54 (127). Гегель — нитхаммеру

Бамберг, 16 сентября 1808 г.

[...] Теперь я еще больше мечтаю о том времени, когда наконец избавлюсь от этой газетной каторги, так как я совсем недавно опять имел расследование, напомнившее мне о моем положении, притом более чувствительно. Заведение, издающее газету, поглощает значительную часть состояния одной семьи, мое содержание целиком зависит от этого, равно как и содержание двух имеющих семью рабочих и некоторых других лиц. И все это ставится на карту из-за одной лишь статьи, которую сочли предосудительной '. Я пропустил такую статью, но при этом более чем неясно, что могло навлечь неприятности. Журналист двигается в этих потемках как слепой. О цензуре вообще не заходит речь, как это было в последнем случае. Министерство видит только газету, как таковую, запрещает некую газету, а то, что от нее зависит пропитание многих семей, его абсолютно не трогает; к этому относятся так же, как в случае с каждой фабрикой или отраслью промышленности, успех же усилий и попыток обратить внимание на данную сторону дела в тех случаях, когда это важно, — ведь в некоторых случаях это может и не иметь

296

значения — зависит исключительно от случая. И если даже добиться понимания, все равно газете наносится больший ущерб, чем это происходит в какой-либо другой отрасли.

Я пишу Вам о последнем деле, с которым я столкнулся, на случай, если бы Вам пришлось узнавать, будут ли сделаны далеко идущие выводы после донесения в Мюнхен. Речь, собственно, идет о том, что я в своей газете поместил сообщение о трех военных лагерях в Баварии, причем, заметьте, сообщение это появилось у меня лишь тогда, когда об этом уже было сказано в других баварских газетах, когда были опубликованы уже основные сведения. Речь идет об одном оборванном куске копии королевского декрета (обрывок содержит лишь часть королевского декрета), который я использовал в том смысле, что изменил с учетом его соответствующее место в статье. Мастер моей типографии, принесший мне этот обрывок, сказал, что он его нашел, то же самое сказано им для протокола во время расследования. Из Мюнхена (из Министерства иностранных дел) под угрозой лишения привилегий было выдвинуто требование, чтобы редакция выдала имя того военного, у которого она сумела раздобыть королевский декрет, текст которого приводится в газетной статье. Я не мог указать никого, кроме лица, который принес мне обрывок декрета после того, как статья уже была готова. Я, правда, не думаю, чтобы министерство в Мюнхене дало дальнейший ход делу, поскольку все с необходимым засвидетельствованием запротоколировано. Но если таковое случится или последует временное прекращение выхода в свет газеты (если министерство не удовлетворится имеющимся объяснением), то у меня возникнут большие затруднения, а поскольку в таких случаях необходима срочная помощь, то мне не останется ничего более, как приехать в Мюнхен и вымаливать милость, присутствуя при этом лично. Поскольку при сложившихся теперь неясных обстоятельствах многое может решить случай или прихоть, то я не берусь судить, дойдет ли дело до крайностей и будет ли вообще дальнейшее расследование или нет. Да и угадать здесь ничего нельзя. Если бы Вы могли дать мне

297

дельный совет, узнав что-нибудь об этом деле, то Вы сами должны понять по характеру этого дела, как Вы меня обязали бы. Я бы очень хотел, чтобы Вы освободили меня от страха, сказав, что более важные политические отношения, которые теперь становятся с каждым днем все более напряженными, не оставляют господам времени для того, чтобы заняться такого рода делом обстоятельно [...].

55 (130). К Η Ε БЕЛЬ-ГЕГЕЛЮ

Иена, 7 октября 1808 г.

(...] Я бы хотел сообщить Вам еще кое-что, разумеется, не для статьи в газете: речь идет о том, что Вас, пожалуй, больше заинтересует. Великий Наполеон завоевал сердца всех людей, особенно рассудительных, и любовь эта совершенно не зависит от величия и власти, она должна быть отнесена скорее к человеку, чем к императору. В его облике находят выражение некоторой меланхолии, что, согласно Аристотелю, является главной чертой всякого великого человека и характера, и не только черты великого ума, но и истинную доброту душевную, которую ничуть не уменьшают силы его великих стремлений и деяний. Короче говоря, он наполняет людей энтузиазмом. Он уже два раза довольно долго беседовал с нашим Гёте и тем самым дал нашим монархам хороший пример того, что им не следует избегать возможности познавать и уважать своих замечательных мужей.

