, - но дальнейшее превышение скорости даже они считают "действительно" девиантным. Иные автомобилисты не придают значения увеличению скорости до тех пор, пока она не представляет для них опасности. Таким образом, всегда важно выяснить реакцию так называемой "публики" на различные виды поведения - речь идет о людях, которые определяют, что является, а что не является девиантным./…/

Все эти факторы (релятивная природа девиации, неопределенность ожиданий, разногласие по вопросу о правилах) свидетельствуют о том, что недопустимо навешивать ярлык девиантности на некий вид поведения при всех обстоятельствах. Однако, как уже сказано, некоторые виды поведения почти всегда считаются девиантными. Например, почти во всех обществах человек, который отказывается разговаривать с другими людьми в течение длительного времени (если это не связано с религиозным ритуалом), обычно считается девиантом. При исследовании стандартов сексуального поведения было установлено, что в 110 обществах кровосмешение, а также похищение или изнасилование замужней женщины почти в любом случае оценивались как проявления девиантного поведения.

Нейтральная позиция (избегающая морализирования) особенно важна при изучении девиации. Поскольку девиантное поведение стало ассоциироваться со многими негативными проявлениями (оно является олицетворением "зла" в религиозном мировоззрении, симптомом "болезни" с точки зрения медицины, в частности, психиатрии, и "незаконным", в соответствии с правовыми нормами), возникла тенденция считать его "ненормальным". В действительности же, наверное, более разумно считать девиацию такой же "естественной", или "нормальной" формой поведения, как, например, конформизм. Тот факт, что общество создает стандарты (ожидания) поведения, подразумевает, что оно не всегда им соответствует. Если бы никто не употреблял кокаин и не торговал им, не было бы необходимости в законе, запрещающем это. \...\

Таким образом, девиация может создать проблемы для некоторых групп общества или даже всего общества в целом, но она так же естественна, как и ее противоположность - конформизм. Попробуем определить девиацию, как отклонение от групповой нормы, которое влечет за собой изоляцию, лечение, тюремное заключение или другое наказание нарушителя. На основе данного определения мы можем выделить три основных компонента девиации: человек, которому свойственно определенное поведение; ожидание, или норма, которая является критерием оценки девиантного поведения, и некий другой человек, группа или организация, реагирующая (ие?!) ие на поведение./…/

Основные теории, объясняющие девиацию

В конце XIX в. итальянский врач Чезаре Ломброзо обнаружил связь между криминальным поведением и определенными физическими чертами. Он считал, что люди предрасположены к определенным типам поведения по своему биологическому складу. Он утверждал, что "криминальный тип" есть результат деградации к более ранним стадиям человеческой эволюции. Этот тип можно определить по таким характерным чертам, как выступающая нижняя челюсть, реденькая бородка и пониженная чувствительность к боли. Теория Ломброзо получила широкое распространение, и некоторые мыслители стали его последователями - они тоже устанавливали связь между девиантным поведением и определенными физическими чертами людей.

Уильям X. Шелдон (1940), известный американский психолог и врач, подчеркивал важность строения тела: у людей определенное строение тела означает присутствие характерных личностных черт. Эндоморфу (человеку умеренной полноты с мягким и несколько округлым телом) свойственны общительность, умение ладить с людьми и потворство своим желаниям. Мезоморф (чье тело отличается силой и стройностью) проявляет склонность к беспокойству, он активен и не слишком чувствителен. И, наконец, эктоморф, отличающийся тонкостью и хрупкостью тела, склонен к самоанализу, наделен повышенной чувствительностью и нервозностью.

Хотя подобные биологические концепции были популярны в начале XX в., другие концепции их постепенно вытеснили. \...\

В последнее время биологическое объяснение фокусируется на аномалиях половых хромосом (XY) девианта. В соответствии с нормой женщина обладает двумя хромосомами типа X, в то время как для мужчины характерно наличие одной хромосомы типа X и одной хромосомы типа Y. Но иногда у отдельных людей имеются дополнительные хромосомы типов X или Y (XXY, XYY или, что встречается очень редко, XXXY, XXYY и т.д.). На основе изучения поведения пациентов мужского пола в специализированной психиатрической больнице в Шотландии Прайс и его коллеги (1966, 1967) установили, что наличие дополнительной хромосомы типа Y было свойственно мужчинам выше среднего роста, которые оказались тяжелыми психопатами. В дальнейшем на материале исследования датской преступности Уиткин и его коллеги (1976) обнаружили, что среди мужчин с составом хромосом XYY наблюдался более высокий уровень правонарушений, чем среди людей, входивших в контрольную группу и не обладавших дополнительными хромосомами. Однако мужчины, имевшие состав хромосом типа XYY, не были выше среднего роста. Кроме того, это исследование подтвердило данные, что среди мужчин с составом хромосом типа XYY, больше осужденных не за убийства, а за преступления, связанные с присвоением чужой собственности. На основе этих данных исследователи выразили сомнение по поводу того, что генетическая предрасположенность к агрессии способствует преступности мужчин с хромосомами типа XYY. Вместе с тем, они обладают значительно более низким интеллектуальным потенциалом.\...\

Психологический подход, так же как и биологические теории, рассмотренные выше, часто применяется к анализу криминального поведения. Мыслители прошлого, которые стремились к психологическому объяснению девиации, подчеркивали важность так называемых общих состояний: "умственных дефектов", "дегенеративности", "слабоумия" и "психопатии". Криминологи старались с помощью научных методов установить связь между названными состояниями и криминальным поведением. Психоаналитики предложили теорию, которая связывала девиантные поступки с психическими отклонениями. Например, Фрейд ввел понятие - "преступники с чувством вины" - речь идет о людях, которые желают, чтобы их поймали и наказали потому, что они чувствуют себя виноватыми из-за своего "влечения к разрушению", они уверены, что тюремное заключение в какой-то мере помогло бы им преодолеть это влечение. Что касается сексуальной девиации, то некоторые психологи полагали, что эксгибиционизм, половые извращения и фетишизм обусловлены непреодоленным страхом кастрации.

Тщательные исследования показали, что сущность девиации нельзя объяснить только лишь на основе анализа психологических факторов. В 1950 г. Шуэсслер и Кресси проделали критический обзор многих научных работ, авторы которых пытались доказать, что правонарушителям и преступникам свойственны некоторые психологические особенности, не характерные для законопослушных граждан. Однако не было выявлено ни одной психологической черты, например, эмоциональная незрелость, психическая неустойчивость или обеспокоенность, которые могли бы быть наблюдаемы у всех преступников. В настоящее время большинство психологов и социологов признают, что особенности личности и мотивы ее поступков, наверное, оказывают важное влияние на все виды девиантного поведения. Но, по-видимому, с помощью анализа какой-то одной психологической черты, конфликта или "комплекса" нельзя объяснить сущность преступности или любого другого типа девиации. Более вероятно, что девиация возникает в результате сочетания многих социальных и психологических факторов.

Социологическое объяснение учитывает социальные и культурные факторы, на основе которых людей считают девиантами.

Впервые социологическое объяснение девиации было предложено в теории аномии, разработанной Эмилем Дюркгеймом. Дюркгейм использовал эту теорию в своем классическом исследовании сущности самоубийства. Он считал одной из причин самоубийства явление, названное аномией. Объясняя это явление, он подчеркивал, что социальные правила играют важную роль в регуляции жизни людей. Нормы управляют их поведением, они знают, чего следует ожидать от других и что ждут от них. Жизненный опыт людей (т.е. их удовольствия и разочарования) более или менее соответствует ожиданиям, которые обусловлены социальными нормами. Однако во время кризисов или радикальных социальных перемен, например в связи со спадом деловой активности и безудержной инфляцией, жизненный опыт перестает соответствовать идеалам, воплощенным в социальных нормах. В результате люди испытывают состояние запутанности и дезориентации. Чтобы продемонстрировать воздействие аномии на поведение людей, Дюркгейм показал, что во время неожиданных экономических спадов и подъемов уровень самоубийств, как правило, становится выше обычного. Он считал, что неожиданный упадок и процветание связаны с "нарушениями коллективного порядка". Социальные нормы разрушаются, люди теряют ориентацию и - все это способствует девиантному поведению. Хотя теория Дюркгейма подверглась критике, основная мысль о том, что социальная дезорганизация является причиной девиантного поведения, и в наши дни считается общепризнанной.

/…/ Сравнительно недавно теория аномии нашла новое выражение в понятии "социальных обручей", введенном Трэвисом Хирши (1969). Хирши утверждает, что, чем больше люди верят в ценности, принятые обществом (например, в правильность законов), чем активнее они стремятся к успешной учебе, участию в социально одобряемой деятельности (например, во внешкольных занятиях) и чем глубже их привязанность к родителям, школе и сверстникам, тем меньше вероятность, что они совершат девиантные поступки. Исследование 1300 юношей с белым цветом кожи (в возрасте от 12 до 18 лет) в некоторой степени подтвердило точку зрения Хирши. Например, среди подростков, которые стремились "быть полностью похожими на своих отцов" (измерение степени привязанности к родителям), 64 процента имеют низкий уровень правонарушений; среди тех, кто не проявили желания быть похожими на отцов, этот показатель составил 41 процент. Однако этот вывод не подтвердило исследование, проведенное Хинделангом (1973), который обнаружил, что слишком глубокая привязанность к сверстникам способствует правонарушениям. Это означает, что группы сверстников действительно регулируют поведение своих членов, но они же могут поощрять преступное поведение./…/

Концепции социальной дезорганизации рассматривают социальные силы, которые "толкают" человека на путь девиации. Так называемые культурные теории девиации по сути похожи на вышеупомянутые, но делают акцент на анализе культурных ценностей, благоприятствующих девиации, другими словами, сил, "побуждающих" людей к девиантному поведению.

