199

РОСТОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ЧЕРЮКИНА ГУЗЕЛЬ ЛЕОНИДОВНА

РОМАНЫ «ПЯТИКНИЖИЯ» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО

И ОТКРОВЕНИЕ СВЯТОГО ИОАННА БОГОСЛОВА

Специальность 10.01.01 – русская литература

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Научный руководитель –

доктор филологических наук,

профессор В.Н. Белопольский

РОСТОВ-НА-ДОНУ

- 2001 -

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ:

ВВЕДЕНИЕ …………………………………………………………………….. 3

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВЛИЯНИЕ ОТКРОВЕНИЯ СВЯТОГО ИОАННА БОГОСЛОВА НА МОТИВНУЮ СТРУКТУРУ РОМАНОВ «ПЯТИКНИЖИЯ» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО ……..……………………………………….……… 34

ГЛАВА ВТОРАЯ. АПОКАЛИПТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ В РОМАНАХ ПОЗДНЕГО ПЕРИОДА ТВОРЧЕСТВА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО ……….. 83

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КОМПОЗИЦИОННЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПОЗДНИХ РОМАНОВ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО В СВЕТЕ ВЛИЯНИЯ АПОКАЛИПСИСА ……. 135

Заключение ……………………………………………………….……. 171

ИСТОЧНИКИ. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ……………………………. 175

Введение

Трудно переоценить масштаб фигуры Ф.М. Достоевского и значение его творчества в истории мировой литературы. Вряд ли можно назвать другого писателя, чьи произведения вызывали бы такой устойчивый интерес исследователей, включая его современников. За сто пятьдесят лет в мировой гуманитарной науке сформировался колоссальный исследовательский пласт, называемый достоеведением. В то же время творчество гениального художника-мыслителя продолжает оставаться неисчерпаемым источником научного поиска и открытий для литературоведов, философов, психологов, социологов. Уникальность творчества Достоевского заключается в том, что его творения, по определению Г.М. Фридлендера, - «огромный культурно-исторический синтез не только в том смысле, что создатель их поставил перед собой задачу «перерыть» в них все вопросы исторического прошлого, настоящего и будущего России и человечества, но и в том, что они представляют собой единственный в своем роде, предельно емкий, энциклопедический по охвату материала синтез разнообразных общественно-литературных и культурно-исторических традиций» [243, 18]^*. Широта поставленных проблем и глубина их осмысления в творчестве придают произведениям Достоевского максимальный универсализм, позволяющий исследователям вновь и вновь обращаться к его наследию и находить ответы на самые животрепещущие вопросы современности.

В ряду фундаментальных исследований творчества Достоевского, которые во многом стали опорными для последующего литературоведения и утвердили определенную традицию в нем, выделяются, в первую очередь, работы М.М. Бахтина [19], Л.П. Гроссмана [68; 69], В.И. Иванова [106], Г.М. Фридлендера [244], Б.М. Энгельгардта [270].

Весомый вклад в отечественное достоеведение внесли такие известные исследователи, как В.Е. Ветловская [48], В.Н. Захаров [99], Ю.Ф. Карякин [113], В.Я. Кирпотин [121; 122] Р.Я. Назиров [159], О.Н. Осмоловский [170], Л.И. Сараскина [192; 193], Ю.И. Селезнев [197; 198], Ю.А. Туниманов [229; 230], и мн.др.

Особый интерес представляют работы, посвященные вопросам генезиса, связей и преемственности творчества писателя. В них раскрывается широкий литературно-философский контекст, без учета которого невозможно полноценное представление о специфике творчества Достоевского, о том, что питает страницы его произведений и какое место они занимают в историко-культурной перспективе. В числе таких исследований необходимо назвать работы В.Н. Белопольского [26; 27], А.М. Буланова[37; 39], Г.А. Бялого [44], Я.Э. Голосовкера [67], В.А. Котельникова [125], Г.Б. Курлядской [133], В.А. Михнюкевича [154] и др.

Невозможно обойти вниманием и не указать на ценность исследований в области поэтики произведений Достоевского таких ученых, как Р.Я.Клейман[123], Е.М. Мелетинский [146; 147], В.Н. Топоров [225], П.Х. Тороп [226; 227].

К сожалению, границы работы не позволяют даже перечислить большинство монографий и статей, посвященных отдельным произведениям писателя, а также биографическим исследованиям. Весь этот опыт мы с благодарностью восприняли и постарались учесть в своей диссертационной работе.

Тема предлагаемой диссертационной работы - «Романы «пятикнижия» Ф.М. Достоевского и Откровение святого Иоанна Богослова». С одной стороны, она лежит в русле сложившейся еще при жизни писателя традиции включения его творчества в контекст православной культуры, с другой стороны, заявляется как малоисследованная в рамках литературоведческого анализа. Актуальность нашей работы вытекает не только из неослабевающего интереса к творчеству Достоевского как религиозного писателя, но и из необходимости выявления степени влияния заключительной книги Библии на поэтику поздних романов писателя на формально-содержательном уровне. До сих пор, насколько нам известно, специальных исследований по обозначенной проблеме не существует, хотя во многих работах, которые будут указаны в дальнейшем, есть ценные наблюдения и находки. Вопрос о влиянии текста Апокалипсиса Иоанна на структурные особенности художественных текстов Достоевского не затрагивался вовсе. Это дает основание утверждать, что тема нашей работы является не только актуальной, но и перспективной, ибо связи романов Достоевского с библейским текстом столь глубоки и многосторонни, что поле деятельности в этом направлении всегда остается необозримым.

В своей статье «Русская литература и христианство» В.Н. Захаров выдвигает в качестве основополагающего следующий тезис: «За последнее столетие много сказано о своеобразии русской литературы, но не сказано убедительно главное: русская литература была христианской» [97, 5]. Разделяя мнение В.Н. Захарова, справедливости ради мы все же должны сказать, что Достоевскому в этом отношении «повезло» больше, чем другим русским писателям. Как мы уже говорили, еще при жизни художника его религиозные взгляды стали объектом пристального внимания философов, богословов, литературоведов, критиков. Современные исследователи творчества Достоевского имеют в своем активе богатейшее наследие русской мысли, представленной работами таких философов, как Н.А. Бердяев[30; 31], С.Н. Булгаков[188], К.Н. Леонтьев [138], Н.О. Лосский [140], В.С. Соловьев [208], Д.С. Мережковский [149; 150], В.В. Розанов [188] и др. Живая, неразрывная связь творчества Достоевского с религиозным сознанием стала предметом осмысления во многих статьях и монографиях, вошедших в сокровищницу отечественной классики.

