2008_Leoni_B__Svoboda_i_zakon_Pravo-1

О какой свободе идет речь

Множество разных людей в разных местах по своему желанию меняли его смысл. Много новых значений, отличающихся от значений, уже принятых в обычных языках Запада, предложили философы. Хитроумные люди пытались использовать бла' гоприятные коннотации этого слова, чтобы убедить других изменить свои способы поведения на новые и даже противопо' ложные. Возникла путаница, которая увеличивалась и стано' вилась все более угрожающей по мере того, как умножались различные употребления слова «свобода» в философии, эко' номике, политике, этике и т.д.

Обратимся к банальному примеру. Само слово free (свобод' ный), как оно употребляется в обычном английском языке, может и соответствовать, и не соответствовать французскому слову libre или итальянскому libero. Конечно, и итальянцы, и французы упот' ребляют это слово в некоторых значениях, которые соответству' ют английскому и американскому употреблению, например, когда говорится, что американские негры стали free (свободными), то есть больше не были рабами, после Гражданской войны. Однако ни итальянцы, ни французы никогда не употребляют libre и libero так, как англичане и американцы употребляют free в значении, например, «бесплатный».

Стало обычным, особенно в наше время, говорить о свободе как об одном из базовых принципов хороших политических си' стем. Значение слова «свобода», когда оно употребляется для определения или называния этого принципа, сильно различа' ется в обычном языке разных стран. Когда, например, полков' ник Насер или алжирские феллахи* сегодня говорят о своих «свободах» или о «свободе» своих стран, они имеют в виду ис' ключительно (или также) нечто очень отличающееся от того, что имели в виду отцы'основатели в Декларации независимо' сти и в первых десяти поправках к американской Конституции. Не все американцы склонны признавать это. Я не могу согла' ситься с такими авторами, как Честер Боулз, который в своей последней книге «Новые измерения мира» (Chester Bowles, New Dimensions of Peace, London, 1956) утверждает, что в этом ас' пекте между политическими установками английских поселен' цев в американских колониях британской короны и, например, африканцев, индийцев и китайцев, которые сейчас восхваляют «свободу» в своих странах, мало или вообще нет разницы.

* Крестьяне. — Прим. ред.

51

Свобода и закон

Все народы мира в определенной степени подражали и во многих отношениях продолжают подражать английской и американской политическим системам. Европейцы завели себе несколько очень хороших с виду имитаций этих систем, что, в частности, объясняется тем, что их история и их циви' лизация были отчасти похожи на историю и цивилизацию ан' глоговорящих народов. Многие европейские страны, которым,

всвою очередь, подражают их бывшие колонии по всему миру, ввели в свои политические системы нечто похожее на англий' ский парламент или на американскую конституцию и, таким образом, льстят себе, пребывая в убеждении, что у них есть политическая свобода того же типа, как та, которая есть или была в прошлом у англичан и американцев. К несчастью, даже

встранах, которые, как Италия, относятся к древнейшей ев' ропейской цивилизации, «свобода» как политический прин' цип означает совсем не то, что означало бы это слово, если бы оно было действительно связано, как в Англии и США, с ин' ститутом habeas corpus или с первыми десятью поправками к американской Конституции. Правила могут показаться по' чти такими же, но работают они по'другому. Ни граждане, ни чиновники не интерпретируют их так, как англичане и аме' риканцы; соответственно, и практика во многих отношениях сильно отличается.