Селлин (1938) подчеркивал, что девиация возникает в результате конфликтов между нормами культуры./…/ Миллер (1958) углубил идею Селлина о взаимосвязи между культурой и девиантным поведением. Он утверждал, что существует ярко выраженная субкультура низшего слоя общества, одним из проявлений которой является групповая преступность. Эта субкультура придает огромное значение таким качествам, как готовность к риску, выносливость, стремление к острым ощущениям и "везение". Поскольку члены банды руководствуются этими ценностями в своей жизни, другие люди, и в первую очередь представители средних слоев, начинают относиться к ним как к девиантам.

Селлин и Миллер считают, что девиация имеет место, когда индивид идентифицирует себя с субкультурой, нормы которой противоречат нормам доминирующей культуры. Но почему лишь некоторые люди усваивают ценности "девиантной" субкультуры, в то время как другие отвергают ее? Эдвин Сатерленд пытался объяснить это на основе понятий дифференцированной ассоциации. Он утверждал, что преступности обучаются. Люди воспринимают ценности, способствующие девиации, в ходе общения с носителями этих ценностей. Если большинство друзей и родственников того или иного человека занимаются преступной деятельностью, существует вероятность, что он тоже станет преступником.

Теория Сатерленда значительно точнее и глубже, чем подсказанная здравым смыслом уверенность в том, что девиация - это результат того, что человек связался с плохой компанией. Криминальная девиация является результатом преимущественного общения с носителями преступных норм. Более того, Сатерленд тщательно описал факторы, сочетания которых способствуют криминальному поведению. Он подчеркнул, что важную роль в этом играют не контакты с безличными организациями или институтами (например, с законодательными органами или церковью), а повседневное общение - в школе, дома или на месте постоянных ''уличных тусовок". Частота контактов с девиантами, а также их количество и продолжительность оказывают влияние на интенсивность усвоения человеком девиантных ценностей. Важную роль играет и возраст. Чем человек моложе, тем с большей готовностью он усваивает образцы поведения, навязываемые другими./…/

Теории, рассмотренные до сих пор, основаны главным образом на анализе личностных особенностей девианта, а также социальных и, культурных факторов, способствующих девиации. Однако за последние 20 лет сформировалось несколько новых подходов к девиации, которые основное внимание обращают на тех, кто оценивает человека с точки зрения девиации, а также на то, как обращаются с индивидом, которому приклеен ярлык "девианта".

Говард Беккер предложил концепцию, противоположную обсуждавшимся выше: девиация на деле обусловлена способностью влиятельных групп общества (имеются в виду законодатели, судьи, врачи и пр.) навязывать другим определенные стандарты поведения. С этой точки зрения девиация не качество поступка, который совершает человек, а скорее следствие применения другими людьми правил и санкций против "нарушителя".

Концепция Беккера и подобные ей названы теорией стигматизации (наклеивания ярлыков), т.к. они объясняют девиантное поведение способностью влиятельных групп ставить клеймо "девиантов" членам менее влиятельных групп. С человеком могут обращаться так, словно он или она нарушили правило (даже если это и не соответствует действительности), только потому, что другие люди утверждают, что это правило нарушено. /.../ Кем же являются те, кто может заставить других подчиняться своим правилам? Беккер утверждает, что это зависит от распределения политической и экономической власти. \...\

Еще более ярко выраженный политический подход к девиации выбран группой социологов, которые называют себя "радикальными криминологами". Они отвергают все теории преступности, трактующие ее как нарушение общепринятых законов; утверждают, что такие концепции характеризуют общество как абсолютно единое целое. Согласно их точке зрения, создание законов и подчинение им является частью конфликта, происходящего в обществе между различными группами. Чтобы пояснить суть этой концепции, Остик Турк привел следующий довод: когда возникает конфликт между властями и некоторыми категориями граждан, власти обычно избирают вариант принудительных мер. Например, сотрудники полиции с большей готовностью применяют законы, соответствующие их собственной субкультуре (скажем, запрещающие гомосексуализм), чем те, которые противоречат ей (например, защищающие гражданские права). Кроме того, полиция в первую очередь применяет законы, направленные против бедняков и не причастных к власти, тех, кого можно подавлять, не встречая сопротивления. /…/ Таким образом, "радикальная криминология" не интересуется, почему люди нарушают законы, а занимается анализом сущности самой законодательной системы. Более того, сторонники этой теории рассматривают "девиантов" не как нарушителей общепринятых правил, а скорее как бунтарей.

В каждой из рассмотренных нами теорий выделяются различные аспекты девиации, но при этом подвергаются критике все другие подходы. Упорядочить эти подходы возможно, если взглянуть на девиацию как на процесс развития. Таким образом, можно определить ряд важных переходных моментов (или даже стадий) в развитии девиантного поведения. Мы рассмотрим восемь факторов в развитии девиантной "карьеры".

1) Создание норм.

Мы уже отмечали, что правила часто создаются в результате своего рода нравственного "крестового похода". Именно так возникла концепция преступности несовершеннолетних. В то время традиционные ценности, укреплявшие домашние и семейные устои, оказались под угрозой в связи с индустриализацией и урбанизацией; отчасти этому способствовал приток большого числа иммигрантов. Женщины из средних слоев общества, вовлеченные в это движение, считали, что молодые люди нуждаются в строгом надзоре и защите не только от физической, но и (от?!) от моральной опасности. Их особенно волновала судьба детей рабочих; по мнению этих общественниц, детям жилось бы лучше вне "порочной" среды, в которой они росли, их могла бы "осчастливить", скажем, "реабилитация" в колониях для несовершеннолетних. Нет сомнения в том, что "благородное" стремление спасти американскую молодежь от дурного влияния открыло новые возможности для активности женщин, особенно в сфере общественной жизни. Еще важнее оказалось то, что, привлекая особое внимание к новым типам недостойного поведения, "борцы за спасение молодежи" фактически "выдумали" проблему преступности несовершеннолетних и "создали" новый тип девиации. Были приняты новые законы в целях решения этой "проблемы", что повлекло за собой создание судов по делам несовершеннолетних.

2) Сущность норм

В обществе существуют различные нормы. Они отличаются по степени строгости, и их нарушение влечет за собой разные виды наказаний. Соблюдение некоторых норм контролируется группами, к которым принадлежит человек - имеются в виду друзья, семья и сослуживцы. Например, громкое рычание, вероятно, вызвало бы сердитое замечание друзей или члена семьи, а опоздание на работу могло бы привести к урезанию зарплаты. Соблюдение других корм контролируется государством - эту функцию осуществляют такие правоохранительные органы, как суды и тюрьмы. Автомобилисты не должны превышать предела допустимой скорости; за нарушение этой нормы их штрафуют (если превышение скорости будет обнаружено). Некоторые нормы являются вполне определенными. Так, профессор должен вовремя начать и закончить чтение лекции. Другие нормы отличаются неопределенностью. Считается, например, что многие профессора должны публиковать свои труды, но не существует четких правил, предписывающих, что и когда они должны публиковать. Обычно нарушение определенных норм влечет за собой более определенные санкции, чем нарушение неясных норм. Некоторые нормы предусматривают однозначное поведение, в то время как другие допускают возможность выбора. Отправляясь в фешенебельный ресторан, мужчины должны надевать костюм и галстук, тогда как на концерт можно ходить в чем угодно. Кроме того, некоторые нормы запрещают конкретные виды поведения - например, поджог или уклонение от уплаты налога. Основная часть нашего уголовного права относится к этой категории. Нормы, допускающие определенные виды поведения, в значительно меньшей мере связаны с принуждением, чем нормы, запрещающие некоторые поступки.

Наконец, одни нормы важнее, чем другие. Во всех штатах США имеются законы, запрещающие тяжкие преступления, например крупные кражи. И лишь в некоторых штатах существуют законы, наказывающие за "недонесение о тяжком преступлении".\...\

3) Совершение девиантного поступка

Девиация значительно более широко распространена, чем свидетельствуют официальные статистические данные. В полицию часто не сообщают о злоупотреблении наркотиками, уклонении от уплаты налогов и даже о крупных кражах. \....\

4) Признание поступка девиантным

Мы уже знаем, что не все девиантные поступки считаются девиантными. Это подтверждает мысль сторонников теории "наклеивания ярлыков" о том, что во многих случаях "девиантное поведение" не рассматривается как девиантное. Они также отмечают, что иногда людей арестовывают и даже наказывают за "девиантные" поступки, которых они не совершали.

