Патриархальный мир и хранители его устоев в пьесе А. Н. Островского «Гроза»

Пьеса А. Н. Островского «Гроза» в соответст­вии с традицией понимается как социально-бы­товая драма. Особое значение в ней придается описанию патриархального быта купеческого об­щества города Калинова. Пьеса начинается с про­странной, неторопливой экспозиции, в которой драматург не просто знакомит читателей и зрите­лей с героями и местом действия, он создает об­раз мира, в котором живут его герои и где развер­нутся события.

Действие пьесы происходит в вымышленном глухом городке Калинове. Этот город, располо­женный на берегу Волги, обрисован подробно и многосторонне. В «Грозе» немаловажную роль играет пейзаж, описанный не только в ремарках, но и в диалогах действующих лиц. Высокий, об­рывистый волжский берег и заречные дали вво­дят мотив простора, полета. Необыкновенная природа, картины ночного гулянья молодежи, песни, звучащие в третьем действии, рассказы Катерины о детстве и ее религиозных пережива­ниях — все это поэзия калиновского мира. Но Островский сталкивает эту поэзию с мрачными картинами повседневной жестокости жителей друг к другу, с рассказами о бесправии большин­ства обывателей, с невероятной «затерянностью» калиновского мира.

Мотив совершенной замкнутости калиновской жизни постепенно усиливается в пьесе. Оказыва­ется, что патриархальный городок на берегу Вол­ги и современная ему Москва с ее суетой и желез­ной дорогой — это разное историческое время. Жители Калинова не видят ничего нового и ни­чего не знают о других землях и странах. Однако и о своем прошлом они сохранили только смут­ные, утратившие связь и смысл предания. Об этом свидетельствует разговор городских обыва­телей о Литве, которая к ним «с неба упала». Но­вости из большого мира жителям приносит странница Феклуша, и они с одинаковым довери­ем слушают и о странах, где люди с песьими го­ловами «за неверность», и о железной дороге, где для скорости «огненного змия стали запрягать», и о времени, которое «стало в умаление прихо­дить». Жизнь в Калинове замирает, иссякает: о прошлом забыто, настоящее скудно, «руки есть, а работать нечего».

Среди действующих лиц пьесы нет никого, кто не принадлежал бы к Калиновскому миру. Бой­кие и кроткие, властные и подначальные, купцы и конторщики, странница и старая сумасшедшая барыня, пророчащая всем адские муки, — все

они вращаются в сфере понятии и представлений замкнутого патриархального мира.

Два полюса Калиновского мира представляют собой Катерина и Кабаниха. Кабаниха блюсти­тель его уже окостеневшей формы, в то время как Катерина воплощает дух этого мира, его меч­ту. Кабаниха вся прикована к земле, ее силы на­правлены на сохранение мертвой формы, и она не беспокоится о давно исчезнувшем духе этой формы. Катерина же устремляется к свободе и к высшей правде. Недаром она мечтает взлететь в небо, как птица. Однако живет она в эпоху, когда дух патриархальной морали исчез и отношения между людьми держатся только на насилии и принуждении. Чуткая душа Катерины уловила это. Она видит разницу между обстановкой в до­ме ее матери, где она жила до замужества, и по­рядками в семье ее свекрови. «Да здесь все как будто из-под неволи», — отвечает Катерина Вар­варе, не улавливающей этой разницы. Для кон­цепции пьесы очень важно, что Катерина появи­лась не откуда-то из просторов другой жизни, другого исторического времени, а родилась и сформировалась в таких же «калиновских» ус­ловиях.

Несмотря на все усилия Кабановой, семейные отношения в ее доме являются, в сущности, пол­ным попранием сути патриархальной морали. Дети охотно выражают свою покорность, выслу­шивают наставления, нисколько не придавая им значения, и потихоньку нарушают все эти запо­веди и наказы. «А по-моему: делай что хочешь, только бы шито да крыто было», — говорит Ва­ря. Также поступает и Тихон, сын Кабанихи. Принадлежа к младшему поколению калиновцев, Тихон по-своему знаменует конец патриар­хального уклада. Он совсем не соответствует ро­ли мужа в патриархальной семье. Ему не удается быть властелином и в то же время опорой и за­щитой жены. Незлобивый и слабый человек, он мечется между требованиями матери и сострада­нием к жене. Тихон любит Катерину, но не так, как по нормам морали должен любить муж, и чувство к нему Катерины не соответствует ее соб­ственным представлениям. Для Тихона вырвать­ся на свободу из-под опеки матери — значит уда­риться в загул, запить. «Да я, маменька, и не хо­чу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!» — отвечает он на бесконечные наставле­ния Кабанихи. Униженный попреками матери, Тихон готов сорвать свою досаду на Катерине.

