«Устройство» знака

Кратко рассмотрев несколько классификаций знаков, мы выяснили, что основное различие заключается между языковыми и неязыковыми знаками. «Устройство» языкового знака интересовало еще античных философов, в частности, стоиков, которые полагали, что знак состоит из трех компонентов – обозначаемого, обозначающего и объекта. Обозначающее – это звук, например, Дион; обозначаемое – это предмет, выражаемый звуком, который мы постигаем своим рассудком, как уже ранее существующий, а варвары не воспринимают, хотя и слышат звук; объект – внешний субстрат, например, сам Дион. Из них две вещи телесны, именно звук и объект, одна бестелесна, именно обозначаемая вещь [2, с. 74].

На самом деле стоики говорят о четырех компонентах. Под звуком, который «варвары не воспринимают», хотя и слышат, стоики понимали то, что Соссюр позднее назвал звуковым образом слова, или означающим. Оно тоже бестелесно.

Таким образом, компонентный состав знака Ю.А. Левицкий представляет в виде следующей схемы [39, c. 46]:

Пр₁ →[ обозначающее ↔ обозначаемое ]←Пр₂

Пр₁ и Пр₂ – материальные вещи. Первая вещь – это звук, а вторая – это обозначаемый объект. Обозначаемое и обозначающее есть «бестелесные», идеальные вещи. Обозначающее это «непонятный варварам звук», а обозначаемое есть предмет, постигаемый разумом.

Заключенные в скобках компоненты представляют собой внутреннюю, «психическую» часть знака, которую описал Соссюр. Без этой части невозможно никакое понимание знака.

Знак, таким образом, всегда находится внутри человеческого мозга, в сознании. Внешние элементы – экспонент знака (Пр₁) и предмет обозначения (Пр₂) «подключаются» в речи – в процессе означивания.

Процесс означивания и семиозиса

Естественный человеческий язык является прототипом всех знаковых систем. Поскольку знак всегда замещает некоторую вещь, общим принципом всех знаков и знаковых систем в целом является процесс означивания.

Прежде чем приступить к описанию означивания, необходимо остановиться на такой черте языкового знака, как произвольность. Впервые эту мысль высказал Ф. де Соссюр (61, c.100). Это означает, что означающее немотивированно по отношению к конкретному означающему. Например, звукосочетание jama в русском языке означает углубление в земле, а в японском, наоборот, возвышение, гору.

Данный тезис о произвольности знака многократно подвергался критике. Так, Э. Бенвенист считал, что принцип произвольности применим не к отношению означаемое-означающее, а к отношению знака в целом к предмету [8, с.93]. В целом, положение о произвольности языкового знака является слишком категоричным. Стоит скорее говорить об определенной степени этой произвольности. В любом случае, однажды закрепленное значение в дальнейшем становится обязательным к употреблению [39]. Так, корову никто не станет называть козой.

Мы уже отмечали, цитируя выше Э. Бенвениста, что знак непременно должен входить в некую систему, и что различия между знаками устанавливаются на основании сравнения разных систем.

Системность – это общее свойство всех знаков. В простейшей системе знак противопоставляется его отсутствию – нулевому знаку. Нагляднее всего это видно в двоичном коде: 1-0; включено-выключено. Кроме того, знак должен быть обусловлен неким соглашением, знак должен быть конвенциональным.

Знак, таким образом, обладает определенной спецификой. Благодаря своей системности и конвенциональности языковой знак претерпевает процесс означивания, то есть когда за ним закрепляется определенное значение.

Э. Бенвенист перечислил три принципа знаковых систем:

1. Неизбыточность. Нельзя сказать одно и то же с помощью разных систем.

2. Взаимообратимость. Любое сообщение, закодированное при помощи знаков одной системы, может быть перекодировано в другую знаковую систему.

3. Интерпретация. Любую знаковую систему можно интерпретировать, то есть установить отношение интерпретирующей системы к интерпретируемой.[8, с. 87].

Согласно Бенвенисту, естественный язык есть система вне остальных знаковых систем, все они являются подсистемами относительно языка, так как все они интерпретируются через язык. И музыкальное произведение, и картина, и танец, и пантомима так или иначе сводится к языку, описывается им и объясняется. Бенвенист считает, что это происходит благодаря двойному означиванию, происходящему в языке – семиотическому и семантическому. Семиотическое присуще языковому знаку и придает ему статус цельной единицы. Это знак сам по себе (кот-пес; кот-кол). Семантическое – это общий смысл, складывающийся из смыслов разрозненных элементов. «Знак должен быть узнан (семиотическое), речь – понятна (семантическое)» [8, с. 88].

Однако означивание – лишь одна сторона существования знака. Другая его сторона – это его функционирование, которое происходит в определенной ситуации. Процесс или ситуация, в которой знак функционирует, называется семиозис.

Процесс семиозиса по традиции, восходящей к античным философам, включает четыре элемента:

1) то, что выступает в качестве знака,

2) то, на что указывает знак,

3) воздействие, знака на воспринимающего,

4) человек, воспринимающий и осмысливающий данный знак.

Эти компоненты называются соответственно знаковым средством, десигнатом, интерпретантой и интерпретатором.

Самым важным и, более того, необходимым компонентом знаковой ситуации, или семиозиса, является интерпретатор – человек, который воспринимает и анализирует знак. Во время этого процесса интерпретатор соотносит, «накладывает» тот идеальный образ знака, который есть у него в сознании, на воспринимаемый объект и при совпадении опознает этот знак. Так, клякса не совпадает с образом буквы, поэтому не воспринимается как знак, если, конечно, нет договоренности, что кляксу в рукописи следует воспринимать не как шум, а именно как знак.