5) Признание человека девиантом

Переход от оценки поступка как девиантного к "наклеиванию" ярлыка девианта на человека обычно осуществляется в результате своего рода обработки информации о его поведении. Как правило, эту "обработку" выполняет какое-либо учреждение. В психиатрических больницах диагнозы людям, страдающим умственными расстройствами, ставят с помощью некоторой диагностики, а суды выносят приговоры лицам, совершившим преступление. В обоих случаях наблюдается один и тот же результат: на человека "наклеивают ярлык" девианта, если он болен или ему предъявлено обвинение. В этих случаях следует учитывать также слабую связь между официальным определением индивидуума как девианта и реальным совершением девиантных поступков. Это проявляется особенно наглядно, когда людям навешиваются ярлыки психически больных. Поразительные результаты были получены в результате исследования, проведенного ЛЛ. Розенхэном (1973). Он решил проследить, что же происходит, когда нормального человека помещают в психиатрическую лечебницу. Розенхэн и семь других псевдопациентов легли в разные психиатрические больницы с жалобами, что их "преследуют какие-то голоса". После того как они были помещены в клиники (под фальшивыми фамилиями), у них сразу же прекратились симптомы "ненормальности". Они стали убеждать медперсонал в том, что они нормальны. Большинству псевдопациентов был поставлен диагноз шизофрения. Они находились в больницах около 19 дней, и ни один из врачей не догадался об обмане. Его заподозрили лишь некоторые другие пациенты. \....\

6) Стигматизация (клеймение)

Стигмой называется какой-либо порок, свойственный человеку или группе; люди, отмеченные этим пороком, подвергаются наказанию, изоляции или унижениям со стороны окружающих. Если человек считается девиантом, он в какой-то мере может быть наказан. Наказание может быть сравнительно мягким - порой люди просто проявляют холодное равнодушие по отношению к девианту; оно может быть и суровым: помещение в психиатрическую больницу или тюрьму. Другие виды стигмы относятся к людям с физическими дефектами. Например, слепые и калеки не подвергаются обычным видам наказания, но с ними обращаются не так, как с нормальными людьми. Девочка, лишенная одной ноги, вспоминает, что люди всегда бросались к ней на помощь, когда она падала, катаясь на роликовом коньке. Эта тенденция проявляется в том, что люди недооценивают или переоценивают возможности человека, отмеченного стигмой. \...\

7) Следствия стигматизации

Когда человека признают девиантом и обращаются с ним соответствующим образом, как он реагирует на это? Считает ли себя приговоренный к смертной казни в большей степени девиантом, чем тот, на кого навешен ярлык гомосексуалиста? Ответ на этот вопрос определяется тем, в какой мере человек согласен с мнением окружающих. Шур (верно ли написана фамилия? В Интернете не нашла!) не знаю, так в тексте(1971) назвал процесс "вживания" в образ девианта ролевым поглощением. Согласно его точке зрения, ролевое поглощение является конечным этапом процесса развития девиантного поведения. Степень этого поглощения обусловлена главным образом отношением других людей к человеку, который считается девиантом.

\...\ Отношение к ним работодателей, членов семьи и друзей влияет на особенности ролевого поглощения. Однако иногда люди упорно отказываются считать себя девиантами или пытаются "нейтрализовать" наклеенный на них ярлык. При этом они признаются в совершении девиантного поступка, а затем каким-то образом оправдывают его. /…/ Согласие человека с девиантной идентичностью основывается на многих факторах - среди которых наиболее важно, насколько часто, как долго и с какой интенсивностью окружающие навязывали ему данную идентичность, а также его способность оказывать сопротивление процессу ролевого поглощения.

8) Коллективные формы девиации

В большинстве случаев, когда девиация наблюдается в течение длительного времени, она выходит за рамки поведения отдельного индивида и становится коллективной: на основе единичных девиантных поступков формируется образец поведения, который усваивается многими людьми. Такой образец может привести к созданию новой субкультуры, основные принципы которой стимулируют "нарушение правил". При этом субкультура преступного мира заимствует свои нормы из господствующей культуры, но "переворачивает их с ног на голову". Преступное поведение считается правильным в соответствии со стандартами этой субкультуры именно потому, что оно противоречит нормам господствующей культуры. Наиболее ярким проявлением этой тенденции является поведение преступных банд, а также «бунтовщиков»./…/ Когда девиация становится коллективной, девиантная группа приобретает большее влияние в обществе, чем ее представители, действующие в одиночку. В связи с этим власти сталкиваются с новыми сложными проблемами. Это может способствовать изменению отношения общества к поступкам всей группы. Поведение, которое считалось девиантным, может оцениваться теперь как "несколько отличающееся" или "слегка отклоняющееся" по мере того, как оно становится социально признанным./…/

Девиация в будущем

Нам всем известна поговорка "Правила существуют для того, чтобы их нарушать". Пока существуют правила, люди будут их нарушать. Но в течение последних десятилетий и, может быть, даже веков наблюдается общая тенденция к ослаблению многих норм, особенно тех, которые регулируют нравственное и индивидуальное (приватное) поведение. Есть все основания считать, что это будет происходить и в дальнейшем.

В то же время жизнь не стоит на месте, и в результате очередных "крестовых походов" создаются новые правила; в связи с этим возникают новые виды девиации. В качестве примера возьмем возрастающее беспокойство в обществе по поводу окружающей среды. Это может привести к появлению множества новых законов и возникновению новых толковать (ний?!) нийдевиации. В недалеком будущем будут применяться более суровые меры наказания за выбрасывание мусора, ненужные затраты энергии и загрязнение воздуха или воды.

\...\ Поскольку процесс создания новых правил и новых способов их нарушения кажется бесконечным, можно смело предположить, что конца девиации не предвидится. Как это ни парадоксально, в то время как значение правил в общественной жизни людей возрастает, наметилась тенденция их ослабления в других направлениях. Например, стандарты, регулирующие поведение в личной жизни (в частности, сексуальное предпочтение), которые были значительно строже 10 лет назад, в дальнейшем могут оказаться еще более ослабленными. \...\

Уважение и терпимость к другому образу жизни обусловлены необходимостью. Общество становится все более многообразным, поэтому прежние методы контроля за нравственностью не соответствуют духу времени. По-видимому, существует только один способ достижения гармонии в обществе, развитие которого отличается плюрализмом, - нам всем следует стать терпимее и добрее друг к другу.

Кон И.С. Быть или казаться? // И.С.Кон. В поисках себя: личность и ее самосознание. М.: Наука, 1984. С. 258-268.

/…/ По образному выражению Луиджи Пиранделло, "каждый из нас напрасно воображает себя "одним", неизменно единым, цельным, в то время как в нас "сто", "тысяча" и больше видимостей... В каждом из нас сидит способность с одним быть одним, с другим – другим! А при этом мы тешим себя иллюзией, что остаемся одними и теми же для всех, что сохраняем свое "единое нутро" во всех наших проявлениях! Совершеннейшая чепуха!"

Ситуативно – ролевой подход, если видеть в нем сведение личности к простой совокупности выполняемых ею социальных функций или, еще хуже, к ложному, разыгрываемому поведению, кажется нелепым и безнравственным.

"Конечно, ребенок усваивает то, как он должен вести себя с мамой, скажем, что ее нужно слушаться, и он слушается, но можно ли сказать, что при этом он играет роль сына или дочери? – писал А.Н.Леонтьев. – Столь же нелепо говорить, например, о "роли" полярного исследователя, "акцептированной" Нансеном: для него это не "роль", а миссия. Иногда человек действительно разыгрывает ту или иную роль, но она все же остается для него только "ролью", независимо от того, насколько она интернализирована. "Роль" – не личность, а, скорее, изображение, за которым она скрывается". Но коль скоро сам Леонтьев перед этим определил "роль" как программу, "которая отвечает ожидаемому поведению человека, занимающего определенное место в структуре той или иной социальной группы", как "структурированный способ его участия в жизни общества", "роль" никак не может быть "изображением" лица. Иначе пришлось бы признать, что личность существует не только вне общества, но (и?! – не только…, но и!) но и даже вне своей собственной социальной деятельности. Ведь "структурированный способ участия в жизни общества" есть не что иное, как структура деятельности индивида.

Источник кажущегося противоречия – логическая подмена понятий, точнее, системы отсчета. "Ролевое" описание имеет в виду процесс взаимодействия индивидов, выводя из него их самосознание, А.Н.Леонтьев же говорит о том, как сам индивид воспринимает и оценивает свои действия. Ребенок может быть искренне любящим и послушным или только притворяться таковым, и эта разница весьма существенна. Но она не отменяет существования какого-то социально-нормативного определения детской роли, в свете которого оценивается поведение конкретного ребенка, что не может не преломляться в его собственных самооценках ("Я хороший, потому что слушаюсь маму").

"Ролевое" описание диалектики индивидуального и социального осуществляется на трех различных уровнях: в рамках безличной макросоциальной системы (социологический уровень), в рамках непосредственного межличностного взаимодействия (социально-психологический уровень) и в рамках индивидуальной мотивации (внутриличностный уровень).

В социологии "социальная роль" чаще всего понимается как безличная норма или функция, связанная с определенной социальной позицией и не зависящая от личных свойств занимающих эту позицию индивидов. "Роль" учителя, инженера или отца семейства социологически задана общественным разделением труда и иными объективными процессами, не зависящими от воли отдельного индивида. Хотя требования, предъявляемые к человеку, занимающему эту позицию, далеко не всегда формулируются так однозначно, как в воинском уставе или должностной инструкции, они тем не менее вполне объективны. Чтобы понять, к примеру, соотношение отцовской и материнской ролей в современной семье, надо учитывать прежде всего макросоциальное разделение труда между мужчиной и женщиной, соотношение их семейных и внесемейных обязанностей, структуру семьи, способы воспитания детей и т.п. Мнения же конкретных мужчин и женщин по этому вопросу, при всей значимости индивидуальных вариаций, чаще всего лишь отражение стереотипов массового сознания, за которыми в конечном счете стоят закономерности социальной структуры.

