1559-1585 Гг. - успенский собор в троице-сергиевом монастыре

Успенский собор Троице-Сергиевого монастыря заложен Иваном Грозным в 1559 году в качестве храма «во имя Живоначальные Троицы». Громадные размеры собора, а также наличие в монастыре к этому времени уже двух Троицких храмов (старого Троицкого со­бора и Троицкой церкви под колоколы – сегодняшняя Духовская), говорит о намерении царя построить на этот раз главный, «великий» храм в честь Троицы, и этим превратить Сергиев монастырь в обще­русский центр Троицкого культа Собор делался «переводом» с кафедрального Успенского собора Москвы. Об этом говорит необычайное сходство планов обеих церквей и полное тождество отдельных важных для архитектуры этих храмов деталей. Есть все основания думать, что, несмотря на некоторые отступления от избранного прототипа, сооружаемый в Троицком монастыре «великий» Троицкий собор воспринимался современниками как священная копия московского Ус­пенского собора. Видимо, этим актом празднование Троицы прирав­нивалось общерусскому и общегосударственному празднованию богородицы (Успенье).

Строительство собора не было доведено Иваном Грозным до конца. Он был завершен при Федоре Иоанновиче и освящен под именем Успенского.

Большой Московский Успенский собор Аристотеля Фиораванти, несмотря на посвященную ему обширную литературу, на сегодня все еще остается слабо изученным в архитектурном отношении памятником. По летописным источникам, собор неоднократно горел, трижды капитально ремонтировался после пожаров, и только до революции перенес две реставрации, из которых реставрация 1894–96 годов была капитальной. Обращает на себя внимание чрезвычайная зачиненностъ собора. Однако понесенные собором утраты не стали до сего дня предметом внимания историков архитектуры. Серьезно и систематически ведутся только археологические исследования в соборе. Новейших научных трудов, посвященных материальным останкам собора 1479 г., не существует. Собор никогда не стоял в плане наших реставраций (в значении возвращения памятнику первоначального вида). Судить о состоянии архитектурных наблюдений в соборе за последние годы по имеющимся в архиве Оружейной палаты материалам не представляется возможным. Изучается и реставрируется в течение многих лет только живопись собора.

Вместе с тем, архивные документы и визуальный осмотр памятника позволяют составить общее представление о понесенных собором утратах. Успенский собор не сохранил своих древних деревянных кровель, так что утерян сам принцип их реконструкции. На трех основных фасадах собора – южном, западном и северном – отсутствуют белокаменные дуги закомар. Собор потерял все окна нижнего света, все решетки в окнах, весь древний цоколь. Крестовые своды собора были переложены (объем перекладок неясен), под своды подведены подпружные арки. Фасады собора были перелицованы, начиная с земли, до отметки 10-го–11-го ряда выше цоколя. Белокаменная облицовка собора была очищена механическим способом, известковая побелка уничтожена, швы пробраны и зачеканены цементом, трибуны всех пяти глав заштукатурены и тонированы, карнизы трибунов уничтожены. Аркатурный пояс собора был почти полностью вычинен. Сейчас трудно сказать, что осталось от древних порталов собора – они не имеют атрибуции. Северный, и в большой степени – южный порталы практически целиком сделаны заново. Невозможно сказать без специальных исследований, осталось ли что-нибудь от знаменитого древнего западного крыльца собора.

Велики также утраты в интерьере собора, и прежде всего, в алтарной части, где погибли древние курильницы, жертвенники, рукомои и каменный запрестольный крест, уничтоженный еще митрополитом Терентием.

В период больших капитальных работ по собору перед празднованием трехсотлетия дома Романовых был произвольно понижен уровень соборной площади вокруг памятника.

Таким образом, несмотря на то, что подлинность изначального облика кафедрального собора Руси была предметом особой заботы древних и новых поколений, за свое пятисотлетнее существование Успенский собор утратил многие важные элементы своей архитектуры. Нет сомнения, что Успенский собор – одно из немногих сооружений, сохранивших свой древний образ, но образ этот, – в чем сходятся многие специалисты, – стерт и лишен жизни.

Успенский собор Московского Кремля нуждается в научном описании, исследовании и реконструкции, как никакой другой, быть может, памятник на Руси.

