Тема 4. Санкт-Петербург в современной литературе

Каждый город — это вариант мифологической системы, это объяснение мира, которое можно передать и в словесно выра­женном тексте. А город есть визуально выраженный текст.

Курганов Е. Мифология города и художественный текст // Курганов Е. Анекдот. Символ. Миф: этюды по теории литерату­ры. — СПб._у 2002

Наряду с целостными и глубокими характеристиками Петер­бурга, создающими особую идею Петрова города, в нашей лите­ратуре возникают отдельные образы, свидетельствующие об обо­стрившемся интересе к Петербургу как таковому, вне системы сложных построений и мистических ингуиции.

Анциферов П. Непостижимый город. — СПб., 1997

В силу своей метафизической фундаментальности Петербург неподвластен времени. Он выражает саму сущность культуры как бытия на грани вечности, как прорыва в сферу абсолютного,

прорыва, нашедшего для себя предельно адекватную форму вы­ражения, не порывающего с историческим временем, но господ­ствующего над ним, покоряющего время.

Евлампиев И. На грани вечности: метафизические основания культуры и ее судьба // Метафизика Петербурга. — СПб., 1993

Нет другого места в России, где бы воображение отрывалось с такой легкостью от действительности: русская литература воз­никла с появлением Петербурга.

Бродский И. Путеводитель по переименованному городу // Бродский И. Собр. соч. в 4 тт. — СПб., 1997

К Петербургу так и относятся — как к живому существу. «Город спал. Город был неподвижен. Город молчал».

Стрижак О. Мальчик (роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках). — Л., 1993

Уже природа петербургской архитектуры — уникальная вы­держанность огромных ансамблей, не распадающаяся, как в го­родах с длительной историей, на участки разновременной за­стройки, создает ощущение декорации.

Лотман Ю. Символика Петербурга и проблемы семиотики го­рода // Радуга. 1991. № 2

Жил когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на свете. Ею правили существа, которых по всем челове­ческим меркам следовало назвать выродками. Чего, однако, не произошло. И был город. Самый красивый город на свете. С ог­ромной серой рекой, повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо — над ней самой. Вдоль реки стояли вели­колепные дворцы с такими изысканно-прекрасными фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала существовать.

Бродский И. Меньше единицы // Бродский И. Собр. соч. в 4 тт. — СПб., 1997

Петербургский миф — петербургский текст — не дан раз и навсегда, он принципиально не окончен, неокончателен; его на­ращивает история, его трансформирует не только постоянно ме-

няющаяся культурная ситуация, но и каждый хотя бы в чем-то новый взгляд, новое слово о нем.

Барзах А. Изгнание знака // Метафизика Петербурга. — СПб., 1993

Этот город — испытание России и личности. Петербург — порождение русского самосознания и, как это ни парадоксально звучит, — «самый русский город». Мир Петербурга замкнут в че­ловеке, а человек замкнут в себе, в чахоточной лихорадке, отча­янной рефлексии поиска смысла существования и — духовного самоуничтожения. Петербург — место, если не центр, поединка космических сил в человеческой душе.

Тульчинский Г. Город-испытание // Метафизика Петербур­га. - СПб., 1993

Город был моим старым другом, и он все время чем-то поти­хоньку-полегоньку помогал мне. Он не вмешивался в мои печа­ли — он молча брал их на себя.

Шефнер В. Сестра печали. — СПб., 1995

Формирование того, что теперь называют Петербургским текстом, было одним из наиболее весомых вкладов русской ли­тературы в неосферическое творчество. Петербургский текст — мощное полифоническое пространство, в вибрациях которого уже давно слышались тревожные синкопы русской истории и леденящие душу «злые» шумы времени... Петербург может ока­заться нашим ближайшим и надежнейшим ресурсом, если толь­ко мы окажемся достойными того вечного и благого в нем, что было открыто нам Петербургским текстом.

Топоров В. Петербургский текст русской литературы // Ме­тафизика Петербурга. — СПб., 1993

Начнем с того, что на болоте вообще лучше не строить. Но если уж так пришлось (или приспичило?), то строить надо в со­ответствии с этим болотом. И потому все эти шпили, иглы, до- небесные купола можно рассматривать только как упрямство, желание сделать все поперек. В описываемые времена еще очень любили слово «наперекор». «Наперекор стихии» говорили, имея в виду под стихией природу. Но ведь от того же корня, что «на­перекор», и другое словечко — «перекореживать». Вот и полу­чился город со странным нерусским названием «Санкт-Петер­бург», поправленный потом на «Петроград», а позднее вольно (совсем уж вольно!) переделанный в «Ленинград» — перекоре­женный город с претензией казаться чудом гармонии.

Юрский С. Апология 60-х // Знамя. 2000. № 5

Холодный и нищий Ленинград, между тем, был переполняем смыслами и мифами — но ни о чем не мог сказать. Он боялся высказаться.

Кривулин В. Охота на мамонта // Дружба народов. 1993. №3—4

Шел дождь, и я подумал: вот она, петербургская литератур­ная традиция. Вся эта хваленая «школа» есть сплошное описа­ние дурной погоды. Весь «матовый блеск ее стиля» — асфальт после дождя.

Довлатов С. Заповедник. — СПб., 2001

...Петербург не нуждается в людях. Это заложено при рожде­нии в «дух города». Его создатель ни минуты не думал о том, хо­рошо ли, удобно ли, счастливо ли будут жить люди в новой сто­лице. Петербуржец почти триста лет живет внутри таинственно­го кристалла исторического и метафизического бытия, который превышает его и никоим образом не измеряется его нуждами, чаяниями, мечтами и стремлениями. Будь то воля Провидения, дьявольское коварство или бюрократический кафкианский мо­рок — всегда найдется нечто, роковым грозным образом вися­щее над судьбой петербуржца. Жизнь в Петербурге — это не просто жизнь, но жизнь плюс-минус нечто, то слишком заман­чивая, то вовсе лишенная приманки, то исполненная мгнове­ниями высшей гармонии, то низринутая в пошлейший бессмыс­ленный ужас.

Москвина Т. «Любитель Петербурга» // Похвала плохому шо­коладу. — СПб., 2002