Социальная психология в известной мере оставляет эти макросоциальные отношения "за скобками", понимая "роль" как структуру непосредственного межличностного взаимодействия. Привычные формы поведения неизбежно стандартизируются и подкрепляются системой взаимных ожиданий. От человека, который несколько раз проявил остроумие, ждут, что он и в дальнейшем будет развлекать своих товарищей, "роль шутника" как бы приклеивается к нему и так или иначе включается в его "образ Я".

Наконец, при исследовании внутриличностных процессов словом "роль" обозначают определенный аспект, часть, сторону деятельности лица. Внимание здесь акцентируется на том, как сам индивид воспринимает, сознает и оценивает ту или иную свою функцию, деятельность, принадлежность, какое место занимает она в его "образе Я" (здесь в кавычках?!), да какой личностный смысл он в нее вкладывает.

Обыденное сознание часто делит жизнедеятельность на две части, из которых одна – формальная, застывшая, мертвая приписывается "безличному" миру социальных ролей, а вторая – "личная", эмоционально окрашенная – представляет то, чем индивид является "сам по себе", безотносительно к социальным условиям. В житейском обиходе сказать про человека, что он "исполняет роль" отца или учителя, – все равно, что сказать, что он "притворяется", что он "не настоящий" отец или учитель. Самому индивиду "ролевой" кажется только такая деятельность, которую он воспринимает как нечто более или менее внешнее, периферийное или условное, "разыгрываемое" для других, в отличие от "подлинного Я" (?!), да без которого он не может себя представить. Но независимо от того, считает ли индивид свою работу ремеслом, призванием или даже миссией, что весьма существенно для него самого и для морально-психологической оценки его как личности, социологически он во всех случаях исполняет определенную профессиональную роль. И если энтузиастов на данный вид работы не находится, а обойтись без него общество не может, оно включает такие вполне объективные механизмы, как материальное стимулирование, государственное распределение специалистов и т.п. Любая классификация социальных ролей предполагает точку зрения либо общества (группы), либо индивида, причем учитывается как степень жесткости, структурированности соответствующих отношений ("позиционно-статусные" или "ситуативные", "структурные" или "соционормативные", "конвенциональные" или "межличностные" роли), так и уровень индивидуальных усилий, необходимых для их получения ("предписываемые", "приписываемые" или "достигаемые" роли).

Но хотя социальные роли и идентичности – необходимый компонент и отправная точка самокатегоризации, ни экзистенциальное, ни рефлексивное "Я" («рефлексивное Я»?! – по аналогии с «подлинным Я» выше!) да не сводится к ним.

Во-первых, разные социальные идентичности и роли (скажем, профессиональные и семейные) не совпадают и часто противоречат друг другу. Связанные с этим межролевые конфликты создают контекстуальный диссонанс и активизируют работу самосознания, побуждая индивида координировать и иерархизировать разные стороны своей жизнедеятельности соответственно какой-то шкале ценностей.

Во-вторых, каждая "социальная роль" есть взаимоотношение, которое его участники могут определять и фактически определяют по-разному (например, требования, предъявляемые к учителю школьной администрацией, коллегами, родителями и учениками, могут существенно расходиться). Внутриролевые конфликты также предполагают необходимость самостоятельного, индивидуального определения собственной роли со всей вытекающей отсюда мерой ответственности.

В-третьих, отношение индивида к выполняемым ролям избирательно: одни функции и виды деятельности воспринимаются как органические, центральные, неотделимые от собственного "Я", другие – как более или менее внешние, периферийные, "искусственные". Любая перестройка ролевой системы личности сопровождается соответствующими изменениями в "образе Я"; потеря социально и личностно значимых ролей, не компенсированная получением новых, равноценных или лучших ролей, обычно переживается болезненно. Но самоуважение индивида зависит не только от социальной престижности его ролей, но и от того, как он оценивает свою успешность, эффективность в осуществлении главных, личностно значимых ролей.

/…/ Всякий личностный смысл, включая "образ Я", проблематичен, причем его средоточием является не изолированный индивид, а ситуация межличностного взаимодействия. И поскольку человек выступает при этом прежде всего как "коммуникатор", то и подходить к нему следует не ретроспективно, в свете его обусловленности собственным прошлым, а перспективно, с учетом его жизненных целей и представлений о будущем.

Например, чем объясняется и что выражает идентификация личности с какой-то "ролью" или, наоборот, подчеркнутое дистанцирование, отдаление от нее, нарушение подразумеваемых ею правил и ожиданий? На первый взгляд все дело в уровне развития индивидуальности – более яркая личность более независима и допускает больше вариаций в своем поведении. На самом деле тут могут действовать и социальные обстоятельства. Например, фотография собственных детей под стеклом служебного письменного стола руководящего работника явно демонстрирует нежелание резко разграничивать свою служебную и личную жизнь, косвенно давая понять посетителю, что хозяин кабинета и в своей служебной деятельности не склонен к формализму, готов к "человеческим контактам". Это как бы символизирует определенный стиль управления (другое дело – принимать ли намек всерьез). Для хирурга умение вольно пошутить в напряженный момент операции – часть профессиональной экипировки, средство поднять настроение персонала, то есть здесь тоже проявляются не просто личные качества, а некоторый стиль работы.

Подчеркивание "ролевого расстояния" в одном случае выражает отчуждение личности от данной роли, желание подчеркнуть свою автономию от нее, а в другом, наоборот, именно прочная идентификация, слияние с ролью позволяет индивиду относительно свободно варьировать свое поведение, на что неспособен новичок, строго придерживающийся "предписанных" рамок.

Психология личности немыслима помимо и вне общения. Характерен повышенный интерес, который проявляют сейчас не только театроведы, но и философы, психологи и даже нейрофизиологи к диалектике "воплощения" и "остранения" (все верно? Не отстранения? – см. ниже!), именно так о которой спорили в свое время К.С.Станиславский и Б.Брехт. /…/

Но "войти в роль", "вжиться в образ" – не значит полностью раствориться в нем, потеряв собственное "Я". Это невозможно, да и не нужно. По замечанию Б.Брехта, тот, "кто вживается в образ другого человека, и притом без остатка, тем самым отказывается от критического отношения к нему и к самому себе". Чтобы понять и оценить скрытые возможности ситуации или человека, необходимо отстраниться, да рассмотреть их в нескольких различных ракурсах, порвав с привычным представлением, будто данный объект не нуждается в объяснении.

Исходя из принципа "остранения", Брехт ставил актеру задачу показать своего героя не только таким, каков он "в себе" и каким он сам себя представляет, но и каким он мог бы стать; "наряду с данным поведением действующего лица... показать возможность другого поведения, делая, таким образом, возможным выбор и, следовательно, критику".

С точки зрения социальной психологии "воплощение" и "остранение" – две стороны одного и того же процесса. Идентификация с другим без сохранения определенной дистанции означала бы растворение в другом, утрату собственного "Я". Гипертрофия "остранения", напротив, означает неспособность к эмоциональной близости, предполагающей сочувствие. /…/

Ролевая игра и вообще театрализованные формы воздействия занимают важное место в теории и практике современной психотерапии, будь то психодрама или групповой тренинг. Перефразируя названия популярных книг, можно сказать, что психическое здоровье и "искусство быть собой" неотделимы от искусства становиться другим, играть, входить и выходить из роли, становиться на другую точку зрения и т.п. Неспособность к таким переменам говорит не столько о верности себе, сколько о монотонности бытия личности и ее психических процессов.

В эксперименте С.Копеля и Г.Арковица 45 девушек-студенток подвергались небольшому электрошоку, причем одних просили изображать при этом спокойствие, а других – страх. Болевая чувствительность и порог терпимости испытуемых измерялись одновременно объективно (кожно-гальваническая реакция) и по самоотчетам. И что же? Девушки, изображавшие спокойствие, в самом деле переносили электрошок значительно легче, чем контрольная группа и особенно те, кто изображал страх.

А как обстоит дело с убеждениями? Что происходит, если человек говорит вслух противоположное тому, что он на самом деле думает, становясь соучастником заведомого обмана? Исходя из теории "когнитивного диссонанса", психологи предположили, что личность, поступающая вопреки своим установкам, будет испытывать диссонанс, который окажется тем сильнее, чем слабее внешние силы, оказывающие на нее давление (при сильном давлении она просто не будет чувствовать себя субъектом действия). Один из способов уменьшить диссонанс – изменение первоначальной установки в духе ее приспособления к совершенному поступку. А поскольку психологическое давление пропорционально силе диссонанса, то наибольшее изменение установки произойдет в ситуации наименьшего внешнего принуждения.

Экспериментальная проверка этих гипотез состояла в том, что двум группам студентов поручили выполнять однообразную, скучную работу, уверяя при этом ожидавших в коридоре других студентов, что работа увлекательна и интересна. За это студенты из первой группы получали по одному, а из второй по двадцать долларов. Когда после этого испытуемых еще раз попросили оценить характер работы, оказалось, что те, кто получил один доллар, уверовали, что работа приятна и интересна, тогда как "двадцатидолларовые" сохранили свое отрицательное мнение о ней.