В отличие от кремлевского собора, выложенного из белого камня и кирпича, Успенский собор Троице-Сергиевого монастыря весь целиком сложен из кирпича с небольшим количеством белокаменных деталей. Собор построен с большим запасом прочности, чем его прототип, его размеры и толщины увеличены, но в целом план его и архитектоническая схема сведены с московского собора. Одновременно с этим в архитектуру Троицкого Успенского собора внесены некоторые специфические изменения: строители, прежде всего, отказались от круглых столбов в зальной части, лестница в ризницу и на своды была перенесена из южного придела в северный, западная паперть сразу же заложена во всю ширину фасада, и поэтому здесь пришлось отказаться от окон нижнего света. Однако, самые глубокие и принципиальные с точки зрения архитектурного образа изменения претерпели верхи собора: была изменена система сводов, выведенных без вспарушенности (Если, конечно, крестовые вспарушенные своды Московского Успенского собора действительно относятся к ХV веку и принадлежат Фиораванти), пяты сводов были резко опущены против аналогичных пят московского собора, поэтому закомары собора и очертания распалубок в интерьере приобрели полную циркульную форму, в отличие от знаменитой сегментной формы Аристотеля. Это обстоятельство, а также увеличение высоты ма­лых барабанов по отношению к центральному, внесло в пропорции и силуэт собора максимальные для его облика отличия, позволившие ему «оторваться» в нашем восприятии от своего предшественника. За исключением этих явных отступлений, которые при желании могут быть отнесены на счет действия внехудожественных факторов (например, они могли быть вызваны конструктивной необходимостью, возникшей при переводе уникальной аристотелевской постройки на язык консервативных строительных приемов), во всем остальном Успенский собор обнаруживает замечательное тождество со своим прототипом – как в отношении архитектонической схемы, так и в отношении архитектурной декорации. В осо­бенности это относится к отдельным архитектурным деталям на участках бесспорной сохранности. Они – совершенно аристотелевские. Прежде всего, это относится к аркатурному поясу, наличникам окон в барабанах, карнизам алтарей и барабанов. Все упомянутые элементы отличаются от фиоравантиевских только нюансами. Не похожи на московские только его порталы, два из которых – северный и южный – фряжской архитектуры. Последнее обстоятельство представляет собою определенную загадку, так как в соборе Аристотеля русский элемент в порталах, напротив, составляет основу их решения. Впрочем, сегодня троицкие порталы, как и московские, не имеют научной атрибуции.

За время своего существования Троицкое Успенье также понесло большие утраты: была снесена западная паперть, были надложены под четырехскатную кровлю закомары, надложен центральный барабан, переделан цоколь, расширены шесть окон нижнего света. Во время реставрационных работ МОСНРПМ в 60-х годах нашего века собору было возвращено позакомарное покрытие.

СМОЛЕНСКИЙ СОБОР НОВОДЕВИЧЬЕГО МОНАСТЫРЯ

1560-1570-Е ГГ. Собор Смоленской иконы Божией Матери – старейший храм Новодевичьего монастыря. Он был построен в 1524-1525гг. и по архитектуре схож с Успенским собором Московского Кремля, хотя и отличается от него по ряду особенностей. Смоленский собор приписывается работе либо Алевиза Нового (ум. около 1531г.), либо зодчего Нестора (погиб при строительстве собора).

Собор поставлен на высокий белокаменный подклет и сложен из большемерного кирпича; фасады его, разделенные лопатками на четыре прясла по длине и три – по ширине, практически лишены украшений. Только трехчастная апсида украшена тонким аркатурным пояском.

- Своды опираются на крестчатые столпы (новшество, привнесенное в русское зодчество итальянцами). Храм окружен галереями с арочными проемами (часть которых ныне заложена) и маленькими приделами с южной и северной сторон. Ступени высоких крылец ведут ко входу в собор.

- Пять глав собора поставлены асимметрично – они смещены к восточной части, так, что одно отделение длинной стороны здания оказывается не под куполами, а как бы вынесено вперед. Высокие и широкие барабаны под куполами – световые, с узкими щелевидными окнами. Особенно интересен в этом плане центральный барабан. В нем два яруса окон: высокие внизу и узкие и маленькие – вверху, почти под самой главой. Эти ярусы как бы повторяют схему расположения окон в два света в самом четверике. Окна верхнего яруса, узкие и высокие, расположены практически в закомарах, доходя до линии завершения лопаток. Нижние же окна шире, хотя и ненамного, и обведены очень скромными и простыми наличниками.