Сегодня очевиден рост интереса со стороны исследователей к проблемам творчества писателя, связанным с его религиозными взглядами, которые не только стали основой идейного содержания его произведений, но и нашли свое выражение в их повествовательной структуре. Об этом свидетельствует обширный ряд монографий, диссертационных работ, сборников научных статей, посвященных проблеме религиозных исканий художника с учетом прямой апелляции к тексту Священного Писания, выхода к пониманию и толкованию общечеловеческих нравственно-этических проблем через Слово Божие. Как пишет С.В. Голова, «культурообразующим в художественном мире Достоевского является только христианство. <…> Христианское мировоззрение Достоевского – это вовсе не собственная новая конфессия, это традиционное учение, совпавшее с дальнейшим развитием христианских идей последующими богословами» [66, 74]. Осмысление этого феномена всегда было и остается одним из важнейших и благодатнейших аспектов для литературоведов. Отрадно отметить, что последнее десятилетие ознаменовано активным заполнением «ниши», пустовавшей долгие годы. Исследования творчества Достоевского последних лет обращают на себя внимание прежде всего акцентацией в сторону связи творчества писателя с православно-христианской культурой, с текстом Священного Писания. Предлагаем краткий обзор некоторых из обширного круга работ, в той или иной мере связанных с обозначенной проблемой.

Несмотря на определенные трудности в освещении обозначенной проблемы в советский период, в некоторых литературоведческих работах мы обнаружили прямое обращение исследователей к вопросу связи творчества Ф.М. Достоевского с Апокалипсисом. Мы обратили внимание на статью В.Я. Кирпотина «Всадник на коне вороном» (Мир в романе «Идиот»)», которая вошла в его книгу «Мир Достоевского» [121, 22-63], и главу «Нечто из Апокалипсиса» из книги Ю.И. Селезнева «В мире Достоевского» [197, 176-237].

Излишняя идеологизированность и тенденциозность статьи В.Я. Кирпотина обуславливают спорность многих положений, но ни в коей мере не умаляют достоинств работы в целом. Автор высказывает ряд весьма ценных мыслей, которые мы попытаемся развить в дальнейшем. Говоря о силе и слабости творчества писателя, исследователь констатирует: «Достоевский нашел в Апокалипсисе стержневой образ, давший ему возможность объединить в одну цельную художественную и в то же время историко-философскую картину последовательные звенья романа «Идиот» [121, 29]. Зачастую вызывают сомнение, а иногда откровенный протест некоторые оценки автора статьи, пытающегося «втиснуть» творчество писателя в рамки политэкономии и по-своему трактовать символы, представленные в Откровении. Например: «В Апокалипсисе же и в «Идиоте» мера обозначает только количество, только деньги, только цену. В Апокалипсисе выражена тоска по разрушившемуся или разрушающемуся застойному, спокойному и понятному натуральному хозяйству, в котором нет товаров, нет денег и в котором вещи ценятся только по их потребительскому назначению» [121, 32]. Конечно, сегодня проще открыто рассуждать об истинных ценностях бытия, и все же отдельные высказывания В.Я. Кирпотина звучат, на наш взгляд, слишком категорично: «В «тайну», где лежит последний секрет обогащения и обнищания, в сферу эксплуатации, производства прибавочной стоимости ни Достоевский, ни его герои не проникают. Теоретически их политико-экономические взгляды ненамного ушли вперед от Библии, от Евангелия» [121, 29]. Размышляя об общечеловеческих идеалах, автор статьи пытается привлечь Достоевского в качестве своего союзника, но фактически делает его же своим оппонентом: «Потусторонние, метафизические утопические цели не реализуемы. «Царство божие на земле», «рай на земле», конечная гармония, с установлением которой «времени больше не будет» – слова Апокалипсиса, повторенные в «Идиоте», - неосуществимы, да и не нужны» [121, 62].

Обращаясь к статье В.Я. Кирпотина, мы не задавались целью развенчать те или иные убеждения. Нас интересует в первую очередь факт освещения проблемы связи творчества Достоевского с Откровением Иоанна и исследовательского опыта анализа системы художественных образов-персонажей в свете этой проблемы.

Более плодотворным видится подход Ю.И. Селезнева, максимально расширяющего культурно-исторический контекст творчества писателя и в связи с этим снимающего идеологические ограничения в процессе анализа художественных текстов. Рассматривая проблематику творчества Достоевского в связи с Апокалипсисом, исследователь высказывает очень ценную мысль: «Сложный, противоречивый, а вместе с тем и монументальный мир произведений Достоевского, писателя-мыслителя, осуществляет себя и осмысляется нами не только на идейно-тематическом уровне, но отражен в каждом художественном компоненте его произведений, в том числе и в слове, в самом построении достоевской фразы. Потому что Достоевский принадлежит к тем истинным художникам, каждый элемент творчества которых заключает в себе и общие законы их творчества» [197, 184]. Ю.И. Селезневым привлекается обширный художественный и библейский материал, что, с одной стороны, формирует более четкое общее представление о религиозности писателя, отразившейся в его творчестве, а с другой стороны, лишает исследователя возможности прямого сопоставления художественных текстов с апокалиптическим. Однако несомненной заслугой автора является то, что он сумел выявить и сформулировать основные закономерности творчества писателя в целом, которые обусловлены неразрывной связью художественных произведений с сакральным текстом: «Достоевский <…> умел по-своему читать Библию и Апокалипсис и в туманной символике древних книг, обожествивших определенный опыт и определенный тип сознания, пытался угадывать истоки многих из современных ему, уже вполне реальных событий. И в присущей его художественному видению библейской и евангелической символике романов Достоевский не мифологизировал и не мистифицировал реальную действительность, но, напротив, - и в самой мистике древних мифов открывал реальные истоки двух противоборствующих сознаний, мироотношений, идеологий. В пророчествах Апокалипсиса слышал предупреждение о грядущем смешении понятий о ценностях добра и зла, красоты и безобразия» [197, 224-225].

Приступая к обзору современных исследовательских работ, посвященных творчеству Ф.М. Достоевского, мы хотели бы заострить внимание на двух моментах: во-первых, в литературоведении четко обозначилась тенденция связывать творчество Ф.М. Достоевского с его религиозным мировоззрением, во-вторых, наибольший интерес исследователей вызывают произведения позднего периода, в частности, романы «пятикнижия», что еще раз свидетельствует об актуальности рассматриваемой нами проблемы. Закономерно, что самым популярным в этом отношении стал роман «Бесы», изучению которого посвящен ряд монографий и диссертационных работ. Столь живой интерес к роману вызван прежде всего тем, что многие годы он оставался под негласным запретом и был почти недоступен для широкого круга читателей. А ведь этот роман является неотъемлемым звеном в системе «пятикнижия» на пути постижения общей концепции человека и мира в творчестве Ф.М. Достоевского.

Среди работ о «Бесах» особое место занимают две монографии Л.И. Сараскиной – «Бесы» – роман-предупреждение» и «Ф. Достоевский. Одоление демонов», - которые представляют собой глубокое исследование романа не только с точки зрения текстуального анализа, но и фактографического изложения. Задача, которую ставит перед собой исследовательница, обусловила вполне конкретное направление ее работы в целом: «После первого прочтения «Бесов» – в координатах сиюминутного и злободневного, а значит, с позиции политических и социальных катаклизмов – должно последовать постижение «Бесов» в координатах вечности, как ее понимал Достоевский, - с позиции христианского закона» [192, 5].