Не только Варвара и Тихон, но и другие пред­ставители молодого поколения Калинова не хо­тят придерживаться старинных порядков в быту. Однако им чужд максимализм Катерины, и в от­личие от нее они стоят на позиции житейских компромиссов, хотя им тяжело жить под гнетом старших, но они научились обходить его, каж­дый в соответствии со своим характером. Фор­мально признавая над собой власть обычаев, эти персонажи постоянно идут против них. Но имен­но на фоне их компромиссной позиции нравст­венно высокой выглядит Катерина.

Ощущение обреченности Калиновского мира в сознании его представителей облекается в сред­невековые формы простонародных представле­ний и апокалипсических ожиданий. В связи с этим такой второстепенный персонаж, как странница Феклуша, обретает большое значение. Феклуша не участвует в действии, не связана не­посредственно с фабулой, но она необходима для характеристики среды, для создания образа го­рода Калинова. Ее нелепые рассказы слушает не только Глаша, но и Кабанова, из реплик которой становится ясно, что она осознает надвигающую­ся гибель своего мира. У Кабанихи нет никаких сомнений в моральной правоте отношений пат­риархального быта, но и уверенности в их неру­шимости тоже нет. Напротив, она чувствует себя чуть ли не последней блюстительницей этого «правильного» миропорядка, и ожидание, что с ее смертью наступит хаос, придает трагизм ее фигуре.

Не только темные калиновские обыватели, но и Кулигин, выполняющий в пьесе некоторые функции героя-резонера, тоже плоть от плоти Ка­линовского мира. Этот герой изображен как че­ловек необычный. В перечне действующих лиц о нем сказано: «мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле». Фамилия героя прозрачно намекает и на реальное лицо — Кулибина, и соотносится со словом «кулига», ко­торое обозначает болото или «дальнее, глухое место». Последнее значение закрепилось благо­даря широко известной поговорке «у черта на ку­личках».

Как и Катерина, Кулигин — натура поэтиче­ская и мечтательная. Он восхищается красотой заволжского пейзажа и сетует, что калиновцы к нему равнодушны. Он даже пишет стихи «по-ста­ринному», как когда-то писали Ломоносов и Дер­жавин. В начале действия он поет народную пес­ню литературного происхождения «Среди доли­ны ровныя...». Это подчеркивает отличие Кули- гина от других персонажей, связанных с фольк­лорной культурой. Он же человек книжный, хо­тя и довольно архаической книжности. Кулигин доверительно сообщает Борису, что он меха­ник-самоучка. Однако технические идеи Кулиги- на — явный анахронизм. Солнечные часы, кото­рые он мечтает установить на калиновском буль­варе, пришли еще из античности, а громоот­вод — техническое открытие XVIII века. Его уст­ные рассказы о судейской волоките напоминают еще более ранние нравоучительные повести. Все эти черты показывают его глубинную связь с ми­ром Калинова, хотя он конечно же отличается от большинства жителей города. Можно сказать, что Кулигин — «новый человек», однако его но­визна сложилась внутри Калиновского мира, способного порождать не только своих страстных мечтательниц, как Катерина, но и своих ученых-рационалистов, как Кулигин.

Кулигин мечтает получить миллион от англи­чан за изобретение «перпетуум-мобиле». Милли­он этот он намеревается потратить на калинов- ское общество, дать работу мещанству. Кулигин, действительно, человек хороший: добрый, беско­рыстный и кроткий. Но едва ли он счастлив, как думает о нем Борис. Его мечта постоянно вынуж­дает его выпрашивать деньги на свои изобрете­ния, задуманные на пользу общества, а обществу и в голову не приходит, что от них может быть какая-нибудь польза. Для земляков Кулигин — безобидный чудак, что-то вроде городского юро­дивого. А главный из его возможных «мецена­тов» — Дикой и вовсе набрасывается на изобре­тателя с бранью, подтверждая общее мнение, что из-за жадности он не способен расстаться с день­гами.

