111 Русские юристы-социологи

отдела книги Сергиевича производит впечатление, что ее автор даже был только поверхностно знаком с «Курсом положительной философии», хотя и считал путь, указанный Контом, «совершенно верным». Во всяком случае, Сергиевич все-таки был первым из рус­ских, заговоривших о положительном обществоведении в смысле изучения закономерности социальных явле­ний. Сосредоточив свои занятия на истории русского права, впоследствии он вплотную более почти не воз­вращался к методологическим вопросам, а если и воз­вращался, в сущности, не высказывал ничего нового. Сама диссертация Сергиевича не оказала никакого влияния на ближайшие поколения петербургской уни­верситетской молодежи.

IV.

Более сочувственный прием встретила мысль о социологии в Московском университете с середины семидесятых годов, когда в нем началось обновление юридической профессуры. В это время на разных ка­федрах юридического факультета появились такие еще тогда молодые ученые, как Чупров, Янжул, Муромцев, Ковалевский, позднее Гамбаров², которые вместе с некоторыми тоже новыми профессорами-гуманитари­ями (Стороженко, Всеволодом Миллером, Ключевским, Алексеем Веселовским) или математиками и натура­листами (Бугаевым, Тимирязевым) образовали своего рода широкий академический кружок представителей наиболее свежих, реалистических и прогрессивных тенденций западной науки. У этого профессорского круга возник и литературный орган в виде выходив­шего в течение полутора лет (1879—1880) под назва­нием «Критического обозрения» и под редакцией фи­лолога Всеволода Миллера и юриста Максима Кова­левского. Не все его сотрудники были позитивистами, но почти все стояли более или менее близко к пози­тивизму. Вот в этой-то университетской среде и про­явилось социологическое направление в русской юри-

114 Глава третья

науками конкретными, Муромцев такой чистой науке противополагал прикладное знание как только искус­ство указывать цели практике и, следуя выводам науки, комбинировать средства, ведущие к достиже­нию этих целей. Он так был увлечен идеей изучения закономерности, что всю задачу общего гражданского правоведения полагал в изучении законов развития гражданского права, а на описательное гражданское правоведение, к каковому, конечно, относится и исто­рия права, смотрел не как на нечто самодовлеющее, а как на систематическую разработку материала, не­обходимого для дальнейших действий научного юрис­та. Общее состояние юриспруденции в то время, когда он писал свою докторскую диссертацию, было таково, что он находил нужным особенно подробно разъяс­нять, что он понимал под научным законом в приме­нении к правовым фактам: именно с большой настой­чивостью он отмежевывал научное понятие закона, объективно действующего в явлениях, от понятия, субъективно приемлемого умом, принципа правды, справедливости. Такие юридические принципы не за­коны в научном смысле, а, подобно всяким правовым нормам и государственным постановлениям, суть толь­ко явления, подчиняющиеся вместе со всем существу­ющим законам в научном смысле, не имеющим ничего общего с моральными и юридическими принципами. Требование Муромцевым изучения гражданского права в теснейшей связи с другими сторонами общес­твенной жизни и в целях открытия закономерности ее явлений приближало его к социологам. Высшую ступень научного знания, открытие законов, он готов был даже принимать за основную задачу науки как таковой, видя в прикладном знании только искусство, а не науку, а в описательном знании, хотя бы и пра­вильно систематизированном, видя только подготови­тельную ступень к настоящему знанию. В дальнейшем он не удержался на этой позиции, оставив, в сущности, без продолжения свои «Очерки» и посвятив свои силы