Конец XV в. - ЦЕРКОВЬ ТРИФОНА В НАПРУДНОМ ПЕРЕУЛКЕ

Один из древнейших памятников архитектуры Москвы

В четырех километрах к северу от Московского Кремля, невдалеке от достопамятной Переяславской дороги – древнего пути к северо-восточным краям русским и их славным городам, «рассадникам искусства», – между селом Сущевым и Сокольниками, в верховьях речки Неглинной, на равнине, еще столетие назад изобиловавшей мокрыми лугами, прудами и оврагами, существовало село Напрудское, или Напрудное, позже ставшее Напрудной слободой.

- Церковь Трифона — одноглавый бесстолпный одноапсидный центрический храм, перекрытый крещатым сводом. Материал постройки стен — гладкотесаный белый камень, свод и барабан выполнены из маломерного кирпича. Фасады, пересеченные лопатками и горизонтальным кирпичным профилированным карнизом, имеют трифолийное (трехлопастное) завершение. Порталы с килевидными завершениями, многообломными импостами и каннелюрированными бусинами типичны для раннемосковского зодчества.

Квадратный в плане, с полуциркульной абсидой, храм стоял на невысоком холме, окруженном со всех сторон водой. Его фасады членятся лопатками, на три части каждый. Подножье отмечено высоким профилированным цоколем. Средние компартименты южного, северного и западного фасадов украшали килевидного очертания порталы. Собственно храм первоначально, вероятно, освещался только двумя оконными проемами, высоко расположенными в тимпанах расоалубок. С востока примыкает полуциркульная в плане алтарная абсида, имеющая трехчастное членение лопатками, отдаленно напоминающее троечастие алтарей ранне-московских храмов. Полностью сохранился щелевидный бойницеобразный проем средней трети абсиды. Фрагменты внутренней ниши, найденные у существующего сейчас позднейшего южного окна абсиды, позволяют сделать предположение о втором щелевидном проеме, освещавшем интерьер алтаря.

Выше многорядного кирпичного пояса, объединяющего абсиду и храм, фасады имели сохранившиеся до наших дней трехлопастные завершения. Над юго-западным углом храма в диагональном направлении стояла двухстолпная звонница, от которой до нас дошли лишь нижние части пилонов. Волнистые очертания покрытия храма были защищены черной блестящей черепицей. Приземистый цилиндрический трибун с восемью килевидными кокошниками в основании, поставленный над перекрестьем распалубок, завершал композицию.

Перед нами возникает сооружение, отличающееся, несмотря на свои незначительные размеры, чертами большого монументализма, обладающее приземистыми пропорциями, с гладью белокаменных стен, лаконически оформленных простыми, выразительными деталями.

Алтарные окна-бойницы, отсутствие световых отверстий в нижней части самого храма, наличие гнезд для крепких засовов во внутренних нишах дверных проемов, позволявших накрепко запереться внутри храма, и первоначальное расположение сооружения на острове делают его своеобразным «донжоном» в загородном великокняжеском селе.

Система кладки стен храма характерна для памятников владимиро-суздальской эпохи и ранней Москвы. Сочетание белого камня (основной стеновой материал) и кирпича (своды, барабан, арочные перекрытия и детали) роднит его с Успенским собором Фиораванти, давшего первый известный образец подобного строительного приема в Москве. Отсутствие металлических связей, вошедших в употребление в московской строительной практике также после творения Фиораванти, относит его к очень ранней эпохе.

Горизонтальная тяга фасада, отделяющая трехлопастные завершения от низа стен и состоящая из ряда простых обломов, представляет собой своеобразный пояс, близкий по идее поясам ранне-московских храмов, а не трехчастным после-алевизовским антаблементам, имеющимся у всех однотипных храмов XVI века. Повидимому, алевизовская композиция или вовсе не была знакома зодчему Трифоновской церкви, или еще не была им достаточно усвоена.

Если к этим датирующим моментам присоединить наличие надписи на южном фасаде с датой 1492 года, то нам представляется возможным предположительно отнести сооружение храма ко времени между годом завершения Успенского собора (1479) и 1492 годом – годом надписи на стене храма.