Кулигинская страсть к творчеству остается не­утоленной: он жалеет своих земляков, видя в их пороках результат невежества и бедности, но ни в чем не может им помочь. При всем трудолю­бии, творческом складе личности Кулигин — на­тура созерцательная, лишенная всякого напора и агрессивности. Вероятно, только поэтому кали- новцы с ним и мирятся, несмотря на то что он во всем от них отличается.

Лишь один человек не принадлежит к Кали­новскому миру по рождению и воспитанию, не похож на других жителей города обликом и ма­нерам. Это Борис, «молодой человек, порядочно образованный», по ремарке Островского. Но хоть и чужой, он все-таки уже взят в плен Калино­вым, не может порвать связь с ним, признал над собой его законы. Ведь связь Бориса с Диким да­же не денежная зависимость. Он сам понимает, и окружающие ему говорят, что никогда не отдаст ему Дикой бабушкиного наследства, оставлен­ного на столь неопределенных условиях: если племянник «будет почтителен к дядюшке». И все-таки он ведет себя так, как будто матери­ально зависит от Дикого или обязан ему подчи­няться как старшему в семье. И хотя Борис ока­зался тем, кого так страстно полюбила Катерина именно потому, что внешне он отличается от ок­ружающих, все-таки прав Н. А. Добролюбов, считавший, что этот герой должен быть отнесен к обстановке.

Под пером А. Н. Островского социально-быто­вая драма из жизни купеческого сословия пере­росла в трагедию. Через любовно-бытовую кол­лизию был показан эпохальный перелом, проис­ходивший в простонародном сознании. Просыпа­ющееся чувство личности и новое отношение к миру оказались в непримиримом противоречии с реальным состоянием современного автору пат­риархального уклада.

Любовная интрига и общественный конфликт

в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума*

В основе сюжета пьесы А. С. Грибоедова «Горе от ума» согласно классицистической традиции лежит любовная интрига. Однако по жанру эта пьеса — общественная комедия, и основной конфликт здесь социальный. Он выражается в столкновении «века нынешнего» с «веком ми­нувшим». Конфликт комедии оказывается шире любовного сюжета. Эту особенность произведе­ния отметил Гончаров в своем критическом этю­де «Мильон терзаний»: «Две комедии как будто вложены одна в другую: одна... частная, мелкая, домашняя, между Чацким, Софьей, Молчалиным и Лизой: это интрига любви, вседневный мо­тив всех комедий. Когда первая прерывается, в промежутке является неожиданно другая, и дей­ствие завязывается снова, частная комедия ра­зыгрывается в общую битву и связывается в один узел ».

Сюжет комедии «Горе от ума» строится на раз­витии «любовного треугольника», соответствую­щего в основном классицистической системе амплуа. Этот треугольник образуют героиня — Софья Фамусова, в свои семнадцать лет расцвет­шая прелестно, и два героя — Чацкий и Молчалин. Один из них наделен положительными чер­тами характера, ему свойственно благородство, пылкость чувств, способность на самоотвержен­ные поступки ради своей возлюбленной. Дру­гой — «услужлив скромен, тих», но за этими ка­чествами скрывается карьеризм, стремление к собственной выгоде, граничащее с подлостью. Однако оба героя выходят за рамки классицисти­ческих амплуа. Молчалин, изображенный с нега­тивной авторской оценкой, удачлив в любви, именно его выбирает Софья. Чацкий же, пафос изображения которого в основном положитель­ный, терпит крах в любви. Отступление от прин­ципов классицизма обнаруживается и в финале пьесы: порок не наказан, а добродетель не тор­жествует. Молчалину почти удалось избежать разоблачения, так как он до появления Фамусова скрывается у себя в комнате, а Чацкому вместо награды достается «мильон терзаний», он даже вынужден покинуть Москву.