Этому же роману посвящены монографии К.А. Степаняна «Достоевский и язычество (какие пророчества Достоевского мы не услышали и почему?)» [211] и К.А. Баршта «Повесть безвременных лет», в которой исследователь утверждает, что «внерелигиозной литературы Достоевский не признавал, считая любое письменное слово, и особенно «художественное слово» – продолжением и развитием того Слова, которое заповедано человечеству Богом…» [17, 4]. В этом же ряду следует назвать одну из последних исследовательских работ – кандидатскую диссертацию Р.Л. Шмаракова «Символический подтекст романа Достоевского «Бесы»[263].

«Новое прочтение» творческого наследия Достоевского дало исследователям неисчерпаемые возможности в открытии неизученных пластов художественных текстов, в обнаружении и осмыслении глубинных идей его творений. Настоящим событием в литературоведении можно назвать выход нескольких сборников научных статей, связанных с христианской традицией в литературе, в которые вошли и материалы исследований творчества Ф.М. Достоевского. К большинству из них мы будем апеллировать в своей дальнейшей работе и поэтому считаем излишним обзор всех статей в истории вопроса. Ограничимся лишь указанием на них в составе называемых сборников: 1) «Евангельский текст в русской литературе ХVIII-ХIХ веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр», изданный в 1994 году в Петрозаводске под редакцией В.Н. Захарова [97; 101; 167]; 2) «Христианство и русская литература», вышедший в том же году в Санкт-Петербурге под редакцией В.А. Котельникова [38; 125]; 3) «Русская литература ХIХ века и христианство», изданный в Москве в 1997 году под редакцией В.И. Кулешова [6; 12; 65; 66; 91; 133; 182; 202; 214]. Все названные сборники являются авторитетным и убедительным свидетельством необходимости глубокого изучения художественных произведений с учетом неразрывности их связи с христианской историей и культурой, с пониманием колоссального влияния сакрального библейского текста на поэтику творчества русских писателей, в частности Ф.М. Достоевского.

Необходимо отметить, что религиозные аспекты творчества Достоевского затрагиваются не только в названных монографиях и сборниках статей. В своей книге «Творчество Ф.М. Достоевского и народная религиозная культура» А.П. Власкин, обращаясь к произведениям писателя, совершенно справедливо усматривает «религиозный подтекст его творческих исканий», но при этом добавляет, что «религиозные искания Достоевского не являются преимущественным объектом внимания в настоящей работе. Они требуют специальных исследований, поскольку сложны и многосторонни» [52, 13]. Со многими положениями работы А.П. Власкина перекликается монография В.А. Михнюкевича «Русский фольклор в художественной системе Ф.М. Достоевского» [154], включающая главу «Мотивы народного христианства в романе «о русском Христе». Но и в этой книге связь творчества Ф.М. Достоевского с христианским каноном обозначена лишь декларативно.

Подобной декларативностью (относительно нашей проблемы) отличается и большинство диссертационных работ последних лет, что ни в коей мере не умаляет их литературоведческой ценности [34; 49; 50; 51; 81; 95; 105; 164; 173; 221; 228; 240; 254]. Речь идет о том, что к какой бы проблеме ни обращались исследователи творчества Достоевского, глубокое и целостное ее освещение становится возможным лишь при учете религиозного миропонимания писателя. Так, например, Е.А. Трофимов в автореферате диссертационной работы «Творчество Ф.М. Достоевского 1860-х годов (онтопоэтический аспект)» одной из основных ставит задачу «заявить последовательно и основательно о Достоевском как о религиозном авторе, обнаружить «вживление» христианских смыслов в ткань текстов его произведений» [228, 3]. Приведенный тезис во многом отражает суть большинства диссертационных работ последних лет, в которых исследователи, изменяя угол зрения на творчество Достоевского, сходятся в одном: внутренняя этика Достоевского-художника зиждется на глубокой религиозности самого писателя, что обусловило и поэтику его произведений. В ряду этих исследований укажем на работы В.Г. Безносова [22], А.Б. Галкина [58], Ю.Ю. Гафаровой [61], А.Б. Криницына [128], И.В. Кузнецовой [130], О.Г. Панаэтова [171], Д.И. Раскина [184], Н.В. Серебренникова [203], В.С. Сизова [204], С.М. Телегина [219], А.П. Тусичишного [233], Н.Ю. Тяпугиной [235], М.В. Хоревой [250], Д.М. Шевцовой [260]. Особую ценность для нас представляют работы, в которых художественные тексты произведений Достоевского анализируются исследователями в непосредственной связи с библейским текстом. Например, Д.М. Шевцова заявляет темой своего исследования «Функционирование библейских эпиграфов в художественной структуре романов Л.Н. Толстого («Анна Каренина», «Воскресение» и Ф.М. Достоевского («Братья Карамазовы»). Выявление связей художественного и сакрального текстов позволяют автору глубже проанализировать итоговый роман Ф.М. Достоевского и открыть сакральные смыслы в самом произведении. На основе анализа исследовательница делает вывод: «Своеобразие стиля Достоевского заключается в том, что реальные сцены, эпизоды, вставные новеллы <…> приобретают символическое значение, являясь отражением и выражением библейских истин, заявленных еще в эпиграфе к роману» [260, 17].

Оригинальная концепция религиозного миропонимания Ф.М. Достоевского представлена в докторской диссертации В.В. Борисовой «Национальное и религиозное в творчестве Ф.М. Достоевского (проблемы этно-конфессионального синтеза)» [35] (этой же проблеме посвящена монография исследовательницы [36]). В своей работе автор затрагивает ряд актуальных общечеловеческих проблем, связанных с сосуществованием различных конфессий в едином континууме, что в полной мере отразилось в творчестве и публицистике Ф.М. Достоевского. Исследование В.В. Борисовой лежит в русле традиционной полемики о русской идее, об исторических судьбах России, которая, по ее мнению, призвана сосредоточить в себе общечеловеческое, экуменистическое начало.

И все же, на наш взгляд, правы исследователи, утверждающие, что Достоевский - православный писатель. Другое дело, что именно в православии, в его соборности, писатель увидел силу, способную не только объединить, но и спасти все человечество от гибели. Именно эту мысль подчеркивает В.Н. Белопольский в своей статье «Достоевский и православие». Сравнивая творчество Достоевского и представителей «натуральной школы», автор статьи указывает на основную ценность творческого метода писателя: «У Достоевского принципиально иной, христианский подход к человеку. Его герой свободен, внутренне автономен, способен преодолеть внешние обстоятельства» [26, 87].

Нельзя обойти вниманием труд М.М. Дунаева «Православие и русская литература», где одна из статей посвящена творчеству Ф.М. Достоевского[83]. Обстоятельно, аргументированно и убедительно исследователь доказывает, что православие стало для Достоевского не только мерилом общечеловеческих ценностей, но и непосредственным источником его мировоззренческих идей, в полной мере отразившихся в мире его художественных произведений.