На обыденном языке результаты эксперимента объяснялись следующим образом. Когда человека подкупают и при этом взятка мала, он вынужден – раз уж взялся за дело признаться себе, что его "купили по дешевке". Такое признание снижает его самоуважение и, чтобы избежать этого, он убеждает себя, что поступил так не из-за "жалких денег", а по искреннему убеждению. Если же сумма велика, он объясняет свое поведение тем, что "никто не отказался бы от такой сделки". Менять свои действительные взгляды на предмет ему в этом случае не нужно, ибо его поведение откровенно цинично.

Разумеется, социально-психологические эксперименты не могут учесть все многообразие житейских ситуаций. Последующие исследования "вынужденного соучастия" доказали, что сдвиг в установках зависит не только от силы давления, но и от других условий, в частности возможности изменить принятое решение. Если человек, при слабом внешнем давлении, публично связывает себя с чуждым ему мнением, ему трудно оправдать свою беспринципность и остается лишь приспособить свои первоначальные взгляды к публично занятой позиции. Если он может взять свои слова и поступки назад, внутренний конфликт уменьшается. Если же личность вообще не отождествляет себя с совершенным ею поступком (например, если поступок был анонимным, совершен по принуждению или при коллективных решениях, когда мера индивидуальной ответственности не ясна), когнитивного диссонанса может вовсе не быть, и как только внешний нажим ослабевает, человек возвращается к своей первоначальной позиции.

Кроме того, существенно, добивается ли субъект извинения или оправдания. Человек, ищущий извинения, пытается уменьшить меру своей ответственности за происшедшее, отрицая свое участие, ссылаясь на внешнее давление ("Меня заставили") или на психологические резоны ("Я был не в себе"). Тот, кто хочет оправдать себя, обычно признает свою ответственность, но пытается преуменьшить отрицательные последствия действия ("Ничего страшного не произошло" или "Они это заслужили"). Остается открытым и вопрос, насколько искренни подобные заявления, не рассчитаны ли они на публику и т.д. и т.п.

В плане нашей темы интересны не конкретные эксперименты и их интерпретация в свете той или иной специальной теории сами по себе, а стоящая за ними этико-философская проблема принципиальных границ поведенческого экспериментирования. Социальное поведение всегда включает какие-то элементы "представления". Но, думая обмануть других, люди очень часто обманывают сами себя, причем весьма трагически. /…/ Как же осознать роковую черту, критический рубеж, отделяющий взлет от падения, подлинное значение которого проясняется только постфактум? В одиночку человек еще мог бы уклониться от принятия каких бы то ни было решений. Но человек не один. Ценности, с которыми он отождествляет свое "Я", неразрывно связаны с существованием какого-то "Мы". И это одновременно упрощает и усложняет проблему…

Жуков Ю.М. Ценности как детерминанты принятия решений. Социально-психологический подход к проблеме // Психологические проблемы социальной регуляции поведения. М.: Наука, 1979. С.255-276

/…/ Понятие ценности применяется при характеристике отношения человека к миру, взятого не столько с интеллектуальной, сколько с аффективной стороны в самом широком смысле этого слова. Поэтому поиск «носителя» ценности, поиск той сущности, к которой «привязана» ценность, в дихотомии: индивид или среда (в том числе и социальная) лишен смысла с философской точки зрения. Ценность как бы распределена между человеком и окружающим его миром,- она существует только в их отношении.

Социологи обычно считают ценностями некоторые компоненты социальной системы, чаще всего относя их к элементам культуры. Психологам более свойственно трактовать ценности как элементы структуры сознания личности: интересы, убеждения и т. д. При этом в определениях ценности присутствует в качестве фона и другой полюс ценностного отношения: если ценностями называют элементы социальной среды, то лишь те, в отношении которых индивиды или группы занимают позицию оценки; если ценности — интересы, то это интересы в некоторых компонентах социальной среды.

Отмеченная выше отнесенность понятия ценности к сферам внутреннего и внешнего мира человека в общем случае не совпадает с разделением ценностей на ценности общества и ценности личности.

Ценности личности — это не только избирательное отражение материальных и духовных ценностей общества в сознании индивида; ценностями личности могут быть названы даже кажущиеся «внешними» по отношению к индивиду компоненты его среды и это можно показать и на предметах, обладающих весьма ощутимой вещной оболочкой. Одежда человека, его жилище, его дети — в общем, все то, что У. Джемс включал в сферу «материального Я» (здесь в кавычках?!) да , может являться ценностями личности (и даже ее «сверхценностями», если пользоваться терминологией, принятой в клинических исследованиях). Соответственно ценности личности не есть просто вариант ценностного инварианта общества, если под вариантом понимать более ограниченный список ценностей или их иную иерархическую организацию. Ценности личности, так же как и ценности группы, скорее являются конкретизацией ценностей общества, причем вид этой конкретизации зависит как от позиции личности в социальной системе, так и от уровня ее развития. Под конкретизацией в данном случае понимается менее абстрактная форма существования ценностного отношения, а не его большая ситуативность.

/…/ Представление о некоторой абстрактности ценностей имеет отношение и к другому аспекту ценностной проблематики — иерархической организации системы ценностей. Иерархия ценностей состоит не только в том, что одними ценностями («низшими») иногда жертвуют ради других («высших»), но и в том, что разные ценности обладают различной степенью общности и одни являются конкретизацией других. Так, ценность труда объясняется тем, что труд — одна из сфер, в которой реализуются и формируются личности, что является ценностью более высокого порядка, ценность самореализации и развития личности рассматривается так же как более фундаментальная.

\...\ Стоит отметить еще одну важную характеристику цен­ностей — связь ценностей с идеалами. Эта характеристика иногда даже включается в определение ценностей. Гроические образы художественной и публицистической литературы используются в эмпирических исследованиях как носители наиболее важных ценностей. \...\

Характеристика ценностей может быть представлена более выпукло, если сопоставить их с другими детерминантами поведения, которые часто смешивают с ценностями.

Прежде всего необходимо остановиться на различии между понятиями ценность и норма (понятиями «ценность» и «норма»?! Или: понятиями ценности и нормы?! – см. ниже: понятиями ценностей и целей!) так как ниже, так как они часто употребляются рядоположенно без указания на их отличие (различие?! – см. ниже! Или: на отличие одного от другого?!) различие. Особенно трудно усмотреть различие между моральными нормами и социально-этическими ценностями (различие между ценностями-целями и нормами выступает более явно, так как нормы не могут воплощаться, скажем, в материальных предметах). Все же это различие ощущается в тесной связи ценностей именно с идеалами; связь последних с нормами явным образом не прослеживается. Служение ценностям вызывает восхищение, а вы­полнение норм в лучшем случае лишь одобряется. Нормы организованы в системы таким образом, что, как правило, всегда существует возможность выполнять все нормы сразу, а невозможность этого характеризует противоречивость системы. В то же время обычным является такое положение дел, когда одними ценностями жертвуют во имя других, и это не ставится в вину ни ценностной системе, ни человеку. В связи с последним можно отме­тить, что нормативная система более жестко детерминирует поведение, чем ценностная. Нормы не знают градаций: либо норма выполняется, либо нет. Служение же ценностям может различаться по «интенсивности».

Отношения между понятиями ценностей и целей также весьма сложно. Некоторая часть ценностей может трактоваться как цели. Но только как терминальные цели, цели всей жизнедеятельности человека, которые и придают ей смысл. Это не то, за что платят, а то, ради чего живут. Поэтому сами цели являются в некотором роде продуктами ценностей, т. е. ценности могут играть роль целепобудителей. Такая трактовка ценностей сближает их с понятием смыслообразующих мотивов (но не с мотивами-стимулами!), как оно понимается в работах А. Н. Леонтьева. Отличие (Различие?!) так в источнике, вероятно, лишь в том, что мотивы соотносятся с деятельностью, а ценности — с жизнедеятельностью в целом. Другая часть ценностей, а именно социально-этические ценности, не есть цели или мотивы. Они не есть цели жизнедеятельности, а принципы, ее регулирующие (Они есть не цели жизнедеятельности, а принципы, ее регулирующие?! Или: Они не есть цели жизнедеятельности, а есть принципы, ее регулирующие?!). то, как написано, соответствует источнику, оставьте

Как уже отмечалось, ценностями часто называют некоторые элементы структуры сознания, в частности диспозиции личности. Наиболее близким к ценностям в этом случае является понятие ценностных ориентации, так как другие диспозиции: фиксированные установки и аттитюды — не обладают необходимой степенью общности, которая дала бы возможность рассматривать их в одной плоскости с ценностями. Понятие ценностной ориентации, которое обозначает субъективное отражение отношения человека к некоторым аспектам социальной системы, характеризует один из полюсов ценностного отношения и поэтому является релевантным рассматриваемой проблеме. Регулирующая роль ценностных ориентации служит объектом многих исследований, среди которых надо в первую очередь назвать работы, выполненные исследовательским коллективом под руководством В. А. Ядова.