Отличительная черта пьесы — наличие еще двух «любовных треугольников», которые, рас­крываясь, усиливают комизм положения. Абсо­лютно уверенная в своем возлюбленном, Софья не подозревает, что Молчалин не только не лю­бит ее, но увлечен ее служанкой Лизой и даже пытается завоевать ее расположение подарками. Лиза же, в свою очередь, безответно любит бу­фетчика Петрушу. Кроме того, с ней пытается безуспешно флиртовать сам барин.

Конфликт комедии определяется столкнове­нием жизненных принципов консервативного фамусовского общества и Чацкого, представи­теля передовой дворянской интеллигенции. Сю­жет и конфликт, связанные в один узел, развива­ются параллельно. Все узловые моменты разви­тия сюжета комедии сопровождаются монолога­ми Чацкого, выражающего свою неприязнь к барской Москве, к косному застойному быту, от­сутствию новизны в общественной жизни дво­рянства.

В экспозиции, сценах комедии, предшествую­щих появлению Чацкого в доме Фамусова, из разговора Софьи и Лизы становится известно, что Софья когда-то любила Чацкого, с которым она в детстве воспитывалась. Однако три года на­зад он отправился путешествовать, и к началу действия комедии его в Москве нет. Теперь ей нравится другой человек. Предпочитая Молчалина Чацкому, Софья основывает свой выбор не просто на чувствах, а на осознании того, что жиз­ненные принципы молодого вольнолюбца не соответствуют ее представлениям о семейном счастье. Тогда как на Молчалина, по ее мнению, она вполне может положиться. Софья осознает, что слишком беспокойный и независимый Чац­кий не будет покорным мужем, над которым можно безраздельно властвовать, как Наталья Дмитриевна властвует над Платоном Михайло­вичем. Уже в экспозиции комедии намечается конфликт между жизненными принципами геро­ев, по сути принадлежащих к разным обществен­ным лагерям. По мере развития действия этот конфликт будет развиваться и углубляться, пока не разрешится полным разрывом отношений между его участниками.

При встрече с Софьей в монологе «Ну что ваш батюшка?..» Чацкий слегка затрагивает их об­щих знакомых, сетует на пустоту интересов, на отсутствие положительного содержания в свет­ской жизни Москвы. Хотя Чацкий настроен вполне миролюбиво и готов терпеть недостатки тех, с кем ему предстоит жить, становится оче­видно, что Софья к нему холодна.

В развитии любовной интриги, связанной со стремлением Чацкого узнать, любит ли его Со­фья, а если не его, то кого, окончательно выясня­ется, что Софья предпочитает Молчалина. Она

почти признается Чацкому в своей любви к скромному секретарю ее отца, который кажется ей привлекательным. Развитие любовной линии во втором действии дополняется общественными разногласиями, возникшими между Чацким и Фамусовым. Один намек со стороны Чацкого на его возможное сватовство обнаружил, что между ним и известным московским тузом существуют неразрешимые противоречия, связанные с раз­личным отношением к службе, карьере, управле­нию имением, богатству, свободе суждений.

В монологе «И точно, начал свет глупеть...» Чацкий противопоставляет два века: «век ны­нешний» и «век минувший» с их разными жиз­ненными ценностями. При этом Фамусов даже затыкает уши, не желая слушать молодого чело­века, улавливая в его речи крамольные настро­ения. В монологе «А судьи кто?» Чацкий после­довательно излагает жизненную программу лю­дей его круга, состоявших в активной оппозиции к властям и существующему порядку. В резуль­тате этих столкновений Чацкий оказывается не­желательным женихом для дочери Павла Афа­насьевича не только потому, что он небогат и не преуспел в службе, а потому, что он «карбонари», он «хочет вольность проповедать». Фамусов даже серьезно опасается, что Чацкий может втя­нуть его в беду.

Кульминация в развитии конфликта и любов­ной интриги наступает в третьем действии. Со­фья, рассерженная нападками на Молчалина, на­меренно объявляет Чацкого сумасшедшим, что­бы отомстить ему. Все гости охотно верят этой клевете, подхватывая, распространяют сплетню и отворачиваются от человека, который выска­зывает опасные, с их точки зрения, убеждения. Сплетня объединяет любовный сюжет и общест­венный конфликт. В момент, когда Чацкий про­износит свой монолог о французике из Бордо, никто из присутствующих его не слушает, все с усердием кружатся в вальсе. Герой оказывается в полном одиночестве, общество отвернулось от него.