Чтобы проиллюстрировать свою мысль, я не могу найти луч' шего примера, чем то, что в Англии и США решения по уго' ловным делам должны приниматься — и действительно при' нимаются — посредством «скорого и публичного суда» (как призывает шестая поправка к Конституции США). В других странах, в том числе в Италии, несмотря на существование та' ких законов, как специальные статьи (например ст. 272) ита' льянского уголовно'процессуального кодекса (Codice di Procedura Penale), которые содержат некоторые требования, относящиеся к лицам, подозреваемым в преступлении и ожи' дающим суда в тюрьме, человек, которого обвиняют в пре' ступлении, может находиться в предварительном заключении целый год или даже два. И когда его наконец признают ви' новным и выносят приговор, то иногда сразу же освобожда' ют, потому что он уже отсидел в тюрьме весь назначенный ему срок. Разумеется, если его оправдывают, никто не в состоя' нии возместить ему те годы, которые он потратил в тюрьме. Иногда объясняют, что в Италии мало судей и не слишком хо'

52

О какой свободе идет речь

рошо организовано судопроизводство, но очевидно, что обще' ственное мнение недостаточно активно относится к этим недо' статкам судебной системы, которые кажутся не настолько про' тиворечащими принципу политической свободы, как это было бы для общественного мнения Англии или США.

Таким образом, «свобода», как термин, обозначающий об' щий политический принцип, может только на первый взгляд иметь одинаковое значение в разных политических системах. Следует также отметить, что это слово может иметь разные зна' чения и разные подтексты в различные эпохи в истории одной

итой же правовой системы, и, что еще более поразительно, оно может иметь разные значения в одно и то же время, в одной

итой же системе в разных обстоятельствах и для разных людей. Пример первой ситуации — это история призывной систе'

мы в англосаксонских странах. Вплоть до относительно не' давних времен система военного призыва, по крайней мере

вмирное время, и английским, и американским народами рассматривалась как нечто несовместимое с политической свободой. В то же время народы континентальной Европы, например, французы и немцы (или итальянцы, со второй по' ловины XIX века), считали почти само собой разумеющимся, что они должны согласиться с тем, что воинская повинность — это необходимая черта их политических режимов, даже не за' думываясь, могут ли такие политические системы называться «свободными». Мой отец, итальянец, рассказывал мне, что когда он первый раз поехал в Англию в 1912 году, он спра' шивал у своих английских друзей, почему у них нет воинской повинности, несмотря на военную угрозу со стороны Герма' нии. Он всегда получал один и тот же гордый ответ: «Потому что мы — свободный народ». Если бы мой покойный отец мог бы снова поехать в Англию или в Америку, он бы не услышал от простых американцев и англичан, что их страны перестали быть «свободными» из'за введения призыва. Просто за это время содержание понятия «политическая свобода» в этих странах поменялось. Из'за этих изменений произошла утра' та взаимосвязей, которые ранее существовали по умолчанию;

врезультате появились противоречия, довольно странные на взгляд специалиста, но приемлемые для других людей, кото' рые бессознательно или, наоборот, с готовностью восприни' мают их в качестве естественных ингредиентов своей полити' ческой или экономической системы.

53

Свобода и закон

В качестве хорошего примера того, что я имею в виду под «противоречиями», можно привести беспрецедентные закон' ные полномочия, предоставленные в наше время профсоюзам

вСША и Великобритании. По выражению Главного судьи Се' верной Ирландии, лорда Макдермота, которое он употребил

внедавних «Хамлиновских лекциях» (Lord MacDermott, Hamlyn Lectures, 1957)*, Акт о профессиональных спорах (Trade Disputes Act) 1906 года «поставил профсоюзы в такое же привилегированное положение, в котором до 1947 года на' ходилась британская корона в отношении правонарушений, со' вершенных в ее интересах». Этот закон предоставил иммуни' тет от судебного преследования таким действиям, совершенным вследствие договоренности двух или большего числа людей

входе или в начале трудового конфликта, которые до этого все' гда были основанием для судебного преследования; это отно' силось, например, к действиям, побуждающим к разрыву тру' дового соглашения, препятствующим другим людям в их профессиональной или предпринимательской деятельности или нарушающим права какого'либо индивида распорядиться по своему желанию собственным трудом или капиталом. Как под' черкивает лорд Макдермот, это очень широкая норма, которая может распространяться на действия, совершенные за преде' лами профессиональной деятельности и службы, и которая не' избежно должна приводить к ущербу или вреду для сторон, не являющихся участниками спора. Другой закон, Акт о профес' сиональных союзах (Trade Union Act) 1913 года, отмененный Актом о профессиональных спорах и профессиональных союзах (Trade Disputes and Trade Union Act) в 1927 году и полностью восстановленный Актом о профессиональных спорах и профес' сиональных союзах (the Trade Disputes and Trade Union Act)