Однако исследования ценностных ориентаций, даже вкупе со всеми другими диспозициями, не способны охватить проблему регулирования поведения ценностями во всей ее полноте. Если принять в качестве исходной следующую схему детерминации поведения — воздействие того или иного агента внешней среды определяется не только природой этого агента, но и совокупностью внешних условий и внутренних особенностей поведения человека,— то исследователи ценностных ориентаций имеют дело преимущественно с последним из этих определяющих факторов. Проблема полностью не решается констатацией того, как вариации в системе ценностных ориентаций связаны с вариациями в поведении. Для раскрытия механизмов воздействия ценностей на поведение человека необходимо привлечение данных о всех звеньях. Изучение действия первого из них — природы ценностей, их иерархии в обществе и т. д.— может проводиться в рамках выяснения того, как образ жизни, неотъемлемой частью которого являются ценности общества, влияет на индивидуальный стиль жизни. К сожалению, большинство исследований этого направления ограничивается выяснением межкультурных различий в плане изучения «национального характера».

В среднем звене схемы детерминации, обозначенном как совокупность внешних условий, социального психолога в первую очередь, по-видимому, заинтересует вопрос о роли непосредственного социального окружения, через которое «преломляется» воздействие ценностей на поведение. Естественно искать определяющие «способ преломления» факторы в процессах взаимодействия людей (внутри- и межгруппового) в том, что именуют сферой общения.

Для поиска материала, непосредственно связанного с этим аспектом, необходимо выявить область исследований, в которых проблема влияния ценностей на поведение выступила бы наиболее отчетливо. Основанием для вычле­нения такой области служит имеющееся в литературе перечисление тех функций, которые выполняют ценности в организации общественной жизни. Одной из основных, если не главной, считается роль ценностей как критериев выбора из альтернативных способов действий.

ВЫБОР РЕШЕНИЙ, УРОВЕНЬ ПРИТЯЗАНИЙ И ЦЕННОСТИ

Хотя в специальной и собственно экспериментальной психологической литературе ценностная проблематика представлена все еще слабо, тем не менее имеется масса работ, написанных психологами, где категория ценностей кажется чуть ли не центральным понятием, причем в контексте изучения процесса принятия решения. Одним из главных элементов построений «теории принятия решений (!)» наряду с «субъективной вероятностью» является так называемая «субъективная ценность» (полезность).

На самом же деле никакого противоречия здесь нет. Субъективная ценность, или полезность (последний термин более популярен), как она трактуется в «теории принятия решения (решений?!)» решений, имеет весьма сложную и опосредованную связь с категорией ценности. Полезность ни в коем случае не является ценностью, скорее это полученный в специальных условиях продукт процесса оценки, среди многих детерминант которого могут быть названы (да и то не всегда) и ценности. Это, во-первых. А во-вторых, и это главное, все названное направление насквозь непсихологично и даже антипсихологично. По признанию одного из исследователей, пропагандирующего этот подход, «теория принятия решения (решений?!)» не утверждает, что она описывает процесс принятия решения (решений?!) в том виде, в каком он происходит в реальности и даже не интересуется этим.

Вклад психологов в «теорию принятия решений (!)» зачастую ограничивается тем, что они разрабатывают все более изощренные способы эмпирического измерения полезностей и субъективных вероятностей, не пересматривая общих принципов направления. Среди немногих исследователей, пытающихся нащупать иной, более психологический подход к проблеме принятия решений, следует, по-видимому, в первую очередь назвать Герберта А. Саймона.

Несмотря на терминологическое сходство с «теорией принятия решения», концепция Саймона резко отличается от нее в своих основных чертах. Центральным понятием этой концепции является хорошо известное психологам понятие уровня притязаний. /…/ Уровень притязаний, согласно Саймону, это такой уровень ожидаемого результата какой-либо деятельности, превышение которого ведет к удовлетворению, а результат ниже этого уровня ведет к неудовлетворению. Такое понятие, включающее в качестве частного случая классическое представление об уровне притязаний, более правильно было бы назвать «уровнем удовлетворенности» («уровень удовлетворенности»,?! Или: оставить так, но без кавычек?!). без кавычек

Уровень притязаний является весьма динамичным и сложным образованием. Иллюстрируя свою мысль, Саймон рисует ситуацию, в которой может оказаться человек, решивший продать свой дом. Наименьшая сумма, вырученная при продаже, которая принесла бы продающему удовлетворение, и есть его «уровень притязания» в отношении продажи дома. Размер этой суммы определяется различными факторами: наличием спроса и предложения; знанием о сходных актах купли-продажи; срок, в который необходимо продать дом, и т. д. Если в течение какого-то времени не находится покупатель, согласный заплатить эту сумму, то и «уровень притязаний» понизится, и, наоборот, повысится, если таких покупателей будет очень много, т. е. на его изменение оказывает воздействие «успех и неуспех».

Можно было бы дополнить такое представление, пытаясь установить диапазон возможных колебаний уровня притязаний. Если предположить, что уровень притязаний не может колебаться безгранично, то верхнюю грани­цу этого диапазона назовем «уровнем идеального варианта» («уровень…» или без кавычек?!), а нижнюю — «уровнем требований-обязательств» («уровень…» или без кавычек?!) оставьте как есть. Для иллюстрации воспользуемся примером Саймона. Уровнем идеального варианта будет являться та цена за дом, на которую может рассчитывать продавец при самом благоприятном стечении обстоятельств. Уровень требований-обязательств — это такая цена, ниже которой дом не будет продаваться ни при каких условиях.

Все факторы, действующие на динамику уровня притязаний, даже в сумме не могут вывести его за пределы обозначаемого диапазона.

Экспериментальные исследования уровня притязаний обычно организованы так, что не позволяют обнаружить границы диапазона его колебаний, так как вариации в трудности заданий таковы, что полностью укладываются внутри диапазона. Но достаточно объявить, скажем, шестиклассникам, что самые легкие задачи шутя решают первоклассники, а над самыми трудными долго и безуспешно бьются ученые всего мира, как границы диапазона выявятся весьма наглядно.

Введение понятий уровня идеального варианта и уровня требований-обязательств позволяет показать место ценностей, которые наряду с такими факторами, как представления о собственных возможностях, о последствиях достижения либо недостижения цели, (о?!) да и дальше тожесобственных успехах и неуспехах либо наблюдениях за успехом и неуспехом других людей, (об?!) ожиданиях и (о?!) ьдавлениях, идущих от окружающих, являются детерминантами формирования уровня притязаний в процессе принятия решения. Считая, что непосредственным критерием выбора и оценки альтернатив является уровень притязаний и что ценности являются одним из многих факторов, определяющих формирование притязаний, следует сказать, что ценности скорее всего оказывают влияние на установление верхней границы диапазона уровня притязаний, т. е. на то, что было названо уровнем идеального варианта.

\...\ Уровень требований-обязательств естественней связывать с понятием нормы. Пояснить это можно тем, что к человеку, результат деятельности которого лежит ниже этого уровня, часто применяются неформальные негативные санкции (насмешки, презрение и т. п.), а подобное санкционирование может использоваться и в случае, когда человек нарушает нормы.

Приведенные выше соображения не являются доказательствами и требуют поэтому (поэтому требуют?!) оставить данных, которые обосновывали бы целесообразность введения представлений об уровне идеального варианта и уровне требований-обязательств, а также представлений о связях этих образова­ний с ценностями и нормами.

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ РЕГУЛЯЦИИ ГРУППОВОЙ АКТИВНОСТИ

Социально-психологические механизмы, способствую­щие влиянию ценностей на принятие решений (или блокирующие это влияние), естественно искать в той области взаимодействий между людьми, которую называют общением. Применительно к экспериментальному исследованию процессов принятия решения эта область конкретизируется как экспериментальное изучение групповых ре­шений, но лишь в том случае, если исследователь не стремится свести к минимуму общение между участниками группы. Еще одно ограничение связано с характером заданий, которые предлагаются группе. Характер этих задач должен быть таковым, чтобы существовала возможность их связи с ценностями и чтобы были обеспечены условия включения центральных образований личности (в частности, ценностных ориентации) в процесс решения. Иными словами, ситуация должна быть значимой для испытуемого не в силу внешних условий (материальной заинтересованности в успехе решения, например), а в силу содержательных характеристик самой деятельности.

/…/

К настоящему времени в социальной психологии накоплено немало данных о групповой активности в условиях работы со значимым материалом и при возможности возникновения содержательного общения. Особенно удобный, в силу ряда причин, о которых речь пойдет дальше, материал для анализа представляют собой данные, полученные в ходе исследования так называемого «сдвига риска». Суть этого явления в следующем: групповое решение, принятое после дискуссии по поводу определенного рода проблем, является экстремальным (в частном случае, более рискованным) по сравнению со средним от индивидуальных решений, принятых до дискуссии. Это явление было неожиданно обнаружено в 1961 г. Стоунером при использовании в групповом контексте методики Уолоша и Когана по определению степени рискованности.

Методика состоит в следующем: испытуемому предлагают ряд описаний ситуаций, в которых перед главным действующим лицом стоит дилемма выбора между двумя исключающими друг друга способами действий, один из которых ведет к более желательному исходу, но связан с риском. Испытуемого просят отметить тот минимальный шанс благоприятного исхода рискованного образа действий, при котором испытуемый считал себя вправе посоветовать главному персонажу пойти на риск. Открытие феномена привлекло внимание, и явление начали интенсивно исследовать. Накопленный в ходе исследований материал позволил Р. Брауну сформулировать гипотезу о связи этого феномена с ценностями общества.