В четвертом действии наступает развязка: Со­фья случайно узнает об истинных чувствах Молчалина. Ей становится стыдно оттого, что он ока­зался таким низким человеком, недостойным ее любви, что она так слепо заблуждалась, высоко оценивая его личные качества. Для Чацкого фи­нальное отрезвление, о котором он говорит в мо­нологе «Не образумлюсь... виноват», означает не только утрату надежды на взаимность Софьи, по­терю возлюбленной, но он понимает, что его пути с фамусофским обществом окончательно разо­шлись и их примирение невозможно.

Параллельное развитие общественного конф­ликта и любовной интриги отражает реальное противостояние общественных сил в жизни дво­рянского общества и придает психологическую достоверность переживаниям героев, вовлечен­ных в этот конфликт. Любовная линия заверша­ется разоблачением Молчалина и разрывом Со­фьи с Чацким.

Дворянство

в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

В своем романе «Евгений Онегин» Пушкин де­тально изобразил жизнь дворянского общества 20-х годов XIX века. По словам В. Г. Белинского, это произведение можно назвать «энциклопеди­ей русской жизни», потому что здесь воспроизве­дена картина русского общества, «взятого в од­ном из интереснейших моментов его развития». Используя широкий бытовой и культурный фон, Пушкин показывает процесс пробуждения само­сознания в обществе на примере главных героев. В романе подробно изображено как столичное, московское и петербургское, так и провинциаль­ное дворянство.

Русское дворянство было сословием душе- и землевладельцев. Владение поместьями и крепо­стными крестьянами составляло привилегию дворян, оно было мерилом богатства, обществен­ного положения и престижа. Герои «Евгения Онегина» довольно четко охарактеризованы в от­ношении их имущественного положения. Отец Онегина «промотался», сам герой после получе­ния наследства от дяди сделался богатым поме­щиком. Характеристика Ленского начинается словами, что он богат. Ларины же не были бога­ты: мать Татьяны жалуется, что для поездки в Москву «доходу мало». Старшая Ларина, вдова екатерининского бригадира, скорее всего была помещицей среднего достатка. Выйдя за князя N, Татьяна сделалась, по ее словам, «богата и знатна», то есть вошла в круг титулованной знати.

Тема богатства оказывается связанной с моти­вом разорения. Слова «долги», «залог», «заимо­давцы» встречаются уже в первых строках рома­на. Отец Евгения Онегина жил в Петербурге и вел аристократический образ жизни. Это требо­вало больших денег, необходимых на покупку предметов роскоши. Кроме того, он давал три ба­ла ежегодно, что было разорительно. Для всего этого нужны были деньги, и, чтобы получить их, помещик, ведущий подобный образ жизни, часто закладывал свои поместья в банк. Жить на сред­ства, полученные при закладке имения, называ­лось «жить долгами». Такой способ был прямым путем к разорению.

Неудивительно, что, когда скончался отец Онегина, который вел хозяйство именно таким образом, выяснилось, что наследство обременено большими долгами: «Перед Онегиным собрался заимодавцев жадный полк». В этом случае на­следник мог принять наследство и вместе с ним взять на себя долги отца или отказаться от него, предоставив кредиторам самим улаживать счеты между собой. Первое решение диктовалось чув­ством чести, желанием не запятнать доброе имя отца или сохранить родовое имение. Легкомыс­ленный Онегин пошел по второму пути.

По традиции каждый дворянин, достигший совершеннолетия, имел право поступить на госу­дарственную службу, военную или статскую. Для этого ему нужно было получить образова­ние. Пушкин отрицательно относился к домаш­нему воспитанию, которое чаще всего получал молодой дворянин, обучавшийся сначала фран­цузскими гувернерами и гувернантками, а затем наемными учителями, редко серьезно относив­шимися к своим педагогическим обязанностям. Часто претендентами на учительские места в России были мелкие жулики и авантюристы, ак­теры, парикмахеры, беглые солдаты и просто люди неопределенных занятий.