Как мы видим, интерес к религиозным аспектам творчества Ф.М. Достоевского не только не ослабевает, но и возрастает с каждым днем. В то же время остается недостаточно освещенной проблема влияния канонического библейского текста на поэтику произведений Ф.М. Достоевского. В одной из своих статей В. Ляху утверждает: «Сегодня не вызывает сомнения тот факт, что Библия оказала влияние на формирование религиозно-философских и эстетических взглядов Достоевского. <…> Священное Писание становится точкой отсчета в его художественном творчестве. Писатель с неизменным постоянством осваивает тот пласт духовной библейской культуры, который определил его мировоззрение и придал его обостренному художественному видению новое достоинство» [143, 130]. Нужно отметить, что статья В. Ляху является серьезной заявкой на постановку проблемы, но само исследование, к сожалению, не получает дальнейшего развития. Мы имеем возможность, взяв на вооружение основные тезисы статьи, осветить в своей диссертационной работе часть проблемы. Под словом «часть» мы имеем в виду то, что предметом нашего внимания станет не весь библейский текст, а только книга Откровения святого Иоанна Богослова.

Нужно сказать, что вопрос о влиянии Апокалипсиса на поэтику произведений Достоевского также поднимался в научной литературе последних лет, но, к сожалению, так и остался без подробного исследовательского комментария. Мы можем назвать лишь две небольшие работы, тесно связанные с основной проблемой нашего исследования. Это статья Ю.Ф. Карякина «Достоевский и Апокалипсис», в которой автор дает четкое определение соотношению поздних произведений писателя и заключительной книги Библии: «Апокалипсис Достоевского <…> самым непосредственным, неразрывным и глубочайшим образом связан с отношением к Апокалипсису святого Иоанна Богослова» [112, 8]. Основной тезис статьи Ф.Б. Тарасова «Апокалипсис в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» созвучен заявлению Ю.Ф. Карякина: «Апокалиптизм – одна из основополагающих черт творчества Достоевского. Его произведения пронизаны апокалиптическими токами. Многих идей и героев писателя не понять вне Апокалипсиса…» [217, 126].

В числе современных исследований по данной проблеме необходимо упомянуть статью Е.Г. Новиковой «Христианские тексты и проблема софийности романа Ф.М. Достоевского «Идиот» [165]. В этой работе основной акцент делается на проблему софийности и в связи с ней рассматривается функционирование в романе библейских фрагментов, в том числе и апокалиптических. Автор статьи находит удачные и убедительные примеры, подтверждающие неразрывность связи между художественными и библейскими текстами. При этом предлагаемые иллюстрации не являются исчерпывающими и освещение проблемы в целом намечено пунктирно.

Настоящий обзор современных работ по исследованию творчества Ф.М. Достоевского как религиозного писателя свидетельствует о том, что на сегодняшний день в литературоведении сложилась определенная традиция, которая является базисной для дальнейших исследований в этом направлении. Как мы видим, тематически ближе всего к нашей работе три статьи: В. Ляху, Ю.Ф. Карякина и Ф.Б. Тарасова. В то же время их объем и методология исследования не позволяют в полной мере воспринять всю глубину и сложность связей художественных текстов Достоевского и Откровения святого Иоанна Богослова.

Мы предпринимаем попытку выявления и освещения проблемы влияния заключительной книги Библии не только на мировоззрение писателя, но и на его творческое сознание, что в полной мере отразилось на структуре текстов его художественных произведений. Цель нашей работы – доказать, что при всем многообразии и широте культурного контекста творчества Достоевского Апокалипсис Иоанна сыграл особую роль в формировании зрелого Достоевского-художника и что прочтение поздних романов писателя с учетом колоссального влияния заключительной книги Библии на поэтику произведений может стать ключом к более глубокому пониманию их религиозно-философского содержания.

Для достижения обозначенной цели мы ставим перед собой ряд задач, выполнение которых позволит говорить об обоснованности концептов, связанных с освещением проблемы.

Общей задачей является выяснение, в какой мере и на каких уровнях поэтики художественные тексты перекликаются с текстом Откровения святого Иоанна Богослова. Немаловажным моментом является осмысление двойной роли Апокалипсиса: с одной стороны, по емкости и универсализму содержания заключительная книга Библии создает смысловой контекст для творчества Достоевского, с другой – происходит включение библейского текста в контекст литературных произведений, и в этом случае он должен рассматриваться как неотъемлемая часть художественных текстов. «Растворение» Священного Писания в тексте произведений ведет, с одной стороны, к расшифровке сакральных смыслов Апокалипсиса, с другой – к сакрализации художественных идей.

Для выявления общности художественных и библейского текстов необходимо обнаружить и указать, какие художественные средства привлекаются писателем для адаптации сакрального текста в контексте художественных произведений. Выявить закономерности повествования, обусловленные Откровением, представляется возможным лишь в процессе анализа мотивной структуры, образной системы и композиционных особенностей произведений Достоевского.

Самым оптимальным в освещении проблемы видится герменевтический подход. Ведь по сути романы Достоевского уже сами по себе являются интерпретацией Откровения святого Иоанна Богослова. Очерчивая в своих произведениях герменевтический круг, обусловленный содержанием Апокалипсиса, автор предлагает свое видение метаистории, свое понимание общечеловеческих проблем в большом времени. Обращаясь к анализу отдельных формально-содержательных компонентов поэтики произведений писателя в рамках конкретного смыслового поля, в разрозненных и на первый взгляд не связанных между собой фактах мы сможем понять основной смысл его поздних романов. Ведь именно об этом говорил Х.-Г. Гадамер в своей книге «Истина и метод»: «…Целое следует понимать, исходя из частного, а частное – исходя из целого» [57, 345].

Проблему связей романов Достоевского с Откровением святого Иоанна Богослова необходимо исследовать с учетом двойной интенциональности: с одной стороны, поздние романы Достоевского должны рассматриваться как вторая интенция, то есть результат творческой рефлексии художника, где предметом первой интенции выступает текст Откровения святого Иоанна Богослова, с другой – эти же произведения сами становятся объектом восприятия (первой интенцией) и понимания (второй интенцией). Таким образом, в своем художественном творчестве Достоевский предлагает своеобразный «перевод» сакрального текста Откровения и выступает его интерпретатором. Любой перевод заключает в себе субъективное начало, связанное с индивидуальным восприятием и пониманием и, по определению Х.-Г. Гадамера, «уже является истолкованием» [57, 447]. В то же время всегда остается актуальной проблема точного перевода, донесение истинного смысла переводимого. Достоевский использует множество художественных средств и приемов для адекватной передачи содержания Апокалипсиса, при этом не разрушая общего смысла канонического текста.

