1.1.5 Карусельные деды

Особый тип балконного зазывалы – карусельный дед или старик. Эти зазывалы достаточно быстро обрели свой русский облик, характерный шуточный, анекдотичный репертуар, основанный на автобиографичном рассказе. Рассказ старика не имел отношения к приглашению проехаться в карусельной кабинке.

В Конце XIX века карусельный дед становится невероятно популярным. Необходимость в нем связана с техническими возможностями того времени - на праздничной площади появляются двухэтажные карусели, на втором этаже по всему периметру располагался балкон, откуда и вел свои истории балагур, удобно усевшись на перила.

Не надо думать, что балаганный дед был действительно пожилым человеком. Розовая шея и гладкий затылок выдавали молодость скомороха. Спереди балагур был подобен древнему старцу, благодаря тому, что к подбородку он себе привесил паклевую бороду, спускавшуюся до самого пола.

На образ карусельного деда бесспорно оказал огромное влияние вид русского святочного старика-ряженного. Только это уже городской изменившийся герой. В отличии от ряженого у ярмарочного рассказчика не было козы и кобылы. Да и внешний облик был другим: шляпа-коломенка и ямщицкая шапка придавали оттенок удали, свойственной лихачам, а бумажный цветок выступал своеобразной пародией на подобные попытки мещан прифрантиться. Все детали обдумывались сообразно площадному комизму: заплаты на одежде были яркими и цветными, нашитые на вполне новый тулуп или кафтан. Здесь можно увидеть очевидную связь с нарядом Арлекина, чья одежда также украшена аппликацией из черных матерчатых треугольников. Внешний облик карусельных дедов во множественных вариациях запечатлела лубочная гравюра.

К голосу деда предъявлялись свои требования: шутки должны быть очень громкими, чтобы их смысл и острота не пропала в общем площадном шуме, в то же время эта громкость соответствовала общему праздничному настрою. Произношение должно быть шепелявым и хриплым; а бутылка под мышкой и красный накладной нос сразу превращали его как будто в пьяницу, а выпившим позволительно говорить больше и спроса с них за это нет. Надо отметить и суетливость дедовскую в разговоре: он то перебегал, вскакивал, приседал. Его гримасы и мимика были подчеркнуто театральными. Дед себе часто приписывал такую черту, как обжорство. И все эти детали, собранные вместе, говорили о «пире на весь мир»[1c.207], где было свобода для мудрого слова, положительного веселого преувеличения. Праздничное обилие подчеркнуто шуточной неуемностью деда, резкими переходами от комического плача к раскатистому смеху.

В арсенале дедов выделяется целый постоянный набор тем. Во-первых, это женская линия, где обыгрываются внешний вид и деловые качества женщины-хозяйки. Во-вторых, описания поедания всевозможных явств. Далее шли истории о лотереях, свадеб. Тема воровства, грабежа, полицейских облав горячо приветствовалась публикой.

По воспоминаниям современников, показывая разгульные лубочные сцены винопития и чаепития, дед буквально завладевал вниманием публики. На демонстрируемых картинках, где одновременно кружатся добры молодцы в красных кумачовых рубахах, бабы в лаптях сидят за одним столом с солдатами, а разудалые балалаечники не знают усталости, люди узнавали себя, это изобразительная история была о них самих. Уже тогда было ясно, что лубок-это зеркало, отражавшее их эпоху. Отойдя несколько в сторону, еще раз подчеркнем, что сюжетная понятность лубочной графики - одна из важных причин ее популярности.

Конечно же, самое главное тематическое направление – это надсмехания над бабами. Дед доставал рисунок уродливой девицы и затягивал: «Жена моя солидна, за три версты видно. Стройная, высокая, с неделю ростом и два дни загнувши. Уж признаться сказать, как, бывало, в красный сарафан нарядится да на Невский проспект покажется – даже извозчики ругаются, очень лошади пугаются. Как поклонится, так три фунта грязи отломится»[22c.179]. Этнографами подобрана целая серия подобных гротесковых женских лубочных портретов. Данный вид изображений относится к гендерным. Коллекция изобразительных «перевертышей» подкреплялась еще рассказами о том, как баба разыскивала на деревьях «ничейных» мужчин, отбирала штаны у мужика, ссорилась с другой бабой.

Разыгрываемые дедом лотереи же сулили очень дороги вещицы: медвежью шубу, лошадь и пр. За неимением обещанных призов демонстрировались лубочные изображения этих предметов.

Очень эффектной была игра «в рыжего» [23c.185]. Обычно в толпе заранее находился подставной «рыжий», который начинал переговоры с дедом. Шутки и диалог всегда были сначала оговорены, однако и место импровизации оставалось, ведь в разговор и вступали другие зрители. Оглядывая толпу, он находил «рыжего» и называл его карманником. Жертва парировала на нападки или стояла в совершенной растерянности. В любом случае это потрясало слушающих. Тема воровства, гордыни поддерживалась показом еще так называемых нравоучительных картинок – « Вор на яблони» (рис.11), «Трапеза благочестивых и нечестивых», «Щипли сам себя за нос»[5c.88]. Комментарии деда были весьма смешными, а поучения звучали занятно и ненавязчиво.

«Круг тем и образов балаганных шуток узок, все они взаимосвязаны, поданы в одном ключе: гиперболизованные и сниженные образы еды и питья, перевернутый мир вещей, одновременная чрезмерная брань и хвала, фамильярность, комическое саморазоблачение, сниженный женский персонаж и поощрительный, возвышенный тон по отношению к недопустимым поступкам (драка, кража, обман и прочее)» [1c.85]. Не составляет труда увидеть во всем этом проявление особого – разгульного, карнавального, фольклорного – смеха, особой стихии народного общественного веселья.

Свободное использование словесных оборотов сделались общими местами, кочующими из жанра в жанр, в том числе и в лубочные изображения: «сорок кадушек соленых лягушек», «торговал кирпичом и остался ни при чем», «рогатого скота – петух да курица, медной посуды – крест да пуговица», «был в Италии, был и далее» и т.п.»[1c.142]

Подлинным расцветом ремесла балконных дедов являются 1840-1870-е годы. Затем искусство их пошло на убыль, лишь изредка встречаются имена ярчайших комиков-балагуров в газетных заметках. Основные причины их дальнейшей непопулярности становится, как в других праздничных ярмарочных направлениях, слишком быстрые изменения, связанные с модой, вкусом, возросшим уровнем грамотности. Угасанию жанра способствовал и строгая цензура полиции. Время шло вперед, однако новые темы были запрещены для обыгрывания. Произошла консервация жанра. И деды, лишившиеся возможности сатирично высмеивать злободневные проблемы, вовсе уходят от разговорного жанра. Все чаще демонстрируются обыкновенные пошлости.