Альтернативой домашнему образованию были частные и государственные учебные заведения. В России в это время было пять университетов, Царскосельский лицей, Педагогический инсти­тут в Петербурге, лицеи и гимназии в различных городах для желавших поступить в статскую службу, а также учебные заведения для тех дво­рян, которые хотели делать военную карьеру. Кроме того, состоятельные дворяне посылали своих детей учиться за границу. Среди друзей и знакомых Пушкина было много закончивших высшие или средние учебные заведения. Роман отражает реальность того времени. Автор-герой вспоминает свою юность, проведенную в Царско­сельском лицее. Ленский учился в Геттинген­ском университете, который был одним из наибо­лее либеральных университетов не только в Гер­мании, но и в Европе. Русские выпускники этого университета принадлежали к числу известных либералов и свободолюбцев. Там также учился и гусар Каверин, впоследствии ставший членом «Союза благоденствия», на встречу с которым едет Онегин в первой главе романа.

Образование, которое получил главный герой, носит исключительно домашний характер: он не закончил никакого учебного заведения. Его вос­питывали «убогий» француз-гувернер и домаш­ние учителя, которых нанимали для преподава­ния русского языка, истории, а также танцев и верховой езды. Онегин довольно много знал и умел, однако его знания не были ориентированы на профессиональное овладение предметами, они служили тому, чтобы быть принятым в светских кругах. Овладев в совершенстве французским языком и искусством непринужденных покло­нов, научившись легко танцевать мазурку, Оне­гин без труда был признан своим в высшем обще­стве: «свет решил, что он умен и очень мил».

Знание латинского языка не входило в круг светского дворянского образования. Оно было обычно для воспитанников духовных семинарий. Однако латинский язык был распространен сре­ди дворян, стремившихся к серьезному образова­нию. Этому также способствовала мода на воспитателей-иезуитов в начале XIX века. С закрыти­ем иезуитских пансионов в 1815 году латынь выпала из круга светского образования. Поэтому автор говорит, что «латынь из моды вышла ны­не». Онегин же, воспитанный под руководством аббата-католика, овладел начальным курсом ла­тинского языка и умел разбирать эпиграфы — античные надписи на памятниках, зданиях и гробницах, которые включались в популярные французские учебники по латыни.

Интерес к историческим сведениям был широ­ко распространен в кругу передовой дворянской интеллигенции и особенно обострился в связи с полемикой вокруг первых томов «Истории госу­дарства Российского» Н. М. Карамзина. Фило­софско-публицистический подход к историче­ской науке в декабристской среде противостоял взгляду на историю как цепь анекдотов, то есть описаний пикантных происшествий из жизни царствующих особ и их приближенных лиц. Именно такое отношение к этой науке усвоил Онегин, хранивший в своей памяти «дней минув­ших анекдоты от Ромула до наших дней».

Интерес к сочинениям Адама Смита и других экономистов был яркой чертой общественных на­строений русской дворянской молодежи в 1818— 1820 годах. В тех кругах «Союза благоденствия», с которыми соприкасался Пушкин, изучение по­литэкономии считалось более полезным, чем за­нятия античной поэзией. Политэкономия препо­давалась и в Геттингенском университете, кото­рый закончил Ленский. Онегин, подобно мно­гим, «бранил Гомера, Феокрита» и предпочитал им труды Адама Смита. Однако автор иронизи­рует по поводу серьезности его познаний в облас­ти политэкономии. Интерес Онегина к этому предмету мог быть данью моде.

Знание трудов французских философов-просветителей также было широко распространено в среде передовой дворянской интеллигенции. Их сочинения вызывали многочисленные споры и дискуссии. Онегин и Ленский, встретившись в деревне, обсуждали «племен минувших догово­ры»: речь шла о трактате Жан Жака Руссо «Об общественном договоре», широко известном в России. «Плоды наук, добро и зло» — другой по­вод для спора, также связанный с диссертацией Руссо на тему «Способствовало ли возрождение наук и искусства очищению нравов?», в которой французский философ высказывает убеждение в ложности направления всей человеческой циви­лизации.