Исследуя романы Достоевского в пределах обозначенного герменевтического круга, мы стремимся не только провести очевидные параллели в художественных текстах к Откровению, но и осмыслить содержание романов в целом в апокалиптическом ключе. В указанной работе по проблемам герменевтики сказано: «Задача филолога состоит в том, чтобы сделать тексты доступными прочтению и пониманию, а также в том, чтобы предохранить понимание текста от возможных ошибок» [57, 465]. Исходя из этого положения, предлагаем свою интерпретацию поздних романов Ф.М. Достоевского. Раскрытие апокалиптической семантики романов «пятикнижия» видится наиболее продуктивным при сочетании методов мотивного, сравнительно-генетического и сравнительно-типологического художественных текстов. Неотъемлемой методологической частью исследования является принцип «пристального чтения», позволяющий не только находить убедительные иллюстрации в пользу того или иного аргумента, но и делать выводы о конкретных закономерностях в художественном творчестве писателя, связанные с обозначенной проблемой.

Говоря об апокалиптичности произведений Достоевского, мы должны учитывать мировоззренческую и творческую эволюцию писателя. В то же время тематические рамки нашего исследования не позволяют проследить долгий и сложный путь писателя к той жизненной концепции, которая формируется в его творчестве ко второй половине 60-х годов. Кроме того, текст Апокалипсиса – далеко не единственный источник, в той или иной мере повлиявший на творческое сознание Достоевского, а лишь одна из универсальных моделей, нашедших свое отражение в поэтике художественных произведений. Это особенно касается романов «пятикнижия» Достоевского, которые стали основным объектом нашего научного исследования. Попутно можно отметить, что обозначенные тенденции прослеживаются и в «Дневнике писателя», особенно в поздних рассказах, вошедших в него («Мальчик у Христа на Елке», «Кроткая», «Бобок», «Сон смешного человека»). Однако эти рассказы могут рассматриваться лишь как часть общей системы, причем в них наблюдаются повторы и параллели образов, представленных в романах «пятикнижия», поэтому более оптимальным видится ограничение исследования текстами самих романов.

Что же касается Священного Писания, то мы опираемся на текст заключительной книги Библии – Откровение святого Иоанна Богослова, но не ставим перед собой экзегетических или теософских задач. Апокалипсис Иоанна интересует нас прежде всего как духовный источник творчества Достоевского.

Говоря о библейской апокалиптике, необходимо указать, что Откровение Иоанна не единственная книга в этом роде. И в Ветхом Завете (книги Иезекииля и Даниила), и в евангельских текстах мы найдем прямые переклички с картинами Откровения. Апокалипсис нашел отражение в апокрифах (книга Еноха, 4 книга Ездры, апокалипсисы Петра и Павла). Но именно в заключительной книге Библии предельно аккумулирована вся библейская апокалиптика. В толковых словарях (Христианском, Философском, Литературном) Апокалипсис связывается с именем Иоанна Богослова. В переводе с греческого apokalypsis значит откровение. В работе с библейским текстом мы обращались к экзегетической и православно-догматической литературе [9; 40; 132; 169; 223; 273], позволившей нам получить необходимые пояснения к содержанию сакрального текста. Наиболее оптимальным выбором мы считаем обращение к книге С.Н. Булгакова «Апокалипсис Иоанна (Опыт догматического истолкования)» [40], на которую мы будем опираться и ссылаться в дальнейшем.

Вышеизложенными целями и задачами обусловлена структура нашей диссертационной работы. Во введении, помимо истории вопроса, дан пространный комментарий, посвященный отдельным теоретическим аспектам, непосредственно касающимся поставленной проблемы, но не являющимся собственно исследовательским материалом, который сосредоточен в основной части, представленной тремя главами. Последовательность анализа мотивной структуры, системы образов и композиционных особенностей поздних романов Достоевского неслучайна: избранная композиция поможет осмыслить процесс насыщения художественных текстов – от элементарных, минимальных художественных компонентов до общей, целостной структуры произведений – апокалиптическим содержанием. Проведенный анализ текстов пяти романов Достоевского позволяют вывести ряд очевидных закономерностей, связанных с влиянием текста Откровения святого Иоанна Богослова на творческое сознание писателя. Заключение представляет собой ряд выводов на основе результатов работы, проделанной в основной части. В конце работы предлагается библиографический список, в котором в алфавитном порядке даны источники, используемые нами в процессе работы над диссертацией.

Надеемся, что предлагаемая диссертационная работа имеет как теоретическую, так и практическую ценность. Учитывая недостаточное освещение проблемы влияния Откровения Иоанна Богослова на творческое сознание Достоевского и отсутствие анализа художественных текстов в этом направлении, полагаем, что наше исследование станет вкладом в отечественное литературоведение и позволит глубже осмыслить феномен творчества Достоевского в целом. Материалы диссертации могут быть использованы как часть лекционного цикла по творчеству Достоевского, в работе специальных курсов, а также на практических занятиях со студентами.

Положения, выносимые на защиту:

1.Откровение святого Иоанна Богослова оказало значительное влияние не только на мировоззрение Ф.М. Достоевского, но и на поэтику поздних романов писателя, и в первую очередь, на их мотивную структуру систему образов и композицию. Данное положение может быть доказано путем сравнительно-генетического анализа художественных текстов по отношению к каноническому.

2.Обращение художника к тексту Откровения Иоанна носит перманентный характер, что ведет к созданию единой системы, которая определяется ролью сакрального текста в качестве парадигмы творчества писателя. Ф.М. Достоевский в своих романах расшифровывает апокалиптические образы-символы, переводя их в плоскость художественно-философского сознания.

3.В своем творчестве Достоевский не ограничивается прямым включением текста Откровения Иоанна (цитаты, реминисценции, аллюзии). Используя ряд художественных методов, приемов и принципов, писатель расширяет смысловое поле сюжетных ситуаций и образов, придавая им определенную знаковость. Благодаря этому многие мотивы и образы, не связанные на первый взгляд с текстом Откровения, оказываются вовлеченными в смысловой круг художественной апокалиптики и подчиненными общему апокалиптическому сюжету романов Достоевского.

4.Отвечая на вопрос о судьбах мира и всего человечества, автор смещает акценты в психологическую плоскость и представляет человека как модель мира. Главные герои Достоевского переживают Апокалипсис в своей душе. Амбивалентность характеров обусловлена внутриличностной битвой Христа с дьяволом. Победа Христа в сердце героя знаменует его воскресение и возвращение к «живой жизни».

* * *

Глубокое проникновение в духовную сущность романов позднего периода творчества Ф.М. Достоевского невозможно без понимания колоссального влияния Откровения святого Иоанна Богослова на творческое сознание писателя. В последние годы жизни Апокалипсис Иоанна не только стал основным духовным источником, питавшим страницы художественных произведений Достоевского, но во многом предопределил структурные особенности большинства текстов, и в первую очередь, романов «пятикнижия». Точно и лаконично эта мысль высказана Ю.Ф. Карякиным, полагающим, что «каждый его роман (и большинство рассказов и повестей) - это своего рода малый Апокалипсис и самое сотворение произведения - тоже» [112, 8].