в1946 году после возвращения лейбористов к власти, дал бри' танским профсоюзам огромную политическую власть по отно' шению к их членам, а также власть над всей политической жиз' нью страны, разрешив им тратить деньги своих членов на цели, не относящиеся прямо к их уставной деятельности, и без кон' сультаций с членами по поводу того, на что они хотели бы по' тратить свои деньги.

*Ежегодный цикл публичных лекций, с которыми выступают вы' дающиеся юристы, адвокаты судьи, и др.; тексты лекций выходят в издательстве Sweet & Maxwell. — Прим. перев.

54

О какой свободе идет речь

До принятия этих законов о профсоюзах не было никаких сомнений, что значение политической «свободы» в Англии было связано с равными правовыми гарантиями для всех на беспре' пятственное распоряжение собственным капиталом или тру' дом. После принятия этих законов в Великобритании больше нет защиты от всех, кто покушается на это право, и нет никаких сомнений, что это привело к поразительному системному про' тиворечию, которое касается свободы и значения слова «сво' бода». Если вы — гражданин Великобритании, вы можете «свободно» распоряжаться принадлежащими вам трудом и ка' питалом в сделках с индивидами, но вы больше не можете сво' бодно распоряжаться ими в сделках с людьми, принадлежа' щими к профсоюзам, или с людьми, действующими в интересах профсоюзов.

В США в законе Адамсона 1916 года, как пишет Вернон Орвэл Уоттс в своей блестящей монографии «Монополия профсоюзов» (Orval Watts, Union Monopoly, 1954), феде' ральное правительство впервые использовало свои силовые полномочия, чтобы осуществить то, чего профсоюзы, веро' ятно, «могли бы добиться лишь в результате долгой и изну' рительной борьбы». Последовавший за ним закон Норриса— Ла Гардиа (Norris—La Guardia Act) 1932 года, который в известном смысле был американским близнецом английс' кого Акта о профессиональных союзах 1906 года, ограничил право федеральных судей выносить судебные запреты в тру' довых спорах. В американском и английском праве судебные запреты — это судебные постановления о том, что определен' ные люди не должны делать каких'либо вещей, способных причинить убытки такого рода, которые невозможно возмес' тить посредством иска о компенсации вреда. Как отметил Уоттс: «…судебные запреты не создают законов. Они лишь используют на практике принципы уже существующих за' конов, и профсоюзы часто используют их с этой целью против работодателей и против конкурирующих профсоюзов». Из' начально федеральные судьи обычно выносили судебные за' преты в пользу работодателей во всех тех случаях, когда боль' шое количество неплатежеспособных людей могло причинить убытки, действуя незаконным образом с незаконными целя' ми, например, уничтожая чужую собственность. Американ' ские суды обычно поступали так же, как поступали английс' кие суды до 1906 года. Английский закон 1906 года был

55

Свобода и закон

задуман как «лекарство» для профсоюзов от решений англий' ских судов, точно так же, как закон Норриса—Ла Гардиа 1932 года должен был защитить профсоюзы от постановле' ний американских судов. На первый взгляд может показать' ся, что американские и английские суды предвзято относились к профсоюзам. Об этом говорили многие и в США, и в Анг' лии. На самом деле, суды применяли к профсоюзам исклю' чительно те принципы, которые они всё еще применяют ко всем прочим людям, если они, скажем, вступают в заговор

сцелью повредить чужую собственность. Судьи не могли до' пустить, чтобы те самые принципы, которые охраняют людей от принуждения со стороны других, можно было не соблю' дать, если на людей посягают члены или чиновники профсо' юза. Выражение «свобода от принуждения» имело для судей четкое терминологическое значение, которым объяснялись судебные запреты, направленные на то, чтобы защитить ра' ботодателей, так же как и всех остальных, от принуждения со стороны других людей.