По традиции того времени молодой дворянин занимался своим образованием только до поступ­ления на службу или начала выездов в свет. Самоцельный интерес к науке после достижения совершеннолетия воспринимался окружающи­ми как большое чудачество и непозволительная блажь. Онегин, свободный от служебных обязан­ностей, разочаровавшись в светской жизни, все же сделал попытку занять себя изучением чужих трудов, но у него из этого ничего не вышло.

Дворянство было «служилым» сословием. Хо­тя неслужащий дворянин формально не нарушал законов Российской империи, но отношение к нему было отрицательным как со стороны прави­тельства, так и со стороны общественного мне­ния. Служба также органически входила в дво­рянское понятие чести и связывалась с патрио­тизмом. Наиболее престижной считалась воен­ная служба.

На таком фоне биография Онегина приобрета­ла демонстративный оттенок. Герой пушкинско­го романа не только никогда не носил военного мундира, что выделяло его из числа сверстников, встретивших 1812 год в возрасте 16—17 лет, но и вообще никогда нигде не служил, не имел ника­кого, даже самого низшего чина. Это делало Оне­гина белой вороной в кругу современников. До­статочно сказать, что князь N, за которого выш­ла замуж Татьяна, был боевым генералом, израненным в сражениях. По возрасту же он был не намного старше Онегина, так как они были приятелями. Отец Татьяны тоже в свое время служил и вышел в отставку в чине бригадира. Он был участником русско-турецкой войны и полу­чил медаль за храбрость при штурме Очакова. Отец Онегина, живя в Петербурге, служил «от­лично-благородно», что означает «заслуживаю­щим отличия образом». Он скорее всего был стат­ским чиновником. Ленский же, только что до­стигший совершеннолетия, окончив универси­тет, еще не успел определить свой жизненный путь, рано погибнув на дуэли.

Светская жизнь наряду со службой была важ­ным элементом дворянского быта. Свободный от служебных обязанностей, Онегин ведет исклю­чительно светский образ жизни. Лишь немного­численная группа дворянской молодежи Петер­бурга начала XIX века вела подобную жизнь. В соответствии с аристократической привычкой столичного жителя он просыпается «за пол­день». Мода вставать как можно позже восходи­ла к французской аристократии «старого режи­ма» и была занесена в Россию эмигрантами-роялистами. Эта привычка отделяла неслужащего дворянина не только от простонародья или офи­церов, тянувших фрунтовую лямку, но и от дере­венского помещика-хозяина, чей день начинался довольно рано. Татьяна Ларина, выросшая в де­ревне и следовавшая здоровым обычаям сель­ских жителей, любила «предупреждать зари восход».

За поздним подъемом следовал утренний туа­лет и чашка кофе, которые сменялись к двум- трем часам дня прогулкой по Невскому проспек­ту. Около четырех часов пополудни наступало время обеда. Такие часы ощущались как поздние и «европейские»: для многих еще было памятно время, когда обед начинался в двенадцать. Моло­дой человек, ведущий холостой образ жизни, редко содержал повара, он предпочитал обедать в ресторане. Местом сбора петербургских денди во времена Онегина был ресторан Талона на Нев­ском проспекте. Именно туда он отправился, что­бы встретиться с Кавериным, который был извес­тен своим разгульным поведением и свободомыс­лием.

Послеобеденное время* Онегин, как любой пе­тербургский франт, проводил в театре, заполнив время между рестораном и балом. Театр в это время был не только художественным зрелищем и своеобразным клубом, где происходили свет­ские встречи, но и местом любовных интриг.

Бал или званый вечер в светской гостиной вен­чали день. Здесь реализовывалась общественная жизнь дворянина. Это была область непринуж­денного общения, светского отдыха, где границы служебной иерархии значительно ослаблялись. Недаром в романе изображению балов уделено много внимания: два петербургских бала, бал по случаю именин Татьяны, а также вкратце упоми­нается московский бал в Благородном собрании, на котором героиню заметил князь N.