Связь содержания пяти поздних романов Достоевского и Откровения Иоанна не ограничивается прямым обращением писателя к Апокалипсису и обсуждением его отдельных фрагментов действующими персонажами, хотя именно прямое включение текста Священного Писания в художественные тексты и делает эту связь очевидной. Но цитирование Апокалипсиса на страницах романов свидетельствует лишь о факте обращения писателя к тексту Откровения. Для того чтобы выяснить, насколько глубоки связи произведений писателя с сакральным текстом, необходимо тщательно исследовать структуру художественных текстов романов «пятикнижия».

Обратимся к статье В.В. Иванова «О взаимодействии динамического исследования эволюции языка, текста и культуры», где рассматривается соотнесенность «холодных» и «горячих» культур, в определении которых автор ссылается на исследование Леви-Стросса К. [107]. Не останавливаясь на подробном освещении этих понятий, скажем все же, что к «холодным» культурам относятся все архаические тексты, в том числе мифопоэтические и фольклорные. Здесь же выделяются канонические тексты, имеющие существенные вариации даже в пределах «холодной» культуры. В «горячих» же культурах «основная установка заключается не в сохранении уже существующего текста, а в создании нового текста, который должен быть принципиально отличен от всех ранее существовавших и соответственно несет максимальное количество информации в статическом смысле» [107, 9]. Научный опыт исследователя может быть проиллюстрирован соотношением художественных текстов Достоевского с текстом Откровения Иоанна Богослова, в котором художественное творчество выступает как неотъемлемая часть «горячей» культуры, а библейский текст остается неизменным каноном в пределах «холодной» культуры. В своей статье В.В. Иванов определяет связь этих культур следующим образом: «Представление о некотором наборе основных текстов, являющихся каноническими (классическими) остается существенным и в горячих культурах, где эти тексты воспроизводятся (с соответствующими пояснениями) в неизменном письменном (печатном) виде. Однако для «горячей» культуры всегда остается существенной проблема новой интерпретации классического текста» [107, 10]. Данное определение, на наш взгляд, наиболее точно характеризует взаимосвязь канонического текста Библии и художественных текстов Ф.М. Достоевского. К имеющейся характеристике можно добавить, что эта связь обозначается не только в обращении художника к каноническому тексту, но и в явной авторской тенденции к сакрализации общих смыслов, то есть максимальному сближению «холодной» и «горячей» культур. В связи с этим предметом творческого освещения современной писателю действительности становится незыблемый миропорядок, включенный в континуум вечности.

Наиболее очевидные связи и отражения на уровне генезиса прослеживаются в мотивной структуре поздних романов Достоевского, анализ которой стал основой первой главы нашей работы.

Самой яркой общей чертой художественных произведений и Откровения святого Иоанна Богослова является их эсхатологичность. Н. Бердяев в своей книге «Смысл истории» определяет эсхатологию как «учение о конце истории, об исходе, о разрешении мировой истории» [29, 26]. Являясь одной из наиболее прочных и всеобъемлющих универсалий, эсхатология в христианстве обретает четкую форму и рамки, имеет свою циклическую завершенность и смысл. «Христианство, - пишет Н. Бердяев, - величайшая религия прежде всего потому, что она есть религия воскресения, что она не мирится с умиранием и исчезновением, что она стремится к воскресению всего подлинно существующего» [29, 57]. Кроме того, «эта эсхатологическая идея совершенно необходима для того, чтобы была осознана и конструирована идея истории для осознания свершения, движения, имеющего смысл и завершение. Без идеи исторического завершения нет восприятия истории, потому что история по существу - эсхатологична, потому что она предполагает разрешающий конец, разрешающий исход, предполагает катастрофическое свершение, где начинается какой-то новый мир, новая действительность» [29, 26].

В Откровении Иоанна, по сути, представлена модель исторического цикла, который, по утверждению Н. Бердяева, «идет к факту - явление Христа и идет от факта - явление Христа» [29, 27]. («Я есмь Алфа и Омега, начало и конец...» (Откр.: 1, 8)). В догматическом толковании Апокалипсиса Иоанна Богослова С. Булгакова звучит перекличка с основным тезисом работы Бердяева: «Между философией истории и эсхатологией существует такое соотношение, что последняя в себе вмещает, растворяет и поглощает первую, и однако история отнюдь не упраздняется эсхатологией в своей действительности, не вычеркивается из бытия, но сохраняет всю свою силу в качестве предусловия конца...» [40, 191].

Обращаясь к поздним романам Достоевского, можно утверждать, что уже их первое прочтение дает ощущение эсхатологичности повествования. Эту особенность подчеркивали многие исследователи творчества Достоевского. Вот высказывания некоторых из них: Л. Роземблюм: «Приблизительно в 1864-65 годах у писателя формируется глубокое ощущение, что история сделала резкий поворот в сторону трагического развития событий» [189, 146]; Н.И. Пруцков: «Автора «Братьев Карамазовых» называли и называют пророком или символом катастрофы человечества, гибели всех ценностей, а вместе с тем предтечей грядущей культуры. В своих предчувствиях «грядущей бездны» Достоевский явился предшественником художественной и социально-философской апокалиптики ХХ века» [181, 30]; Г.С. Померанц: «В романе Достоевского конец света все время как-то очень близок. Зло с апокалиптической быстротой, прямо на глазах, кончается опустошенностью, а опустошенность сама себя истребляет. И брезжит новое небо и новая земля» [177, 129].

Все эти характеристики, безусловно, справедливы, но ни в одной из этих работ не указывается, что же в структуре романов является источником, порождающим общую эсхатологическую атмосферу повествования, царящей в них. На наш взгляд, таким компонентом в художественных текстах Достоевского является мотивная структура, определяющая особую организацию, системность сюжетных ходов, которые и создают эсхатологически окрашенную атмосферу. Подобно Откровению святого Иоанна Богослова, поздние романы Достоевского насквозь пронизаны эсхатологическими мотивами. При всей масштабности постановки общечеловеческих проблем писатель не выходит за рамки христианской эсхатологии, и все его творчество ориентировано на текст Апокалипсиса. В этом смысле можно говорить об апокалиптических мотивах как стержнеобразующем компоненте поздних романов Достоевского.

Прежде чем приступить к непосредственному анализу поздних романов Ф.М. Достоевского, считаем необходимым экскурс в историю термина мотив. В продолжение истории своего существования в литературоведении он претерпел существенные изменения относительно смыслового значения. Учитывая динамику понятия и неоднозначность современного состояния термина, попытаемся проследить историю его развития и конкретизировать рамки понятия в предлагаемой работе.

В качестве литературоведческого термина мотив как «простейшая повествовательная единица» был введен А.Н. Веселовским. Привязывая мотив к сюжету, лишая его самоопределения в реализации, исследователь отмечает, что под мотивом он «разумеет формулу, отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую особенно яркие, казавшиеся важными или повторявшиеся впечатления действительности» [46, 464]. На сегодняшний день это определение вполне соотносимо с другим, прочно вошедшим в литературоведение понятием - архетипом, что нередко ведет к подмене одного термина другим.