Несмотря на это, после принятия закона Норриса—Ла Гар' диа каждый человек в стране стал «свободен» от принуждения со стороны всех остальных, кроме тех случаев, когда профсо' юзные функционеры или члены профсоюза хотели принудить работодателей согласиться на их требования, угрожая причи' нить им вред или причиняя его на самом деле. Таким образом,

смомента принятия американского закона Норриса—Ла Гар' диа 1932 года выражение «свобода от принуждения» в конк' ретном случае судебных запретов изменило свое значение в Америке не в меньшей степени, чем в Англии после принятия Акта о профессиональных спорах 1906 года. В 1935 году аме' риканский закон Вагнера о трудовых отношениях (Wagner Labor Relations Act) дополнительно ухудшил положение, не только ограничив значение «свободы» для тех граждан, кото' рые были еще и работодателями, но и явным образом изменив значение слова «вмешательство» и создав, таким образом, тер' минологическую путаницу, которая заслуживает упоминания в лингвистическом обзоре понятия «свобода». Как отметил Уоттс: «Никто не должен “вмешиваться” в легитимную дея' тельность любых других людей, если “вмешиваться” означает использовать силу, обман, угрозы, принуждение или оскор' бления». Поэтому наемный работник не вмешивается в дела собственников «Дженерал Моторс», если он уходит работать

56

Окакой свободе идет речь

в«Крайслер». Однако, как отмечает в своей книге Уоттс, нельзя сказать, что он не вмешивается, если применять к его поведе' нию критерии, использованные в законе Вагнера, чтобы уста' новить, когда работодатель «вмешивается» в профсоюзную де' ятельность своих сотрудников — например, во всех тех случаях, когда при найме он отдает предпочтение людям, не состоящим

впрофсоюзе. Таким образом, совершенно потрясающий ре' зультат такого использования слова «вмешательство» состоит

втом, что, в то время как люди из профсоюза не вмешиваются, когда они посредством незаконных действий принуждают ра' ботодателей согласиться на их условия, работодатели вмеши' ваются, когда они никого ни к чему не принуждают1.

Тут вспоминаются некоторые другие удивительные опре' деления, например, известный афоризм Прудона («Соб' ственность — это кража») или история гоголевского Акакия Акакиевича, у которого разбойник отнимает шинель со сло' вами: «А ведь шинель'то моя!» Если рассмотреть взаимосвязь

вобычном языке слова «свобода» со словом «вмешательство», можно ясно представить себе, в какой степени изменения, по' добные тем, которые мы только что описали, могут повлиять на значение слова «свобода».

Если мы зададимся вопросом, что на самом деле сегодня означает «свобода от принуждения» в политической и право' вой системах Великобритании и США, то столкнемся с гран' диозными трудностями. Если быть честными, то следует при' знать, что в зависимости от того, кого принуждают, существует более одного юридического значения термина «свобода от принуждения».

Вероятнее всего, эта ситуация связана с тем изменением смысла слова «свобода» в обычном языке, которое продвига' ют в настоящее время во всем мире чрезвычайно влиятельные лоббистские и пропагандистские группы. Мизес прав, когда говорит, что сторонники современного тоталитаризма попы' тались извратить слово «свобода», описывая с его помощью

1В недавно опубликованной статье «Правовые привилегии проф' союзов» (“Legal Immunities of Labor Unions”) Роско Паунд, декан Гарвардской школы права, предлагает подробное описание при' вилегий, которые предоставляют этим организациям закон США. Статья опубликована в сборнике статей: Labor Unions and Public Policy (Washington, D. C.: American Enterprise Association, 1958).