Признаком особого щегольства считался по­здний приезд на бал. В первой главе Онегин, сле­дуя моде, опаздывает и появляется в тот момент, когда толпа занята мазуркой. Танцы были цент­ральным событием бала, им придавалось боль­шое значение. Они следовали в определенном по­рядке. Бал начинался с торжественного танца — полонеза, затем следовал вальс, «однообразный и безумный, как вихорь жизни молодой», потом — мазурка, считавшаяся кульминацией бала. За­ключительным танцем был котильон. Каждый из танцев задавал особую манеру поведения и те­мы разговоров в зависимости от характера му­зыки.

Умение танцевать в светском обществе счита­лось признаком хорошего воспитания. Поэтому обучение танцам начиналось рано, с пяти-шести лет. Длительные упражнения придавали молодому человеку не только ловкость во время танцев, но и свободу в движениях. Это влияло на душев­ный строй человека: он чувствовал себя уверенно и свободно в светском обществе, как опытный ак­тер на сцене. Однако в эпоху Онегина в среде пе­редовой дворянской молодежи складывается от­рицательное отношение к танцам. В то время бы­ли «в моде строгость правил и политическая экономия, а поэтому считалось неприличным танцевать и заниматься дамами».

Бал заканчивался в два-три часа ночи ужи­ном, после чего гости разъезжались. Онегин воз­вращается домой на рассвете, когда трудовой Пе­тербург начинает новый день. Назавтра его жизнь пойдет по тому же раз и навсегда заведен­ному кругу, из которого трудно выбиться. Жизнь петербургского франта подчинялась общему за­кону дворянской культуры — стремлению к ритуализации быта, исключавшей возможность ин­дивидуального распорядка дня. Это механиче­ское однообразие светского ритуала не нравится и Татьяне, привыкшей к простоте сельской жиз­ни в гармонии с природой и угадывавшей за суе­той и внешним блеском светской жизни ее внут­реннюю бессодержательность.

Понятие чести было важным для понимания поведения русского дворянина послепетровской эпохи. Как человек своего сословия он подчинял­ся законам чести, и психологическим стимулом здесь выступал стыд. Идеал, созданный дворян­ской культурой, подразумевает полное изгнание страха и утверждение чести как основного зако­нодателя поведения. Поэтому особое значение приобретает дуэль как занятие, демонстрирую­щее бесстрашие. Ее целью было снятие с обижен­ного позорного пятна, нанесенного оскорблени­ем, восстановление его чести.

Дуэль проходила по определенным правилам. Она начиналась с вызова. Ему, как правило, предшествовало столкновение, в результате ко­торого кто-то считал себя оскорбленным и требо­вал удовлетворения. С этого момента противни­ки не общались друг с другом. Это брали на себя их представители — секунданты. Выбрав себе се­кунданта, оскорбленный обсуждал с ним тя­жесть нанесенной ему обиды, от чего зависел и характер будущей дуэли — от формального обме­на выстрелами до гибели одного или обоих участ­ников. После этого секундант направлял против­нику письменный вызов, или картель. В обязан­ности секундантов также входило найти воз­можность для мирного решения конфликта.

В романе Пушкина Зарецкий, к которому об­ратился оскорбленный Ленский, был единствен­ным распорядителем дуэли и намеренно допус­тил нарушение правил. Он не обсудил возмож­ность примирения ни при первом посещении Онегина, ни перед началом поединка, хотя всем, кроме восемнадцатилетнего Ленского, было яс­но, что произошло лишь недоразумение. Появле­ние Онегина на месте поединка со слугой в роли секунданта было грубым нарушением правил и оскорбительно для самого Зарецкого. Секундан­ты, как и противники, должны быть социально равными. Гильо и Зарецкий не встретились на­кануне и не составили условий, на основании ко­торых она должна была проводиться. Онегин по­является на месте поединка не в условленное вре­мя, а опоздав более чем на час. Таким образом, Онегин и Зарецкий оба нарушают правила дуэли. Первый, чтобы продемонстрировать свое презре­ние к истории, в которую он попал против собст­венной воли и в серьезность которой еще не ве­рит. Зарецкий же потому, что видит в дуэли за­бавную историю, предмет сплетен и розыгры­шей. Поведение Онегина во время поединка сви­детельствует о том, что он не хотел кровавого ис­хода, а стал убийцей поневоле, так как он стре­лял с дальней дистанции, что было для него сов­сем невыгодно.