В эту эпоху создаются величественные сооружения, знаменующие собой необычайный взлет русского строительного гения, и если в их создании принимают участие и иноземные силы, то местный творческий императив был столь силен, что об архитектуре эпохи хочется сказать словами Эмиля Верхарна, высказанными им в другой великой связи: «То немногое, чем она обязана другим, она ассимилирует так глубоко, что оно становится ее собственностью».

К этому времени относится возникновение храмов трифоновского типа (назовем их так условно), и применительно к ним определение Верхарна звучит особенно справедливо.

Эти храмы возводились на посадах, в великокняжеских селах и боярских вотчинах.

Все они имеют почти квадратные планы, обладают незначительными по площади размерами, не имеют внутренних несущих перекрытий свободно стоящих опор, перекрыты крещатыми сводами, их фасады в большинстве случаев завершены трехлопастными кривыми, отделенными от низа стен горизонтальными тягами.

Мы знаем многочисленные близкие им по типу аналоги, которые или существуют по сей день, или утрачены в недавнее время, но об их облике дают представление имеющиеся описания и изображения. Некоторые из них обладают чертами Трифоновской церкви, иные имеют известные отличия в решении той или иной части здания, но общим для них является наличие крещатого свода. Таковы церкви: Никола-Красный Звон, Благовещение в Старом Ваганькове²⁵, Гребневской Богоматери, Троицы в Полях, Николы в Мясниках²⁶, Зачатия Анны в Китай-городе, Никиты за Яузой, Антипия в Антипьевском переулке, церковь в Городище под Коломной, церковь Ризположенского монастыря в Суздале (ее свод имеет дополнительные распалубки в углах), церковь села Юркино, церковь Исидора в Ростове Великом, придел Покровского собора – Василия Блаженного, старый собор Донского монастыря и ряд других. Этот перечень памятников XV–XVI веков дополняется репликами XVII столетия – церковью Покрова в Рубцове и ростовскими храмами Спаса на Сенях, Иоанна Богослова, Григория Богослова и церковью Белогостицкого монастыря.

Если принять во внимание неизбежную бесследную утрату таких храмов в более ранний период, – а мы имеем известные основания сделать такое предположение²⁷, – то мы со всей основательностью можем говорить об их былом необычайно широком и устойчивом распространении.

Довольно четко определяется зона распространения храмов с крещатыми сводами. Это – области средней полосы России, ставшие зависимыми от Москвы к концу XV и началу XVI веков. Но подавляющее большинство их расположено в самой Москве, на долю провинции приходятся лишь единицы.

Одним из препятствий на пути исследования сущности этих памятников и выяснения истории их возникновения является вопрос датировки ранних образцов. Разрешение этой проблемы осложняется почти полным умалчиванием летописей о возведении отдельных храмов. Незначительные по своим масштабам и назначению, эти памятники, конечно, не могли соперничать с такими явлениями общегосударственного значения, как создание московских соборов или стен и башен Кремля, – они выпадали из сферы внимания летописца.

В этом отношении в нашем распоряжении имеется пока еще весьма несовершенный и зыбкий путь археологического и архитектурного анализов.

Еще менее выясненной следует считать проблему генезиса формы и особенно конструкции крещатого свода. Нет никакой надобности пускаться в далекий путь зарубежных исканий прообразов с трехло­пастными формами завершения фасадов. Эта форма давно бытовала в нашем зодчестве, живописи и прикладном искусстве. Мы найдем ее в Киеве XI века – в церкви Спаса на Берестове, в Полоцке XII века – в Спасской церкви Спасского монастыря, в Смоленске XII века – в Свирской церкви, в Новгороде и Пскове более поздних эпох. Эта форма прочно вошла в наше искусство в качестве декоративного элемента обрамлений или архитектурных аксессуаров станковой и монументальной живописи, в качестве украшения миниатюр и памятников прикладного искусства.

Даже то обстоятельство, что церковь Благовещения в Старом Ваганькове, имевшая трехлопастные кривые вверху фасадов, была возведена Алевизом Новым, на родине которого, как и в соседней Далмации, находившейся в тот период под воздействием Венеции, приобрело широчайшее распространение строительство церквей с буквально такими же торцовыми фасадами, не может увлечь нас в наших поисках в эти далекие страны. Там это, в значительной мере, только декоративное оформление фасада, за которым развивается протяженный базиликальный организм иного сечения.