Релевантность методики ценностной проблематики становится ясной, если сопоставить материал и способ организации процесса решения с тем, что говорилось при характеристике ценностей.

Во-первых, весь набор дилемм позволяет отнести их решение к классу «разовых», т. е. наиболее связанных с ценностями.

Вo-вторых, описание ситуаций дается на весьма абстрактном уровне, а всякие изменения в методике, связанные с большей конкретизацией ситуаций, ведут почти к полному исчезновению феномена.

В-третьих, «экзотичность» некоторых ситуаций (побег из концлагеря, игра в представительном шахматном турнире и пр.) исключает объяснение феномена в терминах норм, так как трудно предположить, что у личности или группы есть готовые рецепты по поводу того, как вести себя в этих ситуациях.

В-четвертых, организация взаимодействия между членами группы, а именно свободный обмен мнениями между всеми участниками обсуждения способствует включению личности в групповую активность.

В-пятых, группы состояли из людей примерно одного возраста и профессии и часто знакомых друг с другом. А это дает возможность предположить, что мнение окружающих было не безразличным для индивида, принимающего то или иное решение.

Эта характеристика методики позволяет сказать, что она в корне отличается от тех, которые применялись в классических исследованиях конформизма, и неудивительно, что ее применение привело к получению совершенно иных результатов. Это объясняется тем, что групповая активность достигла уровня, при котором стала возможна ценностная регуляция поведения.

Однако роль ценностей в возникновении феномена «сдвига риска» была осознана не сразу и не в полной мере. Даже Браун, впервые выдвинувший достаточно обоснованные утверждения о связи феномена с ценностями, дал недостаточно адекватное в свете более поздних исследований объяснение наблюдаемому сдвигу. Первоначально его гипотеза «риска как ценности» выглядела следующим образом. Предполагалось, что в обществе существуют представления о том, что в некоторых ситуациях необходимо рискнуть ради желаемого результата, иначе говоря, риск здесь есть ценность; предполагалось далее, что индивид считает себя хоть чуточку более, по сравнению с другими, отвечающим ценностному стандарту. Когда же в ходе дискуссии обнаруживается, что другие не менее рискованны, индивид пересматривает свое решение с тем, чтобы сохранить свою позицию по отношению к ценностному стандарту. Впоследствии эта гипотеза была пересмотрена в связи с открытием того факта, что обсуждение некоторых определенных ситуаций вело к сдвигу в сторону осторожности. В последней редакции гипотезы утверждалось, что в некоторых ситуациях ценностью является риск, а в других — осторожность.

Хотя объяснение феномена влиянием ценностей приобретает все большую популярность и новые исследования дают все новые и новые подтверждения связи сдвига с общепринятыми ценностями, сама трактовка риска или осторожности как ценностей культуры не выдержала испытания новыми фактами. Получение сходных явле­ний сдвига при работе с материалом, никак не связанным с риском, заставило рассматривать феномен «сдвига риска» как частный случай более общего явления, которое предлагают называть «сдвигом в выборе» (Дж. Левинжер и Д. Шниджер) или «деполяризацией группы» (С. Московичи). Для названия же самого феномена «сдвига риска» более удачным было бы обозначение «риск ради ценностей», а не «риск как ценность».

Может быть, самой интересной из более поздних гипотез является «конфликтно-компромиссная модель», предложенная Левинжером и Шниджером. В этой гипотезе утверждается, что принятие решения всегда есть компромисс между идеальным способом поведения и отвечающим «реальности». Представления об идеальном способе поведения формируются на основе общепринятых ценностей культуры, а представления о реалистическом образе действий складываются на основе наблюдения за поведением других людей (что можно трактовать как представления о нормах). Далее, как и в гипотезе Брауна, утверждается, что индивид склонен рассматривать себя ближе к идеалу по сравнению со своими сверстниками и коллегами.

В ходе обмена мнениями выясняется, что «реалистичность» несколько ближе к «идеалу», чем предполагалось первоначально, и, восстанавливая свою позицию, индивид демонстрирует сдвиг в сторону идеального варианта. Авторы гипотезы получили в ходе исследования данные, косвенно свидетельствующие в пользу ее правильности. Опрос большого числа лиц показал, что в ситуациях, которые ведут к рискованному сдвигу, «идеал» более рискован, чем «реалистичность», а в ситуации, постоянно продуцирующей сдвиг в сторону осторожности, «идеал» ближе к осторожности. Идеальный способ поведения выявлялся в этом исследовании из ответов на вопрос: «Какое решение вызвало бы у вас наибольшее восхищение», а «реалистический» (может, тут тоже не нужны кавычки по аналогии с идеальным?!) без кавычек способ поведения — из ответов на вопрос: «Какое решение, по Вашему мнению, дает большинство Ваших сверстников».

Г. Шредер, пытаясь проверить эту гипотезу при работе с другим материалом, получил помимо сходных с предыдущими более прямые доказательства адекватности «конфликтно-компромиссной модели». После опроса они провели эксперимент по обычной схеме: решение до дискуссии — групповое решение — решение после дискуссии, и обнаружили, что те лица, которые считали себя более близкими к идеалу, проявили тенденцию к сдвигу, в то время как эта тенденция не была обнаружена у тех, кто не считал свое решение отклоняющимся в сторону ценностных стандартов.

Несмотря на значительное различие между гипотезой Р. Брауна и гипотезой Дж. Левинжера и Д. Шниджера, их объединяет то, что решающая роль в объяснении явления отводится механизмам межиндивидуального сравнения. В самом общем виде эту концепцию можно описать так: индивид вырабатывает свое решение проблемы из представления о том, какие решения могут при­нять другие. Иначе говоря, позиции других членов группы являются для индивида системой ориентиров, сообраз­но которым он вырабатывает собственный курс действий. Роль же общения в том, что в ходе обмена мнениями выясняется, что представления о способе действий других не совсем соответствуют действительности и индивид корригирует свое решение, учитывая этот факт.

/…/ Анализ данных о социально-психологических механизмах регуляции групповой активности, проведенный выше, позволяет затронуть несколько общих проблем и прежде всего вопрос о роли общения в осуществлении ценностной регуляции поведения.

В работах ряда психологов приводятся данные о происхождении элементов индивидуального сознания и психики из форм межиндивидуального общения, притом как в онтогенезе, так и в филогенезе. В онтогенезе развитие сознания личности представляется как интернализация (интериоризация) процессов общения, иначе внешний диалог переходит во внутренний монолог и внутреннюю структуру сознания. Развитие индивидуального сознания в филогенезе является процессом дифференциации групповых отношений общения выделением «Я» из «Мы» (здесь в кавычках?!). да

Система представлений о целях совместной деятельно­сти и средствах ее осуществления, складывающаяся в группе, является формой отображения связей и отноше­ний (как внутри групп, так и межгрупповых), устанавливающихся для того, чтобы осуществлять совместную деятельность, и играет роль факторов, направляющих, регулирующих и координирующих действия людей в процессе осуществления групповой деятельности.

Как правило, эти факторы не детерминированы полностью замкнутым на себя «групповым бытием» — совместной деятельностью членов группы, если рассматривать эту деятельность саму по себе, абстрагируясь от отношений этой деятельности к социальной жизни.

Общественная, идеологическая и ценностная системы присутствуют также и в системе общения членов группы, будучи представлены в образовании, которое выполняет функции регуляции совместной деятельности. Группа ото­бражает структуру осуществляемой ею деятельности в формах процессов общения. И в общении же осуществляются функции координации действий членов группы в ходе совместной деятельности.

Координация совместной деятельности может осуществляться не только при помощи прямого общения (непосредственного или опосредованного различными каналами связи); она имеет место и при видимом отсутствии такого общения.

Для обозначения таких форм регуляции деятельности разные авторы вводили разные термины — «групповое сознание», «надсознательное» и т. д. Так, например, М. Г. Ярошевский пишет: «...вторым и старшим Я (тут не будет в кавычках? – цитата Ярошевского в тексте Жукова!) у Ярошевского без кавычек для творческой личности, работающей в его режиме, является научное сообщество, выступающее в функции особого, надличностного субъекта, незримо вершащего свой контроль и суд».

Таким образом, одной из функций общения является актуализация и даже «порождение» при определенных видах общения ценностной формы регуляции поведения людей и создание условий для развертывания такой регуляции и такого поведения.

Анализ экспериментальных данных показывает, что возможны различные механизмы регуляции поведения, соотносимые с ценностями. Являются ли рассмотренные выше механизмы рядоположными или они представляют собой многоуровневое образование, возникшее в ходе появления все новых механизмов, которые подчиняли себе предыдущие?

Изложенные выше данные позволяют сформулировать предположение о существовании по крайней мере трех социально-психологических уровней регуляции поведения с точки зрения участия в них ценностей.

Первый, генетически наиболее ранний, уровень характеризуется отсутствием ценностей в качестве регулятора. Поведение индивида полностью определяется внутригрупповыми факторами, наличием или отсутствием лидера, симпатиями и антипатиями, влиянием большинства на меньшинство и т. д. Явление группового конформизма наблюдается именно на этом уровне. Преобладающие механизмы регуляции: подражание и негативизм, внушение, заражение. Включенность личности в групповую деятельность в этих условиях минимальна. Если каким-либо образом усилить включенность, то картина несколько меняется, например, активное меньшинство может влиять на большинство. Поскольку поведение полностью подчинено внутригрупповым нормам, этот уровень регуляции можно назвать открыто нормативным, а точнее «нормированным».

