39 (101). Гегель — нитхаммеру

Бамберг, 8 июля 1807 г.

[...]В одном из своих писем Вы пишете о своем намерении устроить мне заказ на логику для лицеев. Я надеюсь, что Вы не очень скоро сделаете мне это предложение и не станете требовать быстрого завершения работы '. Я полностью поглощен разработкой общей логики и не очень скоро ее закончу. Чувствую, что мне будет стоить гораздо больших усилий справиться с задачей создания элементарной логики. Ведь Вы знаете, что писать нечто непонятное в возвышенном стиле значительно легче, чем писать о понятном в доступном изложении, а обучение молодежи и подготовка для этой цели материала — пробный камень ясности стиля. К тому же, поскольку мои взгляды новы, то тут еще одна беда — преподаватели должны будут изучать предмет глубже, чем наши юноши. Все же, как только я получу от Вас окончательное предложение, я подумаю, как выйти из положения, Вам же предстоит обдумать, какую пользу Вы можете извлечь из моей работы.

Я уже приступил к своим делам. Сами по себе они не трудны, в смысле же времени работы не больше, чем было раньше... И все же я намерен расширить дело, и особенно со временем поднять книготорговлю. Я имею

273

бесплатную квартиру, и если дело и впредь пойдет так же, как до сих пор, то и 1 300 гульденов дохода. Каких же еще благ ждать мне в этом мире? Только это проклятое перемирие! Заключение мирного договора, конечно, уже на носу2, только ведь год длинный, и я надеюсь особенно на Вашу поддержку, и тогда дела мирного времени как в действительности, так и на словах будут заполнять листы, а Вы в столь важной их части принимаете значительное участие. В Мюнхене, однако, публичность не в милости, и в ней не очень, видимо, нуждаются. Там еще не слышно ни единого слова об Академии, о ее целях и предписаниях3. И все же публичность — это божественное могущество: в напечатанном виде вещь выглядит совершенно иначе, чем на словах и в рукописи; все заблуждения так же выходят наружу, как π преимущества впервые выступают во всем их блеске. Я уже приложил свои усилия к тому, чтобы способствовать сохранению ясности этого чистого и беспристрастного зеркала, для каковой цели я велел, чтобы бумага для моей газеты была несколько белее [...].

ÌO (102). ГЕГЕЛЬ — НИТХАММЕРУ

Бамберг, 8 августа 1807 г.

Надеюсь, дорогой друг, что Вы прибыли с вод в Мюнхен здоровым и накопившим новые силы... Несомненно, воды эти — железистые. В таком случае Ваши уважаемые коллеги, быть может, поступили бы более мудро, если бы воспрепятствовали Вашему отъезду туда! Ведь они должны были опасаться, как бы Вы там не набрались новой энергии! Меня искренне обрадовало данное Вами объяснение Ваших действий и Ваше отношение к союзу нерешительности с безрассудством, стоящему на Вашем пути. Как мне, однако, кажется, Вам с Вашей деятельностью удалось удовлетворить их желание — оставаться в неподвижности. С любопытством и надеждой жду я Ваших планов относительно гимназий. В высшей степени интересно уже одно то, что Вы начинаете с гимназии — этого средоточия научного образования. Надеюсь, что Вы сообщите мне не-