С начала века до настоящего времени понятие мотива претерпевало значительные изменения. Вслед за Веселовским к проблеме мотива обращается В.Б. Томашевский [224], расширяя рамки понятия мотива от сюжета до темы. В.Я. Пропп выводит понятие мотива за пределы формы и определяет его формально-содержательную функцию [179]. Наметившаяся тенденция к расширению понятия постепенно позволила связывать мотив «с личностью автора и его художественным миросозерцанием, а также с анализом целостной структуры произведения» [163, 230]. По сути, термин мотив постепенно превратился в некую универсальную категорию, приложимую к характеристике любого художественного элемента. Так, в энциклопедической статье М.Н. Эпштейна «Образ художественный» читаем: «Мотив - это образ, повторяющийся в нескольких произведениях одного или многих авторов, выявляющий творческие пристрастия писателя или целого художественного направления» [271, 254]. Любопытно, что и архетип отождествляется исследователем с образом и рассматривается в роли одной из его разновидностей.

Фактически, на сегодняшний день не существует единого, четко регламентированного определения мотива. В «Лермонтовской энциклопедии» дана не дефиниция термина, а констатация динамичности понятия: «Распространившись на сферу исследований индивидуального творчества и став актуальным аспектом современного литературоведческого анализа, термин «мотив» все более утрачивает свое прежнее содержание, относившееся к формальной структуре произведения: из области «строгой» поэтики он переходит в область изучения мировоззрения и психологии писателя или даже психологии творчества» [266, 291]. В «Литературном энциклопедическом словаре» также зафиксирован лишь факт аморфности понятия: «Современное понимание мотива не обладает четкой теоретической определенностью, что ведет не только к расширительному употреблению термина, но и к его размыванию» [163, 230].

Среди многочисленных современных работ о мотивах творчества писателей наше внимание привлекли две из них: монография Р.Я. Клейман «Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе» и статья Б.М. Гаспарова «Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Ценность этих работ, на наш взгляд, заключается в методологическом подходе - апробации теоретических изысканий в процессе анализа конкретных текстов. Последовательно прослеживая развитие того или иного мотива в структуре художественного произведения или всего творчества, авторы формулируют определение данного понятия. Р.Я. Клейман приходит к следующему выводу: «Выполняя в художественной литературе самые разнообразные функции, конкретно воплощая единство содержания и формы, реализуя важнейшие темы, идеи, проблемы, мотив сам реализуется в целой системе образных средств, выбор которых зависит от творческой индивидуальности писателя. Отдельно взятый мотив представляет собой сложное идейно-художественное единство, поддающееся членению на входящие в него другие мотивы, которые в свою очередь носят сквозной характер и тоже могут быть подвергнуты дальнейшему дроблению» [123, 183]. Перекликается с выводом Клейман утверждение Гаспарова: «В роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т.д.: единственное, что констатирует мотив, - это его репродукция в тексте» [60, 98].

Но с предлагаемыми определениями можно согласиться лишь частично. Характеристика мотива Р.Я. Клейман приемлема только в первой половине. Что же касается дробления мотива, то этот вопрос видится спорным, так как при всей гибкости в использовании мотив остается элементарной художественной единицей. Нуждается, на наш взгляд, в поправке и определение Гаспарова. Точнее будет сказать не «в роли мотива», а мотив может быть воплощен в перечисленных им компонентах, составляющих художественную ткань текста.

Нетрудно заметить, что в новейшем отечественном литературоведении в определении мотива произошло явное смещение акцентов в сторону его содержательной функции. Именно через мотивы происходит смысловое насыщение художественных текстов. Рассматривая мотивы как «устойчивые семантические единицы» [183, 84], исследователи оперируют этим понятием в рамках смыслового поля художественного произведения. Признавая факт затрудненности в определении «исходного, ведущего, главного значения», В.Е. Хализев предлагает следующую формулировку: «Мотив – это компонент произведений, обладающий повышенной значимостью (семантической насыщенностью). Он активно причастен теме и концепции (идее) произведения, но им не тождественен. <…> Мотив так или иначе локализован в произведении, но при этом присутствует в формах самых разных. Он может являть собой отдельное слово или словосочетание, повторяемое и варьируемое, или представать как нечто обозначаемое посредством различных лексических единиц, или выступать в виде заглавия или эпиграфа, или оставаться лишь угадываемым, ушедшим в подтекст. <…> Важнейшая черта мотива – его способность оказываться полуреализованным в тексте, явленным в нем неполно, загадочно» [249, 266]. Данное определение, на наш взгляд, наиболее полно и точно характеризует сущность и функцию мотива в литературном произведении. В связи с этим в свей дальнейшей работе мы будем опираться именно на него.

Своей задачей мы ставим не только зафиксировать присутствие апокалиптических мотивов в творчестве Ф.М. Достоевского, но и проследить их развитие в поздних романах писателя, а также выявить их функцию в художественной структуре текстов.`

Мотивная структура произведений Достоевского является одним из актуальных и перспективных аспектов в изучении творчества писателя.

Необходимо отметить, что попытка серьезного исследования мотивной структуры произведений Достоевского была предпринята Р.Я. Клейман в вышеуказанной работе, однако апокалиптические мотивы в связи с Библией не рассматривались. Одной из последних работ можно назвать книгу В.А. Михнюкевича «Русский фольклор в художественной системе Ф.М. Достоевского»,включающей главу «Мотивы народного христианства о русском Христе» [154]. Однако, в силу специфики самой работы, христианские мотивы в творчестве Достоевского рассматриваются более в связи с народной традицией, нежели со Священным каноном.

Обращаясь к апокалиптическим мотивам в художественных текстах Достоевского, можно разделить его творчество на два периода. Если в ранних произведениях эти мотивы присутствуют лишь на уровне эмоциональном и ограничиваются, в основном, эсхатологическими настроениями автора, то в позднем творчестве они используются писателем сознательно, с явным расширением мотивной структуры и использованием новых художественных средств для их воплощения. Мотивы Апокалипсиса становятся не только сквозными, но и доминирующими. В последние годы жизни писателя апокалиптические настроения становятся основой мироощущения самого Достоевского, что в полной мере отразилось в его поздних произведениях. Это мироощущение было выстрадано и обретено им в долгие годы мучительного поиска ответов на вопросы, волновавшие автора «Бедных людей». Заключительные слова «Записок из мертвого дома» как нельзя лучше отражают результат поиска: «Да, с Богом! Свобода, новая жизнь, воскресение из мертвых... Экая славная минута!» (4, 232)^*. Пережив на каторге внутренний катарсис, писатель познает Истину и убеждается в своем предназначении нести ее людям, каким бы тяжким ни было это бремя.

Можно выделить ряд основных апокалиптических мотивов, которые нашли свое место в мотивной структуре поздних романов писателя:

1) мотив богоотступничества;

2) мотив второго пришествия Христа;

3) мотив Страшного суда;

4) мотив смерти;

5) мотив первого воскресения;

6) хилиастические мотивы;

7) мотив бессмертия.

Апокалиптические образы, создающие единую картину Откровения, вводятся Достоевским в ткань художественного текста, расширяя мотивную структуру произведений. В персонажах и сюжетных коллизиях воплощаются образы Христа и его Ангелов, образ зверя в различных ипостасях, образ вавилонской блудницы, образ Невесты, образ Града Небесного. Об этом пойдет речь во второй главе нашей работы.