Второй уровень наблюдается тогда, когда направленность групповой активности такова, что позволяет связать ее с ценностями, а форма организации этой активности способствует включению личности. Ведущим механизмом на этом уровне является механизм социального межиндивидуального сравнения. Индивид принимает решение, ориентируясь, с одной стороны, на свой идеал, а с другой,— на групповую норму. При этом решение чаще всего ближе к воспринимаемой им норме. Этот уровень можно обозначить как нормативно-ценностный.

На третьем уровне решающим становится содержание общения, а не распределение позиций взаимодействую­щих членов группы. Внутригрупповые нормы играют весьма малую роль. Значение группового взаимодействия в том, что оно создает атмосферу, способствующую активной включенности личности, а также мобилизации ресурсов всех членов группы. Каждый имеет возможность взве­сить все «за» и «против» того или иного курса действий, осознать его связь с системой разделяемых личностью ценностей. Это — ценностный уровень регуляции.

Идея о многоуровневой регуляции активности человека не нова для психологии. Она пронизывает всю историю психологии и применяется почти во всех разделах этой науки, начиная от отдельных психических функций и кончая личностью. Достаточно вспомнить три возвышающихся друг над другом «Я» Джемса: материальное, социальное и духовное. Наличие многоуровневости трактуется как следствие напластований генетически поздних образований на более ранние и более примитивные. Эти уровни выделяются либо на основании анализа онтогенеза и патологии (П. Жане), либо филогенеза человека (Б. Ф. Поршнев). Общим для всех теоретических построений является то, что развивающийся индивид постепенно освобождается от влияния непосредственного окружения: вначале от предметного, а затем и от непосредственно социального. Сформировавшаяся социальная личность предстает автономной, регулирующейся на наиболее высоком уровне социальности, который подчиняет себе все остальные. Более низкий уровень регуляции активности (одним из которых является социально-психоло­гический в узком смысле или коллективно-психологический) можно выявить в генезисе или на патологии. Из этого следует тот вывод, что непосредственное социальное окружение может оказать свое воздействие либо только на еще не сформированную личность, либо на деформированную. Что же касается данных об огромном, часто поражающем ум влиянии непосредственного социального окружения на поведение индивида: конформизм, поведение в толпе и т. д., то они объясняются с этих позиций тем, что специфические условия, в которых действует индивид, ведут к снижению уровня регуляции, в таких условиях личность временно «регрессирует». А если это не происходит, то только благодаря тому, что личность сопротивляется воздействиям непосредственного социального окружения, которое оценивается в этом контексте в целом негативно.

\...\

Триандис Г. Культура и социальное поведение. М.: Форум, 2007. С.19-49, 130-155

Нормы

Нормы - это представления о правильном поведении для конкретной группы. Например, предположим, два друга, Билл и Джой, работают на человека, который нанял их за 50 долларов для конкретной работы. Каким образом им следует разделить деньги? В США преимущественно распространена норма эквивалентности, поэтому ответ очевиден: они должны разделить деньги в соответствии с затраченными усилиями в общей работе. Однако в других культурах, вероятно, используются другие нормы. В подавляющем большинстве коллективистских культур общепринятыми нормами являются равенство и потребность.

Например, у пастухов Сардинии принята норма равенства. Перефразируя эту норму, они говорят: «Бог хочет, чтобы у людей все было поровну; если у кого-то оказывается больше, мы у него отбираем (т.е. крадем), чтобы выполнить волю Божью». Норма воровства для перераспределения, конечно, несовместима с итальянским законодательством. Однако пастухи используют ее уже многие века, начав применять задолго до появления Италии как государства.

Аналогичную ситуацию можно обнаружить во многих других культурных группах, где законы государства воспринимаются как нереалистичные или противоречащие традициям. Нэдер приводит несколько примеров - не только Сардинию, где кража скота не считается преступлением, - но и из других культур. Для таких ситуаций существует две нормативные системы: одна включает традиционные нормы, другая - законы государства. Баски, противостоящие Испании, и ирландские республиканцы, противостоящие Британии, - это два из множества исторических примеров подобного рода. Это примеры, когда население не слилось в единую нацию с единой культурой, и такие группы находятся в состоянии «взаимонепонимания» с правительством. Если мы будем помнить, что люди могут иметь дело с двумя или более нормативными системами, то, возможно, лучше поймем поведение меньшинств во время расовых бунтов в США.

\..\ Итак, вернемся к нашим Биллу и Джою, которые должны поделить между собой 50 долларов. Они могут использовать норму равенства. Поскольку Билл и Джой - друзья, почему бы не поделить деньги поровну? Они могут выбрать также норму удовлетворения существующей потребности: родители Билла богаты, и он не очень нуждается в деньгах, а ро­дители Джоя бедные, поэтому ему деньги нужны больше.

Можно использовать и другие принципы распределения. В ряде культур люди уделяют большое внимание тому, «кем является другой человек». Так, например, сын известных родителей, «естественно», должен получить большую часть от 50 долларов. В других культурах обращают внимание на достижения и достоинства людей, на их способности и целеустремленность. Там можно договориться, что тот, у кого способности лучше, получает большую долю; или решить - тот, кто прикладывал заведомо больше усилий (даже если его конечный результат не так высок), должен и получить больше. В иных культурах может учитываться спрос и предложение на рынке труда. И друг, у которого недостаточно навыков в предложенной работе, должен получить меньшую долю. Кроме того, есть культуры, где основное внимание уделяется общему благополучию. Если интересы общего блага требуют эквивалентного распределения 50 долларов поровну, нет никакой проблемы - это отлично. В большинстве культур очень важно взаимодействие. Если Билл оказал поддержку Джою (отдал ему предпочтение), это повлияет на распределение 50 долларов. Наконец, можно установить норму, что никто не должен получить меньше определенной доли, безотносительно к вкладу и другим факторам, поскольку получение меньшей доли - это явная несправедливость. Короче говоря, то, что является справедливым в одной культуре, может оказаться не таковым в другой.

\...\

В литературе по социологии выделяются типы норм. Во-первых, есть народные обычаи, свойственные определенной социальной группе (нравы), такие как специфические способы что-то делать (например, организовывать воскресные фермерские распродажи-ярмарки на главной площади). Во-вторых, есть общенациональные обычаи, т.е. общепринятые способы что-то делать в обществе (например, просить руки женщины). В-третьих, существуют запреты (табу) на определенные виды поведения (например, есть свинину). Наконец, есть законы, которые вводятся государственной властью или иными выборными органами.

Нормы необходимы для контроля поведения. Они выполняют ту же функцию, что и дороги для транспорта. Не будь дорог, люди ездили бы где захочется и где вообще может проехать машина. Дороги обеспечи­вают безопасность и движение по правилам.

Роли

Роль - это норма, включающая совокупность предписаний должного поведения человека, занимающего определенную позицию в социальной системе (например, отец в семье). Но как действительно ведут себя отцы в семьях?

Исследования подобного рода показали, что, например, глубина и близость ролевых отношений «муж-жена» выше в индивидуалистических культурах. А в коллективистских (все верно? Не должно быть: коллективистических и индивидуалистических или коллективистских и индивидуалистских - см. в ниже – так есть один раз! (везде ниже так, как здесь!)) в тексте источника – коллективистских, лучше сделать коллективистических – так чаще встречается в отечественных текстах культурах сильнее близость отношений «родитель-ребенок». Вот одно интересное наблюдение (сделанное благодаря передаче по ТВ): американцу вьетнамского происхождения, сыну американского солдата и вьетнамки, было разрешено эмигрировать в США. Разрешение давало возможность взять с собой либо мать, либо жену и ребенка. Он выбрал мать, подтвердив тем самым обусловленную культурой связь «родители-дети», существующую в коллективистских культурах. Позднее ему удалось добиться от правительства разрешения на въезд для жены с ребенком. Чиновники США, будучи продуктом американской культуры, более благосклонно приняли просьбу о воссоединении с женой и сыном, чем если бы дело касалось матери.

/…/ В работе, изучавшей сравнительное доминирование ролей в Индонезии и США (1984), было выявлено, что наиболее значимые элементы ролевых отношений в Индонезии отражали подчинение властям, а наиболее значимые элементы ролевых отношений в США были связаны с получением удовольствия. Эти результаты соответствуют различиям между коллективизмом-индивидуализмом: Индонезия - страна с коллективистским типом культуры, и уважение к властям - важный элемент восприятия ролей; Соединенные Штаты - это культура индивидуалистическая, и «получение удовольствия» - значимая ценность, это можно использовать при анализе других ролевых взаимоотношений. В одном из сравнительных исследований восприятия ролей в Греции и Иллинойсе анализировался перечень из 100 ролей и 120 видов поведения, связанных с этими ролями. Возможные типы социального поведения, проявляющиеся в каждой культуре, были выделены на основе контент-анализа греческих и американских письменных текстов (романов, новостей). Ранжирование ролей по поведенческим шкалам и факторный анализ велись методом семантического дифференциала, описанным выше. В каждой культуре ролевые дифференциалы разрабатывались независимо друг от друга. \...\