Рассматривая вопрос о возникновении конструкции крещатого свода, академик В.В.Суслов в свое время высказал предположение о простом удалении столбов новгородских храмов, имеющих коробовые своды в перекрытии рукавов креста и четверти сомкнутых сводов над угловыми компартиментами, и в слиянии этих сводчатых форм в единую систему свода московских церквей трифоновского типа.

Подобное разрешение проблемы представляется нам упрощенным, механическим и мало правдоподобным. Кроме того, в самом Новгороде мы не находим таких решений, и не Новгороду, переживавшему в этот период жесточайший кризис, принадлежала роль созидателя новых форм.

Высказывалось предположение, особенно защищавшееся покойным знатоком московского зодчества М.И.Александровским, о псковском происхождении конструкции перекрытия типа, примененного у Николы Каменноградского, – в виде одного коробового свода с одной меридионально расположенной распалубкой. Подобное решение действительно нашло применение в построенной псковичами в Москве церкви Сретения на поле 1482 года и Никоновском приделе Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры, сооруженном в 1548 году.

Приходится отметить, что в Пскове в эту эпоху действительно имелись живые творческие силы, привлекавшиеся Москвой. Кроме того, псковичи еще в конце XIV века строили бесстолпные храмы и достигли в этой области известных положительных результатов. Однако найденное ими решение бесконечно далеко от центрического характера крещатого свода, и их прием, занесенный в готовом виде в Москву конца XV века, без существенной эволюции почти через столетие повторился в Никоновском приделе Троице-Сергиевой лавры. Это скорее свидетельствует о его обособленном статичном существовании на московской почве без воздействия на создание конструкции интересующих нас сводов.

Тем не менее, появление в московском строительстве крещатого свода в готовой и притом очень зрелой форме, без наличия на московской почве более ранних его прообразов, как будто свидетельствует о не местном его происхождении.

Отчетливо выраженные стрельчатые очертания кривых крещатого овода и наличие прямолинейных участков в зоне распалубок носят ярко выраженный восточный мусульманский характер.

Памятуя об интенсивных сношениях Москвы именно в это время (в конце XV и начале XVI вв.) с Кавказом и Средней Азией, невольно хочется направить поиски происхождения конструкции именно в эти страны, где применялась необычайно близкая по принципу и пространственной форме система перекрещивающихся арок. В этом отношении поразительное сходство представляют знаменитые перекрытия джаматунов более ранних армянских памятников и основанные на этом же принципе перекрытия среднеазиатских построек XV века. Однако недостаток материала и недостаточная изученность вопроса пока позволяют говорить лишь о постановке проблемы юго-восточного происхождения крещатых сводов московских церквей.

Но во всяком случае в сочетании с экстерьером применение крещатых сводов в Москве XV–XVI веков следует признать вполне оригинальным и не знающим иноземных аналогов. Это – одно из величайших достижений московских зодчих на пути к решению новых строительных проблем, в данном случае решение небольшого объема каменного храма местного, приходского типа, с освобождением его от загромождающих внутреннее пространство столбов, при сохранении идеи крестообразности интерьера четырехстолпных храмов.

Сделаем некоторые обобщения. Характерным для нашего памятника, прежде всего, является с необычайной последовательностью и полнотой достигнутое единство в решении всего образа сооружения, и в этом его величайшее достоинство.

Перед нами центрическое сооружение. Его фасады завершены трехлопастными кривыми, при помощи которых осуществлена абсолютная «неделимость» каждого фасада на составляющие их компоненты. Горизонтальная тяга, отделяя завершения от низа стен, одновременно отмечает зону пят перекрывающего объем свода. Короба средних закомар выражают в экстерьере идею крестообразного перекрытия храма. Единая глава на их перекрестье завершает всю композицию. Примыкающая с востока алтарная абсида определяет традиционную для православного храма ориентацию с востока на запад. Конструкция крещатого свода логически согласована с покрытием храма и завершениями фасадов боковые полузакомары и расположенные за ними угловые части свода погашают распор коробовых сводов распалубок. Полузакомары одновременно являются элементом, погашающим распор угловых частей свода. Забутка пазух и волнообразное покрытие создают благоприятные условия для защиты свода от атмосферных осадков.