274

которые соображения по этому поводу заранее, и Вы можете быть вполне уверены в том, что я умею хранить молчание о доверенных мне сведениях такого рода. Я полагаю, Вы не станете держать их за семью печатями, как сведения об Академии, хотя, впрочем, я был очень обрадован, узнав, что Вы находитесь в тесных отношениях с ее президентом '. Уставный документ Академии я уже прочитал. Особенных, поразивших меня институций в нем, конечно, не оказалось, и на деле я, стало быть, ничего особенного не узнал. Мне не приходится упоминать о тех сомнениях, с помощью которых можно было бы вывести на чистую воду преамбулу этого документа, которую в такого рода сочинениях составляют с особым блеском. «Опыт показал...», опыт, эмпирия! Понимаете?! И как Вы думаете, что же он показал?! Что картофель, хрен, самовары, хорошая печь в настоящее время преуспевают там, где расцветают науки,--понимаете?! Следовательно, давайте разовьем науки! В добрый путь! Prosit! Proficiat!2 Раз правительство сделало свое дело, то и Академия не замедлит сделать свое! Среди членов ее можно различить людей двоякого рода: одна часть должна сама создать славу Академии, другой же части Академия должна создать славу. Дальнейшие замечания, именно лучшие и наиболее яркие (среди них — благодарное признание Encomii philosophiae [Похвала философии], содержащееся в этом документе), я сохраню для своей газеты, если найду для них место. Но что натворила судьба с одним из членов Академии—нашим другом Брайером?! Жених христовой невесты — Академии, он возжелал невесты земной и опустился до нее! Какая потеря! Целых 80 000 гульденов да плюс еще жена! Я не знаю, кого следует больше жалеть: его или Вас, ведь у Вас все же есть еще утешение! Вы и госпожа Нитхаммер должны сделать все от вас зависящее, чтобы подыскать другое сокровище. На днях я с этой целью искал госпожу Паулюс, чтобы побудить ее к состраданию и деятельной помощи, и она вряд ли откажется [...].

Из речи Якоби3 я сначала прочитал некоторые выдержки в «Münchner Zeitung», в ней, как это водится и у Фихте, не знаю по какой причине, сильно достается

275

эпохе. Однако я надеюсь, что это лишь темная сторона и что все неизбежно обернется к лучшему, такой поворот уже намечается в Академии и на него есть основание надеяться. Убедительно прошу Вас, будьте добры, пришлите мне почтой пару экземпляров упомянутой речи...

В Мюнхене все еще — даже после наступления мира — неясно, каковы же виды на будущее, и то, сколько там можно получить. Будьте любезны, узнайте, какие есть виды на жалованье? Я приношу Вам всяческую благодарность. Но почему же это жалованье должно быть худосочным? Худосочность ведь не является необходимым предикатом жалованья!? Жалованье может ведь быть и жирным! Я непременно найду способ в моей будущей логике обсудить этот интересный вопрос.

[...] Что касается всего прочего, то о Ваших здешних знакомых я могу написать немногое. При теперешней жаре я почти ни с кем не вижусь, помимо этого Вы от большинства из них получаете письма. Я хорошо вижу, что здесь постепенно определились отношения вновь появившихся и старожилов. Паулюсы через Маркуса и коммерческую советницу стали вхожи в дом президента. У отца юной Фукс замечательная оранжерея и сад в Байройте, и ее теплично-теплое чувство не находит в Бамберге у ее знакомых столь же горячего ответного чувства. У Либескинд я недавно играл в ломбер с графиней фон Зоден. За другим столом был обергофмаршал фон Шроттенберг. Короче говоря, философия вряд ли может привязываться к этим бренным вещам. По этой причине я ограничиваюсь тем, что после ужина иногда выпиваю стакан вина у надворного советника Риттера, который передает Вам сердечный привет.

Между прочим, в последние восемь дней здесь развивается бурная правительственная деятельность по управлению страной. Шестипфенниговые монеты и гроши в один день понизились в цене, в другой день повысились, в третий день наполовину повысились и наполовину понизились, к полудню четвертого дня на три четверти повысились, пополудни понизились, вече-

276

ром того же дня на две трети повысились и понизились, и я не знаю, как пошло дальше. Многие дни и ночи в городе свирепствовали патрули. В такое время я не хотел бы налететь на фон Байярда. Я слышал, однако, что у него — якобы — тихое помешательство. Мне почему-то кажется, что он отказался от управления. Если бы кто-то вопреки мнению бамбержцев — а Вы хорошо знаете, что это за люди! — утверждал, что областное управление показало отличное знание дела в этих операциях, которые каждый час менялись и друг другу противоречили, то такой человек приобрел бы у этих людей славу личности, имеющей склонность к парадоксам.

Однако письмо не газета, и я хочу прервать свое повествование об этих вещах. Остаются только мои дружеские приветы милой госпоже Нитхаммер и дорогому Юлиусу; я говорил и говорю: как было бы хорошо, если бы Вы оставались здесь или мы все вместе, по крайней мере я переехал бы вместе с Вами. До свидания, дайте мне вновь услышать о Вас.

Ваш Гегель.