57

Глава 2 «СВОБОДА» И «ПРИНУЖДЕНИЕ»

Более тщательный подход к определению «свободы», чем от' вергнутый нами реалистический, будет связан с предваритель' ным анализом природы и цели такого определения. Обычно различают «условные» и «лексикографические» определения. Оба типа определений описывают значение слова, но первый относится к значению, которое использует для данного слова автор определения, а второй относится к тому значению, в ко' тором это слово употребляют обычные люди.

После Второй мировой войны появилась новая школа фи' лософии языка. Она признает существование языков, чья цель является не только дескриптивной или даже не является деск' риптивной, языков, которые так называемый Венский кру' жок осудил за неправильность и бесполезность. Сторонники нового движения признают также недескриптивные (иногда их называют «персуазивные» или «аргументативные») язы' ки. Цель персуазивных определений — не в том, чтобы опи' сать вещи, а в том, чтобы придать обычным значениям слов позитивные коннотации и побудить людей усвоить определен' ные мнения или определенные формы поведения. Очевидно, что некоторые определения «свободы» могли быть изобрете' ны — и так часто происходило в реальности — с целью побу' дить людей, например, выполнять приказы некоего вождя. Ученый не должен заниматься формулировкой персуазивных определений. В то же время он имеет право давать условные определения «свободы». Поступая так, исследователь может одновременно избежать упрека в использовании нечетких оп' ределений с целью ввести кого'либо в заблуждение и изба' вить себя от необходимости разрабатывать лексикографичес' кое определение; трудности последней задачи очевидны, если вспомнить о множестве уже упоминавшихся значений слова «свобода».

На первый взгляд, решением проблемы могут быть условные определения. То, что мы оговариваем, зависит только от нас или, в крайнем случае, от партнера, с которым мы договариваемся

59

Свобода и закон

о том, что мы хотим определить. Когда лингвисты говорят об условных определениях, они подчеркивают их произвольный характер. Одним из доказательств этого служит энтузиазм, с которым сторонники условных определений ссылаются на авторитет человека, который не является или по крайней мере не считается философом. Этот авторитетный джентльмен — Льюис Кэрролл, великолепный автор «Алисы в Стране Чудес»

и«Алисы в Зазеркалье», описывающий невозможных и бе' зумно изощренных персонажей, с которыми Алиса встреча' ется во время своих странствий. У одного из них, Шалтая' Болтая, слова означали то, что ему хотелось, и за это он даже выплачивал им жалованье.

—Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше

ине меньше, — сказал Шалтай презрительно.

—Вопрос в том, подчинится ли оно вам, — сказала Алиса.

—Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, — сказал Шалтай' Болтай. — Вот в чем вопрос!1

Когда аналитические философы говорят об условных опре' делениях, они имеют в виду в основном логические и мате' матические определения, то есть области, где каждый может начать с того места, где ему угодно, при условии, что он точно определяет термины, которые использует в своих рассуждени' ях. Не останавливаясь на сложных вопросах, связанных с со' держанием логических и математических процедур, мы счита' ем себя обязанными предостеречь читателя от опасности, которая возникает, если не различать математические доказа' тельства и рассуждения людей о «свободе» и подобных ей пред' метах. Разумеется, треугольник — это понятие, вне зависимо' сти от того, является ли это понятие чем'нибудь еще, например, объектом опыта, интуитивным представлением и т.п. «Свобо' да» — это тоже понятие, но для многих людей это еще и смысл их жизни, то, за что, как они говорят, они готовы сражаться, то, без чего, как они говорят, они не могут жить. Я не думаю, что люди готовы сражаться за треугольники. Может, какие'

1Lewis Carroll (Charles Lutwidge Dodgson), “Through the Looking Glass,” in The Lewis Carroll Book, ed. Richard Herrick (New York: Tudor Publishing Co., 1944), p. 238. [Кэрролл Л. Приключения Алисы в Стране Чудес. Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье. М.: Наука, Глав. редакция физ.'мат. лит'ры, 1991.]

60