В культуре русского барокко. Генезис русского Предпросвещения

Высокое русское барокко – типичное явление придворной культуры, распространяющееся в заведомо узком, достаточно специализированном кругу подготовленных ценителей. В этом отношении русское барокко, конечно, представляло собой иную, во многом альтернативную тенденцию развития отечественной литературы и культуры, нежели демократическая городская культура: если последняя была явлением массовой культуры своего времени, то «ученая» барочная литература была элитарной и не скрывала своего избранничества.

Это стиль официальный, помпезный, манерный. Ему не присуща внутренняя свобода; в нем много орнаментального, искусственно логического, абстрактно-отвлеченного. Характерно стремление барочных литераторов соединить поэзию и науку, эстетизм и формальные изыски с дидактизмом и назойливым морализаторством. Темы стихотворных сборников основоположника «высокого» русского барокко Симеона Полоцкого напоминают, с одной стороны, древнерусские «азбуковники», с другой – обширные энциклопедические словари, где различные сведения, социальные и этические категории, звери и растения, камни и различные предметы эклектически соединены в алфавитном порядке и изложены поэтически. Особенно впечатлял современников (да и потомков тоже) его сборник «Вертоград [сад] многоцветный», насчитывавший 1155 названий, в каждом из которых нередко помещался целый цикл – от 2 до 12 стихотворений.

Барочные ученые стихи основаны на контрасте, и наглядное противопоставление полярных качеств или предметов представляется автору весьма поучительным как в нравственном, так и в познавательном отношении. В цикле из четырех шестистиший «День и нощь» Симеон Полоцкий воссоздает картину многообразия Божьего мира. Полуденное солнце «палит нивы» и скотов «зело греет», жнецы трудятся и подкрепляют себя после трудов «пищею и сном»... «Так естество отчески строит еже быти, / Закон всем пишет вещем нуждый сохранити». Полный контраст дневному умиротворению представляет собой картина ночи:

Нощь мрачная тму страшну на землю наводит,

Изветы часто, злобы и поводы родит

В готовых на вся злая, что злый ум вмещает.

Обаче своя игры, утехи нощь знает,

Временем есть полезна; но мудрый блюдется

Тмы нощныя, день любит, да в ней не преткнется.

А в стихотворении «Монах» контраст основан на противопоставлении «иночества» и «бесчинства». Если для истинного монаха келья, пост, молитва, нищета, победа над искушениями и «мзда вечная» составляют набор неотъемлемых атрибутов, то для «бесчинных» монахов границ развращения не существует: они злоупотребляют вином и любят других жен, чревоугодничают и сквернословят, и погибают духом... Иными словами, Симеон одновременно пишет панегирик добронравному монаху и сочиняет обличение монаху дурному. Подобное парное сопоставление делает стихотворение рассудительным и назидательным (ср. сходные мотивы в «Калязинской челобитной» с поправкой на ренессансный и амбивалентный характер «низового» барокко).

Монаху подобает в келий седети,

Во посте молитися, нищету терпети,

Искушения врагов силно побеждати

И похоти плотские труды умерщвляти <...>

Но увы безчиния! Благ чин погубися,

Иночество в бесчинство в многих преложися.

О честных несть зде слово: тыя почитаю,

Безчинные точию с плачем обличаю.

Панегирические стихи Симеона Полоцкого, посвященные членам царской фамилии и написанные по поводу тех или иных событий придворной жизни, положили начало целой литературной традиции, которую продолжили ученики основоположника русского барокко и во многом предвосхитили похвальные оды классицизма XVIII века.

Схема 19в. Метаморфозы «своего» и «чужого»