Сегодня император посетит поле сражения под Иеной, позавтракает на горе Наполеона, на которой он в ночь с 13 на 14 октября разбил свой лагерь, и оттуда пойдет на охоту на зайцев вблизи Апольды. Небо благоприятствует этим намерениям, так как вчера и сегодня стоит хорошая погода, чего у нас давно уже не было.

Будьте здоровы!

К.

56 (131). ГЕГЕЛЬ—КНЕБЕЛЮ

Бамберг, 14 октября 1808 г.

Меня искренне обрадовали доброта и готовность, с которыми Вы выполнили просьбу, переданную мной Вам через Фромманна, и мне это показалось доказательством Вашего все еще продолжающегося дружеского расположения ко мне. Конечно, не с такой прось-

298

бой должен был бы я обращаться к Вам, чтобы Вы, взявшись за перо, сообщали мне политические глупости газетных писак; с каким удовольствием я обратился бы к Вам с просьбой прислать мне стихи Лукреция, элегии Тибулла или творения Вашей собственной Музы! Но я боюсь, что тем самым кое-чем обязал бы себя или дал бы Вам основание ожидать от меня что-нибудь равноценное. А такими возможностями я не располагаю ни в коей мере и весьма от них далек. Здесь нет лавровых рощ, здесь только леса, где можно найти плоды, которые способны вдохновить и вознаградить лишь брюзгу! Здешняя Гиппокрена — пивная кружка. Таможня, полиция, организации — материал для элегий не Проперциева искусства! Если наш век действительно век железа, то железо это с примесью таких далеко не благородных металлов, как свинец и никель и др. Правда, все время стремятся примешать к нему немного золота, но ведь золото имеет свойство увеличиваться в объеме весьма медленно, да и одним лишь искусством плавки и возней с плавильной печью это дело не наладишь! Хорошо Вам, которому позволено оставаться наедине с самим собой в тиши и иметь дело с сокровищами, которым не грозит порча. Каково же мне, если то, что я откапываю сегодня, завтра уже никуда не годится или же забывается! И все же дружеское слово, написанное — правда не очень часто! — Вами, извлекает звуки из старых струн, превращаясь в милую и непрерывную мелодию, которая вызывает воспоминание о лучших временах, порождая если не надежду, то хотя бы желание [...]

Возвращаясь к политике, хотел бы спросить, были ли Вы на охоте на зайцев в Апольде? Присутствовали ли Вы на завтраке в павильоне на плато? О чем говорил Наполеон в своей беседе с Вилапдом и Гёте на балу? Видели ли Вы там также и Тальма? Все это я спрашиваю не для газеты, а для моего собственного образования. Расскажите мне обо всем этом, если у Вас будет настроение и если это доставит Вам удовольствие или окажет честь — ну, скажем, не немцам, а тем многим весьма почтенным людям, которых Вы там встретили [...]

299

С тех пор как я не слышал пения Вашей супруги, я не слышал вообще никакого приличного пения. Передайте ей мой сердечный привет и не менее сердечный Карлу.

Ваш Гегель.

57 (133). НИТХАММЕР—ГЕГЕЛЮ

Мюнхен, 26 октября 1808 г.

Ваше дело разрешилось быстрее, чем я считал возможным. Мне поручено сообщить Вам, что Вам присвоено звание профессора философской пропедевтики и Вы одновременно назначены ректором гимназии в Нюрнберге. Было бы желательно, чтобы Вы устроили свой приезд таким образом, чтобы прибыть в начале или по крайней мере в середине будущей недели в Нюрнберг, где Ваше присутствие будет крайне необходимо для того, чтобы под руководством окружного школьного советника господина Паулюса начать осуществление новой организации обучения, поскольку это будет касаться гимназии. Я желаю успеха π поздравляю себя, Вас и это дело и выражаю к Вам свое глубокое, давно известное Вам уважение и преданность.

Нитхаммер, Старший школьный советник королевства Бавария.