Для формирования более четкого представления о соотношении мотивов в структуре художественных текстов Достоевского считаем необходимой систематизацию основных и производных мотивов, которые тесно взаимосвязаны и не могут рассматриваться в отрыве друг от друга в иллюстративной части работы. По наблюдению Н.Д. Тамарченко, сюжет каждого романа писателя имеет особенность, заключающуюся в том, что «заложенная в нем последовательность развертывания важнейших мотивов существенно деформирована: у Достоевского она, в сущности, превращена в одновременность» [214, 79]. Действительно, анализ апокалиптических мотивов свидетельствует не только об их одновременном присутствии, но и о теснейшей взаимосвязи. Фактически, все апокалиптические мотивы взаимоиллюстративны. Вместе с тем внутри мотивной структуры прослеживается четкая градация и иерархия. Каждый мотив, получая свое развитие в романе, чаще всего завершается или поясняется в ходе этого развития конкретным фрагментом из Апокалипсиса. Достоевский не просто анализирует явления жизни и внутренние процессы, происходящие в душе героя, а сопоставляет их с божественным Откровением. Необходимость внесения дополнительных пояснений продиктована тем, что некоторые мотивы, возникающие в романах Ф.М. Достоевского, не являются собственно апокалиптическими, но прямо вытекают из них или обусловлены присутствием собственно апокалиптических мотивов и в этом случае становятся сопутствующими. В то же время они не могут быть отнесены к свободным мотивам [Томашевский], так как выполняют в тексте структурообразующую функцию. Некоторые мотивы «второго ряда» в большей степени связаны непосредственно с текстом Откровения святого Иоанна Богослова, чем мотивы «первого ряда», и служат, с одной стороны, своеобразной связкой между художественными и каноническим текстами, а с другой – являются средством авторской интерпретации заключительной книги Библии. Часть таких «производных» мотивов рассматривается в первой главе, другая же используется при расшифровке апокалиптических образов в романах (вторая глава).

Каждому названному апокалиптическому мотиву соответствует ряд дополнительных мотивов, которые условно могут быть обозначены как «вторичные». При этом нельзя забывать, что именно на них делается основной упор в раскрытии содержания Апокалипсиса автором. В художественных текстах Достоевского мы не обнаружим строгого соответствия, привязанности того или иного «вторичного» мотива к конкретному собственно апокалиптическому. Один и тот же производный мотив в различных сюжетных ситуациях может возникнуть в связи с тем или другим апокалиптическим мотивом.

Предлагаем следующую систему мотивов, в которой мы попытались продемонстрировать возможные соответствия собственно апокалиптических и «вторичных» мотивов.

Мотив богоотступничества порождает мотив равнодушия, который, в свою очередь, сопровождается мотивом разрушения и ведет ко «второй смерти». Если же герой способен преодолеть в себе равнодушие, то для него неизбежно второе пришествие Христа, которое сопровождается мотивами света и солнца. Второе пришествие знаменует начало Страшного суда, битвы Христа и дьявола в сердце человека. Страшный суд представлен мотивами страдания и возмездия. Здесь возникает мотив «безвременья», которое становится для героев периодом испытания. Если человек способен к покаянию и приятию в сердце Христа, то его ожидает «первое воскресение» и возвращение к «живой жизни». Если же он отказывается от страдания и «сбегает» с поля битвы, он обречен на «вторую смерть». «Первое воскресение» знаменует собой духовное возрождение человека в земной жизни, уберегает его от «второй смерти» и дарует ему бессмертие. После «первого воскресения» в душе человека воцаряется рай. Мотивы «первого воскресения» и рая тесно связаны с хилиастическими мотивами, но не тождественны им.

Своей задачей мы видим выявление названных мотивов в поздних романах Достоевского, а через мотивную структуру выход к пониманию авторского замысла. Совершенно справедливо оценивает поэтику писателя В.Н. Топоров: «Романы Достоевского аналогичны мифопоэтическим текстам. Если роман Достоевского записать таким образом, что все эквивалентные (или повторяющиеся) мотивы будут расположены в вертикальной колонке (сверху вниз), а мотивы, образующие синтагматическую цепь, - в ряд (слева направо), - то, как и в случае с мифом (или ритуалом), чтение по ряду соответствовало бы рассказыванию романа, а чтение по колонке - его пониманию» [225, 207].

Сложная мотивная структура произведений Достоевского не предполагает соблюдения канонической последовательности апокалиптических видений, тем не менее именно через мотивную структуру прослеживается особое пристрастие писателя к последней книге Библии. От романа к роману Достоевский постепенно вводит все новые и новые апокалиптические мотивы, расширяя и усложняя мотивную структуру и восполняя общую картину мира. Эту особенность поэтики Достоевского отмечал А.С. Долинин: «Еще и еще раз восстает тот же мотив или образ в самых разнообразных ситуациях, и на каждой последующей ступени мотив звучит все мощнее и грознее, а образ осложняется до того, что бывает очень трудно восстановить его предшествующие стадии» [79, 97]. Абсолютная смысловая завершенность и универсализм Апокалипсиса позволяют писателю выводить апокалиптические мотивы на все формально-содержательные уровни поэтики.

Анализируя апокалиптические мотивы в поздних романах писателя, необходимо учитывать, что «Достоевский, прежде всего, великий антрополог, исследователь человеческой природы, ее глубин и ее тайн» [31, 216]. В его произведениях выстраивается трехступенчатая система повествования: мир внешний, человек как часть этого мира и человек как самостоятельный мир со своими стихиями, безднами и горними высотами. Доминантой повествования является человеческая личность, ее душа, что ведет к максимальному расширению психологического плана, а эмпирический план, связанный с внешним миром, носит эксплицитный характер. При совмещении этих планов в романах Достоевского происходит смещение акцентов с внешнего мира на внутренний, личностный мир героев, что ведет к формированию метафизического плана, не входящего в сюжетное действие. Эту особенность отмечает Р.Я. Назиров: «Великий писатель в своих, в целом реалистических произведениях допускал и мистический элемент, вмешательство «высших сил», то сливающихся с глубинами человеческой души, то предстоящих ей как нечто внешнее» [159, 106]. В связи с этим мотивы Апокалипсиса также реализуются в двух направлениях: с одной стороны, происходит погружение в недра человеческой души, с другой - действие исходит из глубин человеческой сущности и устремляется во вне. Таким образом, каждый из названных мотивов имеет двойную природу - внутреннюю и внешнюю. В особенности это касается катастрофических мотивов (саморазрушение, потребность в разрушении внешнем; самоистязание, потребность в мучительстве других; самоубийство, убийство). Что касается мотива воскресения, то здесь наблюдается вторичность внешнего действия. Лишь после того, как герои Достоевского переживают свой собственный, внутренний Апокалипсис, они наделяются автором способностью нести в мир Истину, реально помогать другим людям.