Фасады обработаны с предельным лаконизмом при минимальной затрате элементов декорации. Этим достигаются тектоническая ясность и выразительность всего объема в целом и его структуры. Удачно найденные отношения части и целого – детали и фасады – отчетливо выявляют масштаб здания и, несмотря на ею крайне скромные размеры, создают образ, выражающий идею монументализма, приличествующую сооружению общественного назначения.

Трехлопастные фасады и волнистое покрытие, придающее храму своеобразную пирамидальность, прекрасно связывают его с природой – с землей и небом – бесконечностью.

Церковь Трифона и подобные ей, давая новую трактовку форм и конструктивных решений, глубоко национальны по образу, и поиски их истоков уводят нас к древнейшим отечественным памятникам и традициям.

Композиционные и конструктивные приемы, нашедшие свое воплощение в одном из древнейших памятников Москвы, ставят его в ряд творении, знаменующих величайшие достижения русского архитектурного гения.

ДО 1504 г. - ЦЕРКОВЬ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА В СЕЛЕ ЮРКИНО

- церковь в Юркине – памятник доалевизовской традиции, построенный одним из итальянских зодчих, работавших в Москве в 1490-1500 годы, к чему до сих пор склонялось большинство исследователей.

Бесстолпный одноглавый четверик храма перекрыт крещатым сводом. Фасады здания первоначально завершались трехлопастной кривой, но при перестройке церкви в 1820х углы четверика надложены и церковь перекрыта четырехскатной кровлей. С востока к храму примыкает трехапсидный алтарь. Стены церкви опоясывает терракотовый антаблемент, фасады расчленены лопатками, между которыми помещены арочные ниши с окнами. Примыкавшая к зданию с запада трапезная разобрана. Колокольня из трех кубических ярусов перекрыта куполом со шпилем.

В церкви Рождества Христова, помимо пропорционального совершенства и тонкой деталировки, поражает какая-то сложность замысла, таинственная, неподдающаяся обычным классификационным приемам глубина архитектурной идеи. В небольшом по своим размерам храме обращает на себя внимание редчайшее сочетание перекрытого крещатым сводом бесстолпного четверика с далеко выставленными, равновеликими четверику, трехчастными апсидами, – типологически, безусловно, – принадлежащими формам большого крестовокупольного храма. При более внимательном рассмотрении обнаруживается, что аллюзии крестовокупольного храма простираются в этом памятнике значительно дальше. Они – в трехчастном ордерном членении его фасадов на прясла, в классическом двухсветном построении его основных объемов, в не имеющей себе аналогий среди наших бесстолпных храмов многооконности, в двухэтажности заключенного в южном предалтарии дьяконника и в одноэтажности разобранного в 20-е годы прошлого века открытого в церковь западного притвора – типичного атрибута архиерейской церкви, и т.д.³ Довершает сходство с крестовокупольными храмами и получившая широкую известность ордерная обработка фасадов юркинской церкви элементами римского композитного ордера, исполненного в кирпиче и терракоте рукою мастера итальянского Возрождения. И лишь завершающие четверик огромные фасадные трифолии, скрывающие за своими пышными формами самую изысканную сводчатую конструкцию Московской Руси – крещатый свод, – возвращает нас к идее устремленного ввысь освобожденного от опор центричного храма.

Соединение в одном здании столь различных, обладающих собственной структурной выразительностью – и при этом разномасштабных, – элементов сообщает всей постройке нигде больше в русской архитектуре не встречающуюся двухмерность. Принадлежащие по типу своему большому крестовокупольному храму окна юркинской церкви, будучи переведенными в специфический «домашний» масштаб этого бесстолпного сооружения, дематериализовались до степени «ложных» или «условно нарисованных», в то время как порталы – соразмерны человеку. Перед нами – испещренный «слепыми» окнами храм-игрушка, храм-капелла, воплотивший в себе, по воле лиц, его создавших, вызывающе-противоречивое решение: высокая «купольная» церковь внутри и «базиликальный» крестовокупольный храм снаружи. Памятник является носителем исключительно сложных образов и ассоциаций. Крохотный по объему, он аккумулирует в себе большие и важные архитектурные идеи. Нет сомнений, что юркинскую церковь строил очень большой художник. Все факты говорят, что это был один из работавших на Руси на рубеже ХV-ХVI вв. итальянских мастеров.